Текст книги "Особое задание (сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

С докладом о создании государственного фонда редкостных смычковых инструментов выступил В. Л. Кубацкий.

Касаясь исторической стороны вопроса, докладчик отметил:

– Еще в начале восемнадцатого века из Италии – колыбели музыкальных шедевров – были вывезены многие ценнейшие инструменты. Скупали их англичане для перепродажи всему миру и русские баре для потехи. Было время, когда любой помещик гордился наравне со сбруей скрипками Страдивариуса, Амати или Гварнери. В последующие годы за уникальными музыкальными инструментами рьяно охотятся американские миллионеры. Они щедро платят за каждый инструмент и заметно опустошили западные страны. Теперь эти дельцы протягивают свои щупальца к нам... Мы не можем допустить утечки шедевроз музыкального искусства из страны, – сказал в заключенно оратор.

Было принято решение немедленно приступить к национализации уникальных музыкальных инструментов и созданию государственного фонда.

"Пусть шедевры Страдивариуса, Амати, Гварнери и других великих мастеров поют народу, прославляя вместе с тем имена своих искусных, усердных ж преданных творцов" [Луначарский А. В. В мире музыки. Статьи и речи. М., 1958, с, 475], – писал А. В. Луначарский.

Для выполнения решения по предложению Луначарского была создана комиссия в составе В. Л. Кубацкого от Наркомпроса и А. Н. Прокофьева от ВЧК.

Выбор кандидатов в комиссию был не случаен.

Виктор Львович Кубацкий – разносторонне образованный, одаренный виолончелист, знаток музыкальных инструментов. С 1914 года он выступал солистом Большого театра. С первых дней революции Виктор Львович становится инициатором и энтузиастом демократизации искусства, вывода его из небольших камерных залов, посещавшихся узким кругом избранной публики, в широкие народные аудитории. Будучи заведующим музыкальной частью Большого театра, он многое сделал для создания симфонического оркестра театра и Бетховенского зала для камерных концертов. Его хорошо знал и ценил А. В. Луначарский.

Андрей Никитович Прокофьев – кадровый рабочий, активный участник революции 1905 – 1907 годов, подвергался репрессиям царских властей. В дни октябрьского вооруженного восстания был в первых рядах борцов, штурмовавших Зимний дворец. С оружием в руках защищал молодую Советскую власть, имел несколько пулевых и сабельных ранений. Затем был отозван на работу в МЧК.

– Вам, Андрей Никитович, – напутствовал Прокофьева Дзержинский, поручается интересное и большой государственной важности дело. Каждый найденный вами уникальный музыкальный инструмент явится для Советской Республики ценнейшим приобретением. От этого во многом будет зависеть развитие советского музыкального искусства. Наши потомки будут благодарны нам за каждый спасенный шедевр.

Учтите еще вот что, – продолжал Феликс Эдмундозич, – изъятие этих ценностей – работа деликатная. Владельцам нелегко будет расставаться с ними. От вас потребуется максимум такта, тонкий подход. Успех будет зависеть от предварительного изучения: что представляет собой владелец, его отношение к музыкальному искусству, патриотические чувства. Малейший нажим и тем более грубость недопустимы.

Представляя кандидатуру Прокофьева в комиссию, Луначарский доложил, что Дзержинский высокого мнения об Андрее Никитовиче и считает, что он наилучшим образом выполнит работу по розыску и изъятию ценных музыкальных инструментов.

Вот как отзывается о чекисте Прокофьеве В. Л. Кубацкий:

"Узнав, что мне придется работать вместе с чекистом, я был немало удивлен. Во-первых, мне было непонятно, почему к работе, связанной с музыкальными инструментами, привлекаются люди, не имеющие прямого отношения к искусству. Во-вторых, мне, не искушенному в политике интеллигенту, сотрудники ЧК представлялись людьми суровыми, прямолинейными, занятыми только борьбой с контрреволюцией, тогда как для работы, связанной с музыкальным искусством, нужны люди иного склада.

Мое наивное мнение о работниках органов пролетарской диктатуры рассеялось с самого начала совместной работы с Андреем Никитовичем. При первой встрече предо мной предстал стройный, подтянутый, выше среднего роста, молодой человек, одетый в кожаную куртку и кожаную фуражку со звездой, с правильным, несколько удлиненным лицом. Большие карие глаза вдохновенно смотрели из-под густых бровей. Эти пока только внешние черты вызвали у меня симпатию к нему. Когда же мы заговорили с ним о предстоящей работе, я увидел, что это человек бывалый, знающий, обладает большим жизненным опытом и умеет располагать к себе людей. Между нами сразу установились хорошие деловые отношения, которые как нельзя более благотворно сказались на результатах работы.

"Однако же умеет Дзержинский подбирать людей", – подумал я тогда, имея в виду Прокофьева".

Приступая к исполнению своих обязанностей, члены комиссии натолкнулись на целый ряд трудностей: они не были освобождены от своих прямых служебных обязанностей, новым делом приходилось заниматься урывками, в свободное время, не было транспорта и денежных средств. Но главная трудность состояла в розыске цепных музыкальных инструментов.

"Вот тут-то я еще раз убедился в целесообразности привлечения к сбору уникальных музыкальных инструментов чекистов, – рассказывает В. Л. Кубацкий. – Используя свой чекистский опыт и опираясь на Московскую чрезвычайную комиссию, А. Н. Прокофьев устанавливал не только лиц, у которых находятся инструменты, но и места их хранения или укрытия, а также то, кому они переданы или проданы. Я всегда поражался всесторонней осведомленности Прокофьева о родословной и продвижениях по служебной лестнице держателей музыкальных ценностей.

Такие сведения давали нам возможность конкретно и целенаправленно вести разговор с интересующими нас лицами, изобличать злостных укрывателей и расхитителей принадлежащих народу культурных ценностей".

Посещение квартир владельцев уникальных музыкальных инструментов и реквизиция ценностей осуществлялись членами комиссии в присутствии понятых из числа соседей или дворников. Хозяевам предъявлялись документы, подтверждающие право на изъятие музыкальных инструментов, и начинался разговор о целях и задачах Советской власти в области культуры и музыкального искусства, о необходимости собрать уникальные инструменты в специальном государственном фонде. Некоторые владельцы инструментов охотно передавали их в распоряжение государства и желали успехов в развитии музыкальной культуры. Иногда при этом они сообщали новые, неизвестные комиссии адреса держателей редких музыкальных инструментов.

Изъятые предметы тщательно осматривались, определялись их качества, историческая ценность и делалась подробная опись. Затем составлялся акт реквизиции, который подписывался всеми присутствовавшими.

Вот как происходила, например, национализация смычковых инструментов у бывшего графа Зубова. Когда члены комиссии и понятые явились к нему в особняк, предъявили полномочия и объяснили цель прихода, граф, совершенно седой и дряхлый старик, спросил, кто и где на этих инструментах будет играть. Ему ответили, что инструменты будут переданы в государственный фонд и ими будут пользоваться талантливые музыканты для выступлений перед массовой народной аудиторией. После этого он удалился в свои покои и долго не возвращался. Казалось, что он больше не вернется. Как вдруг распахнулись двери, и он предстал перед нами облаченный в парадный мундир, со всеми регалиями. На вытянутых руках, как святую реликвию, он нес скрипку. Две другие скрипки нес придворный.

Торжественно передавая нам скрипки, он взволнованно сказал:

– Я с радостью вручаю вам эти ценнейшие инструменты. Пусть они звучат в народных аудиториях и прославляют русскую классическую музыку.

"Принимая от него скрипки, – вспоминает В. Л. Кубацкий, – я взглянул на комиссара ВЧК и был до крайности сконфужен: у него на глазах блестели слезы. "Да, так может переживать только человек с большой душой и мягким сердцем", – подумал я".

Инструменты, переданные комиссии графом Зубовым, представляли собой скрипки Гварнери, изготовления 1600 года, Амати – 1629 года и Страдивариуса – 1707 года.

Это были отлично сохранившиеся инструменты гениальных мастеров. Разные коллекционеры и спекулянты предлагали за них колоссальные деньги. Однако граф не продал инструменты, а передал их в распоряжение государства.

Далеко не все владельцы инструментов следовали примеру графа Зубова. Нередко членам комиссии приходилось долго доказывать и убеждать, прежде чем владельцы соглашались передать инструменты в пользу народа. Если же никакие доводы не помогали, в дело вступал Прокофьев. Его чекистская форма с красной звездой, а также удостоверение личности с крупными буквами МЧК сразу оказывали нужное воздействие на упорствующих.

Целый ряд уникальных музыкальных инструментов мы реквизировали в доме крупного московского капиталиста Р. Живаго. Сам хозяин сбежал, а инструменты тщательно спрятал в надежде, что вернется. Оставшиеся родственники старались ввести членов комиссии в заблуждение, заявляя, что инструментов в доме нет. И все же после долгих поисков инструменты были найдены.

После Москвы такую же работу по конфискации уникальных музыкальных инструментов решено было провести в Петрограде. Здесь Прокофьев и Кубацкий случайно встретились с Ф. Э. Дзержинским, только что приехавшим в Петроград.

"Вместе с Прокофьевым, – вспоминает В. Л. Кубацкий, – мы решили зайти в Петроградскую чрезвычайную комиссию, чтобы установить с ней контакт и заручиться ее поддержкой в поисках музыкальных инструментов. В бюро пропусков на Гороховой улице, 2, мы стали в очередь за пропусками. Каково же было наше удивление, когда за нами в очередь встал Дзержинский.

– Феликс Эдмундович, вас, председателя ВЧК, пропустят без пропуска...

– Могут пропустить, а могут и не пропустить. Существуют правила, которые в равной мере распространяются на всех.

Получив пропуска, мы поднялись на второй этаж и зашли в кабинет председателя Петроградской ЧК. Почти вслед за нами туда вошел и Дзержинский.

Руководитель Петроградской чрезвычайной комиссии вначале к нашей миссии отнесся скептически.

– Вряд ли что у вас выйдет, – сказал он. – Держатели ценнейших музыкальных инструментов не дураки. Они примут все меры, чтобы с ними не расставаться и получить за них солидный куш.

– Вы напрасно так говорите, – тактично возразил ему Дзержинский. Московские владельцы уникальных инструментов тоже знали им цену и не скупились в ухищрениях, чтобы их утаить. Однако инструменты были обнаружены и изъяты. А некоторые отдали их добровольно.

При этом Феликс Эдмундович попросил Прокофьева поделиться опытом нашей работы в Москве.

После этого петроградские чекисты поверили в реальность задуманного предприятия и обещали всемерное содействие и помощь".

Еще в Москве комиссии стало известно, что в Петрограде уникальная скрипка имеется у реакционно настроенного бывшего адмирала Кашерининова. Ему и решили нанести свой первый визит. С трудом члены комиссии проникли в дом адмирала, похожий на крепость.

Хозяин, с седой окладистой бородой, полулежал на огромной двуспальной кровати, заваленной грудой одеял, подушек, шуб и пледов. В гостиной на рояле лежали два скрипичных футляра и стоял графин с замерзшей водой, Прокофьев объяснил цель нашего прихода и предъявил документы. Старик со злостью произнес:

– Вы, господа большевики, за скрипками пришли...

А что вы в них понимаете?.. Вон на рояле у меня лежат два футляра. В одной из них Страдивариус, а в другой Самовариус. Ну-ка, определите их!

Кубацкий открыл футляр, взял скрипку. Она оказалась произведением Страдивариуса, подлинным шедевром.

– С вашего разрешения, эту скрипку мы возьмем в коллекцию, а другую оставим вам.

Адмирал переменился в лице и злобно произнес:

– Добрались-таки... Добрались...

В процессе поисков и сбора музыкальных шедевров комиссией были вскрыты вопиющие факты расхищения и варварского обращения с художественными ценностями.

Так, коллекция уникальных музыкальных инструментов известного московского богача Живаго по завещанию предназначалась для продажи в Америку за несколько миллиопов рублей. Из коллекции графа Юсупова, насчитывавшей 17 уникумов, в наличии оказалось лишь четыре.

Остальные были похищены или проданы за границу.

Виолончель Страдивариуса (лучшее его создание), принадлежавшая сенатору Марковичу, после его смерти была замурована наследниками в стене квартиры родственников, проживавших в Петрограде.

При розыске скрипки Гварнери, принадлежавшей бывшим владельцам фирмы "Лемберг и Лекас", выяснилось, что хозяева фирмы передали редкие музыкальные инструменты доверенным служащим фирмы с целью продажи их на "черном" рынке. Скрипка Гварнери была найдена у бывшего заведующего фирмой, а два альта того же мастера, считавшиеся одними из лучших его творений, обнаружены у бывшего служащего фирмы.

Во время работы по розыску и изъятию музыкальных инструментов в центральной части России выяснилось, что местами наибольшего сосредоточения культурных ценностей и переправки их за границу являются Крым и Одесса. Поэтому решено было направить реквизиционную комиссию на юг России. Комиссию возглавил В. Л. Кубацкий. Вместе с комиссией был командирован квартет имени Страдивариуса.

Целью поездки квартета была популяризация классической музыки среди трудящихся. Предполагалось такжо, что концерты будут способствовать успешной работе комиссии по сбору инструментов.

Для выполнения этого мероприятия потребовался отдельный железнодорожный вагон. Получить вагон в условиях гражданской войны и разрухи на транспорте было делом нелегким. Представитель МЧК А. Н. Прокофьев, занимавшийся организацией поездки, по совету Ф. Э. Дзержинского обратился с просьбой о получении вагона в Совет Народных Комиссаров. Придавая важное значение развитию в стране музыкального искусства, Владимир Ильич распорядился удовлетворить просьбу комиссии.

8 мая 1920 года он написал заместителю наркома путей сообщения В. М. Свердлову следующую записку:

Тов. Свердлову.

Прошу предоставить т-щу Прокофьеву, подателю настоящей записки, 1 вагон (классный) для поездки в Одессу и обратно.

Пр. СНК В. Ульянов (Ленин) [О Владимире Ильиче Ленине. Воспоминания. 1900 – 1922 годы. М., 1963, с. 396].

Во время сборов комиссии в путь А. Н. Прокофьев получил новое, более ответственное поручение: его направили в тыл врага со специальным заданием. По предложению Дзержинского вместо Прокофьева в состав комиссии был введен оперативный комиссар МЧК В. П. Дементьев.

По словам Кубацкого, Дементьев оказался достойным заместителем Прокофьева. Он отличался исключительной смелостью и находчивостью. Поезда, к которым прицепляли вагоп с музыкантами, по пути в Одессу и Крым не раз подвергались бандитским налетам. Безупречно владея пулеметом и личным оружием, Дементьев не только обеспечивал безопасность своего вагона, но и принимал участие в обороне поездов. Куда бы комиссия ни приезжала, он прежде всего связывался в местными органами ЧК и с их помощью обеспечивал розыск и реквизицию музыкальных инструментов. Дементьев всегда был необычайно скромен, спокоен и деловит.

Перед выездом из Москвы комиссия была снабжена вескими документами. В мандате от 1 декабря 1920 года, скрепленном печатями Наркомпроса и ВЧК и подписанном А. В. Луначарским и Ф. Э. Дзержинским, было сказано, что органы местных ЧК, ревкомы, военные власти и железнодорожная администрация обязаны "оказывать тт. Кубацкому и Дементьеву всяческое содействие".

Местные органы власти, особенно чекистские органы, предупрежденные Ф. Э. Дзержинским, делали все возможное, чтобы обеспечить успех работы комиссии на юге. Об этом наглядно свидетельствует предписание Особого отдела ВЧК на побережье Черного и Каспийского морей от 25 декабря 1920 года. В предписании предлагалось "всем властям Крыма оказывать реальное содействие компссару т. Кубацкому в деле национализации научно-художественного достояния народа". В распоряжение комиссии Особым отделом были выделены легковой автомобиль "кейс" за No 1608 и грузовая машина "ФВД" No 13876, а также вооруженная охрана "из самых сознательных, дисциплинированных товарищей коммунистов". Комиссия имела право "беспрепятственного проезда" в любой район Крыма.

Помимо повседневной работы по розыску и изъятию уникальных инструментов почти ежедневно устраивались музыкальные концерты в театрах, народных домах. Перед началом концертов с речью выступал Кубацкий. Он рассказывал о состоянии и перспективах развития советского музыкального искусства, призывал слушателей к содействию работе комиссии.

Поездка комиссии в Одессу и Крым закончилась успешно. Это было одно из первых турне советского музыкального коллектива по стране. Концерты проводились в воинских частях, на заводах и фабриках, на железнодорожных вокзалах – и всюду проходили при переполненных аудиториях. В суровых условиях гражданской войны музыка поддерживала людей, помогала им жить.

О значении этих музыкальных концертов свидетельствует такой случай, рассказанный В. Л. Кубацким:

"По пути на юг мы дали концерт на вокзале станции Грязи, где в ожидании поездов скопилась масса пассажиров. Несмотря на вокзальные условия, усталость и изнуренность, люди слушали музыку с большим вниманием.

После концерта нас окружили слушатели, и тут произошел интересный разговор. Один из пассажиров спросил:

– Как совместить такую чудесную музыку, прекрасное исполнение с окружающей обстановкой – война, кровь, разруха, голод, вши?..

Ему отвечал другой пассажир.

– Проникновенная музыка, – сказал он, – облегчает страдания и зовет людей к тому прекрасному будущему, которое неизбежно наступит после победы трудового народа".

Эти отзывы простых людей о концерте, их внимание и интерес к музыке были лучшей наградой комиссии и музыкантам за их труд.

За время командировки на юг были спасены десятки инструментов от неминуемой "утечки" за границу.

Еще осенью 1919 года, после работы реквизиционной комиссии в центральной России, была образована единственная в мире Государственная коллекция уникальных музыкальных инструментов. В нее вошло более ста смычковых инструментов выдающихся мастеров. После поездки на юг коллекция пополнилась значительным количеством редких музыкальных инструментов.

В 1920 году на ее основе был создан государственный квартет имени Страдивариуса, который сыграл огромную роль в ознакомлении широких масс трудящихся с серьезной камерной музыкой. Популярность квартета была особенно велика среди трудящихся столицы. По мнению А. В. Луначарского, концерты квартета в превосходном исполнении на совершенных инструментах из Госколлекции были "необходимым элементом московской музыкальной жизни" ["Известия", 1923, 15 марта, с. 4].

Важным событием в деятельности квартета имени Страдивариуса стало его участие в юбилейном концерте в честь 50-летия Владимира Ильича Ленина 23 апреля 1920 года. Известно, что в этот день Московский комитет партии собрал партийный актив столицы и устроил "коммунистический вечер", на котором с яркими речами о жизни и деятельности В. И. Ленина выступили А. М. Горький, А. В. Луначарский и другие. Владимир Ильич отказался присутствовать на вечере, потому что не хотел слушать похвальных речей в свой адрес, но, узнав, что будет камерный концерт, он приехал к началу концерта, чтобы послушать музыку, которую страстно любил. Собравшиеся тепло встретили Ильича и попросили его выступить.

В своей краткой речи Владимир Ильич говорил о том, как опасно головокружение от успехов, что в истории не раз терпели поражение те партии, которые зазнавались.

Предостерегая партию от опасности зазнайства, Ленин выразил уверенность, что большевики никогда не окажутся в положении зазнавшейся партии.

После концерта Владимир Ильич беседовал с артистами квартета и интересовался историей его создания. Он одобрил работу по собиранию культурных ценностей и организации фонда уникальных музыкальных инструментов.

Все годы своего существования Госколлекция служила и поныне служит тем живым источником, который дает возможность талантливым исполнителям извлекать из ее бесценных инструментов чудодейственные звуки. На этих инструментах играют лучшие музыканты страны. Коллекция способствует развитию советского музыкального искусства и выдвижению советских музыкантов в первые ряды на мировой концертной эстраде.

В. Людмирский

ТРАНЗИТНЫЙ ПОСТ

В 1921 году меня, молодого командира Красной Армии, вызвали в Особый отдел ВЧК Киевского военного округа и назначили начальником транзитного поста Особого отдела при станции Киев-1-Пассажирский.

Никакого опыта чекистской работы у меня и у моих помощников не было. Мы умели обращаться с различными видами оружия, ходить в атаки, держать оборону. Теперь нам предстояло вести борьбу на новом фронте – вылавливать и обезвреживать тайных, замаскированных врагов.

После гражданской войны крупные железнодорожные узлы были местами скопления большой массы передвигающихся людей. Среди пассажиров нередко скрывались шпионы, белогвардейцы, бандиты и обыкновенное жулье.

В задачи нашего поста входили проверка пассажиров, едущих в сторону границы, бдительное наблюдение за передвижением людей и выявление среди них тех, кто своими действиями пытался подрывать устои молодой Советской власти. Расскажу о некоторых эпизодах из практики чекистской работы транзитного поста.

ДВА ТЕЛЕГРАФИСТА

Панская Польша и после мирного договора, заключенного в марте 1921 года, продолжала оставаться одним из основных плацдармов для переброски к нам белогвардейцев.

Однажды в Киев поступило сообщение о нападения на ехавшего по делам в Одессу торгового представителя одного из европейских государств. Неподалеку от небольшой станции кто-то стоп-краном остановил поезд. В двухместное купе международного вагона, в котором ехал торговый представитель, ворвались двое мужчин. Они оглушили иностранца и скрылись. Из вещей и ценностей ничего похищено не было.

Группа чекистов, руководимая опытным оперативным работником Авксентьевым, на паровозе помчалась к месту происшествия.

Прибыв туда, мы стали тщательно осматривать полотно.

– М-да, – недовольно хмыкнул Авксентьев, – сложная картина.

На песке осталось много следов от сапог и ботинок – это паровозная бригада и охрана бегали, пока здесь стоял поезд.

– Есть, нашел! – вдруг крикнул один из работников.

На склоне высокой песчаной насыпи ясно виднелись следы нескольких человек. Следы вели к тропинке, уходящей в дубовую рощу.

– Да, – согласился Авксентьев, – это, очевидно, то, что нам нужно.

Мы прошли в рощу. На полянке было много свежих следов от колес. Пока мы осматривали отпечатки, появились двое крестьян. Остановившись невдалеке, они с любопытством рассматривали нас. Потом пожилой, седоусый подошел поближе и спросил, приветливо дотронувшись рукой до шапки:

– Откуда будете, товарищи?

– ЧК, – коротко и не без важности бросил чекист.

– А-а, – с уважением протянул крестьянин. – Так вы, наверное, тачанкой интересуетесь?

– Какой тачанкой? – насторожился Авксентьев.

– А что тут стояла, когда поезд задержали.

И крестьянин подробно рассказал, как трое мужчин прибежали от поезда в рощу, вскочили на ожидавшую их тачанку.

Расспросив крестьян, как выглядели мужчины, во что были одеты, какие были у них лошади, Авксентьев поблагодарил наших неожиданных помощников. Направив нескольких чекистов по следу, он приказал остальным ехать на станцию.

В телеграфной около аппарата Морзе сидел пожилой телеграфист в старой форменной фуражке. Испуганно посмотрев на вошедших, он прервал работу.

– Соединитесь с Киевом, – приказал Авксентьев.

Телеграфист безмолвно подчинился.

– Готово, – сказал он, поработав ключом.

– Передавайте: старшему смены Савельеву, запятая, клиенты направились юго-западу от станции...

Прохаживаясь по комнате, Авксентьев прислушивался к прерывистому писку ключа.

– Передали?

– Так точно!

– Дословно?

– Конечно!

Авксентьев шагнул к аппарату и схватил телеграфную ленту.

– Ты что передаешь? – закричал он.

– Клиенты направились... ю-ю-юго-западу от станции, – заикаясь, пролепетал побледневший телеграфист.

– А на ленте что? Клиенты направились северо-востоку от станции. Северо-востоку, а не юго-западу. Думаешь, на простачков напал?

– Я ошибся, – начал оправдываться телеграфист.

– Хороша ошибка! – усмехнулся Авксентьев, пряча ленту в планшет. Собирайся! В ЧК расскажешь все...

– Все, все расскажу, – испуганно заговорил телеграфист. – Меня заставили. Мне угрожали.

Авксентьев сел к аппарату и заработал ключом. Телеграфист с изумлением уставился на него.

– Он сам телеграфист, – усмехнулся один из нас, – а ты вздумал его дурачить.

Телеграфист рассказал все, что знал о банде.

Вскоре она была ликвидирована.

СЕКРЕТАРЬ-МАШИНИСТКА

В тот день по транзитному посту дежурил оперативный контролер Иван Русланов, волжанин, бывший военный матрос. Всегда подтянутый, аккуратный, он очень добросовестно относился к своим обязанностям.

В дверь постучали. Русланов отложил в сторону бумаги.

– Да-да, пожалуйста!

В комнату вошла женщина лет тридцати, в военной шинели и сапогах.

– Слушаю вас, – сказал Русланов и пригласил ее сесть.

– Мне сказали, – проговорила немного дрожащим голосом женщина, присаживаясь, – что необходимо ваше разрешение на приобретение железнодорожного билета.

Вот мои документы.

Иван взял воинский литер (документ финорганов для получения железнодорожного билета), командировочное предписание.

"Что-то не похожа она на военнослужащую, – подумал Русланов, – ишь какая холеная да упитанная".

Он внимательно прочитал документы.

"Сотрудница штаба дивизии имени Чапаева Смирнова Вера Ивановна направляется по служебным делам... Требование. Форма No 1"...

Вроде документы в порядке. Угловой штамп и гербовая печать. Все как положено. Но что-то заставило Русланова усомниться. И он спросил женщину:

– Давно вы служите в армии?

– Давно, – ответила Смирнова.

– И все в штабе Чапаевской?

– Да.

– И все в должности сотрудницы?

– Да.

– А как это понимать – сотрудница? Какая? Поточнее.

– Я, – на мгновение запнулась Смирнова, – я секретарь-машинистка.

– Так, так. А на каких марках работаете?

– Как это на каких? – спросила Смирнова.

– Ну, на "ундервуде" или "ремингтоне"?

– На любых.

– Очень хорошо, – проговорил Русланов и подумал:

"Волнуется. Что-то тут нечисто".

– А для чего вы едете за границу?

Смирнова с удивлением посмотрела на дежурного, но быстро взяла себя в руки.

– С чего это вы взяли? – чуть-чуть помедлив, спросила она.

– У вас же в командировке проставлен пункт назначения. А он находится на границе.

– Так это же на границе, а не за границей, – засмеялась женщина. – Это поручение начальника штаба. И надеюсь, вы не потребуете, чтобы я вам разглашала военную тайну?

– Вот как? – поднял брови Русланов. – А где расположен штадив, вы знаете?

– Что? – не поняла Смирнова.

– Штадив, говорю, – повторил Русланов.

Женщина молчала.

– Говорите, давно там работаете, а не знаете, что это штаб дивизии так называется.

– Ах вот вы о чем, – нервно рассмеялась женщина. – Я вас не поняла. Конечно, я знаю, где находится наш штадив. Он расположен...

Через открытое окошечко, затянутое легкой занавеской, я внимательно слушал этот разговор в соседней комнате.

Русланов оставил бойца в дежурной комнате, зашел ко мне и положил на стол документы Смирновой.

– Подозрительная личность. В ответах путается.

Прошу ознакомиться.

– Пригласите ее сюда, – сказал я, просматривая документы.

Женщина вошла, села около стола. Были заметны ее усилия казаться спокойной. Вслед за ней боец Соловьев внес пишущую машинку, поставил на стол.

– А это зачем? – "удивился" я.

– Гражданка Смирнова, – пояснил Русланов, – машинистка. Вот мы и попросим ее напечатать кое-что. Кстати, у нас есть срочная работа.

– Ну что ж, давайте, – согласился я.

Как только женщина села за машинку, стало ясно, что обращаться с ней она не умеет.

– А говорите, работаете секретарем-машинисткой, – с упреком сказал Русланов.

Я наблюдал за ее неумелыми движениями и мучительно припоминал, где я мог ее видеть. Очень уж знакомым показалось мне лицо женщины.

Но вот Смирнова откинула прядь волос со лба и беспомощно опустила руки, пытаясь кокетливо улыбнуться.

И вдруг я вспомнил: здесь же, в Киеве, еще до революции.

– Вы киевлянка? – спросил я ее.

– Не-е-т, – неуверенно протянула женщина.

– Точно? – переспросил я.

– Да.

Некоторое время я молча рассматривал женщину. Она еще больше разволновалась.

– Не понимаю, что это все значит? Я пришла сюда за разрешением на билет, а мне устраивают допрос. Вот же мои документы. Разве они не в порядке?

– Здесь опрашиваем мы, – прервал ее Русланов. – Как добрались до Киева?

Женщина взглянула на меня, пожала плечами:

– Спасибо, хорошо.

– Очень приятно. А каким транспортом?

– Как вас понять? – выгадывая время для обдумывания ответа, спросила Смирнова.

– Расстояние-то более двухсот пятидесяти верст, – пояснил я. – Вот нас и интересует, на чем вы прибыли.

Поездом, пароходом?

– По-поездом.

Чувствовалось, что Смирнова нервничает, не понимая, к чему я веду весь этот разговор.

– Так почему же вы не использовали литера? Или решили ехать за свой счет?

Смирнова опять быстро взглянула на меня.

– Извините, но я никак не ожидала подобного разговора со мной и ошиблась от волнения. Сюда я доехала автомашиной, попутной.

– Не надо волноваться: правда всегда правдой и останется. – Я помолчал и задал новый неожиданный вопрос: – У вас есть сестра здесь, в Киеве?

Смирнова поколебалась, но твердо ответила:

– Сестры у меня нет, и в Киеве я впервые.

– Вот как? Скажите, а кто в вашей семье получил приз за красоту? В Париже?

– Я такого случая не знаю.

– А я знаю.

– Откуда?

– Вы же и говорили.

– Я?! Неуместные шутки. Я вас совершенно не знаю.

Впервые вижу.

– Впервые?! А в 1915 году бывали на фабрике Ефимова?

– Вы что-то путаете!

– Того самого Ефимова, чья жена в Париже красавицей прославилась.

– Да кто же вы такой? – в тревоге уставилась на меня женщина.

– Помните, как вы хвастались, что ваша сестра, жена фабриканта Ефимова, приз за красоту получила?

– Володька? Так это...

– Да, тот самый.

– Какая встреча!..

Выяснилось, что Смирнова с подложными документами направлялась за границу. Туда в 1919 году сбежал фабрикант Ефимов вместе с женой. Помимо больших ценностей Смирнова везла собранные шпионами сведения.

ЧЕЛОВЕК В БУШЛАТЕ

У нас постепенно вырабатывались правила и приемы проверки пассажиров. Мы не только изучали документы в дежурной комнате, но и направляли своих сотрудников потолкаться среди проезжающих, присмотреться " ним.

Однажды за несколько часов до отхода поезда, следующего к пограничной станции, сотрудник поста Карасев изучал собравшихся около поста людей. Его внимание привлек человек лет сорока, в форме моряка торгового флота. Тот как-то настороженно посматривал по сторонам, время от времени ощупывая боковые карманы бушлата.