Текст книги "Двойной кошмар"

Автор книги: Натан Темень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

   В крепкой пятерне дядьки красовалась узловатая, с утолщением наверху, дубинка. Из утолщения, похожего на здоровенный кулак, торчали намертво вросшие, словно вылезшие когти, осколки заострённых камней.

   "Пригладишь по руке, отполируешь, и будет дубинка хоть куда" – гордо сказал Толстопуп, вручая оружие глюку. Глюк повертел дубинку в руке, с лёгким испугом разглядывая каменные шипы. "Хорошая вещь, убойная, не сомневайся" – с законной гордостью за своё изделие сказал Толстопуп, неправильно истолковав заминку.

   "Спасибо, дядя Толстопуп" – вежливо сказал наконец двойник, а дядька ловко прикрепил к рукоятке дубины кожаную петельку для руки. "Потом другую поставишь, получше" – добродушно сказал он, – "кожа-то от крови быстро дубеет", и Ромка увидел, как глюк побледнел, глядя на каменные шипы.

   – Ты ещё спроси, что это такое – перелаз! – так же зло ответил Ромка своему двойнику.

   Солнце потихоньку поднималось, обещая наступление полуденного пекла. Навязанная дядькой Толстопупом шкура давила плечи. А уж воняло от неё так, что мухи радостно летели за Ромкой от самого костра.

   – Ты же у нас умный, – язвительно сказал двойник, яростно скребясь под шкурой. – Тебе и карты в руки.

   – Раз уж мы об этом заговорили, сам ты-то кто такой? – спросил Ромка, оглядывая с ног до головы чешущегося под мышкой глюка. – Давай, колись уже.

   – Как это кто, – проворчал глюк, вытащив руку из-под шкуры и пристально разглядывая у себя под ногтями. – Роман Маркович Сильверстов, к вашим услугам. А ты кто?

   Ромка задохнулся, хватая ртом воздух и не находя слов.

   – Да это я – Роман! Сильверстов! – закричал он, размахивая руками под носом у нахального глюка. – Я! Понятно?

   – Понятно, – сварливо ответил глюк, отступив на шаг и морщась от звуковой волны. – Ты только не нервничай. Нервные клетки не восстанавливаются.

   – Пошёл ты! – Ромка в ярости отвернулся и уставился невидящим взглядом на ближайшую сосну.

   Мало того, что этот тип похож на Ромку как две капли воды, так он ещё и его имя присвоил! Единственное, что у него осталось в этом безумном мире...

   – Если ты – Роман Сильверстов, тогда как зовут твоих родителей? – спросил он с тайной надеждой. – А адрес у тебя какой? Быстро отвечай!

   – Слушай, лапоть, – мирно ответил двойник. – Не суетись. Ты как сюда попал, помнишь?

   – Не помню... – Ромка задумался. Он честно попытался вспомнить, но в глазах стояла только огненная вспышка, ударившая в пятачок озера. А дальше был только бред. Бред помрачённого сознания.

   – А я помню, – хмуро сказал двойник. Он повертел перед глазами подаренной дядькой Толстопупом дубиной, и тихо сказал: – Может, это бред помрачённого сознания, но я помню, как меня на атомы размазало. И как земля под нами крутилась, а ты плыл надо мной в таком зеркальном пузыре...

   – Заткнись! – крикнул Роман, сжав голову руками и зажмурившись. – Это бред! Не было этого, не было!

   – Не было, не было, – ласково проворковал вдруг двойник. Ромка открыл глаза. Глюк улыбался, глядя ему за спину, и он повернулся посмотреть, что там такое.

   Там стояла запыхавшаяся Кубышка.

   Женщина робко улыбнулась. Глюк глянул на Ромку, сделав страшные глаза. Тот моргнул. Что бы ни было, не стоит вмешивать в это дело посторонних. Это их с двойником дело. Можно сказать, семейное.

   – Что тебе нужно, красавица? – спросил глюк, и женщина шагнула ближе. Оглядела их обоих и повернулась к Ромке:

   – Я хотела дать вам кое-что на прощанье.

   Глаза двойника заблестели, он придвинулся ближе, и попытался взять даму за талию:

   – Кое-что?

   Игнорируя глюка, Кубышка развязала узелок, что был у неё в руке и разложила тряпицу на траве. Подняла крохотный кувшинчик, ловко вытащила затычку, налила себе на ладонь и побрызгала Ромке на голову.

   – Что это? – Ромка помотал головой. С чёлки на нос ему капнула густая белая жидкость. Он скосил глаза. Молоко.

   Кубышка в это время уже окропляла волосы глюка. Глюк ухмылялся во весь рот, наклонившись пониже, к едва прикрытым платьем прелестям женщины. Ладонь его воровато скользнула под подол.

   – Не лезь! – сквозь зубы бросил ему Ромка.

   – А ты что, сам поверил, что это наша кормилица? – ухмыльнулся двойник, оглаживая Кубышку.

   – Всё равно не лезь! Репликант блохастый!

   – От репликанта слышу!

   Кубышка спокойно вытащила руку парня из-под платья и оправила подол.

   – Я знаю, что у моей госпожи был мужчина, – сказала она с достоинством, и они умолкли. – Она говорила, что её посетил бог. Когда она родила двойню, её отец запер свою дочь, а детей отдал моему мужу, чтобы тот бросил их в реку. Мой муж отнёс детей к реке, а я покормила их грудью. Они были голодные, а мой ребёнок умер.

   Кубышка обвела их глазами, и Ромка увидел, что она плачет.

   – Муж не решился бросить детей в воду. Я кормила их. А потом пришли люди хозяина, и мужу пришлось унести детей. Он положил их в корыто и отнёс к реке, чтобы спрятать в кустах. Была весна, река разлилась, и корыто унесло водой. Не знаю, может быть, то были вы.

   – А что же твой муж, ведь он поверил, что это мы? – спросил глюк.

   – Мой муж поверил, потому что хотел верить. Он до сих пор не может себе простить, что оставил вас на верную смерть у реки.

   Кубышка отёрла лицо ладонью, положила кувшинчик, и подняла с платка две шерстяные нитки. Ромка покорно позволил повязать себе на запястье шерстяной браслет. Пусть делает что хочет. Это просто детские шалости по сравнению с тем, что он только что услышал от своей копии. То, что копией мог оказаться он сам, Роман не хотел даже думать.

   – Удачи вам, – тихо сказала женщина. – Да пребудет с вами благословение Великой Матери.

   Кубышка подняла с земли платок, свернула узелком и ушла по тропинке обратно.

   – Ёлки зелёные, – сказал Ромкин двойник. – Как думаешь, тут ещё два таких дурака по лесу бродят, или мы одни такие?

   Глава 10

   – Вот он, этот пень! – Двойник мотнул головой. На круглой проплешине меж сосёнок торчал огрызок древесного ствола.

   Пень был тёмный, гладкий, кора его давно отвалилась и истлела, а годовые кольца забились землёй.

   – Старый пень есть, осталось только найти горку, – отдуваясь, сказал Ромка. Солнце пекло даже здесь, под деревьями. Кожа под шкурой немилосердно зудела, но скинуть её он не решался.

   Они потеряли тропинку, которая незаметно сошла на нет, и теперь тащились по лесу, изнемогая от жары. Вода в привешенном к поясу Ромки кувшинчике давно кончилась.

   – А вечером полезут волки, – легкомысленно заметил двойник. – Им всё равно, кого жрать. Городских или местных.

   – Заткнись. – Ромка невольно прибавил шагу.

   Они обогнули пень и пересекли крохотную полянку. Здесь сосны росли редко, и из земли кое-где торчали куски серых камней, прикрытые спутанной травой.

   – Глянь, здесь были люди!

   Двойник ткнул пальцем и Ромка увидел тряпочку, привязанную к ветке низенькой сосны.

   – Тряпка свежая, видно недавно висит, – оценил он, подёргав ленточку ткани, повязанную узлом на ветке.

   – Вон ещё одна!

   Они торопливо двинулись вдоль отмеченной кусочками ткани, едва различимой в траве дорожке. Дорожка сделала несколько поворотов, обогнула большой валун, поодаль от которого торчали камни поменьше, и пропала в каменистой почве.

   Деревья кончились, сменились редкими кустами, и они вышли под выцветшее от полуденного жара небо.

   Впереди, за участком голой каменистой земли извивалась полоска ядовито-зелёной травы и высокого, в рост человека, камыша. Солнце сияло, отражаясь в пятачке круглого озерца, куда впадал скрытый камышом ручей.

   – Идиллия, – хрипло пробормотал глюк и пошлёпал к озеру. Упал на колени в прибрежную гальку и макнул голову в воду.

   Ромка опустился рядом с ним на гладкие, окатанные водой камни и последовал его примеру. Берег озера был густо покрыт серыми, округлыми голышами, дно тоже было каменистым, и вода стояла в озерце, как кусок хрусталя.

   Ромка снял сандалии, зашёл в воду и глубоко вздохнул, чувствуя, как ледяная вода у дна охлаждает горящие ступни. Отвязал от пояса кувшинчик и набрал воды. Двойник рядом жадно хлюпал, с волос его текло, он отдувался и блаженно вздыхал.

   – Ааааа!!!

   Ромка увидел нависшую над головой, изломанную в разбегающихся кругах воды громадную тень. Рёв дикого зверя ударил в уши. Ни увернуться, ни отскочить он не успевал.

   Он сделал то единственное, что мог сделать – упал лицом в воду и погрузился как можно глубже, зарывшись пальцами в каменистое дно. Что-то с шумом ударилось о водную поверхность, его закачало, и едва не выбросило наверх. Ромка, царапая пальцами о дно, отполз в сторону и выскочил на поверхность.

   Вырвавшись из облепившей тело, сделавшейся неподъёмной козьей шкуры, он рванулся к берегу. Звериный вой звенел в ушах, вода плескалась и бурлила. Ромка увидел горбатый, массивный силуэт с неимоверно длинными руками.

   Руки взметнулись вверх и опустились, взметнув столб воды. Чудище с плеском, разбрызгивая воду, ступило в глубину, его чёрный, горбатый силуэт вдруг пошатнулся, и огромная масса туловища обрушилась в озеро.

   Мелькнули в воздухе кривые, чёрные ноги. Тугой стеклянной короной взметнулась вверх волна, полетели брызги. Мелькнул и пропал размытый в залитых водой Ромкиных глазах тощий силуэт глюка. В воде ворочалось, рыча и размахивая руками, страшное, горбатое звероподобное существо.

   Отчаянно вскрикнул такой знакомый, Ромкин голос. Силуэт двойника опять мелькнул и пропал в туче брызг. Роман подобрал на берегу камень побольше и кинулся воду. Размахнулся и с силой запустил камень в мохнатую, чёрную тушу.

   Звероподобное существо дёрнулось, брыкнуло кривой ногой. Огромная туша качнулась, взметнув волну, и из воды показалась голова Ромкиного двойника. Тот, цепляясь за клочья чёрной шкуры, поднялся над водой и судорожно закашлялся, тяжело дыша и отплёвываясь. Волосы облепили ему лицо, руки тряслись, цепляясь за чёрные лохмы качающейся в воде туши.

   Ромка кинулся за другим камнем, вернулся, и шмякнул булыжником по мохнатому горбу.

   – Стой, – надрывно кашляя, просипел глюк, – хватит!

   Двойник откашлялся, сплюнул в воду, оттолкнулся от туши и побрёл к берегу. Ромка пнул существо пяткой. Туша вяло качнулась.

   – Оно что, сдохло?

   – Сдохло, – не оборачиваясь, буркнул глюк, валясь на гальку. Он лёг на спину и закрыл глаза. У запястья правой руки, натянув кожаный ремешок, сплетённый дядькой Толстопупом, лежала шипастая дубинка.

   – Это ты его? – не веря, спросил Ромка. Он опять пнул тушу ногой. Туша больше не шевелилась.

   Двойник сел и поднял руку с повисшей дубинкой. Поперёк запястья наливался багровый рубец.

   – Вот ведь дрянь. Когда эта тварь на нас из леса выскочила да на тебя бросилась, я только и успел дубиной махнуть.

   Глюк закашлялся и отёр мокрое лицо ладонью. Оглядел опухающее на глазах запястье:

   – Никогда никого не бей палкой плашмя, студент. Я его стукнул, а эта дура отлетела и мне прямо в лоб. Ладно, не шипом, а рукояткой попало. Сейчас бы я тоже тут плавал, кверху брюхом.

   – А это... этот отчего плавает? – недоверчиво спросил Ромка, косясь на горбящуюся над водой тушу.

   – Хорошие дядька петли для дубинок делает, вот почему. Я рукой махнул, она птичкой вокруг облетела, – хмуро ответил глюк, не глядя на Ромку. – Как цеп, понял? А тут эта тварь мне прямо в лицо своим рылом сунулась...

   Роман кивнул. Он понял. Дубинкой его махать никто никогда не учил. А вот цеп и прочие экзотические виды оружия ему были хорошо знакомы.

   – Чёрт, – сказал двойник, бледнея и сглатывая. – И чего этот урод ко мне полез? Висок подставил. Шипы ведь...

   Он согнулся, и его стошнило на гальку.

   Ромка сходил к озеру и выловил из воды свою намокшую одёжку. С мокрой, потяжелевшей шкуры ручьями текла вода, и он разложил её на берегу. С неё тут же заструились ручейки, впитываясь в гальку.

   Глюк поднялся на ноги, сходил к воде и умылся. Потом они вместе вытащили на берег тушу убитого существа. Туша на берегу оказалась неподъёмной, и они выволокли её из воды только по пояс, оставив ноги мокнуть в озере.

   Тело перевернули. Шлёпнула о камни тяжёлая мёртвая рука, и на Ромку глянули полузакрытые, тёмные, почти без белков глаза. Низкий лоб в продольных, глубоких морщинах, сросшиеся брови, редкая бородёнка, и оскаленные в последней гримасе зубы. У этого подобия человека была шишковатая голова, поросшая не то бурым волосом, не то шерстью, и тяжёлая челюсть с неправильным прикусом. Туловище его было не мохнатым, а просто обёрнутым в шкуру животного, перевязанную ремешками на боках и груди.

   Грудь его, круглая и объёмистая, словно бочка, была перетянута ремнём с пряжкой в виде головы льва. На ремне болталась кожаная фляжка и какой-то вытянутый предмет в меховом футляре.

   – И что нам теперь с ним делать? – спросил сам себя Ромка, оглядывая тело. Солнце стояло прямо над головой, и ощутимо припекало макушку. Если оставить труп у воды, экологическая катастрофа в отдельно взятом озере обеспечена.

   – Засунь его в пластиковый пакетик для мусора, – огрызнулся глюк. Он посмотрел в лицо звероподобного человека, скользнул взглядом по ранке на виске, и позеленел. Нагнулся над водой и стал плескать себе в лицо.

   – Да благословят вас боги, дети мои, – проскрипел голос над головой Ромки. Тот вздрогнул и поднял голову.

   На берегу, в двух шагах от неподвижно откинутой руки убитого человека стоял тощий дед в банной простынке и слезящимися старческими глазами смотрел на труп.

   Глава 11

   – Да благословят вас боги, – повторил старик. Подступил поближе к покойнику, нагнулся и поводил носом над телом, будто принюхиваясь.

   – Да вы его совсем убили, – сказал старик, с трудом распрямив спину и подслеповато щурясь на Ромку.

   Глюк отряхнул руки и выбрался на берег. Он был ещё зеленовато бледен, с мокрых волос капала вода.

   – А как ещё можно убить, дед? – спросил он.

   Дед неожиданно сложился пополам и поклонился отшатнувшемуся Ромке и глюку в ноги.

   – Избавили нас от злодея, сынки, избавили, благослови вас боги!

   – Что ты несёшь, дед? – сурово спросил Ромка, с отвращением глядя на потную, шишковатую лысину старика, которая подобострастно качалась вверх-вниз у его коленок.

   – Сколько лет проклятый разбойник тут безобразничал, честных людей убивал и грабил, достойным женщинам проходу не давал, – тянул дед, тычась носом в гальку. – Удостойте чести, посетите мой скромный дом, преломите со мной хлеб...

   Ромка оглянулся на своего двойника. Тот смотрел на елозящего у ног деда, и Ромка узнал на его лице собственную, брезгливую гримасу.

   – Где твой дом, дедушка? – спросил Роман.

   Дед проворно выпрямился.

   – Да вон, по тропинке в гору, там у меня пещерка, – старик взмахнул тощими руками, тыча куда-то вбок. – В пещерке живу, беден я совсем, в скудости обретаюсь...

   Старик подобрал повыше свою простынку, открыв жилистые ноги в потрёпанных сандалиях, и проворно засеменил прочь от озера. Обернулся и приветливо замахал рукой.

   – А этого куда? – Ромка мотнул головой в сторону тела.

   Двойник глянул на покойника и отвернулся. Видно было, что возиться с телом ему совсем не хочется.

   – Потом уберём. Не убежит.

   Старик опять махнул рукой, и они двинулись за ним.

   Серая галька сменилась выгоревшей под солнцем, в редких пучках травы, каменистой почвой. Потом трава стала гуще, а дорога ощутимо пошла в гору. Появилась узенькая тропка, она извивалась вверх по склону горы, густо поросшей зарослями ежевики. Ромка с двойником едва поспевали за шустро перебиравшим ногами по тропе дедом.

   Солнце пекло отчаянно, но на высоте дул лёгкий ветерок, и Ромка с наслаждением подставил ему горящее лицо. Нагретые полуденными лучами листья ежевики, и заросли фиолетовых и алых цветов вдоль тропинки источали густой аромат, превратив воздух в пьянящий коктейль. Низко гудели толстые пчёлы, и большая стрекоза пронеслась над тропинкой, сверкнув металлически зелёным телом.

   Тропинка вильнула несколько раз, и они потеряли деда из виду. Потом он вынырнул из-за куста и поманил их за собой. Ромка отодвинул шуршащие ветки, и вышел на крохотную каменную площадку, посыпанную свежим песком. Здесь камни горы выходили на поверхность, и, облепленные усами ежевики, нависали козырьком над входом в пещеру. Вход представлял собой овальную дыру, слегка закопчённую поверху. Должно быть, старик готовил себе на открытом огне.

   Старик нырнул в дыру. Роман согнулся почти вдвое, чтобы пролезть вслед за ним. Воздух в пещере был прохладный, камень горы не пускал сюда дневной зной. Сквозь невидимую щель в потолке пробивался солнечный луч и перечёркивал золотой полоской посыпанный песком пол пещеры.

   Дед засеменил куда-то в темноту, и вернулся с тощим бурдюком и свёртком из грубой ткани.

   – Присаживайтесь, дорогие гости, у очага, отдохните с дороги, – дед встряхнул бурдюком. В глубине кожаного мешка звонко булькнуло. – Глоток вина, хлеб, сыр – вот и вся моя пища. Угощайтесь, не побрезгуйте.

   Очаг, сложенный из грубых камней, почерневших от жара, возвышался над полом, и был ещё выложен по периметру плоскими камнями, явно принесёнными от озера. Старик положил тряпичный свёрток возле очага и опять скрылся в углу пещеры. Повозился там и принёс несколько глиняных кубков и кувшин с широким горлом.

   Дед поставил кувшин на плоский камень. Булькнула вода, выплеснувшись на золу.

   Потом старик распрямил спину и неожиданно громко гаркнул, озирая пещеру:

   – Козочка!

   Ни козы, ни другой животины на зов не явилось, и дед махнул рукой:

   – Всё сам, да сам...

   Он поворошил угли очага, подложил хворост, и заалевшие угли выпустили язычки огня. Хворост затрещал, разгораясь. Старик развернул тряпицу и выложил по углам импровизированной скатерти плоский хлеб, сыр и пригоршню оливок.

   – Мяса нет, дорогие гости, чем богаты, – пробормотал дед, привычным жестом откупорив бурдюк и наклонив его над кувшином.

   – Что же вы, дедушка, вино так сильно разбавили, – спросил глюк, тоскливо глядя, как вода в кувшине поглощает живительную влагу. – Это уже не вино будет, а кошачья мо... а вода одна!

   – Что же мы, дикари, неразбавленное вино пить? – изумился старичок.

   Они жадно осушили свои кубки, и старик налил ещё. Кисленькая жидкость хорошо утоляла жажду, и Ромка быстро допил второй кубок.

   Плоский, наломанный ломтями хлеб с сыром быстро исчезли. Дожёвывая последнюю оливку, Ромка благодушно посмотрел на гостеприимного старичка и улыбнулся. Тощий дед с его блестящей лысиной уже не казался ему противным старикашкой.

   – Дедушка, спасибо за угощение. Не знаю, чем тебя отблагодарить. Мы сами не местные, у нас нет ничего в подарок...

   Старик замахал руками:

   – Что вы, гости дорогие, ничего не надо! – он поднялся и посеменил к выходу из пещеры. – Побудьте тут, гостюшки, а мне надо до ветру сходить. Старость, что поделать!

   Дед исчез из вида, а Ромка тихо сказал двойнику:

   – Надо бы подобрать тебе имя. Не могу же я тебя "эй, ты!" называть?

   – Тебе надо, ты и подбирай, – лениво ответил двойник. Слабенькое вино, как видно, ударило ему в голову. Лицо его покраснело, глаза блестели в свете костра. Глюк удобно привалился к стене пещеры и оглядывался вокруг с добродушной улыбкой.

   – Нет уж, – возразил Ромка. – Ты ещё предложи нам таблички нацепить: Роман-один и Роман-два! Давай сделаем, как в телефонной книге. Какая следующая буква после "о"?

   – "П"? – лениво предположил глюк.

   – Да нет, гласная!

   – Тогда "и".

   Ромка задумался.

   – Это будет Римка. Женское имя! И вообще, это не по порядку.

   – По порядку будет "У", – глюк противно захихикал. – Румка! А если дальше, так ещё смешнее – Рюмка! Сам бери себе такое имя.

   – Ну почему, – обидевшись, сказал Ромка. – Там ещё "Э" есть. Рэмка.

   – Собачье имя, – прокомментировал двойник.

   – Тогда я буду звать тебя Чипполино, – злорадно заявил Ромка. – Простенько и со вкусом!

   – Чёрт с тобой, – согласился двойник. – Пользуйся моей добротой. Рэмка так Рэмка. Помнится, у старика Адольфа был соратник по имени Рэм. Так что не обижайся, если я тебя по ошибке фюрером обзову.

   – Ага, – ехидно ответил Ромка. – Рём. Он ещё очень плохо кончил. Учи историю, студент!

   Новоявленный Рэмка махнул рукой и засмеялся. Ромка тоже фыркнул, и они оба покатились со смеху.

   – А вот и я, гости дорогие! – пропел нырнувший в пещеру старик. Он положил на пол свёрток, в котором Ромка с удивлением узнал мохнатую шкуру убитого ими громилы. – Вот, принёс вашу добычу. Не пропадать же добру.

   Рэм развернул свёрток. Внутри оказался свёрнутый ремешок с прицепленной к нему кожаной фляжкой и длинный предмет в меховом чехле. Двойник развязал тесёмки чехла и вытянул на свет странного вида дудку.

   Дудка была длиной в локоть взрослого мужчины, имела неширокий раструб на конце и несколько отверстий. Рэмка повертел её в руках и тихонько подул в неё, вызвав свистящий звук.

   – Да это свирель, – он опять приложил дудку к губам и сыграл несколько нот.

   – Ты умеешь играть на свирели? – спросил старик, жадно взглянув на дудку. Он облизнул губы и уставился на Рэмку блестящими, выпуклыми глазами.

   – Когда-то умел, – нехотя ответил двойник, бросив быстрый взгляд на Ромку. Музыкальная школа была одним из нерадостных воспоминаний детства. Гобой, от которого болели усердно раздуваемые щёки, и фортепиано, за которое Ромку усаживали с рёвом, сменились домрой и аккордеоном, и через несколько лет мучений благополучно ушли в небытие. Зато умелая игра на гитаре снискала Ромке заслуженную славу у девчонок.

   – Сыграй что-нибудь, – попросил дед, не отрывая глаз от держащего дудку Рэма. – Порадуй старика!

   Рэмка пожал плечами, на пробу вывел несколько дрожащих тактов. Пожевал губами, приложил свирель к губам и заиграл. Вначале мелодия не давалась ему, но вскоре Ромка узнал песню и подпел в такт:

   – О, мами, о, мами мами блю, о мами блю...

   – Что это вы поёте? – беспокойно спросил старик, заёрзав на песке.

   – Да ты слушай, дед! – бесшабашно махнул рукой Ромка. Ему стало весело. Дед уже вызывал у него умиление своими тощими ногами и загорелой лысиной. Ромке захотелось сделать что-нибудь приятное всему миру. Двойник играл, и Роман затянул тенорком:

   – Я дом покинул в двадцать лет

   И потеряла ты мой след

   Вернувшись, с грустью я узнал -

   Тебя уж нет...

   Старичок внимательно слушал, переводя блестящие глаза с играющего на свирели гостя на певца. Голова его мерно кивала в такт песне.

   Ромка закончил петь и жадно отпил разбавленное вино прямо из кувшина.

   – Как хорошо ты поёшь, славный гость, – выговорил старик, схватив бурдюк и торопливо долив вина в кувшин. – Спой ещё!

   Ромка откашлялся. Что же, надо отплатить деду за гостеприимство. Он сделал хороший глоток из кувшина, и кивнул двойнику. Тот проиграл несколько тактов.

   – Выпей – может, выйдет толк

   Обретёшь своё добро

   Был волчонок – станет волк

   Ветер, кровь и серебро... * (* группа Мельница, песня "Оборотень")

   Старик слушал, тощая нога его непроизвольно постукивала по полу пещеры в такт Ромкиной песне. Обхватив руками коленки, дед покачивался, шмыгал покрасневшим носом и помаргивал увлажнившимися глазами. Потом он неожиданно вскочил, просеменил вглубь пещеры и вернулся с музыкальным инструментом, похожим на арфу. Поставил его перед собой, уселся, скрестив ноги калачиком, и проворно забегал пальцами по струнам. К удивлению Ромки, дед сразу попал в мелодию, и песня обрела дивную красоту.

   – Не ходи ко мне, желанная

   Не стремись развлечь беду

   Я обманут ночью пьяною

   До рассвета не дойду... – напевал Ромка, и голос его, хриплый от волнения и выпитого вина, разносился по пещере, отражаясь диковинным эхом.

   – Пряный запах темноты

   Леса горькая купель

   Медвежонок звался ты

   Вырос – вышел лютый зверь...

   Тени, отбрасываемые Ромкой от костра, качались вместе с ним, то вырастая, то уменьшаясь. Дым от потрескивающих веток поднимался к потолку пещеры и уползал прочь серым волчьим хвостом.

   – Выпей – может, выйдет толк

   Обретёшь своё добро

   Был волчонок – станет волк

   Ветер, кровь и серебро... – последние слова песни Роман то ли пропел, то ли прошептал. Музыка свирели смолкла, и только арфа бренчала, затихая, позванивая всеми семью струнами.

   Он вдруг увидел себя со стороны, сидящего на песке у догорающего очага. Этот Ромка сонно покачивал головой, упираясь в пол руками. Глаза его неестественно блестели под набухшими веками.

   Он видел и своего двойника, тот полулежал, привалившись к стене пещеры, раскинув руки по сторонам. Выпавшая из вялых пальцев свирель лежала на песке.

   Затуманенным взглядом Ромка еще успел заметить, как старик деловито отставляет в сторону свою арфу и поднимается на ноги. Как разматывает обёрнутый вокруг пояса узкий длинный ремешок и подходит к лежащему у стены Рэму. Как, сложив ему руки на животе, проворно связывает ремешком двойнику запястья, и затягивает двойным узлом.

   Глава 12

   Ромка услышал звон и открыл глаза. Возле щеки покрутился и замер осколок разбитого глиняного кувшина. Несколько капель воды попали на лицо и скатились на песок.

   Должно быть, он выпал из реальности всего на несколько минут. Костёр ещё дымил. Потрескивали, догорая, последние обугленные ветки, осыпаясь сизой золой на камни очага.

   Блестящие глаза, обведённые каймой угольно-чёрных ресниц, смотрели на него сверху вниз. Тонкие пальцы отвели с его лба прядки волос, пробежали по щеке, скользнули по шее, словно нащупывая невидимую жилку.

   – Козочка! – прокаркал голос старика.

   Угольные глаза пропали, пальчики соскользнули с Ромкиной груди, и он увидел тонкий силуэт, метнувшийся в сторону.

   Ромка повернул голову. Возле дымящего очага сидела на корточках и подбирала осколки разбитого кувшина худенькая, темноволосая девушка. Неопределённого цвета тряпка, свисающая с угловатых плеч и закреплённая на талии ремешком, не скрывала загорелых коленок. Коленки тоже были тощие, в свежих царапинах, какие бывают, когда лазаешь по зарослям ежевики.

   Его двойник лежал на боку, возле закопчённой стены пещеры, и старик стягивал с него сандалии. Снял одну, покрутил перед глазами, дальнозорко щурясь, и положил на песок. Кряхтя, принялся стаскивать вторую.

   Ромка попытался крикнуть. Сухие губы с трудом разлепились, из горла вырвался хриплый звук. Старик обернулся и хихикнул.

   – Славная добыча, – сказал, дробно смеясь и покачиваясь на корточках.

   Рэм шевельнулся, и дед придавил его коленом.

   – Сразу два петушка попались в силки. Два сытых, беленьких петушка, – старик приподнял Рэму край набедренной повязки и звонко похлопал того по бедру. – Вот пожива, так пожива!

   Роман попробовал встать. Тело было как деревянное. Должно быть, старик что-то подмешал в вино. Он с трудом дёрнул руками, и ремешок, стягивающий запястья, врезался в кожу. Ноги тоже оказались связаны.

   Девочка подобрала осколки кувшина и отнесла их в угол. Вернулась и присела на корточки возле очага. Ромка повернул голову и с мольбой посмотрел на неё. Молоденькие девочки должны испытывать сочувствие к симпатичным парням, а не к облезлым старикашкам. Хотя бы теоретически.

   – Помоги, – сказал он одними губами.

   Старик закатился визгливым смехом.

   – Не надейся, мальчик. Козочка тебе не поможет. Ведь это её отца вы убили там, у озера. Моего друга. Сколько мы с ним людишек наловили в этом лесу...

   Дед сощурил слезящиеся глаза и мечтательно покачал головой:

   – Сколько людишек... А вы его прикончили! Как нам теперь жить? Нам... – он бросил взгляд на девочку: – с Козочкой?

   Девочка сверкнула глазами на старика и опустила голову. Волосы её, забранные сзади в пышный хвост лентой из той же ткани, что и платье, окружали узкое личико тёмным, курчавым облаком.

   Ромка подвигал руками. От страха или от злости, но кровь по жилам побежала быстрее, и непослушное тело стало оживать. Ноги потеплели, и уже не казались холодными деревяшками. Руки. Надо освободить руки.

   Узкий ремешок скользил по коже, стоило ему попытаться высвободить хоть одно запястье. Ромка затих, глубоко дыша. Успокойся. Только зверь, попавший в капкан, отгрызает себе ногу от безысходности.

   Он помнил, как однажды на спор высвободился из наручников. Была вечеринка, на них смотрели девчонки, и отступать он не мог. Ромка тогда приёмом, описанным в книжках и многократно обыгранным в шпионских фильмах, вывернул себе из сустава большой палец руки и стянул наручник под восхищённый визг девушек и свист парней.

   Если бы вместо скользкого ремня была железка... Ромка зажмурился, стараясь максимально расслабить ладони, и сосредоточиться. Перед глазами плавала темнота, разбавленная медленно растекающимися цветовыми пятнами. И почему-то возникло в темноте лицо Кубышки. По круглым щекам её катились слёзы, как тогда, при расставании на лесной дорожке. Она улыбнулась Ромке, и подняла руку. На запястье у неё была точно такая же шерстяная нитка-амулет, которую она повязала им обоим.

   Нитка. Он вспомнил, как его мать не могла снять с распухшего пальца кольцо, и кто-то посоветовал намотать нитку на палец.

   Ромка затаил дыхание, плавно потянул руку, обмякшую, словно лишённую костей. Ремень слегка сдвинулся, толстая шерстяная нитка амулета провернулась, как ролик, на коже.

   Не дыша, Роман пальцами другой руки дёрнул сустав большого пальца, и, не обращая внимания на вспыхнувшие в глазах искры боли, вытянул запястье из ременной петли.

   Вспышка боли вбросила в кровь дозу адреналина. Он приподнялся и принялся распутывать связанные ноги.

   – Ах ты, сын пещерной ящерицы! – визгливо вскрикнул старик, заметив движение Ромки.

   Дед с неожиданным проворством вскочил на ноги и кинулся к пленнику.

   Ромка судорожно дёрнул ремень. Узел был затянут плотно и никак не поддавался. Он поднял глаза и увидел в руке у деда нож с широким прямым лезвием. Жилистая, коричневая пятерня старика сжимала рукоятку с уверенностью опытного живореза.

   Роман зачерпнул горсть песка и бросил деду в лицо. Тот на мгновение замешкался, отвернув лицо. Но только на мгновение. Проморгавшись, дед обернулся к Ромке, взмахнул ножом... и, дрыгнув ногами, упал на спину. Спутанный, как колбаска, Рэм, извернувшись, подцепил его ногами за ступни и свалил на песок.

   Обрадовавшийся было Ромка охнул. Дед, разъярённый падением, поднялся и, не вставая с колен, ухватил Рэма за горло жилистой пятернёй. Перехватил нож, глядя в глаза Рэмке, и медленно вдавил острие клинка ему в шею. Под остриём выступила кровь. Красная клякса стала расти, и первая капля скатилась по шее двойника.