Текст книги "Двойной кошмар"

Автор книги: Натан Темень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

   Козочка опять окунула ветки тощего веничка в кувшин и махнула мокрыми ветками над костром. Угли зашипели.

   – Давай, веди меня в деревню, – хрипло сказал Ромка.

   Козочка зыркнула на него чёрным глазом.

   – Не ходи, – сказала Кубышка. – Не надо. Мы ночью молились богине. Тебя ждёт смерть.

   Козочка кивнула, прижимая кувшин к худенькой груди. Кудрявое облачко волос упало ей на лицо.

   – Мне надо идти, – отрезал Ромка. На женщину он старался не смотреть. – Если не покажете мне дорогу, я найду сам.

   Козочка оглянулась, глаза её испуганно метнулись по сторонам. Она судорожно сжала в пальцах кувшин. Кубышка тоже взглянула Ромке за спину, и побледнела. Он обернулся.

   Закачались ветки, из куста орешника вылетели напуганные птицы. На поляну неторопливо выехал всадник на серой лошади. За всадником трусцой поспевал пеший – крепкий мужчина с коротким копьём в руке.

   Всадник навис над Ромкой, а тот смотрел на него. В этом мире он ещё не встречал вооружённых людей. Лохмачи с ножами и дубинками не в счёт. Сама лошадь, серая, со светлыми хвостом и гривой, не производила впечатления боевого коня. Это было миниатюрное, крепкое животное, скорее похожее на пони-переростка. На хвосте и мохнатых бабках висели гроздья сухих репьёв. А копыта, как машинально отметил Ромка, не были подкованы.

   Зато человек, восседавший на спине своего "Буцефала", смотрел с уверенностью кота, завидевшего полудохлую мышь. Широкую грудь всадника обтягивала кожаная безрукавка, надетая поверх полотняной фуфайки с рукавами-разлетайками. Волосатые икры оплетали ремешки сандалий с толстой подошвой грубой кожи. На голове сидел плоский кожаный шлем, закрывавший лоб до широких, сросшихся бровей.

   На бедре всадника висел короткий, широкий меч в ножнах. Хотя коротким меч мог считаться только технически, по сравнению с теми орудиями убийства, которые любой мог видеть на средневековых рыцарях в доспехах. Вблизи же клинок производил впечатление оружия, которым давно и неоднократно пользовались при всяком удобном случае.

   Пеший, крепкий коренастый мужичок, остановился рядом с всадником, и поставил лёгкое копьё у ноги. Он тоже был в хороших, новых сандалиях, с ремешками, высоко оплетавшими голень, носил набедренную повязку и безрукавку из толстого, стёганого полотна.

   – У презренного раба и жена – кусок навоза, – сказал всадник, глядя на Кубышку и рубаху возле неё, испачканную в золе. – Где твой муж, самка волка?

   Кубышка молча помотала головой.

   – Ты пойдёшь со мной. – Всадник перевёл взгляд на Козочку – И ты.

   – Я не рабыня! – пискнула Козочка.

   – Вы занимались здесь колдовством! Шевелите ногами, жалкие твари, не то я потащу вас на верёвке, как овец!

   Всадник перевёл взгляд на Ромку.

   – Чей ты раб, мальчишка?

   Ромка обвёл его взглядом. Ничего общего не было в этом мордатом, с чёрными гусеницами бровей и накачанными бицепсами, мужике и Альбертике, пухлом, прыщавом студенте из параллельной группы. Только презрительный тон и выражение глаз. Именно так смотрел на ничтожеств, не имеющих ни крутой машины, ни богатого папаши, Альберт. И так же, гнусаво растягивая слова, он разговаривал, брезгливо глядя из окошка своей новенькой тачки на Ромку, когда тот забирался в отцовскую "старушку".

   Он хотел ответить, но горло сдавило от внезапно накатившей ярости. Только в голове крутились слова, которые любил, хлебнув водки, приговаривать вечно пьяный сосед, столетний старик Федотыч: "мы не рабы, рабы не мы".

   – А ты сам кто такой? – вырвалось у Ромки. Голос прозвучал неожиданно твёрдо и резко.

   Всадник выкатил глаза. Кубышка томно пропела, поднявшись с земли:

   – Он просто путник. Мы не знаем его...

   Оба пришельца, конный и пеший, уставились на обнажённую женщину. Гладкая, упругая грудь её и округлые бёдра мягко светились в лучах утреннего солнца. А Ромка вдруг совершенно отчётливо понял, что это конец. Сейчас его возьмут на аркан, как последнего раба, и вместе с женщинами поведут за хвостом лошади на рынок.

   В глазах его потемнело. Всадник сказал, смотря масляными глазами на Кубышку:

   – Тебе мало вчерашнего, самка? Давай...

   Он не успел договорить. Ромка сам не знал, как он это сделал. Просто двое вооружённых людей в один миг стали пустыми фигурами, плоскими и немыми, как на постере. Он видел их словно со стороны, и вся схема движений, единственно верных, загорелась в мозгу и привела в действие Ромку. Ни единой мысли не прозвучало в голове, когда он, как автомат, взялся за чужое копьё, взметнул его вверх и ткнул остриём под кадык конному, одновременно нанеся удар ногой в пах копьеносцу. Он почувствовал, а не услышал, как хрустнули под глубоко вошедшим в горло наконечником шейные позвонки всадника. Отстранённо отметил, как точно воткнулись в тело пешему пальцы ноги, гарантированно нанеся тому серьёзную травму.

   Лошадь под всадником испуганно шарахнулась, мотая мордой, а Ромка, выдернув копьё, крутанул древко в руке и одним коротким тычком добил скорчившегося на земле пехотинца.

   Женщины молча смотрели, как Роман наклонился над свалившимся с лошади всадником и стащил с него перевязь с мечом. Отложил меч в сторону, и принялся раздевать покойника. С трудом сняв с него кожаную безрукавку, принялся надевать на себя.

   Безрукавка оказалась велика и тёрла плечи. Тогда Ромка с отвращением натянул на себя пропахшую чужим потом фуфайку, и надел кожаный доспех поверх неё. Сбоку оказались ремешки, и он затянул их по фигуре. Доспех топорщился в плечах, но Ромка всё равно почувствовал себя гораздо лучше. До этого ему всё время казалось, что он разгуливает голышом по улицам.

   Потом он поднял перевязь с мечом и нацепил на себя. Бледная, дрожащая Козочка подошла к нему, и помогла затянуть ремень. Оправила на нём ножны и заглянула Ромке в глаза. Он отвернулся. В горле стоял горький, ледяной ком, желудок выворачивало наизнанку, и Роману казалось, что если он сейчас откроет рот и скажет хоть слово, его стошнит.

   Испуганная лошадь топталась на краю поляны, запутавшись поводьями в кустах. Кубышка, ласково чмокая губами и что-то приговаривая, подозвала её и взяла за повод. Приникла к лошадиному уху и зашептала тихонько, поглаживая животное по гладкой шее.

   Ромка поднял шлем всадника и покрутил в руках. Толстая кожа изнутри была проложена металлической полоской, и могла защитить голову от удара дубины. Он натянул шлем на голову и взглянул, наконец, на Козочку:

   – Я ухожу в деревню.

   Голос прозвучал сдавленно, но желудок понемногу утих. Главное, не смотреть на трупы.

   – Я провожу тебя, – пискнула девчонка. Губы её дрожали, но она попыталась улыбнуться.

   Кубышка подвела Ромке лошадь и протянула ему поводья. Козочка проворно стащила с покойников остатки одежды, сложила всё в мешок и перебросила через лошадиную холку. Подняла и протянула Ромке оброненное копьё.

   – Не надо, – резко сказал он. Тошнота вновь подкатила к горлу.

   – Добыча, взятая в бою, священна, – тихо сказала Кубышка. – Нельзя её оставлять. Продай эти вещи, если хочешь, но не оставляй лежать на земле.

   Козочка упрямо протягивала копьё, древко дрожало в её тонких ручках. Ромка вздохнул и взял добычу. Спорить с женщинами у него не было ни сил, ни желания.

   Лошадь заупрямилась было, почуяв незнакомого всадника, но потом успокоилась, и Ромке удалось вывести её на тропинку. Козочка, проворно перебирая ножками, побежала впереди, указывая дорогу.

   Ехать без седла было страшно неудобно, но в конце концов Ромка угнездился на широкой спине серой лошадки, и смог оглядеться по сторонам. Солнце ещё не поднялось над краем леса, и тропинка влажно темнела среди густой травы, покрытой утренней росой. Воздух, ещё не прогретый зноем, был упоительно свеж, и Роман в который раз подивился дикой чистоте здешних лесов. В городе даже клочок земли, огороженный низенькой оградой, где торчали из клумбы неизменные агавы в окружении красной герани, считался зелёным уголком.

   Они миновали знакомую развилку и свернули на дорогу. Вдоль дороги стояли сосны, стояли плотно, и топорщились из травы между коричневых стволов багряные цветочные головки. По стволу прошуршала белка, гулко пробарабанил невидимый с дороги дятел.

   Козочка неутомимо бежала впереди, мелькая загорелыми ножками. Ромка, глядя, как болтается на тонких плечах её белое платьице, вспомнил, как она повисла у него на шее прошлой ночью, и смутился. Возможно, здесь она не считается малолеткой, и для Козочки он явно не первый. Но, глядя на тощие девичьи ножки, мелькающие впереди, Ромка чувствовал себя взрослым злодеем-соблазнителем вопреки всякой логике.

   Они миновали поворот, и дорога изогнулась к солнцу. Сосны здесь росли реже, выпустив к дороге заросли орешника. Под копытами лошадки заклубилась тонкая белёсая пыль, оседая на обочине, а загорелые пятки Козочки посветлели.

   Лошадь внезапно забеспокоилась и тонко заржала, вздёрнув голову и раздувая ноздри. Ромка прижал пятками круглые серые бока и огляделся. Придорожные кусты тихо шелестели под ветром. Дорога была пуста. Козочка оглянулась и помахала рукой. Он пристукнул пятками.

   Ему показалось, что сбоку что-то мелькнуло, даже услышал неясный звук, похожий на свист. Потом раздался глухой стук, небо над головой сделало балетный пируэт, а лошадь внезапно вывернулась из-под Ромки.

   Глава 17

   – Клянусь бородой владыки Ада! Это наш Ром!

   – Не Ром, а Роман, – пробормотал Ромка и приоткрыл один глаз. Почему-то так казалось безопаснее.

   Над ним нависло чёрное, сверкающее белками глаз лицо. Клочьями торчала короткая, тоже чёрная, борода.

   – Толстопуп, – пробормотал Ромка.

   – Очнулся, – радостно сказали над ним, и Романа подняли, усадив спиной к древесному стволу.

   Он огляделся. В глазах плыло, свет казался неестественно резким, а когда он притронулся к виску, голову прострелило, и Ромка сморщился от боли.

   – Ты, паршивый выкормыш лесной свиньи, не мог камень полегче найти? – прогудел над ухом голос дядьки Толстопупа, и Ромка услышал звук затрещины. – Едва не убил нашего гостя!

   – Я не нарочно! – проныл мальчишеский голос. Это был Мухобой-младший.

   Малец топтался рядом, пряча за спиной свою ременную пращу. Толстопуп стоял на коленях возле Ромки, и глядел на него. Лицо его было покрыто сажей, которую исчертили бороздки пота. От бороды пахло палёным волосом.

   Держась за дерево, Роман поднялся на ноги. Ощупал голову. На виске пульсировала свежая шишка. Дядька подал ему шлем. На шлеме сбоку оказалась вмятина, и Ромка машинально поковырял её пальцем. Если бы не эта кожаная, подбитая металлом шапка, быть бы ему покойником.

   – Мы думали, это хозяйский пёс едет обратно в деревню, – извиняясь, сказал Толстопуп.

   Ромка поднял руку и показал себе растопыренные пальцы. Поморгал, и убедил сам себя, что пальцев пять.

   – Где мой брат?

   Ему не ответили, и Ромка гаркнул:

   – Где Рэм?

   Малец Мухобой шмыгнул носом. Дядька почесал обгорелую бороду:

   – Мы видели, как его вели на верёвке.

   – Куда его увели?

   Из-за деревьев показался худой, загорелый дочерна человек. Он вёл за повод серую лошадь. На другой руке его висела, вцепившись зубами в предплечье диковинным терьером, Козочка.

   Мужчина тряхнул рукой, девчонка свалилась на траву.

   – Это твоя женщина? – спросил Толстопуп Ромку.

   Козочка сверкнула глазами на притащившего её человека, отвернулась и жалостно взглянула на Романа. Шмыгнув носом, одёрнула на коленках платьице. Тот вздохнул и ответил:

   – Моя.

   Дочерна загорелый человек, держа лошадь за повод, посмотрел на Ромку и удивлённо сказал:

   – Его же увели на верёвке?

   Роман твёрдо сказал:

   – Все вопросы потом. Сколько вас здесь?

   Толстопуп воззрился на него:

   – Я, вот Кривонос, да малец. А Белоглаз...

   – Я знаю про Белоглаза, – оборвал Ромка. – Это всё?

   – Ещё сын старосты. Мы оставили его у поворота, следить за дорогой.

   – А деревня?

   Кривонос хрипло ответил:

   – Они сожгли дома, увели весь скот. Там только женщины, да и те... – он закашлялся.

   – Они ещё там? Люди Громкоголоса?

   – Да. Но...

   – Сколько их?

   Мужчина помялся и поднял ладонь с растопыренными пальцами. Подумал, и согнул один.

   – Четверо? – переспросил Роман. Они удивлённо переглянулись, и он понял, что спрашивать бесполезно.

   – Хорошо. – Ромка взглянул на Толстопупа:

   – У меня есть копьё. Ты можешь взять его. Кривоносу можно сделать пращу. Такую, как у Мухобоя.

   Кривонос моргнул и взглянул на Толстопупа. Тот почесал бороду:

   – Разве можем мы драться с ними? Они вооружены, а мы просто рабы.

   – Рабы? – Роман слышал это слово в адрес дядьки уже не раз. Но каждый раз ему казалось, что это если не шутка, то оборот речи. "У раба и жена – кусок навоза" – вспомнил он слова убитого им всадника. Так это правда.

   – Почему они сожгли деревню? – резко спросил он.

   – Обычное дело, – нехотя сказал дядька. – Лохмачи – люди Громкоголоса. Они пытались увести скот нашего хозяина. Мы их прогнали, и убили одного. Теперь они в отместку напали на нас...

   – И скольких уже убили? – Ромке хотелось кричать. Если бы они с Рэмом тогда не вмешались. Если бы не побежали на выручку. Может быть, тот человек, со смешным именем Последыш, остался жив, и ничего бы не было. – А сколько женщин... оскорбили? Ты знаешь, где твоя жена, Толстопуп?

   – Там был этот пёс, – ответил дядька. Лицо его побагровело. – Я ничего не мог сделать, только предупредить остальных!

   – Я убил его. – Коротко бросил Роман. – Женщин надо уважать.

   Толстопуп обвёл взглядом кожаную безрукавку и меч на поясе у Ромки. Дрожащей ладонью отёр лицо, размазав копоть по щекам.

   – Лучше дай своё копьё Кривоносу. Он когда-то был воином. Я сделаю себе пращу.

   – Если раб убьёт свободного, ему отрежут уши, выжгут клеймо на лбу, и принесут в жертву богу Ада, – хрипло сказал Кривонос. – Я больше не воин.

   – Воины бывшими не бывают, – твёрдо сказал Роман. – Я освобождаю вас и беру ответственность за это на себя.

   – На себя? А кто ты такой? – Кривонос посмотрел на Ромку, и тот увидел его глаза. В них светилась дикая надежда.

   – Я тот, кто я есть. За свои грехи я отвечу перед нашим отцом. – Роман содрогнулся в душе. Умение сказать всё, не говоря при этом ничего, он постиг на курсах. Очередных курсах по самосовершенствованию, которых было так много, что он потерял им счёт. Обмануть, ни разу не солгав. Вот искусство настоящей рекламы.

   – Ночью мне было видение, – он вспомнил слова "джиннов". Убить или умереть. Или убить, и умереть? – Боги на нашей стороне. Мы пойдём в деревню, и отомстим за скот и наших женщин. Покажем, как дерутся свободные люди.

   – У них мечи, – коротко сказал Кривонос, сжав в руке короткое копьё.

   – А нам нечего терять, – ответил Роман. – Зато мы можем приобрести всё.

   У поворота к деревне они прихватили с собой сына старосты, мальчишку-подростка со свежим ожогом в пол-лица. Мальчишка кривил дрожащие губы, что-то бормоча о сгоревшем амбаре и зарезанных свиньях. Выслушав Кривоноса, он проворно соорудил себе пращу из поясного ремня, и затрусил возле Ромки, жадно поглядывая на его меч.

   Ромка опять распаковал пожитки и вытащил стёганую безрукавку пехотинца. Безрукавка оказалась впору Толстопупу, и тот надел её.

   Козочка тащилась в арьергарде, ведя за повод серую лошадку. Попытки отправить её восвояси ни к чему не привели.

   Деревня оказалась крохотной, в десяток домов, рассевшихся на каменистом клочке земли. На краю поселения виднелась круглая "башенка" колодца. На счастье жителей, дома были сделаны из камня, судя по всему, взятого с гор неподалёку. Угловатые серые глыбы стен только почернели от лизавшего их накануне огня. За обуглившимися оградами огородов торчали пучки сморщившейся от жара капусты.

   Малец Мухобой сбегал на разведку, вернулся и доложил:

   – Они в доме старосты, пьют вино. Один за колодцем, развлекается.

   – Заветный бурдюк для гостей... Чтоб их вспучило! – пробормотал сын старосты.

   – Колодец видно из дома? – спросил Ромка.

   – Нет.

   Они подобрались к колодцу. Кривонос, легко перескочив обгоревшую ограду, в несколько шагов подобрался к круглому, сложенному из серых плоских камней, сооружению. Ромка обогнул колодец с другой стороны. Там была грубая скамья, сделанная из гладкого, потемневшего от времени древесного ствола, уложенного на два камня. На скамье возились двое, мужчина и женщина. Рядом валялся кувшин для воды. Женщина брыкалась, мужчина пьяно смеялся.

   Роман, тихо ступая, приблизился к парочке и посмотрел на женщину. Её длинные, блестящие под солнцем волосы отливали золотом, тонкие, загорелые руки беспомощно упирались в плечи насильника. Она подняла глаза и увидела Ромку.

   – Ку-ку, – почему-то пропел тот, глядя на мужчину. Лишь бы не смотреть на женщину, не видеть её раскосых глаз, оказавшихся так удивительно похожими на русалочьи глаза Ангелины.

   Мужчина вздрогнул и приподнялся, таращась на пришельцев. Рука его метнулась к поясу. Женщина вцепилась в его руку, а Ромка мягко подпрыгнул и влепил тому пяткой в лоб. Хотя лобная кость и не кирпич красной глины, из тех, что привык подкладывать Ромкин тренер своим ученикам, но удар достиг цели. Голова мужчины откинулась назад, и он молча кувыркнулся со скамьи.

   Кривонос так же молча подступил с другой стороны и ткнул копьём. Мужчина захрипел и заскрёб пятками по земле.

   – Погоди, – Роман наклонился над поверженным противником. Тот дёргал ногами, в пыли под ним расплывалась багровая лужа. – Ты убил его!

   – Ты сказал, мы идём воевать, – ответил Кривонос.

   – Я хотел взять языка!

   – Тебе нужен его язык? – с удивлением спросил Кривонос. – Если хочешь, я могу его выре...

   – Нет! – Нужно осторожнее подбирать слова. А то отрезанным языком не обойдётся. – Я хотел допросить его.

   Ромка взглянул на женщину. Та сидела на скамье, прикусив зубами кулачок, и с ужасом смотрела на пришельцев.

   – Ты пойдёшь с нами и выманишь их из дома.

   Глава 18

   В доме старосты было шумно. И оттуда тянуло жареным мясом. Совсем как на даче, когда шашлык шипит на углях и роняет капли жира в золу.

   Они пробрались вдоль огородов с увядшей капустой и обошли дом с двух сторон. С одной стороны, где торчали остатки навеса, и топорщились обгоревшие кустики рассады, заняли позицию Кривонос с Мухобоем. Ромка с Толстопупом и сыном старосты спрятались в густой тени, отбрасываемой каменной стеной дома. Девушка, которую они привели с собой от колодца, съёжилась рядом, уткнувшись лицом в колени.

   – Мне нужен хотя бы один для допроса, – прошептал Ромка. Толстопуп, притаившийся рядом с ним у каменной ограды, молча кивнул.

   Ромка осторожно высунулся из-за угла, осмотрел пустой двор, залитый ярким солнцем. Аромат жареного мяса расплывался в воздухе. Было тихо, только посвистывали птицы, да шелестел ветерок в иссохших листьях рассады.

   – Наша свинья, – шептал сын старосты, наматывая на кулак ремешок пращи. По щекам его катились слёзы. – Свинья Красотка... Кабанчик Денежка... Поросята...

   – Тихо, – сквозь зубы сказал Роман.

   Из двери выбрался, задев плечом за косяк, здоровый парень. Сыто отдуваясь, поглядел на солнце, почесал живот, скрытый под матерчатой безрукавкой, и направился за угол дома. Послышалось журчание. Потом раздался глухой звук, будто от удара, невнятная возня, и из-за дома выглянул Кривонос. Показал поднятый вверх палец и скрылся.

   – Один есть, – шепнул Толстопуп.

   Ромка сжал пальцы на плече девушки.

   – Иди. Помни – если они не поверят, с тобой случится несчастье.

   Девушка кивнула, её волосы мотнулись по плечам и защекотали ему лицо. Она сидела так близко, что он слышал её дыхание и чувствовал, как она дрожит. И от неё пахло страхом.

   – Вперёд! – Ромка подтолкнул девушку. Она встала и неуверенно двинулась к дому. "Женщины и дети как приманка – это военная хитрость, а не подлость", – сказал он себе, глядя, как девушка подходит к двери. Живот сводило от волнения, и ему вдруг мучительно захотелось сбегать в ближайшие кусты.

   Девица заглянула в дом, что-то сказала, на мгновение скрывшись из вида, а Ромка мгновенно вспотел. Ничто не мешало ей сейчас предупредить тех, кто сидел сейчас внутри. Он представил, как из дверей выбегает группа вооружённых мечами громил, и ему стало тошно.

   Но вот она показалась вновь, торопливо сделав несколько шагов назад. Из дома вслед за ней вывалился ещё один здоровый парень, почти близнец того, что скрылся за углом.

   Парень попытался ухватить её за руку, девушка увернулась.

   – Лови её! – крикнул от порога ещё один, постарше. Он стоял у косяка, отирая мокрое от пота, красное лицо. Кожаная безрукавка его свободно болталась на плечах, ремешки на боках были распущены для удобства. – Да тащи сюда!

   – Я просто спросила, не надо ли вам воды! – взвизгнула девушка.

   Краснолицый захохотал, глядя, как здоровяк ухватил девушку за волосы и потянул к себе.

   – Тащи её в дом!

   Ромка сложил ладони у рта и тихо покрякал. Кричать по-утиному научил его отец, заядлый охотник. Тот почему-то не признавал специальных манков, и на охоте приманивал охочих до самок селезней, сидя в камышах напротив болтающейся на волнах подсадной утки-обманки, и крякая в ладонь.

   Одновременно, с неуловимой разницей, с двух сторон тихо просвистели ремешки пращ. Краснолицый дёрнулся, разинул рот, показав щербатую пасть, схватился за грудь и рухнул на колени.

   Здоровый парень отпустил волосы девушки, крутанулся волчком и отлетел к стене. Дрыгнул ногами и приложился спиной о косяк. С крыши посыпалась труха, с глухим стуком упал почерневший от огня старый кувшин. Звякнул о землю и разбился на куски.

   Ромка выскочил из-за угла и бросился во двор. Краснолицый скорчился на ступенях крыльца, держась обеими руками за грудь, и надсадно хрипел. Ромка осторожно ткнул его носком сандалии, и тот завалился на бок.

   – Мухобой, одним словом, – сказал Толстопуп, шумно дыша за спиной у Ромки. – Прямо в кость угодил.

   Истерически взвизгнула девушка, они обернулись. Здоровый парень, который только что кувыркнулся к стене, поднялся на ноги, и, держась одной рукой за голову и пошатываясь, ринулся через двор. В руке его блеснул меч.

   Ромка отступил на шаг и наступил на ногу Толстопупу. Тот уткнулся спиной в стену и сдавленно охнул. Широкое лезвие блеснуло, пустив солнечный зайчик в глаза Роману. Отступать было некуда, и тот шагнул вперёд

   Здоровяк хоть и пошатывался, но меч держал уверенно. Он легко взмахнул рукой, тяжёлое лезвие порхнуло ласточкой, со свистом вспоров воздух над головой Ромки. Тот едва успел нагнуться, кувырком перекатился вперёд и вбок и вскочил на ноги позади противника.

   Здоровенный парень развернулся вслед за увёртливым врагом. Ромка шагнул вбок, встав спиной к солнцу, но парень тут же перескочил вслед за ним, тесня его в угол двора. Лезвие его меча описывало восьмёрки, не давая сосредоточится.

   Здоровяк обманчиво медленно шагнул влево, потом вправо, и вдруг одним лёгким прыжком подскочил к Ромке и сделал выпад.

   Роман отшагнул, взялся за толстое, волосатое запястье, вывернул чужую руку с зажатым в ней оружием, легко повернулся и одним движением вынул рукоятку из пальцев противника. Никогда он не имел дела с боевым оружием. Ножи и прочие вещи, что давали им на тренировках, были лёгкими и тупыми. Сейчас он только ощутил, что этот меч гораздо тяжелее учебного макета, а противник очень силён.

   Здоровяк пролетел мимо и тяжело шлёпнулся в пыль. Роман, как в замедленной съёмке, видел, как тот рушится на землю, как тычется лбом, а вокруг головы его взлетает облачко пыли. Как открывается полоска голой, ничем не защищённой кожи на шее, над ключицей, куда так удобно ткнуть остриём меча.

   Парень приподнялся, мотая головой. Глаза его с тупым изумлением уставились на Романа. Он увидел свой меч в чужой руке и втянул голову в плечи.

   – Ты не хочешь добить его? – хрипло спросил Кривонос.

   Он стоял позади, сжимая в руке короткое копьё. Металл наконечника в виде древесного листа блестел на солнце. Здоровяк взглянул на копьё и тихо завыл, скребя землю пальцами.

   – На что мне его жизнь? – ровно ответил Роман, глядя в безумные от ужаса глаза парня. – Разве что для жертвоприношения сгодится.

   Слова о жертве вырвались машинально, но он понял, что попал в точку. Кривонос понимающе кивнул – Ромка увидел, как качнула головой его тень. Хрипло кашлянул у стены и тоже кивнул Толстопуп.

   – Нет, не надо! – взвизгнул здоровяк. – Я вам пригожусь живым, не надо!

   – Какой от тебя толк, если ты даже с девкой справится не можешь? – фыркнул Роман.

   – Я сильный, возьмите меня к себе, я всё умею! С девками воевать не мужское дело, я солдат!

   – Что это за солдат, который изменяет своим? – ледяным голосом сказал Кривонос. – Меня взяли в бою, и продали в рабство. А ты на что годен?

   – Он, он... – здоровяк указал на Романа. – Он просто взял у меня меч, как у ребёнка! Это дело богов!

   Роман сжал зубы. Сейчас или никогда. Или он просто ловкий парень с хитрыми приёмчиками, и всё, что ему светит – слава крутого бойца за жалкую деревню, или... или он любимчик богов и друг местных джиннов. Давай, Ромка, выбор за тобой.

   – Быть иль не быть, вот в чём вопрос, – тихо пробормотал он, чувствуя, как горит в потной ладони рукоять меча. – Достойно ль смиряться под ударами судьбы иль надо оказать сопротивленье? * (* У.Шекспир, "Гамлет" )

   Он взглянул на недавнего врага. Поднял руку с мечом и вытянул вперёд. Парень вздрогнул, но не двинулся с места, заворожено глядя на остриё клинка.

   – Клянись богами, в которых веришь. Поклянись, что идёшь к нам с чистым сердцем и открытой душой, или не говори ничего.

   – Клянусь. Клянусь богом Ада и богом войны.

   – Если ты нарушишь слово, да пожрут тебя богини зла и сбросят твои останки в Ад.

   – Клянусь, – сказал парень, не поднимаясь с земли, и глядя на Романа. По лицу его текли струйки пота. – Да пожрут меня гарпии, если я лгу.

   – Хорошо, – Роман опустил меч. – Встань, новобранец. И отвечай – где Громкоголос, и куда он увёл моего брата?

   Глава 19

   – Он ушёл в город, – новобранец поднялся на ноги, опасливо глядя на меч в руке Ромки. – Они увели всех рабов в город. Твой брат был с ними.

   Ромка скрипнул зубами. "Увели всех рабов"...

   – Что делать с этим? – спросил Кривонос. Он вытащили из-за угла дома второго солдата, что так неудачно сходил облегчиться. Тот мотал головой, очевидно оглушённый ударом, и таращил глаза на происходящее. Руки у него были связаны за спиной ремешком.

   Этот второй, выслушав торопливую речь своего товарища, поглядел на поверженного начальника у крыльца, хрипящего на ступеньках, на Романа с мечом в руке, на недавних рабов Толстопупа с Кривоносом и глаза его приняли совсем уже дикое выражение.

   Наконец, подталкиваемый товарищем, он проворчал:

   – Ладно, я дам клятву. Руки развяжите.

   Кривонос в нерешительности взглянул на Ромку. Тот кивнул. Бывший раб неохотно освободил дюжему парню руки. Меч солдата вместе с хорошим кожаным ремнём уже висел на поясе у Кривоноса.

   Солдат поморгал на яркое солнце, словно у него слезились глаза. Отёр лицо ладонью, и посмотрел на Романа. Тот уже знакомым движением поднял меч, вытянул его перед собой, и произнёс те же слова:

   – Клянись богами, в которых веришь...

   Солдат нагнул голову, шевеля губами, словно повторяя про себя слова клятвы. Ромка не успел уловить его движения, когда тот, не оборачиваясь, выхватил из ножен на поясе Кривоноса собственный меч, и прыгнул вперёд.

   Он не стал выводить восьмёрки и совершать обманные движения. Прыжок был таким быстрым, что Роман, никогда не фехтовавший на таких мечах, успел только заслониться клинком. Лязгнул металл, от удара заныла рука, Ромку отбросило назад, а солдат тут же ударил снова.

   Ромка успел развернуться, пальцы руки, свободной от меча, едва успели сжать запястье противника, когда жгучая боль пересекла живот ударом кнута. Задохнувшись, он свалился на землю.

   Удар о вытоптанную площадку двора вышиб воздух из лёгких, и только многочисленные тренировки, когда его бросали на татами без всякой жалости, помогли Ромке. Он увидел, как солдат, сидя на нём, перехватил меч для короткого, добивающего удара. Другая рука его твёрдыми, будто железными пальцами ухватила Ромку за горло, чтобы тот не мог уклониться от клинка.

   Солдат не имел понятия о самбо, а борьба в партере если и была ему знакома, то только в "классическом" варианте. Лезвие блеснуло в занесённой для удара руке, и пошло вниз, когда Ромка, изогнувшись и едва не закричав от опоясавшей живот боли, провёл удушающий приём. Меч брякнул о землю, солдат выкатил глаза, задыхаясь и потея.

   Возможность сдаться, похлопать ладонью по земле была ему неведома. Ромка не услышал хлопка, который заставил бы его машинально ослабить хватку. Он продолжал сжимать шею противника, слыша, как хрипит и клокочет его горло. Желание уничтожить врага, желавшего ему смерти, было таким сильным, что у него потемнело в глазах.

   "Не надо. Оставь его", – мелодично пропел в голове голос женщины-джинна.

   Ромка увидел склонившееся над ним бородатое лицо Толстопупа. Тот что-то кричал ему прямо в лицо. По щекам дядьки текли струйки пота.

   Он с трудом ослабил захват. Судорожно сжатые мышцы неохотно расслабились. Тело солдата перекатилось, стукнув затылком о землю, и застыло. Роман взглянул на живот, где полыхала боль, и увидел, как по краю полотняной фуфайки, торчащей из-под кожаной безрукавки, расплывается кровавое пятно.

   Толстопуп принялся торопливо распускать ремешки на боках безрукавки, а Кривонос присел над солдатом и прижал пальцы к жилке на его шее.

   – Он жив? – хрипло спросил Роман. Из горла вырвалось глухое карканье, но Кривонос его понял. Он перевернул солдата на спину и принялся хлопать его по щекам. Тот судорожно дёрнулся и со свистом втянул в лёгкие воздух.

   – Жив. – Коротко ответил бывший раб, подняв с земли меч и приставив к горлу приведённого в чувство врага. – Как раз для жертвы.

   Солдат бессильно заворочался, елозя затылком по земле. Остриё меча предупреждающе впилось ему в горло.

   Толстопуп наконец распустил ремешки и распахнул безрукавку. Задрал фуфайку, пропитанную кровью, и Ромка глянул вниз. Удар меча пришёлся в область паха, и скользнул вбок. Не развернись Роман в последний момент, его прошило бы насквозь. Кожу вспороло на длину ладони, и из разреза обильно сочилась кровь.

   Гадая, как глубоко проникло лезвие, Роман трясущимися пальцами попытался прозондировать рану. Вспыхнувшая боль сделала руки ватными. Он смог только наложить ладонь на рану, и застыл, глубоко дыша. Переждал, пока рассеются искры, плавающие перед глазами, и попытался соединить края разреза.