Текст книги "Корабль призраков: Исландские истории о привидениях"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Однажды зимой мои родители послали своего работника в Стиккисхольм. Это был послушный и честный парень. Он отправился по дороге на Скоугарстрёнд и Хельгафетльссвейт и на закате дня добрался до бухты. Он не побоялся ступить на лёд: лёд был крепкий, а погода хорошая – небо звёздное, и месяц прятался в облаках. Но едва он дошёл примерно до середины бухты, как смекнул, что там нечисто, потому что сбился с пути. В тот же миг он заметил, что неподалёку что-то движется. Ему показалось, что это маленькая старушка с большим свёртком под мышкой. Тут ему стало не по себе, и он вспомнил рассказы о привидениях на Несвоге. Тогда он сделал вот что: взял обеими руками свой посох и нацелил на это существо, – и тут оно рассыпалось искрами и пропало, а он быстро выбрался на правильную дорогу и без приключений дошёл до городка.

Где-то в середине XIX века на западе, возле горы Хельгафетль, жил один человек по имени Элис. Он был порядочный грубиян и страшный пьянчуга. Кончил он тем, что провалился под лёд посреди Несвога. Ходили слухи, что он является в бухте и в её окрестностях, – и тогда оказаться в пасмурную погоду на льду считалось совсем уж гиблым делом.

В юности я слышала от одного старика со Скоугарстрёнда, что однажды Элис напал на него, когда он шёл через Несвог в сумерках, он еле отбился от призрака и в жутком состоянии с трудом добрался до жилья: одежда изорвана в клочья, сам весь в синяках и побоях. После этой схватки он много дней не вставал, и её последствия сказывались на нём ещё долго.

В детстве я слышала и другую историю о привидении Элиса; её рассказывал моему отцу умный человек – Йоунас Гисласон по прозванию Скогастрандский Поэт. Он клялся, что это чистая правда.

Человек, о котором говорил Йоунас (он назвал его имя, но я его уже забыла), как-то под вечер выехал из Стиккисхольма и отправился в дальние деревни. Бухта Несвог была затянута льдом, а поверх льда – тонкая корочка, и, если кто-нибудь ехал верхом, на ней отпечатывались следы копыт. Этот человек спустился на лёд, но не проехал и половины пути, как чувствует: кто-то идёт за ним по пятам. Он оборачивается и видит человека. Тот двигался очень быстро, словно летел по воздуху. Тогда путник понял, что это объявился Элис. Ему совсем не хотелось заполучить его в провожатые, а как от него отделаться, он не знал. Тогда он придумал вот что: решил капнуть Элису водки и таким образом задержать его. В мешке, привязанном позади седла, у него была большая фляга, которую ему дали с собой в городе. Он дотянулся до фляги и развернулся в седле так, что ему удалось вылить из неё немного в углубления от копыт. Тут он стеганул коня и поскакал что есть духу. Время от времени он оглядывался через плечо; в последний раз он видел, что Элис лежит, распластавшись на льду, и цедит водку из отпечатка конского копыта.

Других рассказов про Элиса я не знаю. Наверное, сейчас все привидения на Несвоге уже вымерли. В последние десятилетия я о них ничего не слышала.

Необычные явления

(Jón Árnason, 1956–1961, I)

У Сигфуса Йоунссона, в бытность его пробстом в Хёвди, был воспитанник Йоунас – сын пастора Йоуна из Тёнглабакки. Этот пастор умер молодым и оставил по себе двух сыновей, поэтому Сигфус взял Йоунаса к себе на воспитание с его долей наследства.

Когда Йоунасу пошёл уже второй десяток и он был хорошо развит и силён, однажды в канун Рождества или, может, Нового года у преподобного Сигфуса не оказалось вина, и он послал Йоунаса в Гренивик (ближайшее селение от Хёвди) за водкой, велел принести полбочонка, который тамошний хозяин держал в кладовой. Долго ли, коротко ли ездил Йоунас – неизвестно, но вот он вернулся домой.

Его путь лежал по берегу вглубь Эйафьорда. Там он видит: со взморья будто бы выходит человек и следует за ним. А возле ущелья под названием Греньягиль (Лисьи Норы), которое расположено на пути, ему привиделось, будто вниз по склону перед ним проезжают четверо на санях, а за ними бежит собачка; он даже слышал, как она на него лаяла.

Йоунас поспешил перебраться на другую сторону ущелья, навстречу путникам. Переправившись, он приостановился и поздоровался с ними громко и чётко. Но встреченные ничего не ответили, даже не глянули в его сторону.

Тут он почуял неладное, ему стало не по себе. Он отвёл глаза, а когда снова взглянул на то место, никого не увидел. Но он не струсил: он был не робкого десятка и не боялся темноты.

В ту ночь светил молодой месяц и на него порой набегали тучи. Но юноша ясно видел, будто за ним к дому идёт другой человек. Йоунас прибавил ходу. Но уже на подступах к Хёвди, на равнине, он заметил, что тот человек вышел ему навстречу, а на спине у него что-то вроде четырёхугольного деревянного кузова, в каких таскают торф.

И тут его обуял ужас, но он продолжил путь домой и пулей домчался до хлева, который на Хёвди был рядом с входом в дом. Дверь была открыта, он влетел в дом, а пробст стоял там в дверях со свечой, и юноша сбросил свою ношу ему под ноги. Йоунас говорил, что пламя свечи показалось ему огненным шаром.

А пробст посмотрел ему в лицо и говорит: «Что стряслось, Йоунас? Тебе в глаза смотреть страшно; можно подумать, ты кого-нибудь убил или сам спасаешься от гибели».

Но Йоунас ничего не отвечает на эти слова, быстро проходит к своей кровати, падает на неё в глубокой задумчивости над тем, что произошло с ним. Потом он всё-таки рассказал о случившемся, но не мог взять в толк, что это было.

На соседнем хуторе жила старуха, многознающая и памятливая; потом Йоунас сходил к ней и рассказал, что с ним приключилось, и попросил объяснить, что это значило. Она ответила, что ещё во времена её юности четверо человек (двое из них были братьями) отправились с санями и собакой из Фьордов через Лейрдальсхейди, но сбились с пути в буран и обрели конец в этом ущелье.

Ещё она рассказала ему, что давным-давно в Гренивике был работник и он полюбил одну женщину, а когда она отказала ему в обидных выражениях, он так осерчал, что бросился с утёса над морем, как раз в том месте, где он видел выходящего навстречу человека; с тех пор он являлся там многим.

Потом она поведала ему, что лет двадцать тому назад один бродяга по имени Ивар замёрз на этих равнинах близ Хёвди, а он нёс на спине кузов, в котором сидела его годовалая дочка по имени Гвюдрун. Когда Ивара нашли, она была живая там в сене, а сейчас, мол, она уже замужняя женщина.

Йоунас говорил, что и до, и после этого он часто ходил по этому пути после захода солнца и один, и с товарищами, но ничего не видел. Но в канун Рождества этой дорогой он не ходил никогда.

Привидение у Корабельной реки

(Jón Árnason, 1956–1961, III)

Жил человек по имени Вальди; его дом стоял на Утёсах возле Гёйльверьябая. Его жену звали Хердис. (Их детьми были: Хельга, которая теперь на попечении у общины в Эйстрихреппе, Торкель, бонд из Крисувика, умерший несколько лет назад, и Вальди, нынешний бонд на хуторе Скоулабайр в Рейкьявике.) Вальди был духовидцем, но рассказывал, как считали, далеко не обо всём, что он мог видеть. И всё же кое о чём он сообщил – и сам, без всяких расспросов.

Однажды осенью Вальди с женой возвращались из-за Бакки. Хердис ехала верхом, а Вальди шёл рядом с конём. Когда они добрались до Корабельной реки на востоке, конь упёрся и не захотел идти дальше. Тогда Вальди принялся погонять коня, нещадно хлестал, но конь ни с места. Дело было поздно вечером, и продолжалось это долго, так что, когда они наконец переправились через реку Бёйгсстадаау на восток, была уже глубокая ночь. Только тогда конь пошёл спокойно. Потом Вальди рассказывал, что видел, как возле ног коня, пока тот стоял и отказывался идти, каталось и вилось серое привидение в образе собаки или тюленя, но сам он подумал: «Ну уж нет, меня не запугаешь!» А возле Бёйгсстадаау всё исчезло.

2. УТБУРДЫ

Утбурд

(Jón Árnason, 1956–1961, III)

Утбурды – драуги особого вида, которые получаются, когда бесы вселяются в некрещёных детей, вынесенных матерями на пустошь [18]18
  Слово «útburður» происходит от выражения «að bera út barn» – «вынести ребёнка (на пустошь)», то есть избавиться от младенца, оставив его в безлюдном месте. Эта практика восходит к древности. Таким образом избавлялись от лишних ртов в голодные времена, от явно нежизнеспособных детей и т. п. При крещении Исландии этот обычай был официально запрещён наряду с ритуальным поеданием конины и жертвоприношениями языческим богам, но ещё долго сохранялся в быту. Однако в XVIII–XIX веках, к которым относится большинство фольклорных текстов об утбурдах, от младенца могли избавиться в тех случаях, когда его появление на свет не поощрялось обществом (например, если ребенок рождён вне брака работницей от хозяина).


[Закрыть], ведь крещение отваживает всю нечисть. Поэтому те, кому при крещении святая вода попала на глаза, не могут быть духовидцами. Утбурды ползают на одном колене и держат в руке тряпку, в которую были запелёнуты. Они не отходят далеко от того места, где их выкинули. Они могут заморочить человека только совсем рядом с собой, а их вой часто слышен на пустоши, особенно в бурю или в ненастную погоду.

«Матушка моя в хлеву!» [19]19
  Эта былинка, без сомнения, один из самых известных исландских фольклорных текстов о призраках. (Широкой известностью пользуется песенка, которая в современной исландской культуре почти полностью оторвалась от своего изначального контекста и часто исполняется в различных аранжировках хорами, ансамблями народной песни и фолк-группами.) При всём том «Матушка моя в хлеву!» не типичный пример быличек о призраках, а скорее исключение. Обычно призраки приходят к своим обидчикам или убийцам с упрёками (ср. далее текст «Я творила бы квашню…») или с намерением мстить. (Тексты, где призрак приходит, чтобы поблагодарить человека за хорошее отношение к нему, встречаются реже.) А в этой быличке младенец является загубившей его матери не для мести, а для того, чтобы утешить её в горе, и даже предлагает посильную помощь. Тем не менее реакция матери на его появление такова, как если бы её настигло возмездие: она пугается и сходит с ума.
  В других вариантах этой былички, тоже помещённых в сборнике Йоуна Ауртнасона, в поведении ребенка-призрака нет такой однозначной доброты к матери: в одном случае он в песенке предлагает ей свою «кроваво-красную рубашку» (то есть намекает на насильственную смерть), в другом – кидает эту рубашку ей в лицо.


[Закрыть]

(Jón Árnason, 1956–1961, I)

На одном хуторе была работница. Она родила тайком и вынесла ребёнка на пустошь умирать: такое в нашей стране случалось сплошь и рядом, когда за рождение внебрачных детей полагалась епитимия, штраф или даже смертная казнь. [20]20
  До второй половины XIX века описанная здесь ситуация действительно не была чем-то из ряда вон выходящим. Работницы и батрачки на хуторах обычно не получали за свой труд никакого вознаграждения (работникам платили в год сумму, равную стоимости одной коровы), и экономическое положение редко позволяло им заключить законный брак, поэтому значительная часть населения страны была обречена либо растить детей, считающихся незаконными, либо поступать с ними описанным здесь образом.


[Закрыть]А после этого как-то раз устраивались игрища под названием викиваки, которые раньше повсеместно проводились в нашей стране, и эту самую девушку пригласили на танцы. [21]21
  Викиваки (vikivaki, vikjuvaki) – старинный исландский хороводный танец под пение баллад или хороводных песен. Танцующие держатся за руки или за плечи друг друга и делают сначала два шага влево, затем один – вправо; танец разнообразится за счёт изменения темпа (в зависимости от содержания песни: если в ней появляются лирические сцены, хоровод идёт медленно и плавно, если речь идёт о драматических событиях, то быстро) или введения новых элементов (например, топнуть ногой). В XVIII веке в Исландии танец был запрещён Церковью, но аналогичный хороводный танец сохранился и по сей день очень популярен на Фарерских островах. Название «vikivaki» носили также песни (обычно баллады), сопровождавшие танцы, и праздники, во время которых водили хороводы. Традиция таких празднеств существовала в Исландии со Средних веков до XVIII века включительно; обычно они проходили под Рождество.


[Закрыть]Но поскольку она была небогата, у неё не было нарядов, подходящих для таких празднеств, какими в старину были викиваки, а наряжаться она любила, – и из-за этого ей приходилось сидеть дома, а это было ей не в радость. Однажды, пока проходили танцы, эта девушка доила овец в загоне вместе с ещё одной женщиной. Она стала жаловаться другой доярке, что ей не в чем пойти на викиваки. Но едва она вымолвила слово, как обе услышали из-под стены загона такую песенку:

 
Матушка моя в хлеву!
Не тужи, не тужи,
Дам тебе свою рубашку,
Дам рубашку,
В ней пляши.
 

Батрачка, которая вынесла на пустошь своего ребёнка, поняла, что обращаются к ней. Услышав песенку, она так напугалась, что повредилась в уме до конца жизни.

«Я творила бы квашню…»

(Jón Árnason, 1956–1961, I)

Жила-была женщина. Она родила ребёнка и вынесла его на пустошь. Потом она родила другого ребёнка, девочку. Её она оставила в живых. Девочка росла и крепла и превратилась в девушку на выданье. Для неё нашёлся жених, и вскоре они справили свадьбу. На свадьбе было многолюдно и весело. Когда свадебный пир был в самом разгаре, все услышали, что к окну комнаты, где проходило застолье, кто-то подошёл, а потом послышалась такая виса:

 
Я творила бы квашню,
Я белила бы холсты,
Собралась бы под венец я,
Как и ты.
 

Считают, что виса была обращена к невесте, а сказала эту вису её загубленная сестра.

Утбурд на горной гряде

(Jón Árnason, 1956–1961, I)

Один человек ехал по горной гряде близ Сидумули, на берегу Белой реки. Вдруг к нему приблизился утбурд и сказал:

 
Гунна – мать мне, Гейр – отец.
Ганка-Дранка звать меня.
Видишь: я верхом поеду —
Влезу на коня.
 

И он вскочил коню на бедро, и коня разбил паралич.

А этот стих, как утверждают, тоже сложил утбурд, только неизвестно, при каких обстоятельствах:

 
Словно ворон, я смышлён,
Как сокол, проворен.
Я на Пустоши рождён,
Во Флокадале вскормлен.
 

«Здравствуй, дедушка!»

(Torfhildur Þorsteinsdóttir Holm, Þjóðsögur og sagnir)

В Восточной Исландии жил пастор. У него были три взрослые дочери. Однажды поздно вечером он один ехал домой. Вдруг он услышал из взрыхлённой земли близ дороги громкий отчётливый голос: «Здравствуй, дедушка!» Пастор спешился и стал разгребать землю. Там он нашёл лопатку младенца и ещё несколько костей. Кости он подобрал и увязал в свой платок. Потом он отправился домой. Приехав, он призвал к себе дочерей, показал им кости и спросил: «Чьё это?» Две старшие покраснели, а младшая со стоном повалилась на кровать. У неё начались родильные муки: ведь это она вынесла на пустошь ребёнка, которого прижила тайком. [22]22
  По исландским народным поверьям, женщина, решившая вынести своего будущего ребёнка на пустошь, при родах не испытывала мук, но могла испытать их позднее, когда о её поступке становилось известно.


[Закрыть]Это дело так никогда и не всплыло. Но говорят, пастор сурово отчитал её. Кости же зарыл на кладбище.

Сын Эрленда и Уны

(Sigfús Sigfússon, 1982)

На хуторе Стёд, в Стёдварфьорде, в округе Южная Муласисла, жил пастор; как его звали, мы не знаем. У него была взрослая дочь по имени Уна. Он держал работника, которого звали Эрленд. Однажды пастор возвращался из далёкой поездки и переезжал вброд реку Фьярдарау. Когда он въехал в воду, ему показалось, что возле ног коня бултыхается какой-то свёрток. Пастор вздрогнул и воскликнул: «Это ещё что за чёрт?!» И тут ему послышалось, что свёрток отвечает:

 
Я в годах загублен юных,
Я – сын Эрленда и Уны.
 

Пастор спешился, поднял свёрток и видит, что это труп младенца. Он догадался, чей это может быть ребёнок, привёз его домой и вошёл с ним прямо в бадстову. Там сидела его дочь и ещё много народу. Он показал ей труп и стал рассказывать о том, как нашёл его. Уну при этом охватил такой страх, что у неё тотчас же начались родильные муки. Эрленду тоже стало не по себе. Тогда-то они, видимо, и сознались в своём преступлении. Но пастор проследил, чтобы приговор им вынесли не слишком суровый, ведь они были очень молоды и любили друг друга, хотя и знали, что священник не позволил бы им быть вместе.

Никулаус с хутора Квиаветлир

(Jón Árnason, 1956–1961, III)

Одного человека звали Никулаус, а его жену – Ингвёльд; они жили на хуторе Квиаветлир в округе Киркьюбоульскверви. Однажды он возвращался домой из прихода Утскаулар. Но когда он добрался до Конской впадины в пределах Киркьюбоульскверви, то увидел: лежит аккуратно свёрнутый женский фартук с серебряной пуговицей. Он тянется за пуговицей, но свёрток уползает от него, потянулся еще раз – сверток опять уползает, и так снова и снова, пока Никулаус не оказался очень далеко на хейди, у самого Корабельного бугра. Там он решил больше не трогать фартук.

Никулаус был человек немногословный и степенный. Про этот случай он рассказал Гвюдрун Гисладоттир, которая примерно в 1760 году, в юности, жила у него. Они решили, что это был утбурд.

Призраки младенцев предсказывают погоду

(Sigfús Sigfússon, 1982)

Гвюдмунд Аусгримссон, управляющий у Сигрид Хатльгримсдоттир на хуторе Кетильсстадир, на Полях, что в Южной Муласисле, сам родом из долины Мирдаль. Однажды, пока он ещё жил в родной долине, он шёл вдоль ущелья, в котором, по слухам, обитал призрак младенца. Вдруг со дна ущелья раздался невообразимый крик. Гвюдмунд рассказывал, что от этого его проняла дрожь до костей, и охватил такой ужас, что он без оглядки помчался домой. А буквально через несколько дней начался затяжной буран. Ведь утбурды часто кричат перед долгими буранами.

Однажды осенью Сигфус Эйрикссон с хутора Котлсстадир, на Полях, в Южной Муласисле, искал в долине Рейдарфьярдардалир молодого конька. Очутившись возле реки Ватлагильсау, он услышал в южном конце Эйвиндовой долины близ реки громкий крик, больше всего похожий на горький сердитый плач ребёнка. Он поспешил домой и рассказал об этом своему воспитателю, старшему Бенедикту Равнссону, который был уважаемым и рассудительным человеком. «И сколько раз он прокричал?» – спросил тот. «Четыре», – ответил Сигфус. «Значит, жди бурана длиной в месяц, – ответил он. – Ведь ты слышал крик утбурда». Всё сказанное сбылось в точности.

3. О НЕДАВНО УМЕРШИХ

«Перекуси нитку!»

(Jón Árnason, 1956–1961, I)

Рассказывают про одного ведуна по имени Финн. Он был могущественным и злым колдуном, и все его боялись. Когда он умер, никто – ни мужчины, ни женщины – не захотел шить ему саван и обряжать тело.

Одна женщина всё же отважилась, но не проделала и половины работы, как повредилась в уме.

Другая принялась за шитьё и не смотрела, как ведёт себя покойник. Когда она уже почти закончила, Финн сказал: «Только перекуси нитку!»

Она ответила: «Я хочу не перекусить её, а оборвать, проклятый!»

И она оборвала нитку в иголке, сломала иглу и воткнула обломки покойнику в ступню. Беспокоил ли он кого-нибудь после этого, мы не знаем.

«В темноте лучше!»

(Jón Árnason, 1956–1961, I)

В старину и вплоть до наших дней у нас в стране существовал обычай по ночам бдеть над покойниками, и, если дело было не в белую ночь, при этом зажигали огонь. Как-то раз умер один старик, страшный колдун крутого нрава. Не много нашлось охотников бдеть над его телом. Но вот для этого сыскали человека, который был очень здоровым и сильным и поэтому ничего не боялся. Бдения проходили мирно. А в ночь накануне положения во гроб перед самым рассветом свеча погасла. Тогда покойник поднялся и промолвил: «В темноте лучше!» Бдевший ответил: «Ты ею не насладишься!» А потом сказал вису:

 
Белый день встаёт в горах.
Больше мир не скрыт в ночи.
Вот свеча. А сам ты – прах.
Замолчи!
 

Затем он бросился на покойника и повалил его обратно на кровать. Остаток ночи прошёл тихо.

Похороны Торгунны

(Jón Árnason, 1956–1961, I)

В начале XI века в Исландию приехала с Гебридских островов одна женщина по имени Торгунна; она придерживалась древней веры и слыла большой ведуньей. Торгунна отправилась в услужение на Фродау (Пенистую реку) под ледником Снайфетльсйёкулль (ледником Снежной горы). Осенью после своего приезда она занемогла и думала, что хворь сведёт её в могилу. Когда болезнь обострилась, она попросила хозяина отвезти её в Скаульхольт и похоронить там; она сказала, что это место будут долго почитать и там найдутся клирики, которые её отпоют. Он исполнил просьбу Торгунны и послал людей с телом в Скаульхольт. Они отправились на юг; как они ехали – неизвестно, но вот прибыли в Боргарфьорд. Там они заночевали, а Торгунна стала являться им – об этом рассказано в «Саге о Людях с Песчаного берега». [23]23
  См.: Eyrbyggj saga, гл. XLIX и сл. (прим. Йоуна Ауртнасона). (Русское издание см.: Исландские саги / Пер. с древнеисл. языка, общая редакция и комментарии А. В. Циммерлинга. М.: Языки славянской культуры, 2004. Стр. 100–109.)
  Согласно тексту саги, у Торгунны был при себе ларец с драгоценностями и роскошным постельным бельём. Она занемогла и умерла после того, как на неё пролился из тучи кровавый дождь, и перед смертью велела отвезти её в Скаульхольт (ныне епископская резиденция; епископский престол был учрежден там только в середине XI века, то есть уже после времени действия в этом эпизоде саги), так как знала, что это место станет одним из самых почитаемых в стране и там будут монахи, которые смогут её отпеть. Своё имущество она отдала хозяевам в награду за этот труд, а постельное бельё велела сжечь, но они не сделали этого. При остановке по дороге в Скаульхольт мёртвая Торгунна вставала и готовила еду, однако от еды, приготовленной ожившим мертвецом, никому не было вреда. После похорон Торгунны на хуторе стали появляться странные существа и ожившие мертвецы; от этой напасти удалось избавиться только тогда, когда постель Торгунны сожгли и отслужили молебен.


[Закрыть]На следующий день возчики с телом Торгунны продолжили путь, привезли тело в Скаульхольт и похоронили. Когда рыли могилу, то с краю в ней обнаружили какой-то древний гроб; однако этому никто не придал особого значения. Но едва гроб с Торгунной опустили в могилу, им послышалось, будто она промолвила в гробу:

 
Льот, сын Ани,
мёрзнет в кургане! [24]24
  Эпизод, в котором мёртвая Торгунна разговаривает в гробу, зафиксирован в поздних бумажных рукописях «Саги о Людях с Песчаного берега»; там она обращается к «Льоту, сыну Мани». Льот, сын Мани, – внук Снорри Годи, также являющегося одним из основных персонажей этой саги. Льот родился уже намного позднее времени действия саги.


[Закрыть]
 

А из древнего гроба на дне могилы раздалось:

 
Брошен всеми юный,
Торгунна!
 

Никто не может этого объяснить, и никто не знает, кто лежал в том гробу.

Пасторша

(Jón Árnason, 1956–1961, I)

На одном кладбище похоронили пасторшу. Вечером того же дня работник из пасторской усадьбы вышел из дому и услышал на кладбище крик. Он схватил заступ и быстро начал копать. Едва он докопал до середины, как услышал второй крик. Он заторопился ещё больше: ведь считается, что, прокричав трижды, похороненные сразу же умирают. Он выкопал покойницу и внёс в дом. И после этого пасторша опять ожила.

Бьяртнина Диса

(Jón Árnason, 1956–1961, III)

Одного человека звали Бьяртни Торстейнссон. Он родился в конце XVIII века и прожил до 1840 года или дольше. У него была сестра, её звали Тордис. Когда случилась эта история, ей шёл второй десяток. Тордис была миловидна, но отличалась весьма крутым нравом. Она была помешана на нарядах и перенимала от датских модниц всё, что только могла, ведь последний год жизни она провела в услужении в торговом городке на Эскифьорде.

Однажды Бьяртни Торстейнссон отправился в Эскифьорд, а Тордис вызвалась ехать с ним, а потом собиралась сопровождать брата в Сейдисфьорд, где он жил.

Об их поездке ничего не известно, но вот они остановились на ночлег в Трандарстадире, на возвышенности Эйдатингхау. Это было в первой половине месяца торри. [25]25
  Торри (þorri) – один из месяцев исландского народного календаря; середина зимы; начинался в новолуние в январе и истекал в следующее новолуние.


[Закрыть]Они пробыли там одну ночь. А наутро, когда они собрались перейти горную пустошь Фьярдархейди, повалил густой снег и ударил сильный мороз. Бьяртни велел сестре остаться: такая погода не внушает доверия, а она, мол, вырядилась как для праздника, а не как для долгого пути через горы: на ней были тонкое полотняное платье и полотняная же рубаха с коротким рукавом. Она называла это сорочкой, а других фасонов рубах не признавала. Голова у неё была повязана красно-коричневой косынкой, а ни хороших рукавиц, ни тёплой обуви у неё не было.

Дисе не хотелось, чтобы её оставили одну. Она ответила, что всё равно поедет с братом, не важно, нравится ему это или нет. Они поссорились, и потом оба отправились в дорогу в дурном настроении. Он держал путь вглубь хейди, а погода между тем становилась всё хуже и хуже.

В конце концов Бьяртни окончательно заблудился в горах, а Диса изнемогала от стужи и от усталости, но всё равно продолжала огрызаться, пока совсем не выбилась из сил. Тогда Бьяртни стал закапывать себя и сестру в сугроб, и ему оставалось закончить совсем немного, как он заметил, что невдалеке виднеется каменистый холм. Он сказал Дисе, что хочет пойти и посмотреть, может, они оказались в знакомых местах. Диса просила брата не бросать её, но безуспешно.

Бьяртни пошёл, но попал в такой буран, что потерял из виду и холм, и Дису; он побрёл наугад и к вечерне дотащился до Фьорда на Сейдисфьорде – обессилевший, с обмороженным, исцарапанным лицом, потерявший дар речи. В своих блужданиях он оступился на краю скалы, упал на камни и утёсы, потерял шапку, истрепал всю одежду.

Во Фьорде жил бонд по имени Торвальд Эгмундссон. У него было золотое сердце, недюжинная сила, а храбрость просто невероятная. Те, кто его знал, говорили, что ему неведом страх. Он был честным, степенным, сметливым и отзывчивым.

Он пустил Бьяртни к себе и ухаживал за ним лучше родной матери. Лишь на следующий вечер Бьяртни смог заговорить и рассказал ему о своём путешествии, а потом опять обессилел. Он попросил Торвальда помочь ему в поисках сестры. Но непогода всё не унималась. Дул сильный ветер с северо-запада, была темень, а стужа такая, что и здоровый мужик не рискнул бы перебежать из дома в дом. Бьяртни остался там ещё на одну ночь, а на пятые сутки, с тех пор как он оставил Дису, слегка прояснилось.

Тогда они снарядились в путь: Торвальд, Бьяртни и работник по имени Йоун Бьяртнасон, надёжный человек, – и поехали на хейди, но держались поодаль от проезжей дороги, потому что Бьяртни рассудил, что Дису, скорее всего, надо искать именно там. Когда они подошли с севера к горе Ставдальсфетль, то услышали вопль, такой громкий, что эхо разнеслось по всем окрестным горам. Но Йоун и Бьяртни не дрогнули, а Торвальд и так не знал, что такое страх. Он пошёл на звук и добрался до восточной стороны долины Ставдаль. Его товарищи подтянулись позже. Торвальд сказал им, что они, наверное, струсили, раз не могут двигаться быстрее.

Уже смеркалось, погода была ясная, и мороз трещал; светил месяц, и на него порой набегали тучи. Вдруг Торвальд увидел в сугробе что-то необычное, хотя местность была ему хорошо знакома. Оно виднелось на высоте тридцати саженей [26]26
  Примерно 56,4 метра.


[Закрыть]от них.

Он сказал спутникам: «Это, наверное, Тордис». Так и оказалось. Он подошёл к ней. Она не лежала, как можно ожидать от мертвеца, а сидела в такой позе, как будто справляла нужду: полотняное платье собрано у талии и смёрзлось, голова непокрыта, а зад голый. Убежище, построенное из снега, сдуло ветром, от него осталось только основание.

Торвальд велел товарищам подойти к нему и помочь обрядить тело на коже, которая служила ему волокушей. Они медленно подтянулись к нему. Он велел Бьяртни обрезать смёрзшуюся ткань, так как хотел надеть на Дису штаны, которые у него были с собой, чтобы не везти её голую. Бьяртни было страшно, но он повиновался.

Потом Торвальд взял Дису в охапку и собрался надеть на неё штаны, но тут она издала чудовищный рёв; потом Торвальд рассказывал, что он показался ему невообразимо громким и сильным. Товарищи отпрянули, напугавшись до смерти, а Торвальду стало так не по себе, что он повалил девушку на землю и быстро сказал: «Полноте, Диса, меня ты этим не проймёшь, я ничего не боюсь. Если ты это не прекратишь, то знай, я растерзаю тебя на части и выброшу твоё тело зверью. Зато, если ты будешь хорошей и дашь спокойно отвезти себя домой, я сделаю тебе гроб и похороню по-христиански, хотя, по-моему, ты этого не заслуживаешь». После этого он взял её, одел и устроил на коже, позвал товарищей, и они пустились в обратный путь.

По другим рассказам, Торвальд повалил её на спину, чтобы заставить замолчать, и после этого вопли прекратились. О том, как всё происходило между ними, есть и другие, более грубые рассказы. Торвальд был порядочным человеком, хотя и суеверным, как многие в XVIII веке, и то, что он рассказал сам, больше всего похоже на правду.

Молва гласит, что Бьяртни прихватил с собой бутылку бреннивина [27]27
  Бреннивин – исландская водка.


[Закрыть]и Диса была жива, только мертвецки пьяна, а Торвальд в припадке суеверного страха сам доконал её.

Торвальд заметил, что от убежища Дисы шли её следы – один впритык к другому; они тянулись вдаль примерно на четыре сажени, а потом она резко прыгала назад в убежище, оттолкнувшись обеими ногами, и так два раза. Херманн из Фьорда в Узком фьорде, слывший ведуном, потом говорил, что это обыкновение вернувшихся с того света и, если им удаётся повторить это три раза, они становятся полноценными призраками; а Диса проделала так только дважды.

Они начали спускаться с хейди. Налетела непогода, и стало так темно, что не было видно дороги; и всё же они добрались до Фьярдарсель (Летних Пастбищ во Фьорде); оттуда можно было быстро доехать до Фьорда по склонам гор, но Торвальд подумал, что не найдёт пути, и попросился со своими товарищами на ночлег. Но хозяин наотрез отказался впустить их: он объяснил, что заметил с ними неприятного спутника.

Тогда Торвальд предпринял вот что: положил тело в домик напротив дверей бадстовы, затем вместе с товарищами вошёл в дом, а хозяин с сыном уселись на чердаке возле люка. И того и другого звали Бьёрн. Они взяли в руки по посоху с железным наконечником и время от времени махали ими в воздухе перед дверями. [28]28
  Они делали это, чтобы защититься от призрака; в других текстах персонаж может с той же целью резать воздух вокруг себя ножом.


[Закрыть]Так они пересидели ночь. Торвальду спать не хотелось; он не стал раздеваться и часто выходил посмотреть, какая на дворе погода. Один раз среди ночи, когда он собрался войти в дом, Диса загородила ему двери, словно не хотела, чтобы он входил. Но он отстранил её и поспешил в бадстову.

С рассветом небо прояснилось, и они добрались до Фьорда. А в домике, в котором Диса лежала ночью, будто бы кто-то стал проказничать. Тогда Торвальд принялся строгать гроб, как он обещал, и перевёз Дису в Двергастейн. В ту пору пастором там был Торстейн Йоунссон, поэт (умер в 1800 году). Он похоронил Дису по-христиански. Однако наутро в изножии её могилы вдруг обнаружилась на удивление глубокая яма. Её засыпали землёй, но на следующее утро она снова появилась. Её снова засыпали, но и на третье утро она оказалась открытой. Тогда пастор сам пошёл и заровнял яму. Говорят, с тех пор она больше не открывалась.

Что до Бьяртни, то, когда он отходил ко сну, всё время появлялась Диса и пыталась схватить его за горло. Она не таилась, и её видели не только духовидцы, но и все-все. Ещё говорят, она нападала на него, даже если он сидел со светом. Тогда Бьяртни съездил к тому самому преподобному Торстейну, и тот дал ему какие-то средства, так что Диса не могла его одолеть.

У Бьяртни было тринадцать детей, но все они внезапно умерли в детстве. Считалось, что их смерть ускорила Диса. Она преследовала Бьяртни до самой его смерти, часто давала о себе знать: убивала скотину, а иногда набрасывалась и на людей; о её выходках ходит множество коротких рассказов, всех их не перечесть.

На этом заканчивается история о Бьяртниной Дисе, записанная со слов самого Торвальда.

Человек, который отрезал бабе голову

(Ólafur Daviðsson, II)

Этот случай произошёл в Сейдисфьорде много лет тому назад. Одна баба поднималась по лестнице в бадстове, оступилась, упала и сломала себе шею. Один человек подошёл к ней, когда она лежала при последнем издыхании, и сказал: «Вот ты и отправилась в ад».

А старуха ещё была в состоянии говорить и ответила, что он, мол, пожалеет о своих словах. Тотчас после этого она умерла. А того человека сразу же начал донимать призрак, да так, что ему нигде не было покоя. Часто старуха боролась с ним и едва-едва не лишала жизни. Он мог спать спокойно, только если лежал позади одного многознающего колдуна: тогда призрак решался лишь приблизиться к кровати, а дальше двигаться не смел.

Тому человеку стало невмочь от такого житья, и он обратился к этому колдуну за советом. Колдун посоветовал ему отрезать бабе голову и приложить ей к заду. Тому показалось, что это слишком крутые меры, но в конце концов он решился. А баба в то время уже лежала в гробу, и гроб был заколочен.

Однажды ночью этот человек пошёл туда, где стоял гроб, прихватив с собой большой нож для разделки рыбы. Он открыл гроб, отрезал старушке голову и приставил к заду. После этого он закрыл гроб и поспешил прочь, но спохватился, что оставил в гробу свой нож. Поэтому ему пришлось снова открывать гроб, чтобы достать нож.

Сам он позже рассказывал, что, пока он оттяпывал голову у старухи, ему ничуть не было страшно, но, когда ему пришлось снова открывать гроб, тогда он не на шутку перетрухнул. Однако всё обошлось, и с тех пор баба больше не преследовала его. Этот человек всё ещё жив.

Разговор живого и мёртвого

(Sigfús Sigfússon, 1982)

Когда Гвюдмунд Магнуссон ещё был подростком и жил с родителями, он однажды увидел странное явление. Вечером, когда уже стемнело, он проходил мимо кладбища. Месяц то скрывался за тучами, то опять выныривал. И тут он видит: на кладбище стоят двое. Он услышал, как они перешёптываются, но слов не разобрал. А самым странным в этом ему показалось вот что: знакомы ему были оба собеседника, но один из них был жив, а другой уже умер. Он остановился, внимательно к ним присмотрелся и убедился, что так оно и есть. Они были так увлечены разговором, что не заметили Гвюдмунда. А тот не струсил, спокойно дошёл до дому и почти никому не сказал об увиденном. А на следующее утро распространилась весть, что ночью умер один бонд по соседству; это был тот самый человек, которого Гвюдмунд видел на кладбище разговаривающим с мертвецом.

Гвюдмунд рассказал об этом случае только потом, но все решили, что ему всё привиделось верно.

Призраки в Хавнарскейде

(Призракам послали письмо)

(Jón Árnason, 1956–1961, I)

После того как возле Хавнарскейда затонул «Готенборг», это место долго оставалось нечистым: там часто видели двух призраков; они ходили парой и всем вредили. Тогда жители отправились к пастору Эйрику [29]29
  Преподобный Эйрик из Вогс-оуса (séra Eiríkur í Vogsósi) – в исландской фольклорной традиции один из могущественнейших колдунов. Это историческое лицо – пастор Эйрик Магнуссон (1638–1716) из Сельвога на юго-западном побережье Исландии. По народным легендам, он стал колдуном после того, как забрал страницы никому не известной колдовской книги у старого колдуна из Бискупстунги; старик унёс книгу с собой в могилу, но Эйрик поднял его из гроба и смог получить от него обрывки книги, а позже раздобыл в Сельвоге страницу из другой колдовской книги. О преподобном Эйрике сложено много историй; ему повиновались черти и призраки, духи земли и воды. Находясь при смерти, Эйрик сказал, что, когда его гроб вынесут из церкви, в небе над церковью будут драться две птицы: белая и чёрная. Если победит белая птица, его следует похоронить на кладбище, а если чёрная – значит, его душа погибла и ему суждено лежать вне церковной ограды; однако в день похорон верх одержала белая птица. (См.; Jón Árnason. Bd. I, Galdrasögur.)


[Закрыть]и попросили его покончить с ними. Он ответил: «Этого, родные мои, я не сумею, но, чем могу, помогу». И он написал письмо и велел передать его призракам. Люди взяли письмо и отправились на восток, к себе в Хавнарскейд. Призраки выходят им навстречу, и тут им вручили письмо. Они принялись читать, то и дело поправляя друг друга, и люди услышали слова: «Det er Hekkelfjeld, Hekkelfjeld». [30]30
  «Это гора Гекла, гора Гекла!» (датск.) Призраки говорят по-датски, так как затонувший «Готенборг», с которого они происходят, – датский корабль. (См. также текст «Датский призрак», где говорится о другом привидении с этого же корабля.)


[Закрыть]И призраки отправились на Геклу.

Иные говорят, будто Эйрик устроил всё так, чтобы призраки во время вручения письма стояли лицом к востоку, и будто бы попросил гонца держать письмо вверх ногами, чтобы к призракам оно оказалось повёрнуто правильно. Они спросили: «Hvor er det dævel Hekkelfjeld?» [31]31
  «Где, черт возьми, эта гора Гекла?» (искаж. датск.)


[Закрыть]Гонец молча указал им на восток, и они пустились в путь.