Текст книги "Чудесный сад"
Автор книги: Автор Неизвестен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
– Обещаю! – сказал хан, сгорая от любопытства. – Говори скорей!
Адак заговорил:
– Не сказку вы все слушали сейчас, а горестную быль: красавица рассказала в ней о самой себе. Когда эта девушка была ещё малюткой, их юрту разграбил степной разбойник, но некий великодушный батыр, случившись поблизости, спас от смерти дитя и покарал грабителя. В шутку батыр высказал желание, чтобы девочка, достигнув совершеннолетия, явилась к нему и стала его женой. Текло время. Девочка выросла и стала такой, какой вы видите её перед собою. Она полюбила достойного джигита. Но когда тот посватался к ней, она открылась ему во всём, и джигит, отказавшись от собственного счастья, подтвердил, что для честного человека изменить слову – хуже смерти.
Нелёгок был путь девушки к батыру. В один из дней на неё напал какой-то чужеземец, но, узнав необыкновенную историю путницы, он проникся к ней почтением и не тронул её. Затем её перехватили в безлюдной степи три вора. Поражённые смелостью и стойкостью девушки, они тоже отпустили её, говоря:
– Ужели мы хуже диких зверей и обидим бесстрашную, которую пощадил даже безвестный иноземец!
После долгих скитаний красавица отыскала стоянку батыра. Что сказал ей при встрече этот благородный человек, вы знаете из сказки.
И вот, когда в надежде и радости девушка возвращалась в родные места к своему жениху, ты, хан, приметил её в калмыцкой степи, как безжалостный беркут, схватил и увёз в плен на чужбину. И кто знает, какая судьба ожидает несчастную в твоих руках.
– Правду говорит Адак? – спросил хан у девушки.
– Адак сказал правду, хан, – отвечала калмычка.
Хан нахмурился и, сдерживая гнев и досаду, сказал:
– Что толковать о судьбе пленницы, если она уже решена… Ты, Адак, выиграл её в состязании. Отдаю её тебе, и пусть она будет твоей женой по уговору.
Воины с завистью повернулись к Адаку, и калмычка тоже пристально глядела на него, точно чего-то ожидая. А молодой батыр усмехнулся и сказал:
– До сегодняшнего дня, хан, ты не знал моей доблести и не подозревал, что в голове беднейшего из твоих воинов есть разум, сердца же моего ты не знаешь и сейчас. Как могу я взять то, что мне не принадлежит! Разве я бесчестнее презренных воров, что, обирая беззащитных, всё же пожалели юную невесту? Но раз ты мне даришь пленницу, я вправе по-своему распорядиться её судьбой. Садись, красавица, на моего коня и скачи к своему возлюбленному, да будет с тобой счастье в пути и в дальнейшей жизни!
Замерли воины от таких слов. Молчал и хан Аблай. А девушка поклонилась Адаку и проговорила в волнении:
– Спасибо тебе, Адак, лучший из людей, за твоё милосердие! Признаюсь тебе, если бы ты захотел взять меня в жёны, я бросилась бы в озеро Борабай и нашла бы своё избавление на его холодном дне. Но ты, джигит, возвратил мне жизнь и веселье. Будь моим названым братом, будь моим провожатым в пути и драгоценным гостем на моей свадьбе!
Тут все воины стали обнимать Адака, восхищённые его поступком, и они упросили хана отпустить товарища погостить у девушки.
Вскочили Адак и красавица калмычка на тулпаров-коней, натянули поводья и вихрем помчались по степи.
Сорок небылиц
Правил степью жадный и свирепый хан.
Наскучили ему воинские походы, пиры, охота, буйные игрища. И тогда разослал он во все концы степи вестников с неслыханным дотоле кличем:
– Кто расскажет хану без запинки сорок небылиц, не проронив ни слова правды, – тот получит полный мешок золота! Но горе тому, кто запнётся в рассказе или вставит в него хоть одно правдивое слово! Хан бросит его в тёмный зиндан и уморит там голодной смертью.
Ради золота, говорят, и праведник свернёт с прямой дороги. Толпами потянулись поначалу к ханской стоянке акыны, сказочники, острословы.
Однако никто из рассказчиков не мог угодить хану, и всех их постигла общая горькая участь: тысячи несчастных людей лишились света в тюремных ямах. И в конце концов перевелись охотники развлекать хана небылицами.
Темнее, чем осенняя ночь, лежал хан в своих покоях, развалясь на изукрашенном ложе. Визири, окружавшие его, боялись пошевелиться. Слуги, что подносили ему золотые блюда с редкостными яствами и напитками, расстилались перед ним, как дым.
Хан движением руки отстранял лакомства и время от времени взглядывал по сторонам так, что у всех от ужаса холодела в жилах кровь.
Как раз в это время и появился перед разубранной ханской юртой весёлый мальчишка с нищенской сумой, босой, оборванный, худой, как обглоданная кость.
– Что шатаешься где не следует? – напустились на него стражники. – Что надо?
– Я пришёл рассказать хану сорок небылиц, – бойко отвечал мальчуган.
Много видели стражники на своём веку зла и крови, а и то пожалели малыша.
– Уходи, глупый, подальше от беды! Без тебя полны зинданы. Или жизнь надоела?
– Лучше день быть скакуном, чем шесть лет клячей, – подмигнул стражникам оборвыш.
– И ты нисколько не боишься хана? – удивились воины.
– На смелого не посягнёт и албасты! – улыбнулся мальчик.
И его ввели в ханскую юрту.
Хан кинул взгляд на изорванную шапчонку, на чёрные, в цыпках ноги мальчишки, и губы его задрожали от гнева.
– Ты осмелился в своём отрепье показаться на глаза хану? Да я ногтем, как блоху, раздавлю тебя!
– Не горячись, тахсыр, – глядя прямо в лицо хану, сказал маленький нищий, – дело торопливого кончается позором. Будет куда лучше, если, выслушав мои небылицы, ты велишь выдать мне мешок золота.
Хан в ярости откинулся на подушки и зловеще прошипел:
– Коли так, говори. Я слушаю.
И мальчик начал:
– Лет за семь до того, как мне родиться на свет, пас я табун моего двенадцатого внука.
Как-то глубокой ночью погнал я лошадей на водопой. Вовсю сияло солнце и было так жарко, что у птиц дымились крылья и пылали хвосты. Поэтому я нисколько не удивился, когда увидел, что вода в озере замёрзла до самого дна.
Принялся я было рубить лёд топором. Но топор мой с первого удара разлетелся вдребезги, а лёд не подался ни на волос. Что, думаю, делать? И тут меня осенило!
Скинул я с плеч голову, ухватился покрепче за шею и давай колотить лбом по льду. Через некоторое время продолбил-таки прорубь. Да такую большую, что в неё свободно можно было просунуть мизинец. Из этой-то проруби и напился сразу весь мой табун, а было в нём сто тысяч голов.
Напились кони, разбрелись по льду, ходят, пощипывают травку. А я сел к табуну спиной и стал пересчитывать лошадей, все ли целы. Замечаю – недостаёт одного жеребца. Куда бы ему подеваться?
Воткнул я в песок курык, взобрался на него, смотрю по сторонам, не видать ли где жеребца.
Нет, ничего не видно.
Всадил в курык нож и полез ещё выше. И опять ничего не увидел.
Тут мне вспомнилось, что с детства у меня была привычка вместо серы жевать иголки. Достал я из-за губы иголку, вонзил её в черенок ножа и – будь что будет – снова полез вверх.
Может, сутки карабкался, может, месяц, а как заглянул в иголье ушко, так сразу и увидел пропавшего жеребца: среди бурного моря торчит скала, острая, как шило, на той скале на одном копыте стоит жеребец, а вокруг скалы на волнах резвится его жеребёнок.
Не стал я долго размышлять, сел верхом на курык, гребу ножом, как веслом, да и поплыл по морю. Плыву, плыву, а всё ни с места. Тогда пересел я на лезвие ножа, оттолкнулся от морского дна курыком и вмиг оказался возле скалы. А курык, будто железный, пошёл на дно.
Как же поймать жеребца без курыка? Свил я из песка аркан, накинул на коня, вскочил задом наперёд в седло, положил перед собой жеребёнка и поскакал по морю обратно.
Полпути уже проехал, как вдруг конь споткнулся о волну и стал тонуть.
Ох, думаю, сбывается пословица: «Если неудачнику и посчастливится попасть на пир, так у него, как назло, хлынет носом кровь». Ну да я не растерялся: быстро-быстро перебрался на жеребёнка, подхватил на закорки жеребца и помчался дальше.
Только я успел на берегу привязать жеребца к дереву, как внезапно мне под ноги с ветки спрыгнул заяц. Я погнался за ним. Заяц побежал влево, а я направо, заяц бежит быстро, я – ещё быстрей.
На бегу выхватываю стрелу и пускаю в зайца. Попала стрела остриём прямо зайцу в нос, да отскочила и вернулась мне в руки.
Тогда я пустил её тупым концом вперёд. Через день она настигла серого и пригвоздила его к камню.
Снял я с зайца шкурку, ободрал с него сало и стал собирать в подол кизяк, чтобы развести костёр.
В это время – что такое? – жеребец мой заржал, забился, захрапел и начал подниматься в воздух.
Я опешил сначала, но тут же сообразил, что привязал коня не к дереву, а к шее лебедя.
Бросаю на землю кизяки и лечу со всех ног отвязывать бедолагу-коня. А кизяки как запищат, как захлопают крыльями, как взовьются под самые облака – только я их и видел. Оказывается, это перепёлок да жаворонков насобирал я полный подол!
Всё же, хоть и не было у меня топлива, разжёг я, наконец, костёр. Положил заячье сало в новенький медный казан и поставил на огонь. Гляжу – протекает мой новый казан, потоками хлещет сквозь его стенки сало, скоро, пожалуй, и на дне ничего не останется. Пришлось переложить сало в дырявый казан. И, конечно же, из этого казана не вытекло ни капельки жира. Помнится, десять бычьих желудков наполнил я топлёным салом.
Пришло мне в голову этим салом смазать свои сапоги. На один сапог сала хватило, а на другой уже не осталось.
Забрался я на ночь под казан, да и задремал. Спросонок слышу – шум, гам, потасовка! Вскочил в страхе, – а это мои сапоги затеяли драку. Несмазанный сапог навалился на братца и тузит его без пощады:
– Вот тебе, жадина, получай! Будешь знать, как загребать и своё и чужое! Неужели не мог оставить и на меня немного жиру?
Стал я драчунов разнимать.
– Да уймитесь вы, злюки! Ишь разбушевались! Не зря говорится: сойдутся два умных – будут с прибылью, а сойдутся два дурака – останутся без глаз.
Еле их утихомирил. Положил рядом с собой – один сапог по правую руку, другой по левую – и снова заснул.
Наутро просыпаюсь – нет на месте несмазанного сапога, убежал, неслух, разобидевшись. Надел я оставшийся сапог на обе ноги и пустился в погоню за беглецом.
Бегу день, бегу год – никак не попадается второй сапог. Прибегаю в какой-то аул. А там людей наехало видимо-невидимо. И ещё съезжаются: кто на быке, кто на жуке, кто на еже, кто на уже, кто на горном козле, а кто на журавле.
Начинается пир.
Спрашиваю:
– По какому случаю той?
– Это, – отвечают, – не той, а поминки.
– По ком поминки?
– По байскому сынку. Погнал он тому лет семь стадо козлов на пастбище, да и пропал без вести.
Вот стали слуги обносить гостей блюдами с мясом, и тут я вижу среди них – кого же? – свой сбежавший сапог.
Я вскрикнул от радости, а он обернулся на мой голос – и оторопел, чуть блюдо не выронил.
Видно побаиваясь, как бы ему не влетело за побег, стал он мне подставлять блюдо за блюдом и всё приговаривал:
– Ты пожалел для меня заячьего жира, а мне так ничего для тебя не жалко!
С юрту снеди навалил передо мной.
Радуюсь: вот уж когда наемся за себя и за всех своих родичей! Набрал в обе руки мяса и только приготовился пошире разинуть рот, да и растерялся: ведь у меня не то что рта, так и головы не было, – я забыл её на озере, у проруби…
Прошу сапоги:
– Голубчики мои, сбегайте за моей головой, не откажите в услуге… Я с вами сочтусь.
Кинулись сапоги исполнять моё поручение, а я сижу да жду. Пока ждал, гости зубам отдыха не давали: всё мясо съели и блюдами закусили. Мне и крошки не осталось. Уж кому не повезёт, тот вымокнет до нитки и в погожий день!
Едва я приладил голову, набежали тучи и стали с неба валиться дыни. Хотел я одну разрезать, уже проткнул ножом, да, видать, не рассчитал силы: провалился нож внутрь дыни.
– Разыщу нож, пусть для этого пришлось бы мне забраться даже в собственный желудок! – поклялся я.
Распоясался, ухватился за конец кушака и нырнул вниз головой в дыню.
Много дней провёл я в неусыпных поисках. Сапоги истоптал, износил шубу, а нож всё не находится.
Неожиданно наткнулся я на какого-то человека.
– Что делаешь? – спрашивает.
– Нож ищу.
– Вот дурень, так дурень! – раскричался встречный. – Он, деревянная башка, нож ищет! Да я уже семь лет ищу здесь стадо козлов и то найти не могу…
Я враз смекнул, что передо мной тот самый байский сын, на чьих поминках я недавно побывал.
Говорю ему:
– Чем браниться да заводить ненужные ссоры, плюнул бы ты на козлов да поспешил к несчастным родителям.
– А, так тебе мои родители милее, чем козлы! – окрысился сын бая да хвать меня пятернёй за бороду.
Тут я не стерпел. Сцепились мы, и началась битва.
От нашей драки раскачалась дыня и покатилась по миру. Катилась, катилась, вкатилась на высоченную гору да здесь, на самой её макушке, и раскололась пополам.
Куда полетел с горы байский сынок, не приметил, а я брякнулся как раз у озера, где оставил свой табун. Да так, что земля прогнулась! А мне хоть бы что. Только пить вдруг почему-то захотелось. Наверно, от того жирного мяса, которого не случилось мне отведать на поминках.
Опустил я голову в прорубь и стал тянуть воду. Всё озеро выпил, а жажды не утолил. Попробовал подняться – да никак не могу. Не сразу я догадался, в чём тут дело, а оказалось всё совсем просто: пока я хлебал воду, к моим усам примёрзло шестьдесят диких уток и семьдесят селезней.
«Зачем, – подумал я, – мне столько дичи?»
Сунул всех птиц за пазуху, а после променял их на журавля. И нужно тебе знать, великий хан, что хоть и был тот журавль куда выше нара, но пил из колодца воду, даже не наклоняя шеи…
– Так, верно, тот колодец был совсем мелок! – внезапно вскричал хан, надеясь сбить мальчишку хоть в самом конце рассказа.
– Возможно, колодец был неглубок, однако камень, брошенный в него на утренней заре, лишь к ночи достигал воды, – не моргнув глазом, отвечал мальчуган.
– Ну, значит, дни в ту пору были короткие! – задёргался на месте хан.
– Да, пожалуй, дни были короткие, если за один такой день отара баранов проходила всю степь из края в край, – без малейшей заминки последовал ответ.
Хан побледнел и прикусил губу. А оборвыш так закончил свою речь:
– Тахсыр, вот я и рассказал тебе по твоему желанию сорок небылиц. Расплатись со мной по совести! А если тебе не жалко казны, я готов рассказать ещё сорок раз по сорока небылиц. Ведь слова рождаются из слов, как добрые дела – из добрых дел!
Корчась от злости, хан кивнул визирям, и те начали насыпать мешок золотом. И чем больше раздувался мешок, тем сильнее корёжила хана жадность.
Мешок был уже почти совсем полон, как вдруг босоногий поднял грязную ручонку и снова заговорил.
– Хан, – сказал он, – я отказываюсь от золота! Пусть оно остаётся тебе. Исполни за это лишь одну мою просьбу: дай свободу узникам, что томятся в твоих зинданах.
Хан словно обезумел от слов оборвыша. Он взвизгнул и кинулся к мешку, как стервятник кидается на падаль, обхватил мешок и прижался к нему всем телом.
Визири сразу поняли: хан сделал выбор. И, гремя ключами, они поспешно стали отмыкать тюремные запоры.
Вскоре все зинданы опустели. Пропал куда-то и нищий мальчишка, рассказчик небылиц.
А хана так и не смогли оторвать от мешка с золотом. Он умер через три дня.
Два плута
В давние времена, во времена короткого хвоста [5]жили на свете два весёлых плута: один гулял в сыр-дарьинских степях, другой – в степях Сары-Арка. Широко разносилась молва об их проделках, и не раз им случалось слышать рассказы друг о друге.
И в конце концов надумали они, каждый про себя, сойтись где-нибудь один на один, испытать свою ловкость, помериться хитростью.
Смазав жиром сапоги и подоткнув полы халатов, отправились они в путь. Шли, шли и в некий день встретились на караванной дороге, подле только что поставленного мазара. Как старые друзья, поздоровались, обнялись и повели беседу.
– Новости есть? – спрашивает сыр-дарьинский плут.
– Новости есть, – отвечает сары-аркинский плут. – Видишь, стоит новый мазар? Недавно похоронен в нём именитый бай. Много скота, много золота он оставил, и всё досталось его придурковатому сыну.
Сыр-дарьинский плут говорит:
– Бай не отдаст того, что имеет, а бедняк не должен зевать… Давай-ка выманим у байского сына сто червонцев и разделим их пополам.
Сары-аркинский плут отвечает:
– Масло тебе в рот! Я согласен. Но как это сделать?
Плут да плут – два плута, долго ли им сговориться?
Закусили, закурили, так и этак пораскинули смекалкой и приняли решение.
Сыр-дарьинский плут забрался в мазар и там притаился, а сары-аркинский обмотал голову зелёной чалмой и под видом странствующего ишана явился в аул покойного бая.
– Дитя моё, – сказал плут байскому сыну, – было время – отец твой взял у меня сто червонцев, говоря: «Верну тебе деньги полностью, как только потребуешь. Жив буду – сам отдам, мёртв буду – сын отдаст». Наступил срок получить мне старый долг. Исполни же завет отца.
Сын бая и рот раскрыл от такого известия. Ведь берущему и шесть мало, а дающему и пять много! Подумав, он сказал:
– Чем ты докажешь, что в словах твоих нет обмана?
Плут укоризненно покачал головой и ответил со вздохом:
– Если ты не веришь зелёной чалме [6], так сходи на могилу отца, может быть, он сам откроет тебе истину.
В великой тревоге приблизился молодой бай к мазару и, дрожа от страха, спросил:
– Отец, правду ли говорит ишан в зелёной чалме, что ты должен ему сто червонцев?
И тут сыр-дарьинский плут отвечает ему из мазара глухим голосом:
– Правду, правду он говорит, сын мой! Из-за этого долга страшные муки я здесь терплю. Верни поскорей деньги ишану, дай отдохнуть мёртвым костям!
Весь в холодном поту прибежал байский сын домой и, ни слова не говоря, выложил плуту сто червонцев.
Припрятал сары-аркинский плут золото за пазуху и думает так:
«Пусть посидит тот дружок в мазаре, пока ему не наскучит, а я и один в степи не заблужусь».
Миновали дни и недели. Он возвратился в свою юрту, тайком зарыл золото под очагом и строго наказал жене:
– Если нагрянет к нам такой-то и такой-то человек, скажи ему, что я скоропостижно умер и погребён по закону. Постарайся его спровадить поскорей, а пока он не уйдёт, каждый вечер приноси мне еду в овраг. Там я отсижусь до времени.
А сыр-дарьинский плут ждал-ждал товарища в тёмном мазаре и понял наконец, что тот его обманул. Кое-как выбрался он на свет и, глядя в сторону Сары-Арки, сказал:
– Обширна степь, но человек проворен! Не скроешься ты от меня, приятель, если правда, что снег не держится на колу. Погоди немного, светик мой, что положил ты в казан, то попадёт тебе в черпак!
С этими словами он затягивает кушак и пускается в дорогу разыскивать след обманщика. Идёт день, идёт ночь, идёт месяц; разделяя кочевья, рассекая пространство, движется вперёд. И вот находит он в степи юрту беглеца, открывает дверь, переступает через порог.
Едва завидев незнакомого человека, жена сары-аркинского плута заплакала и стала причитать:
– Умер мой несчастный муж, вот уже три дня, как его похоронили. Кто бы ты ни был, чужеземец, оставь меня наедине с моим горем!..
«Напрасно ты куёшь холодное железо, хозяйка!» – думает сыр-дарьинский плут, но вслух говорит, обливаясь слезами:
– Женщина, ты разорвала моё сердце своими словами. Умер мой друг, ой, беда, беда! Как уйду я из жилища покойного, не помянув его и не оплакав! Обещаюсь перед богом провести здесь сорок лет, покуда глаза мои не ослепнут от слёз. – И, не переставая рыдать, он уселся поудобней на почётном месте.
Идут дни за днями, живёт сыр-дарьинский плут в чужой юрте, поминает друга его же бараниной и кумысом. И не укрылось от его глаз, что хозяйка каждый вечер исчезает куда-то с полным мешком. Однажды плут украдкой проследил за ней и узнал дорогу к оврагу.
Вскоре соседи позвали хозяйку в гости. Нарядившись в праздничные одежды, она ушла на весь день и вернулась только к ночи. Сыр-дарьинский плут не стал терять времени даром. Он переоделся в платье хозяйки, набил мешок разной снедью и, когда стемнело, спустился в овраг к сары-аркинскому плуту.
Сары-аркинский плут набросился на еду и, не замечая обмана, спросил:
– Ну что, тот мошенник не собирается ещё уходить?
Изменив голос, сыр-дарьинский плут отвечал:
– Нет, не трогается с места, притворяется, будто сокрушён печалью. А сам всё что-то ищет да высматривает. Видно, ты припрятал что-нибудь от него? Боюсь, как бы он не нашёл спрятанное.
Сары-аркинский плут смеётся:
– Не бойся, глупая, пусть он высохнет как палка, всё равно ничего не найдёт. Но на всякий случай присматривай за очагом. Если что будешь замечать, дай знать мне.
– Хорошо, – говорит сыр-дарьинский плут, а про себя приметил: «Ага, вот оно что – под очагом!»
Когда хозяйка явилась домой, сыр-дарьинский плут как ни в чём не бывало сидел на своём месте, попивая кумыс, проливая горькие слёзы.
Она второпях собрала ужин и побежала к мужу, ожидая, что он станет бранить её за опоздание.
Сары-аркинский плут, увидев жену, очень удивился и сказал:
– Говори скорей, что случилось? Почему ты пришла во второй раз?
Жена отвечала:
– Да будет долог твой век, дорогой, что с тобой? Я прихожу сегодня впервые.
– Ой, безумная, ты погубила мою голову! – вскричал плут и со всех ног помчался к юрте.
Но там на месте золота уже дул ветер.
Недаром, оказывается, старики говорят: «Не хвались силою, нарвёшься на сильного; не хвались хитростью, нарвёшься на хитрого».
Подумав, сары-аркинский плут сказал так:
– Удача поворачивается к нам то лицом, то спиной. А кто предаётся печали, тот лишь увеличивает трудность своего положения. Если конь не идёт вскачь, приходится ехать шагом.
Тут он простился с женой, сел на безрогого бычка и, погоняя его суковатой палкой, направился в сыр-дарьинскую степь.
Той порой, что сары-аркинский плут ехал степью, расспрашивая про дорогу, сыр-дарьинский плут добрался до дому и велел жене, чтобы она тотчас же оповестила весь аул о его внезапной смерти, а сам закутался с головой в саван и вытянулся, как неживой. Жена послушно исполнила всё, что он требовал. На вопли женщины стали собираться люди из соседних юрт, пошумели, посожалели, потом снесли мнимого покойника в заброшенный мазар и приступили к поминальному пиру.
В это самое время подъехал к аулу на своем безрогом бычке сары-аркинский плут. Разузнав, что здесь за пир и кого поминают, он сразу обо всём догадался: «Э-э-э, знакомая песня», – но представился, будто поражён горестной вестью, и, зарыдав, воскликнул:
– Если умер мой друг, умру и я! Нет без него счастья, и жизнь без него темна. Об одном прошу: положите меня рядом с другом, не разлучайте нас хоть после смерти.
Проговорив такие слова, он повалился на землю, затаил дыхание и притворился мёртвым.
И похоронили его в тот же день и положили рядом с приятелем.
Вот народ разошёлся, и оба плута остались в мазаре наедине.
– Ас-салам алейкум! – тихонько говорит сары-аркинский плут.
– Валейкум ас-салам! – так же тихонько отвечает сыр-дарьинский плут.
– Не пора ли нам поделить байские червонцы? – спрашивает сары-аркинский плут.
– Что же, может, и пора…
И только они начали этот разговор, как вдруг снаружи раздался топот, шум и звон, и в мазар ввалилась шайка разбойников – сорок отчаянных головорезов.
Усевшись в круг, разбойники стали делить добычу. На долю тридцати девяти человек приходилось по куче золота, а сороковому доставался старый меч. Но никто из разбойников не соглашался взять меч, всякому хотелось получить золото. Поднялся спор. Тогда главарь шайки говорит:
– Глупцы, разве добрый меч не дороже пригоршни монет? С ним удалец защитит свою жизнь и добудет богатство. А этот старый меч достоин служить и батыру. Полюбуйтесь-ка, как я с одного взмаха разрублю пополам этих двух мертвецов! – и он выхватил меч из ножен.
В то же мгновенье, не дожидаясь беды, оба плута в своих белых саванах вскочили на ноги и закричали:
– Тёмные грешники, проклятые кровопийцы! Мало вам слёз живых, так вы посягнули и на мёртвых! Ужасайтесь! Трепещите! Час вашей казни настал!
Что тут было! «Ошалевшая утка ныряет хвостом»… Бросив все драгоценности, друг через друга кинулись разбойники кто куда: одни попали в двери, другие лбом пробили себе выход. Спустя миг, они были от мазара на расстоянии трёхдневной езды.
Тут плуты скинули саваны, разделили по-братски золото и, от души посмеявшись над своими похождениями, разошлись: один подался в сыр-дарьинские степи, другой – в степи Сары-Арка.
Храбрый осел
Надоело ослу поклажу таскать. Вот и говорит он однажды верблюду – своему товарищу:
– Эй, верблюд, надоело мне поклажу таскать: живого места на спине нет! Давай убежим от хозяина, станем жить вдвоём на воле, как вздумается.
Помолчал верблюд, подумал, говорит:
– Плохой у нас хозяин, верно: кормит дурно, работать заставляет много. Я бы и рад убежать, да как убежишь?
А у осла ответ уже готов.
– Я всё обдумал, – говорит, – не беспокойся. Завтра хозяин заставит нас везти соль в город. Сначала мы будем идти послушно и смирно, а как поднимемся на гору, так упадём разом и притворимся, будто совсем обессилели. Станет хозяин нас бранить, станет палкой колотить, а мы ни с места. Выбьется он из сил и уйдёт домой за помощью. Тут уж нам раздолье – беги куда хочешь, только бы ноги не сплошали.
Развеселился верблюд:
– Вот хорошо ты придумал, вот славно! Так мы и сделаем, как ты сказал!
Дождались они утра. Поутру хозяин навьючил на них мешки с солью и погнал в город.
Полдороги шли они как всегда: верблюд впереди, осёл за ним следом, а сзади хозяин с палкой. Но вот поднялись они на гору, и тут осёл и верблюд упали на землю и притворились, что совсем обессилели, не могут на ногах стоять.
Хозяин их бранить:
– Ах вы лентяи, ах вы лежебоки! Поднимайтесь сейчас же, пока палки не отведали!
А они и ухом не ведут, лежат, словно ничего не слышат.
Рассердился хозяин и давай их палкой бить сплеча.
Ударил он верблюда тридцать девять раз – ничего, а как замахнулся в сороковой – заревел верблюд и вскочил на ноги.
– То-то же, – сказал хозяин, – давно бы так! – А сам принялся за осла.
Ударил он его сорок раз – осёл и не охнул, ударил пятьдесят раз – осёл и не вздрогнул, ударил шестьдесят раз – как лежал осёл, так и лежит.
Видит хозяин – дело плохо: должно быть, подыхать собрался осёл. Велика беда, да что поделаешь.
Снял он с осла поклажу, взвалил её на верблюда и тронулся в путь.
Еле шагает верблюд под вьюком, клянёт осла:
– Проклятый осёл, из-за тебя я битый иду, двойную кладь несу!
А осёл подождал, пока хозяин с верблюдом скрылись за перевалом, потом поднялся и пустился бежать, не глядя под ноги.
Бежал он три дня, перебежал три горы и три долины и наконец достиг широкой поляны у быстрой реки.
Ослу понравилась поляна, тут он и поселился. А теми землями уже много лет правил могущественный тигр.
Однажды надумал тигр осмотреть свои владения. Вышел он в путь утром, а в полдень набрёл на осла.
Ходит себе осёл по поляне, помахивает хвостом, ест траву.
Тигр думает: «Что за зверь? Никогда не видел такого».
А осёл взглянул на тигра и обомлел. «Ну, – думает, – пришёл мой конец! – И решил он про себя: – Чем умирать не защищаясь, покажу-ка я лучше страшному зверю свою отвагу».
Поднял он хвост, взмахнул ушами, раскрыл пошире рот да как затрубит во всё своё ослиное горло!
У тигра и свет в глазах помутился. Кинулся он назад, бежит что есть мочи, боится оглянуться.
По дороге встречается ему волк:
– Кого ты так испугался, повелитель?
– Испугался я зверя, страшнее которого нет на свете: вместо ушей у него крылья, пасть у него, как бездна, а ревёт он так, что земля содрогается и меркнет небо.
– Постой, постой, – говорит волк, – да уж не с ослом ли ты повстречался? Так оно и есть. Ладно же, завтра мы с тобой скрутим его арканом.
На другой день волк добыл аркан, один конец аркана привязал он к шее тигра, а другой – к своей шее, и так они отправились на поляну.
Волк идёт впереди, а тигр сзади – всё упирается.
Приметил их осёл издали и опять за своё: хвост кверху, пасть настежь – и заревел громче прежнего.
Тут тигр и кричит волку:
– Э-э, приятель, да ты, видно, тащишь меня на съедение этому чудовищу! – Рванулся он изо всех сил в сторону – у волка и голова долой.
Прибежал тигр домой, не может отдышаться.
В это время прилетела к нему сорока. Натрещала, налопотала, расспросила тигра обо всём, а потом и говорит:
– Погоди-ка, слетаю я на поляну, погляжу, что за зверь там ходит и что он делает. Разведаю всё подробно и доложу тебе.
Полетела сорока на поляну.
А осёл заметил её издали, лёг на землю и вытянул ноги, будто мёртвый.
Сорока глянула вниз и обрадовалась: страшный-то зверь околел!
Спустилась она прямо на осла, расхаживает по нему взад и вперёд, придумывает, что бы такое наврать тигру о своей победе над чудовищем.
Вдруг на свою беду заметила она на земле пшеничное зернышко, совсем уже нацелилась клювом, да оступилась и попала головой ослу между колен.
Тут-то осёл и ожил. Зажал он ногами сороку покрепче и давай её хлестать хвостом. Хлестал-хлестал – только пёрышки от сороки летели во все стороны. А потом как поддаст её копытом – покатилась сорока на край поляны.
Отлежалась она здесь, опомнилась и кое-как, бочком-бочком, кряхтя да охая, полетела обратно.
Летит и ещё издали кричит тигру:
– Беги отсюда подальше, покуда цел! Навеки меня искалечил проклятый зверь! Смотри, как бы с тобой того же не было.
Совсем оробел тигр. Собрал он свои пожитки и навсегда ушёл в чужие страны.
А храбрый осёл и доныне живёт на широкой поляне.
Три друга
Может, было то, может, не было, – подружились, говорят, когда-то, подружились и побратались козлёнок, ягнёнок и телёнок.
Раз козлёнок поглядел на дальнюю гору и говорит:
– Братцы, кто из вас видел, как солнце по вечерам уходит за гору?
– Я видел, – сказал ягнёнок.
– И я видел, – сказал телёнок.
– Так давайте, – предложил козлёнок, – пойдём втроём и разведаем, где же прячется на ночь солнышко.
И в тот же день дружки тайком убежали из стада.
Вот идут они степью. Долог путь, но гора всё ближе и ближе. Радуются друзья. Вдруг перед ними арык. Как перебраться? Козлёнок говорит:
– Ничего, перескочим!
– Я боюсь, – сказал ягнёнок.
– И я боюсь, – сказал телёнок.
– Эх вы, трусишки, – смеётся козлёнок. – А вот я так ничего не боюсь.
Разбежался он и вмиг перескочил на другой берег.
Прыгнул за ним и ягнёнок, – ловко прыгнул, только заднее копытце замочил.
Потоптался, потоптался на месте телёнок, – делать нечего, скакнул и он. Скакнул – да бултых в воду! Чуть было не захлебнулся. Приятели за уши вытащили.
Козлёнок говорит:
– Мы тебя, телёнок, от смерти спасли. Ты должен отплатить нам за услугу. Подвези-ка нас на спине до горы.
Сели верхом на телёнка озорники, едут, посмеиваясь.
Прошло сколько-то времени. Мычит жалобно телёнок:
