Текст книги "Еще неизвестно кому место в Академии Боевых Драконов! (СИ)"

Автор книги: Наталья Шевцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 12

Евгении было жаль рыдающую навзрыд несчастную женщину, которая, в отличие от мерзкого толстяка, по-видимому, совершенно искренне считала её своей дочерью, но себя ей было жаль больше.

Слишком свежо ещё было в её памяти, как толстяк сначала обездвижил её, а затем влил в неё какую-ту гадость, после всего одного глотка которой, она стала сама своя.

По этой причине, повести себя благородно, но глупо – она не могла себе позволить даже во сне.

– Не о чем нам говорить! – приняв решение, воинственно заявила она, оглядываясь при этом по сторонам, в поисках надёжного пути к бегству.

И, о счастье! Таковой имелся! Буквально в паре десятков шагов от неё имелся боковой вход, дверь, которого словно подмигивая ей, то впускала, то выгоняла из храма лучик солнечного света.

– ЧТО-ООО?ЧТО ЗНАЧИТ НЕ О ЧЕМ? – разворачиваясь к ней всем корпусом, одновременно оскорбленно и гневно возмутился стоявший до этого вполоборота толстяк.

– Что-ооо? Как не о чем?.. – вторя ему, прошелестели по храму шокированные возгласы гостей. – Ах-аааах?.. – заохали самые впечатлительные.

– НЕБЛАГОДАРНАЯ!!! – продолжал патетично голосить толстяк, для пущей драматичности закрыв руками лицо. – Я ж только для тебя! – из-за толстых ладошек послышались странные звуки, которые, по-видимому, должны были звучать как рыдания. – Всё для тебя! А ты позорить меня вздумала!

– Ах-аааах?.. Позор! Какой позор! – сочувственно пронеслось по толпе.

Евгения же тем временем, несмотря на неимоверную тяжесть подвенечного платья, со скоростью ветра уже летела к боковому выходу, снося, при этом, всё, что стояло на пути к её свободе.

К слову, благодаря отвлёкшему на себя внимание толстяку, в основном именно грохот и привлек внимание к её бегству.

Первым шум поднял один из служек храма:

– Да что ж это деется?! – всплеснув руками риторически поинтересовался он, со слезами на глазах наблюдая за мерцающими в свете настенных канделябров осколками горного хрусталя, устилающими собой каменный пол. – Эти ж подсвечники только сегодня взамен старых привезли!!!

– Уходит! Невеста уходит! – подсказали ему из толпы.

Расстроенный служка на это лишь рукой махнул, нужна ему эта невеста…

А вот Фартелиуса Бореля Маллуина, само собой, известие это, мягко говоря, очень заинтересовало.

– Как уходит?! – заревел он взбесившимся медведем, мигом забыв о глубокой печали. – Я ей уйду! – безапелляционно объявил он и ринулся следом.

Разве что для того, чтоб ноги ей переломать, чтоб не бегала, где не попадя! – между тем продолжал размышлять сокрушающийся служка. – Вот только он не бьёт женщин. Ущерб, конечно, оплатят, понимал он, но это ж специальный заказ! И пока новые сделают Верховный жрец ему ж всю плешь проест.

Мысль о том, чтоб переломать беглянке ноги, посетила и Фартелиуса. Вот только прежде её требовалось догнать.

Услышав рёв, обещавшего догнать её толстяка, Евгения заставила себя бежать с ещё большой скоростью. Благо, тяжеленную диадему с головы она уже сняла, и, воспользовавшись примером графа Монте-Кристо, бросила её в толпу, дабы отвлечь внимание преследователей и создать позади себя хаос. К слову, с этой же задачей неплохо справлялись также и отваливающиеся от её платья драгоценные камни.

– Посторонись! – попав в созданную любителями лёгкой наживы «пробку», во всю глотку завопил купец. – Прочь с дороги! – заорал он вновь, однако на него, как и в первый раз, никто не обратил внимания. – Да уйдите же с дороги! – не выдержал он и принялся расталкивать и топтать народ, не обращая внимания, кто у него на пути.

Он был так взбешен и настолько решительно настроен, что окажись на его пути даже табун лошадей, он и их, пожалуй, затоптал бы, не заметив, не то, что каких-то там людей. Но вот скорости, понял он, как только отошёл от шока, ему явно не хватает…

И потому взревел звериным рыком:

– Стра-ааажа-ааа! Держите её! – однако тут он вспомнил о толпе за спиной и, соответственно, о роли заботливого отчима и продолжил уже совсем другим тоном: – Спасите, помогите! Умоляю! Она… – купец хотел сказать «тронулась умом», и сказал бы, если бы не увидел…

ДИАДЕМУ. КОТОРАЯ ОБОШЛАСЬ ЕМУ В ЦЕЛОЕ СОСТОЯНИЕ.

О нет, не спешите хорошо думать о гостях.

Драгоценная диадема вовсе не лежала у его ног никому не нужная и всеми забытая. Она выпала из-за пазухи привыкшего жить не по средствам молоденького баронета, обладающего, судя по тому, что он сумел-таки отбить её у остальных желающих, весьма крепкими кулаками. А вот столь же крепкими нервами, он, к большому его сожалению, похвастаться не мог…

Иначе б, услышав за спиной рёв: «СТРА-АААЖА-А», он не подпрыгнул бы с перепугу и не споткнулся бы на ровном месте. Причём весьма неудачно, потому как любовью к нему фортуны, он тоже не мог похвастаться. А иначе б откуда у него взялись карточные долги? И вот опять, не успела эта капризная дама повернуться к нему лицом, как тут же снова развернулась задом. Да так резко, что от слияния с каменой плитой в страстном поцелуе, его спасли лишь вовремя выставленные вперед руки. За что его напудренный истинно аристократический носик был им очень благодарен.

И всё бы ничего, всё бы обошлось лишь подранными ладонями и забылось бы через пару дней, вот только с помощью одной из этих самых рук он прятал под парадным сюртуком… угу, её, стоящую целое состояние, диадему. Которая хоть и была завоёвана в честной борьбе, но всё равно оставалась ворованной. Вот же ж неугомонная, чтоб её! Разве ж ей плохо было! Ведь её не где-нибудь держали, а у самого сердца!

То, что рёв «стража» был не про его душу, боронетик осознал, как только услышал слова «держите её», потому как он определенно был не «она».

Ему бы осознать также, что с засвеченной ворованной вещью, надо поступать также как и с засвеченными картами, сиречь, сразу же скидывать, но у него были долги. Очень большие долги. Кроме того, услышав: «Спасите, помогите!» он, окончательно уверился, что купцу, а значит, и страже, не до диадемы. И посему схватил свою добычу и снова бросился бежать. Точнее, попытался…

– Во-оор! Держите во-оора! Уходит га-аад! – мгновенно потеряв интерес к сбежавшей падчерице, завопил купец. Да ещё и потребовал того же и от стражников: – Идиоты, не туда! Забудьте про девчонку! Вора ловите, бестолочи! – указывая на вора, которого необходимо держать, изменил своё распоряжение он.

Справедливости ради, нужно отметить, что Фартелиусом Борелем Маллуином двигала не только жадность, но и целесообразность.

Падчерицу свою он не только хорошо знал в лицо, но и легко мог разыскать её с помощью любой из её личных вещей. А вот про вора, кроме того, что тот одет во что-то черное, что он темноволосый и быстро бегает обладающий довольно плохим зрением Фартелиус больше ничего не знал. Он и диадему то увидел лишь потому, что, выпав из-за пазухи вора, она знакомо полыхнула россыпью чистейших бриллиантов в лучах полуденного солнца.

Глава 13

В отличие от нервного баронета, услышав «Стража! Держите её! Спасите, помогите! Умоляю! Она…», Евгения не то, что не подпрыгнула, даже ухом не повела. Более того: она настолько была сосредоточена на цели, коей была виднеющаяся вдали проезжая дорога, что даже топота сапог уже почти нагнавших её стражников не слышала за спиной!

Ещё бы им было её не нагнать в два счёта, в отличие от неё, на них не висело несколько центнеров муслина, шёлка и люрекса, а также драгоценных металлов и камней. В отличие от неё, их движения не сковывало несколько десятков юбок. И, наконец, в отличие от неё, им не мешал дышать корсет.

К счастью, двухколейная проезжая дорога была расположена недалеко от храма, иначе бы она точно пала на пешеходной дорожке, словно загнанная жестоким хозяином лошадь.

О том, что она будет делать, добежав до дороги, Евгения задумалась лишь тогда, когда до вожделенной цели оставалось всего каких-то три-четыре метра.

Нашла о чём думать! Можно подумать у неё был выбор, кроме как выйти на дорогу и брать на абордаж первую же попавшуюся попутку.

Коей оказалась старенькая телега. Запряженная столь же древней клячей она, стеная и рыдая, катилась по мостовой, всем своим видом показывая, что ей более достаточно и сидящей у неё на облучке тщедушной рыжеволосой девчонки лет тринадцати-четырнадцати.

Евгения, как никто понимала и стенающую телегу и, особенно, еле переставляющую копыта старую клячу, но… прагматичная и рассудительная бизнес леди в ней говорила, что данное транспортное средство, точнее, его возница – самая настоящая находка для неё. Если её кто и пожалеет, и не сдаст тут же отчиму, то только эта девчушка. И, подпрыгнув из последних сил, она, недолго думая, всем своим много-центренным весом завалилась в телегу.

Само собой, никому из троих её вопиющее по своей наглости самоуправство не понравилось.

Телега, в буквальном смысле слова, заскулила. И столь жалобен, и протяжен был этот скулёж, что вслед за ней заскулили и все собаки в округе. И даже волки в лесу.

Стойко сносившая до сей поры свою тяжкую и горькую долю старая кляча возмущенно заржала и… нет, не затормозила, на счастье Евгении, она понеслась!

Однако на этом счастье Евгении и закончилось. В следующую же секунду, из-за того, что лошадь понесла с облучка на неё свалилась разгневанная… нет, не тощенькая девчушка, а настоящая смертоносная дубина.

В том смысле, что девчонка, ничтоже сумняшеся, выхватила из-под стога сена, про всяк случай, припрятанную там дубину, хорошо замахнулась и врезала страх и совесть потерявшей самопровозглашенной пассажирке по… голеням.

Ну разумеется же, девочка целилась не по ним!

Это зажатая между стеной и мешком с каким-то зерном Евгения, дабы спастись от удара по голове, попыталась перейти из позы шавасана[1] в нечто средние между позой халасана[2] и кувырка, дабы подставить под удар более мягкие, но при этом менее стратегически важные места, однако не совсем успела: дубинка встретилась с её голенями в позе «корявая березка».

Боль была адская, но Евгения пересилила себя и вместо рвавшегося с языка бесполезного: «Аааа-йййй! Айайайааай! Йа-йа-йа-йа-й!», заверила: – Я заплачу! Много заплачу! Так много, что тебе хватит и на новую телегу, и на новую лошадь! Только позволь мне остаться! Не прогоняй! Прошу тебя! – в буквальном смысле слова взмолилась она.

Нет, смачный поцелуй, коим облобызала её голени дубинка девчушки ей вовсе не пришёлся по сердцу, наоборот, в глубине души она была искренне возмущена столь варварскими методами борьбы с «зайцами». И нет, всепрощающей или святой Евгения тоже не была, наоборот, её душа прям-таки требовала отмщения. Но, во-первых, её бессердечным и кровожадным обидчиком был ребенок, а во-вторых, ей нужна была помощь.

Здесь надо отметить, что если бы девчушка занимала более выгодную позицию для нанесения повторного «приветственного» удара, она бы, наверняка, нанесла его раньше, чем её жертва успела бы даже пикнуть, но…

К счастью для Евгении, поцелуй её голеней с дубинкой оказался столь темпераментным и страстным, что бедная девчушка от потрясения не удержалась на ногах и… где стояла, там и села. Сиречь, на тот самый стог сена, из-под которого несколькими секундами ранее была извлечена на белый свет не умеющая себя контролировать дубинка.

– Чур меня, нечистая! – осенила сначала себя, а затем и «пассажирку» охранным знаком девчушка, симпатичное личико которой было прям таки зацеловано солнцем.

Несмотря на ощущение полной сюрреальной происходящего, Евгения закатила глаза и фыркнула.

– Если бы! – поморщившись от боли в ушибленных голенях, совершенно искренне пожелала она. – Я б тогда вместо того, чтобы позволить тебе переломать мне ноги, сожрала б тебя и дело с концом! Кстати, а ты не боишься, что телега перевернется?

– Нет, – отрицательно замотала головой девчушка. – Зефирка умная. От того так и спешит домой.

Евгения облегченно выдохнула и, опёршись на руки, села.

– И долго нам ещё до дома? – поинтересовалась она, осторожно ощупывая кость левой голени, поскольку именно на неё пришелся основной удар.

Кость вроде была цела. Трещины это, правда, не исключало, но по сравнению с переломом или раздробленной костью, это была уже ерунда.

– Так я тебе и сказала! – фыркнула девчушка. – Ото ж, ежели жить хошь, улепётуй отседава, пока не поздно! А то ж у меня тятька знашь какой! Отакой! – она развела руки в стороны, вслед за чем, взяла в руки дубину, весьма заставив при этом напрячься Евгению, и подняла её вверх. – Общем, на одну ладоху положить, а другою прихлопнеть! И нет тебя! Поняла?!

– Поняла, – ничуть не испугавшись, кивнула Евгения. Ибо, как известно, собака, которая лает, не кусает. Подумала и горько усмехнулась. Ей бы об этом же подумать на совещании и тогда, возможно, не было бы ни падения, ни этого сна. Или же и падение ей тоже приснилось?

– А ещё у меня бабка – ведьма! – продолжала стращать её девчушка, поняв, по-видимому, что ей не поверили.

– Надеюсь, настоящая? – улыбнувшись, с лёгкой иронией поинтересовалась Евгения.

– Самая, что ни на есть! – заверили её. – К ней с усей округи люд ездить! Одни за целебными травами, другие – поворожить, третьи – сглаз или порчу снять.

– А четвертые, наоборот, навести? – морщась от боли, иронично предположила Евгения.

– Не-не-не! Ты шо?! Мы с бабкой закону послушные! Ишь чо придумала?! Или ты подосланная?! – и сама же себе тут же и ответила. – Как есть, подосланная! Как же это я сразу не докумекала?! Оно и точно, кака с тя нечисть! Слухай, а чего ты конспирацию таку чудну выбрала? Вы ж… как вас? А-аах, да, филёры! Бабка говорила, шо вы, шоб втереться в доверие к интересантам, своими в доску прикидываетесь, и тем и опасны! – она подняла вверх указательный палец. – А ты… – скорчив одновременно жалостливую и покровительственную гримаску, вынесла приговор девочка: – даже меня не смогла обмануть! Отже мой те совет, мою бабку – можешь и не пытаться! Бо она тя на один зуб положить, а другим прикусить! Поняла?!

– Поняла, – кивнула Евгения. – А ещё я поняла, что мне нужно к твоей бабке, – продолжая потирать гудящие от боли лодыжки добавила она. – А ещё ты ошибаешься, никакой я не филёр, и не нежить… (по крайней мере, я очень на это надеюсь), – мысленно добавила она, – я со свадьбы просто сбежала…

– Со своей?! – прижав ладошки к приоткрытому от восторга ротику, восхищенно уточнила девчушка.

Увидев реакцию девчушки, Евгения в очередной раз выдохнула: не просчиталась.

– Так от пошто ты в белом да драном! – не дожидаясь ответа на свой вопрос, поскольку, по её мнению, он был очевиден, между тем продолжала уточнять детали и заодно делиться впечатлениями её собеседница. – А я ж тя как узрела, спужалася, шо энто ко мне сумеречница привязалась! А ты, стало быть, не сумеречница, а сердяга, шо от нелюбого жониха сбежала! Шо дюже старый? – сочувственно явно риторически поинтересовалась она, поскольку тут же с ужасом добавила: – И поди страшенный!

Вспомнив толстяка, Евгения кивнула.

Девчушка хотела было что-то ещё ей сказать, но несущаяся до сих пор во весь опор лошадь вдруг остановилась, обернулась, заржалась и принялась бить копытом.

– Пошла я на облучок, – со вздохом сказала она. – Зефирка усекла, что опасности нет, и тепереча серчает. Не любить она, коли я не с нею. Ревнуеть.

Словно бы подтверждая, что нет, не любит, и да, ревнует, кляча снова заржала и ещё более усердно забила копытом.

– Да иду я, иду-ууу, – успокоила ревнивицу девчушка.

И хотя слова её не расходились с делом, её, судя по раздраженно интонациям, тут же «попросили» делать это быстрее.

– Иго-го-го! Иго-го-го! – продолжая бить копытом по мостовой, нервничала Зефирка.

Наблюдая за тем, как девчонка, ловко перескакивая с мешка на мешок, взбирается на облучок, Евгения вспомнила, что так и не узнала имени своей спасительницы.

– Меня Евгения, кстати, зовут! – рассчитывая на взаимность, сообщила она своё имя.

– Аника, – обернувшись, ответила девочка, спровоцировав этим очередной приступ ревности Зефирки.

– Иго-го-го! Фыр-фыр-фыр! – возмутилась та.

– Всё-всё, хорошая моя, я только с тобой, – вновь сосредоточив всё своё внимание на дороге и тощем крупе ревнивой подруге, заверила Аника.

Оставленная наедине с собой Евгения вдруг почувствовала себя совершенно разбитой. Боль в голенях, которую она отвлеченная разговором, почти не чувствовала, вновь дала о себе знать. Хотя… вполне возможно, подумала она, что у бабки ведьмы и внучка не так проста. Может потому-то и потребовала её к себе столь настойчиво старая кляча, что ей тоже становится легче, когда девчушка с ней разговаривает.

Интересно, Аника не знает об этой своей способности или просто не захотела распространяться. В конце концов, кто она ей такая, первая встречная.

Боль в ногах не была ни резкой, ни острой, но от этого не менее беспокоящей. Это был тот неприятный, то ли крутящий, то ли ломящий вид боли, когда не знаешь, что делать с ноющей частью тела и как её так положить, чтобы стало хоть немного терпимей. Покрутившись и поизгибавшись несколько минут ужом на раскалённой сковороде, она, подтянув колени к груди, стала лёгкими касаниями ладони поглаживать голени. И, возможно, это было лишь самовнушение, но ей стало легче. Или же, как вариант, к тому времени, она совершенно выбилась из сил и уже начала проваливаться в сон.

[1] Поза «Шавасана» (Shavasana) – одна из самых фундаментальных и релаксационных асан в йоге. Шавасана выполняется в положении лежа на спине на плоской поверхности. Руки и ноги размещаются ровно и расположены бок о бок. Эту позу также часто называют «Позой трупа» или «Позой релаксации».

[2] «Халасана» – это асана в йоге, которая также известна как «Поза плуга». Выполняется она путем поднятия ног вверх и опускания их за голову.

Глава 14

– Евге-ээния-аа… Евге-ээния-аа… вста-аавай, мы приехали, – сквозь сон услышала она смутно знакомый голос.

Еще не до конца вынырнувшая из дремы и пока не открывшая глаза, Евгения счастливо заулыбалась.

Она дома! Она снова дома! И она снова Евгения! А никакая не Эджения!

Она была права, все это был лишь сон! Чужая спальня, ужасный толстяк, свадьба, жрец, высокомерный шатен, побег, телега, дубина и… лошадь…

Недовольное ржание которой почему-то до сих пор раздаётся у неё в ушах.

– Иго-го-го! Иго-го-го! Иго-го-го!

Всё нормально, успокоила себя Евгения. Я просто не до конца ещё проснулась. Вот сейчас открою глаза, окончательно сброшу с себя остатки дрёмы, и никакого «Иго-го-го» больше слышать не буду.

И открыла…

Чтобы тут же в ужасе закрыть.

– Иго-го-го! – возмущенно заржала Зефирка, не притворяйся, мол, мы уже увидели, что ты проснулась.

Евгения разочарованно застонала, как-то вдруг разом ощутив и ломоту во всём теле, и тяжелую голову и ноющие ноги.

Значит, лошадь ей не приснилась… И телега тоже. И побег со свадьбы. И толстяк. И чужая спальня. И она не дома.

Она снова застонала.

Нет! Нет! Что угодно, только не это! Я хочу домой!

– Что, ноги болят? – посочувствовала ей Аника.

– Да, болят, очень болят, – обреченно прошептала Евгения и открыла затуманенные слезами глаза…

– Вы кто? – хриплым от сна голосом осведомилась она, обнаружив, что над ней склонилась вовсе не Аника, а пожилая женщина, лицо которой с каждой секундой становилось всё более хмурым.

– Кто-кто?! Бабка моя, само собой!Ведьма которая! Та самая, к которой ты просила тебя отвезти, – вынырнув из-за спины женщины, сообщила Аника. – А ты думала, кто? Дед Пихто?! – хохотнула она.

«Да, точно, просила», – вспомнила Евгения. Как вспомнила и то, что это была лишь уловка, чтобы девочка не ссадила её с телеги. С другой стороны, идти ей, в любом случае, было некуда, так почему бы не к ведьме? Тем более, что уже и идти некуда не нужно. Ведьма уже здесь.

– Добрый день, – опасливо покосившись на мрачную и явно весьма озадаченную, если не обеспокоенную ведьму, поздоровалась она.

– Добрый ли? – ворчливо парировала ведьма.

– Для меня нет, совсем не добрый, – переходя, насколько это позволяли мешки с зерном из лежачего положения в сидячее, отрицательно покачала головой Евгения.

Впрочем, и в том, что всё ещё был день, она тоже не была уверена, поскольку помещение, в котором происходило знакомство с бабкой Аниты, освещалось не солнечными лучами, а магическим светлячком.

Другими словами, её разбудили не сразу по прибытии, а лишь после того, как загнали телегу и Зефирку в сарай и плотно закрыли все двери и окна.

– М-да-ааа-ам, – покачала головой ведьма. – Сделала ты мне подарочек на день рождения, Нюта… – голос, каким это было произнесено, не оставлял ни одного сомнения, что «подарку» внучки она совершенно не рада.

– Ба-аа, ну я ж те ужо казала, шо мы её с Зефиркой сперва чуть не затоптали! Скажи ей, Зефирка?

– Иго-го-го! Иго-го-го! Фыр-фыр! – подтвердила ложь подруги та, что правда в интонациях её ржания, и особенно в фырчании, было некоторое зловещее предвкушение.

– А затем, я ешо и дубинкой её приложила, – меж тем продолжала Анита, – потому как за Сумеречницу приняла! И ужель я могла опосля энтого её, сердягу горемычную, взять и оставить на дороге? Энто ж не по-людски, ба! – уперев руки в боки, возмущенно парировала внучка. – И про жониха ейного я те тож казала! Шо ж мы с тобою не женщины ужель? Неужто мы с тобою не разумеем, каково это за нелюбым замужем быть? Энто ж така мука, шо хоч в петлю лезь!

– Мы-то с тобой женщины, Нюта, а она – полудракон! Это раз! И полусумеречница – это два!

– Что-что? Шо-шо? – практически одновременно воскликнули Евгения и Анюта, и практически одинаково круглыми глазами уставились на ведьму.

– Шо слышала! Шо-шо! – огрызнулась не знающая, что делать ведьма, поскольку теперь, когда она знала, что эта разодетая в шелка, атлас и обвешанная, как ель шишками, драгоценными камнями юная драконница выжила только потому, что чёрные драконы – лишь наполовину дети Великой драконницы, потому как на вторую половину они дети Смертокрылой Владычицы чертогов вечной тьмы, ей было искренне жаль новую знакомую. – Тебе не показалось, она, – кивнула она на пребывающую в абсолютном недоумении девушку, – вернулась из-за черты! Причём, совсем недавно. Не далее, как сегодня.

– Так он тя шо, ишо и укокошил?! Прям в день свадьбы! – возмущенно вскинула кулачки девчушка. – Ишо и небось тело избыть пытался? То-то ты вся такая драная! Ну злыдень! Ну нелюдь! А ты взяла восстала и выпила его! Так ему и надобно, злодею и нелюдю! Ой и да, – вдруг спохватилась она, – низко кланяюсь и благодарствую, госпожа Сумеречница, шо ты не выпила меня, – и она на полном серьёзе отвесила ничего не понимающей Евгении низкий поклон.

Бабка последовала примеру внучки, и тоже отвесила… только не поклон, а подзатыльник внучке!

– Ой-ййыыыыы! – несмотря на то, что подзатыльник был чисто символический, потерев ушибленное место, взвыла Аника. – Ты эт чаво? – обиженно спросила она у бабки.

– Ты меня ваще слухаешь, када я тя науке ведьмовской учу? – вопросом на вопрос ворчливо ответила та.

– Сама ж знаешь, шо слухаю! – глянув волком на бабку, огрызнулась внучка, не преминув напомнить: – Чи ж то не ты меня намедни и от прям токмо шо хвалила!

– Я ей про Фому, а она мне про Ерему! – всплеснула руками бабка. – Намедни я тя хвалила, понеже было за шо! А нонче было за шо оплеуху отвесить! Я ж те токмо вчерась, как сердцем чуяла, про всяку нежить, включаючи сумеречниц, цельну лекцию начитала, а ты… – тяжело вздохнув, ещё раз всплеснула она руками.

– И шо я?! Я ж распознала, шо она сумеречница! Сама ж сказала! – зыркая на бабку исподлобья оскорбленно недоумевала девчушка.

– Распознать-то ты распознала, – покачала головой ведьма, – а от того, шо будь она взаправдашней сумеречницей, она б тя, как пить, выпила бы, ты – не знала! И это могло стоить те жизни!

– Всё я знала! – оскорбленно возмутилась девчушка. – И потому приветила её заговоренной от нежити дубинкой! Токмо ж, сама вишь, она хоть и сумеречница, но хорошая. От и не стала я её больше бить, а те привезла. А ты мя за энто оплеухой! Злая, ты ба! Ой, злая! – порицательно покачав головой и тяжко да скорбно, при этом, вздохнув, резюмировала внучка.

И посыл достиг своей цели… «Злой ба» стало стыдно.

– Я не злая, я в сердцах, – оправдалась она. – Потому как, ты, из-за своей нерадивости, прослухала вчерась самое главное! Будь она цельной, а не полу-сумеречницей, – указала она на Евгению, которая хотя и офигевала всё больше, но, на всякий случай, внимательно слушала, – она б тя, горе ты моё луковое, выпила сразу, токмо б ты дубинку заговорённую из рук выпустила. Я ж тя упреждала, что нежить она хитрая, и ребятёнком прикинуться могёт иль от, как она, невестою-беглянкою. И шо, токмо глянешь нежети, особливо сумеречнице в глаза, всё, почитай, пропала! А ты… «благодарствую, госпожа Сумеречница, шо не выпила»! Тюфу на тя! Никогда шоб боле не теряла остороги подле чужаков! Особливо подле чужаков, котры те хорошими кажутся и котрым те оченно помочь хочется! Ты мя поняла, Аника?!

– Поняла, – вновь почесав затылок, смиренно кивнула девчушка. – Как тут не понять.

– Оченно на се надеюсь, – хмыкнула ведьма и перевела взгляд на гостью. И такой это был взгляд, что гостья поёжилась. Да и от слов тоже спокойней на душе не стало. – Такс, теперича ты! Есть у мя одна мысля, куда тя можна сбыть.

– Куда? И что значит «сбыть»? – на всякий случай, опасливо уточнила Евгения, несмотря на то что прекрасно знала значение этого слова.

– Злая ты ба, – насупленно буркнула Аника. – Ишо даже не накормила, не напоила, и ужо «сбыть»!

– Я не злая Аника, – тяжело вздохнув, укоризненно парировала ведьма. – Ты просто глянь на неё. Она ж уся у бриллиантах да золоте. Её ж искати будути. И по крови, и по ауре. Я, оно ж конечно, прикрыти могу. Одначе ненадолго: на пару деньков, не боле. Иначе слягу.

– Прости ба, – понурилась девчушка. – Я не подумавши.

– А надо бы думать! Надо бы, Аника! – не упустила случая, дабы заняться воспитанием внучки ведьма. – Атож ты…

– И куда вы предполагаете меня сбыть? – вклинившись в паузу, образовавшуюся в связи с тем, что ведьма подбирала наиболее подходящие случаю определения, как можно более мягко, напомнила о себе Евгения.

– Куда? – удивленно переспросили у неё, подтверждая тем самым опасения девушки, что мысли ведьмы уже успели умчаться довольно далеко от неё.

– Куда вы предполагаете меня сбыть? – повторила свой вопрос Евгения.

– Ах сбыть, кудась, – кивнула ведьма. – Общенто, не кудась, а комусь. Летось ходила ко мне за шепотками да лечебными зельями драконица одна. Еле выходила сердягу бедолажную. Думала не потяну, не сумею от могилы отвести! А коли и сумею, то не дюже далече. Ан ничё, крепенькая деваха оказалась. Драконница – одно слово! Я ей так и сказала, шо энто не я её выходила, а суть её вторая, а она усе одно полагаить ся должной мя до гробовой доски! Так и кажить кожен раз, как заходить проведати, я вам, моя дорогая Актиния, жизнию обязана! И понеже, о чём токмо не попросите, усё для вас сделаю! А мне шо, мне ж и так хорошо! Грех жаловаться! Не бедствуем! Аника, отрада моя! Да и шо с неё было брать! Энто ж она нонче цельный декан в Драконьей Академии, а ишо третьего дня была одной из младших сестер ордена Пифий.