Текст книги "Итан Рокотански (СИ)"
Автор книги: Нестор Штормовой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
– Странно, – буркнул Хорнет.
– Все на казнь, наверное, пошли.
– Все равно странно.
Я подошёл к окну и выглянул наружу.
На узкой улочке было пусто. Ни одной живой души.
– Никого нет.
– Тогда выходим и к центру. Если казнить кого-то и будут, то явно не своих.
Идти по пустым улицам к центру места, захваченного врагом, оказалось чем-то безумным. Оказалось чем-то безумным во второй раз – и снова мы по пути никого не встретили, до тех пор, пока не подобрались ближе к центру поселения. Сначала мы услышали голоса – их было немного, но по мере приближения они становились громче и их количество увеличивалось. Когда мы подобрались максимально близко к центру, я остановился.
– Стойте.
Хорнет посмотрел на меня.
– Предлагаю залезть в этот дом, – я кивнул на постройку, находящуюся слева. – И хотя бы осмотреться.
– Мы можем просто слиться с толпой.
– Можем. Но все же лучше осмотреться для начала.
Хорнет кивнул. Предосторожность лишней не бывает. Я толкнул дверь. Та оказалась открытой. Это тоже показалось странным. Не может же быть такого, что абсолютно все жители находятся на центральной площади?
С оружием наготове мы осмотрели помещение. Пусто. Ни одной души, ни звука, и вместе с этим рёв толпы буквально за стеной. Рёв, от которого чуть ли не дрожали люстры. Где, чёрт побери, вся охрана? Неужели норвежцы настолько уверены в своей несокрушимости, что даже часовых не выставили нигде? Или мы их просто пока не заметили, как и в прошлый раз?
Мы поднялись на второй этаж и вышли к балкону. Тартас отодвинул занавеску. Зрелище, представшее нашим глазам, впечатляло.
Количество людей, столпившихся на центральной площади Омессуна, сосчитать было тяжело. Сотни – это точно. Может быть даже тысяча. Может, две. Люди в нацисткой форме были всюду, всегда стоя небольшими кучками. Людей в гражданской одежде было в разы больше. В самом центре стоял крупный деревянный эшафот. Эшафот не пустовал.
– Проклятье, – выругался Хорнет.
На коленях стояли десятеро. Пятерых из них мы никогда не видели – или, по крайней мере, не видел я. Зато остальные пятеро...
Гонец, Кьерн, один из норвежцев-сопротивленцев, Геркулес, Палач и Ветрогон. Побитые, в грязи и оборванной одежде, с руками за спинами. Очевидно, в наручниках.
Толпа ревела. Казни требовали не только нацисты – среди гражданских в том числе находились и те, кто выступал за смерть «оккупантов».
«Ну да, конечно. Это мы-то оккупанты». Нужно было что-то делать. Вот только что?
– Надо идти к ним, – Тартас подвигал мощными плечами. – И попытаться отбить наших.
– Прямо во враг толпе? – Диккер хмыкнул.
– Других вариантов не вижу.
– Надо устроить диверсию, – предложил я. – Отвлечь толпу.
– Хуерсию, – Хорнет взял пистолет и прицелился в одного из противников, находящихся прямо у эшафота. – Ничего мы с этими пукалками не сделаем. Но попытаться можно.
– Хорнет, давай-ка мы сначала хорошо обдумаем...
Договорить я не успел. Тут толпа под балконом взревела пуще прежнего. Мы поискали причину бурных оваций и достаточно скоро её нашли. Теперь всё встало на свои места.
Иокир Мейгбун выглядел как смесь Брэда Питта и Гая Пирса. Светлые, чуть отросшие волосы, достаточно высокий, хотя и не слишком. В том, что глаза у него были светлые, я был уверен и так, хотя отсюда не было особо видно. В руках он что-то держал. А когда заговорил, стало ясно, что это был микрофон.
– Надо же... – Английский язык. Пауза. Улюлюканье толпы. – Сколько вас здесь собралось, – даже в голосе красавца-нациста слышалась улыбка. – Прямо-таки неожиданный сюрприз, – Иокир кратко посмеялся. Одет он был в абсолютно черную, красивую форму с какими-то серебряными символами на плечах. Позже я узнал, что это были изображения волчьих, ощеренных морд. На шее находился то ли синий шарф, то ли шейный платок. – Ни для никого не секрет, мои дорогие, что сегодня мы здесь для того, чтобы казнить нескольких придурков, решивших, что они смогут победить нас. Нашу идею. Нас, участников Великого Северного Трио. Нас! – Это «нас» он выкрикнул. – Истинных, коренных норвежцев, с честью и достоинством защищающих свою историю и свой мир.
Люди послушно соглашались с каждым его словом. Где-то даже мелькали плакаты. Плакаты добавляли этому недо-шоу еще больше безумия.
– Но разве нас... – Снова улыбка в голосе. – Я прямо представил, как сверкают его идеальные, белые зубы. – Можно победить?
Толпа единодушно заявила, что сделать это невозможно.
Я закрыл глаза. Ситуация оказалась гораздо сложнее, чем мы ожидали. И казалась абсолютно безвыходной.
– Сегодня, – сильный голос Мейгбуна гремел, наверное, на весь Омессун, – мы покажем захватчикам, что будет с теми, кто снова попытается проникнуть на территорию Норвегии. Или Швеции. Или Финляндии, – нацист ходил взад-вперед перед стоявшими на коленях пленниками. Тут из-за серых туч выглянуло солнце, и мне показалось, что даже оно отражается в сияющих берцах Мейгбуна.
Тут он остановился. На эшафот поднялся один из людей в форме с каким-то длинным свёртком в руках и протянул его лидеру норвежцев. Тот через несколько секунд вытащил это что-то наружу. Оно буквально засияло в блеклом, солнечном свете.
– Что это? – Диккер прищурился, вглядываясь. Я сделал тоже самое.
– Лом, – Тартас сплюнул.
– Не лом, – голос у Хорнета был тихий. – Монтировка. Кажется, из чистого серебра. Только нижняя часть острая, как кол.
Мейгбун поднял монтировку вверх. А затем сказал:
– Ну что, начнём?
Толпа взревела. Я почувствовал, как напрягаются мышцы моего тела. Нацист подошёл к одному из пленников, которого я не знал.
– Хочешь что-нибудь сказать перед смертью?
Пленник ничего не говорил.
– Может быть, ты хочешь извинится перед норвежским народом?
Человек на коленях сплюнул прямо на блестящие берцы Мейгбуна. Мейгбун рассмеялся, поднесу к своему лицу ладонь. Повернулся к толпе, кричащей, чтобы он прикончил оккупанта. А затем кинул микрофон куда-то в центр площади, резко развернулся, и, замахнувшись сверкнувшей монтировкой, обрушил удар прямо на голову сидящего слева от пленника Геркулеса. Здоровяк, как подкошенный, упал лицом вниз. Через секунду он попытался встать. Скованные руки не позволили ему это сделать. А потом на его голову обрушился следующий удар. И следующий, а затем еще, пока от его головы не осталось ничего, кроме нескольких кусков мяса в луже крови.
Толпа напоминала собой бушующее море, точно такое же, что раскинулось неподалеку отсюда. Мейгбун, выпрямившись, взмахнул окровавленной монтировкой. Кусочки мозгов Геркулеса полетели в толпу.
Хорнет резко поднял пистолет.
– Хорнет, стой!
В следующее мгновение произошло сразу несколько вещей. Во-первых, Хорнет нажал на спусковой крючок. Пуля блондина с серебряными наплечниками не настигла – однако он все равно резко пригнулся. Только не от грохота выстрела, его никто не услышал. От резко спикировавшего где-то над нашими головами боевого самолёта, устремившегося вниз. Пулемёты застрекотали, превращая толпу в кровавое месиво. А потом начались взрывы. Со всех сторон. Омессун начали штурмовать.
Пол затрясся. Стеклянная люстра задребезжала так, будто началось землетрясение. В одно мгновение город превратился в ад.
– Надо освободить их, – Хорнет бросился обратно из дома. – Пока этот придурок остальных не прикончил!
Мы тут же бросились за ним.
Улица. Шум. Давление. Стрельба. Где свои, где чужие, было непонятно. Пробиваемся сквозь толпу гражданских, которые и сами не знали, куда они бегут. Раз – впереди выскочил норвежец-нацист. Ручной пулемёт поднялся вверх.
Громыхнуло. Пуля вошла противнику в лоб. Я и не знал, что Диккер может настолько быстро стрелять. А еще я не помнил, где он успел взять пулемет. Тартас забрал оружие и мы побежали дальше. Над головой снова спикировал самолёт. Только на этот раз другой... Мир утонул в крови, огне, и пороховом дыму.
– Парни! – Ветрогон выскочил прямо перед нами. Глаз у капитана был подбит.
– Кэп! Где остальные?
– Не знаю. Первый самолёт разрушил эшафот и нас всех разделило.
– Что делать будем?
– Пробиваться к южным воротам! – капитан кивнул в нужную сторону. – Точка сбора там. У вас оружие есть?
Тартас кинул ему свой пистолет.
– Тогда вперёд! Сильно не разделяйтесь!
И мы двинулись к южным воротам. Однако единственное, и, казалось бы, простое указание Ветрогона выполнить не удалось. Толпа достаточно быстро разделила нас.
– Хорнет! Диккер!
Я споткнулся. Поднялся. Пошел дальше, стараясь не сбиваться с указанного капитаном направления. А потом люди разом словно расступились и впереди оказалось небольшое пространство, в котором время будто замерло. Или, может быть, оно действительно замерло.
Светлые волосы растрепались. Чёрная форма, сидевшая до того идеально, была вся в пыли и грязи. Одного волка на плече не было. На земле лежал Кино. Несколько ударов он уже получил – и посмотрел на меня налитыми кровью глазами. Подняться не мог. Монтировка уже пробила несколько костей.
Мейгбун тоже посмотрел на меня. И по форме понял, что я не свой. А затем время замерло повторно.
Я бросился на него. Скорость. Сила столкновения. Гравитация. Мы полетели, с грохотом распластавшись по земле.
– Ещё один придурок, – сказал, усмехнувшись белоснежными зубами, Мейгбун. Синий шейный платок развевался на ветру. – Что вам, вшивым грязнокровкам, здесь надо? – Монтировка уже была у него в руках.
Я встал. Попытался нашарить пистолет в кобуре, но его там, естественно, не оказалось. Блондин хмыкнул.
– Умрёшь ради желтопузого азиатишки? – Он снова подошёл к лежачему Кино. – Стоит он того?
Я не ответил. Просто снова побежал на него. Но в этот раз он среагировал иначе и ударил плашмя – наотмашь, словно битой. Удар пришелся точно под дых. Не почувствовать, как треснули несколько рёбер, было невозможно. Я упал в пыль и какое-то железо. Кто-то пробежал по моей спине и я застонал.
Мейгбун снова хмыкнул.
– А ты ничего, приятель, – он присел на корточки рядом. – Боевой, это похвально. Но Чистая кровь всегда побеждает грязную, – он сделал будто бы грустное лицо. А затем улыбнулся так, будто все было просто замечательно. – Но ничего, вся жизнь – это большое разочарование. Наблюдай, – нацист встал и лёгкой походкой подошёл к Кино. А затем поднял вверх монтировку и с громким хрустом проломил ему череп.
Через мгновение я потерял сознание.
***
Тишина. Мягкая и теплая пелена, обволакивающая со всех сторон. Блаженное беспамятство. Отсутствие мыслей.
Затем гудение. Ненавязчивое, где-то неподалёку. Позже цвета, различающиеся под закрытыми веками. Яркие, блеклые, темные. Прохладное дуновение... Ветер? Нет, не ветер. Что-то другое. Ветер сейчас злой и холодный, осенний. Осенний же? Стоп, где я и что происходит? Почему ветер приятный?
Я открыл глаза. На короткий миг зажмурился от света. А затем открыл их снова.
Больничная палата. Слева аппарат, который, видимо, просчитывал данные моего тела через несколько проводов, подключенных к моей груди. Чуть дальше, также слева, окно с светло-серым небом. Оно было приоткрыто сверху. Спереди стоял вентилятор.
– О, очнулся наконец.
Я повернул голову. Хорнет сидел справа с какой-то книжкой в руках. Одет был также в больничную пижаму.
Я попытался что-то сказать и приподняться, но тело тут же обожгла вспышка боли. Я снова зажмурился.
– Лежи и не дергайся, – друг хмыкнул. – У тебя сломана куча рёбер. Сейчас дам попить, только не поднимай торс, – он встал, взял стакан воды с тумбочки и прислонил к моим губам. Прохладная вода будто вдохнула в меня жизнь обратно.
– Хорнет...
– Что?
– Что произошло?
Он посмотрел на меня. Затем сел обратно.
– Войска союзников, наших и ополченцев штурмовали Норвегию. Всю.
Сердце у меня в груди заколотилось, больно стуча о разбитые ребра, но я не подал виду.
– Много людей погибло. В том числе гражданских.
Я не перебивал.
Хорнет развернул книгу, но читать не продолжил. Посмотрел в окно, затем снова на меня.
– Норвегию взяли. Но на Финляндию и Швецию сил не хватило – такого яростного сопротивления за эту войну ещё не было.
– Мейгбун, – выдохнул я.
– Ушёл.
Теперь я почувствовал, как в моей груди заклокотало от ярости.
– Эй. Я понимаю, что он убил Геркулеса – я сам в ярости – но тебе нельзя сейчас злиться...
– Он снёс голову Кино на моих глазах. Я попытался его остановить, но не смог.
Хорнет помолчал. Лицо у него было словно высечено из мрамора – только огни серебристых глаз казались живыми.
– Это он тебя так...
– Да.
Снова тишина.
– Ветрогон сказал, – Хорнет помедлил, – что по имеющимся у нас данным, он сбежал во Францию.
– Во Францию?
– Да. Почему туда, не знаю. Сам знаешь, половина Франции сейчас захвачена. В том числе Париж. Но, может, теперь, когда одна часть Северного Трио отвалилась...
– Неважно.
– Что?
– Хрен с Норвегией. Сейчас нам надо во Францию.
Хорнет посмотрел на меня.
– Да, надо. Но не только мстить.
– О чём ты?
– Командование дало новое задание. Ветрогон собирает отряд, кто согласится – поедет.
– Что за задание?
Друг усмехнулся.
– Вывести из строя, – в дверях палаты появился сам Ветрогон, – ядерные боеголовки, находящиеся сейчас на военной базе в сердце Парижа.
– А Мейгбун?
Капитан прошел к центру комнаты. Выглядел он побитым, но походка уже была твёрдой и уверенной.
– А он, с несколькими важными шишками, закрепился как раз в центре города – прямо над оружейным комплексом.
– Его надо уничтожить, капитан.
Кэп посмотрел на меня. Я не отвел взгляд.
– Его, Штиль, нужно взять живым.
– Кэп...
– Да, знаю. Знаю, что он сделал. Будем действовать по обстоятельствам, ладно? Главная цель – боеголовки. Мейгбун – побочное задание. Мне и самому не терпится его прикончить, но нам нужно выиграть в этой войне, понимаете? Иногда нужен холодный ум. Не всегда горячего сердца достаточно.
– Поэтично, – буркнул Хорнет.
– Как есть, – капитан чуть улыбнулся. – Вы со мной?
Мы с Хорнетом кивнули одновременно.
– Отлично. Тогда поправляйтесь и готовьтесь – через три с половиной недели мы отправляемся во Францию.
Глава 5. Розы, книги и хот-доги
Во время ожесточенных сражений в Африке большим спросом пользовались снайперы. Было их, правда, не так много, как хотелось бы – ладно бы занимать определенную позицию, это одно дело. Но совсем другое – постоянно заниматься этим под палящим солнцем диких пустынь, зачастую без должного количества воды и других припасов. Это тоже своего рода война, прямо в войне. Битва на истощение. Моральное и физическое.
Алексей Кулагин, командир 256-го полка морской пехоты НРГ
– Петрович, да не буду я работать в баре! Из меня бармен – как из тебя президент.
Возмущению Петровича не было предела.
– Ты в своей кофейне, считай, хрен без соли доедаешь, а у меня человек уволился. Чего тебе там в этих бумажках сидеть? Шо там напитки, шо там напитки. Только тут ещё и медовуха есть. Смекаешь? Медовуха. Это тебе не капучино! А капучино и здесь есть!
– Я все равно больше раф люблю!
– А он тут тоже есть! И делается, между прочим, чисто на сливках!
Я вздохнул. Да, вот же вляпался.
Сегодня в «Рефлексе» было достаточно шумно. Большая часть столиков была занята, играла музыка, люди вокруг танцевали и умудрялись петь песни. Я это всё не любил. Однако, большую часть времени бар пустовал, что делало пребывание здесь тихим и спокойным. Барменом работать, конечно, всяко интереснее, чем менеджером. Да и ставка тут должна быть выше. Я посмотрел на усатого здоровяка.
– Петрович, неужели тебе совсем позвать некого?
– Почему некого? Есть кого. Знаешь сколько оболтусов просится? Упаси Бог. Но они либо за выпивкой халявной, либо чтоб девок цеплять, смекаешь? А мне нужен человек ответственный. Ты, конечно, молодой...
– Петрович, да мы войну вообще-то вместе прошли!
– Вот именно! Видишь как хорошо, ну!
Я отмахнулся. Вечно с ним так – выпалишь аргумент, а он сделает вид, будто так все и должно быть. Провалится в люк – скажет, что искал там четырех черепах и крысу.
– И вообще, почему это из меня должен быть плохой президент?
Петрович смешно дёрнул усами. Я не выдержал и засмеялся. Он подхватил.
– Ладно, старик. Уговорил.
– Старик?!
– Но у меня есть условие.
– Какое?
– До полночи меня не забалтывать. Жена будет убивать.
Друг важно и понимающе кивнул.
– Договорились.
Тут Петрович неожиданно посерьёзнел и улыбка пропала у него с лица. Он бросил взгляд куда-то за мою голову. Я обернулся.
У одного из столиков у стены, неподалеку от входа в бар, сидела компания из шестерых человек. Все они были вполне обычные и непримечательные, что-то пили и ели. За исключением одного, единственного в компании лысого.
– Кто это, Петрович?
Друг снова дёрнул усами, только было уже не смешно.
– Это Эрвин.
– Ага, ясно. А дальше?
Петрович вздохнул и начал натирать стаканы.
– Эрвин дерётся в бойцовском клубе за одного сюзерена. Он очень мощный боец.
– Ладно, – я посмотрел как засиял стакан, после того как Петрович его протер. Он взялся за следующий. – И почему это тебя напрягает? Или ты с ним драться собрался?
Друг зыркнул на меня из-под нахмуренных бровей.
– Следующий крупный бой будет между Эрвином и Огоньком.
Теперь всё стало понятно.
– Вон оно что.
Я снова посмотрел на компанию у стены.
– Боишься, что Эрвин настучит товарищу Гаргарьину по тыкве?
– Не смешно, Штиль. Серёга – классный парень. И драться умеет. Но этот лысый придурок может его разорвать на две части.
– Ну, если умеет драться – значит, всё уже не так уж и плохо.
– А ещё толпа уважает Эрвина. И, скорее всего, большая часть людей будет оказывать поддержку ему.
Я помолчал. Да, очень неприятно, когда во время драки все поддерживают твоего соперника, а не тебя.
– А когда драка?
– В четверг следующий.
– Я приду тогда.
Петрович на меня благодарно посмотрел.
– Хорошо.
– А в каком из клубов это будет?
– В том, который как ангар, на оранжевой ветке.
Я кивнул. Там я уже был – это, в принципе, единственный бойцовский клуб, где мне пока довелось побывать.
– А сколько их всего, кстати? Клубов.
– В Москве вроде пять.
– Ладно.
Мы помолчали немного, а потом я встал из-за барной стойки.
– Давай, Кость. Спасибо, что согласился поработать.
– Ага. Надеюсь, не пожалею об этом!
На выходе из бара я встретился глазами с этим самым Эрвином. Они у него оказались темные, внимательные, и словно бы безразличные. Почему-то это безразличие мне не понравилось.
***
– Господи, милая! Ну какую куртку!
– Слушай, что она говорит, – поддакнул Дед, проходя мимо стеллажа. – Когда женщина настаивает – отказаться нельзя, верная смерть наступит.
Мы находились в одном из торговых комплексов на юге Москвы. Говоря проще, это можно было бы назвать рынком, только с немалым количеством точек с едой. Горячие пирожки, шаурма, багеты, пицца, здесь можно было найти всё что угодно. Но сегодня мы были здесь не за едой.
– Осень на носу, – Зоя грозно сверкнула глазами, – а у тебя кроме старого ободранного плаща ничего и нет.
– Эй, да он как новый!
Дед покачал головой. Мол, помянем парня. Из глаз жены посыпались искры.
– Быстро!
Я взял из её рук куртку. Ей оказалась чёрная, новенькая косуха. Можно было сказать, иссиня-черная, настолько было видно, что она новая. Никаких косых карманов и кучи застёжек у неё не нашлось. Даже ремня. Простая чёрная куртка с косой молнией. Её простота меня и подкупила.
– Ладно.
Зоя засияла, как солнце, когда резко открываешь занавески после долгого пребывания в темноте.
– Отлично! Теперь померь.
Я послушался. Косуха села идеально. Даже Дед хмыкнул – мол, неплохо, приятель. Я снял её и повесил себе на руку.
– Хорошо, берём.
Мы двинулись дальше.
– О, а вот это явно моя тема.
Тут Дед тоже достал из стеллажа косуху. Не успел я и рта открыть, как он уже нацепил её на себя.
– Ну и чего, и как я, а?
Эта куртка оказалась с миллионом карманов, и косых, и «конвертиков», с ремнём, и сверкала ярче, чем олимпийский огонь. Глядя на Деда, с его длинными черными волосами, можно было подумать, что это самый настоящий панк. Только высоких берц не хватало.
– Что тут говорить? Мы – братья по косухам, – мы отбили с Дедом кулачки.
– Нет-нет! Мы – косые братья! – поправил он и засмеялся. Выглядел Березовский действительно хорошо.
Зоя покачала головой, но с улыбкой. Мы оплатили у продавца, молодого парня, куртки, и двинулись дальше. Тут Дед заметил прилавок с хот-догами – точь в точь как в американских фильмах. Небольшая тележка и пожилой человек возле неё.
– Ну что, мои косые воины, навернём по хот-догу? – не дожидаясь ответа, Березовский направился прямиком к своей цели. Ага, мы тут не за едой. Конечно. Я и Зоя пошли следом за ним. – Здравствуйте, уважаемый, вы, думается мне, должны быть если не королём хот-догов, то как минимум принцем.
Старик, к моему удивлению, и не думал обижаться или оскорбляться. Усмехнулся в седые усы и сказал:
– Сынок, я не король хот-догов, я их бог. Поэтому вы сегодня заявились в Рай.
– Значит нам сказочно повезло, – Дед повернулся к нам и улыбнулся. Затем обернулся обратно к продавцу. – Исландский получится сделать?
– На пиве, на медовухе? – старик открыл холодильный отдел в своей тележке. Тут у Деда глаза, таки, округлились – он явно не ожидал, что у старика окажется алкоголь в тачке. Я сдержал смешок.
– На пиве, – гордо ответил Дед.
– Отлично. А вам? – продавец посмотрел на нас.
– Мы, если честно, не особо разбираемся в хот-догах, – ответила Зоя. Дед уже открыл было рот, чтобы начать объяснять, но усатый старик его опередил:
– Ну, тогда кратко объясню. Ваш товарищ взял исландский – он состоит из сосисок, вымоченных в пиве, жареного лука, горчицы, кетчупа и одного соуса. У нас в стране его нет, поэтому мы делаем на альтернативе. Вы можете попробовать аризонский: это один из классических хот-догов, делается из сосиски, завернутой в бекон и булочки. Могу добавить вам соус поострее.
Зоя улыбнулась.
– Тогда нам две штуки. Да? – жена посмотрела на меня.
– Да, спасибо, – я улыбнулся старику. – Только не слишком остро, пожалуйста.
Продавец кивнул.
– Ожидайте несколько минут, – и принялся готовить.
Хот-доги оказались действительно очень вкусными. Даже Дед, демонстративно стоящий до этого в стороне, попробовав, определенно их заценил.
– Ладно, – нехотя, сказал он старику. – Ты действительно хот-дожий Господь.
Продавец улыбнулся.
– Я воздух понапрасну не сотрясаю, старый уже для этого. Приходите ещё, ребята.
Мы заплатили ему, попрощались и ушли. Хороший оказался мужик – побольше бы таких в сфере обслуживания.
– Ну, – сказал Дед, – курток красивых накупили, хот-догов вкусных поели, теперь мне пора, малыши. Увидимся... – Дед заговорщицки посмотрел на нас. Я рассказал ему про бой между Огоньком и Эрвином. Он обещал придти. – Сами знаете где. Мы кивнули. Зоя тоже была в курсе.
– До встречи, Дед.
Берёзовский растворился в толпе людей, направившись к выходу из торгового комплекса. Мы с Зоей тоже направились к выходу, но к другому.
– Интересно, а какой хот-дог самый классический? – задумчиво сказала она вслух.
– Чикагский, – не задумываясь, ответил я. – Ещё очень популярный французский, но классическим его не назовёшь. Хотя они тоже очень вкусные.
Зоя удивлённо вытаращилась на меня.
– Ты в них разбираешься!
– Не особо. Просто довелось попробовать пару разных, давным-давно, ещё с Петровичем.
– И почему я об этом не знала?
– Ну... – Я вздохнул. – То давно было, милая. Ещё на войне.
– Ясно, – жена коснулась губами моей щеки. – Значит, в следующий раз возьмём французский. Да?
– Конечно, – я улыбнулся. – А потом чикагский... Эй, погоди-ка, – я остановился.
– М?
– Просто стой здесь и не двигайся, – я взял руку жены в свою и поцеловал её. – И отвернись, смотри в другую сторону. Срочно!
– Ты чего задумал, а?
– Жди! Три минуты, на больше.
Вернулся я к ней с небольшим, но очень аккуратным букетом фиолетовых, почти что синих роз. Цветы я любил и мог выцепить их глазами где угодно, особенно на рынке. Это и сделал, увидев небольшую палатку с ними. И эти розы, конечно, заметил тоже моментально.
– Ох, родной... Синие розы, – Зоя взяла букет и внимательно посмотрела на меня. Я кивнул.
– Наши розы, малышка. Красивые, правда?
– Очень, – Зоя коснулась носом аккуратных лепестков. – Спасибо, милый.
– Не за что, красотка. Ты выглядишь чудесно.
***
Солнечный свет падал через светлые занавески на пол, касаясь кровати, шкафа и даже одной стены. Я чувствовал его тепло – аккуратное, ласковое, будто он говорил: «Отдыхай, приятель. Ты это заслужил. Но и встать не забудь, сегодня чудесный день. Нужно прогуляться, посмотреть город». Я устало улыбнулся через полудрёму. Всё, что нужно для счастья, это гармония и спокойствие. Для того, чтобы их получить, порой достаточно и одного солнечного тепла.
Я открыл глаза и сел в постели. Часы на стене, по форме напоминающие звезду, показывали четыре часа дня. Я натянул какую-то толстовку, за ней джинсы, носки. Есть не хотелось. Да и было особо нечего. Затем я подошёл к окну и открыл его. Пахнуло дождём.
Двор утопал в зелени. Цветущей, яркой, пахнущей самыми разными запахами. Её было столько, что она почти вылезала за железные перегородки, отделяющие сады от прохожей и проезжей части. Впрочем, несмотря на то, что город, где я находился, был одним из самых крупных в НРГ, машины или другой транспорт проезжали здесь редко. Зато достаточно часто ходили мамы с колясками, или бегали детишки. Их простой вид заставлял сердце радоваться. Тем более после войны. Это был просто питерский двор.
Я оставил окно приоткрытым и вышел из квартиры. Затем покинул дом. Так. Мокрый, но теплый асфальт. Да, безусловно. Что может быть лучше этого? Я чуть улыбнулся сам себе. Девочка лет семи, проходящая мимо с темно-зелёным велосипедом, это заметила и тоже улыбнулась. Надо же. Такое чувство, будто и не было никакой войны. Город святого Петра был чудесен. Или, возможно, мне просто так казалось. В конце концов, так ли это важно?
Я пошел гулять дворами, которыми раньше никогда не гулял. Всё, что я знал, это что движусь куда-то к центру города. Наверное. Или, может, так и было. Дворы постепенно выводили меня на более широкие улицы, на улицах было больше людей, а с ними было больше машин. Всё вокруг сверкало так, что даже немного резало глаза. Недавно прошел дождь, небо было всё ещё темным, почти чёрным, но тучи постепенно рассеивались, и солнце, заливающее город, отражалось в окнах мокрых машин, домов, луж, и во всём, чём только было можно. Будто отдавало свечением даже от жёлтых и темных стен, на которых хорошо отображалась влага дождя.
Через некоторое время я, как ни странно, снова попал в очередной двор. Внешне он никак не отличался от предыдущих: квадрат пространства, окружённый высокими, жёлтыми домами с миллионом деревьев, кустов, и цветов под ними. Но небольшое отличие всё же было: маленькая и протоптанная тропка вела через океан мокрых кустов. Недолго думая, я пошел по ней, а затем вышел к небольшому проходу внутри здания. «Хитро припрятали». Прошел по нему. Очередной двор, точно такой же, как предыдущий. Выход справа выводил на какой-то проспект. Судя по шуму машин, который, почему-то, не особо проникал в пространство дворов. «Наверное, высокие здания не пропускают шум, а тот, что все же проходит через входы и выходы, глушит в себе листва». Это объяснение показалась мне абсолютно логичным. И тут я заметил магазин. Или что это?
Обойдя небольшой сад, я подошёл к двери. Вывеска гласила «Библиотека им. Е. М. Инир». Рядом с надписью, из стали, было выведено изображение женщины в профиль с длинными волосами. Надо же, я о такой никогда и не слышал. Но, наверное, она чудесный человек, раз в честь неё назвали целую библиотеку, хоть и небольшую. Я вошёл внутрь.
Над головой тихо звякнул колокольчик. Я прошел чуть дальше и искренне удивился, ведь библиотека оказалась куда крупнее, чем казалась снаружи. Длинные ряды книжных стеллажей уходили куда-то в сердце помещения. Из малочисленных окон падал солнечный свет, в котором кружились пылинки. Людей, на первый взгляд, не было. Но разве бывает так, что в открытой библиотеке нет людей?
Я выбрал случайный стеллаж и двинулся вдоль него внутрь библиотеки. Тут оказался раздел с поэзией. Великие поэты двадцатого века собрались здесь: Есенин, Маяковский, Ахматова, Бродский, Цветаева, Рождественский... О, тут не только классики. Я достал одну книжку. На синей обложке надпись «Борис Рыжий. Лучшие стихи последнего поэта двадцатого века». Почему последнего? Мне стало интересно и я почитал биографию автора, находящуюся в самом начале, а с ней и стихи.
Да, жаль. Хороший был поэт. И стихи писал очень интересные. Родные какие-то... Не каждый так сможет.
Я вернул книжку обратно и достал следующую. Книга была очень старой. Чёрная, твердая обложка, золотым тиснением выведено: «Нестор Штормовой». И больше ничего. Я хмыкнул. Про этого тоже никогда не слышал. Провел пальцами по корешку и открыл случайную страницу:
«ты красива, детка, спору нет,
удивляешься, сидишь, моей отваге,
но, малышка, не права ты. сколько лет? я всего-то напросто поэт.
я рисую нежность на бумаге.
я рисую – ты же мне внимаешь,
я художник тела твоего,
только одного не понимаешь,
мы с тобою, все же, не одно.
мы с тобой всего лишь две пылинки,
два огня, что догола раздеты,
мы горим, горим за тем,
чтобы навсегда сгореть до смерти.
мы горим – и я тебя рисую,
мы огонь – в полуночном бреду,
я, поверь, нисколько не тоскую,
что тебя уносит на ветру.
и пока тот ветер рыщет,
рыщет ветер перемен,
я тебя рисую. слышишь? слышишь?
ничего, поверь, не жду взамен.
не ищу я для себя спасенья,
я поэт – бродяга между лилий,
и пока с тобою мы раздеты,
я художник нежных твоих линий.
и пока с тобою мы горим,
то направо, то налево,
я тебя рисую сам,
изучая твое огненное тело.»
Я снова хмыкнул. Неплохо, хотя и похоже на Есенина. Перелистнул несколько страниц:
«Ухожу от больших городов, от несбыточных мечт,
от несбывшихся – тоже.
Ухожу, что твой пёс, навсегда, и навряд ли вернусь.
Я всего лишь прохожий, одет в чёрную кожу,
на проспектах широких мелькну, а затем растворюсь.
Растворюсь, пропаду, обо мне твои мысли рассеются,
погрустишь в тишине, позже вовсе забудешь – совсем.
Во двор поглядишь, где кошки под солнышком греются,
и пойдешь разгребать целый ворох своих проблем.
Я исчезну почти что безмолвно;
почти что. Парочка дел остаётся. Потом...
Тишина, сизый дым, алые зарева, поселения.
Выход дам мыслям и чувствам дурным.
Выход дам чувствам и мыслям,
пусть летят без остатка.
Пусть летят хоть куда, я нисколечко их не коплю.
Всё что мне нужно, по правде, – лишь ты, да сладкая вата.
Но об этом я так никогда тебе и не скажу...»
А вот это стихотворение мне очень понравилось. Надо бы ещё как-нибудь почитать этого автора. Но в другой раз. Я вернул книжку на место и двинулся в следующий отдел.
