Текст книги "Особое задание (сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

– Надо посетить этот "очаг культуры", – предложил я Спрогису.

Вечером, одевшись в приличные костюмы, белые рубашки с накрахмаленными воротничками, в галстуках и офицерских фуражках мы явились в клуб. Мы были молоды и общительны. По фуражкам и по нашей выправке нетрудно было узнать в нас бывших строевых офицеров.

Молодые буфетчицы охотно рассказали нам, новичкам, о том, как весело и беззаботно проводят здесь время моряки, что вечеринки в клубе бывают часто, что их завсегдатаи – военные моряки со сторожевого судна, стоящего неподалеку на якоре. Наведываются сюда и важные лица из Адмиралтейства.

– А кто присылает в буфет продукты? – спросили мы.

– Об этом заботится командир корабля. Он тоже здесь бывает, доверительно сообщили собеседницы. И добавили: – Серьезный человек, почти не танцует, больше беседует.

В первый же вечер мы узнали многое другое, что давало основание предполагать: кто-то в недобрых целях использует клуб.

В другой раз мы обратили внимание на группу военных. Хотя с ними были женщины, держались они как-то обособленно. Стоило заиграть оркестру, как дамы тут же уходили танцевать, а военные начинали свою беседу.

Потом выяснилось, на вечер пожаловал командир сторожевого судна вместе со своим помощником.

Я шепнул Сирогису:

– Пригласите на танец даму командира.

Сирогис закружился в лихой польке.

Этого было достаточно, чтобы попасть в поле зрения тех, кто нас интересовал. Довольно быстро мы познакомились с моряками и нашли общий язык.

Но мы потратили не один день, пока выяснили, что имеем дело с руководителями контрреволюционной организации, связанной с морским атташе английского посольства Кроми.

Когда мы доложили об этом Дзержинскому, он обрадовался и сказал: "Теперь мы вышли на тот путь, который искали. Проявите максимум осторожности и спокойствия, не торопитесь, выясните, куда ведут связи этой организации". Добавил, что Ленин интересуется тем, что происходит в Петрограде.

Наша "дружба" с завсегдатаями клуба крепла с каждой новой встречей. Через два месяца мы настолько вошли в доверие вражеской организации, что ее шефы предложили нам познакомиться с Кроми.

Это была удача!

Первая наша встреча с Кроми состоялась в гостинице, которая тогда называлась "Французская". Меценаты "очага культуры" представили нас Кроми как "надежных людей", на которых можно положиться. Морской атташе интересовался нашим положением, службой в прошлом и в настоящее время, нашими связями среди латышских стрелков. Знакомством с нами Кроми остался доволен.

Здесь же он познакомил нас с Сиднеем Рейли, которого представил как сотрудника консульства.

Так мы установили подлинное лицо Кроми, который любил подчеркивать, что остался в Петрограде с благородной целью – помочь спасти русский флот от захвата немцами. На самом же деле дипломатический паспорт был лишь прикрытием. Он старался вовсю помочь белогвардейскому подполью в собирании сил для борьбы с Советской властью.

На одной из встреч он в доверительной форме поведал нам, что тайная борьба против нового российского правительства принимает широкий и активный характер и что мы можем оказать этой борьбе большую помощь. Тут же он порекомендовал нам немедленно выехать в Москву и представиться главе английской дипломатической миссии Локкарту. Получив наше согласие, Кроми передал нам закрытый пакет на имя Локкарта.

Мы понимали, что шпионы-дипломаты, доверив нам важные секреты, будут следить за нами и проверять. Наши предположения подтвердились. Рано утром в номер в гостинице "Селект", где мы остановились, накануне отъезда в Москву раздался настойчивый стук в дверь. На пороге стоял Сидней Рейли.

– Не возникло ли каких-либо затруднений с передачей письма Локкарту? Не нужна ли моя помощь? – с подчеркнутой вежливостью спросил он.

Было ясно, что неожиданный визит английского разведчика преследовал единственную цель: проверить, не попало ли письмо в чужие руки. Убедившись, что его опасения напрасны, Рейли в хорошем настроении покинул гостиницу.

Оставшись одни, мы усиленно обдумывали, как нам показать пакет Ф. Э. Дзержинскому, прежде чем вручить его адресату. Мы допускали, что в Москве за нами будет слежка. Поэтому, приехав в столицу, мы с вокзала пошли пешком, предпочитая тихие улочки и проходные дворы.

В тот же день пакет был на столе у Дзержинского. Феликс Эдмундович крепко пожал нам руки, поинтересовался нашим самочувствием и посоветовал хорошенько отдохнуть.

На следующее утро мы вновь в кабинете Ф. Э. Дзержинского.

– Теперь идите к Локкарту и вручите ему письмо, – сказал он, возвращая нам пакет. – О результатах встречи сразу же ставьте меня в известность.

В 11 часов мы отправились к Локкарту. Нас встретил крепкий, спортивного вида человек лет тридцати. Он не выглядел англичанином, в его внешности было что-то русское. Держался он любезно, предупредительно, говорил по-русски без малейшего акцента. Но он был очень осторожен. Когда я подал ему пакет, он вскрыл его и долго перечитывал рекомендательное письмо от Кроми.

– Да, это Кроми! – сказал он и пригласил нас к себе в кабинет.

В своей книге "Буря над Россией", вышедшей за границей в 1924 году, Локкарт об этом пишет так: "Я сидел за обедом, когда раздался звонок и слуга доложил мне о приходе двух человек. Один из них, бледный, молодой, небольшого роста, назвался Шмидхеном... Шмидхен принес мне письмо от Кроми, которое я тщательно проверил, но убедился в том, что письмо это, несомненно, написано рукой Кроми. В тексте письма имелась ссылка на сообщения, переданные мною Кроми через посредство шведского генерального консула. Типичной для такого бравого офицера, как Кроми, была также фраза о том, что он приготовляется покинуть Россию и собирается при этом сильно хлопнуть за собой дверью..."

Думается, что комментарии к этим воспоминаниям Локкарта излишни.

Мы предстали перед английским "дипломатом" как офицеры царской армии, поддерживающие связь с влиятельными командирами латышских стрелков. Часть их, по нашим уверениям, изменила свое отношение к Советской власти, разочаровалась в ее идеалах и при первой возможности была готова примкнуть к союзникам. Естественно, что в глазах Локкарта мы относились именно к таковым.

Прожженный разведчик был предельно осторожен и раскрыл свои планы не сразу, а после тщательного изучения и проверки нас.

На одной из встреч он наконец заговорил откровенно:

– Сейчас наступило самое подходящее время для замены Советского правительства и установления в России нового порядка. В организации переворота вы можете оказать большую помощь.

Далее Локкарт рассказал, какими способами он рассчитывал поднять против Советской власти латышские части, охранявшие Кремль и другие правительственные учреждения, а затем при поддержке контрреволюционных офицерских кадров бывшей царской армии свергнуть Советское правительство. Локкарт считал, что первой задачей антисоветского переворота является арест и убийство Ленина.

– Да, да, – подчеркивал он. – Надо в самом начале убрать Ленина. При живом Ленине наше дело будет провалено.

Как самую первоочередную задачу Локкарт предложил нам найти надежного соучастника, занимающего командную должность в латышской части, охранявшей Кремль.

Рекомендуя применять подкуп, Локкарт заявил, что денег на это будет сколько угодно.

Затем Локкарт предложил нам подготовить план продвижения английского экспедиционного корпуса из Мурманска и Архангельска в Москву. Он особенно упирал на то, что необходимо добиться содействия латышских стрелков, действовавших на Архангельском фронте. При этом Локкарт настойчиво рекомендовал подбирать новых надежных людей.

О планах Локкарта мы сообщили Феликсу Эдмундовичу.

Услышав от нас о намерении заговорщиков убить В. И. Ленина, Феликс Эдмундович изменился в лице. Я никогда не видел его в такой тревоге и волнении.

– Так вот что задумал господин Локкарт!

Он быстро закончил беседу, предложив нам подумать над тем, как нам связаться с командующим войсками "союзников" на севере – английским генералом Нулем.

Вместе с нами Дзержинский вышел из здания ВЧК.

– Немедленно, немедленно надо доложить Ленину о планах заговорщиков, сказал он. Сел в машину и уехал в Кремль к Владимиру Ильичу.

Основные контуры заговора Локкарта стали ясны. Но требовалось уточнить ряд других сторон этого большого коварного предприятия и подготовить условия для поимки заговорщиков с поличным. Чекистские действия принимали все более интенсивный и наступательный характер.

На совещании у Ф. Э. Дзержинского, на котором присутствовал и Я. X. Петерс, решено было познакомить Локкарта с командиром одной из латышских частей, который мог бы заинтересовать Локкарта и выполнить задание ВЧК. Выбор пал на Э. П. Берзина, командира латышского особого дивизиона, охранявшего Кремль. Я представил Берзина Локкарту и в дальнейшем присутствовал на всех их встречах. Мы понимали, что Локкарт, как профессиональный разведчик, обязательно установит наблюдение за нашими встречами с Берзиным, и делали все возможное, чтобы не раскрыть истинный смысл своих действий. Мы встречались с Берзиным только в условленных местах.

Обычно ими были Оленьи пруды и территория аттракционов парка "Сокольники". Локкарт предварительно осведомлялся о наших встречах. Делал он это с целью организации за нами слежки. Но слежка лишь подтверждала нашу "надежность" и еще больше укрепляла его доверие к нам.

Одновременно предпринимались меры, чтобы связаться с Нулем.

Мероприятия ВЧК, одобренные Ф. Э. Дзержинским, сводились к тому, чтобы проникнуть в штаб Пуля, выведать его оперативные планы и вывести отряды интервентов в такое место, где их можно было бы легко окружить и уничтожить. Связываться с Пулем непосредственно нам было рискованно. Удобнее было сделать это через Локкарта.

На очередной встрече с ним мы высказались за то, чтобы он вошел в прямой контакт с Пулем и обсудил условия перехода на сторону "союзников" отдельных подразделений латышских стрелков, могущих оказать содействие в продвижении Пуля в направлении Москвы.

Локкарт, как мы и ожидали, ответил, что он, к сожалению, встретиться с Пулем не может, и порекомендовал сделать это нам. Он изъявил готовность обеспечить нас надлежащими документами, которые дадут право беспрепятственного продвижения по территории, занятой войсками Пуля, и будут своеобразным паролем для встречи с ним. Беспокоясь за благополучный исход своего заговорщического плана, Локкарт рекомендовал нам указать в документах настоящие наши фамилии, пояснив, что они позволят нам пользоваться и военными билетами в тех случаях, когда этого потребует обстановка.

Через сутки Локкарт вручил мне документы на трех человек. Документ на мое имя сохранился в архиве. В нем сказано: предъявитель сего, Ян Вуйкис, имеет ответственное поручение от британской штаб-квартиры в России.

Прошу дать ему свободный проезд и помощь во всех отношениях. Документ подписан Локкартом и скреплен печатью английской миссии в Москве.

Однако воспользоваться полученными документами нам не пришлось. Убийство эсерами председателя Петроградской ЧК Урицкого и покушение на жизнь В. И. Ленина заставили органы ВЧК прервать дальнейшую работу по раскрытию контрреволюционного заговора и приступить к немедленной его ликвидации.

Локкарт и его сподручные были арестованы, иностранные шпионы и заговорщики разоблачены, пойманы с поличным. Они предстали перед советским судом, и о их гнусных делах и намерениях с возмущением узнали трудящиеся Советской России и всего мира. Планы врагов были вовремя сорваны.

Мы, рядовые чекисты, горды тем, что успешно выполнили задание Ф. Э. Дзержинского. Нас, преисполненных чувства долга перед революцией, не остановили ни трудности, связанные с отсутствием опыта, ни постоянная опасность быть уничтоженными врагами. Локкарт, этот матерый шпион, так и не узнал, что посвящал в свои антисоветские планы чекистов. Так просчитался Локкарт.

За выполнение боевого задания Феликс Эдмундович объявил нам благодарность.

Мой друг Ян Спрогис некоторое время после ликвидации заговора Локкарта работал в центральном аппарате ВЧК. Его боевая натура не могла привыкнуть к работе в тылу. Он настоял на отправке его на борьбу с бандитизмом на западной границе. Там, видимо, он погиб, так как никаких известий о нем я больше не получал.

П. Федотов

ПО ВОЛЕ ПАРТИИ

После победы Октябрьской революции я работал комиссаром агитотдела при Московском Совете. Весной 1918 года меня срочно вызвали во Всероссийское бюро военных комиссаров.

В узком, плохо освещенном коридоре встречаю своего старого друга Владимира Фролова. Оказалось, что нас вызвали сюда вместе. Вскоре нам сообщили, что мы назначены военными комиссарами Главного управления пограничной охраны республики и нам поручается по приказу Дзержинского ответственная и трудная работа по организации своей, красной пограничной охраны.

Немало партийных поручений довелось мне выполнять.

Пришлось пережить кровавые стычки с жандармами и погромщиками в дни первой русской революции; в окопах империалистической войны я по заданию партии распространял нелегальную литературу и вел большевистскую агитацию среди солдат 479-го пехотного Кадниковского полка; затем участвовал в московском вооруженном восстании в октябре 1917 года и, наконец, командовал тысячным отрядом рабочих при подавлении эсеровского мятежа в Калуге.

Но никогда прежде я так не волновался. Волнение это было понятно: партия поручила нам ответственное дело – организацию охраны границы первого в мире социалистического государства. Хотя кое-какой военный опыт у меня был, но я отлично понимал, что дело это новое, неизведанное. Надо было все начать сызнова. У нас не было ни людей, ни инструкций, мы знали только адрес шестиэтажного дома на Таганке, отведенного для управления.

Начали с составления воззвания. Оно гласило: "Граждане! Границу нашей республики переходят шпионы, контрабандисты, мародеры. Нужно создать пограничные войска! Пограничная охрана создается из наиболее сознательных и организованных элементов трудящихся классов.

Кто хочет вступить в погранвойска, может прийти по адресу: Москва, Таганка, дом номер..."

На следующее утро листовки с воззванием, отпечатанные в типографии большими буквами и разными шрифтами, читали москвичи на афишных тумбах, заборах, стенах домов. Трудовой народ горячо откликнулся на призыв идти в советскую погранохрану. Здание на Таганке загудело от голосов первых добровольцев. Приходили рабочие, крестьяне, солдаты – люди преимущественно молодые, но имеющие военный опыт, уже державшие в руках оружие.

Ежесуточно работала комиссия по приему. В нее входили старые большевики, направленные к нам Центральным и Московским Комитетами партии. Задача комиссии была нелегкой – по документам и личному знакомству отобрать преданных революции, подготовленных в военном деле людей.

Приходили к нам и бывшие военные царской армии, большей частью из старой пограничной охраны. Многие из них навсегда порвали с прошлым и имели заслуги перед революцией. Наиболее опытных военных специалистов, знатоков пограничной службы мы взяли работать в управление, они затем верой и правдой служили Советской Республике.

За две недели мы укомплектовали управление. По распоряжению Емельяна Ярославского нам выдали грузовую машину и два десятка письменных столов и стульев.

Приступили к формированию войск. Создали три округа. Первый – со штабом в Петрограде. Его части закрыли северо-западный район. Второму округу со штабом в Минске предназначалась охрана западного района. Охрана южной границы была возложена на третий округ со штабом в Орле. Командиры и комиссары на местах развернули работу по организации пограничной службы, выставлялись первые заставы, сторожевые посты.

Красная пограничная охрана начала жить и действовать.

С первых же дней мы поддерживали самый тесный контакт с органами ВЧК. Все наши действия и инструкции были тщательно согласованы.

За становлением погранохраны пристально следил Ф. Э. Дзержинский. Он интересовался, как идут дела по отбору людей и формированию частей, приезжал на Таганку, знакомился с первыми красными пограничниками, присутствовал на заседаниях военного совета погранохраны, часто вызывал нас к себе, в ВЧК, на Лубянку. Феликс Эдмундович всегда любил точные и прямые ответы – шла ли речь о наших неполадках, о перебоях в снабжении или о самых, казалось бы, незначительных, бытовых вопросах.

Он учил нас заботиться о людях, умело их подбирать на посты, доверять им и проверять, воспитывать исполнительность и требовать соблюдения твердой дисциплины.

Однажды, выслушав мой доклад, Феликс Эдмундович поглядел на меня своими проницательными глазами и сказал:

– Работа, вижу, идет у вас неплохо, люди на границе замечательные, в боевом деле себя не жалеют. А думали вы о том, что людей нужно поощрять?

– Думал, товарищ Дзержинский, но как? Наши возможности, вы знаете, ограниченные...

Феликс Эдмундович на мгновение задумался, потом сказал:

– Знаете что... Я сейчас позвоню во Внешторг Красину – пусть выдаст пограничникам папирос. – Помолчал и добавил: – Курево, конечно, вещь не слишком полезная, но бойцы редко бывают в тепле, не всегда сыты. В такцх условиях и папироса согреть может. Вы ведь были в окопах, знаете, что значит для солдата курево...

В тот же день мы отправили нашим пограничным частям 200 тысяч пачек папирос. А это не так уж мало, если учесть, что тогда курили одну цигарку на пятерых, а то и вовсе взамен табака пользовались сушеной травой да ольховыми листьями.

Нелегко приходилось пограничникам. Со снабжением плохо, с обмундированием и того хуже. Шинели старые, сапоги изношенные. Об единой форме нечего было и думать, не было даже звездочек на фуражках. Просто наискось пришивали красную ленту. Не хватало оружия, боеприпасов. А они требовались в первую очередь: борьба на границе не утихала.

Однажды в Оршу ворвались вооруженные шайки бандитов, грабили жителей, государственные учреждения, склады. Действовать нужно было решительно и быстро.

По приказу командования в Оршу был брошен один из лучших пограничных полков. Враг был сломлен и разбит.

На улицы города высланы патрули. В первые дни бандиты притихли, но вскоре решили помериться силами с пограничниками. Они выползли из тайных нор и били из-за угла. С помощью местных рабочих пограничникам удалось навести революционный порядок в городе и окрестностях.

Напряженная обстановка сложилась на Украине. Хорошо организованные и вооруженные местные буржуазные националисты то и дело нападали на нашу охрану в Киеве, пытались поджечь военные склады. Однажды они даже повели наступление на здание командных курсов. Ночью банды окружили казарму, зарезали часового и с громкими криками бросились на штурм. Сутки сражались курсанты с озверевшими бандитами. Стреляли из окон и с чердаков, пять раз ходили в контратаку и, несмотря на большие потери, отбросили врага.

Я и Фролов выехали в Киев. Вместе с киевскими чекистами с помощью населения нам удалось сначала обезвредить главарей, а затем разгромить и банды.

На границах Украины стычки не прекращались ни днем, ни ночью. Одна из застав держала под охраной важный перекресток дорог, контролировала лесные тропы.

Пограничники этой заставы выловили немало лазутчиков и контрабандистов. Враги решили уничтожить пограничников. Выбрав ненастный вечер, бандиты подкрались к невысокому бревенчатому домику заставы и хотели поджечь его. Бандиты рассчитывали разделаться с пограничниками, когда те будут тушить пожар.

Но враги просчитались. В домике находились начальник заставы Александр Борисов и один боец. Пограничники, услыхав шорох, насторожились. Вскоре они увидели подползавших врагов – их было шестеро. Захватив винтовки и скинув сапоги, чтобы не стучать по ступенькам и полу, пограничники поднялись по внутренней лестнице на чердак. Ждали недолго. Бандиты, прежде чем поджечь заставу, захотели проверить, нельзя ли чем-нибудь поживиться. Один из них полез на чердак. Но едва он показался в квадратном вырезе потолка, как его оглушили прикладом винтовки. Враг не успел даже крикнуть. Борисов и солдат мгновенно подхватили его и втащили наверх.

Второй бандит, заметив исчезновение дружка, полез вслед за ним. Новый удар прикладом винтовки... Два бандита очутились рядом, связанные по рукам и ногам.

Еще двоих пограничники уложили меткими выстрелами. На помощь Борисову подоспели остальные солдаты заставы. Короткая решительная схватка – и с бандитами было покончено...

Проходили дни, недели, месяцы. Все больше сплачивались и крепли пограничные войска, очищаясь от случайных людей, пополняясь коммунистами и комсомольцами.

Однажды мне позвонил Ф. Э. Дзержинский и сказал, чтобы я приехал в Кремль.

– С вами хочет поговорить Владимир Ильич Ленин, – сообщил Феликс Эдмундович. – Ильич желает убедиться, как выполняется Декрет Совнаркома об учреждении пограничной охраны [Декрет Совнаркома об учреждении пограничной охраны был подписан В. И. Лениным 28 мая 1918 года].

Ленина я увидел впервые в апреле 1917 года на Финляндском вокзале в Петрограде, когда он с броневика произносил свою знаменитую речь.

После этого я много раз видел Владимира Ильича на митингах. Но счастье беседовать с Лениным выпало мне впервые.

В кабинете Владимира Ильича в это время находился Феликс Эдмундович. Он и начал разговор, представив меня.

Ленин вышел из-за стола мне навстречу. Ильич еще не совсем поправился после тяжелого ранения, лицо у него было бледное, усталое, но глаза светились теплотой. Он поздоровался со мной, предложил сесть и сразу же оживленно начал разговор:

– Рассказывайте, товарищ пограничник, как идет у вас служба, как границу охраняете.

Прежде всего я по карте и схеме познакомил Владимира Ильича со структурой погранохраны. Затем кратко доложил о работе Главного управления, о подборе командиров и комиссаров, о первых успехах в охране границ, о жестокой борьбе, которую приходится вести пограничникам с бандитами, шпионами, диверсантами и контрабандистами, о трудностях в снабжении обмундированием и оружием.

Слушая меня, Владимир Ильич делал какие-то пометки. Когда я кончил доклад, похвалил за первые успешные шаги в охране государственных границ, посоветовал больше уделять внимания подготовке нового командного состава.

– Нам не одно десятилетие придется охранять границу от происков буржуазии, – говорил Ленин. – Для этого нужны хорошо подготовленные, образованные командиры. Берегите людей, заботьтесь о них... Охрана границ – дело большой государственной важности. Что касается испытываемых вами трудностей с транспортом, обмундированием и боеприпасами, – продолжал Владимир Ильич, – то это общая наша беда. Но мы всегда будем держать вас в поле зрения и помогать чем можем.

При этом В. И. Ленин распорядился выделить нам десять грузовиков и две легковые машины, несколько тысяч винтовок, боеприпасы и новое обмундирование для курсантов школы.

Пожимая на прощание руку, Ленин пожелал пограничникам успехов в охране и защите границ республики.

Трудно передать чувства, которые охватили меня в тот момент, когда я уходил от Владимира Ильича. Я был рад и горд тем, что великий вождь, при всей его огромной занятости, нашел время поговорить со мной, внимательно, поотечески выслушать, как живут и борются наши пограничники. Хотелось эту ленинскую теплоту донести до сердца каждого бойца на границе, рассказать о том, что Ленин помнит и заботится о них.

Пограничники всегда ощущали неустанную заботу большевистской партии, рабоче-крестьянского правительства, В. И. Ленина и Ф. Э. Дзержинского. В ответ на это они еще крепче сплачивали свои ряды, самоотверженно несли свою трудную и опасную службу. Немало славных страниц вписали пограничные части в историю гражданской войны. 11-й и 12-й стрелковые пограничные полки были отправлены в район городов Фастов – Белая Церковь – ст. Мотовиловка для очистки этих мест от петлюровских банд. Боевую задачу полки выполнили блестяще.

Воины-пограничники проявили при этом не только высокие боевые качества, но и революционную сознательность.

При занятии ст. Мотовиловка небольшая часть 12-го полка при поддержке бронепоезда в течение трех часов вела ожесточенный бой с превосходящими во много раз силами бандитов. В результате боя противник был разбит, нами захвачено 10 пулеметов. В другое время 11-й и 12-й пограничные полки первыми ворвались в Киев во время боев с армией гетмана Скоропадского. Неувядаемой славой покрыли свои знамена 5-й и 6-й пограничные полки, участвуя в 1919 году в боях против армии Юденича и БулакБулаховича на эстонском фронте. В то время я уже был комиссаром 10-й стрелковой дивизии, в состав которой входили эти полки. С геройской отвагой шли они в атаку. Враг был разгромлен. На поле боя осталось много оружия, а на полустанке под Псковом – два вражеских бронепоезда.

После гражданской войны первые советские пограничники вместе с частями Красной Армии, закаленными в боях, стали крепчайшим костяком тех частей и соединений, которые многие годы охраняли границы первого в мире социалистического государства. Сейчас им выросла достойная смена. Дети и внуки первых пограничников с той же решимостью охраняют родную землю. Прекрасно экипированные, вооруженные новейшим оружием, они продолжают и умножают славные боевые традиции тех, кто в первые годы Советской власти с беззаветной храбростью бился с врагом, выполняя волю родной Коммунистической партии.

А. Носков

НЕУДАВШАЯСЯ ПРОВОКАЦИЯ МАКСИМАЛИСТОВ

[Мелкобуржуазная, близкая анархистам группа, возникшая в партии эсеров в 1904 году]

О годы гражданской войны и иностранной военной интервенции максималисты и анархисты вместе с меньшевиками и эсерами боролись против Советской власти, лицемерно прикрываясь якобы заботой о защите интересов трудящихся масс.

Действуя заодно с контрреволюцией и часто выполняя ее прямые задания, максималисты и анархисты, а равно их меньшевистские и эсеровские собратья в целях подрыва Советской власти не стеснялись никакими средствами борьбы. Они использовали и террор, и экспроприацию.

29 августа 1919 года в Туле, на Веневской улице, было совершено вооруженное нападение на кассира патронного завода, везшего из Госбанка деньги для выплаты зарплаты рабочим. Был убит кучер и ранены кассир и красноармеец. Захватив около трех с половиной миллионов рублей, грабители скрылись.

Этот бандитский налет был произведен по наводке максималистов с патронного завода. В нем участвовали четыре максималиста и два анархиста. Главарем шайки был И. А. Петраков – максималист, московский булочник.

Лидеры максималистов, в том числе и подвизавшиеся среди пищевиков страны, кто прямо, кто косвенно, находились в связи с "тульским эксом". Большая часть награбленных средств перекочевала в Москву в распоряжение максималистских организаций. Все захваченные деньги участники грабежа разделили на восемь частей: шесть из них взяли максималисты, две анархисты.

Вскоре участники вооруженного нападения в Туле были арестованы и преданы суду, за исключением Петракова, скрывшегося от ареста. Следствие по этому делу обнаружило нити, тянувшиеся к московским максималистам и к контрреволюционной банде, которая произвела взрыв здания Московского комитета большевиков в Леоптьевском переулке. Напав на след, Всероссийская и Московская чрезвычайные комиссии в начале декабря 1919 года арестовали большую группу максималистов, в той или иной степени причастных к контрреволюционным действиям. (В дальнейшем этим делом занималась МЧК.)

Вожаки максималистов, оставшиеся на воле, заодно с анархистами начали мутить рабочих Москвы, призывая их к выступлению против Советской власти, в защиту своих арестованных единомышленников.

На другой день после арестов рано утром они собрали в клубе пищевиков, на Тверской улице, 34, свыше 200 рабочих и открыли митинг по поводу якобы незаконного ареста "заслуженных революционеров".

Кроме пищевиков на митинге присутствовали небольшие группы рабочих завода "Дукс", Александровских железнодорожных мастерских, "Трехгорной мануфактуры", завода бывш. Гужона, печатники и сторонники максималистов с некоторых других московских предприятий, кроме себя, никого не представлявшие.

Поскольку наши противники собрали целый митинг и прилагали усилия, чтобы взбудоражить рабочих, мы, руководители союза пищевиков, по договоренности с Московским комитетом РКП (б) тоже отправились на этот митинг.

Среди нас, большевиков, кроме меня – председателя союза, были Ф. М. Морозов, Д. К. Дригалин, А. М. Кудрявцева, П. Г. Бобыльков, Д. К. Панарин и еще кое-кто из товарищей.

В нашу задачу входило разоблачить в глазах собравшихся контрреволюционное нутро максималистов и объяснить, что МЧК при аресте максималистов, как и во всех подобных случаях, исходит только из степени виновности людей перед революцией. Причем ни максималистам, пи анархистам, как и меньшевикам и эсерам, из этого революционного правила не делается исключения. Всякий, поднявший руку на Советскую власть, получит по заслугам, а тот, кто лишен свободы ошибочно, будет освобожден без какого-либо ущерба.

Политический бой с максималистами и анархистами продолжался почти весь день. С их стороны главными ораторами были члены центрального совета и другие вожаки, главным образом интеллигенты. На нашей стороне кроме нас, коммунистов-пищевиков, выступал П. Г. Смидович как представитель Московского комитета партии, правда вскоре уехавший по срочному вызову.

Опираясь на специально подобранный состав митинга, максималисты хотели во что бы то ни стало протащить резолюцию, в которой осуждалась Советская власть и всячески поносилась ЧК за то, что посмела арестовать главарей максимализма, невинных, как голубица.

В резолюции выдвигались и другие политические требования, как, например, включение в состав правительства представителей социалистических партий, находящихся в оппозиции, освобождение арестованных социалистов, независимо от причин ареста, отказ от красного террора, проводившегося Советской властью в качестве ответной меры против белого террора, и т. п. Причем, нисколько не осуждая террористические акты в отношении руководителей Коммунистической партии и Советского правительства, наши противники требовали не применять смертной казни к главарям контрреволюции.

Мы добивались отклонения их резолюции и предлагали выбрать комиссию, чтобы послать ее в МЧК для ознакомления с причинами ареста максималистов и о результатах доложить митингу. Отстаивая такое предложение, коммунисты исходили из того, что большинство участников митинга введено в заблуждение и что они, рассуждая не предвзято, а по-честному, согласятся с разумным предложением – вначале выяснить обстоятельства дела, а потом уже принимать решение.