Текст книги "Итан Рокотански (СИ)"
Автор книги: Нестор Штормовой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
Зарубежная фантастика. Неплохо, но не фанат. Следующий отдел... Фэнтези. Я прошёл пару метров, аккуратно касаясь пальцами корешков. «Хоббит, или Туда и обратно». Книга детства. Рядышком стояли три томика «Властелина колец» – их я тоже читал, хоть и гораздо позже, чем «Хоббита». Как давно это было... Я открыл последнего и начал читать с первой страницы. Солнечный свет, падающий на пол неподалеку длинным прямоугольником, давал достаточно света для чтения. Я и сам не заметил, сколько времени провел за книгой, когда рядом неожиданно что-то грохнулось, и я вздрогнул, оторвав глаза от страниц.
– Извините, – в целом облаке пыли, поднявшимся с пола от кучи книг, появилось лицо девушки. Когда пыль чуть рассеялась, я увидел, что у неё каштановые и удивительно прямые волосы. Глаза были зелёные. А ещё лицо у нее было таким красным, будто она съела перец чили и решила не запивать его молоком. – Я случайно...
– Ничего, – я отложил «Хоббита» в сторону и стал помогать ей собирать книги обратно в стопку. Чтобы замять неловкую тишину, спросил: – Собираете материал для учёбы?
– А? Нет-нет, я работаю здесь... Ну как, подрабатываю, точнее, – она смущённо улыбнулась. Лицо у неё было по-прежнему красным. Я почему-то тоже смутился, и, отдавая ей стопку книг, сказал:
– Тогда мне повезло, – попытался улыбнуться, чувствуя, как начинают гореть уши, – я было подумал, что кроме меня в библиотеке никого нет.
Неожиданно девушка засмеялась, и её звонкий смех полетел между стеллажами и полками, пока она не прикрыла рот ладонью – мол, забыла, что в библиотеках нельзя шуметь.
– Нет... Ну, то есть, не бывает ведь такого, чтоб в библиотеке никого не было. Ну, в открытой, в смысле.
Я чуть не выпучил глаза, потом пробормотал:
– Да, я тоже самое подумал, когда заходил. Эта, как её, миндальная связь, не иначе.
Из глаз девушки посыпались весёлые искорки.
– Ментальная.
– Что?
– Ментальная связь. Миндаль – это орешки такие.
– А, да. Что-то я совсем... Ну, да. Я помогу вам книги донести, если вы не против. Куда?
– Пойдёмте со мной.
Мы прошли несколько стеллажей, потом повернули налево, а затем вышли к той части библиотеки, где были большие, панорамные окна, и солнечный свет – разумеется, через зелёную листву – попадал в помещение. Пахнуло свежестью и дождём. Несколько окон были чуть приоткрыты.
– Поставьте на стол, – девушка сдвинула в сторону с большого стола какие-то бумаги и показала, куда ставить. Я послушался. – Спасибо, что помогли донести.
– Ерунда, – я, не зная куда деть руки, сунул их в карманы, сразу почувствовав себя придурком. Да что же это? – Хоть что-то полезное сделал. Как раз надо было развеяться.
– Много времени проводите дома?
– Да. Точнее нет. Не то, что дома. Мне знакомая одна квартиру сдала по сниженной цене. А так да, я сплю много. А когда не сплю, хожу, гуляю.
– Отсыпаетесь от чего-то? Была тяжёлая зима? – девушка села на краешек стола.
Я замялся с ответом, и она тут же это просекла.
– Ох, извините, – она снова чуть покраснела. – Лезу с вопросами...
– Да нет, все нормально. Да, была очень тяжёлая зима. Я недавно приехал в город.
– Приехали... То есть... Стойте, а вы не с войны приехали? – глаза у неё чуть округлились, и вместе с этим стали ещё внимательнее.
Я молча кивнул.
– Ясно... Я очень рада, что наша страна одержала победу. Но, наверное, вам сейчас не очень хотелось бы это обсуждать. Извините ещё раз.
– Да нет, все хорошо, – я почувствовал себя чуть неловко от её извинений, – я тоже рад. Просто было тяжело, вот и всё. Но на войне иначе не бывает. Наверное.
– Вы, видимо, много где побывали?
Я улыбнулся.
– Да, много где. В Норвегии.
– Прямо в сердце врага!
– Да. А ещё во Франции!
– В Париже?!
– В нём тоже!
Глаза у девушки стали такие большие, что я подумал, что они вот-вот покинут орбиты. Мне стало смешно, я не выдержал и прыснул со смеху. Девушка снова засмеялась своим звонким смехом, до того наши возбужденные возгласы забавно звучали. Но останавливаться она не подумала – а я залип, слушая её смех.
Она посмотрела на меня, вытерев с уголков глаз слёзы смеха. Щёки у неё были красные.
– Если хотите, – неожиданно сказал я, – я мог бы рассказать вам побольше о своих приключениях. Как-нибудь.
– Да, – она быстро кивнула, – я была бы рада. Очень.
Солнечный свет, падающий на пол библиотеки, стал будто бы в сотню раз ярче.
***
Мы договорились встретиться на следующий день неподалеку от библиотеки, у выхода, ведущего на тот широкий проспект, шуму которого я удивился накануне. Условились приблизительно на семь часов вечера – и, когда я вернулся домой, почему-то не мог дождаться, когда же это время наступит. И пришел на место, разумеется, раньше положенного. Вечно так происходит со временем, когда ждёшь чего-то хорошего оно тянется медленно, а когда плохого, несётся вскачь.
Широкий проспект утопал в людском потоке. Но чувствовалось это по-особенному. Хоть Петербург и считают городом романтиков, необычным городом, городом тонкой души, и, хоть это уже было сказано многими людьми сто раз, считают его таковым не напрасно. И не только его. Многие города, в которых я побывал, обладают своей, исключительной и удивительной силой, и город святого Петра исключением не являлся. После всего пережитого на войне, после всех потерь, всех крышесносных событий, что случились на фронте и за его пределами, хотелось спрятаться в глубинке, скрыться от людских глаз, слиться с четырьмя стенами, плотно закрыв при этом все занавески. Но город, даже такой большой и шумный, давал мне что-то, чего я не понимал; лишь чувствовал, что это что-то хорошее. То, что дало мне покой. И я был этому рад. Стоя около стены, наблюдая за бесконечными машинами и людьми, проносящимися мимо, я не чувствовал себя будто в ловушке. Я был спокоен как вода; я был спокоен, словно штиль. Жёлтые стены, солнечный свет, зелёная листва, теплый ветер. Сухой асфальт, тучи, предвещающие очередной дождь, запахи цветов... Цветы. Запахи цветов. Цветы. "Господи, надо было купить цветы. Но это ведь не свидание, да? Не рано ли?" —, тут я и понял, что волновало мое сердце. Отчего моё море – моё море? Перечитал стихов... – подвергалось нападкам сильного ветра.
Несмотря на всю мою наблюдательность я и не заметил, как грива каштановых волос оказалась рядом со мной, а изумруды зелёных глаз – они напоминали море – море, зелёное море, штиль, сильный ветер, море – встретились с моими.
– Здравствуйте! Я не сильно опоздала? Никак автобус нужный не приезжал, а ведь ещё не вечер...
– Здравствуйте. Нет, ни капли. Вы хорошо добрались? За исключением ожидания автобуса, – я спохватился, обратив всё своё внимание на девушку. Она была одета в голубое платье, на ногах имелись маленькие каблуки. С ними она была моего роста. А ещё девушка завила волосы и теперь вместо прямых волос на ветру колыхались густые кудри.
Она кивнула, отвечая на мой вопрос.
– Да, вполне. Вы решили, куда мы пойдем?
– Решил? – удивился я.
– Ах, вы же только приехавший, – девушка тоже спохватилась. – Давайте я вам покажу немного город. Вы не против?
– Нет, нисколько. У вас красивое платье.
Она улыбнулась.
– Спасибо. Пойдёмте?
Я молча кивнул. И мы пошли.
Вместе мы посетили немало питерских достопримечательностей. Я узнал названия многих известных улиц, например таких, как Лиговский и Литейный проспекты; увидел вживую Эрмитаж и Дворцовую площадь, центр которой венчал Александрийский столп. Он не был таким уж высоким, но, находясь под ним, складывалось чувство, словно он один держит весь темнеющий небосвод; лишь на западе полыхали алым заревом сквозь просветы туч всполохи заката. Это было красиво. А сколько мы прошли мостов я не взялся бы и считать. Не меньше семи-восьми уж точно.
Девушка рассказывала о городе, о том, чем люди в нём занимаются, какие ощущения он ей дарит, сколько она в нем живёт. Рассказывала и о том, чем занимается в нём сама. Оказалось, что она приехала навестить больную тётушку, которой нужен был чей-то присмотр. А живёт девушка в небольшом городе на границе НРГ, вместе с родителями. Несмотря на то, что тётя более-менее пошла на поправку и в помощи не нуждалась, она решила ещё немного пожить в городе, – так он ей понравился. В библиотеку она устроилась всего лишь на подработку; девушка любила книги, а то, чем она занималась на работе, было вообще несложным. Тяжело, разве что, было книги иногда таскать. Но тогда, сказала она смущённо улыбаясь, надо просто их поменьше за раз брать. А то падать будут. А книгам падать нельзя. С книгами нужно обращаться бережно.
Я больше слушал, чем говорил, несмотря на то, что сам и предложил на прогулке рассказать о своих приключениях. Но она не настаивала. Может, сама понимала, что я позвал её гулять не подумав, либо понимала, что о войне мне говорить не сильно хотелось, тем более, на второй день знакомства. Или и то, и то одновременно. В любом случае, я не любил долго молчать с девушками – мне всегда казалось, что неловкие паузы делают нас более чужими, чем это вообще возможно, а я этого ни в коем случае не хотел. Жаль, конечно, что самим девушкам этого зачастую не объяснишь. Но мне и не пришлось. Почему-то все шло хорошо и диалог складывался сам собой.
Пока мы не устали и не зашли в какую-то ближайшую к нам столовую.
В столовой людей хватало, но без места мы не остались, заняли один из небольших квадратных столов у стены. Точнее не сразу заняли: перед этим было нужно набрать еды, чем мы и занялись. Прогулка по городу потребовала немало энергии, поэтому через пять минут у нас на столе уже стояли две большие тарелки макарон с сосисками, тарелка овощного рагу и графин холодного компота. Ели мы, по большей части, молча. Когда пытались что-то говорить с забитыми ртами становилось смешно, а смеясь в таком положении можно было отправить еду не в то отверстие. Поэтому еду мы уничтожили почти полностью молча.
– Ну, – сказала она, аккуратно опустив на сложенные руки подбородок. – Теперь ваша очередь. Хотя бы чуть-чуть.
И рассказывать начал я. Рассказал я о том, что родился в Томской губернии, родители мои давно умерли, учился я хорошо, но никакого образования, за исключением школьного, так и не получил. Рассказал о том, что за неимением большого смысла жизни пошел на войну, тем более войну благородную – войну с нацистами, где я собирался окончить свой короткий жизненный путь, чего так и не произошло. Подробностей я не рассказывал, ограничившись лишь описанием мест, в которых побывал, и некоторых основных событий, которые повернули ход войны в нашу пользу. Девушка слушала меня с открытым ртом, и мне даже стало стыдно, что я не открывал так свой рот во время её рассказов.
– Стойте! – вдруг сказала она.
Я удивлённо на неё посмотрел.
– Мы ведь даже не спросили друг у друга имён!
А теперь я на неё вытаращился. И правда, как я мог не спросить у неё имени?
– Костя, – просто сказал я чуть осипшим голосом.
Девушка улыбнулась и протянула мне руку.
– Зоя. Будем знакомы.
***
Тучи полностью закрыли питерское небо черным густым занавесом. С каждым мгновением оно становилось всё темнее – закат догорел и на город опускалась ночь. Потом заморосил дождь, превращаясь в свирепый и сильный ливень. Мы бежали не жалея сил. Проспекты, мосты, дворы, закоулки. Пару раз чуть не упали. Где-то справа сверкнула молния, отражаясь бликами в окнах домов. Загромыхало. Ветер раскачивал деревья и кусты. Все живые существа: уличные кошки и псы, птицы и сами люди куда-то исчезли, видимо, решив спрятаться от непогоды. Мы бежали дальше. Снова загремело, уже прямо над нами. Снова всполох молнии. Её рука в моей, её волосы, мокрые от дождя, развеваются на ветру.
Потом ещё один поворот. Потом ещё. И снова. Затем двор. Дверь подъезда. Лифт. Дверь. Её квартира. В ней никого нет – мы мокрые насквозь от ливня. Одежда летит на пол. Дождь продолжает настойчиво хлестать в окно. Капли быстро стекают вниз, будто бы стараясь обогнать друг друга. Но ливень теперь не имеет значения. Теперь ничего не имеет значения.
Ни будущее, туманное и неопределенное, ни прошлое, полное боли, горечи и бед. Всё, что сейчас важно – огонь. Огонь в тёмных мокрых волосах. Огонь в тонких, белых плечах. Огонь в томных глазах цвета морской волны. И волны уносят меня – уносят в неизвестное, но спокойное и прекрасное далёко. И в этом далёко, хочется думать, всё будет хорошо. Ведь шторм наконец сменяется штилем и зелёные волны начинают спокойно обнимать меня... И ничего прекраснее на Земле нет.
Глава 6. Встретиться со связным
Несмотря на то, что Третья мировая война оказалась не менее кровавой, чем Вторая, ее удивительным отличием стало то, что не было использовано ни одного орудия масштабного поражения. Никто, к примеру, так и не скинул бомбу на какую-нибудь Австралию. Хотя, я уверен, что такой случай вполне мог бы быть. Мне всегда думалось, что если Третья мировая и начнется, то непременно наступит конец света. Оказалось, что конец света – необязательно смерть всего сущего. Постепенное уничтожение друг друга это и есть закат человечества. Убийство – это целенаправленный шаг к деградации. Тот, кто его поощряет, и есть дегенерат.
Ульё Колын, румынский физик-ядерщик
– Si vous avez besoin d'autre chose de ma part, cliquez sur le gars bouclé dans le bar en bas, il passera devant moi ou se servira(Если вам потребуется что-нибудь еще, позовите кудрявого парня из бара внизу, он либо позовет меня, либо поможет вам лично – фр. язык)
– Merci. Nous allons le faire(Спасибо. Мы обязательно сделаем это), – на ломаном французском ответил Петрович. Человек с невозмутимым лицом, приведший нас в номер, ушел. Я, Петрович, Рокки и Хорнет остались одни.
Франция во время войны выступила прямым союзником Северного Трио. Однако не вся – как и в Норвегии, Швеции и Финляндии, в ней имелись свои войска ополченцев, под контролем которых находилась почти половина страны. Но всего лишь почти половина. Париж, в котором мы и оказались, полностью находился под эгидой нацизма, и военных действий в нём не велось. Город война будто не тронула. Разве что людей на улицах стало меньше – большая часть работала на оборонительных комплексах и готовила боеприпасы для СТ и самих французов. Или же на полях. Тут уж кому как повезло.
Время, проведенное в госпитале, мы потратили с большой пользой. Не могу сказать, что мои ребра успели окончательно зажить, но то, что успели хоть как-то, уже радовало. А вот выучить французский язык за три недели, как приказал Ветрогон, оказалось абсолютно невозможно. Не то, чтобы это удивило кого-то из членов отряда, согласившихся на отправку во Францию. Мы пытались, и тщетно. Небольших успехов добились – что-то могли сказать, понять, где-то ответить. Но акцент от этого никуда не девался. Да и понимали мы далеко не все. Французы говорят слишком быстро или используют такие словесные повороты, что мозги отказывались их воспринимать.
– Хоть белье тут чистое, – буркнул Хорнет, разглядывая синюю простыню.
– Скажи спасибо, что оно в принципе есть, – Рокки шагнул к другой кровати, садясь на неё, – после Норвегии это чистый рай.
Петрович покачал головой.
– К окнам не подходите только. Нечего чтоб на нас лишний раз зыркали.
Я сел на одну из кроватей. Усатый здоровяк посмотрел на всех нас по очереди. Петрович тут был самым старшим – каждому из нас он спокойно годился в отцы. А ещё он был самым здоровым. Несмотря на то, что ни я, ни Хорнет, ни Рокки не отличались высоким ростом, Петрович был крупнее самого высокого человека. Сколько он там, метр девяносто шесть? Да, около того. Кто-то уже успел пошутить, что, как приедем в Париж, его можно будет поставить заместо Эйфелевой башни – размер один и тот же, и такой же красивый. Кажется, это был Хорнет. По крайней мере, я бы этому не удивился.
– Итак... – Хорнет сел в кровати в позе лотоса. – Какой у нас план? Я-то помню, просто хочу чтоб Петрович напомнил Штилю с Рокки: в конце концов, не всем дана варящая голова.
Рокки закатил глаза. Я усмехнулся. Петрович хмыкнул.
– Шутки шутками, – здоровяк опустился на свою кровать. – А план повторить нужно. Поэтому слушайте...
План заключался в следующем. Основной нашей задачей было проникнуть на подземный военный комплекс под Парижем, чтобы вывезти из строя ядерные боеголовки. Но вывести их из строя и при этом не взорвать являлось далеко не самой простой задачей. Есть человек, который способен это сделать. Его зовут Люпен Мишель – это главный учёный, приложивший к созданию этих самых боеголовок свою светлую голову. Без него ракеты не взлетят в воздух. Вот только есть одно но. Люпен не хотел создавать эти ракеты и сделал он это, по информации разведки, под угрозами противника. Сейчас создание боеголовок находится на финальной стадии – через несколько дней, максимум неделю, если не вытащить оттуда ученого, ракеты поднимутся в небо. Наша цель – вытащить учёного из подземного комплекса и сделать так, чтобы ядерное оружие не имело возможности быть использованным. Но есть ещё одна сложность.
Подземный комплекс достаточно большой и ведёт к нему длинная сеть туннелей-катакомб под городом. Однако есть человек, который может нас через них провести – связной, втершийся во французскую среду, разведчик НРГ. Все, что нам известно о нем, это его позывной, Лисёнок. Встретиться с ним мы должны в нескольких районах от нашего отеля через два дня, в полночь. И в эту самую полночь провести очередную важную операцию Третьей мировой войны. Будто нам их и без нее было мало. А до тех пор...
– Пойдем по французским мадемуазель, – хлопнул в ладоши Хорнет, – все равно делать больше нечего.
– Ишь чего вздумал, – Петрович ни капли не удивился. – Нет уж. По улицам походить можем, да и то, аккуратно, с капюшонами, все как положено. А по бабам ходить нечего, уверен, многие из них шашни крутят с французскими офицерами. Донесут.
– Кстати, – Рокки сел в кровати, – а почему мы вчетвером сюда приехали? Где, типо, Ветрогон и остальные, кто согласился?
– Ну, четверо человек, плюс связной – это и так многовато для того, чтобы проникнуть незамеченными в комплекс с ракетами, – Петрович погладил усы. – А где Ветрогон и другие я не знаю, сказал, Лисёнок нам всё растолкует. А то дело тонкое.
– Дело тонкое, – буркнул Хорнет. Потом неожиданно выдал: – Хочу багет.
Я засмеялся. Рокки с Петровичем переглянулись.
– А у нас есть что съесть? – спросил Рокки.
Здоровяк кивнул.
– Хватает. Но можно сходить и разведать обстановку на улицах. Заодно что-нибудь купить.
– А деньги у нас есть?
Петрович снова кивнул.
– Немножко французских франков. Кто пойдет?
– Я, – я поднялся. – Петрович, пойдем со мной.
Теперь здоровяк отрицательно покачал головой.
– Мне бы лучше тут всё в узде подержать, да и слишком большой я, не хочу, чтоб люди пялились, – он достал из кармана аккуратные, чуть не новые деньги, – на, принесите чего-нибудь.
Рокки поднялся и посмотрел на меня. Я посмотрел на Хорнета. Тот мотнул головой.
– Идите. Мы с Петровичем тут повтыкаем. Как он один все будет в узде-то держать?
Усач хмыкнул.
– Пойдем, Штиль, – Рокки прошел мимо меня к выходу. – В Париже не каждый день бываешь, не будем булки просиживать.
– И принесите мне багет! – сказал в спину Хорнет. – Без него не возвращайтесь!
***
Париж оказался куда более разнообразным, чем нам думалось до приезда в город. На улицах было красиво; недавно стемнело, но звёзд было не видно из-за закрывших столицу туч. Всюду пестрели разные вывески. Электрические, нарисованные, выбитые мастерами железа и дерева. Если приглядеться, можно было заметить в тёмных переулках бегающих детей. Действительно складывалось чувство, будто никакой войны и не было. Разве что небольшое выселение из города, но не больше.
Мы с Рокки решили не удаляться слишком далеко от гостиницы, потому после пятнадцати минут ходу решили зайти в ближний к нам кабак. Однако не зашли. Наше внимание привлекло кое-что другое. В переулке справа, обитом на старых и каменных кирпичных стенах плющом, в брандспойте горел огонь. Вокруг сидели люди. Кто на картонках, кто на корточках, кто просто на земле. Выглядели они неважно, одетые в старую, поношенную одежду, большинство из них заросли густыми, спутавшимися бородами, а ногти, если внимательно присмотреться, давно были не стрижены и забиты грязью. Мы с Рокки, переглянувшись, подошли к ним, стараясь не покидать тени. Отсветы пламени плясали на стенах, но не доставали нас. Люди о чём-то говорили. Мы не совсем понимали о чём, но чем больше слушали, тем яснее становились слова.
– Надо что-то делать с этим, – покачал головой усатый парень. Пламя костра отражалось в его серых глазах. – Наши fonctionnaires(лидеры) продались лживой идее господства рас. Взять нас, французов. Чем мы лучше северles nordistes(северян)? Победим в этой войне – они сотрут нас.
– Мои руки больше не могут справляться с работой, – сказал сидящий на картонке старик. Голос у него дрожал. – С этой работой, противоестественной миру. Считать себя лучше других лишь на основании внешнего вида – уже признак нацизма. Это преступление против Иисуса Христа и Святой Девы Марии.
– А, vieil homme(старик), опять ты со своим Богом, – отмахнулся какой-то щуплый, худой парень. – Преступление или нет, не так уж важно. Ещё немного и мы все тут сдохнем от недостатка сил. Эти твари дают ровно столько, чтоб мы могли держать пули, но не смогли soulever(поднять) оружие. Кто из вас сейчас не хочет есть? Купить в магазине еду мы можем. Её хватит на пару дней – и потом мы будем голодать несколько недель.
Парень с усами вздохнул. Посмотрел в костёр.
– Нужен frapper(толчок). Тогда и оружие появятся силы поднять.
– Не так страшно умереть, пытаясь что-то изменить, чем жить, не двигаясь навстречу к переменам, – сказал мужчина, сидевший дальше всех от костра. Несмотря на то, что находился он далеко, слова его услышали все.
– Aide-nous Seigneur(Да поможет нам Господь), – пробормотал старик и перекрестился. Некоторые сделали тоже самое. На какое-то время наступила тишина. Только треск дерева в брандспойте её и нарушал.
***
Воздух был словно наэлектризованным, однако ни дождя, ни грозы не было. Тучи висели в парижском небе черным покровом, видимо, не собираясь обрушить на город потоки воды. Мы с Рокки бродили по улицам, не поднимая лиц и не снимая капюшонов. Людей вокруг было полно. По большей части это были те самые рабочие, трудящиеся на военном комплексе: где-то по радио играла музыка и блики электрических витрин, отражающиеся от людей, падали на землю, заливая её блеклым светом. Я толкнул Рокки плечом и кивком головы указал на какое-то заведение справа. Им оказался продуктовый. Мы зашли и купили столько еды, чтобы ее оказалось достаточно, но не вызвать при этом подозрений. Рассчитывались молча. Вышли также не проронив ни слова. Из сумки на плече Хорнета пахло багетом.
В гостиницу вернулись чуть позже. Небо стало ещё темнее и громовые раскаты почти добрались до нас: иногда они были настолько громкими, что стекла в окнах дрожали, грозясь выскочить из деревянных рам. Звук напоминал разрывающиеся снаряды, и я на мгновение закрыл глаза, в который раз подумав о том, что тот, кто видел войну, больше никогда её видеть не хотел бы.
Не смотря на непогоду на улице, в гостинице было шумно. Кабак был забит до отвала: люди прятались, боясь бури. Внутри было весело. Играла музыка, кто-то пил, танцевал и яростно спорил друг с другом. Я удивился, подумав, какое же это странное место, Париж. С одной стороны, люди считают последние копейки, надеясь не протянуть ног до конца месяца, а ,с другой, они же швыряют их на барный стол, заходясь в бурной игре алкоголя. Впрочем, подумал я, это было не так уж удивительно. Каждый день мог стать последним – следовало жить. Жажда жизни должна всегда быть сильной. Жаль, что человек редко об этом думает.
– Ну что, купили багет? – гладко выбритая физиономия Хорнета вытянулась вверх, будто он был не человеком, а тем динозавром с длинной шеей. Мы вошли в номер. Рокки открыл сумку и отдал товарищу популярную французскую выпечку. – Балдеж, – разведчик растянулся на постели. – Благодарствую.
– Как обстановка? – Петрович, сидевший у жёлтой лампы, посмотрел на меня. Рокки сел на свою кровать. В комнате царил полумрак – свет давали только лампа Петровича и темнеющее небо. Я приземлился в углу своей постели и облокотился о стену.
– Мрачная, – Рокки вытянул ноги, скинул ботинки и укрылся. Положил голову на руки. – Но по крайней мере люди здесь пытаются жить.
– Былом бы страмнно, – сказал Хорнет с набитым ртом, – еслим бы не пытались.
Петрович зыркнул на него.
– Нет, не было б.
– Помчему?
– Иногда человек не хочет жить, – здоровяк пожал плечами. – Это не нормально, но естественно. Или наоборот. Неважно. Иногда так устаешь, так много боли терпишь, что хочется только одного, уснуть и не проснутся. А во время войны так ещё бы.
Хорнет не ответил. Проглотил кусок багета, запил чем-то, что таскал во фляжке, и уставился в окно.
– Рокки, – Петрович повернулся к кудрявому товарищу. – Расскажи о себе.
Разведчик, до того спокойно лежавший в задумчивости, удивлённо вскинул брови вверх.
– А что рассказать?
– Откуда ты, чем занимался до войны. Все как положено.
– Да, – я кашлянул, прочищая горло. – Интересно.
Глаза у Рокки были спокойные и будто немного улыбались. Действительно – вылитый Сталлоне.
– Ну... Зовут меня в действительности Роман Охтский. Мне двадцать девять. По образованию я автомеханик, но могу и в другие ручные работы – например стоять за токарным станком. Люблю работать руками. Когда начинаешь все понимать в работе, голова снова заполняется своими мыслями – когда они плохие, это не особо приятно, поэтому я стараюсь учиться чему-то новому. Тогда физическая работа не даёт мне морально выгорать.
Он помолчал. Мы с Хорнетом переглянулись.
– У меня никого нет, – добавил он, будто почувствовав, о чём мы думаем. – Но это тоже не удивительно.
Хорнет медленно кивнул.
– Мы тут все одинокие волки. Или... – он посмотрел на Петровича.
Усатый великан чуть усмехнулся.
– Да. Да, все.
Продолжать он не стал. Говорить дальше никому особо не хотелось. У каждого из нас за плечами был свой груз разной степени тяжести, наш крест, который мы единолично несли на свою Голгофу, не зная, когда сами окажемся на нём – и обсуждать это не хотелось, это нужно было принять как данное, как факт.
В окна начал аккуратно постукивать дождь. Довольно скоро он превратился в сильный ливень, стуча в стёкла, как профессиональный пианист стучит по клавишам, играя какую-то безумную и очень быструю мелодию. Вспышки молний озаряли тяжелое, парижское небо, подчёркивая грубые линии туч. Гром сотрясал старую гостиницу.
Мы смотрели в окно, ожидая, что ливень скоро закончится – обычно такие дожди, начинающиеся очень быстро, также быстро и заканчиваются. Но этого не произошло. Он взял перерыв лишь следующим днём, примерно на час. Солнце не успело выглянуть из-за светлеющих облаков. Ливень снова застучал по деревянным, покосившимся крышам. Когда мы отправились на встречу со связным, он всё ещё продолжал идти.
***
– Я промок как шлюха, – проворчал Хорнет, снимая с головы мокрый капюшон дождевика. Выглядел он как только вылезший из норы суслик.
– Не бурчи, – Петрович повторил его действие. – Дождевики сделали свое дело. Хорошая одежда.
Рокки согласился с усачом. Я промолчал.
Мы находились под фасадом одного заброшенного вокзала. Когда Третья мировая только началась и Франция стала поддерживать Северное Трио, по Парижу было выполнено несколько прилётов, один из которых разрушил этот вокзал. Центральная часть была уничтожена – крыша обвалилась на рельсы и разгребать завалы уже никто не стал. По краям же здание осталось относительно целым, и сейчас здесь было достаточно темно, чтобы можно было некоторое время находится на его территории незамеченными. Напротив вокзала стоял старый католический собор – красивой, величественной громадой он возвышался над остальными постройками. В собор обычно ходили люди, но был ли кто-нибудь внутри сейчас, я не знал. Снаружи никого не было точно. Оно и ясно – никто не хотел находиться под дождём.
Где-то в восточной части города загрохотал гром. Мне снова показалось, что это ушел в чёрные тучи ракетный залп. Или не показалось?
– Эй, парни, – подал голос Хорнет. – Смотрите.
У соседнего здания, какого-то старого, заброшенного цеха, появилась фигура. Она двигалась прямо к нам. Мы инстинктивно сжали оружие под плащами, однако незнакомец рук не поднимал – вынырнув из-за завесы дождя, он подошёл к нам и, как и мы до него, скинул капюшон.
Человек был среднего роста и имел огненно рыжие волосы – на вид ему было около девятнадцати, может, двадцати двух лет. Что же, один вопрос отпадал сразу. Теперь сразу стало понятно, почему его позывным был Лисёнок.
– Приветствую, – он кивнул. Мы поочередно представились. – Как вам Париж?
– Нихуя не так романтично, как хотелось бы, – снова проворчал Хорнет. – Ещё и мадемуазели с кем попало спят.
Лисёнок чуть улыбнулся.
– А когда они спали не с кем попало? Опасное время для войны, Homme rapide(Быстрый человек).
Хорнет нахмурился, хотя было спросить, чем его сейчас назвали, но Петрович его опередил:
– Какой у нас план, Лисёнок? Ветрогон дал задание, но сказал, ты обмозгуешь все подробнее.
Лисёнок кивнул.
– Все верно. Но позвольте для начала отвести вас в укрытие – там я и посвящу вас в детальный план наших действий.
И шагнул во тьму вокзала. Мы переглянулись и, молча, последовали за ним.
Как бы удивительно это ни было, на территории вокзала было достаточно сыро – дождь лил через обрушенный потолок, заливая зелёные кусты и траву, пробивающиеся через шпалы и рельсы. Кусок темно-серого неба давал тусклый свет, но долго нам наблюдать его Лисёнок не позволил. Свернув в один из проходов внутри вокзала, он пошел по какому-то коридору; буквально на ощупь мы последовали за ним. И только когда мы повернули за угол, он достал откуда-то из мрака фонарь. Тот вспыхнул ярким, жёлтым костерком, отблесками пламени мерцая на стенах.
– Следуйте за мной и никуда не сворачивайте, – сказал Лисёнок. – Парижские катакомбы – достаточно гиблое место. Не счесть, сколько народу здесь сгинуло во время Второй мировой – и было бы полбеды, если б сгинули они от холода и голода.
– О чём ты? – по голосу было слышно, что Хорнет занервничал.
– Потом расскажу. Сейчас идите тихо и ничего не говорите. Эхо может долго лететь по коридорам.
И мы шли. Когда мне начало казаться, что стены из древнего кирпича и земли, из которых торчали корни деревьев, уже никогда не закончатся, мы, наконец, вышли в небольшое круглое пространство, напоминающее чье-то логово: чем, по сути, оно и являлось. Здесь было темно. Когда мы оказались внутри, Лисёнок закрыл за нами стальную дверь, после чего поставил фонарь на стол. А потом, к нашему большому удивлению, дёрнул рубильник на стене. Круглое помещение озарилось блеклым и мутным светом флюреосцентных ламп.
