Текст книги "Побег (ЛП)"

Автор книги: Нения Кэмпбелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Нет. – Он сказал это совершенно спокойно, так, как можно ответить, что небо голубое.

Ее снова чуть не стошнило, и Гэвин опять остановился, чтобы дать ей отдышаться.

– Что мешает тебе сделать это со мной? – прошептала она. – Просто вывести меня на улицу и пристрелить, как собаку, когда я тебе надоем?

– Вэл, – сказал он, притянув ее к себе за плечи и целуя, когда кровь его сестры все еще засыхала на ее губах, и Вэл чуть не вырвало в четвертый раз, но он сильно обнял ее, не давая упасть. – Милая, милая Вэл. Я не собираюсь тебя убивать. Ты слишком меня забавляешь.

Она мрачно посмотрела на него, и он чмокнул ее в подбородок.

– Пойдем домой.

Эпилог

Существует множество историй о девушках – смелых, глупых, безрассудных, красивых – которые отправлялись в лес в поисках удачи или приключений, но сталкивались с чудовищем. Будь то человек или зверь, чудовище служило аллегорией всего того, что может постигнуть девушку, сбившуюся с пути. Если она отважна и сердце ее чисто, говорили истории, то она способна удержаться от падения из-за самонадеянности.

Но в этих историях никогда не говорилось о других девушках – о тех, кто так и не вышел из леса и стал невольной невестой для порочной тьмы внутри деревьев. О тех девушках, чьей добродетели оказалось недостаточно, чтобы устоять перед притягательным очарованием коварного злодея, и которые в результате обнаружили, что мужчины, как звери, могут пожирать неосторожных, и что быть съеденной – это так приятно.

Гэвин привел ее в дом, оба они были в крови его сестры. Гостиную все еще украшали атрибуты празднования Анны-Марии, и все эти пустые бокалы и увядшие композиции казались теперь чем-то предвещающим: остатки вакханалии, не сумевшей закрыть свои двери перед мрачным призраком Смерти. «Мне ли не знать, – подумала Вэл. – Теперь я живу в ее объятиях».

Селеста и Леона обнимали брата, радуясь его возвращению, а Дориан стоял поодаль со странной, довольной улыбкой, игравшей на его чувственных губах.

Лука ничего не говорил и не смотрел на Вэл, и когда Гэвин обнял его за плечи, Вэл увидела, как младший брат вздрогнул в его объятиях, напоминая маленького щенка, которого треплет большая собака.

– Привет, брат, – сказал Гэвин. – Рад снова тебя видеть.

Он огляделся в поисках Вэл, нахмурив брови. Ему понадобилось лишь мгновение, чтобы заметить ее. Поскольку больше никто ее не держал, Вэл опустилась на обюссонский ковер.

– Анна мертва, – сообщил он остальным братьям и сестрам. – Кто-то должен сказать нашей матери.

Вэл, сидя на ковре, посмотрела на братьев и сестер Гэвина. Они обменялись взглядами, но никто из них не выглядел особенно расстроенным или даже удивленным этой новостью.

«Даже Лука, – подумала Вэл, глядя на него. – Разве она не должна была ему нравиться?»

– Я сделаю это, – проговорила Селеста, когда никто больше не вызвался, и в ее янтарных глазах появился легкий блеск, который не соответствовал ее неземному легкомыслию. – Я позвоню ей прямо сейчас.

Вэл уставилась на ковер; хаотичный узор, казалось, вот-вот поглотит ее.

Леона, одетая в длинное платье, пропахшее дымом травки, опустилась перед Вэл на ковер и похлопала по наименее окровавленной из ее рук.

– Полагаю, – сказала она, – это делает нас сестрами.

Вэл уставилась на нее, и узор задвигался, моргая в глазах.

– Обретенная сестра, – сказал Дориан, – за потерянную сестру.

«О боже, – подумала Вэл. – Что происходит?»

И тут сильные руки обхватили ее за талию и подняли на ноги, когда комната опасно закружилась, и ее понесли вверх по лестнице, мимо портретов светловолосых детей и изъеденных молью портьер, в комнату, которая была уже слишком знакома.

Гэвин отнес ее в ванную и оставил там, не сказав ни слова, а Вэл сбросила одежду, как змея сбрасывает кожу, и заползла в старинный душ. Она включила воду настолько горячую, насколько могла выдержать, пока вода и ее слезы не стали неразличимы, а красная вода, стекающая с ее кожи, не стала прозрачной.

Когда Гэвин снова вошел в ванную, он был голый, измазанный кровью и грязью, как и она сама раньше. Он проскользнул в кабинку позади нее и смыл с себя все самое плохое, используя мыло – мыло, которое пахло им, а теперь и ею – прежде чем повернуться к Вэл, прижавшейся к кафелю.

– Привет, мой маленький зефирантес.

– Я…

– Помолчи. – Он прижал ее к стене, и вода из лейки хлынула ей в рот, когда он вошел в нее сзади. «Как животное», – подумала Вэл, вздрогнув. С тихим звуком, противоречащим его словам и действиям, он закрыл ей рот рукой, увлекая под горячую струю, и шепотом попросил не кричать.

Она думала, что это все, но тут он грубо развернул ее и встал на колени между ее ног, раздвинув ее бедра так широко, что Вэл чуть не упала. Гэвин посмотрел на нее, вода блестела на его мокрых ресницах и стекала по мускулистой спине, а затем он пригнул голову и впился в нее, пока не осталось ничего, кроме темноты.

Вэл не поняла, что потеряла сознание, но, когда она открыла глаза, воздух был прохладным, а она лежала на его простынях, как жертвенный агнец.

Она вцепилась в переднюю часть халата, который не помнила, как надела.

«Я все еще чувствую запах крови», – подумала она.

Гэвин лежал, вытянувшись рядом с ней. Возле него лежала книга, но он не читал ее.

– Знаешь, – сказал он, как будто они разговаривали, – ацтеки приносили кровь в жертву своему богу солнца. Они рассматривали жизнь и смерть как две стороны одной медали: та же сущность, которая принесла им жизнь, могла быть жестокой и быстро карать, когда они не почитали ее в избранном ей воплощении.

Вэл моргнул, сначала услышав только слова «кровь» и «кара».

Медленно, механически, она повернулась, чтобы посмотреть на него.

– Ты считаешь себя богом?

Он рассмеялся, его грудь беззвучно вздымалась.

– Нет. – Он откинул ее влажные волосы с лица. – Я просто хотел сказать, что жизнь может быть жестокой, и дневной свет не всегда безопасная гавань от ужасов, которые мы относим к ночи; жестокость и ужас неизбежны, и естественны, и даже прекрасны, в своей собственной манере.

«Ты собираешься причинить мне боль, Гэвин?»

– Я обещаю тебе. – Он потрепал прядь ее волос. – Ты никогда ни в чем не будешь нуждаться, пока у меня есть твой страх и преданность. По какой-то причине я не склонен причинять тебе вред. Возможно, это новизна быть любимым.

Он обнял ее за талию, когда она отвернулась.

– Я всегда любил с тобой играть.

***

Вэл разорвала договор аренды с Мередит и Джеки.

Она хорошо знала их расписание и планировала прийти за своими вещами в то время, когда их обеих не должно быть дома. Но Мередит, у которой имелась способность появляться тогда, когда ее меньше всего ожидают, стояла у стойки и молола кофе, когда Вэл вошла в квартиру с охапкой рогожных мешков.

– Кто? – начала Мередит голосом, в котором звучала злобная паника, а затем на секунду замолчала. – Банни?

«Банни, – подумала Вэл, которая так давно перестала быть Банни, что поначалу не смогла уловить связь. – Это я. Я – Банни».

– Где тебя черти носили? – спросила она наконец. – И что случилось с твоими волосами?

Вэл дотронулась до своих волос, защищаясь. Волосы вернулись к своему естественному рыжему цвету и были уложены на голове, где они безумно завивались. Она скрепила их ободком.

– Боже мой, – сказал парикмахер. – Вы похожи на молодую Мию Фэрроу. Зачем вы вообще красили такие красивые волосы?

Вэл сказала Мередит то же самое, что и стилисту.

– Я захотела перемен, – устало повторила она.

Мередит все еще недоверчиво смотрела на нее. Банни была темной молью, одетая в одежду неприметных цветов с клеймом, которое говорило: не смотри на меня и держись подальше. На Вэл были узкие джинсы и свитер мышьяково-зеленого цвета, обнажавший ключицы. «Бабочка, – думала Вэл, – привыкшая к вкусу цианида».

– Банни, – проговорила Мередит. – Ты так изменилась.

«Я знаю».

Вэл вошла в свою комнату, не сомневаясь, что Мередит следит за ней. Если не считать затхлого запаха, все было точно так же, как она оставила – келья.

Она построила для себя тюрьму, поняла она сейчас, глядя на комнату. Прут за прутом.

Вэл открыла дверцу шкафа и достала коробку. Книги могут остаться, решила она, укладывая их в коробку. Кто-нибудь может их взять. А вот дневники…

Дневники придется сжечь.

Мередит смотрела, как она укладывает в сумку дневники, ноутбук и шнур для зарядки. Большая часть одежды отправилась в коробку. Она сохранила лишь несколько вещей, которые мать покупала для нее, когда они вместе ходили по магазинам.

В горле Вэл образовался комок, и она тяжело сглотнула.

– Что происходит? – настаивала Мередит. – У тебя неприятности?

Вэл улыбнулась совершенно спокойной улыбкой. Она избавилась от кольца на губе, что смягчило ее лицо и сделало более похожей на обезоруживающе невинную девушку, которой она была раньше. Гэвин не единственным, кто мог практиковаться во лжи перед зеркалом.

– Я в порядке, – легко сказала она, ставя коробку на пол. Когда будет уходить, она поставит ее на тротуар. Коробка исчезнет через несколько часов. Выброшенное, выкинутое или забытое – это не имело значения, город потреблял свое. – Я нашла другое место. Без обид, – быстро добавила она с улыбкой, которая не совсем соответствовала ее глазам.

– С этим… мужчиной? – Лицо Мередит потемнело. – С тем, который бьет тебя?

– Он не бьет меня, – холодно ответила Вэл. – Я не дура, Мередит.

Мередит вздрогнула.

– Ты дура, только если останешься с ним.

«Пошла ты, Мередит». Гнев оказался неожиданно диким. Вэл задумалась, откуда он исходит и почему ей вдруг стало трудно дышать.

– Ты должна была дать мне позвонить в полицию, – заявила ее соседка. – Еще не поздно.

– Позвони, – холодно сказала Вэл. – Прямо сейчас, если хочешь. Я ухожу.

Она чувствовала взгляд Мередит на своей спине, когда оставляла ключ от своей комнаты на стойке, жонглировала своими шуршащими рогожевыми пакетами, когда открывала дверь и уходила.

Дура, назвала ее Мередит, и это слово ранило Вэл так, как мало какое оскорбление могло ранить.

Может быть, потому, что это оказалось слишком близко к голосу в ее собственной голове.

***

В некотором смысле, это действительно оказалось проще. Быть его. Он требовал от нее много, но никогда не больше чем она могла дать. Хотя это делало все еще хуже. Заставляло Вэл чувствовать себя соучастницей, как будто она стала его сообщницей. Маленькая шлюха серийного убийцы.

Вэл полагала, что так оно и есть: и соучастница, и сообщница. Она знала, если не все места, где были закопаны тела, то кто и зачем их закопал. Она могла бы сдать его. Иногда она думала об этом, как думают о смерти: абстрактно, осознавая возможность наступления события, но не желая прибегать к помощи властей.

Она устала убегать и чувствовать себя измотанной. Паранойя, дикая потребность постоянно оглядываться через плечо – все это наконец ушло.

Гэвин мог держать ее на поводке, но он был длинным и метафорическим. Если бы она убежала, он бы нашел ее. Он сказал ей, что найдет, и она поверила. Днем она могла делать все, что хотела, что было легко, поскольку Вэл никогда собственно ничего и не хотела, но ночи принадлежали ему.

Иногда она выходила на улицу, чтобы доказать себе, что еще может, и удивлялась тому, что мир безмятежно продолжает жить, как будто все несчастья, скрывающиеся под сияющей, сверкающей поверхностью, просто не могут существовать, пока нет солнца.

Но они могут, думала Вэл. На самом деле, на свету все гораздо хуже.

Все намного неотвратимее.

***

Она оставила себе телефон. Гэвин не хотел, но она настояла. Это номер был у ее родителей, тот, которым, как они ожидали, она будет пользоваться. Они все еще думали, что она живет в Сан-Франциско, и Вэл еще не придумала, как сказать им обратное.

После того тревожного звонка мать настаивала на встрече с ней, говорила, что хочет «навестить», хотя Вэл знала, что на самом деле она хочет проверить, как у нее дела.

– Я в гостях у друзей, – солгала она. – Но, может быть, ты сможешь приехать сюда?

– Я могу подождать, пока ты вернешься. Когда это будет?

– Эм, я не знаю, – снова солгала Вэл. – Мы снимаем дом – «ложь» – но у меня много свободного времени, и на улице хорошо, так что, может быть, ты просто навестишь меня здесь.

– Вэл, – проговорила ее мать, и она вздрогнула от этого тона. – У тебя проблемы?

«Почему все продолжают спрашивать меня об этом? Они что, видят это на моем гребаном лице?»

– Я… – Вэл посмотрела на что-то, потом в сторону. – Я просто очень занята, и правда хочу тебя увидеть, и было бы намного проще, если бы ты просто приехала сюда.

– Хорошо, – проговорила ее мать миролюбиво, но вместе с тем как-то настороженно. – Я приеду туда.

Вэл положила трубку, бросив еще один затравленный взгляд на наблюдающего за ней Гэвина.

– Тебе что-то не нравится? – огрызнулась она, вздрогнув, когда он опустил нож на луковицу.

– Вовсе нет, – сказал он, и в результате еще одной серии быстрых движений лук превратился в груду кубиков. – Ты обязательно должна встретиться с ней. Уверен, твоя мать очень беспокоится о тебе.

Вэл сложила руки на груди, сжав крепче телефон.

– Правда?

– О да. Она всегда была… оберегающей, когда речь заходила о тебе. – В его голосе прозвучал намек на иронию. Миссис Кимбл как раз и послужила причиной того, что он чуть не угодил в тюрьму. – Да, я думаю, тебе стоит развеять ее опасения.

Вэл почувствовала, что не может дышать.

– Ты не… не причинишь ей вреда.

– Люди могут быть такими неразумными, когда напуганы. – Кубики отправились в кастрюлю. – Я просто думаю, что будет лучше, если ты скажешь своей матери, что ей не о чем беспокоиться. – Он посмотрел на нее. – Пока ты со мной, иди сюда – я хочу, чтобы ты попробовала это.

Она позволила ему поднести ложку к ее рту. На вкус это походило на пепел. Так было всегда.

Вэл сказала ему об этом, и он сухо улыбнулся.

– Тогда нужно больше соли.

– Не трогай мою маму.

– Вэл, – укоризненно проговорил он.

– Я серьезно. Держись от нее подальше.

– М-м, мне не хватало этой твоей стороны. – Рукой, не держащей половник, Гэвин поймал ее за талию. – Яростная, защищающая Вэл, горящая праведным огнем.

– Я серьезно, – сказала она, отворачиваясь. – Я прошу тебя.

– Тогда будь хорошей девочкой и защити ее, – прошептал он. – Ты знаешь, как.

***

Вэл встретилась с матерью в небольшом винном баре в центре города. Она бывала в нем раньше и знала, что там хорошо. Ее отец не смог приехать: у него на работе появилось что-то, от чего он не счел возможным отказаться. Она надеялась, что это правда. В глубине души она беспокоилась, что это потому, что отец на самом деле не хочет ее видеть.

Что ему стыдно.

Ее мать, казалось, постарела лет на десять с тех пор, как Вэл видела ее в последний раз. Ее светлые волосы, собранные в хвост, поредели и покрылись сединой. Она надела свободный свитер, который казался мягким, и Вэл пришлось постараться, чтобы не вздрогнуть, когда мать обняла ее.

– Ты обрезала волосы, – заметила мать, когда Вэл отстранилась.

– Обрезала.

– Выглядит мило. – Ее мать улыбнулась. – Я рада, что они снова стали рыжим. Я всегда думала, что у тебя самые красивые волосы. У тебя были рыжие кудряшки, даже когда ты была маленькой.

В этот момент появилась хостесс, избавив Вэл от необходимости отвечать.

– Сюда.

Вэл чувствовала на себе взгляд матери, когда они садились в кабинку, она внимательно рассматривала ожерелье, блузку, ярко-бирюзовый свитер дочери. Одежда, которая вряд ли показалась бы ей знакомой и была слишком дорогой для мизерной зарплаты официантки.

Как и ожидалось, ее мать спросила:

– Я купила тебе этот свитер, Вэл?

– Нет. – Вэл опустила взгляд на меню, позволяя рукавам прикрыть ее руки.

– Я и эту блузку не помню.

Вэл чуть не покраснела.

– Она новая, – призналась она, борясь с детским желанием завернуться в свой кардиган и спрятаться подальше.

– Очень красиво, – успокаивающе сказала ее мать. – Как ты, дорогая?

– Я в порядке. – Она прикусила губу. – Занята.

– Как работа официанткой?

– Из-за нее я и занята.

– Ну, городской воздух определенно идет тебе на пользу, – заметила ее мать. – Ты выглядишь уже не такой худой – о, дорогая, я имела в виду, что ты выглядишь намного здоровее. Не то чтобы ты…

– Я знаю. – Вэл уставилась вниз на свои колени. – Я поняла, что ты имела в виду.

– Ты хорошо питаешься?

– Мама, пожалуйста.

Их прервал официант, подошедший принять заказ. Миссис Кимбл заказала салат. Вэл, которая не привыкла сама делать заказ, уставилась в пространство, пока официант не прочистил горло от нетерпения, и ее мать обеспокоенно спросила:

– Вэл?

– Хм? О, простите. – Она покраснела. – Я, гм, буду то же самое.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке? Ты выглядишь немного странной.

– Я в порядке, – заверила Вэл. – Я бы сказала тебе, если бы что-то было не так.

Ложь.

– Я беспокоюсь о тебе, детка. По крайней мере, скажи мне, что ты все еще встречаешься с тем психиатром.

– Мама, – Вэл перебила свою мать. – Ты ведь любишь меня, правда?

Беспокойный взгляд ее матери усилился.

– Конечно, люблю.

– Но можешь когда-нибудь прекратить? Например, если бы я сделала что-то… что-то, что ты считаешь ужасным… – Ее голос сорвался. – Вы с папой перестали бы любить меня?

– Почему ты спрашиваешь об этом? У тебя проблемы, Вэл? – Ее мать отодвинула свой стакан с водой в сторону. – Мы с отцом никогда не перестанем любить тебя. Ты наш ребенок.

Вэл покрутила кольцо на пальце под столом.

«Больше нет, – подумала она. – Теперь я его».

– Иногда я все еще думаю о нем. – Вэл посмотрела на свою мать. – Несмотря на все, что он сделал со мной, я не могу… не могу запретить себе желать его.

Ее мать отвела взгляд.

– Он был хищником. Он тебя выслеживал.

– Что, если я пойду с ним? – наседала Вэл. – Что, если я позволю ему прикасаться ко мне?

Она увидела, как напряглась ее мать.

– Вэл, – сказала она, и Вэл приготовилась к пощечине, жестоким словам, окончательному, разрывающему душу приговору. – Что бы этот человек ни сделал с тобой, ты не виновата.

Кондиционер холодил лицо, которое начало пощипывать.

– Что, если я позволю ему трахнуть меня? – прошептала Вэл.

Мать Вэл взяла в руки салфетку. «Чтобы чихнуть», – подумала Вэл, пока ее мать не издала звук, который Вэл никогда в жизни не слышала от нее, и начала незаметно вытирать глаза.

– Нет, – с усилием произнесла мать. – О, Вэл.

«Она не может даже смотреть на тебя. – Глаза Вэл горели. – Она считает тебя отвратительной. Ты заставила ее плакать».

А потом она подумала: «я никогда не смогу ей сказать».

Она возненавидит меня навсегда.

На столе их запотевшие бокалы покрылись бисером конденсата.

– Вэл, – проговорила ее мать. – О, моя бедная, милая девочка.

На усталом лице матери мелькнуло выражение ярости.

– Пока я жива, я никогда не прощу это чудовище.

Вэл вздрогнула, когда принесли салаты. Она взяла вилку, ее аппетит был начисто уничтожен, взглянула на салат и пробурчала.

– Что это за салат?

– Рубленый салат с жареным чесноком, – напомнила мать, ее голос все еще был немного хриплым. – Как мы и заказывали. Вэл, почему…

– Прости, – Вэл, вскочила с места. Она промчалась мимо официанта, который бросил на нее еще один взгляд, едва не столкнувшись с ней. Она проигнорировала его, слепо схватившись за дверь туалета, и едва добралась до кабинки, как упала на колени и ее вырвало так, что ей казалось, что это никогда не прекратится.

***

За несколько месяцев она узнала о Гэвине больше, чем за последние семь лет. Он сменил имя, что вполне логично. У него была работа, что тоже имело смысл, но она с трудом могла себе это вообразить; Вэл не могла представить его кланяющимся кому-либо.

Когда она спросила его, где он работает и чем занимается, он ответил неопределенно. Деньги явно не представляли проблемы, но она не уверена, связано ли это с тем, чем он занимается, или с тем, кто его семья. Вэл было интересно, одурачил ли он своих коллег так же легко, как одурачил ее, и какую ложь он им сказал, когда исчез, чтобы выследить ее.

Она гадала, есть ли у него вообще работа; может быть, это тоже очередная ложь?

Самое безобидное, что она узнала о Гэвине, это то, что он до сих пор носит очки в проволочной оправе, которые она помнила еще со школы. Она думала, что это подделка, но он слишком тщеславен, чтобы носить их просто так. Однако сейчас он надевал их, читая книгу, пока она притворялась спящей, одетая лишь только в пижаму.

Он был волком, который ухаживал за ней, только чтобы вырвать ее сердце. Человек, который вручил ей ключи и сказал, какую дверь не открывать, зная при этом, что она почти наверняка это сделает. Короче говоря, он был всем, чего ее учили бояться, но предупреждения казались слишком банальны, злодеи слишком шаблонны, и она не прислушалась к ним.

Он был мужчиной ее снов, да, но все ее сны оказались кошмарами.

А теперь он стал чудовищем в ее постели.

Сегодня ей удалось сбежать пораньше. От того, что он приготовил, ей стало плохо. Вэл верила, что он не отравит ее, но с другой стороны, Гэвин не выглядел удивленным, когда она так быстро ушла, так что, возможно, так оно и было.

Немного поколебавшись, Вэл переоделась в толстую шерстяную ночную рубашку и забралась в постель, выключив свет и желая сделать то же самое со своими мыслями, свернуть их в маленький, несчастный клубок.

Гэвин пришел немного позже, тихо передвигаясь по темной комнате, чтобы не разбудить ее. «Какой заботливый психопат мой муж», – подумала она, наблюдая, как он переодевается, повернувшись к ней спиной, стягивает с себя рубашку, а затем натягивает фланелевые штаны на боксеры, прежде чем забраться в их общую кровать.

Она услышала щелчок прикроватного светильника. Страницы переворачивались с резким, отрывистым звуком, от которого по позвоночнику пробегали мурашки. Что он читал, Вэл не знала. Она не решалась открыть глаза. Если он узнает, что она не спит, Гэвин может обратить на нее свое внимание, и все ее тело задрожало от этой мысли.

Несколько раз она чувствовала, как Гэвин гладит ее по лицу, как гладят спящую кошку или собаку. Просто рассеянный жест, порожденный уверенностью в обладании. В этом нет любви, знала Вэл, и его нежность разбивала ей сердце сильнее, чем его жестокость.

Она могла бы снова ударить его ножом за то, что он заставил ее сердце так болеть, если бы у нее хватило воли и смелости. Но именно он застилал простыни по вечерам, как будто все еще считал ее способной принести нож в постель.

Длинные пальцы скользнули вверх от ее виска и запутались в волосах.

Может быть, когда-нибудь она убьет его, если он не убьет ее первым. Вэл говорила себе это каждую ночь, когда засыпала рядом с ним, сразу после того, как напоминала себе: «Я его».

Она не верила в это, но ей все равно становилось легче.

Свет погас. Он отложил книгу и провел пальцами по ее подбородку. Вэл сдавленно вскрикнула, когда он поцеловал уголок ее рта и большим пальцем провел по щеке.

– Бедняжка Вэл, – прошептал он. – Все еще неважно себя чувствуешь?

– М-м, – промямлила она, сохраняя полную неподвижность.

– Я знаю, что ты не спишь, – сказал Гэвин, отчего ее глаза широко раскрылись. Рукав ее ночной рубашки сполз, обнажив плечо, и Вэл пришлось побороть дрожь, когда его рот коснулся ее обнаженной руки. Но все, что он сделал, это притянул ее к себе.

– Тебе нездоровится уже третью ночь.

Вэл знала. Он не заставлял ее трахаться с ним, когда она плохо себя чувствовала, за что она была ему страшно благодарна, хотя и понимала, что не должна.

– Похоже, моя стряпня тебе не подходит.

– Ты травишь меня? – прямо спросила она.

– Я бы не стал тебя травить.

Он провел рукой по ее лицу, жест был намеренно собственническим.

– Знаешь, – сказал Гэвин, когда его рука безобидно опустилась на ее живот, – у тебя давно не было кровотечений.

Кровотечение. Какое ужасное слово. Она застыла в его объятиях, судорожно подсчитывая. Он прав – прошло… прошло несколько месяцев.

– Нет, – ее голос исказился от ужаса. – Я не могу быть…

Вэл резко выдохнула. Он брал ее почти каждую ночь.

И по его настоянию они ничего не использовали.

– Боже мой, – простонала она. – Ты подонок.

– Чеснок вызывает отвращение, если тебе интересно. Но лимоны и помидоры ты любишь. И есть другие изменения, – добавил он мягко, когда она втянула воздух, – да, я заметил и, скажем так, очень благодарен.

Вэл почувствовала, что не может дышать. Нет, нет, нет.

– Ты ублюдок.

Он рассмеялся над ее словами, сильнее, чем Вэл когда-нибудь слышала, чтобы он смеялся над чем-либо.

– Да, дорогая, – сказал Гэвин наконец, когда смог говорить. – Полагаю, так оно и есть.

***

– Ты выглядишь сногсшибательно.

«Правда?» – удивилась Вэл, когда он обхватил ее сзади и поцеловал в шею. Ей потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к этому, перестать вздрагивать; какая-то часть ее все еще боялась, что Гэвин решит сыграть роль зверя и вырвет ей горло. Она посмотрела на свое лицо в отражении и ничего не увидела.

Гэвин провел руками по ее телу, ощупывая кружева. Обтягивающее платье облегало ее полные груди и бедра. Ее тело смущало Вэл почти так же сильно, как и его ласки. Она никогда не любила платья, даже в детстве.

Но он их любил.

Ему нравилось трахать ее в них.

Не на публике, конечно. Гэвин никогда не действовал так грубо. Но он трогал ее под скатертью, когда они ужинали, или говорил ей ужасные вещи с очаровательной улыбкой. Ему нравилось провоцировать ее на людях, заставлять извиваться, ерзать и краснеть, а потом он набрасывался на нее, как только закрывалась входная дверь.

И ей приходилось бороться с ним. И в этом тоже заключалась часть игры – она должна бежать, прятаться, бороться, даже когда ей хотелось просто лечь и позволить ему делать с ее телом все, что он захочет. Если она этого не сделает, он применит к ней свой нож, и никакие слезы и мольбы не заставят его остановиться. Она поняла это на собственном опыте, в самом начале, еще до их свадьбы, когда он связал ее и угрожал так наглядно, что Вэл была уверена, что он собирается ее убить.

«Ты плачешь, Валериэн, но я не дам тебе ничего, чего ты не заслуживаешь».

Она до крови натерла запястья, пытаясь освободиться от уз. Даже сейчас она иногда просыпалась от страха, угрозы той ночи все еще звенели в ее ушах. Он заставлял повторять все, что он говорил, вынуждал ее сказать, что она хочет этого.

Гэвин предупредил, что, если она откажется, он сделает ей еще больнее.

И она сказала ему то, что он хотел услышать от нее, задыхающимся шепотом, чувствуя, что подписывает себе смертный приговор. Только пусть это будет быстро, молилась она, пока он бесстрастно наблюдал за ней, возился с этим чертовым ножом, а его член становился все тверже, пока его кончик почти не коснулся живота. Она вспомнила, как смотрела на его внушительную эрекцию и думала, он получает удовольствие от мысли причинить ей боль, трахнуть ее или от какой-то ужасной комбинации этих двух вещей, о которой она даже не задумывалась.

Когда вместо лезвия Вэл почувствовала прикосновение кожи к своему телу, она застонала от облегчения.

После этого унижения стали скромнее. Он приказывал ей надевать сложные ленты и кружева, чтобы потом с удовольствием наблюдать, как она пытается все это снять. Заставлял ползти к нему на коленях. Кончал ей на лицо. Кончал на ее грудь. Когда он заметил, как она старательно избегает собственного отражения, трахал ее перед зеркалом и заставлял смотреть, как широко раздвигает ее и входит сзади.

– Я всегда хотел стать отцом, – сказал он ей, и Вэл вздрогнула.

Глядя на Гэвина в зеркало, она не видела отца, того, кто защищает и заботится. Она видела зверя, способного сожрать свое потомство.

Вэл сказала это с дерзостью, которая все еще удивляла ее, когда всплывала на поверхность. При воспоминании о бедной, избитой девушке, в которую он смог превратить ее, ей становилось плохо. Как он издевался над ней, не только физически, но и словами – что не будет ни достоинства, ни кольца, ни дара его фамилии. Только те печальные обрывки, которые ему захочется бросить ей.

Что ж, в первом пункте он остался верен своему слову, но у нее была его фамилия, и она носила его кольцо. Платиновое, со вкраплениями перидота и изумруда вместо бриллианта.

Под цвет твоих глаз, объяснил он, отвечая на вопрос.

Он тоже носил кольцо – она видела его блеск, когда он поворачивал ее к себе – с золотым напылением, но не золотое. Карбид вольфрама, о котором Вэл никогда не слышала. Гэвин сказал ей, что это металл, более твердый, чем сталь, платина или даже титан.

Он сказал, что этот металл может вмять золото и разбить стекло. Металл, который нельзя легко согнуть или сломать, и он не поддавался никакой слабой силе.

– Вполне подходящий, – заключил он, – не находишь?

У Вэл было странное чувство, что Гэвин предупреждает ее, хотя что это за предупреждение, она не могла себе представить. Когда он протянул ей кольцо, оно оказалось на удивление тяжелым и теплым от его пальцев. Прикосновение к нему вызвало странный холодок, и она быстро отдала его, не в силах больше встречаться с его пронзительным взглядом.

«Я охотился за тобой все это время, – сказал он ей однажды. – Ждал, когда ты собьешься с пути. Но ты – ты сама пришла в лес за мной».

Когда Вэл подняла на него глаза, Гэвин прильнул к ее рту и обвил ее руки вокруг своей шеи, а свои положил ей под ребра. Он вел ее назад – к кровати, как она поняла, не глядя – мыски его ботинок царапали ее ноги.

– Я собираюсь, бл*ть, сожрать тебя, – прорычал он, заставив ее задохнуться.

Когда они повалились на кровать, он дергал ее за платье, торопливо разрывая его. Вэл попыталась оттолкнуть его, чтобы расстегнуть молнию, и за свои усилия оказалась с зажатыми запястьями, пока Гэвин лизал и сосал ее горло. Все еще в рубашке и подтяжках, он не потрудился раздеться, отпустив ее только для того, чтобы расстегнуть ширинку и задрать подол платья, а затем стянул ее нижнее белье и вошел в нее.

Это было быстро и грубо, но не так грубо, как всегда. Он перенес большую часть своего веса на одну руку, стараясь не надавливать на ее живот.

– Не волнуйся, Валериэн, – сказал он, поглаживая ее сосок, когда она захныкала ему в рот. – Я никогда не причиню вреда нашему ребенку.

Вэл кончила с криком, приветствуя темноту за веками, зажмурив глаза, как она делала каждый раз, когда он доводил ее до кульминации, не в силах заставить себя смотреть. Какая-то маленькая часть ее души все еще сопротивлялась тому, что она принадлежит ему так же безраздельно, как эти простыни.

Но в отличие от простыней, которые в конце концов будут выброшены, Вэл больше не верила, что он намерен ее отпустить. Живая или мертвая, он был полон решимости поглотить ее целиком, обладать ею любым способом, каким она может или хотела бы быть ему подвластной.