Текст книги "Корабль призраков: Исландские истории о привидениях"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Про Бьёрна Кортссона уже было сказано, что он два раза подвергся нападениям драуга, как и его братья. Кроме того, люди ещё дважды замечали, что Моури шёл за Бьёрном. Как-то раз по дороге на север Бьёрна встретил один человек, и, когда они уже собрались разъехаться, его кони сильно встревожились; считается, что они испугались призрака, но их хозяин никого не видел. В другой раз было так, что в Мидале, в округе Мосфетльссвейт, зимой дом оказался открыт ясной ночью, когда светил месяц. Один из тамошних жителей откуда-то возвращался затемно, а когда вошёл в дом, увидел в дверях незнакомого мальчика-подростка и подумал, что это, скорее всего, Ирафетльский Моури, так как слышал его описания. Тот человек решил не выпускать его, чтобы как следует разглядеть, и закрыл двери. Потом он начинает шарить руками по всем сеням и чувствует, что что-то нащупал, но, когда он собрался это схватить, оно опять ускользнуло, и он его не поймал. А под утро в Мидаль пришёл Бьёрн Кортссон.

Молва утверждала, что Бьёрна Моури не только донимал своими выходками, – он причинил ему ещё большее несчастье. Бьёрн был, как и остальные, честный малый, отличался живым умом и добрым нравом, к тому же работящий. Рассказывали, что он пользуется успехом у девушек; их будто бы бегало за ним никак не меньше трёх, когда он был холостяком у себя в Хьяульмархольте. Глядя на это, он будто бы только шутил, что не иначе как девушкам понравился Моури, – ведь он тоже прекрасно знал, что Моури преследует его род. Одной из тех трёх девушек посчастливилось, и Бьёрн достался ей. Но со временем шуточки, которые он отпускал в адрес девиц из Хьяульмархольта, обернулись серьёзной бедой: под старость у Бьёрна начались приступы умопомешательства и общаться с ним стало невозможно. Все решили, что это неспроста, и обвинили в этом Моури.

Эйнар Кортссон, который долго жил в Тьярнархусе (Доме у озера), близ Ламбастадира, однажды поехал встречаться с роднёй в Кьоус, ведь там жило больше всего людей из рода Корта. Была ранняя зима. Эйнар отправился морем через Котлафьорд на Кьяларнес и прибыл туда с наступлением темноты. Он продолжил путь пешком и к концу вечерни добрался до Скрёйтхоулара на Кьяларнесе. Тамошние хозяева были знакомыми Эйнара, но он не посмел будить людей, которые только что легли спать. Он решил посмотреть, не найдётся ли ему подходящего уголка для ночлега в хлеву. Когда он туда вошёл, то обнаружил одно пустое стойло, лёг в него и проспал до утра. Утром он рано встал, пошёл к хуторянам и попросил не пенять ему за то, что он позволил себе войти в их хлев и устроиться там на ночлег, просто он не хотел тревожить их сон. Они отвечали, что их дом открыт для него, и они были бы рады ему, даже если бы он поднял их с постели среди ночи, а вот спутник у него недобрый, ведь утром, до его прихода, лучшую корову нашли мёртвой, со сломанной шеей, в том самом стойле, где потом ночевал он. Похоже, Моури – извечный спутник Эйнара и его братьев – заранее освободил это стойло для своего хозяина. После этого Эйнар ушёл из Скрёйтхольта и днём продолжил путь в Кьоус. Там он первым делом заглянул в Грьоутэйри (Каменистую косу) к одним своим знакомым. Но тем же утром, когда Эйнар вышел из Скрёйтхольта, в хлеву в Грьоутэйри лежал мёртвый годовалый телок: он задавился привязью для быков. В этом обвинили фюльгью Эйнара.

Ещё про Эйнара и Моури рассказывают вот что: у Эйнара был хороший серый конь, которым он очень дорожил. Когда Эйнар был уже стариком, однажды утром он обнаружил своего Серко мёртвым возле самых дверей дома в Тьярнархусе; он загородил проход, и, чтобы войти или выйти, дверь пришлось снимать с петель. В этом тоже обвинили Моури.

Много ещё пакостей сделал Моури, покуда преследовал Эйнара. Бывало, лицо у Эйнара становилось как у порченого или прокажённого: всё покрыто струпьями, волдырями и царапинами, будто от кошачьих когтей. А когда его прямо в лоб спрашивали, откуда они у него, он отказывался отвечать. А порой эти царапины да струпья внезапно пропадали. В этом, как и в других загадочных явлениях, происходивших с потомками Корта, обвиняли Моури.

Также люди видели, как Моури скачет на крышах на хуторе Эйнара: и на жилых постройках, и на овчарне. Если собаки вдруг разражались неистовым лаем и начинали суетиться вокруг овчарни, хотя поблизости не было ни человека, ни зверя, считалось, что это бродит Моури.

О том, чтобы привидения появлялись до Корта Кортссона-старшего, рассказов почти нет, зато его самого (люди могут поручиться) Моури преследовал, причём ущерб от этого был не только Корту, но и другим.

Зимой 1833 года бонд Торстейн из Тувукота (Хижины на кочках) в Кьоусе ушёл на рыболовный промысел у Кьяларнеса, а на Пасху отправился домой, как это заведено у рыбаков, живущих недалеко от места промысла. Оулав Ингимюндарсон из Мирирхольта на Кьяларнесе одолжил ему для поездки лошадь. Но в тот же самый день собрался к себе в Уппкот (Верхнюю Хижину) в области Эйраркверви Корт Кортссон, который также выходил на промысел близ Кьяларнеса. Корт шёл пешком и попросил Торстейна повезти кое-что из его вещей. Среди них был кожаный плащ; его Торстейн привязал у себя за спиной. Так он продолжал путь до развилки, где расходятся дороги на Тувукот и Уппкот. Торстейн решил ехать прямо домой, а в Уппкот не заезжать. Но едва он повернул коня по направлению к дому, как почувствовал, даже услышал, как сзади кто-то схватил его за плащ, – и в тот же миг конь под ним рухнул замертво. Считается, что это Моури покалечил или совсем убил коня, потому что хотел, чтобы Торстейн завёз плащ Корту домой. А впрочем, у старого Корта, как и у других его братьев, порой мутился рассудок, поэтому часто приходилось следить, чтобы он не сотворил с собой что-нибудь, – а тогда он часто пытался наложить на себя руки. Во время одного из таких припадков он схватил нож и уже перерезал себе горло, но тут нож у него отобрали. Его привезли к врачу, который вылечил его и зашил порез, но шов вышел не очень удачный, так что в горле у Корта, когда он глотал, всегда происходило что-то непонятное. Считается, что и умер он от этой самой раны, которую расковыривал во время очередных припадков безумия.

Дочь Корта, Сольвейг, вышла за бонда Магнуса из Хьятласанда на Кьяларнесе, и там они в основном жили своим хозяйством. Говорят, Моури преследовал её, как и других братьев и сестёр. Они с Магнусом держали служанку по имени Сигрид, но она потом ушла от них к бонду Аусгейру в Браудрайди. Однажды вечером хозяйка Аусгейра и эта служанка хлопотали на кухне. Тут служанка говорит хозяйке: «Что это ползёт у меня по спине?» – и при этом оглядывается. Хозяйка отвечает: «Ничего по тебе не ползёт». Но в тот же миг служанка, как стояла, упала без сознания. Прибежали домочадцы и отнесли её на постель. Потом она пришла в себя, но её начало сильно тошнить. Едва тошнота утихла, у дверей кто-то сказал: «Бог в помощь!» Один работник в доме услышал это и говорит: «Ступай куда подальше, кто бы ты ни был!» Он решил, что это пришёл тот, кто изводил Сигрид-служанку. Потом дверь всё же открыли – на пороге стояла Сольвейг Кортсдоттир: она спрашивала ту самую служанку, которая потеряла сознание. Считается, что Сигрид мучила фюльгья Сольвейг – Ирафетльский Моури.

Надо упомянуть и отношения Моури с пастором Йоуном Бенедиктссоном (который теперь служит в Сетберге в округе Снафетльссисла и женат на Гудрун Кортсдоттир из Мёдруветлира). Этот Йоун в 1818 году был пастором на Свальбарде в Тистильфьорде в Тингэйарсисле, потом, в 1838-м, – в Годадалире в Скагафьярдарсисле, а в 1847 году ему достался приход Брейдбоульсстад на Скоугарстрёнде, потом, в 1852 году, – Хитарнестинг в округах Мирасисла и Снафетльссисла и, наконец, в 1855-м Сетберг в Снафетльссисле. Говорят, во всех этих приходах Моури изгалялся над пастором и его женой, только насчёт его пребывания в Брейдбоульсстаде ничего не известно.

Жители Тингэйара рассказывают, что, пока Йоун был пастором на Свальбарде, Моури весьма ретиво портил у него припасы и учинял другие пакости. Тогда пастор Йоун будто бы кинул ему хорошие рыбацкие сапоги и попросил убираться куда подальше. А те, кто не жил на Тингэйаре, говорят, что преподобный Йоун дал Моури сапоги только тогда, когда приехал в Годадалир. Эти две истории расходятся относительно того, где это произошло; а может, это случилось вообще на Мосфетльсхейди, когда Йоун ехал с севера, или же на Хольтавёрдюхейди, когда он ехал на север. (Доктор Конрад Маурер придерживается первой версии, а для меня не принципиально, которая из двух пустошей это была, поэтому я пишу «Мосфетльсхейди», хотя не исключаю и другого. [Комментарий Йоуна Ауртнасона.]) Как уже говорилось, преподобный Йоун приехал с севера и встретил Моури. Тогда тот уже сносил свои башмаки и носки и был бос, а ноги сбил в кровь. К тому же он был так одет, словно вознамерился пуститься в дальний путь налегке, штаны у него спустились, и зад был гол. Пастор Йоун уже догадался, что на севере Моури непременно явится к нему, и отдал ему, как уже было сказано, свои хорошие болотные сапоги и зелёный сюртук, а другие говорят – шляпу, и попросил впредь не приходить к нему. Иные считают, что Моури так ему и пообещал, а другие утверждают, что пообещал не тревожить его лишь до тех пор, пока не сносит эти сапоги. Говорят, что после этого он на какое-то время оставил пастора с женой в покое, но только до тех пор, покуда они не приехали в Хитарнес. Но точно известно, что, хотя преподобный Йоун и отдал призраку свои сапоги на Свальбарде (правда, жители юга страны утверждают, что Моури сперва держал путь на север, когда они с пастором встретились на Мосфетльсхейди), Моури, по рассказам жителей Скагафьорда, объявился именно в Годадалире, неспроста он получил у них прозвание «Годадалирский призрак».

С тех пор как пастор Йоун отдал Моури сапоги, чтобы он не приходил к нему, прошло много времени. На этом сходятся все, и только жители Мирасислы знают рассказы о том, как Моури снова стал объявляться у пастора Йоуна в те годы, когда тот служил в Хитарнестинге (1852–1855). У них считается, будто Моури не сдержал своего обещания и пришёл прежде, чем износил сапоги, и будто бы он дал знать о себе тем, что убил самую лучшую корову, которая только была в хлеву у пастора Йоуна, да не просто убил, а перебил ей в трёх местах хребет, сломал рёбра, повесил и свернул ей шею, когда она стояла в своём стойле. И с тех пор преподобный Йоун, покуда жил в Хитарнесе, остерегался ставить в это стойло другую скотину. Это поверье так хорошо привилось, что одна работница, которая жила в услужении у пастора Йоуна в Хитарнесе, а потом досталась вместе с приходом его преемнику, предостерегала пасторшу от того, чтобы ставить туда скотину. Но пасторша поставила туда свою самую лучшую и самую любимую корову – и с той до сих пор ничего не случилось.

После этого в Хитарнесе на счёт Моури стали относить убийства скотины и порчу еды, но кроме этого Моури насылал на пастора Йоуна страшную бессонницу, по крайней мере, если тот ночевал не дома. Как-то раз пастор Йоун остался в Воге и под вечер устроился на ночлег, как и все тамошние домочадцы, и быстро заснул, по крайней мере так утверждала девушка, которая в тот час ещё не ложилась, а над чем-то хлопотала на кухне. Когда она решила, что все уже спят, она услышала, как в гостиной, где лежал Йоун, кто-то скребётся в дверь. Она подошла поближе и прислушалась: звук повторился. Тогда она встала у самых дверей гостиной – и там перестали скрестись. Ей три раза слышалось, как в гостиной скребутся, но стоило ей подойти к двери, как всякий шум прекращался. В третий раз, услышав звук, она открыла дверь гостиной, чтобы проверить, не закрыли ли там с вечера собаку или кошку, но их там не было, а преподобный Йоун крепко спал. Тогда она снова закрыла гостиную и принялась устраиваться на ночлег, окончив все свои дела. Но едва она укладывается в кровать, как слышит, что дверь гостиной открывается, выходит преподобный Йоун, зовёт людей и просит дать ему сумку, которую он всегда возил у седла, иначе он всю ночь не сомкнёт глаз. Девушку, которая в тот момент раздевалась, призвали к ответу, и она сказала, что, когда она вошла в гостиную, он крепко спал. Он подтвердил, что так и было, но если ему не дадут сумку, то плакал его отдых. Она ответила, что сумка в сарае, под замком; куда хозяин дел ключ, она не знает, а хозяин спит, и будить его она не решается. Преподобный Йоун ответил: «Всё равно давайте мне мою сумку, иначе я всю ночь не сомкну глаз». Разбудили хозяина, попросили у него ключ и сумку принесли. Преподобный Йоун радостно взял её и действительно всю ночь спал мирно, и никакого шума после этого не слышалось. То, что пастор Йоун вдруг потребовал свою сумку, объясняют тем, что в ней он держал снотворное; ведь говорят, что после этого случая он никогда не забывал отвязать сумку от седла, приносил в дом и держал под кроватью или у кровати, где бы он ни ночевал, – поэтому считается, что в ней у него было или какое-то средство защиты от Моури, или снотворное.

У Магнуса из Ирафетля было четверо детей: две Гвюдрун, Гвюдрид и Гвюдмунд. Обеих Гвюдрун он выдал замуж таким же образом, как ветхозаветный Лаван, – за своих работников. Одна из них вышла за некого Хатльдоура, и после своей свадьбы они некоторое время считались домочадцами Магнуса, а может, получили от него какой-нибудь крошечный надел. Однажды Гвюдрун заболела, а Моури вошёл в комнатушку, где она лежала, и свалил на нее с полки, которая висела над окном, все ее чашки с блюдцами; они, конечно же, разбились вдребезги.

Вторая Гвюдрун тоже вышла за отцовского работника по имени Оулав, и они долго жили в Рейкьякоте в Мосфетльссвейте.

Гвюдрун, жена Оулава, по слухам, хворая: её мучат приступы сумасшествия, как и многих из рода Корта, и телесные недуги. Она схоронила нескольких детей; может быть, причина её нездоровья и в этом. После смерти Магнуса Моури якобы стал подкармливаться у Оулава с Гвюдрун, и его часто можно видеть возле большой кадки в кладовой, врытой в землю наполовину. Когда Гвюдрун лежит больная, готовить еду приходится другим, а Моури, говорят, воротит нос и отказывается, если его кормит не Гвюдрун, а кто-то ещё.

Сопровождал ли злобный призрак этих двух сестёр – неизвестно, ведь одна из них очень редко уходила из дому. Зато он сопровождал Гвюдрид, как и многих других детей первой жены Корта. Однажды Рагнхильд, хозяйка хутора Медальфетль, о котором уже говорилось, решила выходить телёнка, родившегося на исходе осени, и всячески заботилась о нём. Зимой и весной до первой травки его выпускали не по утрам вместе с коровами, а в полдень и не привязывали пастись на туне в удобном месте, а кормили в хлеву разной хорошей едой, и со временем он стал лучшим в стаде. Однажды утром скотница, как обычно, выгнала коров, потом понесла в хлев бадью с пойлом для телёнка. Она решила, что ещё рано выгонять его, и вернулась в дом, чтобы самой поесть из своей миски. Но когда она снова пришла в хлев, то увидела, что телёнок лежит в стойле мёртвый, раскинув ноги. Его выволокли из хлева и стали свежевать. Едва тушу взрезали, как на хутор пришла Гвюдрид, дочь Магнуса с Ирафетля; и все решили, что телёнка убил её «спутник». Когда сняли шкуру, то оказалось, что брюшина у телёнка разорвана по всей длине – и желудок вывалился наружу, ведь его удерживала только кожа, – а все внутренности были раздавлены.

За Гвюдмундом, сыном Магнуса, Моури следовал по пятам, как и за его сестрой Гвюдрид. Однажды зимой Аусгейр, хозяин хутора Ламбастадир, отправил своего сына Торвальда в учение в Ренистадир к пастору Оулаву Паульссону (сейчас – пробсту в округах Гютльбрингусисла и Кьоусарссла). Незадолго до Рождества Торвальд вернулся и собрался провести праздник в родительском доме; все рассчитывали, что после Рождества его заберёт кто-нибудь, кто будет ехать из Кьоуса. Однажды вечером Торвальд с матерью ночевали в доме в Ламбастадире вдвоём; было уже очень поздно, и все огни потушены. Но вдруг Сигрид, матери Торвальда, стало плохо, и она попросила снова зажечь свет. Торвальд так и сделал, а потом она велела ему: «Принеси мне воды попить; возьми с собой свечку, чтобы не споткнуться в потёмках». (Тогда Торвальду было не больше двенадцати лет, но темноты он не боялся, так что мог бы обойтись и без свечи.) Он пошёл в кухню за водой, свечку поставил в гостиной, а дверь закрывать не стал, чтобы в кухню проникал свет. Он налил воды в стакан и собрался идти, но едва он повернулся, как видит перед собой мальчишку: тот выходит из сеней на середину кухни, – ни ту ни другую дверь в тот вечер не закрывали. И этот мальчик стоит в отсветах свечи: голова непокрыта, в руках широкополая шляпа, одет он в красно-коричневую куртку и поглядывает на Торвальда лукавым, насмешливым взглядом. Так они стоят и смотрят друг на друга. Торвальд говорил, что он не испугался его, а хотел разглядеть получше; он до сих пор помнит, что у того лицо было покрыто волосами. Но едва Торвальд отвёл от него взгляд, его так передёрнуло, что вода из стакана расплескалась. И тут пёс, который лежал в гостиной, выскочил с жутким лаем, пронесся через кухню на тун, а за ним другие собаки, и они ещё долго не унимались. А на следующий день из Кьоуса за Торвальдом пришли двое, и один из них был Гвюдмунд Магнуссон, который тогда жил в Кауранескоте. Тогда все подумали, что той ночью Торвальд видел не кого иного, как Ирафетльского Моури.

У Эйнара Кортссона четыре дочери: две здоровые, одна разбитая параличом, а четвёртая слывёт полоумной. Её зовут Гвюдрун, ей шестнадцать лет, но ей пока ничего не приписывают. Она часто жалуется, что «бесстыдник Моури» дразнит её, щиплется или озорничает. Недавно у неё вскочил нарыв на колене и долго не проходил. Она сама рассказывала, что он из-за того, что Моури толкнул её и она упала коленом на камень. Она винит Моури во всех своих несчастьях, а люди, в свою очередь, говорят, что он – причина умственной отсталости девочки, которая слывёт дурочкой, ведь отнимать разум – как раз в духе Моури, и он часто вытворял такое с людьми из рода Корта.

Ещё об Ирафетльском Моури

(Ólafur Davíðsson, II)

Лаурус Йоунссон (ныне бонд на хуторе Кьярлаксветлир) в юности жил в Тверфетле. Однажды зимой он молол кофе на кухне; это было днём, и везде в кухне было светло, и только в одном уголке, возле очага, темно. В этом уголке любили лежать собаки – Бородка и Пятнашка. Пока Лаурус молол кофе, Пятнашка вошла в кухню и сунулась в свой уголок, но тотчас вылетела оттуда, подскочила вверх, громко завизжала и убежала. Лаурус очень удивился этому, решил осмотреть то место и обнаружил чернолапого кота, огромного и злого. В тот же миг в кухню заглянула Маргрет, сестра Лауруса, и он попросил её поскорее принести свечу. Пока она ходила за свечой, Лаурус не спускал глаз с кота. Но когда свечу принесли, кота в кухне уже не было. Через некоторое время пришла Сальбьёрг Йоунсдоттир; она была экономка Торстейна Стефаунссона из Кьярлаксветлира, которого преследовал Ирафетльский Моури. По всей видимости, в этот раз старик Моури принял обличье кота.

В Первый день лета 1882 года Лаурус всё утро стерёг овец на Горе, а под вечер пригнал их к туну и пошёл домой поесть. Подкрепившись, он вернулся, а овцы уже прибрели к дому и принялись щипать траву на скатах крыши. Среди них была красивая овца, принадлежавшая отцу Лауруса, его любимица; эту овцу звали Троллиха. Лаурус стоял на крыше рядом с овцами, а с ним был Рёгнвальд Стюрлёйгссон, с которым они вместе росли, и парень из Кьярлаксветлира – Эггерт Фридрикссон. Вдруг они увидели, как Троллиха поднялась в воздух, затем вновь шлёпнулась на землю и сломала себе шею. Через некоторое время в гости заглянул Стефаун, сын кьярлаксветльского Торстейна, и прошёл по тому самому месту, на котором погибла овца. Все подивились случаю с овцой и решили, что виной этому Моури.

Торстейн из Кьярлаксветлира происходил из рода с Тистильфьорда на севере; по слухам, он был побочным сыном Йоуна Бенедиктссона, свальбардского пастора (умер в 1862 году). А Стефаун, сын пастора Йоуна, видимо, признал его, чтобы отец не потерял должность. Бенедикт Габриель, который позднее осел в Ормсстадире на Скардстрёнде, где и жил до самой смерти (умер в 1881 году), был сыном пастора Йоуна. Он учился в университете, но потом бросил учёбу. Бенедикт занимался гомеопатией; говорят, ему это хорошо удавалось. Конец Бенедикта Габриеля был таким: его нашли бездыханным в кузнице. Он сидел на полу перед горном, удавленный ременной уздой. Многие думали: не может быть, чтобы он сам повесился таким образом, – и кое-кто обвинил в его кончине Моури, а иные называли другие причины. Известно, что Моури преследовал Бенедикта и, по всей видимости, сильно мучил его. Тот и сам часто жаловался, будто Моури чинит ему разные неприятности. Однажды к Эггерту Стефаунссону и Криструн Торстейнсдоттир пришёл на ночлег гость, – а это часто бывало, пока они жили на хуторе Батларау. Дело было зимой, и коня этого гостя поставили при входе, потому что другого места для него не нашлось. Вскоре конь повалился на землю и захрипел, а в этот миг ко входу как раз подошёл Бенедикт Габриель. Однако конь быстро оправился.

После того как Йоун Эггертссон, студент, и Кристин Скуладоттир из Итра-Фагридаля прекратили сами вести своё хозяйство, они стали жить у Стюрлёйга Тоумассона и Юлианы Хельгадоттир, но и переселившись, они, как и прежде, часто принимали гостей. В частности, у них всегда подавали в большом количестве кофе.

Однажды Кристин Скуладоттир пошла в гостиную за кофейными зёрнами: обычно она всегда брала по фунту зараз. Она засыпала зёрна в короб с крышкой и желобком; в жёлобе было очень много зёрен. От гостиной до прихожей тянулся длинный и тёмный коридор. Когда Кристин вышла в коридор, она почувствовала, что у неё выхватывают короб, и он отлетел к входным дверям. Крышка соскочила, и все зёрна рассыпались. Кристин принялась собирать их; на помощь ей прибежали несколько девушек. А пока они занимались этим, в гости пришёл Бенедикт Габриель. Кристин сказала, что, мол, его принесло в недобрый час, потому что, мол, этот бес, который всюду следует за ним, испортил ей весь кофе. Бенедикт сердито оглядел всё вокруг и сказал: «Презренная, как тебе не стыдно пугать моих друзей, которые всегда рады мне» – и ещё прибавил много чего недоброго.

Весной 1877 года мои родители переехали в дом на улице Хлидархусастиг (Переулок у дома на отшибе; сейчас – Восточная улица [в Рейкьявике]). В этом доме они потом жили до самой смерти. Они поселили у себя по весне – очевидно, за плату от сельской общины – некую Йоханну, которую обычно звали Гейрова Йоханна, потому что она была замужем за человеком по имени Гейр. Она долгое время владела хутором под названием Гейрсбайр (Гейров хутор), в Грьотаторпе (Каменной деревне), и жила там, когда уже овдовела. Эта Йоханна была из хорошего рода, во всём талантливая, с одним только недостатком: она любила пропустить стаканчик. В доме моих родителей была лестница из кухни на чердак, а кровать отца стояла на чердаке прямо напротив люка. В глубине чердака находилась ещё комната, в которой спали мы – старшие дети; мой брат Финн и я спали вместе. Эта комната закрывалась на вертушку, и часто по ночам дверь была приоткрыта. Однажды ночью по весне я проснулся оттого, что старая Йоханна, которая спала в кровати напротив люка, принялась шикать и браниться, а в промежутках плеваться и что-то ворчать. Я тогда не придал этому значения, но наутро спросил, что с ней стряслось ночью. Она ничего не ответила. В тот день у нас на Болоте (Ватнсмири) резали дёрн, и работникам носили туда обед, а под вечер все возвратились домой. Когда все пришли, мы с Йоханной сидели в кухне. Среди тех, кто в тот день резал дёрн, была юная девушка, которую мы не знали, а все остальные были нам знакомы. Йоханна обратилась к этой девушке и спрашивает: «Дитя моё, ты, часом, не из Ирафетльского рода?» Девушка остолбенела, но призналась, что так оно и есть. «Да уж и так понятно! – отвечает Йоханна. – Потому что вчера ночью я видела Моури, но не испугалась. Я его и раньше видала». Вот и весь их разговор. Когда все разошлись, я спросил Йоханну, что она видела. Она рассказала, что среди ночи проснулась и случайно взглянула на люк. Она будто бы увидела, что крышка люка поднята и Моури просунул голову внутрь и глядит на неё во все глаза. Тогда она будто бы начала браниться на него и плевать ему в лицо, и в конце концов он убрался. Больше Йоханна не захотела распространяться о том, как выглядел Моури, и вообще говорить на эту тему, но потом долго повторяла такие слова: «Мне ли не знать Моури!»

Как я уже сказал, никто в нашем доме не был знаком с этой девушкой и понятия не имел, какого она роду. Мой отец попросил Свейна, бонда из Сёйдагерди, прислать ему девушку для нарезки дёрна, и она пришла оттуда в то утро, когда у нас резали дёрн, так что я уверен, что Гейрова Йоханна тоже не слышала, кто она и из какой семьи. Я никогда не замечал за Йоханной склонности привирать, а я хорошо её знал.

Впрочем, во времена моего детства Моури был всем известен в Рейкьявике. Особенно часто он обретался в Вигфусовой Хижине позади «Глазго», потому что там жила хромая Марта, дочь одного сапожника по имени Торд. Она происходила из рода Корта, а стало быть, её сопровождал Моури.

Ирафетльский Моури сопровождал и Кристинна Магнуссона (умер в 1893 году), бонда с острова Энгей, и других выходцев с этого островка, поэтому его иногда называли Энгейским Моури. Мы часто слышали, как Кристинн и его сын Пьетюр говорят о «дядюшке Моури». Призрак не мог попасть на этот островок, потому что, когда островитяне собирались плыть домой, Кристинн всегда сам отталкивал лодку от берега и всегда принимал меры, чтобы Моури не влез в лодку. Зато на соседний островок – Видей – Моури попасть мог: там его всегда видели перед приездом людей с Энгея.

Моури очень хотелось попасть на Энгей, на новое для себя место, но это было непросто, потому что он вообще плохо переносил плавание. В конце концов он подсуетился и забрался в лодку, которая отчаливала с мыса Кьяларнес на Энгей, и уселся с наветренной стороны. Море было неспокойно, волны так и хлестали, и лодку качало. Те, кто плыл в ней, услышали, как с места, где сидел Моури, доносятся стоны, будто там кого-то тошнит, но никого не увидели. В конце концов Моури испустил из себя фонтан рвоты, которая источала такое зловоние, что корабельщики едва не задохнулись: прежде им никогда не доводилось чувствовать такой убийственной вони. Они не знали, откуда она, ведь никто не подозревал, что Моури с ними на борту. Как только лодка пристала к Энгею, Моури быстро спрыгнул на берег и был очень сердит. Он вошёл в хлев и убил у бонда Кристинна лучшую корову. Утром, когда все встали, то увидели, что корова мертва, и начали свежевать её. На мясе с левой стороны у крестца обнаружилось синее пятно, синяк доходил до кости, а с другой стороны синих пятен было четыре, и они напоминали отпечатки огромных пальцев; недаром бонд Кристинн сказал, увидев пятна: «Ну и ручищи у тебя, дядюшка Моури!» Про какие-либо другие бесчинства Моури в этот его визит на Энгей неизвестно.

Другие рассказывают, что как-то раз бонд Кристинн забыл сам оттолкнуть лодку от берега, когда отчаливал домой со своими матросами. Когда лодка дошла до середины пролива, Кристинн услышал, будто кто-то блюёт. Он спросил: «Может, кому-то на борту стало плохо?» – но все матросы отвечали, что нет. Тогда Кристинн сказал: «Значит, это дядюшка Моури. У бедняги морская болезнь. Давайте развернёмся и высадим горемыку на сушу». Матросы повернули обратно, и, когда они снова поплыли на остров, Кристинн сам оттолкнул судно от берега, как обычно. После этого случая Моури никогда не попадал на Энгей при бонде Кристинне.

Пока Моури обретался в Годадалире в Скагафьорде (1838–1847), его звали Годадальским Моури; он показывался в обличье красно-коричневого мальчика или красно-бурого пса. Нильса Йоунссона, поэта, как-то попросили найти управу на призрака, но Нильс сказал, что тот – глухой, поэтому на него не действуют ни заклятия, ни заговоры. Даже когда пастор Йоун Бенедиктссон переехал из Годадалира, там ещё временами появлялся Моури. Он часто бродил по долине, пока туда не приехал преподобный Хальфдаун Гвюдйоунссон (в 1886 году). Ни он сам, ни его домочадцы не верили в привидения, и вера в Моури потихоньку угасла.

Конец Моури

(Ragnar Ásgeirsson. Skrudda. Sögur, sagnir og kveðskapur. 2. utg. Bd. 1.

По рассказу Оулава Хатльдоурссона (1863–1955) с Хьярдарнеса на Кьяларнесе.)

Во времена юности Оулава в Кьоусе (Ложбине) и на Кьяларнесе особенно часто объявлялись два призрака. Один из них был знаменитый Моури с Ирафетля, который сопровождал людей из рода Корта. Другой был призрак женщины – Скотта, известная под именем Чернодейка; она в основном обреталась в окрестностях Квамма и бухте Кваммсвик. Но Оулав ничего не знает ни про неё саму, ни про её имя и не слыхал никаких рассказов про то, чтобы она причинила кому-нибудь вред. По этому можно судить, что она была самый что ни на есть мирный призрак. Иное дело – Ирафетльский Моури.

Как уже говорилось, Оулав жил в Бьярге (на Горе). На пятнадцатом году он стал готовиться к конфирмации и ходить к пастору. Тогда Моури сыграл с ним одну скверную шутку. Оулав отправлялся в Сёйрбайр (Грязи) на опрос, потому что пастор, преподобный Торкель Бьярнасон с Рейниветлира, после богослужения решил проэкзаменовать юных конфирмантов. Мальчик из Ауртуна тоже собрался на экзамен. Оулав встретил его утром на взморье, где тот присматривал за овцами, и они договорились вместе в Сёйрбайр к обедне, и тот мальчик должен был зайти за ним в Бьярг, сделав на своём пути небольшой крюк.

Когда стало подходить время обедни, Оулав стоял у окна бадстовы и умывался. Он бросил взгляд в окошко и видит, что по болоту позади туна ходит мальчик в синих носках с белыми подвязками. А на голове у него изношенная морская шляпа, порванная над глазами. Оулав не хотел упустить своего попутчика и выскочил, чтобы догнать его, но потерял из виду, и вдруг оказался в Сёйрбайре возле кладбища, и только тогда заметил, что он босиком и в одних трусах. Когда понял это, он сконфузился, повернул домой в Бьярг и в тот раз так и не явился на экзамен. Но Оулава никто не видел, потому что, когда он подошёл к кладбищенской ограде, все уже были в церкви.

Пока Оулав жил в Бьярге, он часто видел Моури, например, тот являлся перед тем, как в гости заглядывал кто-нибудь из рода Корта, – и тогда редко обходилось без приключений. Последним, кто жил в Бьярге, был Торд Аусмундссон, отец писателя Маттиаса Тордарсона и его братьев. Оулав жил у него семь лет, в то время ему было за тридцать.