Текст книги "Бесценный символ"
Автор книги: Нерина Хиллард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Хиллиард Нерина
Бесценный символ
Пролог
Серая громада замка выглядела в этот теплый сентябрьский день величественно и романтично. Красноватые плети дикого винограда взбирались вверх по массивной кладке, минуя узкие прорези окон и вплетаясь в каменное кружево архитектурного декора. Голубое небо отражалось, как в зеркале, в темной воде окружающего замок рва. Подъемный мост был опущен.
Она стояла, опершись о парапет, и смотрела на роскошные зеленые луга, залитые золотистым солнечным светом. Еще по-летнему ласковый ветерок играл тяжелыми блестящими прядями ее волос. После всего того что ей пришлось пережить в последнее время, она наслаждалась покоем и тишиной окружающей природы. И счастье переполняло ее существо.
Конечно, погода скоро изменится, станет сумрачно и сыро. Еще бы – ведь все-таки уже наступила осень. Тучи скроют солнце, и от каменных стен повеет холодом. Но это не пугало ее. Горячей любви, наполняющей ее сердце, хватит, чтобы согреть их обоих и даже…
Сильные руки нежно обняли ее сзади, и знакомые теплые губы, откинув черные, как вороново крыло, волосы, поцеловали в шею.
– Вот ты где, – раздался голос, дороже которого не было для нее на свете. – А я ищу тебя уже около получаса.
Она ничего не ответила и даже не повернула головы в его сторону, а, слегка откинувшись назад, спиной приникла к нему. И замерла, ощущая, как в унисон бьются их сердца.
– Я чувствую себя сказочной принцессой, спасенной отважным принцем из лап кровожадного чудовища, – наконец мечтательно произнесла она.
– Принцессой? Я думал, что излечил тебя от всей этой чепухи.
На этот раз она повернулась к нему, в ее серых глазах светилась безграничная нежность.
– Это не чепуха. Проблема в том, что очень молоденькие глупые девушки не имеют представления, каким должен быть их принц. Но если им повезет, очень-очень повезет, то однажды, когда они вырастут, они встретят своего единственного принца.
Он поцеловал ее, затем обнял за талию и повел обратно в замок. Хорошо, пусть он будет принцем. Он не станет больше возражать против того, чтобы она считала его таковым. Когда рядом с тобой такая женщина, как его любимая, стоит быть мужчиной ее мечты.
1
Мужчина, сидевший за массивным антикварным письменным столом, протянул изящную, но удивительно сильную руку к замшевому футляру, который его визитер только что положил перед ним, и достал из него тяжелое ожерелье. Свет упал на драгоценность, и в то же мгновение полдюжины камней вспыхнули зеленым огнем.
– Я говорил вам, что это нечто особенное, не так ли? Тридцать тысяч, Стивенс, и ни цента меньше.
Ничего не говоря, Энтони Стивенс достал ювелирную лупу и пристально изучил ожерелье под ярким светом настольной лампы. Его внимание привлекли шесть больших каплевидных изумрудов, обрамленных многочисленными более мелкими бриллиантами в мастерски сделанной золотой оправе. Наконец он поднял голову, посмотрел на собеседника и слегка улыбнулся.
– Тридцать тысяч, Ломакс?
Ломакс знал эту улыбку, и в его ответной улыбке почувствовалась некоторая неуверенность.
– Вы не можете сказать, что оно их не стоит.
– Позвольте спросить, – любезно поинтересовался Энтони, – сколько лет тюрьмы – десять или около того – оно стоит?
– Говорю вам, оно не украдено, – запротестовал Ломакс.
Воцарилось молчание, и обычно насмешливые глаза Энтони вмиг поскучнели, когда он посмотрел через стол на Ломакса. Наконец он сказал на редкость мягким голосом:
– Это изумруды Стерлингов.
Удивление, промелькнувшее во взгляде Ломакса, быстро сменилось пониманием.
– Черт, я и забыл, что вы можете знать их.
– Да, я их знаю.
Что-то в ровности его голоса заставило торговца быстро, даже нервно выпалить:
– Но они не украдены, клянусь в этом. Ко мне пришла… одна леди и сказала, что ей очень нужны деньги, но она не может продать ожерелье открыто. Я не спросил почему.
Энтони пристально посмотрел на замшевый футляр и спросил:
– Сколько вы ей дали за них, Ломакс?
– Это нечестный вопрос, – пробормотал тот. Он мог бы соврать, но, когда живые, проницательные глаза Стивенса встретились с его, он решил не рисковать. Несколько лет делового общения с изысканным и аристократичным Стивенсом научили его, что под внешней сдержанностью скрывается железная воля, редкостный взрывной темперамент и явная физическая сила, которые глупо было бы игнорировать. Вздохнув, Ломакс сказал:
– Десять тысяч.
– Я дам вам пятнадцать.
– Что? Но…
– Пять тысяч за беспокойство. А поскольку оно состояло в менее чем пятиминутной работе, вам не следует чувствовать себя обманутым.
– Я могу найти другого покупателя.
– Нет, не можете, – улыбнулся Энтони. – Я позабочусь об этом.
Ломакс с раздражением взглянул на него.
– Это уж точно, черт вас побери.
– Разве это не сделка?
– А у меня есть выбор?
Полчаса спустя Энтони стоял у большого окна в своем кабинете и смотрел в ночное небо. Комната позади него была пуста, посетитель ушел с пятнадцатью тысячами долларов в кармане, и замшевый футляр с дорогим ожерельем остался на письменном столе. Энтони не надо было снова смотреть на него после первого тщательного осмотра, чтобы описать в мельчайших деталях.
Изумруды Стирлинга.
Когда он впервые увидел их? Одиннадцать лет назад? Нет, двенадцать. Это было двенадцать лет назад, когда он встретил ее. Стефани Стирлинг была уже признанной красавицей и, хотя ей едва минуло шестнадцать лет, уже разбивала сердца. Смерть матери за год до этого заставила Стефани играть роль хозяйки в доме отца, и она исполняла ее с грацией и достоинством, далеко превосходившими ее возраст.
Энтони до сих пор со смущавшей его ясностью помнил, как она сидела во главе длинного обеденного стола. Она обещала стать замечательной красавицей, в ее широко раскрытых серых глазах светились ум, юмор и необычное обаяние. На ее плечи падали блестящие, цвета воронова крыла волосы, и она почти не пользовалась косметикой, а тон платья превосходно подчеркивали изумруды. Детская пухлость ее фигуры со временем исчезла, на смену ей пришли соблазнительные изгибы маленького, стройного женского тела.
Общество смотрело на нее, как на взрослую женщину, задолго до того, как она стала таковой по закону. Учитывая занятость отца, его доброту по отношению к ней и предоставляемую ей свободу, она могла бы стать избалованной и неуправляемой, как многие подростки в ее положении. Но она явно наслаждалась приемами и общественными мероприятиями, была первой ученицей в своем классе в частной школе и упорно отказывалась выходить из дома с каким-либо мужчиной, кроме своего отца, до тех пор, пока ей не исполнилось восемнадцать.
Джеймс Стирлинг ни в коей мере не был строгим отцом. Он открыто заявлял, что у дочери своя собственная жизнь. Но Стефани пользовалась далеко не всеми преимуществами своего положения. Энтони думал тогда, что под навязанной ей силами обстоятельств социальной маской скрывается врожденная робость: иногда в его обществе она казалась немного застенчивой и настороженной. Невинной, думал он. Ибо, несмотря на внешнюю уверенность в себе и лоск, она была еще очень молодой девушкой, и не однажды он видел в ее глазах почти отвращение, когда какой-либо пылкий поклонник осыпал ее комплиментами или пытался остаться с ней наедине. Она, казалось, чувствовала себя уютнее, когда воздыхатели сохраняли в общении с ней определенную сдержанность.
Устремив невидящий взгляд на ночной пейзаж за окном, Энтони беспокойно тряхнул головой, стараясь отогнать воспоминания.
Было бы все по-другому, подумал он, если бы он выбрал игру по иным правилам, если бы следовал своим инстинктам? Он хотел ее с первого раза, когда его взгляд упал на нее, но она была слишком юной, и он знал это. Два года он насыщал терзавший его внутренний голод прозаическими беседами и степенными танцами, вынуждая себя терпеливо ждать, пока она подрастет.
Но он явно ждал слишком долго. Энтони все еще помнил горечь и гнев, охватившие его, когда она предала его. И ему стоило больших трудов подавить их. Десять лет – большой срок, напомнил он себе. Не стоит даже мысли тратить на Стефани Стирлинг.
Энтони отвернулся от окна и подошел к письменному столу, на котором лежал замшевый футляр. Почему она продала ожерелье? Знаменитые изумруды Стерлингов находились в семье уже несколько поколений, и, как он с неохотой вспомнил, она особенно любила их. После смерти матери все семейные драгоценности, среди которых находилось множество изысканных, были в ее распоряжении, но изумруды чаще всего украшали ее стройную шею.
Конечно, это было не его делом. Если бы ей даже захотелось продать все свои драгоценности, это касалось только ее. Но почему не сделать это открыто? Она легко могла бы получить за изумруд тысяч пятьдесят, а то и больше. Тайная продажа кому-то типа Ломакса превращала все это в какой-то жест отчаяния.
Энтони снова напомнил себе, что это его не касается, но, тем не менее, потянулся к телефону. После нескольких звонков ему удалось выудить лишь обрывки информации в ответ на свои осторожные расспросы – ничто не указывало на то, что у Стирлингов были какие-то финансовые проблемы. Но это еще ничего не значило – семья могла быть на шаг от финансовой гибели, но скрывать это от своих друзей и знакомых. Много старых гордых фамилий истощили все свои ресурсы, стараясь поддерживать видимость благополучия.
Стирлинги могли быть в такой же ситуации, хотя шесть месяцев назад, когда Энтони был в Европе, незадолго до того, как Джеймса разбил паралич, он купил своей дочери безумно дорогой спортивный автомобиль – последний в длинном списке экстравагантных подарков.
Конечно, болезнь Джеймса требовала расходов, и немалых, но его финансовое положение, по крайней мере, внешне было всегда очень солидным. Стефани училась в самых дорогих частных школах, носила самую изысканную одежду, владела полдюжиной чистокровных охотничьих собак и парой породистых лошадей. Старший Стирлинг щедро тратил на нее деньги, и ей не приходилось выпрашивать их у него, да и сам он был известен как человек с дорогостоящими вкусами. Он не был коллекционером, подобно Энтони, но не однажды платил фантастические суммы за какое-либо произведение искусства или понравившуюся ему безделушку.
Чем больше Энтони думал об этом, тем сильнее росло его любопытство. В прошлом эта черта характера не раз доводила его до беды. Он напомнил себе об этом, но, тем не менее, взял футляр с изумрудами и покинул кабинет.
Полчаса спустя он припарковал машину у подъезда старого элегантного особняка и приблизился к тяжелым, обшитым дубовыми панелями дверям. Было девять часов вечера, и он не был уверен, что она дома. Она могла быть кем-то увлечена или присутствовать на каком-либо блестящем приеме.
Он дернул дверной колокольчик. Две минуты спустя дверь открыл чопорный дворецкий, который тотчас потерял свою обычную бесстрастность, когда узнал посетителя.
– Мистер Стивенс…
– Привет, Томас.
Энтони шагнул внутрь, не желая ждать, пока его пригласят.
– Мисс Стирлинг дома?
– Думаю, да, сэр.
Томас восстановил свое душевное равновесие, его старое лицо снова стало непроницаемым. В молодости он объездил с хозяином весь мир. В то время богатые люди возили с собой личных слуг независимо от того, в какой уголок земного шара они направлялись, и Энтони всегда думал, что Томас мог бы рассказать множество невероятных историй о тех, полных приключений, временах.
Но Томас, служивший в доме Стирлингов с тридцатых годов, принадлежал к старой школе. Он обладал верностью слуг прошлого столетия, которую нельзя купить за деньги, и что бы он ни думал о своем хозяине, находясь у него на службе в течение пятидесяти лет, он держал это при себе, как и свои эмоции. Но Энтони уловил слабый намек на замешательство в его бесцветном голосе.
– Но она не принимает? – спросил гость умышленно насмешливо.
Выражение лица Томаса не изменилось.
– Если вы будете добры подождать, сэр, я осведомлюсь.
– Я подожду в библиотеке.
Десять лет нога Энтони не переступала порог этого дома, но он безошибочно направился к короткому проходу, который вел к заполненной книгами комнате в задней части дома. Однако, перед тем как покинуть холл, он помедлил и оглянулся назад.
– Томас… я слышал о болезни Джеймса. Как он?
Дворецкий, стоявший уже одной ногой па ступеньке лестницы, бесстрастно взглянул на него.
– Умирает, сэр, – сказал он без всякого выражения и стал подниматься по ступеням.
Энтони слегка нахмурился. Он редко виделся с Джеймсом последние десять лет, но до этого они были очень близки. Их объединяла любовь к искусству и антикварным вещам, и, несмотря на разницу в возрасте, у них было множество общих тем для разговора. В то время как Энтони был любителем, инстинктивно чувствовавшим подлинность вещи, Джеймс в юности работал с самыми знаменитыми исследователями и археологами своего времени и наслаждался, рассказывая о тех замечательных днях.
Энтони испытывал глубокое уважение к Джеймсу, видя в пожилом человеке одного из лучших представителей уходящего поколения. В молодости тот был настоящим искателем приключений, объездившим весь мир в поисках реликвий, и если богатство его семьи облегчало его странствия, оно не преуменьшало его смелости. Дни перед и после второй мировой войны были опасными для путешественников.
Но ему везло. Он пережил безумные приключения в юности и ужасы войны, за которую был награжден за храбрость. Он женился, когда ему было за сорок, у него родился ребенок, и он стал хорошо известной и уважаемой фигурой в обществе. Его жена умерла молодой, и теперь в свои семьдесят пять лет он и сам был на краю могилы.
Джеймс Стирлинг был в своем роду последним, думал Энтони, входя в библиотеку.
Он оглядел комнату, припоминая то, что бросилось ему в глаза в холле и коридоре, и соединил увиденное в одно целое. Затем подошел к старинному дубовому письменному столу, на котором стояла зажженная настольная лампа. Взглянув сначала без особого внимания на раскрытые книги, лежавшие на столе, он затем наклонился, напряженно всматриваясь в страницы.
Когда несколько минут спустя дверь открылась, он был полностью поглощен чтением.
– Что вы здесь делаете?
Это был ее удивительный голос – низкий, чуточку хриплый, приятный, который Энтони помнил лучше, чем в это можно было поверить. Он выпрямился, глядя на нее, пока она медленно шла через комнату. Впервые за десять лет они встретились наедине лицом к лицу. В ту минуту, когда она подошла к другой стороне стола, и яркий свет лампы упал на нее, его охватила ярость потому, что она показалась ему все еще прекрасной, черт ее побери, и он все еще хотел ее.
Ростом в пять футов и несколько дюймов, Стефани Стирлинг была необычайно хрупкой на вид, мелкокостной, с тонкими чертами лица. Она выглядела более стройной, чем год назад, когда он в последний раз видел ее. Ее большие серые с поволокой глаза казались еще более непроницаемыми. Чувственный рот был твердо сжат, подбородок поднят – гордость Стерлингов, уверенность в себе были в каждом ее жесте. В эту минуту Энтони ощутил дикое желание сделать что-либо, что заставило бы ее потерять свое неизменное самообладание.
– Что вы здесь делаете? – повторила она.
Умышленно дерзким взглядом Энтони охватил ее всю от иссиня-черных элегантно уложенных волос до лакированных туфелек на высоких каблуках.
Он позволил взгляду скользнуть по твердым округлостям ее груди под зеленым свитером, узкой талии и изгибам бедер, обтянутых черными брюками. Он увидел, как ее изящные руки внезапно сжались в кулаки, щеки покрыл гневный румянец, а губы слегка задрожали. И его охватило чувство почти злобного удовлетворения от того, что ее высокомерие было, в конце концов, поколеблено. Он гадал, что было под ним, гадал, как она будет выглядеть, когда ее маска будет разбита вдребезги. Поможет ли фамильная гордость ей даже тогда держать высоко свой подбородок и будет ли ее голос таким же любезно бесстрастным? Или же избалованная, расчетливая, честолюбивая сука, каковой он ее считал, наконец, выкажет свое истинное лицо?
Вероятно, это то, к чему он стремился: одного взгляда на Медузу будет достаточно, чтобы вылечить его раз и навсегда.
Не оставляя этой мысли, он достал из кармана замшевый футляр и бросил его на стол перед ней. Краска не успела сойти с ее лица, а она уже шагнула вперед и, задыхаясь, схватила футляр. Ее пальцы слегка дрожали, когда она доставала ожерелье.
Не глядя на него, она спросила:
– Откуда вы его взяли?
– Купил… у человека, которому вы его продали.
Его голос звучал спокойно. Стефани сунула ожерелье обратно в футляр и небрежно положила его на край стола.
– Надеюсь, вы купили его по хорошей цене.
Она снова была уравновешенной, а взгляд ее – непроницаемым. Слабая улыбка играла на ее губах, подбородок был привычно вздернут.
– По превосходной, учитывая то, что оно стоит в три раза больше, чем я заплатил за него.
– Тогда вы заключили выгодную сделку.
– Почему вы его продали, Стефани? И почему Ломаксу?
– Не ваше дело.
Энтони взял футляр и положил обратно в карман, затем сказал:
– Я мог бы спросить у Джеймса.
Что-то промелькнуло в ее глазах, но настолько быстро, что он не успел разобрать, что именно, но выражение ее лица не изменилось, и голос остался спокойным.
– Сейчас он спит. Он спит большую часть дня. И я не хочу, чтобы вы расстраивали его.
– Расстраивал его? Вы хотите сказать, что тайно продали изумруды?
Энтони улыбнулся, пытаясь понять, что она на самом деле думает.
– Он не знает об этом, не так ли?
– Ожерелье принадлежало мне.
Очень мягко Энтони сказал:
– Как и картины, которые раньше висели в холле и коридоре, те, которые вы заменили гравюрами? Как и китайская ваза династии Мин, стоявшая прежде на каминной полке? Как и львы из слоновой кости? Все это принадлежало вам, и вы имели право их продать, Стефани?
Теперь она слегка побледнела, не в силах что-либо вымолвить от возмущения.
Энтони рассмеялся.
– Тем не менее, вы проделали это, не так ли? Харди развелся с вами, не дав вам ни гроша, и вы приползли домой к папочке и всего за несколько лет просадили состояние, которое семья Стерлингов наживала несколько столетий. Но и это вам показалось недостаточным, не правда ли? Вы не могли подождать, пока унаследуете то, что осталось. Вы распродаете все частями еще до того, как Джеймс ляжет в могилу.
Стефани как бы издалека слышала, как он говорил вещи, которые казались еще более уничижительными потому, что он произносил их холодным, лишенным каких-либо эмоций голосом. Она всегда чувствовала себя в его присутствии не в своей тарелке, болезненно осознавая, что ее лоск и уверенная манера себя держать были лишь притворством, за которыми она прятала робость и нерешительность. Он же, напротив, никогда не испытывал внутреннего замешательства, никогда не терял самоуверенности.
Она наблюдала за ним, как он пересекал переполненные гостиные, и видела, что другие представители сильного пола инстинктивно уступали ему дорогу, а женщины глядели ему вслед потому, что он отличался от большинства мужчин, выделялся среди них, как чистокровный жеребец среди мустангов. И несмотря на свою молодость, Стефани тоже осознала это с первого взгляда.
Тогда он внушал ей благоговейный страх, она нервничала и терялась в его присутствии. И сейчас старые чувства нахлынули на нее снова, ей хотелось найти какой-либо темный уголок и спрятаться. Он глядел на нее так, как никогда раньше, вызывая слезы гнева и унижения. Она чувствовала себя так, будто он раздевал и исследовал ее тело и душу, делая свои выводы.
Она знала, что он должен был думать о ней все эти годы, но его сдержанная вежливость во время случайных встреч в прошлом не подготовила ее к такому хладнокровному нападению.
Как он должен был презирать ее!
– Нечего сказать, Стефани? – Его голос был ровным и в то же время безразлично жестоким. – Ни слова в свою защиту? Ни даже попытки опровергнуть обвинение? Это не похоже на вас, милочка. Вы всегда так чудесно разыгрывали удивление и невинное смущение, когда Джеймс дарил вам очередную дорогую безделушку. Но я полагаю, что постепенно играть поднадоело.
Опровергнуть обвинение… С усилием она продолжала смотреть в его полные презрения глаза. У нее еще оставалась гордость, и она с отчаянием цеплялась за нее потому, что не могла позволить ему погубить себя. Ей нечего было сказать в свое оправдание ни тогда, ни теперь. Его неприязнь к ней имела такие глубокие корни, что на нее нельзя было повлиять словами. Привыкнув большую часть своей жизни играть какую-либо роль, Стефани внутренне согласилась на то амплуа, какое он ей предлагал, потому что чувствовала себя слишком истощенной для борьбы.
– Что вы хотите, Энтони? – сдержанно спросила она.
– Я хочу услышать, как вы признаетесь в том, что распродаете вещи Джеймса, не так ли?
– Да.
Она охотно сказала бы что угодно, лишь бы он ушел и оставил ее в покое.
– Он не знает об этом.
Это не был вопрос, но Стефани тем не менее слабо кивнула в ответ. Да, ее отец не знает. У него нет даже мысли о том, как плохи их дела, и она не собирается позволить ему узнать об этом.
– Остались ли у вас еще какие-либо драгоценности или изумруды были последними?
Определенно он был настроен крайне решительно, устало подумала она.
– Последними.
Ей было нетрудно сделать свой голос холодным, она чувствовала, как внутри нее все заледенело.
Он снова рассмеялся. Его насмешливость раздражала.
– Все имеет свой конец. А что дальше? Еще один влюбленный идиот типа Харди?
Стефани повыше подняла подбородок и призвала на помощь все свое умение притворяться.
– Все что ни попадется, – сказала она.
Несколько минут он смотрел па нее, его красивое лицо ничего не выражало, затем он нагнулся и взял со стола пухлую пачку листов.
– Но сначала это, я думаю, – сказал он. – Вы планируете продать записки Джеймса по самой высокой цене, не так ли? Выбросить волкам предмет стремлений всей его жизни и смотреть, как кто-то другой обнаружит наконец распятие Габсбургов…
Словно загипнотизированная его медленными движениями и тихим голосом Стефани взглянула на бумаги, которые содержали заметки, сделанные отцом на протяжении всей жизни. Заметки о священной реликвии, существование которой отрицали большинство историков и археологов, считая мифом. В течение пятидесяти лет те же самые эксперты называли распятие Габсбургов святым Граалем Стерлинга, или чаще безумием Стерлинга.
Он говорил ей об этом всю ее жизнь и искал его всю свою жизнь. В последние годы он называл это просто хобби, вероятно, сбитый с толку бесплодными поисками, но не сдался, и Стефани знала это. Копаясь в книгах, журналах, дневниках, исследуя карты, без конца размышляя и сопоставляя вместе крошечные кусочки информации, которые он считал достоверными, он собрал впечатляющий материал, относящийся к этому периоду.
Подумать, что она могла бы продать это! Она была не в состоянии произнести перед ним такую ложь и невольно ответила:
– Нет, я не хочу продавать записки. Я намереваюсь найти распятие.
Энтони засмеялся. Он смеялся так, как если бы сама мысль о том, что Стефани сделает что-либо подобное, была крайне нелепой, и презрение, слышное в смехе, ранило ее больше, чем его слова. И так уже обескураженная поставленной себе самой целью и смущенная отсутствием какого-либо опыта, а теперь еще и испытывая его насмешки, она могла бы отказаться от своего плана. Могла бы, но, взглянув на него, она обнаружила в себе еще более сильную решимость найти реликвию. Для этого у нее теперь были две веские причины: вложить распятие в руки отца до того, как он умрет, и увидеть, как мужчина, стоящий напротив нее, хоть раз в жизни потеряет свою невозмутимую самоуверенность.
– Я рада, что вы находите это таким забавным, – сказала она ледяным тоном. – Надеюсь, что вы все еще будете смеяться, когда заключите со мной сделку, чтобы добавить распятие к вашей великолепной коллекции.
Сказав это, она почувствовала внезапный ужас. Это заставит его подумать…
– Конечно, – сказал Энтони, больше не смеясь, тоном, в котором слышалось понимание. – Те вещи, которые вы уже продали, не могут и близко сравниться с распятием Габсбургов. Имея его в своих жадных маленьких ручках, вы можете просить за него миллионы – и получите их.
Он ни за что не поверит, скажи она ему правду. Никогда не поверит, что все, что ей хочется, это увидеть лицо отца, когда мечта его жизни осуществится и в свои последние дни он с триумфом узнает, что был прав.
Энтони не поверит, что бы она ему ни говорила, поэтому она позволит ему думать о ней, что он хочет, лишь бы его мнение не ранило ее так больно.
– Вы никогда его не найдете, – заявил он категорично. – Вы ни черта не смыслите в археологии.
– У меня был самый лучший учитель в мире – мой отец. И у меня есть его записки.
Он посмотрел на нее так, как если бы она потеряла рассудок.
– Вы думаете, они облегчат вашу задачу? Эти записки не являются подробными инструкциями. Они не содержат карты местности, где находится сокровище…
– Знаю. Но записки указывают место начала поисков, и я…
– Начала поисков? Вы имеете в виду Австрию? – Энтони оперся на стол и покачал головой. Улыбка сожаления скривила его губы. – Прекрасное место, чтобы начать. Фактически там начинали искать все. Поскольку предположительно крестом владели Габсбурги, а жили они там, в этом есть смысл. Здравый смысл, милочка, которого вы, кажется, начисто лишены.
Хотя ей страшно хотелось убедить его, что она совсем не дурочка, она не собиралась говорить ему, что записки отца значительно сузили район и указали место, где никогда раньше не велись поиски. Ни за что на свете она не назовет Энтони это место.
Ее отец, бывало, говорил, что, хотя у Энтони и нет специального образования, он обладает интуицией, почти инстинктивной способностью отличать настоящее от подделки, что у него врожденный дар находить произведения искусства. До нынешнего момента Стефани не считала, что кто-то может опередить ее в поисках. Поскольку специалисты считали, что распятия не существует вообще, никто не пытался искать его последние тридцать лет. С внезапным чувством паники она поняла, что Энтони мог бы отправиться на поиски. Учитывая его явную неприязнь к ней, он мог бы решиться на это, хотя бы для того, чтобы преподать ей урок.
– Я найду распятие, – сказала она, отказавшись от попытки защитить себя.
Он считал ее глупой, жадной, маленькой искательницей кладов, пусть остается при своем мнении. Она выдавила из себя улыбку.
– Тогда вы сможете позлорадствовать позднее на мой счет, не правда ли?
Он несколько минут глядел на нее, потом нетерпеливо тряхнул головой.
– Мне это не доставит удовольствия. Мне ненавистна сама мысль, что работа Джеймса пропадет впустую: вы растеряете его записи по листочкам между Америкой и Европой. Вам лучше продать их мне.
Ему даже не пришло в голову, что она может снять с них копию, а оригинал оставить себе, подумала Стефани. У нее не было намерения бросать ему вызов, но потому что превосходство было на его стороне с того момента, как она вошла в комнату, она потеряла контроль над своими чувствами и выпалила с холодной уверенностью:
– Нет, даже если бы вы остались последним живым человеком на Земле.
Он напрягся и побледнел, его глаза стали суровыми, а рот вытянулся в зловещую линию. Стефани не ощутила удовольствия от того, что так успешно нанесла ему ответный удар, хотя и была удивлена тем, что он достиг цели. Она чувствовала боль от того, что превратила этого мужчину в своего врага.
Энтони шагнул к пей. Она с трудом удержалась, чтобы не отскочить назад. Он был слишком близко. Ее охватил примитивный страх, имени которому она не знала. Она всегда чувствовала себя так, когда он оказывался рядом, – растерянной и испуганной.
Подойдя почти вплотную, он взял ее руки в свои, бросив быстрый взгляд на нежные ладони и тонкие пальчики. У. нее были длинные отполированные ногти с превосходным маникюром, а руки гладкие, без единой царапины.
– Да, вы и одного дня в своей жизни не работали, – сказал он, его глубокий голос теперь был не холодным, а язвительно-насмешливым. – Даже если бы вы точно знали, где распятие, неужели вы думаете, что оно лежит на самом виду, чтобы вы могли взять его своими изящными ручками?
– Я не такая дура, как вам кажется, – сказала она, безуспешно пытаясь вырвать у него свои руки.
Его прикосновение было теплым, легкая шероховатость его ладоней делала очевидным, что он привык работать руками, несмотря на свой элегантный внешний вид. Но не это нервировало ее. Она ощущала в нем силу, почти осязаемую ауру явной физической силы. Он показался ей более высоким, чем она помнила, плечи – более широкими, а весь он – более внушительным и подавляюще мужественным. Она чувствовала себя пойманной в ловушку.
– Мне кажется? – Он склонился к ней, глаза его сверкали. – Я думаю, что вы жадная беспринципная маленькая дура. Я думаю, что вы разбили сердце больному человеку, лежащему наверху, так же как разобьете любому мужчине, лишившемуся рассудка настолько, чтобы полюбить вас.
