Текст книги "Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Искренне ваш, Альберт Фарбштейн, вице-председатель по медицинским делам».

– Спасибо, доктор Фарбштейн. – Я тоже был короток. Сейчас он пойдет в кабинет Вайнстоуна передать ему копию письма.

Позже я встретил Вайнстоуна в библиотеке с копией в руках.

– Явно адвокаты госпиталя написали это, чтобы зафиксировать мою осведомленность и мое согласие. Меняне устраивает такой поворот, но в то же время я не буду торопиться поступать необдуманно. Мне не хочется даватьим повод, чтобы и меня уволили. Буду искать легальноерешение, даже если это будет стоить мне денег.

– У меня в пятницу назначена встреча с адвокатом, крупная «акула», тот самый, что победил вас в деле Садкамар. Вайнстоун вздрогнул.

– Это хороший выбор, Ротман опытный адвокат, но ты должен очень тщательно подумать, что будешь говорить ему. Я не советую рассказывать, что это ты сдал Сорки комиссии…

– Я собираюсь рассказать ему все, и кстати, разве только я выдал Сорки? Это сделали мы.

– Хорошо, хорошо, – быстро ответил Вайнстоун, – я не отрицаю этого. Но ты же помнишь, как в подкомитете Медицинского правления у тебя спросили, кто сообщил о Сорки, и ты сказал, что не знаешь. Протокол того собрания существует. Адвокаты госпиталя покажут его на суде и уличат тебя во лжи.

– Да ладно, доктор Вайнстоун, целью подкомитета было побеспокоить подозреваемых. Меня не волнует, что они там скажут, я собираюсь рассказать адвокатам всю правду, а если надо, то и газетчикам…

– Это будет твоей серьезной ошибкой.

– Доктор Вайнстоун, на этой сцене я остался один, мне идти к адвокату и мне платить. Я предлагал встретиться с адвокатом вместе с вами. Теперь же я один, и что я буду говорить, и как буду говорить – моя проблема, я не хочу больше обсуждать ее с вами.

Чаудри вошел в библиотеку, видно было, что у него есть новости.

– Майкл Ховард остановил меня сегодня в коридоре испросил, ищет ли Зохар новую работу. Я сказал ему, что утебя на это не было времени и скорее всего ты доставишьмного проблем администрации госпиталя. Я просил его, чтобы тебя оставили еще на один год, пока ты не найдешьработу. Знаешь, что он мне ответил? Его, видишь ли, неволнуют всякие недовольные работники и ему без разницы, пойдешь ли ты к журналистам или нет. В любом случае скандал забудется месяцев через шесть, а тебя никакой госпиталь в городе не возьмет теперь на работу.

Вайнстоун не удивился словам Чаудри.

– Что же, надо менять стратегию, Сорки пересталбыть нашим главным врагом. Он, конечно, ненормальный и опасен, но сейчас наши враги – Фарбштейн и Ховард, мы должны сосредоточиться на них.

Выйдя со мной из библиотеки, Чаудри сказал:

– Вайнстоун много болтает, он повторяется, строитбольшие планы, но ничего не делает. Теперь у тебя своявойна, иди и встречайся с «акулой»…

Глава 20. Война до изнеможения

Если говорить об убийствах в этом городе, я бы начал с хирургов и уже потом копал бы до самых последних подонков общества…

Дилан Томас (1914–1953)

Апрель – май 2000 года

В Нью-Йорк пришла весна, теплое дыхание уличного воздуха напомнило мне об этом, когда я вышел из метро. Оставалось еще время до моей встречи с адвокатом, и я оглядывался вокруг, думая чем бы заняться. На другой стороне улицы я увидел магазин сигар Ната Шермана и не смог устоять: купил себе три сигары «Данхилл» среднего размера, сделанные в Доминиканской Республике. Долго ли еще сохранится глупый бойкот кубинских сигар? Купив бумажный стаканчик кофе в близлежащем Старбаке, я забрел в Парк-Брайен, где устроился на пустующей скамье, освещенной ранним солнцем. На деревьях свежие почки, пройдет еще несколько недель и все зазеленеет. После глотка горячего кофе я зажег сигару и стал смотреть на завитки синего дыма, легко струящиеся надо мной.

Как начать разговор с адвокатом? Рассказать ему всю историю с первого дня или сконцентрироваться на недавних событиях? Билл Ротман уже сталкивался с нашим госпиталем и знал вовлеченных лиц. Он выиграл несколько миллионов для доктора Садкамар, предъявившей иск Вайнстоуну и госпиталю с обвинением в расовой дискриминации. Чаудри твердил мне:

– Ты должен видеть Ротмана. Он «акула»!

По рассказу Чаудри, Ротман очень умело настроил бруклинских присяжных против Вайнстоуна и его команды, представив их как бесполезных и невежественных хирургов-педагогов, преследующих талантливых индийских иммигрантов.

– Иди к Ротману, – советовал мне Чаудри. – Видел быты его в суде во время экзекуции Раска, он сверлил лицоРаска одним глазом, другого у него нет, и спрашивал: «Доктор Раек, скажите нам, сколько раз вы делали попытку сдать лицензионные экзамены?» Я никогда не виделРаска таким взволнованным.

Открыв портфель, я начал рыться в документах, пытаясь собраться с мыслями.

* * *

Я пересек Пятую авеню напротив общественной библиотеки и вошел в высокое административное здание. Лифт доставил меня на пятьдесят седьмой этаж прямо в юридическую фирму Ротмана и Эпштейна. Вежливая секретарша провела меня в просторную комнату для встреч.

– Что-нибудь выпьете, доктор? Кофе, чай, воду? Я показал ей свой стаканчик с кофе из Старбака:

– Благодарю, у меня еще осталось несколько глотков. Она улыбнулась.

– Господин Ротман находится на полпути из суда, егопомощники придут через минуту.

Я подошел к окнам. Какая панорама! Отсюда можно было наблюдать за тремя аэропортами Нью-Йорка. На столе лежала брошюра, на задней стороне обложки я прочитал: «Билл Ротман практикует с 1970 года, имеет степени от Колледжа Корнелла, юридического факультета Университета Вашингтона и Кембриджского университета (Англия), куда он был приглашен. Специализируется на коммерческих тяжбах, на разрешении споров и антимонопольном законодательстве. Билл Ротман хорошо ориентируется в процедурных вопросах и преподает на курсах повышения квалификации. Он директор гражданской программы правовой помощи обездоленным в западных округах Нью-Джерси».

Обучение в Кембридже и деятельность pro bono, на общественное благо, впечатляли.

Подошли две сотрудницы: чернокожая женщина лет тридцати и белая помоложе. Они представились, пожали мне руку и уселись на противоположной стороне длинного стола, достав чистые блокноты.

– Господин Ротман дал нам указание выслушать вашуисторию, – начала одна из них.

Я не успел заговорить, как прибыл Ротман. Ему было примерно пятьдесят лет, худощавый, острое лицо с темным пытливым единственным глазом и мясистым носом. Правый глаз покрыт большой черной повязкой а ля Моше Даян. Что это, ранение? Мы поздоровались.

– Доктор Зохар, я обязан предупредить вас, нашаюридическая фирма в настоящее время продолжаетразбирательство дела доктора Садкамар о дискриминации, которой она подверглась в вашем госпитале, поэтому все, что вы будете здесь говорить, может быть использовано нами и в ее деле. Добавлю еще, что докторВайнстоун не любит меня. Знаете, меня никто не любитпосле моих перекрестных допросов.

Сухое покашливание, похожее на хихиканье. Мне понравилась его искренность.

– С этим проблем не будет.

Три часа беседы прошли легко; поскольку Ротман знал основных героев моего рассказа, он часто прерывал меня, задавая много вопросов и листая документы. Когда я закончил, Ротман сказал:

– Доктор Зохар, наша фирма хорошо осведомленао коррупции, аморальности и грязи в нью-йоркскихгоспиталях подобного типа. Ваш Парк-госпиталь, пожалуй, один из худших. В этом трудно разобраться, хаос и интриги настолько запутаны, что диву даешься. Ховард и Фарбштейн – это преступники, которые злоупотребляют полномочиями и крадут федеральные фонды, они должны быть за решеткой. Но давайте сконцентрируемся на ваших неотложных делах. Какой цели вы сейчас хотите достичь? – И сам же ответил на свой вопрос: – В первую очередь, нужно сохранить вашу работу, пока вы сами не решите уйти. Если последнее невозможно, следует принять меры к получению компенсации, достаточной для оплаты образования в колледже ваших сыновей.

– А как же месть? Мой реванш?

Я спросил и сразу же пожалел о сказанном. Но меня можно было понять, после многих лет унижений я ничем не отличался от себе подобных. Как зверь, выпущенный из клетки, я был готов уничтожить своих обидчиков.

Единственный глаз Ротмана смотрел на меня неодобрительно.

– Месть? Таким термином мы не пользуемся. Мы занимаемся юридическим бизнесом завершения споров, месть – деструктивный термин, которого нет в нашем лексиконе.

– Разумеется, – произнес я с недоверием.

Что бы он ни говорил, это слово сидело в каждом из его клиентов, как и во мне, и он знал это так же, как я. Ротман продолжил:

– Я потрясен, что с вами, опытным хирургом, заключен такой контракт. Это что, рабство? Так или иначе, я вижу здесь две потенциальные юрисдикции, которые мы будем исследовать. Это дутый устав, который обычно предоставляется государственным служащим. И хотя вы не государственный служащий, правительство штата и федеральное правительство обеспечивают защиту пациентов, которым вредят доктора, чью деятельность вы вскрываете для всеобщего обозрения. Таким образом, здесь естьнекоторые возможности.

Он повернулся к помощнице.

– Клара, пожалуйста, найдите для нас устав.

Он уставился в окно, хлопнул ладонью по столу и хмыкнул.

– Между прочим, в федеральном суде проигравшая сторона платит также и за издержки другой стороны…

– А какую другую юрисдикцию вы имели в виду? – спросил я.

– Проблему национальной дискриминации. Вы иностранец? Вы же еврей, правда?

– Да, но по крайней мере одна треть населения в этом городе евреи, как можно это использовать?

Ротман посмотрел на меня с сочувствием, от которого мне стало немного не по себе.

– Доктор Зохар, среди ваших врагов много мусульман, правда? Я держу пари, что если бы вы были одним из них, они приветствовали бы вас с распростертыми объятиями.

Клара вернулась с ксерокопиями, Ротман быстро схватил их.

– Ага, вот это… Спасибо, Клара. Он начал читать:

– Ответный иск предпринимателей, запрещения…Смотрите-ка, какая куча идиотов управляет вашим госпиталем! Раздел два… Запрещены карательные мерыв следующих случаях… В случаях раскрытия или угрозыраскрытия перед инспектором или политическими деятелями практики нанимателя, нарушающей закон и представляющей угрозу для здравоохранения и общественнойбезопасности… Ваши приятели Сорки и Манцур гробятпациентов и выставляют счет «Медикэр», так? Вы сообщили об этом – поэтому вы защищены! – Ротман опустилдокумент с выражением презрения на лице. – А разве онине консультировались со своей армией адвокатов передвашим увольнением? Их адвокаты – куча недоумков, – он улыбнулся своим помощницам, – мы убедились в этомна примере истории Садкамар.

– Что же делать дальше? – спросил я.

– Моя команда исследует тему до конца. Мы составим проект письма вашим клоунам, где будет обрисована неизбежность иска против госпиталя и судебного процесса. Это вынудит их отменить ваше увольнение.

– Сколько это будет стоить?

– Ничего, – ответил он с улыбкой. – Мы не уподобляемся тем докторам, которые запрашивают деньги вперед. Серьезно, если вы отказываетесь от наших услуг, сегодняшняя консультация бесплатна. Если продолжаете сотрудничество с нами, мы будем просить о начальномавансовом платеже в пять тысяч долларов.

Для меня это звучало как «деньги вперед!».

– Я стою четыреста долларов в час, мои партнерыстоят меньше, и еще есть отдельная плата за исследования и время, потраченное на них адвокатами. Все зависит от необходимого объема работы, мы пошлем вам детали с контрактом.

Я понял, что сюда уйдут все мои деньги.

– Скажите, сколько это будет стоить мне, чтобы предъявить иск им?

– Наши счета всегда одинаковы – и за час, и за работу. Мы не работаем на основе отдельных случаев, если только именно это вы имеете в виду… Другие делают, мы – нет. – «Он думает, что я богатый хирург. История Садкамар должна была разрабатьшаться на принципе отдельных случаев. Как же еще – она заплатила ему более миллиона долларов… Доступ к юриспруденции дорог».

Я встал.

– Хорошо, я хочу, чтобы вы представляли меня, отправлю по почте подтверждение.

– Доктор Зохар, – вспомнил он, – даже не думайте ни о каком контакте с прессой, пока будут идти переговоры с госпиталем. Вы не станете вести переговоры с человеком и стрелять в него одновременно.

«Он прав, конечно, но угроза пристрелить кого-нибудь наверняка поможет успешным переговорам». Когда он протянул мне руку, я указал на его глаз:

– Откуда это у вас? Несчастный случай?

– Несчастный случай в детстве, – ответил он неохотно. Я представил себе, каково ребенку расти без глаза.

Теперь я разгадал причину искорки сострадания в его грустном взгляде.

* * *

Днем я заметил, что Манцур чем-то озабочен, он был бледен, небрит, даже не заметил меня. Чуть позже я узнал почему. После операции по поводу бессимптомного каро-тидного стеноза, уже в послеоперационной палате у пациента развился тромбоз, завершившийся афазией.

Манцур превратился в старика, которому нельзя оперировать. Бедствие следовало за бедствием. Чем же он отличается от доктора Харольда Шипмана – британского сельского врача, киллера пожилых женщин? Или от печально известного Майкла Сванго – красивого доктора со Среднего Запада, прославившегося отравлением пациентов? Некоторые из наших резидентов называли Манцура за глаза «доктор Кеворкян». Но Кевор-кян делал то, что делал, не без сострадания к умирающим пациентам. Манцур определенно не Кеворкян. Вайнстоун должен был давно остановить его. Однако он продолжает не замечать бесконечной цепи ужасных ошибок Манцура.

Сегодня, глядя на обрюзгшее лицо Падрино, я не чувствовал антипатии к нему. Похоже, именно так теряется ненависть к побежденному врагу? Но побежден ли он? Время звонить доктору Кардуччи!

– Доктор Кардуччи, наш друг Манцур продолжает ликвидировать по человеку в неделю, если не больше. На прошлой неделе он иссек геморрой у пациента со смертельным кровотечением из верхних отделов толстой кишки. Две недели назад он в течение двух дней тянул с операцией при огромной расслаивающейся аневризме. У парня была мучительная боль в пояснице, но Манцур решил записать его на очередь. Пациент не дождался, его аневризма разорвалась… и он умер. Доктор Кардуччи, вы меня слушаете?

– Да, Марк, я слушаю.

– Вам этого мало? Три недели назад он начал селективное шунтирование при запущенном напряженном асците, желтухе на фоне цирроза – пациент не смог пережить даже анестезию.

– Что я могу сказать? Марк, многое я не могу обсуждать с вами, я не имею права поделиться с вами внутренней информацией, дело расследуется.

– Доктор Кардуччи, я звоню не для того, чтобы задавать вопросы, просто хочу напомнить, что прошел почти год, как мы уведомляли вас о его бесконечных ошибках, но и сегодня резня продолжается. Мы не можем сидеть и наблюдать за этим. Манцур не владеет собой, он ничего не понимает, его надо остановить.

1Ълос Кардуччи смягчился:

– Марк, сообщения от внешних рецензентов о Манцуре поступили. Завтра у нас будет встреча и мы решим – продолжать ли слушания.

– Слишком долго. И что дальше? Вы хотите, чтобы мы обратились в Олбани, к специальному уполномоченному по здравоохранению?

– Нет, – резко отказался Кардуччи. – Она направит вас ко мне, скажет вам, что это дело рассматривается у нас.

– Почему вы не приостановите его лицензию немедленно?

Мои нервы были на пределе, я был готов обвинить ОНПМД в том, что они виновны в манцуровских действиях.

– Многие случаи вызывают сомнения, пациенты были стары и очень больны. Это ведь не операция на непораженной стороне мозга…

– Послушайте, доктор Кардуччи, вы хотите сказать, что плановое бедренно-подколенное шунтирование у ребенка с гепатитом С – это не чистое убийство? Как быть с его профессиональной полноценностью, если девяносто процентов случаев на М&М конференциях его?

– Ваш друг Вайнстоун должен остановить его, он председатель, но вместо этого он защищает его.

– Вайнстоун ничего не может сделать, он подвергается обструкции со стороны Сорки. Доктор Кардуччи, вы давно работаете в этой области. Что ждет Манцура и Сорки, как вы думаете?

– Они оба потеряют лицензии, дайте мне еще шесть месяцев.

– Это вы говорили мне год назад. Вы знаете, что я уволен?

После недолгого молчания:

– Нет, кто это сделал?

– Ховард и Фарбштейн, они слушаются Сорки. Снова молчание.

– Подождите еще немного, хорошо? Я попробую. Шесть месяцев. Согласно печальному графику Манцура «по пациенту в неделю» число убитых им может существенно возрасти. Еще двадцать четыре смертельных исхода могут произойти из-за нерешительности ОНПМД. Мне оставалось только надеяться на более быстрое развитие событий.

* * *

В тот момент, когда я переодевался после операции, в мой кабинет ворвался Вайнстоун, я слышал, что он уходил на встречу с Ховардом. Он не обращал внимания на то, что я был в одних трусах, и развалился в одном из моих кресел.

– Марк, они отступают, завтра утром ты получишьписьмо от Фарбштейна об отмене твоей отставки.

Мне показалось, что он даже растроган, это было длинное сражение и для него.

– Позвольте мне позвонить Хейди, она должна знать. – Ее нет дома, Марк.

Новость не слишком потрясла меня, я знал, что они согнутся или заплатят цену собственной глупости.

– Расскажите, как это произошло? Я начал одеваться.

– Как я и рассчитывал, мое письмо сыграло решающую роль. Я потратил на это две недели, предварительно получив консультацию юриста. Что я говорил тебевсегда? Думай и жди, поспи спокойно и думай снова. И только тогда действуй. Теперь ты знаешь, что моя дипломатия срабатывает.

Я читал его письмо, он мне показывал его перед отсылкой Фарбштейну:

«Я удивлен и обеспокоен, получив копию вашего письма доктору Зохару об увольнении. Хотя вы предупреждали меня о необходимости сокращения штата хирургического отделения и предлагали доктора Зохара как единственного врача для сокращения, я ясно заявил вам, что не соглашаюсь с этим решением.

Доктор Зохар вносит значительный вклад в работу отделения и как клиницист, и как ученый. Кроме того, доктор Зохар – опытный травматолог и является очевидным кандидатом для работы в недавно запланированном трав-моцентре хирургического отделения. В соответствии с моими обязанностями председателя хирургии я должен объяснить доктору Зохару причину его сокращения. У меня нет никаких претензий к его работе, поэтому не имеет смысла выбирать именно его кандидатуру для сокращения. Прошу вас отменить данное одностороннее решение. Я готов обсуждать необходимость уменьшения штата хирургического отделения и передать на рассмотрение адекватный план для достижения этой цели.

Искренне ваш, Лоренс Вайнстоун, профессор и председатель хирургии».

– Достаточно жесткое письмо, я уже говорил вам. Вайнстоун был доволен.

– Сегодня утром Ховард спросил меня, является ли это моей заключительной позицией по твоей проблеме. Я сказал, что да, и пригрозил представить содержание письма в суде, если будет судебный процесс.

– А он предъявит иск вам, – ответил я.

– Ховард назначил Фарбштейна на роль главного участника крестового похода против нас. Я чувствовал, что они придут с поклоном. И не ошибся – час назад они попросили меня подняться в кабинет Ховарда. Фарбштейн тоже был там.

– Представляю, как это выглядело.

– Позволь мне выпить. – Он указал на бутылку «Леба-нииз Арак» на моей полке.

Я никогда не видел, чтобы Вайнстоун пил в госпитале. Налив спиртное в чайный стакан, я залил его негазированной минеральной водой, наблюдая как прозрачная жидкость приобретает молочно-белый цвет, вручил ему стакан и поднял бутылку.

– Будем здоровы!

Я выпил глоток из горлышка, чистый вкус был прекрасен. Вайнстоун медленно продолжал пить.

– Я сказал им, что, если они уволят тебя, я вынужденбуду рассказать суду целую историю, это, конечно, заинтересует СМИ, а там не останется иного выбора, кромекак отменить твое сокращение.

Вайнстоун рассказал, что Фарбштейн был в некотором смятении, однако убеждал Ховарда не пересматривать дела. Он говорил: «А кто такой Зохар вообще? Он что, известен на всю страну? Почему мы все должны зависеть от него?»

– Но Ховард уже решил, он сказал, что ему не нужнысудебные процедуры и СМИ, разнюхивающие все вокруг, он не хочет потратить несколько миллионов на адвокатов. «Будьте реалистом, – посоветовал он Фарбштейну. – Лар-ри председатель, и он решает с кем работать, это его отделение, а не ваше». После я спросил Фарбштейна, можно лимне ли я спуститься и сказать тебе, что письмо, отменяющее предыдущее, будет доставлено завтра утром.

– И как он ответил? – не без интереса спросил я.

– Он был бледен, но кивнул… Это путь к победе. Резиденты могут писать много ходатайств в твою защиту, но это у нас не помогает, мое письмо оказалось весьма кста^-ти. Позвони жене и дай ей знать.

Вайнстоун бывал теплым и заботливым, но я видел его холодным и безразличным. Сейчас он был искренне рад, что выручил меня, он знал, Что, спасая меня, он спасал и себя тоже. Я наблюдал, как Вайнстоун попивал из стакана, и представлял Фарбштейна, загнанного в угол.