Текст книги "Бесценный символ"
Автор книги: Нерина Хиллард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
2
Она снова в отчаянии попыталась вырваться: его слова резали, как нож. Стефани чувствовала, что остатки самоконтроля покидают ее, ноги слабеют и что вот-вот, к его величайшему удовлетворению, она разразится слезами.
Неожиданно Энтони освободил ее, но до того, как она успела отпрянуть, он схватил ее обеими руками за плечи и посмотрел так, как раньше, раздевая своими дерзкими глазами и хладнокровно оценивая ее прелести.
– Но этого совсем не видно, – сказал он как будто самому себе. – Самое бесчестное в вас, милая, – прекрасная, чарующая внешность. Она может легко ослепить мужчину в такой степени, что он поверит, что наткнулся на золото, а не на жадность. Но я знаю правду, не так ли?
– Прекратите. – Каждое слово давалось ей с трудом. – Пожалуйста, Энтони…
– Пожалуйста, Энтони, – повторил он задумчиво, его глаза, прикованные теперь к ее лицу, сузились. – Мне нравится, как это звучит. Хотя окружение могло бы быть получше: спальня, например, и вы, лежа на спине, говорите: «Пожалуйста, Энтони».
Она застонала, как раненое животное, обе ее руки поднялись, чтобы оттолкнуть его. Маска слетела, но чувства, скрываемые в глубине ее потемневших глаз, все еще нельзя было прочесть, он лишь понял, что она в бешенстве… как и он сам.
Энтони знал, что она бессердечная стерва, и все, что она сказала в этой комнате, только утвердило его в этом мнении, но он все еще хотел ее. Чувство было настолько сильным, что он едва сдерживал себя с той минуты, как увидел ее. Борясь с самим собой, он дразнил ее, предпринимая дикие попытки заставить раскрыть свои истинное лицо, чтобы он мог наконец излечиться от горького неистового желания обладать ею.
Но это ему не удалось. Как только он взял ее руки в свои, ответная реакция его тела на прикосновение к ней была такой сильной, что ему пришлось забыть обо всем, чтобы побороть ее. Ее нелепый план найти распятие Габсбургов и категоричный отказ продать записки Джеймса тут же вылетели у него из головы.
– Отойдите от меня, – хрипло сказала Стефани, толкая его в грудь. – Убирайтесь вон из этого дома.
Он резко рассмеялся:
– Вы забыли сказать «пожалуйста». А вам следовало бы знать, что у вас больше шансов получить желаемое, если вы произнесете это слово. Мне нравится слышать, как вы умоляете меня, Стефани. Это почти компенсирует то, что я пережил, когда вы обманули меня.
Он все еще ничего не мог прочесть в ее громадных с поволокой глазах.
– Это было десять лет назад, – сказала она все еще хриплым голосом. – Простите меня за то, что случилось тогда между нами…
– Между нами? Между нами ничего, ничего не случилось. У вас даже не хватило мужества встретиться со мной лицом к лицу, когда в ваш хваткий маленький ум пришла идея сбежать с Харди. Полагаю, мне следует быть благодарным за то, что вы по крайней мере вернули мне мое кольцо, поскольку это фамильная драгоценность, но мне трудно простить вас за то, что вы заставили Джеймса обрушить эту новость на меня.
Она заметно вздрогнула, и он слегка встряхнул ее, потому что боль и сожаление в ее взгляде были такими подлинными, что он почти поверил им.
– Мне было только восемнадцать, – проговорила она с отчаянием в голосе. – Я боялась встретиться с вами лицом к лицу.
– Боялась, черт побери. Вы просто избрали легчайший выход, милочка, и оставили папочку разбираться с неприятностями. Но вы допустили грубую ошибку, не так ли? Харди можно было одурачить, но не его семью, они не потратили много времени на то, чтобы вышвырнуть вас без гроша в кармане. Я часто спрашивал себя – знали ли вы тогда, что я являлся лучшей добычей? Или были просто убеждены, что им будет легче управлять?
Стефани безмолвно смотрела на него не в состоянии отрицать сказанное им, потому что это было частично правдой. Не то чтобы она хотела управлять Льюисом, но он казался проще, чем Энтони, все его чувства были на поверхности, и его любовь казалась такой настоящей. Она чувствовала себя увереннее с ним, по меньшей мере, тогда, в начале. Пылкие чувства Льюиса убедили ее, что гораздо лучше и менее болезненно быть любимой, чем любить мужчину, которого не понимаешь и наполовину боишься.
Энтони цинично ухмыльнулся в ответ на ее молчание.
– Знаете, вам следовало выйти замуж за меня. Я мог бы развестись с вами так же быстро, как Харди, но, вероятно, заплатил бы за привилегию отделаться от вас.
Он почувствовал, как она чуть осела, и увидел, как ее бескровные губы задрожали на белом как мел лице, но серые глаза по-прежнему оставались затуманенными и были так же вызывающе непроницаемы.
– Ваше счастье, что я вышла замуж за другого, – прошептала она, ее руки соскользнули с его груди и бессильно упали. – Подумайте, сколько денег вы сэкономили.
Странное чувство охватило Энтони. Бесчисленное количество раз он испытывал подобное, когда в его руках оказывался предмет, в возрасте или аутентичности которого сомневались, как будто внутри звонил какой-то колокольчик, дающий знать Энтони, настоящая это вещь или фальшивая.
И сейчас этот колокольчик звонил так громко, что его невозможно было игнорировать: она не такая, как ты думаешь, ты в чем-то ошибаешься.
Он научился доверять своим инстинктам, когда дело касалось предметов, но сейчас перед ним был живой человек. Он не помнил, что когда-либо подобную реакцию вызывали у него одушевленные «предметы», и не поверил ей. Его ум и чувства говорили ему, какова она на самом деле, и он слишком долго верил в это, чтобы легко забыть. Она обманула его, вот и все.
Она была хороша, признал он, глядя на ее бледное прекрасное лицо. Она была так хороша, что на мгновение ему показалось, что он ударил беззащитное и легкоранимое существо. Но тотчас же почувствовал бешенство, что ей удалось опять провести его. Больше он не допустит подобной ошибки, не позволит одурачить себя дважды.
Годы он считал, что ее предательство излечило его от чувственного голода, который он испытывал к ней. Теперь он знал, что это неправда, знал, что это может погубить его, если не избавиться от отравляющего желания обладать ею.
– Нельзя вернуться назад и что-либо изменить, – сказала она едва слышным шепотом.
– Очень впечатляюще, – медленно протянул он. – Вам следует пойти на сцену, если во всем остальном вы потерпите неудачу.
Она слегка качнула головой, как бы в изумлении, затем сказала устало:
– Думайте, что вам угодно. Если вы сказали все, что хотели, я предпочла бы, чтобы вы ушли. Поздно. Слишком поздно в любом случае.
– Нет. Есть еще кое-что. – Стальные руки крепче сжали ее напряженные плечи, и он притянул женщину к себе.
В глубине глаз Стефани взметнулась паника, и ее тело напряглось, когда она догадалась о его намерениях.
– Нет…
– Я ошибся, обращаясь с вами как с невинной девственницей, которой вы предположительно были десять лет назад, – язвительно сказал он. – Все, что я получил за это, – удар прямо в лицо. Вы – подлое, эгоистичное, хищное создание, Стефани. Но тогда я не знал этого, и поэтому вы так глубоко ранили меня.
Она ощущала себя маленькой зверушкой, замершей в страхе при приближении ястреба. Инстинкты побуждали ее к бегству, но она оставалась неподвижной, охваченная чем-то еще более сильным, чем ужас.
Неумолимые руки были теперь на спине Стефани, и она судорожно вздохнула, когда он внезапно резко рванул ее к себе. Тяжелое тело было напряжено, и даже сквозь одежду она ощутила исходивший от него лихорадочный жар. Казалось, Энтони погружался в ее плоть, сметая сопротивление, как будто беззащитное тело мгновенно превратилось в его союзника.
Стефани бессознательно мотнула головой и почувствовала, как одна его рука скользнула к голове и уверенные пальцы погрузились в ее волосы. Движения были грубыми и резкими, когда он вытаскивал шпильки из густых волос, а сузившиеся глаза горели таким огнем, что почти опаляли ее. Безжалостная рука крепко прижимала к себе ее ягодицы так, что она была шокирована безошибочным возбуждением его плоти.
– Я знаю теперь, какая вы, – пробормотал он. – Но это не имеет значения. На этот раз я доведу дело до конца. Годы назад вы были обещаны мне, и я намереваюсь получить долг.
– Что?
Она была едва в состоянии говорить, изумленная его агрессивностью, о существовании которой даже не подозревала. Если эта хладнокровная искушенность в житейских делах уязвляла ее много лет назад, то теперь странная одержимость и неумолимость, светившиеся в его глазах, заставили Стефани почувствовать себя крайне беспомощной.
Он коротко и резко рассмеялся.
– О, мне не нужна жена, милочка, так что не думай, что ты нашла еще одного несчастного ублюдка, которого сможешь облапошить. Все, что я хочу, это тебя в моей постели… на некоторое время.
– Нет…
Мгновенный отказ был прерван, его пальцы, крепче вцепились в волосы, оттянув беспомощную голову назад. Ей стало больно, но еще страшнее была мысль о том, как легко Энтони может ее обидеть. Он был почти на фут выше бедняжки и в два раза тяжелее, его руки держали ее стальной хваткой, и он был зол, еще как зол.
– Да, – сказал он с холодной решимостью, и его лицо стало склоняться к ней.
Стефани закрыла глаза, голова у нее закружилась. Она трепетала в его руках, как попавшее в ловушку животное. Он парализовал движения ее рук, и она знала, что не сможет справиться с ним, потому что он был намного сильнее.
Затем его требовательные горячие губы прикоснулись к ее, и это было похоже на разряд неприкрытой чувственной энергии. Никогда в своей жизни она не испытывала ничего подобного, и больше всего ее шокировало то, что она испытала это с ним. Все ее смущение и болезненные страхи были смыты волнами дикого, жаркого удовольствия. Она больше не могла бороться ни с ним, ни со своими чувствами, ее рот беспомощно открылся под давлением его губ. Конвульсивная дрожь пронзила ее, когда его язык глубоко вошел в ее рот, и она внезапно ощутила, как грудь крепко прижимается к его груди, и ее тело обмякло.
Десять лет назад он обращался с ней бережно, его поцелуи были нежными, объятия – легкими. Она понимала теперь, что это было из-за ее юности и неопытности. Но в то время она видела в этом отчужденность, а не сдержанность, и поскольку он, казалось, не пылал к ней всепоглощающей страстью, ее собственное горячее влечение к нему принималось ею за нечто ошибочное.
Теперь она не сомневалась в его желании, и хотя Стефани знала, что, по меньшей мере, часть этой страсти предназначалась ей в наказание, она не могла не ответить на нее. Когда его объятия слегка ослабли, обе ее руки поднялись и, скользнув ему под пиджак, обвились вокруг его талии.
Он целовал ее так, как если бы брал то, что принадлежит ему по праву, и требовал все большего, сила его страсти сокрушала все. Но он не причинял ей больше боли. В глубине души она была удивлена этим, потому что он легко мог бы сделать ей больно и, казалось, был склонен к этому.
Внезапно Энтони поднял голову и сказал хриплым шепотом:
– Посмотри на меня.
Стефани с трудом заставила себя открыть глаза. Она задыхалась, голова у нее кружилась, тело трепетало, и она поняла, что упала бы, если бы он не держал ее так крепко.
– Я мог бы взять тебя прямо сейчас, – сказал он. – Мог швырнуть на пол, и через пять минут ты бы просила меня, чтобы я взял тебя. Я наслаждался бы каждой минутой, глядя, как ты сходишь с ума от вожделения настолько, что ничего больше не имеет для тебя значения. Придет время, и ты узнаешь, что значит попасть в рабство к кому-либо.
Она даже не могла обвинить его в высокомерии или тщеславии: ее ответная реакция была мгновенной и полной, и они оба знали, что она была не в силах побороть ее. Жар внутри нее угас, оставив озноб, ее руки бессильно опустились, когда он грубо оттолкнул ее от себя. Она почувствовала сзади себя край письменного стола и оперлась на него, потому что ноги не держали ее. Она подумала, что он глядит на нее, как кот на мышь, с которой собирается поиграть перед тем, как убьет.
– На этот раз ты не сбежишь, Стефани, – предупредил он почти небрежно. – Я догоню тебя.
Она хотела закричать: «Я ранила лишь твою гордость, но не твое сердце, зачем ты поступаешь со мной так?» Но она не была больше в этом уверена. То, что жило в его сердце, должно было иметь корни не только в раненой гордости, ненависть приходит только тогда, когда чувства задеты слишком глубоко.
Не в состоянии сказать ни слова, она смотрела, как он отвернулся от нее и направился к двери. Она снова полностью владела собой, ее эмоции и переживания снова были скрыты под элегантной, блестящей внешней оболочкой. Как будто ее – настоящей – и не было вовсе. Он не сказал «до свидания» и даже не взглянул на нее, просто вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
Минуту спустя Стефани оторвалась от письменного стола, подошла к стулу и села, невидящим взглядом уставившись на книги, карты, записки, лежащие на столе. Как гласит пословица, «дорога в ад вымощена благими намерениями». Ее намерения десять лет назад были, вероятно, эгоистичными и, в конце концов, глупыми, но не преднамеренно жестокими, и мотивированы они были детскими страхами и смущением восемнадцатилетней девушки. Она была одержима Энтони, как только это возможно в юности, ее чувства были болезненной путаницей любви, страха, неуверенности и ощущения своей собственной ничтожности.
Старше ее всего на семь лет, он был намного более зрелым, чем люди его возраста, и окружающие относились к нему с уважением, которому завидовали многие представители более старшего поколения. Британец по рождению, но американец по своим склонностям, он вырос, странствуя по всему миру. Его отец был известен своей страстью к путешествиям. По меньшей мере, раз в году его жена и сын переезжали с ним в другое место, часто на другой стороне земного шара, так что школьное образование Энтони было невероятно эклектичным.
Только сейчас Стефани пришло в голову, что такая кочевая жизнь вела к одиночеству, хотя Энтони никогда не выказывал, что она его угнетает. Любой мальчик почувствовал бы себя сбитым с толку, если бы его забрали из школы во Франции и отправили в школу в Гонконге или если бы он начал школьный год в Испании, а заканчивал его в Италии. Теплые семейные отношения могли бы сгладить подобные сложности, но из того, что Стефани слышала, этого не было в случае с Энтони.
Несмотря на то, что старший Стивенс брал семью с собой во все свои путешествия, он был известен как замкнутый и скрытный человек. Благодаря удачным спекуляциям на бирже он нажил громадное состояние, подобного которому старые аристократические семьи не видали уже столетия. Его жена была красивой, мягкой женщиной, лишенной какого-либо честолюбия, она казалась довольной, следуя повсюду за своим мужем, и не делала ничего, противного его желаниям.
В восемнадцать лет Энтони оставил родителей где-то на Востоке и приехал в Штаты, чтобы поступить в Принстон. Стефани понятия не имела, были ли у него какие-то более глубокие причины жить на одном месте, чем просто желание окончить свое образование. Во всяком случае, он оставался в Америке следующие четыре года, спешно изучая бизнес и искусство. За два месяца до окончания им университета его родители погибли, когда их собственный самолет потерпел крушение близ Касабланки.
Насколько Стефани могла припомнить, он никогда не упоминал о родителях и ничего не рассказывал о своем детстве. То немногое, что было ей известно, она вычитала из газет и журналов или узнала от других людей. Она ничего не спрашивала у Энтони, потому что не хотела совать нос в чужие дела. Совать нос в чужие дела! Он был мужчиной, которому она собиралась стать женой, а она чувствовала себя в его присутствии такой зажатой, что не считала удобным расспрашивать о его семье.
Ее чувства к нему были сумбурными, путаными. Она всегда была слишком эмоциональной. В детстве и подростковом возрасте чувства бушевали в ней, подобно шторму, бросая из одной крайности в другую. Затем умерла ее мать, и в пятнадцать лет Стефани столкнулась с горькой истиной, что любимые люди иногда покидают пас.
Подобно многим серьезным жизненным испытаниям, это изменило ее. Первый раз в жизни она была вынуждена проявить силу духа и поддержать отца, сраженного смертью матери. Скрывая собственное горе, она постаралась заполнить пустоту, образовавшуюся в семье после похорон матери.
Только Стефани знала, чего это стоило ей. Она притворилась тем, кем на самом деле не была. Она прятала даже от отца свои страхи и неуверенность в себе. Смерть матери оставила зияющий провал в ее жизни, и ей казалось, что преодолеть его можно, лишь стараясь быть такой, как была ее мать: уравновешенной, уверенной в себе, изящной женщиной.
И затем в ее жизнь вошел Энтони, как раз в тот момент, когда ее сомнения в самой себе достигли пика. Ее первым чувством к нему было восхищение. В возрасте, когда обожание бывает слепым и всепоглощающим, ей хватило одного его взгляда, чтобы без памяти влюбиться. Он казался… таким совершенным. Высокий, светловолосый, красивый. Его глубокий, низкий голос завораживал ее, а улыбка очаровывала. Он представлялся Стефани божеством.
В шестнадцать лет можно только поклоняться своему божеству. Двумя годами позже она согласилась выйти за него замуж. Но затем появились смущавшие ее вопросы и беспокойство. Что он чувствует? Он сказал, что любит ее, но его голос при этом был спокойным и деловым, без всякого намека на неистовые чувства, которыми была охвачена она сама. К ее любви примешивалось чувство беспокойства, когда он был близко от нее, она ощущала неловкость и исходившую от него угрозу, значения которой не понимала.
В конце концов, она сбежала от него к Льюису. В юношеском замешательстве она подумала, что пылкое обожание Льюиса сделает ее счастливее, чем сдержанная любовь Энтони.
Стефани не была достаточно зрелой эмоционально, чтобы распознать, что любовь Льюиса была эфемерной и недолговечной. Подобно ребенку, увлеченному новой игрушкой, он занимался только ей одной, пока она ему не наскучила и перед ним обещающе не засверкала другая.
Она думала, ощущая острый приступ боли, не обнаружила ли бы она в любви Энтони все, что ей хотелось. Оглядываясь в прошлое, она вспоминала, как он глядел на нее, как слегка менялся его голос, когда он говорил с ней, и как часто он прикасался к ней, хотя ей его прикосновения и казались бесстрастными. Он не был развязным, но его скрытность и сдержанность имели, должно быть, глубокие корни.
Сегодня вечером он позволил себе потерять контроль над собой. Она стала теперь взрослее и, если все еще не была уверена в себе самой, по крайней мере, научилась лучше распознавать других людей. Она не знала, почему он решил прийти сюда сегодня вечером, почему продажа ею изумрудов послужила толчком к тому, что он наконец выказал ей свою горечь и гнев. Единственное, что было ей известно, это его угроза обладать ею, и это была не пустая угроза.
Он не был жестоким, даже теперь она не могла в это поверить. Но он был зол, и, с его точки зрения, существовала причина считать ее жадной и бессердечной.
Она была не в состоянии защищаться отчасти потому, что слишком устала. Последние несколько месяцев после того, как ее отца разбил паралич, вымотали ее душевно и физически. Как будто ей было недостаточно переживаний по поводу обрушившейся на него болезни, она обнаружила, что он не застрахован, и они по уши в долгах.
Это было похоже на ночной кошмар. Счета за лечение отца, плата сиделке, содержание дома – все требовало денег. Тем не менее, ей как-то удавалось удерживаться на поверхности. Постепенно она распродала все, что могла.
Ее личные вещи ушли первыми – автомобиль, лошади, драгоценности.
Даже сейчас она не знала, куда делись все их деньги. Ее отец не был бизнесменом, но у них был большой доход, ценные бумаги, которые куда-то пропали. Она не могла даже спросить отца, где они, потому что не хотела его беспокоить. Его память пострадала от удара, и даже если бы он понял, что они на пороге финансового краха, то ничем не смог бы ей помочь.
Стефани не знала, что будет, когда она исчерпает все свои ресурсы. И, тем не менее, решилась поехать одна в Европу и найти священную реликвию, которая столетиями ускользала от специалистов.
– Мисс Стефани?
Вздрогнув, она подняла голову и увидела Томаса, стоявшего на пороге. Если он стучал, то она была слишком погружена в свои мысли, чтобы услышать его.
– О, Томас.
Она заставила себя оторваться от бесполезных, вызывавших отупение мыслей.
– Что-нибудь случилось?
Он бесшумно пересек комнату, его лицо, как обычно, ничего не выражало, и положил замшевый футляр на стол.
– Мистер Стивенс оставил это, мисс. Он велел передать это вам. Я принес бы раньше, но сиделке потребовалась моя помощь.
– С папой все в порядке? – автоматически спросила Стефани, не сводя глаз с футляра.
– Да, – ответил Томас. – Он потребовал сменить пижаму, как каждый вечер перед вашим посещением.
У нее вошло в привычку сидеть по часу каждый вечер у постели отца, разговаривая с ним или читая ему. Эти визиты превратились в ритуал. Но сейчас Стефани не думала об этом. Она пристально смотрела на футляр с проданными ею изумрудами.
Почему Энтони их оставил? В качестве насмешки, чтобы убедиться, что она мгновенно продаст их опять? То, что ей пришлось это сделать, и так почти разбило ее сердце… Она судорожно вздохнула и подняла глаза на Томаса.
– Я хочу, чтобы завтра утром вы первым делом вернули изумруды мистеру Стивенсу, – сказала она ровным голосом.
– Что передать на словах, мисс? – осведомился Томас.
– Больше всего подошло бы «пошел ты к черту!» Но нет. Не передавайте ничего.
Томас взял футляр, но заколебался. Затем своим бесцветным голосом сказал:
– Он мог бы помочь вам. Во всем. Не так-то легко отыскать распятие.
У Стефани не было секретов от Томаса. Он был для нее настоящим посланником Небес все эти последние месяцы. Она никогда не рассматривала его как слугу, видя в нем скорее друга отца и своего собственного. Он продолжал следить за домом и заботиться об отце, как делал это всегда, и облегчал ей жизнь, как только мог. И хотя внешне он оставался всегда бесстрастным, никогда не колебался, высказывая свое мнение или давая совет, в котором она нуждалась. А иногда, когда она и не спрашивала у него никакого совета.
Она кивнула головой, соглашаясь, и ответила:
– Знаю, он мог бы найти распятие, но… Я не могу просить его о помощи. Только не его. Даже если бы он согласился, в чем я очень сомневаюсь. И я не хочу, чтобы он знал, как плохо обстоят наши дела.
– Он заметил отсутствие картин.
– Да. – Она заставила себя улыбнуться. – И у него свое собственное мнение по этому поводу, но это не имеет значения. Значение имеет лишь то, что я знаю, где искать сокровище. Друг папы в Европе обращался к тамошним властям, и хотя они не верят, что я найду его, получено разрешение привезти распятие сюда, чтобы отец посмотрел на него.
Со слов Энтони Стефани поняла, что он считает ее совсем невежественной в международном праве и ожидает, что она примет распятие за свою собственность, если найдет его: как еще он мог расценить ее глупый намек на продажу реликвии? Или же он считает ее способной вывезти распятие контрабандой? Но Стефани не рассматривала эту ценность как средство решения своих финансовых проблем, а только в качестве последнего утешения отцу. И больше всего она беспокоилась о том, чтобы он не умер до ее возвращения.
Стефани смотрела, как закрывается дверь за вышедшим из библиотеки Томасом, и слабая улыбка постепенно исчезла с ее губ. Через несколько дней она отправится в Европу, где у нее никого нет, кроме старого друга ее отца, да и того не будет в районе поисков.
А теперь еще и Энтони. Она не сомневалась, что он всерьез угрожал ей, и в перспективе ее ожидал унизительный и тяжелый удар, и все же частично она стремилась к этому, но… Но однажды она уже отшвырнула его любовь, и вряд ли у нее появится шанс пробудить в нем прежние чувства. Он собирается использовать ее… как он сказал? – сделать своей рабой. Но несмотря на то, что она знала его побуждения, ее способность противостоять ему в сексуальном плане равнялась нулю. Все благие намерения развеялись как дым, когда он поцеловал ее. Она мгновенно потеряла голову от удовольствия и желания. И он знал это. Он знал, что она не может противиться ему. Ее гордость не позволяла ей сдаться, но ее тело уже предало ее, и ей не хватало его силы, его воли, его ненависти.
Казалось, Немезида преследует ее, и теперь всегда она будет зависеть от милости этой богини мщения.
Она устала. Устала чувствовать себя обессиленной и беспомощной. Устала бояться. И устала от чувства усталости. Она старалась изо всех сил, но все равно не была похожа на свою мать. Элегантность и уверенность в себе нельзя взять взаймы – с ними надо родиться или достичь ценой больших усилий.
И если Стефани не могла бороться с Энтони физически, она могла, по меньшей мере, сделать все, чтобы он окончательно не сломал ее, когда осуществит свой план.
Решив это, Стефани до странности успокоилась. Не надо больше притворяться. Она провела рукой по волосам, мысленно стряхивая непрошеное ощущение руки Энтони на своей голове. Она подумала о том, что пришло в голову Томасу, когда он увидел ее с распущенными волосами. Вероятно, он сообразил, что произошло, но, как обычно, будет держать язык за зубами.
Она склонилась над столом, чтобы подобрать разбросанные шпильки, потом выключила свет в библиотеке и покинула комнату, впервые не обратив внимания на отсутствие картин в холле, пока поднималась по крутой лестнице в комнату отца.
Завтра у нее будет трудный день.
– Вы уверены, что он готов? – спросил на следующее утро у Стефани Джим Паттерсон, когда она выводила своего третьего за день скакуна на большой круг. – Вы делаете чудеса, но после четвертого падения любой прыжок заставляет его терять голову от страха.
Стефани погладила блестящую каштановую шею коня и успокаивающе улыбнулась его владельцу.
– С ним все будет хорошо. Скоро былая уверенность вернется к нему.
Паттерсон улыбнулся. Сначала он возражал против того, чтобы доверить такой малышке своих чистокровных скакунов, но владелец конюшни, куда он поместил лошадей, клялся, что у нее особый талант в общении с животными, обладающими особо капризным характером. Наблюдая за ее работой несколько месяцев, Паттерсон полностью с ним согласился. Она, безусловно, хорошо знала дело, и лошади любили ее.
Полчаса она ездила на сильном гнедом скакуне, постепенно готовя его к прыжкам. Вскоре он взял первую преграду. И Стефани, похвалив его, направила к следующему барьеру. Желая посмотреть на довольное лицо владельца лошади, она обернулась на всем скаку и увидела рядом с ним Энтони.
Стефани так и не поняла, что же случилось на самом деле, хотя винила только себя. То ли она сама потеряла равновесие, то ли слишком натянула повод, и гнедой резко дернулся из-за этого, то ли особым чутьем, имевшимся у лошадей, он уловил ее внезапное смущение. В любом случае, она перелетела через голову скакуна и упала по другую сторону преграды.
