Текст книги "Александровскiе кадеты (СИ)"

Автор книги: Ник Перумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Взгляд вперёд 2

«Мельничный домик», парк дворца «Северный Палас»

Ночь с 25-го на 26-ое октября 1914 года, дворец «Северный Палас» князя императорской крови Сергея Константиновича Младшего, окрестности Гатчино

…Бой затих только к вечеру. Атакующие – немцы из кадровых частей, да сколько-то примкнувших к ним солдат из запасных полков, предавшихся «Временному Собранию депутатов Государственной Думы» – натолкнувшись на серьёзный отпор, вперёд не лезли, но и не уходили. «Мариенвагены» отползли назад; противник деловито окапывался прямо перед фасадом дворца.

Оставив своих стрелков «вести наблюдение», Фёдор спустился вниз.

Две Мишени он нашёл с биноклем в руках, вглядывающимся в быстро собиравшийся сумрак.

– Молодцы, вся твоя команда, господин кадет-вице-фельдфебель. Выношу благодарность за меткую стрельбу.

– Рад стараться! – по-уставному ответил Федор. – Не будет ли каких приказаний, ваше высокоблагородие?

Две Мишени только усмехнулся.

– Забыл, что моё высокоблагородие Константином Сергеевичем кличут?.. Какие тут могут приказания, Федя? Сам понимаешь, не дураки там, – он резко кивнул, указывая в сторону наступавших, – не дураки там командуют. Поняли, что нас так просто не сбить, а артиллерия у них то ли отстала, то ли вообще без неё немцы высаживались. Попытаются обойти, под прикрытием темноты. Я бы, во всяком случае, попытался. Мы их задержали, темп им сбили. Теперь нельзя им в капкан угодить.

– Так что же, отступать? – не выдержал Федор.

– Отступать тоже надо с умом, – строго сказал Две Мишени. – По темени им особо соваться некуда. Да и местности вокруг они не знают. Спасибо его высочеству, болота не осушал, ручьи не отводил, только пруды запруживал да потешные мельницы ставил. Тут и по карте-то при ясном солнышке не вдруг дорогу отыщешь, а уж броневики и подавно в обход не пройдут.

– Пехота пройдёт…

Константин Сергеевич кивнул.

– Именно. Пехота пройдёт, и я не я буду, если уже они не ищут тропы в обход. Вот смотри, Федор – через парк три дорожки, все сходятся у Малого Мельничьего моста. Пруд широкий, глубокий, поток вброд не перейти, да и не захотят они по осени так просто в воду лезть, сперва по дамбе попробуют. Бери-ка ещё пару своих стрелков и займи мельничий домик. На всякий случай. Опередить они вас не должны, парк густой, тропинки извилисты, а с задов дворца – прямая дорога, по ней подвоз щёл. Давай, ноги в руки, руки в ноги, и туда. При появлении противника подать сигнал. Если что – точка сбора всех отрядов Корпуса – станция Пудость.

– Так связи ведь нет, Константин Сергеевич, – почти прошептал Федор. – И вестовые не возвращаются. И Гатчино горит. А Ирина Ивановна с Петей Ниткиным —

Две Мишени досадливо отвернулся.

– Всё знаю. Но противнику тут деваться некуда – только пытаться прорваться к Пудости и дальше, на Тайцы. А вот если прорвутся… там и до столицы рукой подать. Где никто не знает, что происходит… Дал бы тебе больше ребят, да только с малышами этими… – он нахмурился, махнул рукой. – Господь преблагий, кого в бой вести приходится… Всё, отставить разговоры! Ракетница с тобой, сигналы помнишь. Разрешаю выполнять, господин кадет-вице-фельдфебель!

* * *

С собой на мельницу Федор взял рыжего Пашку Бушена да долговязого Варлама Сокольского – лучших стрелков из второго отделения их роты. Нагрузились патронами, за неимением пулемётов взяли «фёдоровки», хоть они и другого калибра. Но снайперские их винтовки не оставил никто.

Тучи разошлись, полнолуние миновало три дня назад, и света хватало. С хозяйственного двора к Малой Мельнице вела прямая дорога, наезженная и широкая, идти одно удовольствие.

И они шли. Почти бежали, меняясь, тащили тяжеленный ящик с патронами. Винтовки оттягивали плечи, пот заливал глаза, несмотря на холодную погоду.

– А если они уже там?

– Типун, Варлам, тебе на язык! – обозлился Федор. – Не видел, какой здесь «парк»? тайга настоящая! Не знаешь пути, так и заплутаешь!

– Может, и знают, – упорствовал Варлам. – Наши с ними ведь тоже есть. И офицеры тоже… ну, бывшие. Могут и знать.

– Тогда ногами шевели, – пропыхтел Пашка Бушен. – Шевели, если не хочешь, чтобы это они нас на мушку взяли, а не мы их.

Варлам замолчал.

Тяжело дыша, троица добралась до «Мельничьего домика» – хоть и «потешной», а действующей мельницы, с дамбой, глубоким прудом, водяным колесом и прочим обзаведением. Стояла мельница не на самом берегу, а в потоке, на гранитном основании, так, что дамба начиналась даже перед ней. Внутри в полном порядке оставались жернова, валы, зубчатые колёса и прочее обзаведение. Как ни странно, но домик избежал разорения – судя по всему, мародёры просто до него не добрались.

– Славно тут времечко его высочество проводил, – буркнул Варлам, водя фонарным лучом по фривольным картинам, изображавшим веселящихся нагих нимф в компании козлоногих фавнов.

– Неважно, как проводил. Как бы ни проводил – если б не он, всем бы нам уже конец. Забыл, что с николаевцами стало?

– Не забыл, – Варлам поставил винтовки к стене, с ожесточением навалился на резной комод. – Давай, помогай, красоту эту к окнам пихать надо. Мешков-то с песочком тут нема!..

Взялись за дело. Огня не зажигали, и фонари берегли. Приготовили осветительных ракет, завалили дверь, что вела к лесной дорожке, заперли железную калитку, отделявшую парк от хозяйственной дороги.

– Некуда им деваться, – прошипел Пашка. – По дамбе пойдут.

Дамба была узка, едва-едва проехать одной телеге.

– Может, на другом конце засесть стоило? – предложил Варлам. – С плотины-то им деваться некуда!

– Тут тоже хорошо. Стены каменные, толстые. Да и им и так деваться некуда будет, сколько тут саженей по плотине от леса к нам бежать? Полтора десятка? Два?[1]

– А до того-то берега – все сто!

– Ты, Варлам, помни, что нам не просто так тут сидеть, – Федор внушительно поглядел на товарища. – Если что, Две Мишени сюда своих желторотиков поведет. Мы им должны плотину удержать. А захватят немцы мельницу – и всё, весь отряд в западне. Со спины зайдут и на рассвете ударят, если решат, что им широкая дорога нужна. А она им нужна – броневики-то по дамбе не пройдут, узка слишком. Мы сейчас на островке, до нас они только плотиной и доберутся. Так что остаёмся здесь. Я сказал.

Это подействовало.

Они ждали и ждали – в сгущающейся темноте. На юго-востоке по-прежнему полыхало мрачное зарево – там горело Гатчино и Федор заставил себя не думать о маме с сёстрами, о старой нянюшке и…

И о гимназистке Лизавете.

А потом, когда часы показали полночь, и луна поднялась ещё выше, залив реку, пруд и мрачный «парк», а на самом деле – дремучий лес – мертвенно-бледным светом, из густой тени стали появляться одна за другой фигуры в кургузых шинелях.

– Pfadfinder – vorwärts![2]

Несколько теней рысью поспешили к дамбе, а из леса появлялись всё новые и новые, уже не только в немецкой форме, хотя в темноте черта с два ты различишь наверняка…

Эх, эх, вот сейчас бы ему такую штуку, что умеет среди ночи видеть, как днём!..

Однако на белом дощатом настиле, при почти полной луне, тёмные фигуры в чужих Mantel[3] были отлично видны.

Осторожно, перебежками, они приближались к мельничьему домику.

– Ап! – выдохнул Федор.

Три выстрела, слившиеся воедино. Двое недвижными колодами рухнули на выбеленные луной доски, один катался и дико орал, оставляя вокруг тёмные пятна.

– Ахх, ты-ы… – зло прошипел сквозь зубы Варлей, передёргивая затвор. – Смазал, вот досада!..

Бах, бах, бах-бах-бах-бах – грянуло в ответ и пули мерзко зацокали по камням стен. Эх, молодец его высочество, не из кирпича даже ладил – из цельного гранита!

Наступавшие яростно палили по тёмным окнам верхнего этажа – не надо быть военным гением, чтобы понять, где засели вражеские стрелки.

Федор осторожно приподнялся, краем глаза оценивая обстановку – нет, никто не кинулся на помощь раненому, и не рванул наобум Лазаря. Все залегли в густой темноте под елями, и не жалели патронов.

– Давайте-давайте, палите, – пропыхтел Пашка, укрываясь в простенке. – Теперь не вдруг сунутся…

Неожиданно там, в темноте, вспыхнул сильный электрический фонарь, осветивший поднятый на штыке обрывок белой тряпки.

– Nicht schießen![4] – крикнули оттуда. – Bitte nicht schießen! Lasst uns die Verwundeten retten![5]

– Почему они решили, что мы должны понимать по-немецки? – искренне удивился Варлам.

Раненый продолжал вопить.

– Tapfere Kadetten! Zeige Gnade![6]

– Они знают, кто мы, – скрипнул зубами Федор. – Знают, что мы их поймем.

– Кто-то надоумил… Эй, Федь, ты чего?!

– Nimm den Verwundeten! Wir werden nicht schießen![7]– крикнул Федор в ответ. И повернулся к друзьям:

– Пусть вытягивают. Мы время выигрываем. Две Мишени, конечно, уже стрельбу услыхал. А ты, Пашка, пусти зелёную ракету, как условлено, пока эти тут телепенькаются.

Так и поступили. Со стороны леса появился офицер – он высоко держал винтовку с накинутым на неё сверху чем-то белым, освещая себя и всё вокруг фонарем. За ним рысили двое солдат с импровизированными носилками; они ловко подхватили раненого и быстро скрылись с ним в темноте.

Офицерзадержался.

– Meine Herren, jetzt wird Ihr Offizier mit Ihnen sprechen.[8]

– Какой ещё «ваш офицер»?! Федя, это ловушка!

Но немец спокойно стоял с поднятой белой тряпкой, не делая попыток выстрелить или кинуть гранату, или учинить ещё что-то.

– Пашка, едрить твою компанию!.. Ракета!..

Но Пашка уже добрался до заднего окна, высунулся, изогнул руку – и над лесом, над залитым луной прудом потешной мельницы взвилась ярко-зелёная шипящая звезда.

Немец дёрнулся было, но ничего – никто из его подчинённых не пальнул. Неплохая у них дисциплинка…

Из-под леса, из тьмы и тени к нему выбралась ещё одна фигура, на сей раз – в долгополой нашей шинели. Луч фонаря побежал по стенам домика, поднимаясь к окнам —

– Ослепить хотят! – Варлам вскинул «фёдоровку».

Но немецкий офицер, видать, и сам сообразил, что сейчас последует. Резко ударил по чужой руке с фонарём, что-то прошипел зло. Луч поспешно опустился.

– Эй, кадеты! – заговорил новоприбывший. – Хорош дурака валять. Мамки вас по домам уже заждались. Валяйте отсюда подобру-поздорову. Никому вы не нужны, все вас предали и от вас отреклись. Столица в наших руках. Славный Балтийский флот весь поднялся за дело свободы. Крейсер «Заря» и броненосец «Гражданин» вошли в Неву. Линкор «Воля» – в устье Морского канала. Никто не желает вас убивать, вы ещё можете послужить новой Российской республике!..

– Не знаю ни таких крейсеров, ни такого линкора! – гаркнул в ответ вдруг Пашка. Оно и понятно – старший брат у него ходил лейтенантом на «Изяславе».

– Нечего кораблям, что трудовым народом созданы, плавать под всякими там «императорами» да «государями». Новое время, и названия новые!..

– «Плавать»?! Купчихи дебелые в купальне «плавают», а корабли ходят!.. И вообще, кончай брехать!.. Что тут немчура с тобой рядом делает, а?!

– Помогает нам обрести свободу! – не растерялся переговорщик. – Сбросить прогнившее самодержавие!

– Свободу? Что-то своего Вильгельма они скидывать не торопятся!

– А нам-то что? Лишь бы помогли!..

Пашка и Варлам уставились на Федора. Мол, давай, кадет-вице-фельдфебель, ты у нас главный, веди переговоры! Тяни время, уж коли взялся!

– Так если город под вашими, что ж вы тут делаете? – не упал лицом в грязь Федор. – Идите себе! Езжайте… в город. Чего на нас-то полезли?

– Сказал ведь уже – чтоб вас, дураков несчастных, матерям вашим сохранить! – гаркнули с улицы. – Значится, так: пять минут даю и чтоб духу вашего тут не было! Убирайтесь на все четыре стороны. Хотя – хорошего лишь вам желая! – советую без промедлений явиться на станцию Мариенбург; записаться в тамошнем отделении военно-учётном комитета, в порядке, как распорядилось Временное Собрание, встать на учёт. Смотрите, мальцы, нет больше над нами самодержавного гнёта, жизня совсем по-иному теперь пойдёт, кто на подножку вскочить успеет – того и ананасы в шампанском.

– Спасибо, – вежливо отозвался Федор. – Ананасы не люблю, шампанское не пью. Ваше это «Временное Собрание» не признаём. А «убираться» мы, александровские кадеты, не обучены. Да и то сказать – мы побежим, а вы нам в спины. Дамба открытая, луна светит…

– Чего это сразу «в спины»? – обиделся говоривший. – Нам вообще делить нечего, молодой Российской республике нужны и солдаты, и офицеры. Чего мы вообще друг в друга стреляем? Присоединяйтесь к нам! Временное Собрание…

– Есть банда забывших присягу узурпаторов! – отчеканил Фёдор.

Наступило молчание. Потом немецкий офицер пожал плечами, и две фигуры стали пятиться, по-прежнему высоко держа белую тряпку на штыке.

– Подштанники, никак, навернули, – хохотнул Бушен, хотя Федя знал, как трясёт сейчас приятеля. Чего уж там, его самого трясло.

– Пригнулись! – бросил он приятелям. Конечно, они и так это знали, но напомнить не мешает.

…Мешкать атакующие не стали. И поднялись на приступ по всем правилам окопной науки – сразу два пулемёта ударили по окнам верхнего этажи мельнички, загремели дружные залпы; с жалобным звоном посыпались остатки ещё уцелевшего стекла, словно заплакал сам игрушечный домик, не понимая, за что ему такое, в чём он провинился?..

Импровизированные бойницы делали из тяжёлой, мореного дуба мебели, наспех сдвинутой к окнам. Толстенные плотные доски останавливали даже пущенные с близкой дистанции пули; но стрелял немец умело и плотно, головы не давая поднять. Под прикрытием этого шквала несколько теней вскочило, ринулось к дому; за ними – сплошной тёмный вал пехоты.

Сейчас забросают гранатами.

Но гранаты были и у самого Федора, и у его сотоварищей. Пашка Бушен высунул ствол «фёдоровки», дал одну за другой несколько коротких очередей. Федя с Варламом швырнули гранаты вниз – с особым «фронтовым» форсом, задерживая бросок на пару секунд, уже выдернув кольцо и активировав запал, чтобы взорвалось бы сразу, чтоб не успели отбросить.

Громыхнуло. Они-таки успели первыми, да и с высоты бросать сподручнее. Крики внизу, вопли, немецкие проклятия смешиваются с русской бранью. Пулемёты резали безостановочно; чёрт, должны же у них стволы перегреться?!

От закрывавшей окна мебели щепки так и летели.

Пашка Бушен выудил откуда-то зеркальце, пристроил к сбитому карнизу.

– Славно попали, – доложил. – Дюжина валяется, Федь, не меньше. Остальные отошли. Полезли густо, вот и получили.

– Недалеко, – буркнул Варлам.

Передвигаться мимо окон можно было только ползком.

– Они сюда что, патронный завод притащили? – Бушен сидел, упершись спиной в простенок, набивая магазины для «фёдоровки». – Ага, один пулемёт замолчал, остывает, что ли?..

Самым правильным, соображал Фёдор, было б сейчас взорвать дамбу и уходить к своим. Конечно, насколько лучше было бы, стой эта мельничка на другом берегу!..

Огонь внезапно стих, вновь поднялась густая цепь, защёлкали одиночные выстрелы. Три автоматических винтовки плеснули навстречу пулями, Варлам швырнул ещё одну гранату, но всех накрыть не удалось.

– Федька! Они под стенами!..

Фёдор рванул кольцо запала. Гранат осталось мало – впрочем, их мало и было. «Раз-и-два-и», пальцы разжаты, взрыв под самыми стенами – и тут же по лицу хлестнуло острой щепой. Пуля прошла, наверное, в паре дюймов.

– Ага! – Пашка вновь орудовал своим импровизированным перископом, невзирая на обстрел. – Зацепил! Валяются!..

Долго тут всё равно не продержаться. Когда больше сотни винтовок и пара пулемётов бьют по трём окнам, рано или поздно они попадут. Но время наступающие всё равно потеряют. А что болтали про «столицу в их руках» – так-то ж брехня, всякий поймёт. Не случайно же так далеко отошли и от Гатчино с его дорогами, и от прочих жилых мест – искали обходной путь. Но броневики им тут всё равно не протащить, так что —

– Слон! Ракета! Белая!

Белая ракета – «идём к вам».

– Держаться! – невесть зачем крикнул своим Федор, и в этот миг пошла третья атака.

…Две гранаты тем удалось забросить на первый этаж – невесть зачем, может, думали, там пополнение? Федя расстрелял все четыре магазина «фёдоровки», и думал уже, что всё – но цепи сломались вновь, вновь откатились, оставляя неподвижные тела. Кричали раненые, однако их уже никто не вытаскивал.

– Сейчас через ограду перелезут, – пропыхтел Варлам, подпирая избитый пулями шкап массивной козеткой. – Обойти попытаются. Может, и в воду полезут. Протока-то неширокая…

– Пусть пытаются. Там внизу такая дверь, что не вдруг и граната возьмёт.

Тишина. Стрелять перестали.

– Слон, а могут они ещё дальше к северу податься?

– Пашка, карты учить надо было. Могут, конечно, крепостных-то стен здесь нету. Но там – одни леса и болота с редкими просеками. Хорошая пехота по компасу пройдёт, конечно. Забыл, как мы сами хаживали?.. Но даже и одной телеги с припасами они не протащат, всё во вьюках только. Ну или придётся им до самого Ораниенбаума топать, до Ревельского шоссе.

– Или поднимутся ещё выше по течению и мост наведут, – мрачно предположил Варлам. – Деревья вот свалят, да и переправятся.

– Могут, – согласился Федор. – Да вот только…

Что «только» они так и не узнали, потому что за спинами осаждавших вдруг грянуло русское «ура!» и часто-часто, словно изголодавшиеся по бою псы, залаяли многочисленные «фёдоровки».

– Наши! – завопил Бушен, от души опорожняя целый магазин в самую густоту теней под деревьями.

Бахнула граната, за ней другая.

«Господь всемогущий, это Две Мишени малышню в штыковую повёл?!» – ужаснулся вдруг Федор, поняв, что означает это «ура».

Однако осаждавшие мельницу этого или не знали, или растерялись. Сразу несколько фигур в длинных шинелях выскочили из-под прикрытия елей, бросившись наутёк по берегу прочь он дамбы. Федор, не думая, срезал одного из бегущих, Варлам подстрелил ещё одного.

Пулемёт ожил было и тотчас захлебнулся, кто-то кричал, надсадно, высоко, трещали ветви, грохнул гранатный разрыв, другой, трещавшие выстрелы вдруг стали отдаляться; а прямо на успевшие изрядно окровавиться белые доски настила дамбы выскочила высокая фигура с «фёдоровкой» и прикнутым к оружию штыком.

Две Мишени!..

– Спускайтесь, братцы!..

[1] Одна сажень равнялась 213,36 см.

[2] «Разведчики – вперёд!» (нем.)

[3] Mantel – шинель (нем.)

[4] Не стреляйте (нем.)

[5] Пожалуйста, не стреляйте! Позвольте нам спасти раненого! (нем.)

[6] Доблестные кадеты! Проявите милосердие! (нем.)

[7] Заберите раненого! Мы не будем стрелять! (нем.)

[8] «Господа, сейчас с вами будет говорить ваш офицер» (нем.)

Глава 5.1

Подземелья Александровского корпуса

4-ое сентября 1908 года, Гатчино

В день после поисков все вернулись уставшие, поужинали и, кое-как доделав уроки, попадали спать точно по отбою. Никто не полуночничал, не читал, тщательно задёрнув занавеси в пространстве под кроватью; даже неугомонный Петя Ниткин пару раз попытался было объяснить Фёдору, каким образом дивные приборы Ильи Андреевича ищут подземные полости посредством электричества, но не преуспел.

На следующее утро, однако, Севка Воротников, как ни в чём ни бывало, опять направился к столу Феди и Пети, с явным намерением вновь забрать если не колбасу, то сладкую булку, а, может, и то, и другое вместе.

Нет уж, мрачно подумал Фёдор. И поднялся заранее, преграждая Воротникову путь.

– Оставь его.

– Да чё ты, Слон? – искренне удивился второгодник. – У нас таких всегда учили. Не зевай, варежку не разевай, за защиту плати!..

– Так может, Нитка Слону и платит, – высказал предположение рыжий Гришка Пащенко.

– Точно, – поддержал Шпора, безуспешно пытаясь пригладить вихры.

– Опять драться собрались, господа кадээты? – появился из-за спины Воротникова Бобровский. – Бросьтэ. Е-эсть дэло поинтэрэснээ.

Севка немедля уставился на Льва преданным взглядом.

– Какое, Лев?

– Послэ завтрака скажу. – И Бобровский метнул на Федора вполне себе дружеский взгляд. – Пошли, пошли, я тэбэ скажу, гдэ-э эщэ булки взять…

Лев, Севка, и подоспевший Костька Нифонтов, что называется, «отвалили», Федор сел, не чуя ног. Драться вторично с Воротниковым хотелось не слишком. Во-первых, нагореть за это могло куда больше, чем за первый случай. Во-вторых, тюфяком Севка отнюдь не был и драться умел. В-третьих…

В-третьих, непонятно было, что задумал этот хитрован Лэ-эв.

Занятия начались своим чередом, однако уже на первой перемене, пока Бобровский шептался со своими приятелями, по широким коридорам и лестницам корпуса прокатился звонкий сигнал тревоги, сыгранный разом многими трубачами.

Появились спешащие к своим отделениям господа офицеры, сопровождаемые суетливыми дядьками-фельдфебелями.

Две Мишени почти влетел в толпу кадет.

– Рота, слушай мою команду!.. По классам – разойтись! Места у окон – не занимать! Фаддей Лукич, торопитесь!..

– Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие, закроем в лучшем виде!..

И нырнул в физический кабинет, столкнувшись в дверях с очень удивлённым господином Ильёй Андреевичем Положинцевым.

– Что такое, господа? Что случилось, Константин Сергеевич?

Кадеты, словно морская волна, нахлынули, окружили двух учителей.

– В городе беспорядки, Илья Андреевич, – сдержанно проговорил подполковник. – Похоже, из Петербурга и вообще с окрестностей собралось множество недовольных. Наличествуют инсургенты. И… лозунги, ну, вы понимаете, о чём я…. Его высокопревосходительство отдал приказ запереть корпусные ворота и занять периметр. Старший возраст получает оружие.

– А как же мы?! – вырвалось у Севки Воротникова.

– А вы продолжаете усердно заниматься, как положено славным Александровским кадетам, – внушительно объявил Две Мишени. – Волнения и смута вас не касаются. Рассаживаемся, господа седьмая рота! И подальше от окон.

– Ну вот, – разочарованно пробурчал Воротников, плюхаясь на непривычное место. – Мы тоже можем!..

– Прошу прощения за вторжения, Илья Андреевич, – слегка поклонился Константин Сергеевич. – Начинайте урок.

Положинцев кашлянул, одёрнул мундир.

– Да-с, господа кадеты… инсургенции – не вашего ума дело, и слава Господу нашему вседержителю, что есть те, кто займётся ими, а не вы. Так, так, а где же наш дежурный по отделению? Где доклад наставнику?

Он шутливо выпятил грудь и, бравурно насвистывая «Марш Радецкого», прошествовал к кафедре.

Урок начался.

Стекла в корпусе, вылетевшие при подрыве поезда Семеновского полка, уже вставили. Тяжёлые рамы плотно закрыты, с улицы не доносится ни звука. Илья Андреевич, как всегда живо, увлекательно, рассказывал о законах механики – когда снаружи грянул, пробиваясь сквозь все преграды, сперва одиночный выстрел, затем ещё один, а потом сразу то ли три, то ли пять.

Господин Положинцев запнулся на середине слова; кадеты, несмотря на запрет, ринулись к окнам.

– Назад! – загремел вдруг милейший Илья Андреевич. – Назад, кому сказано!..

Разрозненные выстрелы катались горохом из стороны в сторону, то отдаляясь, то вновь приближаясь. Бахнул разрыв – словно бы граната.

Учитель физики согнал-таки мальчишек в дальний угол, под прикрытие толстых стен – стрельба шла совсем близко. Там, где вокзал, где Конюшенная и Кирасирская улицы, где дворец.

– Стоим, где стоим. С мест не сходим. К окнам – ни-ни! – только и повторял Положинцев.

Мало-помалу пальба, однако стала стихать. Вот последние раз пролаяли винтовки– и наступила тишина.

В коридоре заливался звонок, но никто из седьмой роты не сдвинулся с места.

– Ступайте, мальчики, – тяжело вздохнул Илья Андреевич.

День этот прошёл для Федора как в тумане. Старший возраст, получив карабины, до вечера просидел в кустах возле ограды, но на корпус никто не покусился. Вечером на построение пришла зачем-то госпожа Шульц. Две Мишени метал на неё огненные взгляды, однако Ирина Ивановна всего лишь мило беседовала с капитанами Ромашкевичем и Коссартом.

– Гм, господа кадеты… я должен вам рассказать… – казалось, Константин Сергеевич мучительно подбирает слова. – Сегодня случились… беспорядки. Кучки подстрекателей рассеялись по городу, выкрикивая возмутительные оскорбления в адрес Его Величества, били витрины, пытались поджечь дома мирных обывателей. В прибывших для поддержания мира и спокойствия полицию и казаков начали стрелять из револьверов, охотничьих ружей… Пошла стрельба и с крыш, из чердачных окон… Среди городовых, жандармов и казаков есть убитые и раненые. Подоспевшие гвардейские роты Семеновского полка… открыли ответный огонь. Увы, негодяи прикрывались безоружными обывателями, среди которых также имеются жертвы.

Он запнулся, низко склонив голову. Выпрямился вновь, Фёдор увидел, как у Двух Мишеней дёрнулся кадык.

– Приказом его высокопревосходительства начальника гарнизона Гатчино город вновь объявляется на осадном положении. Соответственно, на осадном положении и наш корпус. Увольнительные отменяются… – по рядам славной седьмой роты должен был бы пронестись тяжкий стон, однако не пронёсся. Все молчали, даже Севка Воротников, даже насмешник Бобровский.

– Старший возраст заступит на патрулирование территории корпуса. Младшие возраста, – тут он вновь запнулся и отчего-то глянул на Ирину Ивановну Шульц, – младшие возраста раньше положенного начнут стрелковые упражнения на огневых рубежах.

Ну, уж тут-то седьмая рота не могла не взорваться ликующими воплями. И она, само собой, взорвалась.

– Завтра, господа кадеты, строевые занятия сокращаются. Пойдём на стрельбище.

– Ура-а! – вновь завопила вся рота.

Две Мишени отчего-то вздохнул. Капитаны Коссарт и Ромашкевич застыли с каменными лицами; госпожа Шульц комкала платочек.

– Всё, седьмая рота. Построение – и отбой, – махнул рукой подполковник. – И чтоб никаких чтений! Кадет Ниткин! Вас это в особенности касается.

Раньше это наверняка бы послужило предметом насмешек, но сегодня – нет, на это никто и внимания не обратил, включая и самого кадета Ниткина.

Взводные при непосредственной поддержке мадемуазель Шульц и дядек-фельдфебелей споро разогнали кадет по комнатам; Федор, задержавшись у дверей, слышал, как офицеры и Ирина Ивановна вышагивали туда-сюда по длинному коридору, о чём-то негромко переговариваясь. Он аж приложил ухо к замочной скважине – и ему повезло.

– Что же это такое, Александр Дмитриевич?

Капитан Ромашкевич ответил негромко и тяжело:

– Революция, Ирина Ивановна, сударыня. Боюсь, что революция.

– Снова? – каким-то чужим голосом переспросила госпожа Шульц.

– Снова, – это уже говорил капитан Коссарт. – Константин Сергеевич, помните, в тысяча девятьсот пятом, на Транссибе?.. Забастовка телеграфистов и железнодорожников?

– Как же такое забыть, – безо всякого веселья отозвался невидимый Аристов.

– Не хотелось бы повторения этого здесь, – вполголоса заметил Коссарт.

– Вот и зачем мальчикам сейчас оружие давать? – не удержалась госпожа Шульц. – А если кто-то из них сбежит, помогать наводить порядок?

– Оставим этот спор, Ирина Ивановна, – досадливо прервал её Две Мишени. – Идёмте лучше в чайную. Самовар наверняка ещё горячий.

* * *

Назавтра кадеты стояли на утреннем построении и, что называется, «ели глазами начальство» безо всякого понуждения. На самом рассвете где-то неподалёку от корпуса опять слышалась стрельба.

…Утренние классы они едва отсидели, даже те, что обычно любили – урок русского у госпожи Шульц, в частности – и еле-еде дождались обычно не шибко желанной шагистики.

Потом пришли отделенные офицеры, и седьмая рота, сгорая от нетерпения, строем отправилась в корпусной тир.

Скучные стены, крашенные понизу зеленой масляной краской, цементный пол, низкие потолки казались сейчас преддверием великолепного, загадочного, таинственного и прекрасного мира «огневых рубежей», где задают прицел и целик, упреждение и дистанцию, где командуют «Рота!.. залпом!.. Пли!..»

А в кого это самое «Пли!» мальчишек пока не занимает.

Федор ожидал настоящих тяжёлых карабинов, с какими мимо них проходили роты кадет на параде в самый первый их день здесь; однако Две Мишени подвёл седьмую роту к расстеленному брезенту, где на защитного цвета валиках уже разложены были винтовки – маленькие какие-то, несерьёзные, правда, похожие на настоящие – с блестящей рукоятью затвора, как у «больших».

Конечно, сперва пришлось прослушать скучную лекцию о скучных правилах – куда направлять ствол и куда не направлять, когда вставать и когда нет, что делать, если не получается, и всё прочее, что Фёдор знал назубок и так, ещё со времён 3-ей Елисаветинской.

– Наша кадетская винтовка, – услыхал Федор голос подполковника. – Двадцать второй калибр, однозарядная, затворная группа почти совершенно такая же, как на её старшей сестре, винтовке капитана – на момент подачи конкурсной заявки, впоследствии генерал-майора Сергея Ивановича Мосина, с усовершенствованиями полковника Роговцева и комиссии генерал-лейтенанта Чагина. По правилам нам следовало бы долго сидеть в классе, разбираясь с оружием и зазубривая правила, но… очень часто война не доставляет времени что-то изучать и записывать в тетрадки. Представьте, господа кадеты, что вы сейчас где-то на сопках Маньчжурии, наша часть только что выгрузилась из вагонов, и на нас идёт колонна генерала Оку, с задачей захватить узловую станцию, отрезав половину наших корпусов. Поставлена задача – любой ценой продержаться до подхода подкреплений. И вот наша цепь залегла у насыпи, и нет времени учиться всему и вся по утверждённым руководствам… Рота! Слушай мою команду!.. В линию по одному – становись!.. Ложись!..

Винтовка вкусно пахла свежей ружейной смазкой, чуть поблескивал отполированный приклад. Федя не удержался – нежно погладил воронёную сталь.

– Затворы – открыть! Патрон – вложить! – командовал меж тем Две Мишени. – Заряжать по команде!.. Внимание!.. Заря-жай!

Рукоять повернулась сама собой, с плотным сытым звуком блестящий затвор продвинулся вперёд, вгоняя патрон в патронник.

– Все видят мишени? – гремел подполковник за спинами седьмой роты. – Мушку под центр! Японцы сумели незаметно приблизиться, укрываясь в гаоляне!.. Дистанция прямого выстрела, целимся в середину фигуры!.. Рота – залп!..

– Получай, черт косорылый! – завопил вдруг Севка Воротников.

Бабахнуло. Отдачи Федор почти не почувствовал – так, толкнуло в плечо самую малость.

– Затвор на себя!.. Заряжай!.. Рота, по пехоте противника, дистанция пятьдесят шагов, залп!..

Вкусно пахнущая порохом гильза выскочила из открывшегося патронника. Федор вложил следующий заряд, дождался команды, двинул вперёд затвор, прищурился, аккуратно подводя мушку.

– Федь… а Федь! – раздалось справа.

Ну, конечно. Петя Ниткин. У кого ещё могла заклинить простая, как правда, однозарядная малокалиберная винтовка?!

– Фе-едь…

– Тихо, Петь! Лежи! Нельзя на стрельбище вставать без команды! – зашипел на друга Федор.

– Так оно ж того…

– Огонь! – вновь скомандовал Две Мишени.