Текст книги "Екклесиаст (рус. и англ.) Илл.Эрнста Неизвестного"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Темные места

В «Екклесиасте» есть два фрагмента, не поддающиеся достоверному толкованию. Два «темных места», влияющих на колорит всей поэмы. В четвертой главе читаем:

Лучше бедный, но умный юноша, нежели старый, но неразумный царь, который не умеет принимать советы; Еккл 4:13

ибо тот из темницы выйдет на царство, хотя родился в царстве своем бедным. Еккл 4:14

Видел я всех живущих, которые ходят под солнцем, с этим другим юношею, который займет место того. Еккл 4:15

Не было числа всему народу, который был перед ним, хотя позднейшие не порадуются им. И это – суета и томление духа! Еккл 4:16

По-видимому, здесь кончается «темное место» и следующая строфа не имеет к нему отношения. Но, может быть, она как раз и венчает этот фрагмент. Приведу ее хотя бы как пример жесткого монтажа, когда стыкуются два разнородных отрывка:

Наблюдай за ногою твоею, когда идешь в дом божий, и будь готов более к слушанию, нежели к жертвоприношению; ибо они не думают, что худо делают.  Еккл 4:17

Изречение о бедном юноше и царе – законченный афоризм; его уместно было бы привести в предыдущем разделе. Далее следует нечто, трудное для понимания. В судьбе юноши из темницы, вставшего на царство, угадывается судьба Давида, отца Соломона. Кой-кого из друзей скитальческой юности отца он еще мог застать, но не всех... которые... с этим другим юношею!Непонятно. Не было числа им, но участь их незавидна. Намек на сподвижников Давида, погибших в междоусобной борьбе? Возможно. Потому и глухи так намеки: боялся обидеть ветеранов, доживающих свой век (которым как-никак тоже обязан своим царствованием)? Возможно. Опять же, возвращаясь к старому, скажу, что признание авторства Соломона позволяет как-то расшифровать этот фрагмент, разглядеть силуэты реальной истории. Гипотетический автор IV века до н.э. не предоставляет такой возможности.

Средневековые комментаторы толкуют эту притчу своеобразно-метафорически. Старый глупый царь – это злое начало в человеке, а бедный юноша – добрый помысел. Пренебрегаемый всеми юноша – духовная сила и чистота – должен одолеть старого неразумного царя,то есть плотскую прихоть и чувственность.

Следует сказать, что, готовя отдельное издание «Екклесиаста», мы как бы вырываем его из контекста Библии, из того необъятного мира, где поэма существует, занимает свое место и с которым тысячами нитей связана. Для комментаторов метафорическое истолкование ― один из способов сквозного чтения Библии ― логически необходимо и оправдано.

Поучение внимать слову в доме молений – тоже афоризм. В целом фрагмент можно трактовать как темное пророчество: некий юноша, бедный, но умный, собрал молодцев и двинул на царя, преклонного годами и, вероятно, строптивого характером и к старости потерявшего способность трезво оценивать политическую обстановку (не внимал советам). Когда свергнут был царь, чаемого счастья победители не обрели. И потомки не порадуются им.

Напомню, что в Библии немало «темных» стихов. Они производят необъяснимо сильное впечатление, несмотря на неясность, а порой и невнятицу, в них заключенную (или же благодаря ей). Поэты всех веков умели ценить их, чувствовали красоту и жар этих путаных виршей, обладающих все же внутренней цельностью и пусть не логической, но художественной связностью. Пушкин писал о «восточной бессмыслице, имеющей свое поэтическое достоинство». Бессмыслицами пользовался Шекспир. Абстрактные «проговоры» – те же бессмыслицы – встречаются в драматургии Чехова. Известна роль «зауми» в поэтической школе Хлебникова.

В девятой главе находим такую «притчу о неблагодарности»:

Вот еще какую мудрость видел я под солнцем, и она показалась мне важною: Еккл 9:13

город небольшой, и людей в нем немного; к нему подступил великий царь и обложил его и произвел против него большие осадные работы; Еккл 9:14

но в нем нашелся мудрый бедняк, и он спас своею мудростью этот город; и однако же никто не вспоминал об этом бедном человеке. Еккл 9:15

И сказал я: мудрость лучше силы, и однако же мудрость бедняка пренебрегается, и слов его не слушают. Еккл 9:16

Кроется ли за этими словами доподлинный эпизод истории? Направлен ли скрытый здесь намек к каким-то конкретным людям? Ничего сказать нельзя. Обратим внимание на то, что город спасли не оборонительные сооружения, не «сила», а – мудрость. Мудрость лучше силы.Весьма непохоже на мораль некоторых современных государственных деятелей, полагающихся только на силу! Города не вельможи уберегают, а бедняки, не сила спасает, а мудрость.

Главнейшие пороки

Из всех пороков человеческих Екклесиаст выделяет два, считая их, как можно понять, наихудшими. В гражданской жизни это неправосудие, в личной – стяжательство. На них-то и обрушивается с гневом, к которому, как это часто у него, примешиваются горечь и чувство безнадежности.

Место суда, а там беззаконие; место правды, а там – неправда, искажение истины там, где истина должна твориться! Суд назван местом правды. В самом деле, это единственное учреждение из всех созданных человеком, где истина постигается дознанием и совестью, где правда и ложь схватываются в открытом бою, где на глазах людей, жадно следящих за их схваткой, правда рождается в творении, всегда трудном. Суд – творится.

Неправый суд – показатель болезни общества; и он же усугубляет ее. .

..Притеснение бедному и нарушение суда и правды. Еккл 5:7

Тут в один ряд Когелетом как равно-тяжкие преступления поставлены нарушение правосудия и эксплуатация неимущих. И что же более корежит гражданский мир в стране, как не лукавство и продажность судей или их подневольное по отношению к властям предержащим положение, делающее невозможным честное исполнение ими своего долга? Суд и суждения по правде происходят всюду и каждодневно: в семье, на работе, в очереди, на детской площадке, и ложь в большом суде насаждает таковую же и в малых.

А жадность, корыстолюбие? Сколько бед порождено ими... Когелет со всем пылом обрушивается на этот порок, быстрыми штрихами набрасывает язвительно-горькие портреты: вот богатей, всю жизнь из скаредности ел впроголодь, спал чутко, стерег добро, а сам от смерти не уберегся! Пустая жизнь. Другому  даны и слава и богатство, а не дано пользоваться.Чужой человек от его имени правит.  Екклесиаст усмехается: ...это – суета и тяжкий недуг! Еккл 6:2

Богатство само по себе ни зло, ни добро, а только применение его может стать благим или худым. Если же кому дано владеть им с умом,

... наслаждаться от трудов своих, брать свою долю(не более!) Еккл 5:18,

то это – повторим вместе с Когелетом –  дар Божий. ...

И вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет.. Еккл 4:1

Притеснитель ликует, а страдальцам нельзя помочь... И вырывается из груди Когелета заклинание – оно тоже облетело мир:

И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе; Еккл 4:2

а блаженнее их обоих тот, кто еще не существовал, кто не видал злых дел, какие делаются под солнцем. Еккл 4:3

Зло коренится в сердце человека

В «Иове», который датируется VI—IV веками до н. э., воплощением мирового зла предстает Дьявол – отсюда, кажется, и начинает он победоносное шествие по страницам бессчетного числа произведений мировой литературы. В «Екклесиасте» его еще нет – и я хочу привлечь это обстоятельство в качестве дополнительного аргумента в пользу гипотезы раннего происхождения поэмы. Учение о Зле – интереснейшее и одно из самых важных в Проповеди; оно тесно переплетается с Учением о Смерти и открывает врата в Учение о Мудрости. Рассмотрим программную строфу:

...человеку великое зло оттого, что он не знает, что будет; и как это будет – кто скажет ему? Еккл 8:6-7

Человек не властен над духом, чтобы удержать дух, и нет власти у него над днем смерти, и нет избавления в этой борьбе, и не спасет нечестие нечестивого. Еккл 8:8

Смерть – всё уравнивающая и безостановочно действующая сила; перед ней что вельможа, что облезлый пес, издыхающий под забором, – все равны.

Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю? Еккл 3:21

Однако человек, должно быть, единственное на земле существо, осознающее конечность своего на ней пребывания. Человек понимает, что он умрет, но, когда это произойдет, не знает и даже представить себе это применительно к себе не может. А мысль об этом преследует его неотвязно! – что очень точно и выразил поэт:

 
День каждый, каждую годину
Привык я думой провождать,
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать.
И где мне смерть пошлет судьбина?..
 

Мучительство это, переживаемое каждым человеком, есть источник зла. Сознание своей смерти – и невозможность представить ее; неотвязная дума, провождающая каждый день,– и бессилие проникнуть в будущее – это тот психический «подтекст», который порождает неуверенность, тягу к минутным благам, толкает на поспешные безумства. Изначальная ущербность и надлом человеческой души происходит оттого, что будущее закрыто, а угнетающее и ужасное знание неминуемости своей смерти – открыто, и человеку великое зло оттого.

Когелет связывает происхождение мирового зла с природой человека; зло угнездилось в сердце его. Но Когелет этим не удовлетворяется, указывает на коренную причину: Смерть. Осознание неизбежности своей смерти. К сходным выводам подходят новейшие школы в психологии.

Решаюсь подвигнуть читателя на неприятное, а может, для кого и страшное воспоминание о дне, когда впервые явилось ему знание неизбежности своего исчезновения. Как?! Я, так любящий жизнь, маму, бабушку, себя, солнце, игры и всем приносящий одну радость, – должен исчезнуть? И существа, мною бесконечно любимые, тоже – некоторые раньше меня? Вы говорите, таков закон этого мира? О, я его знать не хочу – или уж пусть это произойдет немедленно и сразу со всеми, и вместе со мной этот мир пусть провалится в тартарары. Это невозможное испытание является страшным ударом для ребенка, и он воспринимает его как свидетельство невыносимой мировой несправедливости и жуткого зла этого мира.

Не все чувствительные детские души выдерживают такую боль. Ребенку невмочь перенести присутствие Смерти в этом мире и несправедливое и злое его устройство. Те же, кто справляются с болью (разумеется, их подавляющее большинство), поддавшись уговорам старших, что с ним – именно вот с тобой! – ничего такого не произойдет, потому что ученые придумают эликсир вечной жизни или вообще все вокруг изменится к лучшему, все равно эти дети – то есть все дети человечества – входят в жизнь с глубоко в сердце запавшим страхом смерти и сознанием зла, как бы объективно присутствующего в мире, Мирового Зла, хотя это зло «всего лишь» проникшая в сознание неизбежность собственной смерти.

«Может быть, – проницательно замечает современный романист, – внутренняя, интимная, единственно ценная пружинка жизни – та самая сущность, которая и есть «Я» с самого зарождения, с первых дней, – часто теряет рассудок, осознав неотвратимость Смерти. Тут могут помочь утешить, примирить с неизбежным только некие магические силы, и для женщины эти магические силы чаще всего связаны с мужчиной» (С. Бе– лоу, «Планета м-ра Сэммлера»).

Страх смерти, присущий всем – тем, кто до нас жил и кто будет жить после, – и порождает зло в сердце сынов человеческих.Животные не творят зла, потому что, боясь смерти (вероятно, нужно добавить «инстинктивно»), не понимают ее неизбежности. Так мы, во всяком случае, себе представляем. Они неотделимы от природы; она же ни добра, ни зла не ведает. Таким и человек был, насколько можем судить. ...

Бог сотворил человека правым, а люди пустились во многие помыслы (Еккл 7:29),– говорит Когелет. Первородный грех, сокрушивший «природность» человека, связан с осознанием им своей смертности. Вкусив плода познания добра и зла, осознав свою смертность, человек и пустился во многие помыслы.Пропасть пролегла теперь между ним и животными, он осознает неизбежность своей смерти. И этим, надо сказать, мы с вами, читатель, нисколько не отличаемся от первобытного человека. Иными словами, первобытного человека никогда и не существовало. Человек всегда был человеком... забавная тавтология, но это так. Он стал им, стал хомо сапиенс, в момент осознания неизбежности своей кончины. Пещера, костер, шкура мамонта, бесписьменная память поколений ни о чем еще не свидетельствуют: в пещерах жили и мудрецы.

Борьба со смертью и муки нечестивого

Продолжаем вчитываться в программную строфу.

В ней говорится о борьбе,в которой нет избавления.

Последняя строчка: и не спасет нечестие  нечестивого( Еккл 8:8)– на первый взгляд никак не связана с предыдущими. Что это – еще один образчик жесткого монтажа? Нет. Смысл, вложенный в эту строку, вытекает из предшествующего и глубоко его дополняет. Человеку, входящему в жизнь с душою потрясенной, с душой, раненной сознанием неизбежности своего исчезновения, свойственно стремление – пусть неосознанное, однако постоянное, неослабное – превзойти смерть, попрать ее, выйти победителем в этой борьбе, борьбе, которая, как усмехается Когелет, не имеет конца. В борьбе со смертью, на которую человек пожизненно обречен.

И он ведет ее, хитря, прядая от страха и возносясь надеждой. Однако – как бороться с невидимым и всемогущим Ничто? Его заменяет борьба с видимым и слабым себе подобным существом. Первоисточник жестокости, славолюбия, самовозношения – страх смерти. Новейшие школы в психологии согласятся с этим – я уже говорил; но они останавливаются на страхе перед смертью, зачастую проявляющемся в замаскированной или извращенной форме. Когелет видит дальше и говорит о борьбе со смертью, которую, не прекращая, ведет человек внутри себя, которая не может иметь исхода, потому что не прекращается до самого естественного исхода.

То есть до смерти.

Человек надеется победить и смерть попрать, но попрать в действительности может кого же? Только ближнего своего. Унизить, уничтожить, насладиться видом смерти – но не своей, не убив свою смерть, а убив ближнего своего, – отсюда и жажда убийства в человеке, и неутихающая жажда борьбы и состязания: со зверями, с безгласными растениями, соперниками в спорте, конкурентами по наживе и так далее.

Вот то глубинное и сокрытое, что определяет поведение человека. А не один страх перед смертью (вкупе со стремлением к личному бессмертию, к самоисчезновению, о чем пишут современные психологи). И не спасет нечестие нечестивого, —предостерегает Екклесиаст. Внутренняя борьба предопределяет внешнюю борьбу с себе подобными; подменяет борьбу со смертью, в которой, помимо прочего, человек остался бы наедине с собой, что невыносимо для него. Желание борьбы и противодействия – определяющая черта человеческого характера. Стремление превзойти и победить свою смерть толкает к возвышению над людьми, к убийству и мучительству их – либо к самоуничижению, что оборотная сторона того же самого. Кровавые тираны, будучи иногда храбрыми людьми, более других подвержены страху смерти и жажде превзойти ее, для чего и требуют себе все новых жертв.

 ...и не спасет нечестие нечестивого! Еккл 8:8

Чрезвычайно любопытно, что Иегошуа бен Сира (Иисус, сын Сирахов), чье философско-поэтическое творчество испытало влияние Когелета, тоже много размышлявший над природой зла, приходит к подобным же выводам! Выписываю из «Книги премудрости». Позволю себе выделить стихи, представляющие особый интерес по теме разговора, и дать комментарий к ним тут же в скобках.

Много трудов предназначено каждому человеку, и тяжело иго на сынах Адама, со дня исхода из чрева матери их до дня возвращения к матери всех. Сир 40:1

Мысль об ожидаемом и день смерти производит в них размышления и страх сердца. Сир 40:2

(Повторение мысли Екклесиаста, высказано даже с большей определенностью. Будущее сокрыто, а угнетающее и ужасное знание неминуемости своей смерти порождает страх и размышления.)

 От сидящего на славном престоле и до поверженного на земле и во прахе, Сир 40:3

от носящего порфиру и венец и до одетого в рубище... Сир 40:4

(усиленное указание на то, что исключений нет)

  у всякого досада и ревность, и смущение, и беспокойство, и страх смерти, и негодование, и распря, и во время успокоения на ложе ночной сон расстраивает ум его. Сир 40:5

Мало, почти совсем не имеет он покоя, и потому и во сне он, как днем, на страже: Сир 40:6

будучи смущен сердечными своими мечтами, как бежавший поля брани, во время безопасности своей он пробуждается и не может надивиться, что ничего не было страшного, Сир 40:7

(Малоприятное это состояние, описанное Иегошуа с большой точностью, наверно, знакомо многим читателям.)

...Хотя это бывает со всякою плотью, от человека до скота... Сир 40:8

(как видим, Бен Сира придерживается убеждения, что «ожидание», то есть знание будущей своей смерти, и самый страх ее ведомы и животным – исключительно любопытное воззрение для столь древнего текста, на что прежде не обращали внимания. Иегошуа, вероятно, младший современник Платона),

... но у грешников в семь крат более сего. Сир 40:9

 Смерть, убийство, ссора, меч, бедствия, голод, сокрушение и удары, – все это для беззаконных; и потоп был для них. Сир 40:10

Если замечания в скобках помешали читателю воспринять целиком текст Иегошуа, то я советую перечитать его. Это замечательный отрывок, в котором даны диагностически точные признаки невроза, вызываемого в человеке страхом смерти

Досада, ревность, беспричинное беспокойство, дурной сон, раздражительность – чем не выписка из истории болезни? Вот что производят в человеке думы о смерти, от которых он бежит и иной раз воображает, что избавился. В человеке – эту поправку и здесь следует ввести, – не осененном мудростью. Что под этим разумеет Иегошуа вслед за Когелетом, сейчас скажу. Душа человека, не осененного мудростью, раздирается раздражениями под влиянием внедрившегося в нее с детства страха смерти.

Преследуемый неотступным желанием избавиться от него («превзойти» смерть, «попрать» ее), человек идет на «беззаконие», даже на преступление. Конечно, с нашей точки зрения, такой взгляд на истоки преступных наклонностей в человеке, а также на причину немотивированных преступлений, с которой никак не сладят психиатры и социологи, на то, что в каждом человеке дремлет преступник, – требует анализа.

Когелет и Иегошуа выступают в данном случае как философы преступления, а не судебные эксперты и мыслят философски-поэтически, доискиваясь истоков мирового зла. Они, разумеется, не разбирают конкретных случаев психических аномалий, и потому, если где-нибудь обнаружится висельник или растлитель, у которого никакими тестами не выявишь страха ни перед чертом, ни перед дьяволом, это ровным счетом ничего не меняет.

Врата мудрости

Об Екклесиасте, единственном из всех, живших под солнцем, можно сказать: он видел Смерть. Он уразумел значение ее в жизни человека. Он познал, что есть формирующее действие Смерти в человеческой жизни, и без учета этого нельзя строить этику. Екклесиастово учение о Жизни и Радости переплетается с его учением о Смерти и Страдании.

Надо избавить человека от борьбы, в которой н ет избавления!Тот, кто вознесся над ней душою, достигает вершин мудрости. Таков завет, оставленный нам Екклесиастом.

Мудрость человека просветляет его лицо Еккл 8:1

– сказано им. Он просветлен, потому что избавился от пагубы борьбы со смертью и страха перед нею. Через уразумение Смерти уразумел он приобщенность к Оламу, его законам и, следовательно, Акту Творения. Когелет проецирует Смерть в Олам и обращает душу к Высшим Силам.

Просветлено лицо мудрого человека, и мы тотчас вспоминаем, конечно, Моисея: когда спускался он с Синая, держа в руках Скрижали Завета, лик его светился так, что на него было трудно смотреть. То был лик человека, которому открылась Высшая Мудрость. Смысл жизни и смерти. Да, человек должен быть и сыт, и обут, и обитать в теплом жилище, и раскрывать свои творческие способности. Замечательно! – да только станет он с еще горшим чувством просыпаться по утрам, считать дни, страшиться конца и метаться.

Как верно заметил Бен Сира:

  О, смерть, как горько воспоминание о тебе для человека... Сир 41:1

который ничем не озабочен, и во всем счастлив, и еще в силах принимать пищу!.. Сир 41:2

И человек станет отчаиваться, бороться со смертью, и количество зла в мире не уменьшится.

Выслушаем сущность всего,– призывает конечная строфа поэмы о Проповедующем в Собрании, – бойся Бога и заповеди Его соблюдай... Еккл 12:13