Текст книги "Особое задание (сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Автор неизвестен
Особое задание (сборник)

Составитель И. ЛОЛИКАРЕНКО

ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ

Сборник

Сборник воспоминаний советских чекистов – активных участников борьбы с контрреволюцией.

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие

Ф. Дзержинский. Письмо к старым чекистам

В. Бонч-Бруевич. Как организовалась ВЧК

В. Менжинский. Первый чекист

Я. Петерс. Вместе с народом

М. Лацис. Ф. Э. Дзержинский и ВЧК

Ф. Фомин. Стойкий солдат революции

И. Ильин. Первые шаги ВЧК

A. Сапаров. Ордер Дзержинского

B. Манцев. Преданность и отвага

C. Уралов. Незабываемые встречи

Я. Буйкис. Просчет Локкарта

П. Федотов. По воле партии

A. Носков. Неудавшаяся провокация максималистов

П. Сидоров. В борьбе с анархистами

Е. Бочкарева. Заговорщики в рясах

П. Щевьев. Революцией призванный

Ф. Григорьев. Всегда на страже

М. Бренер. По поводу одной фальшивой версии

Г. Оганезов. Операция "Мост"

П. Родимое. Кресты на воротах

И. Поликаренко. Звучат старые скрипки

B. Людмирский. Транзитный пост

C. Карин. В стане врага

Д. Смирнов. Горячее сердце чекиста

Е. Муравьев. Полтора месяца в стане антоновцев

Г. Котовский. Тамбовская операция

М. Покалюхин. Конец Антонова

К. Гринберг. Дело Никитина

В. Пудин. "Синдикат-2"

И. Петров. Особое задание

В. Кочетков. Руда, которая взрывалась

М. Топильский. Удар по басмачам

П. Таренков. История одного предательства

А. Казаринов. Дневник шпиона

И. Григорьев. Первые шаги разведчика

Л. Попов, Е. Альперин. Династия Артемовых

А. Валишев. Последний басмач

ПРЕДИСЛОВИЕ

После победы Великой Октябрьской социалистической революции молодой Советской Республике пришлось вступить в смертельную схватку с внутренней контрреволюцией и мировым империализмом.

Враги пролетарской диктатуры предпринимали все возможное, чтобы сокрушить Республику Советов и восстановить эксплуататорский строй. В ход были пущены самые острые и коварные методы борьбы: гражданская война и интервенция, массовый саботаж и спекуляция, заговоры и мятежи, шпионаж и террор.

Бешеное сопротивление свергнутой буржуазии не застало Советское государство врасплох. Руководимый Коммунистической партией и великим Лениным, рабочий класс принял действенные меры по защите республики трудящихся. Для отражения открытых вооруженных выступлений и иностранной интервенции была создана Красная Армия. Тайные же преступные происки контрреволюции разоблачала и срывала образованная 20 декабря 1917 года Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК).

Славные советские чекисты вписали много ярких страниц в героическую историю советского народа. ВЧК, по словам В. И. Ленина, была нашим разлщим оружием против бесчисленных заговоров, бесчисленных покушений на Советскую власть со стороны людей, которые были бесконечно сильнее нас.

История органов безопасности Советского государства неотделима от истории Октябрьской революции, от борьбы за сохранение и укрепление власти пролетариата. Напоминая об этом в письме к старым чекистам от 13 марта 1925 года, Ф. Э. Дзержинский обратился к ним с просьбой собирать материалы и писать воспоминания, которые со всех сторон осветили бы многогранную работу чрезвычайных комиссий. И такие воспоминания были написаны.

Настоящий сборник охватывает период деятельности органов безопасности с 1917 по 1941 год, но большая часть материалов относится к первым годам Советской власти, насыщенным наиболее острыми эпизодами борьбы с контрреволюцией.

Сборник открывается письмом Ф. Э. Дзержипского к старым чекистам. Затем следуют статьи его ближайших соратников – В. Р. Менжинского, Я. X. Петерса, М. Я. Лациса и В. И. Манцева.

В них дается яркая характеристика первого руководителя ВЧК – ОГПУ и раскрываются основные принципы работы чекистских органов. В сборнике широко представлены воспоминания работников местных и пограничных чекистских органов.

На страницах книги отражено зарождение и становление ВЧК, ликвидация мелких белогвардейских организаций и разгром такого крупного контрреволюционного заговора, каким был "заговор послов" (заговор Локкарта); ликвидация отдельных кулацких восстаний и подавление опасного эсеровского мятежа в Тамбовской губернии (антоновщины); разоблачение "рядовых" шпионов и диверсантов и поимка матерых врагов Советского государства – Бориса Савинкова и Сиднея Рейли. Ряд воспоминаний посвящен борьбе чекистов с эсерами и анархистами, выступившими против Советской власти, с бандитскими шайками. Рассказывается о гуманной деятельности ЧК по борьбе с детской беспризорностью.

Известно, что сила советских органов государственной безопасности – в руководстве Коммунистической партии и в повседневной помощи широких трудящихся масс. Эти особенности, характеризующие природу чекистских органов, их практическую деятельность, наглядно и убедительно раскрыты в сборнике.

Рассказы активных участников борьбы с контрреволюцией полны горячего дыхания эпохи. Они повествуют о самоотверженных подвигах рабочих, солдат и матросов, призванных в органы ЧК.

Сборник поможет читателям глубже познакомиться с одной из героических страниц в истории советского общества, будет опособствовать воспитанию чувства советского патриотизма и политической бдительности.

Ф. Дзержинский

ПИСЬМО К СТАРЫМ ЧЕКИСТАМ

Дорогие товарищи!

История ВЧК – ОГПУ как органа диктатуры пролетариата имеет громадное значение не только при изучении Октябрьской революции и последовавшей затем борьбы за сохранение и укрепление власти пролетариата в его борьбе с капитализмом.

В будущем историки обратятся к нашим архивам, но материалов, имеющихся в них, конечно, совершенно недостаточно, так как все они сводятся в громадном большинстве к показаниям лиц, привлекавшихся к ответственности, а потому зачастую весьма односторонне освещают как отдельные штрихи деятельности ВЧК – ОГПУ, так и события, относящиеся к истории революции. В то же время кадры старых чекистов все больше распыляются, и они уносят с собой богатейший материал воспоминаний об отдельных моментах, не имеющих зачастую своего письменного отражения.

Поэтому мы, учитывая необходимость подбора материалов, которые полностью и со всех сторон осветили бы многогранную работу всех его органов, обращаемся ко всем старым чекистам с просьбой заняться составлением воспоминаний, охватывая в них не только работу органов ВЧК в разных ее направлениях, но и политическую и экономическую работу, сопровождающую описываемые события, а также характеристики отдельных товарищей, принимавших активное участие в той или иной работе как из числа чекистов, так и местных партийцев вообще.

Председатель ОГПУ

Москва,

13 марта

1925 года.

В. Бонч-Бруевич

КАК ОРГАНИЗОВАЛАСЬ ВЧК

(Памяти Ф. Э. Дзержинского)

Октябрьская революция, свергнувшая дряблое Временное правительство, победила. В красной столице был установлен строгий революционный порядок. Кадеты, остатки октябристов, монархисты, партии, считавшие себя социалистическими: трудовики, правые эсеры, меньшевики и множество других мелких разновидностей, были воистину подавлены. Прошло некоторое время. Канули в вечность назначенные сроки "падения большевиков". Новая власть и не собиралась уходить, а постепенно крепко забирала бразды правления.

Мы основательно устраивались в Смольном.

– Что это вы так хлопочете? – неоднократно язвительно спрашивали меня посещавшие нас различные оппозиционеры. – Разве вы думаете, ваша власть пришла надолго?

– На двести лет! – отвечал я убежденно.

И они – эти вчерашние "революционеры", "либералы", "радикалы", "социалисты", "народники" – со злостью отскакивали от меня, бросая взоры ненависти и негодования.

– Что, не нравится? – смеясь, спрашивали рабочие, постоянно присутствовавшие здесь.

– Им не нравится... – отвечали другие, пересмеиваясь и шутя над теми, кто еще недавно любил распинаться за интересы рабочих, за интересы народа.

Но вот пришли первые сведения о саботаже чиновников, служащих. К нам поступили документы, из которых было ясно видно, что действует какая-то организация, которая, желая помешать творчеству новой власти, не щадит на это ни времени, ни средств... из казенного и общественного сундука. В наших руках были распоряжения о выдаче вперед жалованья за два, за три месяца служащим банков, министерств, городской управы и других учрождений. Было ясно, что хотят всеми мерами помешать организации новой власти, что всюду проводится саботаж. Масса сведений, стекавшихся в Управление делами Совнаркома и в 75-ю комнату Смольного, где действовала первая чрезвычайная комиссия по охране порядка и по борьбе с погромами в столице, говорила о том, что дело принимает серьезный оборот, что все совершается по плану, что все это направляет какая-то ловкая рука. Тщательные расследования отдельных фактов показали одно и то же: всем этим заправляет партия конституционалистов-демократов (кадетов), пытаясь тихой сапой вести подкоп под власть рабочих.

В это же время все более и более стали выявляться агрессивные действия так называемых союзников: был совершенно ясен этот внутренний и внешний фронт врагов рабочего класса. Сама действительность, сами факты жизни заставляли действовать. Борясь с пьяными погромами, сопровождаемыми контрреволюционной, антисемитской агитацией, мы наталкивались, совершенно неожиданно для себя самих, на все большие доказательства объединения антибольшевистских течений для намечаемых непосредственных и прямых действий.

Собрав достаточно фактов, я сделал первый доклад по этому поводу Председателю Совета Народных Комиссаров.

В докладе сами факты указывали, что во главе этого движения стоят кадеты. Владимир Ильич с крайним вниманием выслушал все и с большой придирчивостью стал критиковать данные доклада. Когда же выкристаллизовалась совершенно ясная и точная часть его, не возбуждавшая ни малейших сомнений, Владимир Ильич потребовал документы, обосновывавшие и подтверждавшие эту часть доклада. Тщательно проверив и прочтя все, исследовав происхождение документов, он не мог не признать, что саботаж действительно существует, что он руководится по преимуществу из одного центра и что этим центром является партия кадетов.

Владимир Ильич задумался. Он подошел к окну, выходившему на двор Смольного, и легонько забарабанил по стеклу.

– Ну, что же, – заговорил он, круто поворачиваясь ко мне, – раз так, раз они не только не хотят понять, но и мешают пашей работе, придется предложить им выехать на годок в Финляндию... Там одумаются...

И на этом мы расстались.

Они "одумаются" – рассчитывал тогда Владимир Ильич. Но эта надежда оказалась напрасной. Не прошло и двух недель, когда Совнарком за всю совокупность явно преступной, антинародной и противообщественной деятельности кадетов должен был принять декрет [См.: Ленин В. И, Поли. собр. соч., т. 35, с. 126], ставящий эту партию, окровавившую русский народ и русскую землю множеством контрреволюционных выступлений и заговоров, вне закона. И несмотря на это, партия кадетов сделалась несомненным центром всего того черносотенного, белогвардейского, авантюристического, помещичьего и буржуазного, что хотело повернуть колесо истории направо и даже не к "конституционному демократизму", а к прямому монархизму. Наступили крутые времена. Расследования 75-й комнаты Смольного, которыми я руководил, то и дело обнаруживали заговоры, склады оружия, тайную переписку, тайные собрания, явочные квартиры и т. п.

Самовольное сосредоточение боевых отрядов "смертников" в Петрограде, арест организации офицера Синебрюхова на курсах Лесгафта [Имеются в виду вечерние курсы для рабочих, открытые в Петербурге выдающимся русским педагогом П. Ф. Лесгафтом], различные иные выступления явно говорили о том, что контрреволюционеры не успокаиваются, а, наоборот, организуются и начинают активно действовать.

В это время Ф. Э. Дзержинский взял в свои руки бывшее петроградское градоначальство, организовал там комиссию по расследованию контрреволюционных выступлений, и к нему как из рога изобилия тоже посыпались всевозможные материалы, проливавшие новый свет на сосредоточивавшуюся в Петрограде деятельность контрреволюционных организаций. Рабочие массы, узнававшие о различных выступлениях контрреволюционеров, сильнейшим образом волновались. Разгул реакции, контрреволюционная агитация в войсках – все это создавало горячую почву и выдвигало на авансцену борьбы новые способы действия.

И вот однажды – это было в самом начале декабря, – когда пришлось мне же докладывать Председателю Совнаркома о целом ряде серьезнейших контрреволюционных выступлений, Владимир Ильич нахмурился, поднялся, нервно прошелся по кабинету и воскликнул:

– Неужели у нас не найдется своего Фукье-Тенвиля [Деятель французской буржуазной революции конца XVIII века. После падения монархии общественный обвинитель революционного трибунала. В период реакции был казнен], который обуздал бы расходившуюся контрреволюцию?

Нам хорошо был известен грозный и пламенный облик этого одного из беспримерных бойцов французской революции. Мы хорошо знали размеры революционного террора этой великой борьбы. Мы все давным-давно были подготовлены к наступлению такой эпохи, когда завоевания диктатуры пролетариата нам нужно будет отстаивать не только с оружием в руках, но и применяя одно из самых радикальных и сильно действующих средств нашей революционной борьбы – красный террор.

Мы все чувствовали, что этот момент борьбы приближается к нам со скоростью курьерского поезда, что главные инициаторы – кадеты – идут ва-банк, очевидно предполагая, что у нашей партии не хватит нравственных сил и мужества применить террор в нужных размерах. То, что мы всегда к этому были готовы, это, конечно, очень хорошо было известно всей оппозиции кадетов, эсеров и меньшевиков, ибо мы, восставая в былое время против единоличного террора – достаточно на этот счет вспомнить критику в "Искре" – как совершенной политической бессмыслицы, всегда высказывались за террор как способ защиты революционных завоеваний у всех народов во все эпохи классового общества. Мы чувствовали, что и для нашей борьбы этот час настал.

И Фукъе-Тенвиль русской пролетарской революции явился. Это был наш старый закаленный боец и близкий товарищ Феликс Эдмундович Дзержинский.

Весь пламенея от гнева, с пылающими, чуть прищуренными глазами, прямыми и ясными словами он доложил в Совнаркоме об истинном положении вещей, ярко и четко обрисовывая наступление контрреволюции.

– Тут не должно быть долгих разговоров. Наша революция в явной опасности. Мы слишком благодушно смотрим на то, что творится вокруг нас. Силы противников организуются. Контрреволюционеры действуют в стране, в разных местах вербуя свои отряды. Теперь враг здесь, в Петрограде, в самом сердце нашем. Мы имеем об этом неопровержимые данные, и мы должны послать на этот фронт – самый опасный и самый жесткий – решительных, твердых, преданных, на все готовых для защиты завоеваний революции товарищей. Я предлагаю, я требую организации революционной расправы над деятелями контрреволюции. И мы должны действовать не завтра, а сегодня, сейчас...

Кто помнит то время, кто имел счастье стоять тогда на передовых позициях борьбы за свободу народов, населявших наше обширнейшее государство, тот отлично знает, что провозглашение "революционной расправы" – красного террора Октябрьской революции – не явилось чем-то преждевременным, а, наоборот, явно запоздавшим. Множество контрреволюционных банд уже успело организоваться и рассеяться по всей стране. На Дону, в этой русской Вандее [Вандея – провинция во Франции, которая во время буржуазной революции конца XVIII века была одним из центров реакции], в тот момент уже собирались полчища донского казачества и других недовольных. Все эти обстоятельства, хорошо известные центральному правительству, не потребовали особо длительных рассуждений при утверждении Положения о Всероссийской чрезвычайной комиссии при Совнаркоме.

Эта комиссия была организована в начале декабря 7 (20)/1917 года.

* * *

Если до свержения самодержавия требовались бесконечные жертвы со стороны революционеров, ведших активную борьбу с царской властью, то мы тогда все очень хорошо знали, что когда же "без жертв была искуплена свобода!".

И такой "жертвой", горевшей долгое-долгое время на огне жестокости царских палачей, был, несомненно, мужественный, стойкий, героический Ф. Э. Дзержинский.

Вся его сознательная жизнь до Февральской революции была беспрерывным мытарством по этапам, тюрьмам, острогам, ссылкам: он горел огнем настоящего революционера-профессионала и, как только было возможно, тотчас же вырывался на свободу, на беспрерывную нелегальную работу. Царские тюремщики ненавидели его за независимое и гордое поведение, когда он, даже будучи прикованным к тачке на каторге, не позволял никому унизить свое человеческое достоинство. Ведя образ жизни аскета, будучи крайне молчалив, даже угрюм, он был всегда прекрасным товарищем. Он знал, что придет желанное время решительной классовой схватки, когда и его огромные духовные силы, сохранившиеся хотя уже и в изможденном теле, нужны будут тому классу, жизнью которого он жил, счастьем которого он трепетал и радовался. Твердые как гранит революционные ряды пролетариата – вот та среда, вот та стихия, для которой он был рожден. Вся горечь, вся ненависть рабочего класса к классам эксплуатирующих была впитана им...

Когда мне приходилось говорить ему, что следовало бы быть поосторожнее, то он как-то наивно задавал вопрос:

– Зачем? Убьют? Беда какая!.. Революция всегда сопровождается смертями... Это дело самое обыкновенное...

Да и зачем так ценить себя?.. Это смешно... Мы делаем дело нашей партии и больше ничего...

И он делал все дела, возлагаемые на него партией, как честнейший, преданнейший революционер-боевик, коммунист. Характерен отзыв Владимира Ильича о Дзержинском, который мне пришлось слышать:

– Дзержинский не только нравится рабочим, его глубоко любят и ценят рабочие...

А кто знал Владимира Ильича, тот понимал, сколь высока была в его устах похвала товарищу, которого "глубоко любят" рабочие. Владимир Ильич относился к Дзержинскому с величайшей симпатией и предупредительностью.

* * *

Редко кому известно, что Ф. Э. Дзержинский трижды вносил предложение в Совнарком об отмене смертной казни, или, как принято теперь выражаться, применения "высшей меры наказания". Всегда Совнарком радостно шел навстречу возможности заменить этот крайний метод борьбы за достижения революции другими, более мягкими формами. Контрреволюционные, уголовные и белогвардейские организации понимали эти "отмены" или "смягчения" методов борьбы как проявления слабости Советского правительства, как кем-то "вынужденные" – вместо того, чтобы понять раз и навсегда, что обречены на поражение все попытки к выступлениям против самой народной, не на словах, а на деле самой популярной, широчайшим образом признанной народными массами власти.

В. Менжинский

ПЕРВЫЙ ЧЕКИСТ

(Из воспоминаний о Ф. Э. Дзержинском)

Организатор ВЧК в первое бурное время, когда не было ни опыта, ни денег, ни людей, сам ходивший на обыски и аресты, лично изучавший все детали чекистского дела, столь трудного даже для старого революционера, сросшийся с ЧК, которая стала его воплощением, Дзержинский был самым строгим критиком своего детища. Равнодушно относясь к воплям буржуазии о коммунистических палачах, резко отражая пападки недостаточно революционных товарищей на ЧК, Дзержинский чрезвычайно боялся, чтобы в ней не завелась червоточина, чтобы она не стала самодовлеющим органом, чтобы не получилось отрыва от партии, наконец, чтобы ее работники не разложились, пользуясь громадными правами в обстановке гражданской войны. Он постоянно ломал и перестраивал ЧК и опять и снова пересматривал людей, структуру, приемы, больше всего боясь, чтобы в ЧК – ГПУ не завелась волокита, бумага, бездушие и рутина.

Но ЧК, прежде и больше всего орган борьбы с контрреволюцией, не может оставаться неизменной при изменившемся соотношении борющихся классов, и Дзержинский всегда первый шел на перемены как в практике, так и в организации своего детища, применяясь к любой политической обстановке, охотно отказываясь от прав, ставших ненужными или вредными, например, при переходе от военной полосы к мирной, и, наоборот, настойчиво требуя их расширения, когда это снова становилось нужным. Для него было важно одно: лишь бы новая форма организации ЧК, ее новые приемы и подходы – скажем, переход от прямых ударов к тонким изысканиям в контрреволюционной среде и наоборот – по-прежнему достигали главной цеди – разложения и разгрома контрреволюции.

Говорить о Дзержинском-чекисте – значит писать историю ВЧК – ГПУ как в обстановке гражданской войны, так и в условиях нэпа. ВЧК – ГПУ создалась и развивалась с трудом, с болью, со страшной растратой сил работников, дело было новое, трудное, тяжкое, требовавшее не только железной воли и крепких нервов, но и ясной головы, кристальной честности, гибкости неслыханной и абсолютной, беспрекословной преданности и законопослушности партии. "ЧК должна быть органом Центрального Комитета, иначе она вредна, тогда она выродится в охранку или в орган контрреволюции", – постоянно говорил Дзержинский.

При всем безграничном энтузиазме работников ЧК, большей частью рабочих, их отваге, преданности, способности жить и работать в нечеловеческих условиях – не дни и месяцы, а целые годы подряд – никогда не удалось бы построить той ВЧК – ГПУ, которую знает история первой пролетарской революции, если бы Дзержинский, при всех его качествах организатора-коммуниста, не был великим партийцем, законопослушным и скромным, для которого партийная директива была всем, и если бы он не сумел так слить дело ЧК с делом самого рабочего класса, что рабочая масса постоянно, все эти годы – ив дни побед, и в дни тревог – воспринимала чекистское дело как свое собственное, а ЧК принимала нутром как свой орган, орган пролетариата, диктатуры рабочего класса.

Безоговорочно принимая партийное руководство, Дзержинский сумел в чекистской работе опереться на рабочий класс, и контрреволюция, несмотря на технику, старые связи, деньги и помощь иностранных государств, оказалась разбитой наголову...

Но Дзержинскому с его кипучей энергией всегда было мало чекистской работы. Он знал, конечно, что, борясь с контрреволюцией, спекуляцией и с саботажем, ЧК является могучим рычагом в деле строительства социализма, но ему, как коммунисту, хотелось принимать и непосредственное участие в строительной работе, самому носить кирпичи для здания будущего коммунистического строя.

Отсюда его постоянные порывы к хозяйственной работе, его переход в НКПС, а затем в ВСНХ. Пусть об этой работе скажут те, кто видел ее вблизи, – его ближайшие сотрудники и помощники. Мы, чекисты, можем сказать только одно: мало того, что он всю ЧК – ГПУ поставил на службу хозяйственному строительству, он и на новом поприще работал по мере возможности чекистскими методами, то есть в постоянной, неразрывной связи с партией и массами, достигая при этом колоссальных успехов...

Массы знали и любили его как руководителя борьбы с контрреволюцией, как борца за восстановление хозяйства, как стойкого партийца, умершего в борьбе за единство партии. Дзержинский-человек и Дзержинский-деятель так не похож на тот казенный образ, который уже начал слагаться и заслонять живого человека, что секрет его влияния на всех, кто с ним встречался, и особенно на тех, кого он вел за собой, начинает становиться непонятной тайной. Поэтому в интересах молодежи, которая не имела счастья лично его знать, я попробую дать представление о некоторых его чертах.

Дзержинский был очень сложной натурой при всей его прямоте, стремительности и, когда нужно, беспощадности... Он действовал не только мерами репрессий, но и глубоким пониманием всех зигзагов человеческой души.

Воспитанный не только на польской, но и на русской литературе, он стал несравненным психологом и использовал это для разгрома контрреволюции. Для того чтобы работать в ВЧК, вовсе не надо быть художественной натурой, любить искусство и природу. Но если бы у Дзержинского всего этого не было, то Дзержинский, при всем его подпольном стаже, никогда бы не достиг тех вершин чекистского искусства по разложению противника, которые делали его головой выше всех его сотрудников.

По натуре это был очень милый, привлекательный человек с очень нежной, гордой и целомудренной душой. Но он никогда не позволял своим личным качествам брать верх над собой при решении того или иного дела. Наказание, как таковое, он отметал принципиально как буржуазный подход. На меры репрессии он смотрел только как на средство борьбы, причем все определялось данной политической обстановкой и перспективой дальнейшего развития революции. Одно и то же контрреволюционное деяние при одном положении СССР требовало, по его мнению, расстрела, а несколько месяцев спустя арестовать за подобное дело он считал бы ошибкой. Причем Дзержинский всегда строго следил, чтобы указания, даваемые им, не были выдуманы самостоятельно, на основании данных ЧК, а строго согласовывались с взглядами партии на текущий момент...

Дзержинский чрезвычайно чутко относился ко всякого рода жалобам на ЧК по существу. Сплошь и рядом он тратил время и силы на выяснение правильности или неправильности жалобы по делу, которое само по себе, казалось бы, не имело особенного значения.

Ошибки ЧК, которых можно было избежать при большей старательности и тщании, – вот что не давало ему покоя и делало политически важным даже незначительное дело... Он постоянно заботился о том, чтобы работники ЧК не зачерствели на своем деле. "Тот, кто стал черствым, не годится больше для работы в ЧК", – говорил он.

Дзержинский был очень бурной натурой, страстно вынашивавшей свои убеждения, невольно подавлявшей сотрудников своей личностью, своим партийным весом и своим деловым подходом. Между тем все его соратники имели чрезвычайно большой простор в своей работе. Это объясняется тем, что как крупный, талантливый организатор он придавал колоссальное значение самодеятельности работников и поэтому предпочитал заканчивать спор словами: "Делайте по-своему, но вы ответственны за результат". Зато он первый радовался всякому крупному успеху, достигнутому методом, против которого он возражал. Не многие начальники говорят своим подчиненным:

"Вы были правы, я ошибался".

Этим объясняется его почти магическое действие на крупных технических специалистов, которые не могут работать как заведенная машина, ограничиваясь голым исполнением приказаний начальства. Всем известно его умение вдохновлять на работу, при этом на работу творческую, представителей чуждых нам классов.

Сохраняя в своих руках руководство работой ОГПУ, Дзержинский применял в своих отношениях к спецам то же отсутствие формализма, которое он проявлял в чекистской работе. Когда работники ОГПУ приходили к нему с доказательствами в руках, что тот или другой крупный спец исподтишка занимается контрреволюционной работой, Дзержинский отвечал: "Предоставьте его мне, я его переломаю, а он – незаменимый работник". И действительно переламывал.

В чем же был секрет его неотразимого действия на людей? Не в литературном таланте, не в ораторских способностях, не в теоретическом творчестве. У Дзержинского был свой талант, который ставит его особняком, на свое, совершенно особенное место. Это – моральный талант, талант непреклонного революционного действия и делового творчества, не останавливающегося ни перед какими препятствиями, не руководимого никакими побочными целями, кроме одной – торжества пролетарской революции.

Его личность внушала непреодолимое доверие. Возьмите его выступления. Он говорил неправильным русским языком, с неверными ударениями – все это было неважно.

Безразлично было построение речи, которую он всегда так долго готовил, уснащал ее фактами, материалами, цифрами, десятки раз проверенными и пересчитанными им лично. Важно было одно: говорил Дзержинский. И в самой трудной обстановке, по самому больному вопросу его встречала и провожала нескончаемая овация рабочих, услышавших слово своего Дзержинского, хотя бы по вопросу о том, что государство не в силах прибавить им заработной платы.

Он, хозяйственник, сторонник рационализации, проповедник трудовой дисциплины, мог доказывать на громадных рабочих собраниях необходимость сокращения рабочих на фабриках и легче добивался успеха, чем профессионалы. Дзержинский сказал – значит, так, Любовь и доверие рабочих к нему были беспредельны.

Если бы он был с нами! Теперь не время предаваться бесплодным сожалениям. Мы не смогли уберечь его, потому что он сам не хотел этого. Он хорошо знал беспощадный характер своей болезни – грудной жабы, и совершенно сознательно, с открытыми глазами шел навстречу смерти, убивая себя непосильной работой. "Что толку принимать меры предосторожности, если отдых мне не гарантирует более долгого срока работы. Что я сделаю, то и мое". И даже последние дни перед смертью, когда Дзержинский в дневнике отмечал свое тяжелое состояние, он продолжал сидеть бессонные ночи над подготовкой доклада, которого не смог договорить до конца. Не до здоровья:

перед ним стояла чересчур важная задача – разгром экономической платформы оппозиции. Даже после припадка, заставившего его покинуть трибуну и лечь в комнате рядом с залом заседания, Дзержинский, едва ему стало лучше, потребовал к себе ответственного товарища, чтобы услышать возражения оппозиции... напрягался еще два часа, слушая, волнуясь, приводя возражения, которые он не успел сказать, отослав докторов, чтобы не мешали. Кончил разговор, сделал дело, поднялся к себе и умер...

Я. Петерс

ВМЕСТЕ С НАРОДОМ

Восемнадцатого или девятнадцатого декабря 1917 года Ф. Э. Дзержинский, встретив меня в коридоре Смольного, позвал в одну из пустующих комнат и сообщил, что вместо Военно-революционного комитета организуется Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, куда и предложил мне пойти работать. Находясь в числе 13 членов ВЦИК в Военно-революционном комитете [11 ноября (29 октября) 1917 года Петроградский военно-революционный комитет пополнился 13 членами ВЦИК и был преобразован в Военно-революционный комитет при ВЦИК. Его деятельность стала еще более разносторонней и распространилась но всей России], я достаточно был знаком с внутренним положением страны и подрывной деятельностью врагов Советов, чтобы не задумываясь согласиться с предложением Дзержинского.

Через день после нашего разговора состоялось первое заседание коллегии ВЧК, на котором присутствовали Дзержинский, Орджоникидзе, Трифонов, Евсеев, Ксенофонтов, я и еще некоторые товарищи. Какие вопросы обсуждались на этом заседании, я не помню, и никакого протокола, к сожалению, не осталось. Из присутствующих товарищей работать в ВЧК остались только Дзержинский, Ксенофонтов, Евсеев и я, другие товарищи получили новые назначения.