Текст книги "Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Глава 6. Кузен

Думать, что суждение хирурга свободно от насущных финансовых потребностей, значит требовать от человеческой природы немыслимого совершенства.

Эдвин П. Леман (1888–1954)

– Марк, ты опоздал, – Башир казался удивленным. – Ты прочитал сообщение на пейджере?

В его кабинете чувствовалось напряженное ожидание. Башир Бахус сидел за столом, потягивая свою обычную диетическую колу, напротив уселся Чаудри. Вайнстоун стоял у окна, уставившись взглядом в статую Свободы на фоне облачного октябрьского неба. Начинало моросить, и влажный воздух наполнился туманом, скрывавшим все великолепие индейского лета.

– Неужели? – насмешливо ответил я, глядя на Бахуса. – А ты всегда сразу хватаешься за пейджер, особенно если застрял в сестринской со спущенными штанами?

– Завидуешь? – рассмеялся Башир.

Вайнстоун даже не улыбнулся, он выглядел обеспокоенным. Я ощутил специфический сладковатый запах, обычно исходящий от него после долгой операции или напряженного совещания. Я старался дышать неглубоко. В комнате было жарко, и неприятный запах казался еще более острым, чем обычно.

– Садись, Марк, – серьезно начал он. – Нам нужнопоговорить.

Башир протянул мне колу. Я приготовился слушать, поскорей бы с этим покончить.

– Марк, – обратился ко мне Вайнстоун достаточномягко, несмотря на свой мрачный вид.

«Хороший знак, вероятно, меня ждет лишь длинная нотация, морально я готовился к долгому разговору».

– Позволь мне заметить, что твое поведение на вчерашней М&М конференции было возмутительным. На днях я пытался объяснить тебе, что мы вступаем в новую эру. Манцур на нашей стороне, я сделал его вице-председателем, он ценен для нас и может управлять Сорки. Хо-вард и Фарбштейн хотят только одного, чтобы мы погубили друг друга. Когда мы нейтрализуем Манцура, Сорки и Медицинское правление, они смогут контролировать всех нас, это их цель, а ты помогаешь им.

– Да, вы говорили мне об этом раньше. Чего вы от меня хотите? Я не буду лизать им задницы! Вы поставили меня на должность хирурга-преподавателя для обучения резидентов, теперь вы хотите, чтобы я на все закрыл глаза, заткнулся и не замечал, как они убивают пациентов.

Вайнстоун остановил меня:

– Не говори так громко! – он указал на закрытую дверь, пропустив мимо ушей мою грубость.

– Разумеется, ты продолжишь обучение резидентов. Но, учитывая мнение Манцура и Сорки, мне сейчас нужно, чтобы ты успокоился. Держи рот на замке, случаи Манцура не должны выноситься на обсуждение каждую неделю, это плохо влияет на его имидж.

– У Манцура слишком много осложнений и смертей, в моем списке более пятидесяти его случаев ожидают своей очереди, пока мы разбираем их, появятся новые.

– А зачем так спешить? Представляй их один раз в месяц.

– Мы не управимся до следующего столетия.

– Покажи мне список, он у тебя? – Вайнстоун взял список и быстро просмотрел его.

– Нет нужды представлять все его мелкие осложнения, – заявил он, подумав.

Краешком глаза я видел, как Бахус и Чаудри переглянулись. Хороший совет проигнорировать «мелкие осложнения». Если уж «мелкое осложнение» выносилось на М&М конференцию, значит, оно этого заслуживало. Вряд ли мне удастся что-либо отсеять из списка Манцура.

– Марк, – продолжал Вайнстоун, не обращая внимания на мое молчание, – я же не указываю тебе конкретно, какой случай представлять, а какой нет. Но дай ему передышку, он нам нужен!

Я решил перевести разговор и напомнить ему о подвигах Сорки.

– Доктор Вайнстоун, вы уже слышали о последнемосложнении у доктора Сорки? Он украл у меня больногово время операции.

Кажется, он смутно представлял, чем все закончилось.

– Сорки не учел вероятности кровотечения из двенадцатиперстной кишки и без ее обследования выполнилпочти полную резекцию желудка за две отдельные операции. В результате пациент умер.

Вайнстоун укоризненно посмотрел на меня через толстые стекла очков.

– Марк, подожди и послушай меня. Я говорил тебераньше и скажу снова, они работают здесь многие годы, мы ничего не можем пока сделать. Если реально смотретьна вещи, Манцур очень влиятельный человек, без его поддержки нам будет сложно работать и сохранять благосостояние отделения.

Все сводится к деньгам, нам всем нужны деньги, черт возьми, я не был настолько наивен и понимал, как нужны отделению деньги.

– Ты плохо знаешь Манцура, он джентльмен и разумный человек. Сорки—животное, я согласен, но и с ним мы должны установить рабочие взаимоотношения. Манцур расстроился после вчерашней конференции, он пришел ко мне, глубоко оскорбленный твоими комментариями: «Я устраиваю Зохару прибавку к зарплате, а он так со мной обращается».

– Прибавку в десять тысяч долларов? – фыркнул я. – Великое дело, мне обещали ее давным-давно.

Вайнстоун на мгновение задумался.

– Только Манцуру удалось убедить Ховарда повысить тебе зарплату, он сейчас вице-председатель. Перестань чернить его и Сорки перед резидентами, ты считаешь их своими друзьями, но они слишком много болтают.

– Доктор Вайнстоун, неужели вы не понимаете, что хирургическая практика Маниура ничуть не лучше, чем у Сорки? Может быть, даже хуже! Вы прекрасно видите, что здесь творится. Я чувствовал, что Сорки убьет мистера Пеллегрино, с таким же успехом семья могла пригласить гробовщика!

– Марк! – Вайнстоун повысил голос, от гнева его лицо стало пунцовым. – Теперь ты все перемешал. Сорки, а не Манцур, забрал у тебя пациента, согласись и не путай их. Твои коллеги могут не так понять причины, из-за которых ты нападаешь на Манцура, они не уверены, что твои намерения совершенно чистые. Как председатель отделения я не могу оставить это без внимания, я должен оставаться беспристрастным. Пойми меня правильно, все мы люди.

На мгновение в комнате повисла тишина. Меня разозлило его предположение о низких намерениях моего поведения.

– Доктор Вайнстоун, вы хотите сказать, что я выступаю против них ради личной выгоды. Вы знаете, что это не так.

– Я говорю не о себе, надо учитывать, как это выглядит со стороны. Неважно, что люди слышат, важно, чему они хотят верить, у каждого своя правда. Вчерашнее утро многих заставило задуматься. Ты подрываешь все мои усилия, прекрати публично критиковать Сорки и Манцура, иначе я больше не смогу тебя защищать. Ты останешься в одиночестве.

– Тогда кому-нибудь со стороны придется остановить этих мясников.

– Полное безумие! – Вайнстоун подскочил.

Бахус и Чаудри удивленно уставились на него, они впервые видели, как он выходит из себя.

– Это самоубийство! Ты погубишь себя и нас заодно, в таких войнах не бывает победителей.

– Вы слепы!

– Прекрати, Марк, – попытался вмешаться Башир, – с председателем так не разговаривают.

Со стороны им было видно, как мы оба обостряем проблему, а не решаем ее. Они понимали это, поскольку не воспринимали все так остро. Я же сильно горячился, этот спор задевал меня лично.

Выйдя из кабинета, я продолжал злиться на Вайнсто-уна и на самого себя. Так я ничего не добьюсь, мне не следует быть таким опрометчивым, если сражаешься с системой, нужно искать союзников. Нельзя ссориться с Вайнстоуном. Стратегия и тактика, буду хитрым, буду гибким.

В раздумьях я стоял у лифта, всматриваясь в гладкую металлическую поверхность – пассивное бесстрастное зеркало. Я закрыл глаза и вспомнил: мистер Поттс позвонил сегодня в последний раз.

* * *

Передо мной сидел Яссер Сорки, он был родственником Махмуда Сорки, одним из многих приехавших к нему из Ирана. В госпитале работали на разных должностях еще несколько молодых Сорки. Яссер считался у себя на родине квалифицированным хирургом. Вайнстоун предупредил нас, что Сорки требует для него место в рези-дентуре уже в этом году, а пока Вайнстоун спихнул Яссе-ра мне на исследовательскую работу.

Мне понравился Яссер – достаточно хорошие манеры и тихий голос. Его разговорный английский находился пока в зачаточном состоянии, однако он без труда читал и понимал хирургическую литературу. У него, пожалуй, были неплохие знания, но отдать предпочтение ему было бы чудовищной несправедливостью по отношению к другим претендентам. Мы с Бахусом, Чаудри и Раском договорились о том, что Яссер получит для начала место кандидата в резидентуру. Когда выучит язык и покажет себя, сможет подать заявку на постоянное место в следующем году.

– Доктор Зохар, я хочу показать предварительные результаты мета-анализа и данные о местном примененииантибиотиков в хирургических ранах.

Яссер улыбнулся вежливо и корректно, как большинство выходцев из Ирана, показав плохие зубы. Я полистал рукопись, сразу было видно, что он хорошо над ней поработал.

– Молодец! Неплохой материал, я возьму его домойи внимательно прочитаю.

Яссер снова улыбнулся.

– Доктор Зохар, я скоро буду вашим новым резидентом, меня примут уже в этом году.

Итак, он уверен, что получит работу. Только из аэропорта и сразу в хирургическую резидентуру в Бруклине. Тысячи американских выпускников мечтают о хирургической резидентуре, а Сорки-старший проталкивает своего родственника только потому, что тот носит фамилию Сорки.

– Очень рад за вас, – ответил я, – зайдите ко мне наследующей неделе, и мы обсудим вашу рукопись.

Яссер вышел, улыбнувшись и пожав мне руку. Если это правда, то Ваинстоун уже… Нет, не может быть, я повсюду вижу врагов и предателей. Ваинстоун прав, я слишком уверен в своей правоте и у меня мания преследования, в конце концов нужно кому-то доверять.

Глава 7. Политика и макароны

В хирургии ты никто, пока число твоих врагов не сравняется по крайней мере с числом твоих друзей.

Аноним

Профессор Лоренс Ваинстоун нажал на газ и с удовольствием отметил мгновенную реакцию своего шестисотого красного «мерседеса», мчавшегося по Бруклинскому мосту. Ваинстоун любил менять автомобили, сейчас он стоял перед выбором, какой автомобиль купить после Рождества. Может быть, «порш»? Рим предложила «феррари» или «ролле». У нее хороший вкус! Ваинстоун удовлетворенно улыбнулся, Рим знала цену дорогим и роскошным вещам, у нее был свой неповторимый стиль, чего не скажешь о его первой жене, матери его детей, ее он привез с собой из Англии. Ужасный был брак! Как он страдал! Потом развод и несколько холостяцких лет на Пятой авеню. Радость свободы вдалеке от ненавистной жены. Рим была другой, с ней он счастлив, слава Богу, что он встретил Рим!

Ему надо забрать несколько платьев для жены из их квартиры в Сити-Тауэр. Потом он заедет к своей престарелой матери, жившей в просторных апартаментах в элитном районе вместе с румынской прислугой. Ваинстоун навещал мать по меньшей мере раз в неделю, к его приходу служанка готовила кебаб из баранины. Он любил румынские блюда, однако больше всего ему нравилась французская кухня, Рим водила его по лучшим ресторанам в Париже и на Ривьере.

Сегодня он недолго гостил у матери, поскольку ужинал с Манцуром и Сорки. Он с грустью заметил, как мать сдала за последний год. Рецидивирующие инфекции мочевых путей сделали свое дело, она с трудом его узнавала. Когда она умрет – не приведи господь! – он продаст ее квартиру, на эти деньги вместе с выручкой от собственной квартиры можно купить пентхауз на Парк-авеню. К этому моменту он уйдет на пенсию. Ему нравился Манхэттен: магазины, опера, рестораны! Можно продать особняк на берегу океана в Айленде, а летом путешествовать.

Небольшая пробка на Атлантик-авеню отвлекла его от размышлений: в транспортный фургон врезалось такси, и водители ругались. Он повернул на Корт-стрит и, остановившись рядом с рестораном «Марко Поло», передал ключи от машины парковщику. «Не бог весть какая компания, – подумал он, входя в ресторан, – но еда будет отменная».

Вайнстоун вспомнил комментарий из обзора нью-йоркских ресторанов «Загад». У него была фотографическая память, и он гордился тем, что помнил страницы обзора почти наизусть. Другие могли декламировать Шекспира, он же цитировал «Загад». Как у них сказано? «Марко Поло» – старая школа, старое место и старая страна.

– Добрый вечер, дотторе! – старый метрдотель Джован-ни подлетел к Вайнстоуну и поклонился. – Разрешите, я приму ваш плащ. Сегодня вечером на улице довольно влажно.

Вайнстоуну нравился итальянский акцент, а здесь официантами были только итальянцы. Он терпеть не мог, когда в итальянском ресторане его обслуживали латиноамериканцы; латинос, подающий французские блюда, кому угодно отобьет аппетит. Возможно, ему несимпатичны сами латиноамериканцы.

– Другие доттори уже здесь. Дотторе, прего, следуйтеза мной.

Вайнстоун прошел между столиками за официантом. Публика здесь бывала разная, сюда приходили семьями, собирались коллеги и друзья, даже мэр Джулиани не раз бывал здесь. «Марко Поло» посещали и богатые афро-американцы, Вайнстоун однажды видел за одним из столиков преподобного Шарптона. Он бросил взгляд на итальянские картины. «Загад» дал ресторану всего шестнадцать баллов за интерьер, но за стол девятнадцать, это был очень хороший показатель. Сегодня вечером ему не придется платить – факт, улучшающий вкус любой еды. Манцур, Сорки и Сусман расположились за круглым столом. «Сусмана надо было посадить за отдельный столик, такой здоровый хряк, – подумал Вайнстоун, – они наверняка говорили обо мне, ненавижу приходить в львиное логово последним. Нет, они больше похожи на шакалов и питаются падалью». Он кивнул троице.

– Добрый вечер, Ларри, – поприветствовал его Манцур. – Мы уже беспокоились о тебе, кто же опаздывает на бесплатный ужин. Мне не нужно никого представлять, здесь круг друзей.

– Конечно, конечно, – засмеялся Сорки. Смех его был неестественно громким.

«Этот, похоже, уже пьян».

– Мы с Ларри давно знакомы, он решил опоздать в надежде, что мы уже взяли счет. – Сорки захохотал и поднял бокал с коктейлем. – Ваше здоровье, Ларри! Как это говорят на идише? Лехайм?

– Вообще-то это древнееврейское слово, – уточнил Вайнстоун, пытаясь устроиться за столом между Сусма-ном и Манцуром. – «Лехайм» означает «За жизнь!».

– Да ну! Садитесь, Ларри. Херб, ну-ка, подвинь свою толстую задницу, освободи немного места для нашего уважаемого председателя. Джованни! Принеси нашему профессору выпить. Ларри, что вы пьете? Заметьте, когда я говорю Джованни, откликаются все итальянцы! Ха-ха!!!

«Он всегда такой? – Вайнстоун не мог понять причину бессмысленной болтовни Сорки. – Ну что ж, придется терпеть его ради мирной сделки».

Вайнстоун улыбнулся и пожал руки Манцуру и Сорки:

– Джозеф… Махмуд…

Рукопожатие Манцура было похоже на его собственное– слабое, вялое и мягкое, оно ему понравилось больше рукопожатия Сорки – сильного и сдавливающего руку.

Вайнстоун догадывался, что означает его крепкая хватка, и ответил тем же, сильно сжав руку Сорки, не надо расслабляться.

– Ларри, сегодня с нами Херб Сусман, мы с ним старые друзья. Правда, Херб? – Манцур улыбнулся Сусману, на лице которого не отразилось никаких эмоций.

«Эта свинья не умеет улыбаться», – отметил Вайнстоун. Он подал Сусману руку для формального рукопожатия, тот ответил так же небрежно.

– Дотторе, закажете напиток или мне принести вам карту вин? – спросил очередной Джованни.

– Что вы пьете? – обратился Вайнстоун к сидевшим за столом.

– «Абсолют» со льдом. Джованни, мне еще один. Херб, ты будешь?

Сусман кивнул.

– Хорошо, Джованни, принеси нам целую бутылкуи ведерко со льдом.

Со смехом Сорки повернулся к своим коллегам и добавил:

– Доктор Манцур пьет только содовую, вот почему он так хорошо сохранился – содовая и никаких женщин!

– Принесите мне «Кровавую Мэри», пожалуйста, вина ненужно.

Вайнстоун устроился поудобнее. Рим не могла понять, как американцы во время обеда могут получать удовольствие от коктейля, но он привык.

– Простите за опоздание, господа, мне пришлось проехать на Манхэттен и зайти в свою квартиру в Сити-Тауэр, а потом я навестил мать. Пришлось постоять в пробке, кстати, я решил сменить машину и по пути все времядумал какую выбрать вместо моего «мерса». Рим хочет «ролле», но я не уверен. Что скажете?

Вайнстоун всегда начинал с непринужденной беседы, он умел это делать просто и ненавязчиво. Обаяние и добродушие в сочетании с простыми манерами позволили ему подружиться со многими влиятельными людьми и открыли двери в самые престижные хирургические круги.

– Мо, у вас тоже «мерс», как насчет того, чтобы сменить его на «ролле»? – предложил Вайнстоун, еще раз подчеркнув свой достаток.

– Я очень доволен своим «мерседесом». И потом, можно получать удовольствие не только от машин, Херб знает, о чем я говорю. Так ведь, приятель?

«Эта грубая скотина не втянет меня в свою обычную пошлую болтовню», – подумал Вайнстоун.

– По правде говоря, Мо, я склонен купить «порш». Я брал его в аренду прошлым летом в Ницце, мне понравилось.

Зазвучала ария «О. соле мио» Паваротти, льющаяся из скрытых стереодинамиков. Голос, казалось, заполнил все кругом. Вайнстоун тут же нашел тему для приличной беседы:

– Мы ходили на Паваротти в Метрополитен две недели назад. Жаль, что его голос слабеет. Херб, вы любите оперу?

Сусман на секунду оторвался от меню и довольно нелюбезно ответил:

– Нет, не люблю.

«Первобытное стадо, народ в госпитале Джуиш-Ай-ленд был более воспитан. Почему Манцур все время молчит? Эта встреча – его инициатива. Пора поднять всем настроение». Вайнстоуна выводила из себя компания, не считающая нужным поддерживать светскую беседу.

– Синьоры, вы готовы сделать заказ? – дочь хозяина в черной кожаной мини-юбке и на высоких каблуках стояла рядом, держа наготове ручку и блокнот.

– Давайте посмотрим. Думаю, я как обычно возьму ваши превосходные макароны с моллюсками. Херб, а ты? – поинтересовался Сорки, рассматривая девушку с головы до пят.

– Да, как обычно, двойную порцию, пожалуйста, и добавьте сметану в соус из моллюсков…

– Видите, Ларри, у старины Херба постоянная диета! – захохотал Сорки так громко, что его услышала половина ресторана.

«Он чертовски пьян, – понял Вайнстоун. – Что за грубый толстый нос и дурацкие усы. Вылитый Саддам Хусейн». На долю секунды Вайнстоун представил яркую и нелепую картину: он входит утром в свой элегантный офис и видит на противоположной стене портрет Сорки. Абсурд.

– А вы, Джозеф? – спросил Сорки.

– Мне винершницель с небольшой порцией спагетти на отдельном блюде. Без соуса, пожалуйста.

– Винершницель? – Сорки фыркнул. – Джозеф, это итальянский ресторан, а не какая-нибудь австрийская забегаловка. Ха! Ларри, теперь ваша очередь.

«Ему непременно нужно верховодить», – подумал Вайнстоун и непринужденно спросил девушку:

– Как вас зовут? Я вас раньше здесь не видел.

Он всегда заводил разговор с официантами и официантками, чем очень раздражал Рим.

– Синьор, меня зовут Симонетта, я приехала на каникулы.

– Вы работаете на каникулах? – удивился Вайнстоун. – Как мило! Превосходно! Вы учитесь в колледже?

– Да, дотторе, я учусь на юридическом в Бостоне. Что для вас приготовить, синьор?

– Что вы можете предложить? – Это был старый прием Вайнстоуна, официанты охотно на него откликались.

– У нас есть отличное рагу из ягненка, свежее ассорти из морских продуктов и сегодняшнее фирменное блюдо – макароны с омарами.

– Действительно, звучит очень заманчиво. Я, пожалуй, возьму вашу свиную котлету, ее нет в меню, но шеф-повар всегда готовит ее для меня. – Вайнстоун никогда не заказывал того, что рекомендовали официанты.

– Грацие, синьоры, могу я также принести вам набор итальянских закусок?

– Конечно, как обычно, – сказал Сорки. Он не отрываясь следил за официанткой, отправившейся на кухню.

– Хорошенькая? Очень хорошенькая, а, Ларри? Вы обратили внимание на ее грудь? Больше, чем у Рим? – смеялся Сорки, провоцируя Вайнстоуна и внимательно следя за его реакцией.

«Надо сдержаться, только бы не выйти из себя. Грубый кретин, он слишком много себе позволяет. На последнем банкете он даже пытался лапать Рим». Вайнстоун разломил итальянскую булочку и намазал толстый слой масла. Вскоре ему принесли бокал с «Кровавой Мэри» и он присоединился к компании.

Свиная отбивная была великолепна, Вайнстоун быстро разделался с ней и с наслаждением обглодал кость, затем подчистил жир и соус кусочком хлеба. Во время еды болтал только Сорки, остальные ели молча. На десерт Манцур заказал фруктовый салат, Сорки и Сусман выбрали мороженое с коньяком «Гранд Марнер», а Вайнстоун предпочел теплый яблочный пирог, свежую клубнику и сливки. Все кроме Манцура заказали кофе капуч-чино и «Граппу».

– Коллеги, – наконец произнес Манцур, – мы знаем, зачем сегодня пришли сюда. Я полагаю, все получили удовольствие от ужина, и предлагаю сделать его нашей традицией. Давайте ужинать вместе время от времени.

– С удовольствием, – согласился Вайнстоун, – вообще-то у нас есть богатый выбор, сколько еще ресторанов в Бруклине и Манхэттене!

– Ларри, – улыбнулся Манцур, – мы очень хорошо друг друга понимаем. Мо и Херб видят вашу роль в благополучии отделения и резидентской программы. Резиденты нам очень нужны. Вы, в свою очередь, должны понимать, что Парк-госпиталь отличается от госпиталя Джу-иш-Айленд. Вы понимаете важное значение Медицинского правления. Ларри, вы нужны нам, а мы нужны вам. Мы должны работать вместе, чтобы сохранять авторитет, который традиционно был за нами – за хирургами. Хо-вард хочет быть первым и управлять всеми нами, но вместе мы будем сильнее его. Херб тоже на нашей стороне. Ларри, вы должны помнить, как мы на Медицинском правлении всецело поддержали Ховарда и Фарбштейна, когда речь зашла о вашем найме. Вы не забыли, как в один прекрасный момент Мо уступил вам должность исполняющего обязанности председателя отделения?

– Да, я помню это, – сказал Вайнстоун, допив последнюю каплю «Граппы».

«Мне потребуется намного больше „Граппы“, чтобы пережить это мероприятие. Небольшая сигара тоже была бы очень кстати, но я никогда не ношу их с собой. Сорки уступил мне должность? Какая чушь! Когда прежний председатель умер от лимфомы, на его место поставили Сорки. Это была катастрофа. Даже его приятели поняли, что с этим идиотом у руля они в конце концов потеряют резидентуру. Чаудри рассказывал, как Сорки руководил. Сущий аятолла в провинциальном городке – сейчас он так же руководит Медицинским правлением».

– Согласитесь, – обратился Вайнстоун к сидевшим за столом, – с небольшим недоразумением, возникшим между нами, давно надо покончить. Госпиталь процветает, работы хватит для всех. Когда я был председателем в госпитале Джуиш-Айленд, отношения между кафедральными работниками и частными хирургами были образцовыми. Мы можем добиться такого же положения и здесь. Вы даете мне возможность управлять отделением и резидентурой по моему усмотрению, а на себя берете Медицинское правление и все остальное в госпитале. Мне кажется, это разумно.

– Ларри, – заговорил Сорки, как будто очнувшись от транса.

«Он принимает наркотики, – внезапно решил Вайнстоун. – Только этим можно объяснить его маниакальные выходки». Лицо Сорки оставалось трезвым и внимательным, но его мозг, казалось, все время отставал на полшага.

Сорки в упор посмотрел на Вайнстоуна.

– Есть несколько вопросов, по которым мы сегоднядолжны договориться. На следующей неделе выборы в Медицинское правление. Я снова баллотируюсь на место председателя, наш дорогой Джозеф будет вице-председателем, а Херб – секретарем. Эй, Херб, проснись! – Сорки толкнулСусмана, который ни на что не реагировал. – Перестань пить «Абсолют», будто воду. Даже я не смогу дотащить твою тушу до машины. Так на чем мы остановились?

– Мы говорим о выборах в Медицинское правление, – напомнил Вайнстоун.

– Да. Нам необходимо получить от вас полную поддержку и голоса всего персонала. Мы не хотим никакой оппозиции. Вспомните, последние семь лет мы с Джозефом руководили Медицинским правлением безо всякой оппозиции. Нам не нужны альтернативные кандидаты. Ведь так, Джозеф?

– Безусловно, никаких альтернативных кандидатов, это было бы чрезвычайно неудобно для всех нас. Мы, хирурги, должны выступать единым фронтом.

В отличие от своего приятеля Сорки, Манцур говорил вполголоса.

«Наверное, он устал, уже поздно». Вайнстоуну стало жаль старика и он решил, что в примирении нет ничего плохого. Это пойдет только на пользу всем. Он развел руки и спокойно сказал:

– Я не вижу в этом проблем.

Сорки откинулся на спинку стула, выдерживая паузу.

– Второй вопрос совсем пустяковый, он касается моегородственника Яссера. Вы знаете его? Он на самом деле мойдвоюродный брат, у меня очень много родственников. – Снова взрыв хохота. – Даже не спрашивайте сколько. Такили иначе, они моя семья. Я обещал Яссеру место в рези-дентуре, он квалифицированный хирург, замечательный итрудолюбивый малый, лучший кандидат в резиденты! Я прощу вас принять его в свою программу в этом году.

На лице Вайнстоуна застыла улыбка, неподвижный взгляд как будто говорил: «Забудь об этом, сейчас ты искушаешь судьбу». На словах он был более сдержан:

– Мо, нет никаких сомнений, что ваш родственник – подающий большие надежды молодой человек. Но мы выбираем и принимаем резидентов через национальную систему отбора. Вашему родственнику придется подать заявку и пройти собеседование и отбор так же, как и любомудругому претенденту. Сейчас не так легко принимать иностранных выпускников. На самом деле это почти невозможно. Неофициальная политика Американского совета по хирургии состоит в ограничении числа иностранных выпускников в хирургических учебных программах США.

– Иностранных! Иностранных! – закричал Сорки, с силой ударив по столу рукой.

Люди за соседним столиком обернулись.

– Мы все здесь проклятые иностранцы, весь Бруклин состоит из иностранцев. Иностранцы создавали Парк-госпиталь. Взгляните на Херба, вот он американец, но тоже иностранный выпускник. И вы говорите мне, что не можете принять моего родственника, потому что он иностранец? – Сорки говорил с грубым акцентом, подражая ньюйоркцу, передразнивающему араба.

– Мо, что с вами? – Вайнстоун взял Сорки за рукав. – Вспомните, я тоже иностранный выпускник. Я знаю, ваш родственник – хороший человек, и постараюсь помочь. Вы понимаете, что ситуация довольно сложная, мы должны играть по правилам – как писаным, так и неписаным. Мы можем предложить ему в следующем году место кандидата, а через год принять в резидентуру.

– Не пойдет, Яссеру тридцать пять лет, я обещал ему пять лет резидентуры, а не шесть!

– Мо, я займусь этим, обещаю сделать все от меня зависящее. Посоветуюсь со своими коллегами, мне придется поговорить с Чаудри, Раском, Бахусом и Зохаром.

– Малкольм Раек? Малкольм согласится с чем угодно. Он зарабатывает много, а делает очень мало, Раек боится возражать, он в ваших руках. Чаудри нужно делать деньги, он выберет сотрудничество. А Бахус, так или иначе, послушает Джозефа. Херб, что скажешь?

– Раек – поганое пугало, – простонал Сусман.

Его лицо сильно отяжелело от выпивки, он с трудом выдавливал из себя слова. «Ему удается казаться воспитанным, – подумал Вайнстоун, – пока он не напьется и не вспомнит бруклинский уличный жаргон».

Сорки вплотную приблизился к лицу Вайнстоуна. Вдоль его виска стекала струйка пота, глаза сузились, зрачки темные и бездонные. Сорки старался собраться с мыслями, теряя контроль под действием алкоголя. Сейчас Вайнстоун уловил в выражении его лица безжалостную ненависть и эгоизм, скрытые раньше под шумной веселостью и ковбойской болтливостью. Сорки тяжело дышал, он перестал кричать, только шипел, выплевывая слова:

– Зохар—это последнее, о чем я хотел с вами поговорить. Сорки посмотрел Вайнстоуну прямо в глаза, стараясь заставить его отвести взгляд. Вайнстоун ответил дружеской улыбкой, но даже не моргнул. Он убедился, что Сорки ему не ровня…

– Пожалуйста, продолжайте, я слушаю. Он поднял руку, подзывая официанта.

– Будьте добры, эспрессо, двойной, если можно. Ещеодин «1раппы»? Почему бы и нет?

Он заметил, как Манцур, заказывающий чай с мятой, предостерегающе посмотрел на Сорки. Тот, пожав плечами, схватил свой бокал и опустошил его одним глотком. Он не стал заказывать «Граппу», его больше устраивал «Абсолют». «Ведет себя, как непослушный ребенок. Я даже не представлял, что Зохар так его разозлил».

Сорки пытался казаться непринужденным, но после прежних феерических эскапад он уже заметно вымотался.

– Ларри, Зохар стал для нас проблемой. Большой проблемой. Когда он начал, в девяносто пятом? Этот парень, как медленный вирус, как коровье бешенство. Постепенно проникает в мозги наших резидентов, отравляет их. Онслишком много говорит, задает слишком много вопросов. Он превратил М&М конференции в зону боевых действий. Хирурги боятся оперировать в нашем госпитале, они переносят большие операции в другие места, чтобы их некритиковали. Мы всегда проводили М&М конференции исобрания комитета по качеству, атмосфера была дружеской, продуктивной, если хотите. Но сейчас, когда здесьпоявился Зохар, кажется, что мы на Западном берегу вПалестине. Почему он не практикует свою доказательнуюмедицину в Израиле, откуда приехал? А вы рассказываетемне об иностранцах, портящих нашу систему.

– Mo, я вас понял. Но пока отложим в сторону личныеотношения. Вам не нравится стиль Зохара, но в данныймомент он нужен для резидентской программы. У негообязанности хирурга-преподавателя, без него не обойтись, следуя формальным требованиям комитета по надзору за резидентурами. Иначе мы потеряем свою аккредитацию. Да, Зохар может быть резким и противоречивым. Он израильтянин, понимаете, они все такие. Но резидентам он нравится, и он полезен. Заменить его оченьтрудно, почти невозможно.

Сорки подумал.

– Предположим, вы правы. Предположим, он нуженвам, чтобы удовлетворить этих крючкотворов. Хорошо. В таком случае Зохар становится вашей проблемой, вывзяли его, вы и ищите на него управу, он должен заткнутьсвой паршивый рот. Пусть обучает и пишет статьи, но ондолжен прекратить нас критиковать. Джозеф, как он посмел спрашивать вас о показаниях к операции? Развев это можно поверить?

Выразительные слова и голос Сорки не соответствовали напряженному и уставшему лицу.

– Новичок Зохар спрашивает Манцура о показаниях! Это просто смешно! Джозеф, скажите нашему другу Лар-ри, что он должен сделать с Зохаром.

– Ларри, мы с вами в медицине достаточно давно. Я согласен с Мо, Зохара надо остановить, мы знаем, что вы можете, мы вам доверяем. Процветание госпиталя зависит от наших доходов, чем больше мы оперируем, тем больше радуется Совет попечителей. Зохар создает проблемы, он опасен, из-за него наши резиденты начинают думать и вести себя неправильно. На днях Силверштейн отказался оперировать со мной, заявив, что карцинома нерезектабельна, раньше мне никто так не перечил, это опасная тенденция. Кто такой Зохар? Глава нашего внутреннего гестапо? Хирургическая полиция?