Текст книги "Дмитрий Русский"

Автор книги: Наталья Столярова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Очень далеко, одна я долечу, но с ношей – нет. Могу взять Анчута, но только если он оставит свою Книгу. Она слишком тяжела.

Анчут даже притопнул копытцем:

– Нет! С Книгой я ни за что не расстанусь!

Вилона почему-то смотрела на Митяя:

– Что будем делать?

В этот момент раздался шум крыльев, и возле Митяя опустился Сфинго. Он хлопнул его по плечу и рассмеялся:

– Привет, друг. Я твой должник. Помнишь?

Анчут подпрыгнул на месте:

– Прикольный гибрид! Ты откуда взялся?

Сфинго чуть было не отвесил ему подзатыльник, но Анчут увернулся.

Митяй подергал Сфинго за крыло. Тот усмехнулся:

– Что, проверяешь? Не бойся, в один миг домчу. Кого брать с собой?

– Сначала меня. Вилона останется здесь, за ней присмотрит Сорго. А потом – её.

– Я и враз унесу. Легко!

Анчут тут же заныл, из глаз посыпались круглые слезинки:

– Я с Вилоной! Я не могу без неё!

Сфинго слегка приподнял его:

– Сколько в тебе весу, чучело? И для чего тебе собственные крылья?

Анчут закрутился на месте волчком, подкидывая Книгу вверх:

– Точно! Крылья! А я ни разу не пробовал летать.

Он разогнался и сиганул в пропасть. Митяй чуть не упал, когда хотел схватить его на лету. Вдруг разобьется? Но Анчут сделал в воздухе пируэт, приземлился и заорал во всю мочь:

– Могу! Я летать могу! Ура-а-а!

Они попрощались с инорогами и приготовились к полёту. Сфинго посадил на спину между крыльев Митяя и Вилону, рядом летела Вирцана, которая все-таки отобрала у Анчута Книгу, но он не спускал с неё глаз, мельтеша рядом и часто взмахивая крыльями. Всю дорогу Сфинго болтал, не переставая, причём так смешил «пассажиров», что Митяю пришлось крепко держать Вилону, чтобы они не свалились от хохота. И полностью пропал страх, а на его место пришла какая-то бесшабашная уверенность, что всё у них получится.

У стен замка их ждал ещё один сюрприз. Борис! Вилона-Лина захлопала в ладоши и обняла Бориса. А он скомандовал:

– Быстрее! Бежим в замок!

И они помчались, ни о чём не спрашивая, еле успевая за Борисом. Когда забежали внутрь, то остолбенели…

По всему периметру огромного круглого зала – множество дверей. Некоторые из них были чуть приоткрыты, оттуда беспрерывно вылетали невесомые разноцветные ленты радуг и устремлялись вверх. Посередине – винтовая лестница, которая начиналась где-то глубоко внизу и поднималась на недостижимую высоту. За одной из дверей Митяй увидел Сфинкса Ра. Глаза кобры в его диадеме сверкали, создавая радугу. Сфинкс неотрывно смотрел на Бориса.

Борис махнул ему и повернулся к Лине-Вилоне:

– Я пришел ради тебя. У меня мало времени, пора возвращаться. Я должен вернуть твой подарок. Спасибо, он послужил мне. Но сейчас нужен тебе!

Борис снял с шеи амулет – камушек с дыркой посередине. Куриный бог. Он ещё раз обнял Вилону и сказал напоследок:

– Меня торопит Сфинкс. Дверь в наш мир закрывается, он больше не может её держать. Там, наверху – Вит. Идите к нему! Вместе вы справитесь, я верю. Удачи!

Сфинго и Борис скрылись за дверью.

Как попасть к Виту? Как добраться до лестницы?

Лина крутила свой амулет во все стороны, согревала в руках, протягивала вперед, пробовала вставить камушек в диадему, но все – бесполезно. Ничего не происходило…

Тогда Митяй дотянулся и ухватил две ближние ленты радуг – жёлтую и красную. Удалось. Они совсем невесомы, и сотканы будто из самого воздуха, только цветного. Оберегом он задел их случайно, но ленты слились и перекинулись мостом туда – через пропасть, прямо к лестнице. Митяй схватил Вилону за руку, и они успели добежать, пока не растаяла цветная дорожка.

На вершине замка Богун Вит соединял в радуги разноцветные ленты, созданные магами и чародеями многих миров. От вершины замка они устремлялись к границам мглы, сдерживая её натиск. Но радуги таяли, и Вит не прекращал работу ни на минуту. Он держал равновесие мира, сохраняя его сердце. Как же вспыхнули и засияли его глаза, когда он увидел Вилону:

– Я дождался тебя!

– Что я должна сделать, Вит?

– Зажечь белый огонь камня Алатырь!

– У меня его нет.

– Он есть, я чувствую, я знаю. Огонь зажжётся, как только поверишь, что ты – Богуна Вилона! Я вижу твои сомненья, а они – та же мгла.

Митяй догадывался об этом, а Богун Вит – сказал.

Вилона-Лина так закусила губу, что проступила капелька крови. Митяй взял свой Оберег и попробовал приложить его к амулету – куриному богу, который она держала в руках. Сколько это длилось? Секунду, две, три? Руки ему зажгло нестерпимо, он отдернул их. А Вилона спокойно держала Белый Огонь. Она поднесла оживший камень Алатырь к диадеме, и вокруг её головы вспыхнуло светлое пламя.

И в тот же миг всё вокруг изменилось: потоком хлынул солнечный свет, замер Вит, радуги с хрустальным звоном осыпались тысячами цветов. С неба падали алые маки и сиреневые фиалки, жёлтые одуванчики и синие незабудки.

И вдруг все оказались на площади перед замком Богуны Вилоны. Он принял прежний вид: белокаменные стены, высокие башни. В небе ярко засияла звезда Арин и светило солнце, и уже заливались птицы. Вода во рву стала совершенно прозрачной, она медленно текла, а против течения стояли недвижно золотые рыбки, и переливались их воздушные летящие хвосты, как оранжевые бабочки.

Вилона-Лина подняла руки вверх, к звезде, и стояла, запрокинув голову. Анчут прижался к её коленям и смотрел на свою повелительницу таким же взглядом, как она – на звезду Арин. Потом Лина глубоко вздохнула, провела ладонями по лицу и повернулась к Митяю:

– Я вспомнила! Я всё вспомнила! Я – Богуна Вилона, и это моя страна – Аринуана.

Она взяла у Анчута книгу, которая тоже преобразилась: обновился переплёт, страницы разгладились, и золотые застёжки приобрели прежний матовый блеск. И возникли все утраченные записи. Вилона протянула книгу Виту, тот раскрыл на последнем листе.

– Да, здесь есть имя Чёрного Мага. Я вызову его на поединок, и мгла исчезнет навсегда.

Перед ними опустились с высоты триглав и аспид. Наездники спрыгнули и подошли к Вилоне. Заговорил Андай:

– Богуна Вилона, мгла помутила не только всё вокруг, но и наш рассудок. Но рассеялись чары, и мы с Руфом заключили мир и побратались навеки. Всё пойдёт своим чередом. Мы, змееуланы, будем делать свою работу как прежде, доставляя пилигримов в замок Альвура.

Митяй увидел знакомое лицо, протиснулся сквозь толпу, подошёл. Ладон положил ему руку на плечо:

– Я знал, что у вас получится.

– Ладон, а как у вас?

– Большая радость: дети вернулись. Босорки отдали их. И всё теперь будет хорошо.

Митяй направился к Вилоне. Пришло время прощаться. Вот и этот путь пройден. Что впереди?

Богун Вит стоял рядом с ней. Высокий, статный, одетый в кольчугу и шлем. Его ладонь лежала на рукоятке меча. Вит посмотрел на Митяя:

– Я благодарен тебе, чародей.

– Почему называешь меня так?

– Это право тебе даёт мой Оберег.

– Твой?!

– Да. Он был моим и помог остановить чёрного колдуна, но разбился, его части затерялись в разных мирах.

– Мне дал его Зарком, в городе сновидений.

– Ты смог вернуть его силу, теперь он принадлежит тебе. Ты многое сделал. Вернул нам Вилону. Хочешь ли награду за это?

Митяй провел рукой по лицу…

Вит заговорил снова:

– Я умею угадывать тайные мысли. Тебе нужно сделать выбор.

– Спасибо, Вит. Я уже решил.

– Я знаю. Ты бьешься с мглой в своём сердце. Это путь сильных людей.

Они все стояли вокруг Митяя: Вилона, Вит, Ладон, Вирцана и Анчут, и Сорго. Митяй спросил:

– Кто такой Альвур?

– Он – Великий Маг, создатель замка чародеев, где есть выходы во все миры. И там маги могут встречаться, объединяться для общих целей. Мы вместе выстояли против мглы.

– Но в замке нет Альвура.

– Он путешествует по мирам.

– Почему он не участвовал в битве?

– Он знал, что мы сами справимся и победим.

Митяй ещё раз окинул всех взглядом. Увидит ли их когда-нибудь? Вилона ответила на этот вопрос:

– Я знаю, мы увидимся. А сейчас – иди. Тебе пора.

Она улыбнулась:

– Какое счастье, что мы встретились. Там, в нашей семье. Я буду помнить это всегда. Спасибо тебе, Дмитрий.

И мгновенно Митяй оказался у той двери, что вела в родной мир.

Он уже приготовился открыть её, как кто-то схватил за руку.

Парень, лет восемнадцати на вид… Видно, что он бежал, дыхание сбивалось, когда начал говорить:

– Ну, наконец! Успел… Ты куда идёшь?

– Куда надо, туда и иду.

– Возьми меня с собой! Я не могу отсюда выйти. Одному не получается, а куда попало – боюсь.

– А почему… один не можешь?

– Да я сюда случайно попал. Без пропуска, или как там он у вас называется? Вот, на шее у тебя штука эта висит.

Он протянул руку, но Митяй отвел её в сторону:

– Это Оберег.

– Вот я и говорю. Нет его у меня. Понимаешь, я у бабки в деревне летом отдыхал, к сессии готовился. Бабка ещё зимой померла, а дом остался. Хорошо там… Я в сундуке у неё шарился, думал, иконы, может, найду, их сейчас толкнуть можно выгодно. Много дают. А там одни книги старые.

– Старые или старинные?

– В корень смотришь. Именно, что старинные. Когда дожди зарядили, от нечего делать, решил я их посмотреть. А там… Ну, чёрная магия, короче.

С дури решил один ритуал попробовать. Нервишки пощекотать, потому что на кладбище… Вот и доигрался. Мотаюсь теперь в этом коридоре. И сунуться куда попало боюсь, вдруг навсегда пропаду? А мне вернуться позарез надо. У меня ж экзамены!

– А вдруг – и со мной – не туда?

– Я же вижу! Мне просто повезло с тобой. Ты же русский?

– Ну да. Русский.

– Мало того, мы с тобой из одного времени. Это просто удача.

– Для тебя, может, и удача.

– А тебе какая разница? Выручить не можешь? Мне что тут, ещё сто лет валандаться?

На глазах у парня появились самые настоящие слезы. А Митяй вглядывался в него, и возникла смутная мысль о том, что это лицо ему знакомо… Но не вспомнил. Да и мало ли похожих? Это его, Митяя, ни с кем не спутаешь, а остальные… У многих сходные черты лица.

– Ну, ладно. Сколько можно об одном. Но за результат не ручаюсь. Откуда я знаю, пройдёшь ты или нет?

– Так давай попробуем!

И что-то слишком решительно парень шагнул к двери. И нотки в голосе прозвучали другие. Но дверь уже широко раскрылась, и они вошли вдвоём.

И в самый момент перехода, в долю секунды, Митяй узнал: Костя Урсулов! А тот посмотрел на него с усмешкой:

– Да, я Корсул. И я иду, чтобы взять своё. Ты знаешь, о чём я говорю. А потом вернусь туда, где меня ждут. Сегодня Вит на поединке уничтожит Чёрного Мага. Но на смену ему приду я. Только мне нужна та часть, которая принадлежит мне по праву. Плоть от плоти моей.

И он направился в комнату близнецов. Те стояли на пороге и смотрели на них во все глаза. А когда Корсул схватил их в охапку и потащил, стали орать и упираться.

Митяй знал, что всё напрасно. Но кинулся вперёд:

– Отпусти их, они же дети!

– Дети! Ты что, не видел, кто они? Забыл?!

Но Митяй уже тянул Элю у него из рук, не думая ни о чём. Она цеплялась за него изо всех сил. Толик тоже пытался вырваться. И тут Митяй задел Оберегом Корсула. Тот дёрнулся, как от удара током, а близнецы прилипли к нему намертво, потом они втроём превратились в единое целое, чему и названия не было. Всё это извивалось и ежесекундно меняло форму, открылась огромная пасть, которая надвигалась на Митяя. Он выставил вперед Оберег, прямо у его лица сверкнули зубы. Оберег скользнул по одному из них, тот оторвался с хрустом, притянутый непонятной силой, потом уменьшился, и заполнил ещё один сегмент.

Вокруг Корсула со свистом вращались тонкие нити – щупальца, заключая его в кокон. Точь-в-точь такой, какие во множестве крепились к потолку подземелья, где обитало Это. И кокон исчез. Это полностью поглотило свою жертву…

Митяй сполз по стене и сидел на полу в коридоре. Ну, вот и всё. Остались они с Иваном вдвоём. Да, надо зайти к нему. Но сил не было даже на разговор, он решил всё-таки поспать. А остальное потом, потом.

Только здесь, в этом доме, первой в жизни – своей комнате, Митяй понял, что такое выходной день. Когда не тормошат тебя, как обычно, в семь утра, потому что завтрак – в восемь, и перенести его невозможно, и ждать тебя никто не собирается. И даже если есть желание поменять тарелку утренней постной каши на полчасика сладкого сна, никто тебе этого не позволит. И воскресенье начнётся с очереди к кабинке с унитазом, потом – к раковине. Единственное отличие, что вместо школы в воскресенье можно праздно шататься по зданию или территории, потому что и в город так просто не отпустят – нужна причина.

Митяя в детдоме спасала библиотека. Маленький закуток, где стояло всего три старых обшарпанных стола, пахло пылью и валерьянкой. Потому что старая библиотекарша, которую прозвали Закладкой за её вечную дежурную фразу «прошу тебя, обязательно сделай в книгу закладку», пила валерьянку в немереном количестве. Казалось, все книги впитали этот приторный запах.

Но для Митяя главным было – сесть на любимое место, к окну, забыть о настоящей жизни и нырнуть в ту, выдуманную писателем, чьё имя стояло на обложке.

Новые книги появлялись в библиотеке редко, но в последнее время из-за благотворительных акций: «поможем сиротам и обездоленным детям», в библиотеку потоком хлынули книги, которые привозила прислуга «новых русских» на джипах. Хозяева жизни повально делали евроремонты, но книги всё-таки на помойки не выкидывали, а ставили для Бога зарубку о «благом деле» и отправляли их в детдом.

Конечно, везли старьё, вроде книг советского времени – о колхозах, планах, стройках и пятилетках. Митяй иногда читал и это, удивляясь непонятному времени. Оно выглядело большей выдумкой, чем фэнтези. Особенно смешной казалась детская литература: пионерские сборы, крепкая дружба и взаимовыручка, горны, каравеллы. Он читал это как самую настоящую фантастику…

Любимыми стали исторические книги. Митяй полностью проваливался туда, в иное время, и с неохотой отрывался, когда Закладка теребила за плечо, отправляя на обед, или деликатно позвякивала ключами, намекая, что ей пора закрывать библиотеку и уходить домой.

Почему он вспомнил об этом здесь, воскресным утром? Потому что можно протянуть руку, взять с полки книжку и почитать в кровати. Никогда не знал, как здорово утром читать в постели: не прозвенит над ухом звонок, и не нужно будет кровать эту немедленно заправить, чтобы лечь в нее только вечером, по казарменному режиму дня.

Но сейчас читать было некогда: вечером он так и не повидал Ивана, а им срочно нужно поговорить. Кровать Митяй, конечно, заправил, как всегда, быстро и аккуратно. Умылся и пошёл в комнату к Ване.

Дом заполняла невероятная тишина, какой здесь не бывало никогда. Но Георгий оставался в полном неведении. К счастью, всем сторонним участникам событий не дано даже помнить тех, кто совсем недавно жил рядом. Сегодня сложилось так, будто у Георгия всего двое приёмных сыновей – Иван и Дмитрий, а жена Ирина лежит в больнице, где её готовят к выписке.

Вани в комнате не оказалось. На столе лежал лист, надписанный «Диме», в него вложена распечатка. Митяй начал читать: «Привет! Я понял, что ты прав. Хватит сидеть, как детёныш страуса и прятать голову в песок. Утром я улетаю с нашей городской командой на олимпиаду по химии в Москву.

Я нашёл очень важное о Тимуре. Удачи тебе!»

Ваня оставил распечатку соболезнования, опубликованного в местной газете в прошлом году: «Друзья и близкие выражают глубокое сочувствие семье Молотовых в связи с трагической гибелью горячо любимого сына Тимура». И фотография мальчика в траурной черной рамке. Внизу рукой Вани сделана приписка «это наш Тимур!».

Вот оно что! Иван всё-таки докопался. Митяй обещал Тимуру, что обязательно поможет. Но как?! Чем можно помочь мальчику, погибшему год назад?

Митяй пошёл расчищать снег во дворе, и пока машинально шуровал лопатой, старался восстановить в памяти все детали. С той, первой встречи в Зордарне. И он так ясно видел Тимура, такого живого. Что же всё-таки случилось?

Работа закончена, и решение принято. Ему придётся вернуться в прошлое. Следующий – Тимур.

* * *

Ночью Митяй снова стоял перед стенным шкафом. Сегодня он знал, что ему предстоит увидеть. И понимал, что не всегда знание – благо. Сейчас предпочёл бы неизвестность. Но пришлось открыть дверь…

Собиралась гроза, ветер тянул по асфальту бумажный мусор. На трамвайной остановке пусто, только какая-то женщина притулилась на скамейке и нервно курила. Потрёпанная куртка, оторванный ремешок на босоножке, грязные, нечёсаные волосы… Даже возраст не определить. Сидела она, скукожившись и подобрав под скамейку ноги. Рука с сигаретой дрожала, женщину бил сильный озноб.

По обочине дороги ехал мальчик. Митяй узнал его.

Ливень хлынул сразу. Без предупреждающих первых капель дождя, без грома и сверкающих молний. Мальчик резко свернул, спрыгнул с велосипеда и завёл его под навес остановки. Митяй был невидим: наблюдатель, не участник действия. Поэтому прислонился к стене и ждал. Женщина внимательно всматривалась в мальчика, потом бросила сигарету:

– Ты Тимур?

– Да. Здравствуйте. А вы меня знаете?

– Да нет, а вот отца твоего я знаю. Слишком хорошо знаю.

– А я вас не видел. Не встречал раньше.

– Ну, где ж тебе меня видеть. По разным дорожкам ходим. Да вот пересеклись всё-таки. Бог, он всё знает…

– Вы хотите что-то сказать?

– Хочу, голубок, хочу… Живётся тебе как? Хорошо?

– Спасибо. Нормально живётся.

– Ну, ещё бы! Папа – мэр, мама – директор.

– А… вы откуда знаете?

– Я много чего знаю! Даже то знаю, что папа братца твоего в детдоме бросил. Поразвлёкся по молодости, а потом и бросил. А то бы не ты, а он на велосипедах японских рассекал!

– Врёте вы всё!

– Чистая правда, голубок, чистая правда. А кому её знать хочется? Вот у вас всё хорошо, в шоколаде. Денежки, машины, бассейны… А братец твой где? Знаешь?

– Какой братец? У меня нет брата!

– Как это нет? Братец – урод, вот и бросил его твой папаша. Родил себе другого, здорового, красивого. Тебя!

– Да вы-то откуда знаете?!

– Как же мне не знать? Я ведь мать его!

– Это вы его бросили! Отец мой тут при чём?

– Так это ж он велел! А я сама что могла? Мне куда с дитём? Это его грех, не мой!

– Вы ему скажите! Сами!

– Нет, голубок. Это ты ему скажешь. Сам! И спросишь: а где братец мой? Пусть он тебе ответит. Пусть! Скажи ему, что Люцию видел! Это я, Люция…

Женщина ещё что-то кричала, она выскочила на дорогу и бежала вслед за Тимуром, а тот жал на педали и скоро исчез за завесой дождя.

Гроза усиливалась. Молнии били одна за другой, всполохи метались, отражаясь на мокром асфальте. С треском надломилась и рухнула старая сосна, увлекая в своём падении щуплую фигурку велосипедиста…

* * *

Теперь Митяй знает, куда торопился Тимур, и что хотел спросить у отца. Найдены ответы на все вопросы. Остался только его собственный вопрос.

Зарком сказал: время покажет. Что такое время? Теперь он понял, что оно имеет огромное число вариантов. И в каждом – свой мир. Он попал на их пересечение. Так вышло, хотя – «случайность – проявление и дополнение необходимости». Значит, необходимость в этом есть.

Можно ли изменить прошлое? Вот и к этому вопросу он подошёл вплотную. Найти бы причину – корень всего – и выдернуть его, освободив место для иного варианта. Развернуть спираль и закрутить её в обратную сторону.

Обо всем этом думал Митяй, пока шёл по зимней набережной, подковой обрамляющей маленький город Ковчайск. С одной стороны река стала искусственным морем, которое появилось в результате строительства ГЭС. Другого берега не видно… Часто и в жизни бывает так: течёт время, а потом возникает нечто, и вот уже всё меняется…

На этот раз Митяй решил поступить так: мысленно нарисовал черту, границу, сосредоточился на ней, как учил Сфинкс, думая лишь о том, что ему нужно попасть в Зордарн и увидеть Заркома.

Получилось. Митяй стоял на крошечной песчаной косе совсем другой реки, сплошь заросшей ирисом и купальницами. И таким пронзительным было сочетание жёлтого с фиолетовым… Зарком сидел на поваленном бревне. Песок казался просеянным сквозь мелкое сито, зелёные стрелки травинок кое-где протыкали его и гордо топорщились.

Переход из зимы в лето оказался таким резким, что Митяй не выдержал, снял ботинки и носки, пошёл босиком по горячему песку. По дороге стянул шапку и сунул в рукав куртки, перекинутой через плечо.

Зарком улыбался. Митяй присел рядом, зарыл ступни в песок, кинул куртку у ног.

Они молчали минут пять. И так хорошо было просто сидеть рядом и смотреть, как плещется вода, огибая язык косы, а трясогузки деловито бегут по влажной кромке песка…

– Ну, как ты, Дмитрий?

– Нормально. Две недели всего прошло. А как будто пять лет.

– Понимаю. Но ты привыкнешь.

– Это что? Навсегда? Я думал, почти закончилось.

– Ты сам сказал – почти…Так бывает. Что казалось концом, оказывается началом.

– Согласен. Но я не о том хотел поговорить. Мне нужно увидеть её.

– Мать? Я знал, что ты спросишь о ней.

– Зарком, я всё думаю: а вдруг она тогда умерла, или заболела, или кто-то сильно обидел её?

– Нет, Дима, она жива. Подумай, ты правда этого хочешь?

– Я решил.

– Хорошо…

* * *

Митяй увидел узкую комнату: посередине – стол, две кровати, застеленные белыми покрывалами, в углу – тумбочка с телевизором. Между шкафом и сервантом с посудой втиснут маленький холодильник. На полу – разноцветные домотканые коврики. Митяй вспомнил, что точно такие были расстелены в игровой комнате в Доме ребенка. И он любил лежать на них, выстроив перед собой отряд солдатиков и отдавая им команды, которые те выполняли чётко и беспрекословно.

В коридоре слышался непрекращающийся шум: топот детских ног, отголоски разговоров. Похоже на общежитие… Девочка лет десяти сидела на табуретке, мать расчёсывала ей длинные каштановые волосы. Девочка спросила:

– Ты опять ночью на работу?

– Да. Я попрошу тетю Веру, она здесь переночует.

– Да нет. Я уже привыкла. Не первый же раз. Но ты ведь устала. Только с работы пришла.

– А что делать, Люсенька? Без двух работ нам не выкарабкаться. Главное, чтобы ты как я не жила. У тебя будет свой дом, муж богатый, может, и прислуга. И работать ты не будешь, только деток воспитывать.

– Откуда ты знаешь?

– В зеркало посмотри. Ты же у меня – красавица. Всё у тебя будет. Может, в Москву уедешь. Муж в кино пристроит. Когда деньги есть, всё возможно.

– А Ольга Петровна говорит: учиться надо.

– Ну, насмешила! Сколько у нас в общаге таких учёных? Институты они позаканчивали…Училки в рваных колготках под брюками ходят. Как начнут своё бельишко стирать, глаза бы не смотрели. Нищета. А на одни пятёрки поди учились. Вот и Ольга твоя Петровна. Что хорошего? Замуж не вышла, теперь с вами, дураками, мается. Это разве жизнь?

– А ты вчера такие дорогие трусики мне купила. Вот зачем?

– Привыкай к хорошему. Ты у меня в рванье ходить не будешь. У тебя всё должно быть лучше всех. Я ведь для тебя только живу. Может и мне что на старости лет от твоего счастья отломится. Поживу как человек, копейки считать не стану.

– Да, мам, всё у нас будет.

Картинка сменилась: по знакомой набережной Ковчайска шли две старшеклассницы, изредка останавливаясь. В одной из них – высокой и стройной – Митяй узнал Люсю. Она говорила той, что пониже:

– Ну и дура ты, Лерка. Зачем тебе этот Игорь? Какой от него толк?

– В смысле? Просто он мне нравится. Очень.

– Нравится – не нравится. Что за глупости? Ещё скажи – люблю…

– А что ты имеешь против? Нормальный парень…

– Да какой нормальный?! Отца нет, мать – на прядильной фабрике.

– Ой! А у тебя?

– Да причем здесь моя мать! Ты о себе подумай. Десятый класс, выпускной на носу. А дальше?

– Мы с Игорем поступать поедем. Вдвоём легче. И мне не так страшно.

– А я о чём талдычу?! Областной город, шансы возрастают: среди студентов кого только нет. Детки продвинутых всяких. Подцепишь парня крутого.

– Снова да ладом! Я ведь русским языком говорю: кроме Игоря мне никто не нужен. Он меня любит.

– С тобой говорить бесполезно! И что? По общагам перебиваться? Нищету плодить? Нет уж. Мне, например, такого счастья даром не надо.

– А ты? Сразу замуж? За Антона?

– Если получится… Но это – первый этап. Дальше видно будет.

Они попрощались и разошлись в разные стороны, а Митяй оказался в той же маленькой комнатке, где в прошлый раз мать разговаривала с дочкой. Прошли годы, но как будто продолжался всё тот же разговор:

– Мам, ты платье Вике в Москву заказала?

– Да. Обещала на той неделе. Правда, дороже, чем я думала. Ну да ладно. Зато уж такого точно ни у кого не будет. Обзавидуются все.

– Классно! Туфли я, наконец, сегодня присмотрела. Можно идти покупать. Но – дорогущие.

– Да ладно, они на свадьбу пригодятся.

– А что?… Ты думаешь?…

– Да. Если Антон поступит, то уедет. Вокруг него сколько там девочек заклубится? С его-то папой мэром, да папиными денежками.

– Ты думаешь, надо спешить?

– А ты сама как думаешь?

Облупившиеся стены больничной палаты выкрашены тёмно-зелёной краской. Возле постели матери – Люся и, видимо, тот самый Антон. Мать говорила с трудом:

– Вот и на свадьбе не погуляю. Вы надолго не откладывайте, мало ли что люди скажут. Вам жить, не им. Антон, ты уедешь?

– Нет, теперь я Люсю не оставлю. На следующий год поступлю, подготовлюсь получше.

– А армия?

– Отец казал, что эту проблему решит.

– Ну, слава Богу. Теперь я уйду спокойно. С тобой её оставляю. Живите, жизни радуйтесь. Всё у вас хорошо начинается. Жалко, что ребёночка не увижу…

А потом пошел «видеоряд». Картинки сменяли одна другую. Митяй увидел и похороны, и кусочек шикарной свадьбы, и проводы в роддом. А потом – именно то, что подслушал в детстве, стоя босиком на холодном полу возле «сестринской» в Доме ребёнка: о подмене родившегося мальчика на умершего. И печальную Люсю, вышедшую из роддома, и поездку на могилу якобы своего малыша, где она рыдала и бросалась на маленький холмик, заваленный цветами.

Дальше события развивались быстро: какие-то бесконечные компании, поздние возвращения домой, ругань с Антоном и его родителями и, наконец, последний разговор, когда Люся поставила ультиматум: если ей дадут деньги, то она уедет из этого осточертевшего городка в Москву, где ждёт её другая, счастливая жизнь. И опять она скандалила, настаивая на огромной сумме.

Московская жизнь матери прокрутилась перед глазами Митяя с огромной скоростью, пока «кадр» не остановился на железнодорожном вокзале Ковчайска, где из общего вагона вышла та женщина, которая будет потом сидеть на остановке и бежать, выкрикивая проклятия, за велосипедом Тимура.

* * *

Зарком всё так же сидел, разглядывая что-то на другом берегу. И лопотали трясогузки, подёргивая маятничками хвостов. Солнце стояло в зените, песок стал горячим. Митяй разделся и пошёл к реке. Он плыл, и слёзы смешивались с водой.

Вышел, отряхнулся, мотая головой. Подсел к Заркому.

– Да, я всё видел. Знаешь, о чём раньше думал? Что должен защитить мать там, в прошлом. И хотел сделать главное – поменять судьбу, дать ей нормального сына.

– Но она бросила бы и его. Не в роддоме, а в жизни. Понимаешь меня?

– Наверное, так. И что теперь делать?

– Идти дальше. Ты смог создать Оберег. Сам. Теперь его сила будет работать на тебя. Такой закон. И это – правильно.

– Почему в жизни, Зарком, редко бывает – правильно?

– Это кажется. На самом деле реальность создаёшь именно ты. Когда выбираешь ты, а не тебя. Поймёшь это, и всё встанет на свои места.

– Спасибо тебе, Зарком.

Теперь предстояла встреча с Тимуром. И что он скажет ему? Впервые Митяй понял бессилие слов.

Он ждал Тимура. Вышел, прислонился к стене в коридоре и не стал включать свет. Просто оставил открытой дверь в свою комнату, и освещенный квадрат на паркете казался окном. Тимур пересёк его, спрыгнул с велосипеда и встал рядом.

– Здравствуй, Тимур. Объяснять долго, и боюсь, у меня не получится. Я покажу.

Митяй взял его за руку и держал крепко, пока тот не просмотрел до конца эпизод, который начался грозой, а закончился шумом падающей сосны и коротким вскриком мальчика.

– Я умер?

– Да, Тимур.

– А та женщина…Она говорила правду?

– Это моя мать. И она сказала правду.

– Значит… это ты – мой брат?

– Получается, да. Я этого тоже не знал.

Он положил руку на худенькое плечо Тимура. Потом притянул к себе, и тот уткнулся лицом в грудь. Тимур поднял голову:

– Митяй, но они ведь не знают о тебе. И остались совсем одни. Ты не представляешь, какой хороший у нас отец… И мама… Наверное, плачет целыми днями. Она говорила «сыночка мой». И ещё – «больше жизни люблю тебя». А я думал, разве так можно – больше жизни? Ты пойдёшь к ним? Скажешь?

– Не знаю, Тимур. Честно, не знаю.

– Я прошу тебя…

Они увидели, как медленно начала открываться одна из дверей. И осталась распахнутой. Тимур сел на велосипед, потом снял звонок, закрепленный на руле, передал его Митяю. Тот покрутил его, хотел положить в нагрудный карман, но звонок скользнул из руки, и, став кусочком мозаики, занял своё место в Обереге.

А Тимур уже почти скрылся за дверью, но обернулся и махнул ему рукой.

* * *

До нового года оставалось три дня. Сегодня вечером прилетит Иван, и можно будет поговорить, рассказав всё по порядку. А Ваня станет изредка задавать вопросы – прямо в точку, как будто цеплять еле заметную нить, за которую потянешь, и размотаешь весь клубок.

Всё можно изменить: обстоятельства, место и даже – время. Кроме человека. Только он сам, только сам. И в этом не поможет даже Оберег.

Митяй задумчиво крутил его в руках, останавливаясь на каждом пазле: Маша, Борис, Иван, Лина, близнецы и Тимур. И только в центре Оберега – пустое место. Так и должно быть, или…это его сегмент? И когда он будет заполнен?

Обещал Тимуру принять решение. Какое право он имеет входить в чужую жизнь? Ему уже четырнадцать, и он – на пороге жизни собственной. Ведь могут подумать, что ему что-то от них надо. А это вовсе ни к чему. Это раньше ему хотелось – больно и сильно – и дом, и семью, и родителей…

Он вспомнил, как сидел однажды со сторожем Васильичем на завалинке. Снег только начал таять, над трубами теплотрасс уже шли тёмные дорожки, и зелёные иголочки пробивались сквозь плотный слой прошлогодней травы, умершей, но готовой питать новые – немощные и пока слабые ростки.

Васильич разговаривал, будто сам с собой:

– Был я пацанёнком хилым, золотушным. Это когда с голодухи весь коростами покрываешься, и зудят они, собаки, прям остановиться не можешь.

Еле до весны доживали. А потом благодать… Сначала – черемша, за ней – дикий лук. Корни рогоза грызли, «калачики» жевали, заячью капусту. Главное – грибов и ягод дождаться. За день так натрескаешься, аж пузо распирает. А есть всё равно хочется. Горбушку бы… И была у меня мечта: ножик я хотел перочинный. Однажды приехал к нам из райцентра агроном, меня послали в поле его отвести, показать, где наши работали. Шли мы, а жара, жаворонки поют…