Текст книги "Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Глава 21. Питающий зонд

Позвольте человеку быть честным и поступать правильно, либо не делать ничего.

Джеймс Мэрион Симе (1813–1883)

Август – сентябрь 2000 года

Озеро Алгонквин было окутано густым туманом. Моросило все время, с первого дня нашего приезда на отдых. После ланча я разжег костер на лужайке перед озером и уселся за ноутбук с порцией разбавленного виски. Из кухни спустилась Хейди с кружкой чая в руках.

– Опять пишешь? Я думала, мы в отпуске.

– Я занимаюсь своей книгой. Где же мне писать, в машине по пути в Бруклин?

– Ты можешь писать, сколько хочешь, но кто купит твою книгу? Неужели ты думаешь, что люди захотят читать о бесконечных интригах врачей и о хаосе в госпиталях? Ты действительно веришь, что у обычного человека хватит терпения следить за ходом твоих длинных М&М конференций? Не слишком приятно читать мрачные истории про докторов, режущих старых бруклинцев. Продолжай развлекаться, но я сомневаюсь, что кто-то опубликует твою книгу…

– Хейди, ты знаешь, сколько у нас госпиталей? Тысячи. Есть лучше, есть такие же, а есть даже и хуже, чем наш. И везде есть свои Сорки, Манцуры, Фарбштейны, Ховарды и даже Вайнстоуны. Думаю, что немало и Зоха-ров, желающих разобраться, но не знающих, как это сделать, чтобы не испачкаться в дерьме. А я считаю, что врачи с удовольствием будут читать мою книгу, ведь люди любят читать про себя. Как ты думаешь? Хейди подкинула полено в огонь.

– Ну а неподготовленный читатель, по-твоему, ему будет это интересно?

– Люди читают Клэнси и им нравится его технический жаргон, им интересно знать про субмарины и радары. Удивительно, но даже Джона Гришама читают, а он без конца размышляет о судебной системе и законодательстве. Так почему же не взглянуть на работу хирурга с оборотной стороны? Не на истории с обычным «хэппиэндом», а на картинки реальной жизни?

– Не знаю, тебе могут не поверить, если ты будешь так сгущать краски. Никто не захочет и слышать, что наши врачи не самые лучшие в мире. – Она взглянула на небо. – Надеюсь, что солнце все-таки взойдет. На каком месте ты сейчас?

– Я пишу о последних событиях, о нынешней стычке между Вайнстоуном и мной.

Она пододвинула ноутбук и пробежала глазами мои заметки, покачав головой, вернула ноутбук на место и вздохнула.

– Не понимаю, зачем тебе сердить Вайнстоуна? Тыразве не видишь, что он твой единственный друг?

Мы наблюдали, как костер медленно догорает. Я объяснил Хейди ситуацию:

– Думаешь, что я плохой, а он хороший. Он на виду, онкапитан, который хочет провести корабль в нейтральныеводы и чувствует, что я на его стороне. Я могу быть полезным в устранении Сорки, но потом я могу стать препятствием. Он может приготовить почву для того, чтобы сделатьменя козлом отпущения, а позже сказать Ховарду, Фарб-штейну и друзьям Сорки: «Знаете, я избавился от Зохара, теперь мы можем начать мирное и плодотворное сосуществование». При этом он, возможно, решит, что спасает меня.

– Что же ты намерен предпринять?

– Ничего, только ждать и наблюдать.

– Я заметила, ты посылал письма Джейн в «Нью-Йорк Репорт».

– Да, мы общаемся, ее интересует медицинская тема, хочет узнать побольше о госпиталях Нью-Йорка – вот я ей и помогаю. Она кое-что знает про Сорки и Манцура, но до тех пор, пока ОНПМД не соберется, она не имеет права писать об этом. Ты знаешь, что такое журналисты, они задают множество вопросов. Посмотрим…

* * *

У меня была экстренная консультация в семь двадцать утра, на сестринском посту полно врачей, спешащих на утренние обходы. Многие начали свой трудовой день еще в половину шестого, торопясь из одного госпиталя в другой. Беглый взгляд на больного, пожелание доброго утра, взгляд в историю болезни – пациента обследовать некогда, этим займется резидент. И самое главное – ежедневный дневник. Страховая компания именно это считает первостепенным делом в лечении больного. Не записал – не заработал. Я насмотрелся на находящихся в состоянии постоянного стресса врачей, истерически строчащих страницу за страницей никогда и никем не читаемых историй болезней. Да если кто и взялся бы читать, вряд ли расшифровал бы их каракули. И это современная медицина!

Группа студентов-медиков крутится вокруг поста.

– Как дела, ребята? Не волнуйтесь, все будет нормально!

В ответ слабая улыбка. Не стоит осуждать их за разочарование. Я сделал краткую запись в истории болезни больного. Его «острый» живот вызван увеличенной печенью, он нуждается в диуретиках, а не в операции.

Без пяти восемь я помчался в зал на М&М конференцию. Когда я вошел, заметил, что Махмуд Сорки восседает во втором ряду, позади него сидит нейрохирург Расмуссен, слева – отставной генерал, справа – доктор Лунгетти.

По повестке М&М его случай будет третьим, то есть минут через тридцать. «Вздумала старуха помереть сразу же после операции, – возможно, так думает сейчас Сорки. – Ну и что? Она же болела». Его просил оперировать Сус-ман, он бы отказался, да было слишком поздно. Сорки огляделся вокруг, он не заметил меня, решил, что я не присутствую. Мне показалось, что он вздохнул с облегчением. Ховард зачем-то сказал Сорки, что дружба между Вайн-стоуном и мной угасла и я ищу другое место работы.

Собрание началось, председательствовал Бахус. Он слишком быстро пробежался по первому случаю, похоже, он и дальше не собирался вдаваться в детали. Вайн-стоун еще не прибыл, возможно, чтобы избежать прямой конфронтации. Сорки подмигнул Расмуссену. «Аллах ак-бар», – наверное, твердит он сам себе. «Господь всемогущ». Последние события вновь пробудили в нем любовь к Аллаху. В прошедшую пятницу, говорят, впервые за двадцать пять лет он посетил мечеть. «Аллах поразит этих неверных…» С помощью Аллаха он победит ОНПМД и меня. Из сотен верующих, молившихся в мечети в прошлую пятницу, он был, без сомнения, одним-единствен-ным, кого дома ждала бутылка водки. Аллах принимает всех своих детей.

Я не знаю, что заставило меня сесть прямо позади Сорки. Он наконец заметил меня и, похоже, маскировал нервозность – шутил и смеялся вместе с Расмуссеном. «Что он здесь делает? – вероятно, думает он. – Он же никогда не сидит сзади. Что он задумал?» Я знал, что ему невыносимо чувствовать меня за своей спиной.

Наконец появился Вайнстоун.

Случай Сорки был типичным. Джим Адаме, резидент четвертого года, зачитал все по бумаге:

– Миссис С, восемьдесят один год, поступила с деком-пенсированным диабетом, тяжелой сердечно-легочной недостаточностью и аритмией. При поступлении больная была в сопоре.

«Пациентка Сусмана была прикована к постели, умирающая», – прошептал мне в ухо младший резидент.

– На четырнадцатый день госпитализации, – продолжал Адаме монотонным голосом, – в связи с неспособностью пациентки самостоятельно принимать пищу гастроэнтерологической службой ей было назначено наложение чре-скожной гастростомы для питания. Процедура была прекращена через семь минут после ее начала из-за семидесятипятипроцентной десатурации и аритмии.

Адаме сделал паузу, так как ждал от Бахуса главного вопроса. Поскольку вопроса не последовало, он продолжил:

– Потребовалась подготовка к открытой гастростомии. Четыре последующих дня пациентке проводилась общая, легочная и сердечная предоперационная подготовка.

– Какая анестезия была применена? – спросил Бахус.

– Эпидуральная. Открытая гастростомия была выполнена без трудностей. Больная была переведена в послеоперационную палату, а затем в общее отделение. Спустя два часа был вызван резидент в связи с отсутствием линий на мониторе. Больную обнаружили в состоянии асистолии и без признаков жизни.

– Каковы были показатели газов артериальной крови до операции? – спросил Бахус, не отрывая глаз от бумаг.

– Сатурация была девяносто пять процентов, рСО2девяносто два.

Ясно, что у нее была дыхательная недостаточность, когда ее брали на такую плановую и бесполезную процедуру. Посмотрим, кто осмелится что-нибудь сказать.

Мертвая тишина. Бахус оглядел зал.

– Доктор Вайнстоун, ваши замечания? Председатель встал и прокашлялся:

– В целом я не увидел показаний к гастростомии вданном случае. Время для этого было выбрано неправильно. Гастростомия – это, скорее, срочная, а не экстреннаяоперация. Больная была не в лучшей форме. Показателидыхания были неудовлетворительными. В данной ситуации я бы использовал для кормления альтернативныйпуть, например назогастральный зонд.

– Еще комментарии? – спросил Бахус. Уверен, он не хотел, чтобы они были.

– Кто-нибудь еще? Доктор Рубинштейн? Отставной Рубинштейн не боялся никого, его слова были понятны всем:

– Зачем было так спешить, почему бы не кормить ее внутривенно или не установить назогастральный зонд для кормления? Решение оперировать было неправильным, га-стростомия была не нужна, во всяком случае, данной септической больной с дыхательной недостаточностью.

– Проведение назогастрального зонда было невозможно, у нее был большой язык! – воскликнул Сорки.

Рубинштейн повысил голос:

– Ерунда, если можно провести эндоскоп, можно провести и зонд.

– Доктор Рубинштейн, почему вы не включили свой слуховой аппарат? Я же сказал вам, что зонд провести было нельзя.

Рубинштейн стоял на своем:

– Я не согласен с этим. Сорки оглядел зал.

– Вы можете принимать это или не принимать, но я говорю вам, что несчастной женщине гастростомия была необходима для введения лекарств, антибиотиков и кормления.

– Доктор Сорки, – сказал Рубинштейн, – вы могли установить мягкий маленький зонд с помощью эндоскопа, через него можно кормить и давать антибиотики.

– Три врача-резидента готовили эту больную к операции, а вы говорите нам, что она не была подготовлена. Почему на эту конференцию не пригласили гастроэнтеролога? Он бы сказал вам, что эндоскопия была бы затруднена. А где анестезиолог, давший согласие на операцию?

Все слышали гневные интонации в голосе Сорки. «Неужели он теряет контроль над собой?» Так подумали многие из присутствующих… Я прошел по проходу и поднял руку. Бахус игнорировал меня, бормоча заключительные слова. Я приблизился к Сорки на расстояние в два фута и громко сказал:

– У меня два вопроса к доктору Сорки. Первое, я хочу знать, как питалась больная в течение четырнадцати дней до операции? Я вижу, что ее питание не было пониженным. И второе, доктор Сорки, почему вы любите оперировать больных, которые уже мертвы? В зале наступила настороженная тишина.

– Доктор Зохар, повторите, пожалуйста, последний вопрос, – попросил Бахус.

– Я спросил доктора Сорки, почему он имеет привычг ку оперировать больных, которые уже мертвы. Мы знаем, что это не первый случай в его практике.

Сорки заорал:

– Я не собираюсь обсуждать это дальше, это была не моя больная, меня попросили сделать гастростомию, и я сделал ее. Чтобы продолжать обсуждение, необходимо присутствие здесь анестезиологов и лечащих врачей!

– Почему вы всегда обвиняете кого-то другого? – громко осведомился я. – Вы хирург, это ваша ответственность, вы не впервые делаете гастростомию умершему пациенту.

Мы стояли так близко друг к другу, что я был готов к драке. Почти пять лет назад мы впервые встретились в этой аудитории, тогда я понял, что повстречался с моим заклятым врагом, моим моральным антиподом, с моей Немезидой. Держу пари, он так же воспринял меня. Сейчас взаимное отвращение достигло предела.

Сорки указал пальцем в мою сторону, а потом покрутил им у виска:

– Он сумасшедший, абсолютно сумасшедший. Подняв обе руки, он дал знак своим друзьям и пошел к выходу.

– Почему вы никогда не вступаете в академическуюдискуссию? – заорал я ему вслед. – Я задал вам вопрос, ответьте на него!

Лицо Сорки скривилось от презрения, он усмехнулся: – Жалкий академический преподаватель – вот вы кто. Академик!

В дверях он обернулся и выпалил:

– Не забудьте донести на меня за эту операцию!

– Хорошая мысль, почему бы и нет?

Мне с трудом удалось выровнять дыхание, в конце концов я публично обвинил его в убийстве. Собрание было прервано, объединившись небольшими группками, хирурги обсуждали происходящее, я услышал чей-то голос: «Это возмутительно, такие скандалы недопустимы на М&М конференции».

Вайнстоун покинул аудиторию, не глядя на меня.

Чуть позже я зашел в кабинет Вайнстоуна, там сидели Бахус и Чаудри. Вайнстоун был мрачен, Бахус расстроен. Вайнстоун набросился на меня сразу, как только я вошел.

– Зачем? Зачем ты устроил эту сцену? Это серьезнаяошибка!

Я пожал плечами и ответил:

– Скажите, он оперирует покойников или нет? Вот я и спросил его. В чем проблема?

– Нет, нет и нет! – возмутился Вайнстоун. – Это большая проблема, Зохар, я не смогу защищать тебя, если ты будешь продолжать в том же духе, ты не можешь давать волю эмоциям на М&М, ученый не должен так распускаться.

– Доктор Вайнстоун, – выпалил я, – мне нельзя давать волю эмоциям? Председатель не разрешает ученому быть человеком? Простите меня, пожалуйста, но я страдаю тяжелым психическим расстройством, я не могу сдержаться, когда больных убивают чаще, чем раз в неделю.

– Башир, – вздохнул Вайнстоун, – может, ты поговоришь с ним, объяснишь ему все.

Вместо него вмешался Чаудри.

– Марк, частные хирурги в растерянности, забудьсейчас о друзьях Сорки. Я говорю о тех ребятах, которыеписали Ховарду письма с просьбой отменить твоеувольнение. Даже твой дружище Гарибальди, которыйготовит для тебя макароны, сказал, что ты делаешь недопустимые вещи. Марк, частные врачи начнут боятьсятебя, у каждого есть свое кладбище больных. Они видели, как ты атакуешь Сорки, и каждый наверняка подумал: «Это не редкий случай, многие так ошибаются», а потом они решат, что ты псих и после Сорки набросишься на них. Сейчас они определенно против тебя, скорее всего им уже хочется, чтобы ты ушел из госпиталя, ты стал опасен для них.

– Чаудри абсолютно прав, – решил просветить меня окончательно Вайнстоун. – Пока дело Сорки рассматривают в ОНПМД, ты надеваешь на него мученический венец.

– Хорошо, доктор Вайнстоун, – усмехнулся я, – вы председатель и вам следовало изменить эту систему давным-давно. Но на сегодняшнем собрании вы сидели разглядывая ботинки, а затем встали и вяло отметили, что не увидели показаний к операции. Он же будет продолжать, никто и рта не раскроет. Кому-то надо сказать правду. Но с меня хватит, я не собираюсь больше играть в ваши игры. Хотите меня выгнать? Пожалуйста!

Взгляд Вайнстоуна, направленный мимо меня, говорил, что я стал для него неинтересен, более того, я сделался обузой. Пока я шел к дверям, услышал, как он начал рассказывать Бахусу: «Ты видел глубокую царапину на моем „порше“? На Айленде за ремонт просили тысячу сто долларов, я поехал к палестинцу на Атлантик-авеню, он сделал в два раза дешевле».

Когда я невольно оглянулся, на лице председателя не было и следа тревоги, он был доволен.

У каждого из нас была своя роль в театре марионеток Вайнстоуна. Раек, единственный коренной американец, считался министром иностранных дел. Чаудри был шпионом и советником по психологии. Бахус служил мальчиком на побегушках, принимающим телефонные звонки своего босса по ночам, а в выходные дни угодливо слушающим его бесконечную болтовню в машине. А что сказать обо мне? Моим заданием было ликвидировать Сорки, однако его выполнение привлекло слишком большое количество свидетелей, оно стало настолько неконтролируемым, что подвергало опасности самого босса. Моя роль марионетки в руках Вайнстоуна, кажется, заканчивалась, и надолго.

Вернувшись в кабинет, я переобулся и сунул ноги в белые шведские сабо. Как всегда с портрета на стене на меня смотрел отец. Я взглянул на него, внезапно мне пришла в голову мысль: «Почему бы мне не спасти Сорки? Меня выгнали сейчас, дай-ка я помогу ему выжить, пусть пожирают друг друга».

Глава 22. Начало конца

Люди, говорящие правду, вызывают страх и антипатию. Злоупотребления накапливаются… К невежественным грубым ошибкам одних относятся терпимо, а самоотверженность в работе других встречается неодобрительно. Повсюду создается видимость эффективности, и это простое лицемерие… Специалистов зачисляют в штат не по профессиональным качествам, самое главное здесь – личные причины. С одной стороны, мы видим страдающего больного, а с другой – подлую и вызывающую отвращение систему… Будь у меня возможность, я бы разрушил до основания эту трижды проклятую систему!

Чалмерз Да Коста (1863–1933)

Ноябрь 2000 – май 2001 года

Эспрессо после операции показался особенно вкусным. Сорки допил маленькую чашечку кофе и громко попросил:

– Кейт, еще один эспрессо!

Он удобно расположился в своем новом кожаном кресле и потянулся. Перебравшись в новые апартаменты Медицинского правления, он заказал самые шикарные стол и кресло, какие только можно достать в Нью-Йорке. Он с гордостью осмотрелся, даже офис Ховарда меньше. Скряга Ховард до сих пор его боится, наконец-то он всерьез занялся Зохаром, заставив исполнительный комитет осудить того за возмутительное шоу на М&М конференции. Даже Вайнстоун начал уставать от Зохара. В конечном счете Вайнстоун окажется без зашиты, как иранский шах, обреченный на одинокую смерть в Египте без поддержки Америки. Принесли еще один эспрессо.

– Спасибо, Кейт, ваш кофе просто фантастика!

Со дня той злополучной операции на груди ее дочери прошло чуть больше года. Продолжает ли грудь деформироваться? Он не смеет спросить ее об этом. Залпом опустошив вторую чашку эспрессо, он проглотил горячую жидкость, как водку. «Аллах акбар, – пробормотал он про себя. – Аллах акбар». Надо вести себя осторожно, следить за собой и не разговаривать вслух. Сусман как-то обратил на это внимание: «Какого дьявола, Мо, ты бормочешь здесь?»

Люди не понимают, что Аллах дает ему силы упорно добиваться своего и двигаться дальше, не останавливаясь на достигнутом. Он достал пилку для ногтей, лучше точить ногти, чем грызть их, к тому же это помогает мыслительному процессу. Аллах акбар! Что же делать с Зохаром? Зохар вдруг заявляет ему, что сможет достать информацию, которая изменит ход событий на слушаниях ОНПМД, он отказывается раскрывать детали и не говорит о своих мотивах, просит личной встречи с ним и его адвокатами. Ховард упомянул о черной кошке, пробежавшей между Зохаром и Вайнстоуном. Кто в этом виноват? Может, Зохар хочет выудить деньги? Евреи всегда там, где пахнет деньгами, даже в Коране об этом говорится. Когда он в последний раз заглядывал туда? Как Зохар может ему помочь? Несомненно, ему все известно про Вайнстоуна, поэтому он и держит его в руках. Что же произошло на самом деле?

– Доктор Сорки, – раздался голос Кейт по громкой связи, – вас вызывает операционная, больной для гаст-ропластики уже на столе.

Сорки убрал пилку, помассировал глаза и лоб, пытаясь облегчить головную боль, мучившую его с самого утра. После сообщения адвоката о предложении Зохара он плохо спит и не может ни на что решиться. Жена считает это ловушкой:

– Mo, как ты можешь рассчитывать, что еврей перейдет на твою сторону, ущемив интересы другого еврея? Это сговор против тебя. Даже прокурор цитата, нанятый ОНПМД, еврей.

– Фарбштейн тоже еврей. Если понадобится, он и свою семью продаст за тысячу. Зохар решил продать Вайнстоуна. Почему бы и нет?

– Вряд ли, Зохар фанатик, фанатик и психопат. Я видела его как-то на званом обеде, он похож на монахов-католиков, которые преподавали у нас в церковной школе. Деньгами его не изменить, предупреждаю тебя: не связывайся с ним. Мы справимся, даже если ты потеряешь лицензию на пару лет, будешь заниматься частной практикой в Тегеране, там тебя обожают.

Сорки надел зеленую шапочку и отправился в операционную. Жена права, как всегда права, поэтому он и взял ее в жены. Пусть она худая и холодная, все это компенсирует ее итальянская проницательность.

– Здравствуйте, доктор Сорки! – приветствовали его встретившиеся на пути сотрудники отделения.

– Как дела? – приветливо спрашивал он каждого, вежливо кивая головой, мимоходом обняв санитарку, потом мойщика полов. – Здравствуйте, дядя Джо, как поживаете?

Здесь он добился популярности, люди в госпитале его обожают и относятся к нему с уважением. «Да, это мой госпиталь! – думал он. – Они верят в мою правоту». Он будет продолжать борьбу, и если ему суждено проиграть, он сделает это с гордой улыбкой. «Никаких дел с Зохаром, чему быть, того не миновать, с помощью Аллаха я еще вернусь, они еще вспомнят обо мне».

Сорки вошел в операционную и остановился у стола с расписанием.

– Вам понравился пирог? – поинтересовался он у секретарей, его жена угощала их пирогами каждую неделю.

К нему подошел ассистент Рао, резидент третьего года обучения. Сорки закурил, несколько лет назад ему всегда ассистировали только шеф-резиденты, в прошлом году давали резидентов четвертого года, а сейчас – совсем молодых. Он похлопал Рао по плечу, молодец парень, приехал учиться с самого севера.

– Доктор Рао, вы готовы к чуду? Могу поспорить, вы не спали всю ночь. Сейчас вам предстоит наблюдать за величайшим хирургом по гастропластике в штате Нью-Йорк. Давайте мыться.

– Доктор Сорки, мне надо обсудить с вами небольшую проблему перед тем, как мы начнем, – осторожно сказал резидент. – Ультразвук*показал большую опухолевую массу в передних отделах брюшной полости.

Сорки положил тяжелую волосатую руку ему на шею:

– Не переживайте, если вы проводите операцию сомной, не надо волноваться. Забудьте об этом чертовомультразвуке, врач-диагност еще недостаточно опытен, авы готовитесь к операции с доктором Сорки. Вот увидите, я справлюсь с любым неожиданным брюшным новообразованием. Мойтесь, а остальных я беру на себя, и неопытного диагноста, и всех остальных.

* * *

– Эта линия надежна? – поинтересовался у меня адвокат Билл Ротман. – Не люблю звонить вам в госпиталь.

– Слушаю, Билл, надеюсь с линией все в порядке.

Я взглянул на часы, каждая минута разговора с Рот-маном стоила мне денег. Если разделить четыреста долларов на шестьдесят минут, получается, что одна минута разговора стоит мне шесть долларов шестьдесят шесть центов. Хейди уже жаловалась, что все мои деньги уходят на адвоката. Однако у нас невозможно выжить без хорошего адвоката.

– Доктор Зохар, вы должны приехать к нам, мы как разобсуждаем ваш контракт. Сейчас посылаем жалобу в Советздравоохранения штата. Вы уже читали первую часть, аэта о причинах вынесенного вам выговора, основные факты, я прочту вам окончание жалобы: «24 октября 2000 года Медицинский исполнительный комитет госпиталя, неуведомив доктора Зохара, провел заседание, посвященное рассмотрению жалобы доктора Сорки. В итоге члены комитета приняли решение о том, что доктор Зохар нарушил медицинскую этику, критикуя доктора Сорки на М&М конференции. Фактически доктор Зохар подвергся осуждению за критику. Доктор Сорки принимал участие в этом заседании и как сторона, предъявившая жалобу, и как член комитета. При этом ни председатель хирургического отделения доктор Вайнстоун, ни доктор Зохар на заседании не присутствовали.

Главным основанием для выговора послужило заявление, сделанное президентом госпиталя Майклом Ховар-дом, подчеркнувшим, что доктор Зохар является наемным работником госпиталя, а следовательно, подчиняется общим правилам найма и увольнения. Он предложил принять соответствующее решение, которое приведет к увольнению доктора Зохара и „не причинит при этом никакого ущерба госпиталю“. По его мнению, выговор исполнительного комитета отражает скорее профессиональную сторону дела, нежели отношения „работодатель – работник“, он будет „иметь большой вес с административной точки зрения“.

Президент госпиталя, не имеющий отношения к медицине, считает выговор оправданием увольнения доктора Зохара в ближайшем будущем, в этом случае можно избежать сопротивления клинических отделений и университетских кафедр. Мнение доктора Зохара или доктора Вайнстоуна во время заседания не было выслушано. Только один член комитета возражал против такого подхода к разбирательству».

– Почему вы не говорите о нежелании членов комитета разобраться в сути моих нападок на Сорки?

– Позвольте мне продолжить. «Председатель комитета доктор Самир предложил дать доктору Зохару право на апелляцию. Но господин Ховард не согласился, по его мнению, процедура вынесения выговора не предусматривает права на апелляцию, он считает, что „выговор – это не подлежащее обжалованию действие“. „Придерживаться каждой буквы закона – это, – как он выразился, – пустая трата времени с одним предсказуемым исходом“. В конце слушания все свелось к исходной ситуации конфликта „работник – работодатель“, любое изменение в сроке работы доктора Зохара в госпитале будет определяться в данной ситуации его статусом наемного работника.

Из сказанного президентом госпиталя можно сделать вывод об основной цели нападок на доктора Зохара – желании ускорить окончание срока его работы. Сначала это делается по медицинской линии госпиталя, а потом непременно будет поддержано административно при увольнении доктора Зохара за „несоответствующее поведение“. ГЬспиталь может отказать доктору Зохару в возможности быть выслушанным при обжаловании данного выговора, не влияющего на его право заниматься хирургической практикой.

Доктор Зохар обращается с жалобой в Совет здравоохранения и справедливо считает, что выговор по причине „служебного несоответствия“ противоречит Закону о здравоохранении. В данном случае выговор является определенной тактикой, направленной на увольнение с работы доктора Зохара, при этом ему не дали возможности высказаться и лишили права на обжалование. Принятое решение оскорбляет профессиональное достоинство доктора Зохара и ущемляет его профессиональные права».

– Билл, все очень хорошо написано, но где идет речь о деньгах? Кто возместит мне расходы по вашему найму?

– Когда мы подадим жалобу, администрация госпиталя захочет ее уладить и выплатит вам финансовый ущерб, – уверенно сказал он.

– Не думаю, – осторожно заметил я, – скорее всего, мои угрозы не волнуют Вайнстоуна и Ховарда.

– Они блефуют, – заверил меня Ротман, – всю жизнь они только и делают, что блефуют, манипулируя людьми и фактами. Состояние постоянного конфликта для них привычное дело, они принимают всерьез ваши угрозы и только изображают спокойствие.

– Если я собираюсь уходить и вряд ли могу рассчитывать на серьезные выплаты, не пора ли обратиться в средства массовой информации?

На другом конце провода послышался смешок:

– Какой выигрыш получит Марк Зохар от медленногоразрушения знаменитого Парк-госпиталя? Половина егодокторов незначительные фигуры, убрав их, вы лишь спасете нескольких пациентов. Сами при этом ничего не получите, вы и себя можете уничтожить.

Боже, как расчетливы эти ведущие адвокаты! Все измеряется деньгами. Им даже в голову не может прийти другой мотив кроме денег. Месть мне доставит большее наслаждение, чем годовая зарплата, я охотно откажусь от нового «ягуара» в пользу старенького «форда» ради удовольствия увидеть, как погибают мои враги и как хирургическая мафия уходит в небытие. Мне важно их уничтожить, увидеть, как они горят в аду.

– Доктор Зохар, – продолжил Билл, понятия не имеющий о моих темных мыслях, – позвольте еще один вопрос. Куда вы переходите? В том госпитале все в порядке? Вы все тщательно проверили?

– Надеюсь. Мне кажется, там все нормально, это; конечно, не суперклиника, но все же. А почему вы спрашиваете?

– Как бы вы не начали там новую кампанию, – ответил Билл Ротман, и это прозвучало забавно.

Мне нравился этот человек несмотря на то, что он брал с меня шесть долларов шестьдесят шесть центов в минуту, побольше, чем за сексуальные услуги по телефону.

* * *

– Доктор Зохар, как хорошо, что вы пришли, приса-живайтесь.

Фигура Ховарда не казалась такой уж гигантской за огромным столом. Я окинул взглядом его офис, он был гораздо больше офиса Фарбштейна, располагавшегося ниже этажом. На полках стояли спортивные трофеи за победы в турнирах по гольфу, все стены были увешаны фотографиями его команды.

– Как вам гольф, мистер Ховард?

–<– Я играю с тридцати пяти лет, это лучшее средство от стресса. – Он улыбнулся мне. – Вам следует начать играть, начать никогда не поздно.

– Можно попробовать это средство, – с сомнениемответил я.

Ховард склонился над столом:

– Что вы хотите со мной обсудить?

– Вы знаете меня как смутьяна, некоторые называют меня вирусом. Если так, то мне пора подумать об уходе, я пришел обсудить с вами этот вопрос.

– Вы хороший человек, – заговорил Ховард, – интересный писатель, отличный исследователь, у вас прекрасное будущее…

– И хороший хирург.

– Да, несомненно. Доктор Вайнстоун говорил о госпитале Вилладж на Манхэттене, у них острая нехватка специалистов вашего уровня. Доктор Вайнстоун очень рекомендовал вас доктору Джерсону.

– А как же, ведь доктор Вайнстоун хочет избавиться от меня, это еще одна причина моего ухода.

– Рекомендация Вайнстоуна имеет вес, – Ховард усмехнулся, – а я думал, вы с Вайнстоуном приятели. Разве не так?

«Когда-то были», – подумал я.

– Когда же вы собираетесь уходить, в следующеммесяце?

Похоже, его мало интересуют наши отношения с Вайнстоуном.

– Вы не хотите долго оставаться без дела и ждать результата, не так ли?

– Зачем мне ждать? Сорки в конце концов потерпит крах. Не забывайте, кто выдал Сорки правительству, это были Вайнстоун и я. Кто донес на Манцура? Вы должны благодарить за это меня, мистер Ховард, я оказал огромную услугу вам и госпиталю.

Ховард невольно поморщился, но сделал вид, что его не задели мои слова:

– Когда же вы думаете уходить?

– Еще не решил, пока я веду переговоры о моем контракте, скорее всего в июне или июле. Я дам вам знать.

– Отлично, мне нравится ваша открытость и ваше решение перейти туда, где действительно вас ждут. Там нет такой острой политической подоплеки, как у нас, поэтому вам будет более комфортно. Парк-госпиталь – особенное учреждение, доктор Вайнстоун все еще не понимает, что это не госпиталь Джуиш-Айленд.

Ховард откинулся на спинку кресла.

– Это третий крупный госпиталь в моей карьере. Когда яработал в госпитале на Шорт-Айленде, у нас было несколькопроблемных хирургов. Мы научились справляться и жить сэтим, нравственным принципам не место в хирургическихотделениях. Десять лет назад, когда я пришел сюда, мне пришлось выбирать – либо развитие, либо снижение статусаподобно госпиталю Виктория-Кросс. Конфликты у нас неизбежны, такие люди, как Сорки и Манцур, приезжают издалека, становятся профессионалами, а потом топчутся на месте. Мне с ними приходится работать, полагаться на них, а ихинтересуют только деньги, а не образование.

«Почему он все это рассказывает, пытается оправдать себя? Почему сейчас? Почти пять лет он практически не обращал на меня внимания, последнее время пытается убрать меня, а сейчас говорит как с близким другом».