Текст книги "Леший. Четвертые врата (СИ)"

Автор книги: Ная Геярова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

       Глава 26

       Кондрат сел в машину, откинулся на сидении, приоткрыл окно машины и закурил.

       – Ничего? – тихо спросил Еши.

       – Почти ничего, – кивнул Кондрат. И вкратце изложил разговор с Михаилом. Еши долго смотрел в лобовое стекло. На лбу то появлялись морщины, то разглаживались.

       – Странно все это.

       Кондрат кивнул.

       – Зачем ей старая, да к тому, же ещё и неправильная карта?

       – Что-то она на ней увидела, – затягиваясь дымом, протянул Кондрат. – У Михаила, Номин была ближе к вечеру, после разговора с ним, она бросилась на квартиру и начала собираться домой. И если бы не встретила Лукишну, то, скорее всего, уехала бы. Значит, она нашла то, что искала. Осталось узнать, что она искала.

       Еши вздохнул.

       Пиликнула сотка. Раз, другой. Тайра гавкнула с заднего сидения. Еши залез в карман, глянул на экран мобильного. Лицо его изменилось, в глазах появился блеск, он лихорадочно нажал на кнопку телефона и закричал.

       – Алло! Алло! Ты где?

       Слов звонившего Леший не слышал. До слуха доносилось всхлипывание и невнятное бормотание.

       Еши выслушал говорящего, сунул сотку в карман и завёл машину.

***

       Красная БМВ ярко выделялась на фоне леса и дороги.

       – Зачем сюда одна подалась? – голос Еши, злой, одновременно испуганный, гремел в салоне машины. Кондрат ни разу, за время знакомства, не слышал, чтобы молодой журналист кричал.

       Девушка сидела, судорожно вцепившись в руль так, что белели костяшки пальцев, морщила лоб, смотря на Еши из-под густых ресниц.

       – Не кричи! – сказала она тихо, почти прошептала. – У меня голова болит.

       – А у меня не болит! Мы здесь всё обрысачили в твоих поисках.

       – Не кричи, – она резко развернулась, хлопнув копной волос по искажённому лицу парня. Щеки её пылали в глазах стояли блестящие капли. – Я уже жалею, что тебе позвонила! Если бы не ситуация… – она сцепила зубы и отвернулась.

       – Ну, ладно, – тут же смягчился Еши, взял её ладонь, сжал в своих руках. – Извини, я просто… – он вздохнул. – Я переживал.

       Она, молча, смотрела в стекло. Подрагивали ресницы в тонкой поволоки влаги.

       – Ты можешь объяснить, что случилось?

       – А то не видно. Бензин у меня кончился, – холодно сообщила девушка. Кинула неприязненный взгляд в сторону сидящего в машине Кондрата. И вдруг глубоко вздохнула, закрыла глаза, и по щекам побежали неровные полоски слез, от злости не осталось и следа. – Я… испугалась. Я… – её плечи затряслись. Еши обнял девушку, осторожно прикоснулся губами к волосам.

       – Закрывай авто, пошли.

       Номин вышла. Сев в машину журналиста девушка успокоилась. На устроившегося впереди Кондрата она не обращала внимания. С опаской посмотрела на Тайру.

       – Чья собака?

       – Моя, – повернулся Кондрат к девушке.

       Девушка поморщилась, всматриваясь в лицо Лешего.

       – Не узнали? – улыбнулся майор.

       – Нет, – выдавила Номин.

       – Тогда будем знакомиться? Кондрат Леший – майор Первомайского отдела Яндырского ОВД.

       – Номин, журналистка газеты «Вечерний Яндырь», – она сказала это смотря куда-то мимо Кондрата, нервно перебирая пальцы.

В машину сел Еши, отряхнулся.

       – Тросом зацепили. Кондрат, ты в машину Номин садись, до ближайшей заправки дотянем, а там…

       Кондрат значимо посмотрел на Еши. Тот смолк.

       – Ну, или давай за руль, а я тогда… – нехотя протянул журналист.

       – Давай, – открывая дверь и переходя на водительское сиденье, кивнул Кондрат.

       Еши обернулся, с нескрываемым переживанием посмотрел на Номин. Она сидела, пусто смотря в нечто за стеклом, в зеленых глазах стояла невыразимая усталость. Еши вздохнул и вышел из машину.

       – Так что вы здесь делали, Номин? – заводя авто спросил Леший.

       – Это допрос? – голос был чуть слышен.

       – Если хотите, то да. В конце концов, из-за вас я здесь.

       Она промолчала. Осторожно погладила Тайру, та зевнула и отвернулась.

       – Я могу услышать ответ или так и будем молчать? Номин, мне в последнюю очередь хочется разговаривать с вами в моем кабинете.

       – Я не знаю… – помедлив ответила Номин. Кондрат глянул на девушку в зеркало заднего вида. Оно гладила Тайру и смотрела куда-то в сторону.

       – Что значит, не знаете?

       – А то и значит, – нахмурила лоб девушка. – Я не помню.

       – Слушайте, Номин, я с вами не в игрушки…

       – А я и не играю, – перебила его Номин, и в голосе скользнули стальные нотки. – Выросла из такого возраста. Не помню я и точка. И делайте, что хотите.

       – Номин, – зло пробурчал из-за руля Леший. – Это вы меня втянули, и теперь…

       – Я вас знать не знаю, – перебивать собеседника, видимо, было неуклонной привычкой девушки.

       – Что значить не знаете? – искренне возмутился Кондрат и, придерживая одной рукой руль, второй полез в карман. Достал визитку и кинул её на заднее сидение.

       – Ваша?

       Номин визитку взяла, покрутила в руках.

       – Моя, но откуда я знаю, где вы её взяли?

       Леший покрепче сжал руль. Вот развернуться бы, да как встряхнуть строптивую девку. Ведь сама же оставила. И чего упираться? Однако Кондрат проглотил злость, и, старясь казаться более спокойным, сказал:

       – Эту визитку вы оставили мне, когда фотографировали надпись, ночью, у центральной психиатрической больницы!

       – Где?

       Кондрат глянул в зеркало заднего вида. Номин смотрела пристально прожигая дырку в затылке майора, от неприятного ощущения у него холодело под волосами.

       – Вы делали фотографии у психушки…

       – Я это услышала, – ледяным голосом произнесла девушка. – Я не глухая! Вы меня с кем-то путаете.

       – Вас? С кем-то? – Кондрат нервно хохотнул. – Номин, вас трудно с кем-то перепутать.

       Девушка побледнела. Рука остановилась на холке Тайры. Еще минуту она дырявила Кондратовский затылок, потом судорожно выдохнула и откинулась на спинку сидения.

       – Как вы представились?

       – Кондрат Леший.

       – Кондрат, – интонация изменилась, выдавая безумную усталость. – Я хотела бы сказать вам, что это была я и визитку вам тоже я оставила. Но… я, правда, не помню. Последнее, что осталось в памяти – я покупаю газету в киоске в парке. Бабулька милая такая. Я в очередной раз посетовала, что в нашем городе не происходит ничего интересного.

       – Бабулька в парке? Парк Новославский?

       Номин, не отвечая, кивнула.

       Кондрат подавил вздох.

       – Хорошая бабулька, – продолжала Номин. – Чаем поила – помню. А о чем говорили, не помню. Доберусь до города, съезжу к ней, разузнаю...

       – Не узнаешь. – негромко проговорил Кондрат. – Нет больше ни бабульки, ни киоска.

       – Снесли?

       – Сожгли.

       – Кто? – Ная распахнула разом ставшие огромными глаза.

       Лешему захотелось передернуться, от холодящего ощущения пристального взгляда в затылок. Как будто пистолет приставила и ждет… Чего ждет?

       – Я бы тоже хотел узнать, кто и зачем, – сказал он через ком в горле, от чего голос стал сиплым. – И мне казалось, что вы знаете больше ответов. Вы фотографировали странные символы у психушки. Вы поехали в Севольное, и что-то там искали. После вашего скоропалительного отъезда, убивают старушку газетчицу, у которой находят вашу визитку. Вечером перед отъездом вы звоните Семёну Рачинскому– дежурному Первомайского ОВД, с которым вы о чем-то до этого разговаривали у отдела, и я это видел. Утром Семена убивают.

       Номин молчала. И лучше бы она сказала хоть что-то. От её молчания по коже шли мурашки.

       Кондрат закашлялся и продолжил:

       – Вы взяли старую карту в архиве и что-то в ней увидели. Что-то, заставившее вас начать собираться домой. Однако, вы встретились с Лукишной, подругой той самой бабульки из парка. Теперь скажите мне, Номин, не слишком ли много событий произошло за последнее время вокруг вас? Во что вы влезли?

       Девушка вжалась в сиденье и обхватила себя руками, отводя взгляд от Кондрата.

       – Я не помню… Я говорила с бабушкой… А потом пришла в себя на дороге. На пустой, темной, безлюдной дороге, – голос Номин задрожал странным пугающим холодом и отрешенностью. – Я испугалась и позвонила Еши. Это всё, что я могу вам рассказать, – она провела по глазам рукой, устало смахивая вновь накатившиеся слезы. – Вы можете меня вызвать в отдел, но и там я повторю сказанное. Я ничего не помню.

       Кондрат покосился на Номин. Раскосые зелёные глаза на бледном лице, веснушки слишком яркие для такой светлой кожи. Рыжий волос. Свой ли? Странно.

       – Номин, это ваш природный цвет волос?

       – Это так важно?

       – Это странно.

       – Да, – кивнула она. – Отец бурят. Мама русская, рыжая с зелёными глазами. Вот так и получилась я.

       – Вы необычно выглядите. Вас трудно не запомнить или с кем-то перепутать.

       Девушка невесело улыбнулась, едва растягивая губы. Немного помолчала, а потом сказала:

       – Если то, что вы говорите, правда, то я сожалею, что стала причиной ваших проблем.

       – Вы не помните, но готовы поверить, – скептически поинтересовался Леший.

       Номин на его интонацию не обратила внимания.

       – Я журналистка, мы во многое готовы верить, – и закрыла глаза. Больше, за всю дорогу, она не сказала ни слова.

       Вскоре появилась вывеска с ценниками на марки бензина, и сразу за ним домик с парой колонок.

       Глава 27

       Хорошая у Еши была квартира, не большая, но уютная. Одна комнатка, спальная. Зал: посреди диван, столик на котором восседал старый кинескопный телевизор, в углу компьютерный столик, на нем закрытый ноутбук, кресло плетёное с мятым пледом в углу комнаты. В другом углу, высокий цветок, упирающийся в самый потолок. Палас цветной, шторы в крупный цветок на окнах, люстра с длинными узкими хрусталиками.

       Кухонька небольшая с угловой мебелью. Всё как в обычных квартирах, цветы на подоконнике. Единственное отличие от обычной среднестатистической квартиры, посреди стола самовар, с блестящими золотистыми боками. Электрический, но самовар. Кондрат вошёл в кухню, самовар тихо шумел, готовый вот-вот закипеть. Номин сидела в углу кухонного диванчика, прикрыв глаза. Еши рылся в холодильнике.

       – Сыр, колбаса, существенное не готовлю. Дома почти не питаюсь, – оправдываясь, сказал он, положив на стол выуженные из холодильника продукты. Взял из шкафчика досточку, ножик, начал все быстро нарезать. – Хлеба нет, старый засох.

       Леший только кивнул. Можно и без хлеба.

       – Ольга Марковна нас потеряет. Обещали в город свезти, и пропали, – Еши нарезал колбасу большими кусками.

       Кондрат, не смотря в глаза журналисту, быстро ответил:

       – Отвезём. Разберёмся во всем, тогда и отвезём.

       – Разберёмся, – Еши положил колбасу в тарелку и принялся за сыр. – А в чем ещё разбираться? Номин вернулась…

       – Короткая у тебя память. У меня тётка в больнице, – прервал Леший. – И ворачиваться нам с ней некуда…

        Еши поставил на стол бокалы и сахар.

       – Может, не было никакого синего света? Взрыв был, так им пусть органы и разбираются. Ребят своих привлеки… а синий свет… мутно это как-то.

       – Ребят своих? – Кондрат взял с тарелки кусок колбасы, сунул в рот. – Ребят, эт можно. Только где уверенность, что те же ребята вместе с Семёном не готовили взрыв в моей хатке? Где уверенность, что завтра эти же ребятки меня и не порешают?

       – Неужели нет проверенных, надёжных?

       Кондрат усмехнулся.

       – Семён был проверенным, надёжным, он взялся за еще один кусок колбасы. Повертел тот в руках и сунул в рот. – И свет был. Кузьма – кузнец поселковый, его видел.

       – И где сейчас Кузьма? – насмешливо поддел Еши.

       Кондрат глянул на журналиста исподлобья.

       – Синий свет, – голос Номин тихий, растянутый, прервал разговор мужчин. – Я видела синий свет…

       Еши и Кондрат уставились на девушку.

       – Когда пришла в себя, в машине, – встрепенулась девушка. В зеленых глазах заблестели темные искорки воспоминаний. – Синий свет… он удалялся к лесу. Я думала, мне показалось. Двигался рывками, то замрёт, то рванёт. Потом опустился к земле, скулил, как собака, поднялся и колыхаясь исчез в деревьях. Мне чудилось, как будто за ним стелется след. Как кровь. Потом все пропало. Исчез свет, и я позвонила Еши.

       – След, – повторил за Номин Кондрат. – След… Кровавый след. Кузьма его ранил.

       Леший развернулся к Номин. Девушка задумчиво мешала ложечкой чай в кружке.

       – Ты ведь его искала? Это существо? Да?

       Номин пожала плечами. Взяла со стола колбасу, начала ломать кусочками и скармливать нежившейся у ног собаке.

       – Зачем ты фотографировала у больницы? Что за цифры это были?

       – Даже если я что-то и фотографировала, рассказать об этом не смогу, – пожала плечами девушка. – Пока вас ждала, смотрела кадры на фотоаппарате. Пусто. Ни одного. А я… – она посмотрела на Еши. – Я, правда, ничего не помню.

       – Нужно сходить к больнице. Узнать, кто это пишет и зачем. И как синий свет с ним связан.

       – Уверен, что связан? – спросил Еши.

       – Уверен, – потянулся Кондрат и встал. – Слишком часто они переплетаются. Вы отдыхайте, я схожу.

       Майор взял кружку, одним глотком выпил чай, сунул в рот кусок колбасы и вышел в прихожую.

***

       Тайру можно было оставить с Еши и Номин. Но идти одному к собственному дому, страшно. Всё же, журналиста, брать с собой Кондрат отказался, Номин нужно было отдохнуть, а оставаться одна она не желала. Губы девушки побледнели и начали дрожать при одном упоминании того, что журналист хотел бы отправиться с майором. Потому Леший, недолго думая, отправился один, вернее с Тайрой.

       Аллея. Окна Кондратовской квартиры, неживые, черные. Рама висит покорёженным остовом из покрытого сажей окна. Да и кто будет убирать? Хозяев нет, вот и смотрит квартира черными, тоскливыми глазами на прохожих. Леший оторвал взгляд от созерцания того, что было его квартирой. Напротив, высокие двери больницы. Постучать, ткнуть корочкой в лицо. Ага… и услышать тот же вопрос, что и в Севольской районной клинике. «Разрешение! Есть? Нет. Пошёл вон». Не вариант. Кондрат сидел на скамейке в десятке шагах от входа в больницу, и размышлял, как попасть внутрь. Уже стемнело, и прохожие появлялись все реже. На душе старшего следователя, становилось всё тяжелее. Он то и дело оборачивался, вглядывался в тени. Потом прохожие и вовсе пропали и свет в домах начал тухнуть. К полуночи осталась пара окон со слабым светом ночников или телевизоров.

       «Вот и осенняя студеная ночка», – уныло подумал Кондрат, кутаясь в тонкую ни капельки не греющую куртку: «А если через стену?» Кондрат прикинул. Метра три не меньше. Поди, перелезь. Он чиркнул спичками и подкурил пятую за час сигарету. Во рту от вкуса табака стало горько и запершило в горле. Леший затянулся и отбросил курево. Фитилёк вспыхнул, разбрасывая искры на землю. Кондрат поднялся, надавил на него носком ботинка, затушил.

       Раздался тихий скрип, Кондрат как стоял в тени фонаря, так и застыл.

       – Тайра, – шёпотом позвал он.

       Собака встала у ног.

       – Тшшш, – прижал её голову к колену Леший.

       Ворота больницы открывались.

       В то же время, с другой стороны улицы, показались фонари. Майор отступил подальше за дерево у стены. Старясь, стать как можно незаметнее.

        Машина, вернее фургон, остановился у раскрывающихся ворот, оттуда выводили человека невероятно высокого роста с мешком на голове. Из фургона выскочил мужчина. Кондрат не поверил глазам. Всмотрелся, так и есть. Не зря он перестал доверять сослуживцам. Как там сказал Еши: «Неужели нет проверенных, надёжных?» Теперь Кондрат понял, нет таких в отделе. Все втянуты, во что-то, о чем Леший даже не подозревает. А ведь, они работали бок о бок не один год. Разговаривали, шутили, дела раскрывали.

       Опер Мишка – повертел головой, осматриваясь. Открыл дверцы фургона. Двое охранников, ведущие мужчину с мешком, сказали ему что-то тихое.

       Митька наклонил голову мужика, чтобы тот не ударился о потолок фургона, и узник занёс ногу собираясь войти в машину.

       Тайра выскользнула из-под руки Кондрата и по-волчьи, не издав ни звука, кинулась на охранников.

       Мишкины глаза округлились, когда обернувшись, он внезапно увидел прыгающую ему на грудь собаку. Остервенело, беззвучно, Тайра вцепилась в плечо и рванула, Мишка взвыл, схватил плечо здоровой рукой, та окрасилась красным, по пальцам потекла кровь.

       – Ааа! – понесся его вопль вдоль аллеи.

       Тайра отскочила и кинулась на ошалевших охранников. Один успел отпрыгнуть и полез за оружием.

       – Етить! – выругался Кондрат и кинулся на спасение любимицы.

       – Леший? – голос Мишки прорезался как раз в тот момент, когда Кондрат ударом выбил пистолет из рук вооружившегося охранника.

       – Леший, мать твою!

        Кондрат нанёс охраннику удар в челюсть, тот отлетел в сторону. Но поднялся и кинулся на Кондрата врукопашную.

        Второй охранник орал, Тайра впилась ему в ногу. Мишка, сжимая плечо рукой, кинулся на собаку, нанёс ей удар под дых. Тайра взвизгнула, отпустила охранника и молниеносно накинулась на опера.

       Кондрат ударил последний раз пошатнувшемуся охраннику, его самого шатало. Все ж подготовка майоровская хромала на обе лопатки.

       – Ох! – раздалось позади. Он обернулся. Рядом, в шаге, стоял спиной к Лешему высокий мужик, под его кулаком лежал второй охранник. Мужик повернулся к Кондрату.

       – Свиделись, – улыбнулся широко.

       – Я хату твою запер, – кивнул кузнецу майор.

       – И на том спасибо.

       – Спасибо, тебе, Кузьма! – Кондрат протянул руку, но в это время кузнец сделал выпад и нанёс удар первому, пришедшему в себя охраннику.

       – Леший! – крик опера заставил Кондрата обратить на него внимание. Мишка отбивался от молчаливой, разъярённой Тайры. Та, вцепившись во второю руку, рвала её, опер лупил собаку по бокам, но та лишь прижимала уши, прикрывала глаза и сильнее впивалась в окровавленную руку.

       – Хорошая собака, – сказал Кузьма, и громко позвал. – Тайра!

       В домах вдоль аллеи загорался свет.

       Собака тотчас отпустила опера и кинулась к кузнецу. Мишка, стеная и охая, пополз к машине.

       Леший шагнул к оперу. Тот резво вскочил и кинулся в салон фургона. Щёлкнул блокировкой. Кондрат дёрнул двери, но напрасно, опер усмехнулся из-за стекла.

       – Что ты здесь делаешь? – закричал в закрытое окно Кондрат.

       Мишка затравленно посмотрел на Лешего.

       – Зря ты в это влез! – выкрикнул истерично громко, окровавленные руки легли на руль. – Теперь тебе точно никто не поможет! – Фургон фыркнул и унёсся по аллеи.

       – Кто здесь? Что происходит? Ща милицию вызову! – голоса донеслись разом с нескольких балконов.

        В раскрытые ворота больницы виднелись торопливые тени и слышались крики.

       – Кузьма! Тайра! – Кондрат бросился бежать вдоль аллеи в сторону Новославского парка.

***

       – Не человек, но живое. Точно живое! – повторил рассказ кузнец. – Я эту тварь ранил.

       Номин и Еши внимательно смотрели на Кузьму.

– Как думаешь? – повернулся к журналисту Кондрат – Потому его к психам определили?

       – Психам? – прервал Кузьма. – Да как бы ни так. Вот что я вам скажу. Кто бы и что бы про эту больничку не говорил, а на психушку она никак не тянет. Порядки там совсем не больничные.

       Все переглянулись. Кузьма продолжал:

       – В том помещении, где я был, даже окон нет. Никто ни с кем не общается. Нет такой возможности. Выводят гулять, но не всех. Уж не знаю, по какому принципу. Сидят в основном в одиночках, есть сдвоенные камеры, но на другом этаже.

       – Камеры? – переспросил Кондрат.

       – Именно камеры. Потому как палатой, то помещение, в котором меня содержали, язык не повернётся назвать. Пол, стены, миска с водой и кровать на цепях. Дверь железная с окошком на замке. Вот и вся обстановка. Подушка имеется, матрас, простынь, а вот одеяла нет. Их развлечений газетку мне местную дали. В туалет, под конвоем. Вот тебе и больничка. А сегодня вечером ко мне дежурный зашёл. Сказал, мол, поговорить со мной хотят. Я так и понял, на допрос.

       – Допрос? – Еши косо глянул на майора. Тот хмурился не перебивая слушая кузнеца.

       – Именно? Говорит: «Ща ребята с тобой из седьмого отдела потолкуют…».

       – Ребята из седьмого отдела? – Номин нахмурилась. Кондрат бросил на неё изучающий взгляд и отвернулся.

       Кузнец рассказывал.

***

       Ночь или день? День или ночь? Когда его привезли? Во сколько? Сотку забрали ещё в отделе Севольного. Фёдор всё вздыхал толи от жалости к кузнецу, толи показательно; вишь, какой он сердобольный.

       Ребят прибыло трое. Двое сержантиков и главный – крупный мужик с монгольскими узкими глазами на смуглом лице. Кузьма не сопротивлялся. А чего сопротивляться? Улики против него. Фёдор говорил: следы, кровь его, снова же после убийства с место преступления скрылся. А как объяснить, что не мог рядом с ней оставаться. Тот, кого он видел – дьявольский. Он что-то делал с его Марьей! Он убил её… но, Кузьма видел, тело её видел, синее, блестящее как будто окунули в искристую, синюю краску. Уже потом, когда дьявол бросил её на землю и, кинулся к Кузьме, Марья стала обычной. Мёртвой, но обычной. Не успела дьявольщина с ней чего-то сотворить, небось, хотела её такой же сделать, а кузнец помешал. И это его радовало, не позволил твари сделать его Марью дьяволицей! И пусть его посадят, он душу Марьюшкину спас.

       Фёдор сам дверь полицейского Уазика за ним закрыл.

        – Дурак он и есть дурак, что с него возьмёшь, – сокрушенно говорил участковый главному, в кабинете отдела. – Ну, пошёл на бабу, так от ревности, от страсти неразделённой. Вы ж на него посмотрите? А что рассказывает, так бабу убил – крыша и поехала. Надо ж навыдумывал, дьявол, свет. Он с виду, что шкаф, силушка только и есть, а в голове… Дурень парень.

        Главный, монголоидный мужик, щурил и без того узкие глаза.

       – Сейчас от ревности, потом за просто так. Вы, Фёдор Николаевич, понимать должны. В вашем округе такие эксцессы недопустимы. По ревности или нет, а нести ответственность должен. И притом, что за байку он там говорил? Народ баламутит. Ересь несёт. У вас на районе последнее время неспокойно. А тут ещё и такие случаи.

       – Народ-то у нас привычный, вы ж знаете Фархад Шахмудинович…

       – Привычный? – нехорошо усмехнулся монголовидный. – Короче так, Фёдор Николаевич. Сказителя, я вашего, забираю…

       – Так куда ж его? – взвился участковый. – Как так-то, без суда и следствия!

       Названый Фархадом поднялся и уничтожительно посмотрел на участкового, тот вжался в кресло.

       – Не на том вы положении, милейший. Сказителя забираю.

       – А разрешение от пятого отдела есть? – совсем тихо спросил участковый.

       Фархад неприязненно посмотрел на Фёдора, сунул руку в карман, вынул бумажку и кинул её на стол.

       – Годится?

       Участковый кивнул, глянул на несколько знакомых печатей и залихватскую подпись, вздохнул.

       – Как же так?

       – А вот так, – холодно сообщил главный, – наша это юрисдикция. И вы, милейший, прекрасно это знаете.

       – А может и демоны ваши? – язвительно поинтересовался Фёдор.

       Монголоидный пожал плечами.

       – Может и наши. Но, то уже не вашего ума дело.

       Участковый вздохнул. Лицо Фархада вдруг расслабилось. Он тоже вздохнул.

       – Не беспокойся ты так за парня своего, Фёдор, – он с интересом посмотрел на сидящего в углу кузнеца. – Разберёмся. А пока посидит в дурке немного, успокоится.

       В дурке! Значит, кузнеца в психушку везут. Кузьма на прощание, сквозь решётку усмехнулся участковому в лицо, у того щека дёрнулась, болезненно посмотрел на кузнеца и отвернулся.

       А потом мир и понимание для Кузьмы закончилось. На голову накинули чёрный мешок, пахнущий потом и запревшей соломой. Ехали долго, никто в машине не разговаривал, было слышно только тихое дыхание надзирателей.

       – Голову наклони, – беззлобно сказал один, когда Уазик остановился, и в нос, перебивая запах мешка, ударило прошедшим дождём и городом. Двери открылись и Кузьму вывели. Где он? Куда приехали? Куда дальше повели?

       – Ежели чего надобно в дверь стукни, – сказал охранник, стянул с головы кузнеца мешок. Звякнул засов, и Кузьма остался один в камере.

       День или ночь? Ночь или день? В тёплой, но серой одиночной камере, не было, ни окна, ни даже вентиляционной трубы. «Так и свихнуться можно», – тоскливо подумал Кузьма и прилег на покрытым тонким матрасом пологе. Сколько он так лежал было трудно сказать. Казалось время совсем перестало двигаться и замерло на одной минуте, на той самой, когда Кузьму ввели в это самую камору. И тут услышал он свист – тихий, жуткий.

       – Кто тут? – кузнец не был трусом. Но в темной камере, свист? Он поднялся с койки, та слегка скрипнула.

        За стеной громко зевнули и быстро затараторили. Непонятные слова и сам говор чужой до понимания. Кузьма прижался ухом к стене и отчётливо услышал, как за ней кто-то ходит.

       – Эй, ты? – позвал Кузьма.

       В ответ тихий свист и снова нечленоразборчивая речь. Кузьма ещё трижды пытался заговорить с тем, кто сидит за стеной, но всякий раз слышал нечто непонятное и отчасти жутковатое. В конце концов, он вернулся к пологу и прилёг. И даже смог задремать, когда стукнула дверца камеры. Кузьма поднялся и протёр глаза. В полутьме, да спросонья, стоявший в проёме охранник казался расплывчатым, темным пятном.

       – Вставай, – сказал пришедший. – Руки за спину.

       – Экая у вас больничка! – усмехнулся кузнец. – Порядки как на зоне.

       – А ты бывал? – безэмоционально спросил охранник.

       – Судя по сему, нахожусь.

       Охранник хмыкнул, не ответил.

***

       Коридор узкий с тусклыми лампочками. Через каждые четыре двери решётка. Кузьма шёл следом за охранником, с удивлением смотря на то, что называлось душелечебным приёмником. «Здесь души только калечить, – мрачно подумал Кузьма. – А может и не дурка это. А монголоидный сказал это так, чтобы Фёдора успокоить?» Звуки, которые он слышал в палате, теперь слышались из-за каждой двери. «Да какая ж это дурка!» – всё больше сомневался кузнец.

       – Ау-у! – раздалось из-за одной двери и что-то проскрежетало за ней.

       – Кто там? – спросил Кузьма у сопровождающего, но ответа не получил. Так они дальше и прошли в молчании, пока не достигли лифта. Створки были огорожены решёткой, за которой сидел вооружённый охранник.

       – Из тридцать седьмой, – указал на Кузьму сопровождающий.

       Сидящий кивнул, набрал код на двери, решётка открылась, пропуская кузнеца и охранника. На лифте они спустились вниз. Прошли по пустому коридору до широкой двери. Охранник постучал, не дожидаясь ответа, открыл дверь и пропустил внутрь Кузьму.

       Как в дешёвом детективном кино, в лицо сразу ударил яркий свет. Кто-то схватил кузнеца за руки и усадил на жёсткий стул.

       – Доброго дня, Валиев Кузьма Владимирович!

       – День, ночь, вечер! Кто его знает, вокруг стены. Сквозь них не видно, – огрызнулся кузнец.

       – Это и не важно, – сказал собеседник. По голосу Кузьма решил, что говорит с ним мужчина средних лет с небольшим акцентом. – Расскажите, то, что вы видели в доме Марьи.

       – А чего рассказывать? – усмехнулся невидимому собеседнику кузнец. – Не видал я ничего.

       – Вы были в доме Марии, в момент её… гм… смерти…

       – И что от того? – сощурил от света глаза Кузьма, пытаясь увидеть говорившего, – Был, не был. Марья моя мертва. Вот и сказу конец.

       – Вы видели, кто её убил?

       Сквозь свет яркой лампы можно было разглядеть только силуэт.

       – Ну, ежели и так…

       – Кого вы видели?

       – Никого, – откинулся на спинку стула кузнец, от напряжённого вглядывания, глаза заслезились. – Когда пришёл, она мертва была.

       – Врёте!

       – Даже если и так. Ничего другого не скажу.

       – Вы видели синий свет? Вы видели то, что он сделал? Когда вы пришли, что происходило с Марией? Что сделал с ней тот, кого вы видели?

       – Ничего я не видел, – смачно и громко выговорил Кузьма.

       Собеседник вздохнул.

       – Вы делаете себе хуже. Расскажите о том, что видели, и мы вас отпустим.

       – Ага, – оскалился кузнец. – Судя по этому месту, путь мне отсюда только в одно место значится. Ногами вперёд, в лучшем случае.

       – Не нагоняйте жути. Вас отпустят, – выдохнул собеседник.

       – Конечно! – кузнец засмеялся так громко, что задрожал свет лампы, направленной ему в лицо. И внезапно Кузьма замолк, сквозь слепящий свет уставился в вырисовывающийся силуэт. – Я ничего не расскажу. Нечего мне вам говорить. Я дурень, но не дурак.

       – Что ж, это ваш выбор. Значит, говорить мы будем в другом месте. Я искренне надеялся, что вы будете сговорчивей. Поверьте, вы не первый, кто его видел, но один из немногих кто смог противостоять.

       – С чего взяли?

       – Мы нашли следы, вы ранили того, кого видели.

       – Ничего я не видел, и никого не мог ранить.

       – Как хотите, мы могли бы попробовать работать вместе.

       – Это как же?

       – Я повторюсь. Вы один из немногих, кто смог противостоять. Нам нужны такие люди.

       – То есть вы знаете о существовании некого существа, которое бродит по окрестностям?

       – Значит, вы его видели? – в голосе послушалось возбуждение.

       – Не, – засмеялся Кузьма. – Не видал. И работать с вами не стану.

       Силуэт поднялся. Кузьма отметил про себя, что говоривший мужчина был высокий, крупный. Пожалуй, такой мог и ему, Кузьме, врезать так, что… однако ж, сдерживался.

       – Кузьма, вы не доверяете мне и это понятно. Потому, предлагаю провести нашу беседу в другой, более дружеской обстановке. В течение ближайшего времени вас перевезут в отдел. Там мы сможем поговорить в более цивилизованной обстановке. Вы посмотрите на работу отдела. И сможете решить…

       Мужчина хлопнул по кнопке на столе, которую Кузьма заметил только сейчас. Раздался тихий сигнал и в комнатёнку вошёл охранник приведший Кузьму.

       – В каком блоке? – уже в спину выходящего Кузьмы спросил мужчина.

       – Так во втором… – тут же ответил охранник, беря кузнеца за локоть.

       – Охренели? – зло выплюнул мужчина. Кузьма оглянулся, говоривший всё так же стоял за светом лампы. Но от голоса исходило столько властности, что охранник, отпустил Кузьму, втянул голову в плечи и отступил в сторону. – Так приказов не было. Где было свободно, туда и… он же поступил как опасный… – договорить охранник не успел.