355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Нэнси Хьюстон » Линии разлома » Текст книги (страница 16)
Линии разлома
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 22:14

Текст книги "Линии разлома"


Автор книги: Нэнси Хьюстон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Меня высаживают перед домом, я поднимаюсь по ступенькам крыльца и звоню в звонок, но дверь не заперта, и я вхожу, дрожа от нетерпения, пересекаю коридор и попадаю в большую ярко освещенную комнату. На другом ее конце, спиной ко мне, стоит женщина. Наконец-то! Наконец-то! – говорю я себе. Наконец-то я нашла мою настоящую мать! «Мама… – зову я, но она не отвечает, даже не оборачивается, и тогда я подхожу ближе, трогаю ее за руку и повторяю: – Мама…» – а она оказывается каменной.

Проснувшись, я понимаю, что наступила ночь и мы приехали. Голова у меня тяжелая, хочется писать.

Пока мы вылезаем из машины, Янек шепчет мне на ухо:

– Я видел монахинь, хорошего от них не жди, так что я тут надолго не задержусь.

– Они были темные? В коричневых платьях?

– Нет, в черно-белых. Но точно немки.

Негр и второй американец куда-то уносят наши чемоданы.

– Какое-то время вы побудете в этом центре, – объясняет мисс Мулик, ведя нас в дом. – Понадобится время, чтобы привести в порядок все документы. Спальня девочек слева, мальчиков – справа, но вы будете встречаться каждый день за едой, во всяком случае, до тех пор, пока мы не найдем для вас семьи.

– Семьи? – восклицает Иоганн. – Вы хотели сказать – нашусемью!

– Да, да, конечно… – Она кивает с рассеянным видом. – Увы, дела не всегда идут так быстро, как нам бы того хотелось. Отнесите вещи и приходите ужинать с остальными. Столовая там.

И она уходит… так поспешно, что мне кажется, будто она снова вот-вот расплачется.

Я не понимаю, что происходит.

В спальне для девочек я вижу на одной из кроватей свой чемодан.

Я пробегаю через дортуар, хватаюсь за чемодан, лихорадочно пытаюсь открыть защелки, пальцы у меня дрожат, и получается не сразу, но крышка наконец откидывается.

Никаких следов Анабеллы. Я переворачиваю вещи вверх дном – все тщетно. Я сворачиваюсь тугим клубком на кровати, прижимаю кулаки к глазам и шепчу сквозь стиснутые зубы: что со мной будет? Во всем мире у меня остался только Янек, но и его скоро отнимут.

Янек говорит, что мы в монастыре, потому-то все здания похожи на церкви: добрые сестры помогают американцам. Меня представляют остальным обитателям центра: здесь живут сорок шесть несчастных, замкнувшихся в себе детей – семнадцать девочек и двадцать девять мальчиков в возрасте от четырех до четырнадцати лет, но они мне неинтересны. Никто не хочет тут оставаться, это ненастоящее место, пересадочная станция между прошлым и будущим. Все мы только и делаем, что думаем о прошлом – я мечтаю, чтобы вернулась прежняя жизнь с часами на колокольне, маленькими ветряными мельницами, церковью, каруселью, шкатулкой для драгоценностей, пианино, дрезденскими почтовыми открытками, ведь будущее – это один огромный знак вопроса.

– Как мисс Мулик узнала про мою родинку?

– Наверное, где-нибудь есть твое досье. Она взяла и заглянула.

– Но что это значит?

– Я не знаю.

Начинается новая скучная жизнь, один бесконечный день тянется за другим.

По утрам, убрав постели и сделав зарядку, мы отправляемся на пешую прогулку по окрестностям. После обеда нас делят на маленькие группы, и мы идем на урок. Я ужасно скучаю, потому что другие девочки даже не умеют читать и мне приходится все начинать с нуля. Я хотела бы помечтать, чтобы отвлечься, но не знаю о чем. Любое направление мыслей заводит в тупик, ведь я не та, кем себя считала, и не знаю, кто я. После урока чтения я вместе с двумя девочками иду заниматься английским. Учителя зовут мистер Уайт [5]5
  Уайт (white) по-английски – белый.


[Закрыть]
, и это смешно, потому что он чернокожий. Мистер Уайт – американский негр, кожа у него шоколадного цвета – повсюду, кроме ладоней и губ, они коричневато-розовые или розовато-бежевые. Он учит нас произносить «mummy»и «daddy», «please»и «thank you», «what a nice day»и «I am your daughter»и говорит, что у меня отличный слух и замечательное произношение.

– Тебя тоже учат английскому?

– Нет.

– А меня почему учат?

– Не знаю, сестричка.

Янек теперь зовет меня сестричкой, потому что просто не знает, как еще ко мне обращаться. Может, мисс Мулик была права насчет «Клары»?

Наступает мой седьмой день рождения, но я об этом даже не вспоминаю.

По ночам, в постели, мое собственное тело составляет мне компанию. Я считаю и пересчитываю пальцы, пытаясь повторить фокус, которому меня научил дедушка (у него получалось не десять, а одиннадцать пальцев), но задурить голову самой себе непросто. Еще я ковыряю в носу – это одна из тех вещей, которыми можно заниматься, когда тебя никто не видит. Я выковыриваю грязь из пупка, обследую заветную горячую щелку, а потом нюхаю и облизываю пальцы. Иногда я пытаюсь вылизать себя повсюду, как делает кошка, когда умывает котят, но не везде могу достать языком. Я выворачиваю нижнюю губу и сразу вспоминаю, как дедушка говорил, когда я дулась: «На сердитых воду возят. Крис тина!» А еще у него была смешная до колик шутка. Он спрашивал: «Можете высунуть язык и дотронуться до носа?» Мы с дедушкой смеялись до слез, глядя, как они скашивают глаза, тщетно пытаясь достать до носа языком, а потом он говорил: «Смотрите, как это легко!» – высовывал кончик языка и дотрагивался до носа указательным пальцем.

Я глажу пальцем родинку и вполголоса напеваю под одеялом: раз в неделю я мысленно пою все песни моего репертуара со словами, чтобы не забыть ни одной, бесшумно пою часами, другие девочки вздыхают и сопят, и мне это мешает, когда все песни исполнены, я начинаю повторять таблицу умножения, а потом называю буквы алфавита с конца, все быстрее с каждым разом, и через несколько недель скорость произнесения «туда» сравнивается со скоростью произнесения «обратно», и не важно, что я не знаю, для чего в один прекрасный день может пригодиться эта «доблесть».

Листья на деревьях рыжеют и темнеют, сморщиваются, трескаются, и ветер сбрасывает их на землю. Я стою у окна спальни и смотрю, как блекнут и, медленно кружась, слетают на землю листья. Никогда еще мне не было так грустно: моя жизнь утратила краски, иногда я тоже хочу скукожиться, как листок, упасть, уронив голову на руки, и умереть.

И вот наступает 18 октября – день Великого Поворота. Мы с Янеком уже два месяца живем в центре, многих детей за это время увезли, другие появились, теперь настала наша очередь.

– Ну… – спрашивает Янек, когда мы сходимся на ежевечернюю беседу.

Мы сидим бок о бок на верхней ступеньке лестницы, на улице совсем темно и ужасно холодно. Я не надела пальто, и это очень кстати – можно дрожать вволю, а именно этого мне сейчас хочется больше всего на свете.

– Ну… – повторяет он, глядя в какую-то воображаемую точку у себя под ногами, хотя там ничего нет. – Они сказали, что тебя ждет?

– Да. А тебе?

– Да.

– Рассказывай.

– Сначала ты.

– Нет, ты.

Я вижу, как у него цепенеют челюсти, он изо всех сил сжимает зубы, чтобы даже словечко не сорвалось с языка.

– Расскажи мне, Янек…

Он издает полувздох-полурыдание, набирает в грудь воздуха, немыслимо долго задерживает дыхание и наконец говорит:

– Мои родители погибли, мой брат погиб, вся моя семья погибла, они точно знают, что никого не осталось… и помещают меня в пансион.

–  Что?Куда?

Он изо всех сил сжимает ладонями колени, но я в темноте не вижу, побелели фаланги его пальцев или нет, вообще-то они всегда белеют, потому что кости притискиваются к коже, раздвигая кровеносные сосуды… кажется, таково научное объяснение.

–  Куда,Янек?

– В Познань. У меня дядя в Познани. Они хотят отправить меня к нему на следующей неделе.

– Но… твои родители, как они погибли?

– Мне не сказали. Они уверены, но доказательства представить отказались. Считают, что я должен верить им на слово, что это для моего же блага, и ехать в Познань.

Мы долго молчим, тишина обволакивает нас, укачивая в своих объятиях.

– Ладно… как они поступят с тобой? – говорит Янек, когда молчание становится невыносимым, я собираюсь с силами, чтобы ответить, предчувствуя, что Янеку мой ответ не понравится.

– Они посылают меня в Канаду.

– В Канаду? Зачем? Я думал, им известно, кто твои настоящие родители!

– Тут что-то странное, Янек. Я сидела в коридоре, а они ждали в кабинете директора и говорили по-английски, вернее, кричали, и я разобрала слова. Директор спрашивал: «Но как быть с письмом матери?» Мисс Мулик отвечала: «Украина под властью красных». Директор снова: «Но письмо…» А она ему: «Этого письма не было, договорились? Мы никогда не пошлем Клару к красным!» Что все это значит?

– Я думаю… Думаю, красные – это русские, – отвечает Янек.

– Потом меня позвали в кабинет… а директор ушел. Мисс Мулик сказала, что у нее ко мне особые чувства, потому что она тоже украинка… У нее друзья-соотечественники в Торонто по фамилии Крисвоти, у них нет своих детей, и они будут счастливы меня удочерить. Получится, что я буду жить со своими соотечественниками, в большой богатой стране, и стану носить фамилию Крисвоти.

Янек молчит, давая мне время успокоиться.

Потом медленно произносит:

– Познань, Торонто.

Я слушаю его голос, и на меня наваливается ужасная тяжесть, она давит, прижимает к холодному серому цементу лестницы, и мне начинает казаться, что я больше никогда не смогу встать.

– Это невозможно, – шепчу я.

Янек поворачивается, убирает волосы с моего лица, ощупывает его кончиками пальцев, как слепой.

– Слушай меня внимательно, мисс Крисвоти, – говорит он наконец. – Они могут отправить меня в Познань, а тебя в – Торонто, они могут изменить наши имена, снабдить нас фальшивыми документами, фальшивыми родителями и фальшивой национальностью, но кое-что им не под силу – они НЕ могут нас разлучитьПоняла? Мы всегда – всегда! – будем вместе, и с этим они не справятся. Мы знаем, кто мы есть на самом деле, и мы здесь и сейчас выберем себе истинные имена, которыми и будем зватьсяс сегодняшнего дня. Готова, сестричка?

Я завороженно киваю.

– Хорошо.

Янек берет мою левую руку, отодвигает рукав свитера и целует родинку. Губы у него ледяные, тело сотрясает дрожь.

– Я с тобой… здесь, – говорит он. – Мое настоящее имя – Лют, потому что мой отец делал лютни в Щецине. Мое имя происходит от названия этого инструмента, так оно звучит на всех языках. Дотронься до родинки или просто подумай о ней – и почувствуешь, что я вибрирую в тебе, как струны лютни, аккомпанирую тебе, когда ты поешь. Лют, Лют, Лют. Повтори.

– Лют, – говорю я. – Лют, Лют.

– Теперь выбирай имя для себя.

Имя вспархивает надо мной, как птица в небо, и я тихо-тихо произношу:

– Эрра.

– Эрра, – повторяет он. – Эрра. Да, это то, что надо. Я забираю Эрру с собой в Познань, а ты увозишь Люта в Торонто. Эрра и Лют. Тебе нравится?

– Лют и Эрра.

– А потом, когда-нибудь… Я найду тебя. Когда мы вырастем. Я отыщу тебя очень быстро – по твоему пению.

– И мы будем вместе всю жизнь.

– Да. Давай дадим клятву.

Он приложил два пальца к моей родинке и сказал:

– Я, Лют, клянусь, что люблю Эрру, найду ее и останусь с ней навсегда. Твоя очередь.

– Я, Эрра, клянусь любить Люта, встретиться с ним снова и остаться вместе навсегда.

Наша клятва была очень серьезной и торжественной, а назавтра Янек исчез, повергнув весь центр в хаос, а неделю спустя я стояла на палубе корабля и смотрела на убегающие вдаль серые волны Атлантики.

От автора

В период между 1940 и 1945 гг., чтобы восполнить понесенные на войне людские потери, на территориях, оккупированных вермахтом, осуществлялась обширная программа «германизации» детей разных национальностей. По приказу Генриха Гиммлера в Польше, на Украине и в Прибалтийских странах было похищено больше двухсот тысяч детей. Школьников отправляли в специальные центры, где они должны были пройти «арийское» обучение; малыши, в том числе множество грудных детей, прошли через центры Лебенсборна («жизненный источник» – пресловутые нацистские «конюшни»), а потом были отданы на усыновление в немецкие семьи.

После окончания войны UNRRA (United Nations Relief and Rehabilitation Administration), при содействии Организаций помощи перемещенным лицам, вернули около сорока тысяч детей в родные семьи.

Источники

Марк Гиллель. Во имя расы. – Файяр. Париж, 1975.

Гита Серени. Немецкая травма: Опыт и размышления, 1938–2001.– Пингвин. Лондон, 2001.

Фернанда Венсан. Знаешь, кто такой Гитлер? —«Дружба через книгу», Безансон.

Ева Варшавяк. Как я стала демократкой. – Изд-во «НВ», Эг-Вив (Гард), 1999.

А также:

Документальный фильм Шанталь Ласбат «Лебенсборн» (1994).

Интернетовские сайты.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю