Текст книги "Черный Ангел"
Автор книги: Ньевес Идальго
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
При упоминании Бейта Вирхиния поморщилась, как от кислого лимона. Бейт собирался любой ценой жениться на ней, и уже больше года был тверд как кремень в своем намерении. К счастью, отец Вирхинии пока откладывал решение этого вопроса, но девушка боялась, что рано или поздно, он даст свое согласие. Бейт был влиятельным и очень богатым сорокалетним вдовцом и, следовательно, ничто не мешало ему выбирать себе новую жену. Вирхиния понимала, что отцу был по душе этот возможный союз.
– Этот человек мне не нравится, – призналась Вирхиния. – Я хочу найти кого-нибудь помоложе и покрасивее. Его противная бородавка около уха наводит на меня ужас.
Подруги весело рассмеялись. Они еще немного посудачили о незадачливом ухажере, а затем Келли Колберт начала прощаться.
– Мне пора идти, – сказала она, – дядя и так будет ругаться на чем свет стоит. Если ему удалось заполучить новых работников для “Подающей надежды”, то ему наверняка захочется вернуться, как можно раньше. Впрочем, думается мне, Эдгар пожелает остаться в Порт-Ройале на несколько часов, чтобы выиграть денег, играя в карты.
Вирхиния проводила подругу до двери и неожиданно спросила:
– Так ты говоришь, что он собирался купить рабов?
– Вирхиния, я ненавижу это слово.
– Келли, от того, что ты ненавидишь слово, в жизни ничего не меняется, – рабы существуют. Так вот, возвращаясь к теме, скажу, что на прошлой неделе твой дядя собирался продать моему отцу десятерых работников. Я не совсем поняла, когда он это сказал. У него что, есть лишние... рабочие руки?
– Когда я уходила с торгов, он интересовался двумя испанцами и торговался за них.
Каштановые глаза подружки еще больше потемнели и выглядели печальными.
– Он продолжает их ненавидеть, да? Его вражда не осталась в прошлом?
– Да, Вирхиния, он ничего не забыл. Дядя подсознательно одержим испанцами, это почти болезнь. Судя по тому, что мне рассказали, он поклялся отомстить им за гибель в морском сражении моего кузена Лео. – Лицо Келли погрустнело. – Если, в конце концов, дядя купит этих двоих людей, то мне страшно за них. Особенно за одного из них.
– Почему?
– Не знаю. – Девушку тревожило смутное предчувствие. – Тебе нужно было видеть его. От ярости его глаза метали молнии. Он набросился на продавца, когда тот залепил его товарищу пощечину!
– О, боже!.. Его... избили... прямо там?
– Нет, к счастью, дядя не позволил. Судя по его собственным словам, дядя не станет покупать испорченный товар, – ответила Келли, передернувшись от отвращения. – Думаю, это удовольствие он бережет для себя.
Вирхиния отметила что-то новое в голубых глазах своей подруги.
– Кажется, торги произвели на тебя немалое впечатление. Какой он, этот человек? Я поклялась бы в том, что он тебя заинтересовал.
Келли призадумалась, прежде чем ответить. Каким он был? Как описать связанного, едва одетого, униженного и выставленного на позор человека?
– Он великолепно сложен и красив.
– Ты сказала, великолепен и красив?
– Высокий, смуглый. Он худощав, но мускулист. А глаза... Я никогда не видела таких глаз. Казалось, он не придавал большого значения тому, что его окружало, словно... Словно жизнь или смерть были ему безразличны. И у меня сложилось впечатление, что ему, как рабу, будет очень нелегко сдерживать себя.
Вирхиния взяла протянутый слугою зонтик и подошла к Келли. Они познакомились недавно, но Вирхиния уже могла определить душевное состояние подруги. Этот самый мужчина должен был быть каким-то особенным, если глаза Келли так блестели, а сама она так оживилась, когда говорила о нем. Жаль, что речь шла всего лишь о рабе.
– Когда я снова увижу тебя? – спросила Вирхиния, меняя ход своих мыслей.
– При первой же возможности.
– Дай бог, чтобы это было поскорее, – взмолилась Вирхиния.
Подруги расцеловались, и Келли села в ландо, в котором ее терпеливо ожидал дядюшкин кучер. Когда ландо тронулось с места, Вирхиния помахала подруге на прощание рукой, горячо молясь при этом, чтобы Колберту не удалось купить испанцев. Она интуитивно предчувствовала проблемы, хотя и не знала их причину.
Ямайка, один из островов Карибского моря, был окружен большим коралловым рифом, протянувшимся с востока на запад. По рельефу остров представлял собой монолитное плато с невысокими горами, находящимися в окружении плодородных, буйно заросших долин, обдуваемых весь год легкими прохладными ветрами. Словом, климат на острове был вполне благоприятным. В глубине одной из таких долин располагалось поместье Себастьяна Колберта с господским домом, выстроенном в британском стиле с галереями и колоннами.
Остров был открыт Христофором Колумбом 3 мая 1494 года. В те времена испанцы называли его Сантьяго, а арамейцы – Хаймака, или Остров Родников. До 1655 года остров находился под владычеством испанской короны, а затем перешел в руки британцев. Основным источником доходов служили плантации табака, кофе и сахарного тростника. Это объясняло причину повышенного спроса плантаторов на доставку рабов, особенно африканцев, хотя среди них всегда оказывался какой-нибудь попавший в беду белый, как это было в случае Диего и Мигеля де Торресов.
В поместье Колберта “Подающая надежды” в огромных количествах выращивали сахарный тростник. Сидя сзади на раздолбанной, полуразвалившейся телеге, Мигель примечал все особенности местности. При других обстоятельствах эта удивительная земля, вероятно, полюбилась бы ему. Миртовые деревья, орхидеи, ананасы, маниока, папоротники и бананы... И бескрайние, заботливо возделанные поля, наполненные природной жизнью, засеянной дюжинами рабов, гнущих спину под неусыпными взглядами надсмотрщиков.
По приезде в поместье братьев стащили с телеги и силком отволокли на своего рода площадку, вокруг которой были слеплены хибарки из глины и соломы. Пинками и тычками их втолкнули в одну из хижин и там развязали руки, чтобы тут же привязать к кольцу, прикрепленному к столбу в середине убогого жилища, а затем оставить их одних.
Диего повалился на землю и прислонился к столбу.
– И что теперь?
– Будем ждать, – ответил Мигель, садясь рядом.
– Не нравится мне этот тип.
– Ты о ком?
– Об этом толстяке, который нас купил. Мне не понравилось, как он смотрел на нас.
– Он смотрел на нас как на могучее, крепкое быдло для его тростниковых полей, а мы и есть рабочий скот.
Младший брат беспокойно дернулся, а Мигель улегся на жесткую, утрамбованную землю, пристроившись поудобнее, насколько позволяла длина цепи, и закрыл глаза.
– Поспи немного, малыш. Давай отдыхать, пока можем. Боюсь, что с этого момента и впредь, мы будем мало отдыхать до тех пор, пока не сбежим.
– Сбежим?
– Я не собираюсь подыхать рабом, – слова Мигеля были едва слышны, но Диего знал, что брат говорит серьезно. – Да, я сказал, сбежим, и мы сделаем это при первой возможности.
– Мигель, ради всего святого! Мы связаны по рукам и ногам на этом проклятом английском острове, и вокруг не видно ни одного корабля…
– Не будь дураком. Если они хотят, чтобы мы работали, им придется развязать нас. Да, мы на острове, и что же? Как на всех других островах, на этом есть множество бухт и пляжей. А что касается корабля… там видно будет.
– Ты думаешь угнать корабль? – насмешливо заметил Диего.
– Возможно.
– Ты сошел с ума, Мигель.
– Да, сошел! – Мигель рывком приподнялся с земли. – Я сошел с ума от гнева, Диего. От гнева и от ненависти! Эти выродки убили Карлоту, без всякого снисхождения сломав ей шею. И я любым способом отомщу им! Они дорого заплатят за то, что сделали с ней, и за то, что делают с нами.
Диего с жалостью посмотрел на брата. До сих пор Мигель был образцом смелости и отваги, но он всегда был выдержан и хладнокровен. А здесь и сейчас он выражался так, словно был другим человеком. Диего боялся за старшего брата, потому что тот был упрям в своем высокомерии, а надсмотрщики его теперешнего хозяина не собирались проявлять к нему уважение. Он представлял, с какой ловкостью те станут пороть Мигеля кнутом.
– По крайней мере, будь благоразумен до тех пор, пока мы не сможем сбежать, – взмолился Диего.
– Я не буду благоразумным до тех пор, пока не смогу перерезать глотки нескольким англичанам, – холодно ответил Мигель.
Глава 7
Как и опасались братья, долго отдыхать им не дали. Часа через два их отвязали от столба и выволокли из хибарки. Снаружи их поджидал давешний тип, ставший теперь их хозяином, и с ним был еще один, помоложе, но с похожими чертами лица и телосложением, по которому уже теперь можно было угадать, каким он будет через несколько лет.
Обоих сопровождали три рослых, крепких здоровяка. На бедре каждого из них висел кнут. “Вне всякого сомнения, эти негодяи – надсмотрщики, следящие как псы за двумя бедными пленниками”, – в унисон подумали братья.
– Вы находитесь в моей усадьбе “Подающая надежды”, – начал пузатый землевладелец, оглядев обоих с головы до ног. – Меня зовут Себастьян Колберт, и отныне вы принадлежите мне и телом, и душой. Вы будете трудиться на плантациях сахарного тростника с пяти утра до сумерек. Дважды в день вас будут кормить, и вы в точности и беспрекословно будете выполнять все мои приказания, а также приказания моего сына и надсмотрщиков.
Мигель полувопросительно приподнял бровь, и в этом жесте проглядывал оттенок вызова; он не предполагал, что их так быстро просветят относительно ожидавшего их будущего. Это мимолетное, еле уловимое движение лица не понравилось Колберту.
– Если тебя, скотина, в достаточной степени интересует жизнь, – Колберт шагнул вперед, – будет лучше, если ты сотрешь со своей рожи эту мину свергнутого с престола принца. Тут ты не более чем раб, с которым я буду обращаться, как мне заблагорассудится, потому что здешний закон мне это позволяет. Я могу убить тебя, и никто не призовет меня к ответу. Так что выбирай. – Он снова отошел назад, будто боясь запачкаться. – Но одно я вам обещаю: вы сильно пожалеете, что не сдохли по дороге в Порт-Ройал.
С этими словами Колберт, неуклюже переваливаясь всем своим обрюзгшим телом, пошел прочь вместе со своими спутниками, а братья вновь оказались привязанными к столбу.
На землю опустилась ночь. Группа работников вернулась с полей, и вмиг хижина наполнилась потными и измученными телами: на маленьком клочке свободного пространства сгрудились восемь невольников. Все они были негры. Мельком и с безразличием взглянув на братьев, не говоря ни слова, они устало садились на свободное место. Принесли ужин – одну-единственную миску с непонятной бурдой. Пленники с алчностью набросились на варево, жадно поедая его. Испанцам же не предназначалось даже этого скудного пайка. Покончив с ужином, негры ложились на какие-то подстилки, некое жалкое подобие тюфяков. Вскоре в лачуге воцарилась тишина.
Мигель никак не мог уснуть. Короткая цепь едва позволяла ему шевельнуться, а от голода грызло в животе. Он одно за другим вспоминал слова Колберта, понимая, что этот жирный боров хотел поставить их на место, но он не понимал его последней угрозы. В тоне толстяка были явно заметны признаки мстительности, словно ему больше хотелось вздернуть их на веревке, нежели использовать по назначению их физическую силу и молодость. Но если это было так, тогда зачем он покупал их?
Диего удалось заснуть в какой-то невообразимой позе. Глядя на брата, Мигель снова пообещал себе, что положит всю свою жизнь на то, чтобы вытащить его отсюда. Он не мог позволить, чтобы брат медленно угасал в заточении на этом гнусном острове, постоянно подгоняемый кнутами надсмотрщиков, сломленный и униженный. Этому не бывать, скорее он задушит его своими собственными руками.
Мигель очень быстро понял, что имел в виду Колберт, говоря, что лучше бы они сдохли по дороге. Их будили на рассвете, в четыре часа, давали на завтрак отвратительную, жирную и вязкую баланду, сажали в телеги и везли на поля.
Единственной одеждой рабов были белые штаны, в которых их выводили на подмостки аукциона, а их спины и руки весь день должны были терпеть палящие солнечные лучи. В полдень они прерывали работу на пару десятков минут. В это время к ним подходили женщины, тоже рабыни, и распределяли воду, а потом все снова принимались за работу. Когда они, измотанные, возвращались в свои хижины, сил едва хватало только на то, чтобы наскоро перехватить что-то на ужин. Их единственной мыслью было поскорее на что-нибудь свалиться и поспать. В эти спокойные часы тишины они не осознавали унизительность своей судьбы, отгородившись от понуканий надсмотрщиков, немилосердно палящего солнца и от гнетущего удушья своего рабского существования. По крайней мере во сне их не тревожила жестокость какого бы то ни было надсмотрщика, который, следуя своей звериной сущности, опускал кнут на их иссеченные плетьми плечи, заставляя работать еще быстрее.
Наемники Колберта быстро заметили, как легко было вывести Мигеля из себя. Стоило только задеть Диего, и он тут же бросался на обидчика, немедленно становясь объектом наказания. Надсмотрщики вовсю развлекались, получая наслаждение от этой гнусной и жестокой игры. Усмирение непокорного испанца превратилось для них в ежедневную забаву, а Диего мучился и страдал, не имея возможности сделать что-либо, кроме как молчать, чтобы избежать бóльших бед. Снова и снова упрашивал он брата успокоиться, но все было напрасно, и большинство ночей Мигель валялся на полу, избитый и истерзанный, с отметинами от кнута на своей спине. Диего боялся за брата, думая, что он не выберется живым из этого проклятого поместья.
Келли выбрала светло-голубое платье с закрытым воротом, короткими рукавами и пышной юбкой. Лидия, мулатка, выделенная дядей к приезду племянницы ей в услужение, надевала на голову своей госпожи широкополую соломенную шляпку в тон платью. Келли нравилась эта молоденькая милая девушка. В какой-то мере она стала для нее незаменимой.
– Сейчас не так жарко, Лидия.
– Если вы не защитите свое лицо, оно станет таким же темным, как мое, сеньорита.
– Но у тебя очень красивое лицо.
Мулатка потупила взгляд, но на ее лице отразилась радость. Она была на три года старше своей новой госпожи, но хоть жизнь и обходилась с ней сурово, она твердо знала, что ее смуглое, кремового цвета, лицо еще сохраняло свежесть, и было нежным, как бархат. Однако это служило ей слабым утешением, поскольку сей подарок небес являлся для нее самым большим несчастьем. Как раз из-за своей гибкой, худенькой фигурки, шелковистой кожи и милого личика, она провела уже много ночей в постели Себастьяна Колберта и его сына. Келли это знала, но не желала говорить об этом, и Лидия тоже, хотя, скрыть на следующий день тот факт, что она провела ночь в доме, девушка не могла. Лидия люто ненавидела Колберта и ненавидела его сына, который первым подчинил ее своей воле и уложил к себе в постель, устав от шлюх, к которым частенько наведывался в Порт-Ройал. Вот уже два года, с тех пор, как они купили ее, Лидия молча терпела эту муку. Девушка призналась в этом только Келли. Лидия восхищалась ею за то, что она была совсем другой, за то, что по-дружески протянула ей руку и взяла под свою защиту.
Как-то вечером, плача и всхлипывая, Лидия рассказала Келли все. Эдгар первым воспользовался ею в своих гнусных целях, а когда молодой Колберт отправился путешествовать в Европу, эстафету принял его отец. Из Старого Света Эдгар вернулся с замашками величественного аристократа и, судя по всему, тугим кошельком впридачу. Он попытался снова затащить ее в постель и даже купить у старика, но Себастьян не согласился, и теперь Лидия была исключительно его собственностью.
– Когда хозяин первый раз позвал меня к себе в комнату, я постаралась избежать этого, – продолжала Лидия свой горестный рассказ, повторно переживая тот ночной кошмар, – но добилась только наказания, и все равно закончилось тем, что я стала его. В тот день я поняла, что моя жизнь зависит от него, и решила продолжать жить дальше.
Для Лидии приезд Келли в “Подающую надежды” был благословением небес. Келли оказывала ей всяческую поддержку, полностью доверяла ей и делилась своими секретами. Она рассказывала Лидии об Англии и о тамошних порядках... Лидия обращалась к Келли, когда нужно было смягчить наказание за какую-либо провинность. С тех пор как Келли вошла в ее жизнь, кнут больше не касался кожи молоденькой мулатки. Келли Колберт была приветлива со всеми слугами; они редко видели, чтобы она сердилась – разве что на дядю или кузена. Прося что-нибудь, она всегда добавляла “пожалуйста”, а после благодарила... Слуги обожали ее, потому что не привыкли к любезному обращению.
– Не знаю, что я буду делать, когда вы уедете, сеньорита, – сетовала Лидия, поправляя волосы юной госпожи под шляпкой.
– Ты поедешь со мной.
– Вы возьмете меня с собой? – восторженно спросила Лидия, обрадованная столь заманчивой перспективой. – Вы, правда, возьмете меня, мамзель?
– А почему бы нет? Ты – надежная, работящая, внимательная, всегда знаешь, что мне нужно. Я скажу дяде, что увезу тебя с собой на память о моем пребывании на Ямайке. Если будет нужно, я выкуплю тебя, а потом ты станешь свободной. Навсегда... конечно, если ты согласна.
У Лидии мечты смешались со слезами, и она упала на колени к ногам Келли.
– Ах, мамзель, конечно, конечно я согласна! Вы – ангел! Вы...
– Ну-ка, Лидия, встань. Не будь ребенком. – Келли помогла девушке подняться и утерла ей слезы. – Мне не нравится видеть, как ты плачешь. Когда ты плачешь, у тебя опухают веки и портят твои чудесные глаза. И я не хочу, чтобы ты унижалась. Никто не должен этого делать.
– Но Вы... Вы так добры ко мне! – Лидия расплакалась еще сильнее.
– Господи Иисусе! Если бы я знала, ничего не говорила бы. Иди, попроси, пожалуйста, чтобы мне подали ландо.
Лидия со всех ног бросилась выполнять поручение, а Келли вздохнула, нашла свою сумочку и стала ждать. Ее кровь бурлила. Возьмет ли она Лидию с собой? Конечно, возьмет. Если бы она могла, то забрала бы с собой всех рабов из поместья! А потом спалила бы плантацию. И не только дядину, а все эти чертовы, богом проклятые, плантации острова!
Девушка заставила себя успокоиться. Она понимала, что могла мало что сделать для рабов. Кем она была, чтобы бороться с установленной властью системой? Да никем, всего лишь гостьей. О, господи! Как она хотела увидеть пришедшее от отца письмо с просьбой вернуться в Англию! Она задыхалась в этом поместье, но еще раз поздравила себя с тем, что не согласилась на брак, о котором договорился ее отец, потому что этот отказ дал ей возможность узнать истинные человеческие качества дяди и Эдгара и, попутно, воочию увидеть условия жизни негров и жестокость белых, которые принимали свои законы и по своей прихоти применяли их. Келли горько усмехнулась, и от этого на ее щеке образовалась ямочка. Девушка вспомнила отличия здешних мест от Европы: раз ее принуждали к браку, то над ней нависла угроза оказаться на таком же алтаре домогавшегося ее мужчины. Видимо, она никогда не научится контролировать свой нрав, и вот теперь она платила за свой каприз.
– Возможно, на этом, затерянном в океане острове, предложение выйти замуж покажется тебе не таким бессмысленным и нелепым, – в заключение сказал ей отец.
И тем не менее, несмотря на ссылку в эту глухомань, предложение о замужестве оставалось для Келли нелепым. Но правдой было и то, что она ненавидела это место, не только из-за того, что стала свидетельницей установленных порядков, при которых владельцы плантаций делали рабов основой своего существования и своего богатства, но и из-за того, что в Порт-Ройал все чаще стали наведываться пираты и корсары. Между ними и правительством острова существовал негласный договор, но, тем не менее, женщины начинали чувствовать себя незащищенными и не осмеливались выходить одни. Келли, привыкшая каждый день совершать прогулки верхом или в ландо, не выезжала за пределы “Подающей надежды”. В Порт-Ройал ей дозволялось ездить лишь в сопровождении дяди, Эдгара или под охраной вооруженных людей. Это делало Келли зависимой от них, а она всегда любила свободу. Но что делать? Приходилось терпеть.
Келли понимала, что Колберт не мог позволить, чтобы с ней что-нибудь случилось. Она старалась, насколько это возможно, вынести эти длинные, тоскливые дни. Лидия стала для нее шансом на спасение. С ней она могла поговорить и посмеяться. Она и Вирхиния Джордан были ее единственными подругами.
– Ландо подано, мамзель.
Келли предоставила лошади самой выбирать дорогу. Не замечая того, она подъезжала к тростниковым полям.
Глава 8
– Пошевеливайтесь, бездельники! Нагружайте быстрее, не целый же день возиться!
Рабы постоянно слышали эти слова, да щелканье ременного кнута, хотя Колберт запретил бить их кнутом по телу во избежание заражения ран и истощения сил. Для битья использовались плети-многохвостки, кожаные хвосты которых были стянуты прочным ремешком, свисавшим с рукояти. Эти плети не рвали кожу, но от этого не становились менее болезненными.
Только раз за время своего пребывания в поместье Мигель и Диего были свидетелями наказания в виде порки кнутом, похожим на ужасающую черную змею, рассекающую плоть и кожу. Несчастный, подвергшийся этому истязанию, пытался ночью сбежать для того, чтобы всего-навсего встретиться с любимой девушкой, которую продали владельцу поместья, граничащего с “Подающей надежды”.
Колберт отрядил людей на поимку беглеца, и на следующее утро вместо того, чтобы вести рабов на поля сахарного тростника, их собрали на небольшой площадке, чтобы они во всех деталях видели, как свершается правосудие. Несчастного раба привязали к грубо сколоченному из пары бревен крестообразному столбу, врытому в землю. Здесь и осуществлялись его мучения. Беднягу раздели донага и пятьдесят раз отхлестали кнутом. У Мигеля еще стояли в ушах его вопли и громкий свист ременного кнута. Постепенно крики бедолаги превращались в хрипы, потом в мольбы и плач, а затем и вовсе стихли. Когда надсмотрщик закончил наказание, несчастный горемыка был уже полумертв, а его спина превратилась в отвратительное кровавое месиво, вызывающее неприязнь.
– Шевелитесь, черт возьми, да поживее! – эта брань слышалась непрестанно, пока рабы резали стебли тростника. – Давайте, а не то я выпущу вам кишки и оставлю их гнить на солнце!
Стиснув зубы, Мигель продолжал свой изнурительный труд, молясь, чтобы закончился день. На рассвете его, как и Диего, направили на самую тяжелую работу. Усталость брала свое, и брат начинал слабеть на глазах. Если перерыв будет нескоро, Диего упадет в обморок, а это непременно приведет к побоям.
Стук колес экипажа на секунду отвлек Мигеля, и он посмотрел на извилистую дорогу неподалеку от них. Это длилось всего мгновение, но на его спину тут же опустилась плеть.
– Давай, работай, проклятый испанец! Не отвлекайся!
Мигель напрягся. Его пальцы с силой сжали рукоять длинного ножа, которым он резал тростник, а в его глазах вспыхнула необузданная ярость.
– Давай, попробуй, парень, – глумливо расхохотался ему в лицо надсмотрщик, положив руку на рукоять оружия, висевшего на поясе. – Попробуй, и я сверну голову твоему чертову братцу.
– Ради бога, Мигель... – взмолился Диего.
Подавив злость, Мигель наклонил голову и продолжил работу. Презрительный хохот ничтожного ублюдка открыто демонстрировал безнаказанность его поступков, но Мигель ничего не мог с этим поделать. Лучше бы этот выродок ударил его, это было бы менее унизительно. Мигелю не составило бы труда перерезать горло подобному сукину сыну, но жизнь Диего была для него куда важнее возмездия.
Келли все видела. Придержав лошадь, она перевела ее на шаг и внимательно посмотрела на раба, над которым только что насмехался надсмотрщик. У девушки возникло смутное ощущение, что он ей знаком. Келли натянула поводья и остановила ландо на обочине дороги. Тот самый тип, в чьем подчинении находились братья, засуетился, подбежал к ней и торопливо стянул с головы сомбреро.
– Добрый день, барышня, – на его лице появилась подобострастная улыбка.
Келли не нравился этот человек, но она ответила ему с притворной учтивостью:
– Добрый день...э... Брандон, верно?
– Брансон, барышня.
– Да-да, Брансон. Мне так жаль, но я всегда путаюсь в именах.
– Вам что-нибудь нужно, барышня?
– Мне кажется, ослабло одно из колес, – бессовестно солгала Келли, бросая быстрые взгляды на двух белокожих работников. – Может кто-нибудь осмотреть его? Мне не хотелось бы возвращаться домой пешком.
– Я сам... – шагнул вперед надсмотрщик.
– Нет-нет, не стоит, господин Брансон! – воскликнула Келли, очень убедительно разыгрывая тревогу. – Вы испачкаетесь. Любой из них проверит, – девушка кивнула в сторону рабов, – они и так уже грязные.
– Эй, ты! – позвал Брансон одного из негров.
– Быть может, Вы дадите вон того, если не против, – Келли указала на человека, казавшегося ей знакомым. – Он кажется довольно сильным.
Надсмотрщик сделал неопределенный жест, который мог выражать как согласие, так и отказ.
– Эй ты, испанец! – наконец позвал он.
Диего и Мигель одновременно выпрямились, и надсмотрщик ткнул пальцем в Мигеля. Взгляд изумрудных глаз вонзился в лицо Келли, заставляя ее сердце замереть – она узнала того надменного гордеца, выставленного на торги. Мигель отбросил в сторону длинный нож и направился к девушке, отряхивая ладонями штаны.
Вцепившись в поводья, Келли любовалась приближающимся к ней испанцем: его широкими и грациозными, как у крадущейся пантеры, шагами, длинными волосами, и литыми, окрепшими от тяжелой работы на полях мышцами. Он был очень загорелым. А его глаза... они, как электрический разряд, вызывали у Келли дрожь в спине.
– Проверь, чтобы колеса не шатались, – приказал надсмотрщик, – да побыстрее.
Мигель наклонился над правым колесом, а повелительный голос, обращенный в другую сторону, подстегивал теперь других работников.
У Келли вспотели ладони. Она не понимала причину, но ее сердце билось чаще, когда она смотрела, как Мигель возится с колесом. Каждое движение его мышц было величественной симфонией, совершенство которой, кажется, не умалял даже кнут. Келли с жалостью вглядывалась в отметины кнута на его спине.
Мигель перешел к другому колесу, но и там не нашел никаких повреждений. Закончив осмотр, он посмотрел девушке прямо в лицо, и у нее перехватило дыхание.
– Колеса в полном порядке.
Келли почувствовала, что краснеет под его внимательным, изучающим взглядом. Под блеском этих зеленых глаз развеялось бы любое сомнение.
“О, боже, как он красив!” – подумала она. Мигель был невероятно привлекателен, несмотря на свой внешний вид и одежду, состоявшую из одних широких штанов, которые, тем не менее, в определенных местах облегали его длинные ноги. Сама не желая того, девушка невольно остановила на нем свой взгляд, без всякого стеснения рассматривая его широкие плечи и грудь. Мама отчитала бы ее за подобное бесстыдство, но они находились не в Лондоне, где мужчина никогда не появился бы перед дамой с голым торсом. Они находились на Ямайке, и правила здесь были иные, хотя в действительности этих правил вообще не существовало. И рабы, будь это негры или белые, гнули горбы на резке тростника или уборке кофе едва одетыми.
Мигель не притворялся, он и в самом деле не знал, почему его привлекало это сияющее миловидное личико.
Девушка была невысокой и очень красивой. Длинные, слегка вьющиеся на кончиках и вокруг ушей, золотистые волосы ниспадали водопадом до самого пояса; огромные, ярко-голубые глаза в окаймлении длинных темных ресниц; слегка вздернутый нос и пухлые губы...
Дойдя до губ, Мигель остановился, нацепив на себя оборонительную маску. Он слишком много времени провел без женщины, а красавица, находящаяся перед ним, напоминала ему о его положении, раня, будто ножом, его гордость.
– Желаете еще что-нибудь?
Келли моргнула, и еще крепче сжала поводья.
– Нет. – Мигель повернулся к ней спиной, и она не могла ничего сделать, чтобы задержать его, помешать ему уйти. – Значит, Вы испанец?
Мигель остановился и снова повернулся к ней. В его зрачках мелькнула искорка веселья. Мигель кивнул, подтверждая ее слова. Он всего лишь наклонил голову, но для Келли этот кивок представлялся триумфом – она добилась его внимания.
– Я была в Испании один раз, – сказала девушка, перекладывая поводья из одной руки в другую. – Когда мне было шесть лет. В Севилье.
– Правда?
– Вы оттуда? – Келли старалась говорить естественно, но ей мешал подступивший к горлу комок. Сердце скакало в ее груди, как чистокровный скакун на раздольных лугах, а неловкое беспокойство заставляло ерзать на сиденье. Мигель же разглядывал ямочки, образовавшиеся на щеках Келли.
– Нет.
– А-а-а! – Келли замялась. О, господи, она оказалась в глупом положении! Какая ей была разница, откуда родом этот человек? И почему ей так хотелось продолжать смотреть на него?
Неожиданно Мигель представил, что он протягивает руки, вытаскивает ее из ландо и крепко прижимает к себе. Поистине, это было восхитительно. Ее губы сулили свежий и сочный нектар, а тело обещало наслаждения, какие мужчина...
Мигель быстро очнулся от грез и стиснул зубы так, что на скулах заиграли желваки. К нему вернулся помутившийся было разум. Ради всего святого! Что это с ним? Ведь она была племянницей того самого сукина сына, что купил их. Проклятая англичанка! Соотечественница пиратов, разрушивших Маракайбо и убивших Карлоту! Боль недавнего прошлого побуждала его заставить эту девушку платить за все. Да, она заслуживала наказания. Подстегиваемый воспоминаниями, Мигель развязно прислонился к облучку ландо и, положив руку рядом со складками светло-голубого платья Келли, язвительно прошипел:
– В чем дело, красотка? Тебе наскучило сидеть дома, вот и решила поехать пофлиртовать немного?
Келли выпрямилась, словно ей влепили пощечину. Ее глаза потеряли теплоту и теперь полыхали огнем, а очарование обернулось суровостью. Он издевался над ней, и, хотя из-за своей глупости она не заслуживала иного, Келли взбунтовалась.
– Сеньор...
– Ах, оставьте Ваши титулы, миледи. Здесь они излишни. Я лишился их, когда меня заковали в цепи, а Ваш дядюшка-мерзавец купил меня, как покупают скот для скотобойни, – выпалил Мигель, ничуть не церемонясь. – Мне известно, что хозяева время от времени выбирают какую-нибудь девушку, чтобы она согрела им постель. Вам вздумалось сделать то же самое? Уверяю Вас, как раб, я отдался бы этому делу и телом и душой.
Келли онемела. Будь она чуть более воспитанной дамой, то могла бы даже лишиться чувств. Как он посмел так оскорбить ее? Как мог произнести подобную грубость? Хам неотесанный!
– Вы грубиян и хам.
– Ну что Вы? Я просто раб, миледи.
