Текст книги "Сказки и легенды Систана"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Ну что делать! Взял Наджма посох, накинул на плечи плащ и потихоньку, полегоньку идет себе к тому приюту для странников.

А купец сидит там на стуле и смотрит, кто приходит, кто уходит, чтобы не пропустить Наджму.

Видит: идет юноша бледный, с увядшим лицом, едва ногами переступает.

Думает: «Ну, если богу не угодно будет, чтобы я ошибся, – это, наверно, Наджма».

А Наджма, чтобы переступить через арык, снял одну туфлю – и ступил так, что одну ногу замочил, другая сухая осталась.

Перешел он через арык, а купец думает: «Ну вот, это одна примета».

Наджма вошел внутрь, увидел, что пол побрызган водой, снял с плеча плащ, бросил его на землю и сел. Купец подумал: «Видит бог, это еще одна примета».

Когда подошел к нему за кушаньем один простой человек – ну пусть его зовут хотя бы Исмаил[33] – сказал ему:

– Это вам вдвоем с тем юношей, скажи ему только, чтобы он ел поскорее. Потом расскажи мне, что он тебе говорил.

Ну, а Исмаил говорит ему:

– Я знаю этого юношу, это сын Мир Наджмаддина, он не будет есть горячий плов.

А купец настаивает на своему

– Ты все-таки пойди и скажи ему то, о чем я тебя просил, послушай, что он скажет.

Ну, и после этого Исмаил пошел и говорит Наджме:

– Это нам с тобой на двоих.

А Наджма не прикасается к еде.

– Наджма, поторопись, – говорит Исмаил. – Мне надо идти, меня ждет работа. Если я не успею, туго мне придется.

Наджма отвечает:

– Ну если тебе надо уходить, ешь свою половину, а мою долю оставь, пусть она остынет. Остынет – тогда я ее съем.

Купец услышал, что говорит Наджма, подмигнул Исмаилу и говорит:

– Исмаил, забирай еду, ешь сам. А ему я положу отдельно.

Исмаил подвинул блюдо к себе, сложил пальцы щепотью, стал есть, в два счета прикончил весь плов и ушел. А купец снова положил Наджме плова, а внизу, под пловом, спрятал перстень, что дала ему девушка. Пришел и поставил перед Наджмой.

Наджма ест плов, а купец стоит перед ним. Плов остыл, Наджма по зернышку, по зернышку, потихоньку, помаленьку ел и ел, ел и ел, пока наконец не попался ему перстень. Он обтер перстень, посмотрел на него – ага, это его собственный перстень, тот, что был у его возлюбленной. И тут сердце Наджмы. вскипело, и он сложил стихи. Послушай, что он сказал:

Цветок из рук любимой в своей держу руке,

Душа моя в смятенье, я словно дичь в силке,

То я его целую, то глаз своих касаюсь...

Неужто весть от милой, от той, что вдалеке?

А купец ответил ему, повторяя слова девушки:

О коварный! Ты давал мне вечной верности обет,

От тебя же ни привета, ни вестей отрадных нет.

В медресе любви твоей я по-прежнему страдаю,

Ты урок мне задал трудный и не выслушал ответ.

Наджма говорит:

Я влюблен, и разум я теряю,

Беспрестанно плачу и стенаю.

«Не могу забыть я о любимой!» —

Вот слова, что вечно повторяю.

Купец сказал тогда:

Тот, кто любит страстно, всем заметен станет:

Пересохли губы, и глаза в тумане.

Ты назвать бы мог влюбленного безумным —

Впрямь безумен он: ведь страсть рассудок ранит.

А Наджма отвечает:

Вот уже три года, как меня от милой

Горькая судьбина оторвала силой.

То в надежде сладкой в небесах витаю.

То тисками сдавлен я тоски унылой.

Купец говорит:

Тот, кто сильно любит, тот не знает страха,

Храбрецу не страшны ни тюрьма, ни плаха.

Тот, кто сильно любит, словно волк голодный:

Волк не убоится грозной плети взмаха.

Ну вот, после этого купец закрыл свой приют, собрал вся вещи и пустился в путь.

А Наджма пошел к себе домой. Когда он шел из дома, едва плелся, а когда домой возвращался – резвился и прыгал словно лань.

Пришел к матери и говорит ей:

– Матушка, испеки мне сахарный калач, завтра я отправлюсь на охоту.

На следующее утро она испекла ему сахарный калач, оседлал коня, туго затянул подпругу – так туго, что конь дал глубокий вздох. Приторочил хурждин, взял много денег – по весу легких, по цене тяжелых, наполнил ими одну суму хурджина, в другую положил калач. Сел верхом и поехал.

Распевал любовные песни и так нахлестывал коня, что выехал утром, а к ночи почти достиг Исфахана. Доехал туда, где возле Исфахана есть бассейн.

Там конь его припал к воде, стал пить и столько выпил, что брюхо у него лопнуло.

Наджма снял с него седло, положил в одну сторону, тот ковер, что служил потником, – в другую и сложил такие стихи:

Я пустился утром из Шираза в путь.

Иноходцу не дал по дороге отдохнуть.

К ночи я достиг бассейна в Исфахане

И молю и плачу: сжальтесь кто-нибудь!

А после этого он подумал: «Когда был маленьким – я ходил пешком».

Прошел пешком десять, двадцать, может быть, пятьдесят шагов и стер себе ноги.

Тут он подумал: «Когда я был маленьким, я, бывало, ползал на четвереньках».

Прополз немного по дороге – стер себе ладони. Подумал: «Когда я был маленьким, я, бывало, перекатывался с боку на бок».

Два-три раза перевернулся с боку на бок – камни ему намяли бока, и он не смог двигаться дальше и лежал недвижимо. Лежал он так, и тут повеял ветерок. И он подумал: «Пошлю-ка я с этим ветерком весть своей возлюбленной».

И тут он сложил такие стихи:

Я каламом тайным на бумаге невидимой

Написал бы нежное письмо своей любимой,

Чтобы у возлюбленной терпенье не иссякло,

Чтоб меня не бросила в степи необозримой.

И пока он это говорил, наступила ночь.

А вокруг ни воды, ни жилья, ни голоса не слышно мусульманского, ни дороги, ни луны – ничего не видно. И тут Наджма воззвал к божьему чертогу и сложил такие стихи:

О господи! Яви хотя бы лунный свет!

С пути я сбился, потерял дороги след.

С пути я сбился, я один в пустыне,

Того, кто б указал мне путь, со мною нет.

Прошло какое-то время, и видит Наджма, что какой-то ворон с карканьем летит в сторону Лара. Наджма подумал: «Пошлю-ка я с этим вороном весточку в Лар». Он сказал, обращаясь к ворону:

О черноглавый ворон, в Лар скорей лети,

И если спросят, где меня найти,

То Лара повелителю скажи: «Он умер,

Готовьте саван для последнего пути».

И только он это сказал, творец всей вселенной внушил повелителю правоверных[34]: дескать, вот, раб мой погибает в пустыне, найди его и помоги.

И повелитель правоверных – да стану я его жертвой! – разыскал в пустыне Наджму и стал у его изголовья. Наджма открыл глаза и увидел, что возле него стоит всадник, одетый в зеленое[35], на сером коне. И сложил такие стихи:

От несчастий и горя болит у меня голова,

Но несчастье и горе мое для тебя – трын-трава:

Резво скачет твой серый скакун под тобою,

Что тебе до того, что пешком ковыляю едва?

Тогда повелитель правоверных сказал:

– Вставай, у тебя ничего не болит.

Наджма отвечает:

– Нет, господин мой, я не могу пошевелиться.

Тогда повелитель правоверных протянул свой кнут и сказал:

– Держись за кнут.

Наджма взялся за кнут, поднялся и чувствует: ни руки у него не болят, ни ноги. Ничего у него не болит. А повелитель правоверных – да стану я его жертвой! – посадил его сзади себя на коня, велел ему закрыть глава и говорит:

– Сложи несколько стихов про моего коня!

Послушай-ка, какие стихи сказал Наджма:

Серого коня по холке я поглажу,

Как я с сердцем, полным скорби, слажу?

Если серый конь домчит меня до цели,

Тело маслом розовым ему намажу.

И еще так сказал Наджма:

Конь ты мой гривастый, конь мой легкокрылый,

Ты скачи быстрей, быстрее, что есть силы.

Ты скачи быстрей во мраке черной ночи,

В Лар меня доставь к моей подруге милой.

Как тебя, о серый конь мой, я взлелею!

Для тебя дворец построить я сумею,

Если утром ты меня домой доставишь,

Сам украшу ожерельем шею.

Конь мой серый, резвый, с чепраком прекрасным,

Конь с уздой булгарскою[36] и седлом атласным!

Ты скачи скорей, домчи меня к любимой,

Не томи меня страданием напрасным.

В мгновение ока конь домчал их до места, осталось только переехать мост – а там дворец девушки. Наджма сложил тут такие стихи:

От бассейна в Исфахане и до этих самых вод

Землю щедро оросил скакуна Дульдуля пот,

И Али благословенные виднеются следы,

Здесь бессчетными цветами вся дорога зарастет.

Повелитель правоверных сказал Наджме:

– Ну вот мы и приехали.

– Но я успел сказать только пять-шесть стихов, – говорит Наджма.

– Нет, – говорит он, – мы уже достигли места.

И тогда Наджма слез с коня. Слез с коня, и повелитель правоверных – да буду я жертвой за него! – тоже сошел с коня и говорит:

– Подержи коня, я прочитаю два раката намаза.

Наджма взял под уздцы коня, а повелитель правоверных – да буду я за него жертвой! – совершил омовение, обвел вокруг себя черту, положил на эту черту свой меч Зульфикар и стал читать молитву.

Он читает молитву, а Зульфикар превратился в двуглавого дракона и улегся вокруг того места, где он читает намаз, и шипит.

Наджма думает: «Это, конечно, пир и пророк. Пока я не достигну цели, я его не оставлю».

Когда он кончил читать намаз, Наджма бросился ему в ноги и сказал:

– Господин, я не уйду, пока ты не благословишь меня.

Тот ответил:

– Ступай, я тебя благословил; много придется тебе перенести тягот и лишений, но в конце концов ты достигнешь цели.

Сказал это и скрылся из глаз, исчез.

И Наджма увидел, что возле дороги стоит замок. Наджма подошел к стенам этого замка, расстелил на земле свой коврик, положил хурджин, лег на коврик, головой на хурджин – и заснул.

Пусть он спит, а ты послушай несколько слов о девушке. Девушка встала со своего места, взяла кувшин, совершила омовение, помолилась, взяла подзорную трубу и стала смотреть на дорогу в сторону Шираза: не появится ли кто-нибудь на дороге из Шираза, чтобы она могла у него разузнать о Наджме. Опустила подзорную трубу вниз и видит: под стенами замка, растянувшись, спит Наджма.

И тут девушка сложила такие стихи – мол, если Наджма их услышит, он проснется:

Хоть и запылился твой кафтан в дороге,

Износилась обувь, в кровь растерты ноги,

Ты – мой царь, и власть твоя не стала меньше,

Сядь со мной, забудь про свой наряд убогий.

Наджма не проснулся. Солнце ударило в лицо Наджме, и снова вспыхнуло сердце девушки, и она вновь сложила стихи, подумав: «Ну-ка, попробую я его обругать, может быть, тогда он проснется».

Верно, порожден ты шлюхою простою,

Коли думаешь, что я тебя не стою.

Пусть в последний дань – восстания из мертвых —

Зной и солнце не дадут тебе покою.

Наджма проснулся, услышал эти слова и подумал: «Я с трудом сюда доплелся, пришел, а она меня обругала. Не иначе как нашла себе кого-нибудь другого».

Взял он свой хурджин и коврик и отправился в путь по направлению к дому старушки-матушки.

Девушка посмотрела – да, он ушел. Подумала: «Не может быть, чтобы это был кто-то другой, сложу-ка я еще стихи. Если это Наджма, то он вернется сюда». И сказала:

Ради дома твоего[37] готова с сердцем я расстаться,

Я цветком душистым нежным не устану любоваться,

Боже, тотчас пусть глаза мои ослепнут: как могла я

Не увидеть Наджму – то он был, в этом трудно сомневаться.

А Наджма идет и идет. И тогда она сказала так:

Ты меня покидаешь, краса моя? Стой, не спеши!

Я открою тебе сокровенные тайны души.

Сам подумай! могу ли тебе изменить я

И забыть о тебе, о возлюбленный, сам ты реши!

А Наджма все идет и идет. И она опять говорит:

Ты не слышишь, краса моя, страстный упрек,

Цвет лица моего пожелтел и поблек.

Почему ты словам моим верить не хочешь?

Почему ты, любимый, со мной так жесток?

Нет, не оборачивается Наджма на ее зов, уходит. И она решила: «Верно, это не Наджма».

Вернулась домой, смотрит: служанка еще спит. Ударила служанку ногой, служанка пробудилась от сладкого сна и говорит:

– Милая госпожа, за что ты бьешь меня? Мне приснилось, будто Наджма пришел, а ты гневаешься!

– Эй, служанка, – сказала девушка, – пойди посмотри-ка в доме старушки-матушки, если увидишь, что Наджма пришел, то гляди: у меня на шее ожерелье, цена которого равна цене этого города, – я подарю его тебе.

Служанка ушла оттуда, пошла в дом той старушки, смотрю: и вправду Наджма там. Перед ним чайник и пиала, он сидит и пьет чай.

Было у служанки две ноги, еще две она взяла взаймы и побежала к девушке. Сказала ей:

– Госпожа, твое ожерелье теперь мое. Наджма сидит в доме у той старушки и пьет чай.

Тотчас девушка сняла с себя ожерелье и отдала служанке. Велела приготовить самые лучшие кушанья и послала их со служанкой, сказав:

– Отнеси и поставь их перед Наджмой, пусть Наджма поест, а потом приходит.

– Очень хорошо, – ответила служанка. Взяла кушанья и пошла, видит: да, это Наджма сидит и пьет чай.

Она вошла и поставила кушанья перед Наджмой. Наджма взял блюдо и швырнул его об стену; блюдо разлетелось на мелкие куски. Он сказал:

– Ты что, думаешь, что я так голоден, мне так нужна еда от этой девушки? Я сюда еле-еле приплелся, чего только не натерпелся, а она присылает мне еду со своей служанкой!

Служанка вернулась ни с чем. Пришла к своей госпоже и говорит:

– О госпожа! Наджма взял твою еду и швырнул об стену так, что блюдо разлетелось на мелкие кусочки.

А та говорит:

– Да буду я жертвой кудрей Наджмы, видно он на меня гневается.

Сделал она яичницу из десятка яиц, завернула вместе с хлебом в платок, положила на блюдо. На руки надела браслеты, закрыла белым головным платком лицо до самого пояса и отправилась в путь – пошла своей изящной походкой, подошла к дому.

Взгляд Наджмы упал на девушку, видит: идет его возлюбленная. В руке у нее блюдо, на запястьях – браслеты и идет закутанная в белый платок.

И тогда он сложил такие стихи:

Блюдо девушка в руках держала,

На лицо накинув покрывало.

Видел я, как золото браслетов

На запястьях у нее сверкало.

Она поставила еду между собой и Наджмой и они начали есть. Наджма кладет кусочки в рот девушке, девушка – в рот Наджме. Поели они, и девушка говорит:

– Наджма, есть такой-то сад в Ларе, завтра я приду в этот сад, ты приходи тоже.

– Очень хорошо, – отвечает Наджма. Девушка вернулась к себе в замок, ночь провела в замке, а наутро пришла в тот сад. Пошла в сад и сказала садовнику:

– Садовник, тут придет один человек, ты не открывай ему ворот сада, пока он не сложит стихов об этом саде.

Пришел Наджма, видит; ворота сада закрыты. Что он ни делал – открыть не мог. Отчаявшись, сложил он такие стихи:

Вижу: замкнута высокая ограда.

Сяду я, поджав колени, возле сада,

Словно соловой, я петь и щелкать буду,

Отвори мне дверь! Иль ты не рада?

А она ответила ему:

Ты не пой, как соловей, не надо,

Видишь: замкнута высокая ограда.

Разве знаю я, что завтра с нами будет?

Казнь нас ждет? иль царская награда?

И тогда Наджма снова сказал:

Сердце тебе я вручил – и это не грех,

Душу тебе я открыл – и это не грех.

Где твой садовник? Ему прикажи ты,

Чтобы мне дверь отворил – ведь это не грех!

И тогда садовник открыл ворота сада, а девушка сказала такие стихи:

Милый, на твои колени голову я положу,

Я букет цветов весенний пред тобою положу.

Собрала цветов так много, что с собой не унести…

Душу в жертву без сомнений для тебя я положу.

Наджма вошел в сад, сел вместе с девушкой, они поели. Потам взялись за руки и пошли гулять по саду.

А теперь оставь их и послушай, как проклятый Фалишт-ага пришел в сад и увидел, что девушка и Наджма гуляют вместе.

Тайком взял одну туфлю Наджмы, одну туфлю девушки – они оставили свои туфли там, где вместе сидели, – побежал и царю и говорит:

– О несчастный! Наджма вместе с твоей дочерью сейчас гуляет по саду.

Служанка царевны видела, как приходил Фалишт-ага, тотчас побежала и донесла своей госпоже:

– Госпожа! Проклятый Фалишт-ага пришел, схватил одну твою туфлю, одну туфлю Наджмы и отнес царю.

И тут Наджма произнес такие стихи:

Я ходил по лугу, обошел весь сад,

Ярким и душистым я цветам был рад.

Не успел я садом всласть налюбоваться,

Как из-под земли явился мерзкий гад.

А девушка говорит:

– Наджма, мне надо идти, чтобы потом не пришлось нам обоим раскаиваться.

Наджма отвечает ей:

– Иди куда хочешь, но я никуда не пойду. Я не хочу быть трусом.

И девушка ушла, а Наджма остался.

Теперь послушай несколько слов о проклятом Фалишт-аге, который пошел к царю и жаловался ему. Был у царя палач, звали его Батташ. Царь сказал ему:

– Батташ, иди и приведи сюда Наджму.

Батташ пошел в сад, чтобы выполнить царский приказ. Наджма увидел, что идет к нему царский палач, и сложил такие стихи:

Брат мой пришел, брат мой Батташ пришел,

Словно из пламени искра, стремительно он подошел,

Видно, меня, несчастного, хочет Батташ казнить —

Голубь в силке охотника гибель свою нашел.

А Батташ отвечает ему:

Брат, скажи мне правду, окажи мне милость,

Зернышко граната, что с тобой случилось?

Вижу побледнел ты, цвет лица стал желтым,

Что с тобой за горе, брат мой, приключилось?

Наджма сказал тогда:

– Брат мой, если бы я не попал в беду, как бы я здесь оказался?

Палач в ответ:

– Пойдем, тебя требует к себе царь!

Теперь оставь его и послушай про царскую дочь. Она переоделась так, чтобы ее никто не узнал, закуталась в семицветный платок и уселась возле царского дворца, чтобы посмотреть, что дальше будет с Наджмой. Видит – Батташ ведет Наджму во дворец, она тихонько проскользнула следом. Батташ провел Наджму в дворцовый зал, где царь принимал гостей.

Царь увидел их и говорит:

– Батташ, руби ему голову!

Батташ взял топор, поднял руку – и тотчас рука у него отнялась. И тут Наджма, обращаясь к царю, сложил таки стихи:

О повелитель наш, о ты, что правишь нами,

То тихий, как вода, то грозный, словно пламя,

Ты не боишься дня, что непременно будет,

Когда за смерть мою тебя господь осудит?

Ну, и как палач ни пытался убить Наджму – и рукой, и ногой, и палицей – ничего не выходит у него.

Поднимет ногу – нога тут же онемеет, поднимет руку – а рука отнимается, словно от паралича. Короче говоря, не смог он казнить Наджму.

И тогда царь приказал:

– Отведите его, вздерните на виселицу.

И вот Наджму повели на казнь.

А ты послушай теперь, я расскажу немного о той старушке, которая приютила Наджму. Когда она увидела, что его ведут на казнь, она разразилась плачем и произнесла такие слова:

Наджму ведут на казнь, глядит старуха-мать,

Рыдания свои не в силах удержать.

Зачем рыдаешь ты, несчастная старуха?

Ведь мукам суждено любовь сопровождать.

Подумала про себя: «Несчастная старуха, что ты плачешь? Тот, кто влюблен, тот играет жизнью. Того могут и в темницу бросить, и казнить! Чего же ты плачешь?»

А царская дочь, увидев, что Наджму повели на казнь, облачилась в доспехи и пошла на площадь. Думает: «Если Наджму будут казнить, я этого не потерплю, всех там перебью».

А теперь опять послушай про Наджму. Когда его вели по улицам на казнь, караульщики, что шли с ним рядом, сказали:

– Наджма! А сейчас сложи какие-нибудь стихи!

Наджма ответил им:

Плененного Наджму хан отвести велит

В собранье, где его любимая сидит,

И просит у него, чтоб песни распевал он.

Но станет ли он петь? Ведь саз его разбит.

Повели его мимо дома, где была высокая надстройка. В этом доме жил один человек, который недавно женился. Жена его выглянула из окошка и говорит мужу:

– Это ведут Наджму, я хочу ему что-то сказать.

Муж говорит ей:

– Ничего из этого хорошего не выйдет, ведь Наджма влюблен и не ведает, что творит. Он скажет что-нибудь, на что ты ответить не сможешь.

– Ничего, пусть говорит, что хочет, – отвечает женщина. Высунулась в окно, кричит Наджме: – Эх, Наджма, разве не нашлось какой-нибудь девушки попроще, хотя бы купеческой дочери, чтобы ты посватался? Влюбился ты в царскую дочь, а теперь тебя ведут на казнь.

Услышал эти слова Наджма, стал озираться вокруг, потом поднял голову вверх и увидел, что какая-то девушка выглядывает из окна и кричит ему. И сказал:

О ты, что смотришь так из этого окна,

Одна из тех зевак, кем улица полна!

О, если б только мне твои достались губы —

Как воду пьют в жару, я б выпил их до дна.

Услышал это муж и говорит ей;

– Чтоб тебе пусто было, завяжи углы своего платка! Я, – говорит, – так и знал, что он что-нибудь такое скажет, проклятый!

Ну и вот его привели на площадь. Наджма увидел свою возлюбленную в доспехах и сказал такие стихи:

О краса моя нежная, вижу твой черный наряд,

Вижу ротик, подобный бутону, и вижу, как очи горят.

Ты надела броню, чтоб сразиться с несчастным Наджмою,

Иль пришла посмотреть, как невинного люди казнят?

И вот Наджму раздели и хотят его повесить, но не могут. Опять ничего не выходит у палачей, как они ни стараются – ведь его незримо охраняет повелитель правоверных. И тогда царь велел:

– Отведите и бросьте его в темницу.

Наджма хочет снова надеть на себя одежду, а одежды нет, ларские жулики ее украли. И тогда Наджма сложил такие стихи:

Царь хотел Наджму невинного казнить,

Палачи не знали, как им поступить,

А тем временем Наджмы одежду

Воры под шумок сумели утащить.

И провозгласил:

– Кто бы ни унес мою одежду – принесите, ведь вы опозорили Лар.

Ну, как бы там ни было, принесли ему одежду, он надел ее на себя. И повели его с площади. А царская дочь – возлюбленная Наджмы – побежала вперед, чтобы посмотреть, куда его везут. Видит: возле одного дома какая-то девушка доит корову. Царевна и говорит ей:

– Девушки, дай-ка мне твой подойник, я подою вместо тебя корову.

Сама думает: «Тайком подсмотрю, куда Наджму повезли». И вот Наджму повезли мимо, взгляд его упал на девушку, что доит корову, а та глаз с Наджмы не сводит, хоть и делает вид, что корову доит.

И тут Наджма сложил такие стихи:

Наступило утро, стадо вышло из хлевов,

Доят черноокие красавицы коров.

Не коси глазами! Разобьешь подойник,

Если ты моих не станешь слушать слов.

А она ему отвечает:

– Что ты думаешь о подойнике? Позаботься лучше о себе!

И тут Наджма сложил такое двустишие:

Краса моя, с губами как коралл,

Из-за тебя Наджма в тюрьму попал!

И двумя стихами ответила ему возлюбленная:

Я на тебя с надеждою гляжу —

Чтоб выкупить тебя, я серьги заложу.

Ну, и Наджму отвели в темницу. А у царской дочери была пара серег. Она отдала их тюремщикам, чтобы те каждый вечер пускали Наджму на свидания к ней.

Ну, и они выпускала его каждый вечер, когда смеркалось. Наджма уходил в замок к своей возлюбленной – и до утра они предавались любовным играм и утехам.

Четыре, пять ночей он так приходил, а однажды ночью девушка решила испытать Наджму. Крепко заперла ворота – мол, посмотрю я, сможет ли Наджма взломать дверь или перелезть через забор.

Вечером, когда Наджма пришел, он, как ни старался открыть ворота, не смог сделать этого. Не стал он лезть через забор, а сказал из-за ворот такие стихи:

Пусть того умельца покарает бог,

Что получше вытесать дверей не мог.

Что это за дом, в который входа нет,

Между мной и милой – роковой порог.

А девушка изнутри, из-за ворот отвечает Наджме:

О Наджма, зачем же ты так много говоришь?

Почему ты мастера умелого коришь?

Для тебя ни дверь, ни стены – не преграда,

Если вправду страстью ты ко мне горишь.

И говорит ему:

– Выломай дверь! Ты что, боишься, что завтра ее не починят? А не хочешь дверь выломать – лезь через стену, зачем ты зря ругаешь плотника? Ведь я не могу этого сделать, я жду этого от тебя!

И тогда Наджма взломал дверь и вошел, и они предались утехам и наслаждениям, и тут прокричал утренний петух. Наджма сказал:

Быть тебе ощипанным, проклятая ты птица!

Чтоб тебе без лап и крыльев очутиться!

Ты запел, когда с любимою я рядом,

Чтоб тебе, проклятому, сквозь землю провалиться!

И снова они стали беседовать друг с другом, и снова прокричал петух. Наджма сказал опять:

Языка и гребня чтоб тебе лишиться!

Чтоб тебе по всей вселенной осрамиться!

В миг, когда с моей любимою я рядом,

Ты опять орешь, проклятая ты птица!

После этого петух замолчал и больше уже не раскрывал рта. Наступило утро, и Наджма возвратился в тюрьму. А теперь послушай о том, как проклятый Фалишт-ата понял, что Наджма каждую ночь ходит в замок к девушке. И на следующую ночь, он в десять вечера приехал и начал стеречь замок. Когда наступил вечер, Наджма вышел из тюрьмы, направился в замок к девушке, девушка вышла на стену и сказала так:

О гранат мой нежный, сладкий, ты из ночи в ночь

Не ходи ко мне в покои. Больше мне невмочь

Принимать тебя; ведь ночью этот дом не спит!

Берегись, ступай отсюда поскорее прочь!

Наджма понял, что замок стерегут со всех сторон, вернулся обратно в темницу и в эту ночь до утра считал звезды на небе.

На следующий день он все утро провел в темнице, а когда наступило время послеобеденного намаза, пошел в замок

Пришел в замок, и, когда наступил вечер, снова, откуда ни возьмись, появился Фалишт-ага с десятью всадниками. Они окружили замок. Увидел это Наджма и говорит девушке:

– А эти десять всадников в чем провинились? Они ведь ни при чем, во всем виноват Фалишт-ага. Выйду-ка я на стену замка, пропою им стихи, пусть они поймут, что зря меня дожидаются, и идут домой.

Вышел он на стену замка и сказал такие стихи:

Эй, вы, всадники, не спите, караул несите!

Никуда не уходите, караул несите!

Я с любимой – сердцем к сердцу, вы же, коль хотите,

Нас без толку стерегите, караул несите!

Фалишт-ага подумал: «Да, напрасно мы здесь стали бы стаять и ждать его. Надо уезжать. Есть только один способ избавиться от Наджмы: подружиться с ним и тайком подсыпать ему яду».

Отпустил своих слуг, и сам уехал. А Наджма всю эту ночь провел в играх со своей возлюбленной, а когда наступило утро, снова отправился в темницу. Пришел в темницу, а проклятый Фалишт-ага тоже туда явился, стал с ним дружбу заводить, сказал тюремщикам:

– Вы отпустите Наджму, я пойду на базар, поведу его в кофейню, мы поедим вместе.

Увел Наджму оттуда, повел его в кофейню. Подали им обед, они сели. А в отдельную чашку Фалишт-ага подсыпал яду, чтобы подать эту чашку Наджме и отравить его.

А теперь оставь это и послушай о том, как царская дочь, возлюбленная Наджмы, смотрит со стены замка и видит: Фалишт-ага вместе с Наджмой направляется в кофейню. Тут она говорит своей матери:

– Пойдем скорее, чует мое сердце, что сейчас Фалишт-ага отравит Наджму.

Ну, и мать с дочерью взяли узелки с бельем и пошли по направлению к бане. Когда они проходили мимо кофейни, взгляд Наджмы упал на девушку.

И тут Наджма, еще не начав есть, сложил такие стихи:

Куропатка и горлинка с неба на землю летят.

Мать и дочь вниз по улице шествуют, в баню спешат.

Мать и дочь, лейте воду смелей, не жалейте воды,

Быть добычей для дочери, матери верным слугою я рад.

Только он это сказал, как проклятый Фалишт-ага говорит ему:

– Ах, ты дрянь ты такая, чтоб тебе дерьмом подавиться! Ты что это моей двоюродной сестре стихи читаешь?

Сказал он это, а Наджма взял чашку, треснул Фалишт-агу по голове, разбил ему голову.

Фалишт-ага побежал жаловаться царю: мол, о царь, Наджма ударил меня по голове и разбил мне голову. А царь ему в ответ:

– Ну и хорошо сделал, что разбил. Зачем ты идешь к нему? Ты же видел, что Наджму и на виселице не повесить, и мечом не убить. Что ни делали – ничего не выходит. Зачем ты к нему пошел? Мало еще тебе, надо бы, чтоб сильнее ударил!

И снова Наджма вернулся в тюрьму. Ночи проводил в тюрьме, а днем ходил к своей возлюбленной.

И вот однажды царь решил отправиться на охоту, а путь его пролегал по улице, где стояла тюрьма. Наджме сказали: дескать, сегодня по этой улице на охоту поедет царь. Тогда он и говорит тюремщикам:

– Эй, тюремщики! Приведите меня к воротам тюрьмы, мне надо сказать пару слов царю.

Тюремщики замешкались, тогда Наджма говорит:

Стражникам понятна только сила —

Чтоб она навек их ослепила!

Вот что говорит Наджма влюбленный:

Лошадь надо бить, чтоб груз тащила.

Тогда Наджму подвали к воротам тюрьмы. Когда царь проезжал, Наджма произнес такие стихи:

Ты, верность справедливости храня,

О шах великий, отпусти меня!

Пусть встреча с теми, кто в Ширазе ждет,

До судного не остается дня.

Услышал это царь и сказал:

– Отпустите Наджму, что с ним делать, пусть себе идет!

Тюремщики отпустили Наджму. Наджма взял с собой свой коврик и пошел в замок к своей возлюбленной – и живет там в свое удовольствие.

Прошло так десять или пятнадцать дней, проклятый Фалишт-ага снова пошел к царю и говорит:

– Так Наджма и пошел к себе в Шираз! Развлекается в замке у твоей дочери.

Услышал это царь и потребовал к себе Наджму. Наджма пришел, царь велел принести Коран и говорит:

– Я ставлю перед тобой три урока. Если ты их выполнишь, я выдам за тебя свою дочь вместе с богатым приданым. Если же ты не сможешь их выполнить, то поклянись на Коране, что отправишься восвояси.

Наджма поклялся. И тогда сделали так: завязали Наджме глаза, потом царь велел привести несколько верблюдов. Одного из них нагрузили сандаловым деревом, а поверх посадили девушку-царевну. Потом дали повод первого из верблюдов черному рабу и сказали:

– Тяни.

Раб потащил повод, весь караван двинулся, а Наджме говорят:

– Вот идет караван верблюдов, сложи стихи, воспой этот караван.

И Наджма сказал:

Что за верблюды! А груз их – пахучий сандал.

Низ – словно сахар, и роза вверху – так ты бы сказал.

Царь, чтоб навеки страдальца Наджму погубить,

В руки уздечку невольнику черному дал.

– Молодец, молодец! – закричали все.

Так Наджма выполнил первый урок.

Тогда ему задали второй. Собрали толпу девушек, все они накинули на себя белые платки, а у царевны на голове бархатная шапочка. И опять попросили Наджму сказать стихи – а у него по-прежнему повязка на глазах. И Наджма сказал:

Шапочку из бархата девушка надела,

Тысяча других – в простых платочках белых.

Я и среди тысячи любимую узнаю:

Та из них, что в шапочке и чье так стройно тело.

И скова все закричали: «Молодец, молодец!» – и захлопали ладоши.

И тогда царь задал ему третий урок.

Привели верблюда и надели на него железный ошейник. А Наджме дали в руки деревянный меч и говорят:

– Руби этому верблюду голову!

А глаза у Наджмы по-прежнему завязаны.

Наджма потрогал меч – а он деревянный. «О боже, – взмолился он, – это же деревянный меч, что им можно разрубить?! Был бы у меня в руке Зульфикар – другое дело».

И тут услышал он голос Али:

– Руби!

Ударил деревянным мечом и отрубил верблюду голову. Оттащили верблюда, смотрят, а деревянный меч на четыре пальца вошел в землю.

И тут Наджма сказал так:

Наджма, как роза без шипов, как лучшая из алых роз!

Наджма, как молодой побег, что спелые плоды принес!

Наджма, как храбрый барс в горах, как легкая степная лань!

Дела Наджмы у всех поток восторженных исторгли слез!

И царь выдал свою дочь за Наджму и дал за ней богатое приданое.

Семь суток били в барабаны, стучали в бубны – играли свадьбу.

Ну, пусть себе Наджма наслаждается, а ты послушай об отце Наджмы.

Отец Наджмы Мир Наджмаддин нагрузил лошадь всяким добром и скитается из города в город, расспрашивает всех о Наджме. И всякому, кто ему хоть что-нибудь скажет, уделяет немного из своего добра.

Шел он, шел и подошел к Лару.

Смотрит: а там какой-то пастух пасет коров. Подошел к пастуху, поздоровался с ним, услышал ответ, потом говорит.

– Эй, пастух!

– Ну что? – спрашивает тот.