Текст книги "Еще неизвестно кому место в Академии Боевых Драконов! (СИ)"

Автор книги: Наталья Шевцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Наталья Шевцова
Академия Боевых Драконов, том 1
Еще неизвестно кому место в Академии Боевых Драконов!

Пролог

Влетев в маленькую кухоньку, злющий, как тысяча голодных псов, у которых только что из-под носа утащили кусок мяса, глава Межреальностной Службы Искоренения Аберраций застал настолько идиллическую картину, что начисто забыл о том, с чего это вдруг он так разбушевался.

– Дядя Эрмий, блинчики с творогом будешь? – поинтересовалась у него хорошенькая, лет этак пяти, с подхваченными обручем золотистыми кудряшками до плеч, зеленоглазая маленькая фея в пижаме.

– Э-эээ что? – растерялся Эрмий.

– Блинчики, – покровительственно, словно разговаривала с потерявшим слух стариком, громко повторила маленькая фея, с самым важным видом кивая головой на ложку с творогом, которую она держала в руках. – У нас сегодня на завтрак блинчики с творогом. Я готовлю, а Арон мне помогает! – торжественно объявила она.

Стоящий у плиты высокий и худой помощник перевернул блин и поднял руку, приветствуя гостя.

– Привет, шеф! Раз уж пришёл, с тебя кофе!

Уже пришедший в себя и потому вспомнивший, для чего, собственно, он разыскивал этих двоих Эрмий, возмутился:

– Какой ещё, к демонам, кофе?!

– Тот, который вы – нам, а мы вам – блинчики с творогом! – деловым тоном пояснила златовласка.

– Из кофеварки, возле которой ты стоишь, – подсказал Арон и указал рукой в направлении автомата. – Я надеюсь, ты помнишь ещё, как ею пользоваться?

– Зря надеешься! – сварливо парировал Эрмий. – Даже, если бы я помнил, как ею пользоваться, я скорее разбил бы её тебе о голову, чем приготовил ТЕБЕ кофе! Не строй из себя идиота Арон, ты прекрасно знаешь, зачем я сюда пришел!

– С каких это пор, проявлять гостеприимство, означает строить из себя идиота? – удивленно вопросил Арон и, в поисках поддержки, посмотрел на маленькую золотоволосую фею.

Та пожала плечами и, в недоумении округлив громадные зеленые глазища, укоризненно посмотрела на гостя.

– Вот только не надо делать идиота с меня! – оскорбился тот и, достав из кармана кристалл памяти, поставил его на стол и активировал.

На белоснежной поверхности холодильной камеры тут же появилось изображение.

Празднично украшенные улицы. Толпы нарядно одетых людей, заполнивших пространство дворцовой площади не только на земле, но и над землей, в том смысле, что народ заполонил собой все смотрящие на площадь балконы и даже крыши.

Наконец, заиграла торжественная музыка, и на широкий балкон в окружении свиты и зорко следящих за толпой стражников вышел одетый в белоснежный мундир рыжеволосый мужчина. При виде которого толпа буквально взорвалась восторженными криками и рукоплесканиями.

Всем своим видом демонстрируя благодушие, самодостаточность, надежность и уверенность Великий Король объединенных драконьих земель Кинварх Златокрылый приветственно помахал своему народу.

Народ в ответ на это взорвался ещё более радостными и громкими возгласами и аплодисментами, которыми, однако, Великому Королю стоя наслаждаться не позволили.

Точнее, не позволила одна единственная неизвестно откуда появившаяся девица, которая с криком: «Берегись!» прыгнула прямиком на Его Величество и, сбив его с ног, завалила сквернавка этакая… не на тёплый и мягкий коврик, а на твёрдый и холодный мраморный пол! Более того вместо того, чтобы сразу же слезть с монарха, дабы позволить лекарям заняться его ушибленной головушкой и спинкой, она продолжила на нём лежать, словно это не Великий Король был, а самый обычный коврик.

– И долго вы ещё будете на мне лежать? – К чести Его Величества, голос его был спокоен и даже вежлив. Правда, и спокойствие и вежливость эти были настолько по-королевски холодными, что у всех, кому когда-либо доводилось слышать такой его голос, холодело в душе. У всех, кроме этой девицы. Во всяком случае, с коврика, пардон с Его Величества, она даже и не подумала слезть.

– Я не лежу на вас, а прикрываю вас своим телом, Ваше Величество! – мало того, что, не извинившись, так ещё и с упрёком в голосе объявила девица.

– Вы это о чём? – недоуменно переспросил монарх, начиная подозревать, что головой он ударился намного серьёзней, чем изначально подумал. Кроме как галлюцинацией, он больше никак не мог объяснить себе лежащую на нём девицу. Хотя бы уже потому, что лежать на нём ей бы не позволила его охрана.

– О том, что вас и всех остальных на балконе пытались убить! Точнее, вас попытались, а всех остальных прикончили! Поэтому, если хотите жить, лежите и не дергайтесь!

На этом изображение на двери холодильной камеры замерло.

– Что это?! – грозно вопросил гость. – Я вас спрашиваю, что это?!

Изобразив глубокую задумчивость, златоволосая пятилетняя фея часто-часто удивленно захлопала огромными глазищами.

Уперев руки в боки, Эрмий терпеливо ждал. Он вроде и понимал, что перед ним вовсе не пятилетняя малышка, а бессмертная всемогущая сущность, способная менять будущее по своему усмотрению. И что зовут эту сущность не Варя, а Вариатор Будущего. Тем не менее, каждый раз, повышая на Варю голос, он чувствовал себя последним мерзавцем.

– Тетя упала на дядю? – тоненьким, детским голоском выдала, наконец, лже-малявка.

– Ва-аааря!!! – всё же не сдержался и гаркнул он. – Ты прекрасно знаешь, о чём я! И ты тоже! – обвинительно ткнул он указательным пальцем в своего, так называемого, лучшего друга.

Огромные зеленые глазища малышки наполнились слезами. Маленький носик шмыгнул.

– Варя, пожалуйста, давай без слёз, – почти умоляюще попросил Эрмий, против воли чувствуя, как сердце его наполняется раскаянием. – Я знаю, что это ваших рук дело. Более того, я знаю также о том, что вы кое о чём попросили Дардьяна, – многозначительно добавил он, скрестив на груди руки. – Поэтому, – он снова упёр руки в боки. – Я жду объяснений.

– Что касается того, о чём я попросила Яна, согласна, там есть, что объяснить, – перестав изображать из себя маленькую наивную девочку, тоном и голосом уверенной в себе взрослой деловой женщины заговорила Варя. – Но вот что тебе здесь не нравится, – кивнув головой на импровизированный экран, пожала она плечами, – лично я не понимаю! Все, кто должен был остаться жить, живы. Все, кто должен был умереть, мертвы. Нет, – отрицательно покачала она головой. – Не по-ни-ма-ю!

Заранее знавший, что эти двое будут отпираться до последнего, Эрмий предвкушающе усмехнулся.

– Ва-аря, Ва-аря, Ва-ааря… – укоризненно покачал он головой и выложил на стол припрятанный в рукаве козырь. – Да будет вам обоим известно, – почти торжественно возвестил он, – что после истории со Вторым, я ежевечерне просматриваю историю изменения событий в Категоризаторе Межреальностной Памяти! Ну что, как теперь с пониманием? Озарило вдруг? – насмешливо поинтересовался он, вперив осуждающий взгляд в лучшего друга, поскольку именно его считал более слабым звеном в этой связке. – А ты? Не успел получить дар сноходца и сразу же поступил, как и в своё время Второй, использовал снохождение в своих целях! Не ожидал я от тебя, Арон, не ожидал…

И расчёт его не подвел. Лучший друг виновато потупился и тяжело вздохнул.

– Арон не причём! – тут же вступилась за «слабое звено» Варя. – Это всё я! Просто с бедной девушкой так несправедливо поступили, а она всего-то и хотела просто быть собой. И я просто не смогла… – девочка шмыгнула носом. – Просто не смогла остаться в стороне. Тем более, что я всё просчитала и уверилась, что наше с Ароном и Дардьяном вмешательство не приведет ни к каким катастрофическим последствиям, наоборот сделает целый мир добрее и справедливее.

Раздумывая над убедительным аргументом, Эрмий почесал затылок. Однако это испытанное средство активизации мыслительного процесса в этот раз не помогло. Потому тяжело вздохнув, он выдал банальную и затёртую до дыр сентенцию:

– Варя, не мне тебе рассказывать, что правила не просто так придуманы. И почему самое главное из них – невмешательство.

Малышка на миг задумалась, затем дёрнула худеньким плечиком и поинтересовалась:

– Первый, вы о тех правилах, которые для Психопомпов?

– Да, я об этих правилах, – не заметив расставленной ловушки, ворчливо ответил Эрмий.

– Ну тогда разрешите напомнить вам, ШЕФ, что я не Психопомп, а Вариатор Будущего! – одарив сияющей улыбкой, гордо заявила золотоволосая малышка, особенно сладко и иронично выделив обращение «шеф». – И что моя работа как раз и заключается в том, благословлять Психопомпов на вмешательство в дела смертных или не благословлять.

В надежде придумать достойный контраргумент, Эрмий снова почесал затылок. И снова совершенно безрезультатно. Его оппонентка хотя и несколько извращала факты, но в целом была права. Поэтому он не придумал ничего лучше, чем выдать очередную сентенцию.

– Варя, есть такой термин, как исключительная насущная необходимость. И до сих пор, мы, я имею в виду тех, кто следует правилам, обращаясь к тебе за расчетом наиболее благоприятного исхода в будущем, руководствовались только и именно этим термином. Который, к слову, используется исключительно при возникновении ситуации, чреватой исчезновением с лица Вселенной сразу нескольких миров. Повторю ещё раз, – многозначительно добавил он, почувствовав при этом, что наконец-то он поймал за хвост вдохновение: – НЕСКОЛЬКИХ МИРОВ!!! То есть, не одного мира, а сразу нескольких! А ты… – он на несколько секунд замолчал, подбирая цензурные слова, поскольку, хоть тресни, не мог он воспринимать Варю, как взрослую. – Ты пожалела и решила спасти одну девушку! После чего, дабы не допустить аберрации, ты спасла ещё одну! И затем, дабы помочь этой второй выжить в патриархальном обществе, ты подстроила феминистский переворот в сознании монарха! – торжественно закончил глава МСИА (Межреальностной Службы Искоренения Аберраций), уверенный не только в своей безусловной правоте, но и в том, что он достучался-таки до Вари.

Однако его ждало разочарование.

Варя его вдохновенными доводами нисколько не впечатлилась.

– Да, спасла? И что? Разве я сделала этим кому-то хуже? – пожала плечами златовласка, в глазах которой плескалось искреннее и ничем незамутненное непонимание.

Эрмий открыл было рот, чтобы начать объяснять заново, но передумал: смиренно махнул рукой, закрыл рот и поинтересовался:

– Обмен – я вам кофе, вы мне блинчики с творогом ещё в силе?

Глава 1

Эджении не спалось.

Как бы она ни взбивала и ни укладывала подушки, они словно бы были набиты ни лебяжьим пухом, а еловыми шишками. Несмотря на настежь раскрытую балконную дверь и довольно прохладную ночь, ей было невыносимо жарко и душно.

Завтра, наконец-то, сбудется её самая заветная мечта. Так откуда же тогда этот страх? Что её тревожит?

Сколько Эджения себя помнила, она всегда была влюблена в Кинвета Золотокрылого. С их первой случайной встречи. Её отец не был одним из приближенных к Повелителю Золотокрылых драконов, а потому эта встреча долгие годы оставалась первой и последней. Кроме того, Эджения всегда знала, что Кинвет для неё недостижим. Он принц, а принцы женятся только на принцессах.

По этой причине её чувство к Его Высочеству было той комфортной разновидностью чистой, светлой и практически бескручинной любви, которую юные девушки испытывают скорее к придуманному рыцарю, чем к реально существующему человеку, и которая очень часто не выдерживает испытания реальностью.

Любовь Эджении, однако, не просто выдержала, но и стала ещё крепче: реальный повзрослевший и возмужавший Кинвет показался ей даже ещё более неотразимым, чем живший в её сердце идеальный образ.

Да и как мог идеальный образ соперничать с реальным, если реальный Кинвет не просто пригласил её на танец, но и признался, что она покорила его сердце.

Перед мысленным взором Эджении, вновь и вновь за эту ночь, как наяву распахивались широкие двери огромного бального зала императорского дворца и, растерянная и ослепленная она, застывала на пороге, не веря глазам своим…

Тот, кого она долгие годы видела лишь во сне и в мечтах, не просто шёл ей навстречу, он смотрел на неё и улыбался ей.

Когда же он назвал её по имени, Эджения, дабы убедиться, что не спит, отвела за спину руки и больно ущипнула себя за запястье.

Его Высочество шел к ней решительной и грациозной походкой, уверенного в выбранном направлении дракона. Его светло-каштановые волосы отливали золотом. Разноцветные отблески, падавшие от многочисленных огней, драгоценными камнями играли на его пути. Впрочем, Эджения не видела ни их, ни толпу причудливо разряженных юных лордов и леди за его спиной, головы которых были повернуты к ней. Она не могла отвести глаз от НЕГО.

Он приветствовал её низким голосом с хрипотцой. А она посмотрела ему в глаза и словно получила удар под дых.

Его глаза… Они были вовсе не карими, как у всех золотокрылых, а темно-синими, как самые глубины моря. Лимб же радужной оболочки[1] и вовсе казался угольно-черного цвета. Эджения отчетливо ощутила, как взгляд этих глаз проник ей в самую душу, подмечая всё: и её безнадежную любовь к нему и её безграничное, бесконечное счастье всего лишь от того, что у неё есть возможность просто стоять и смотреть ему в глаза.

Она так и приняла его руку, смотря прямо ему в глаза. Точнее, утонув в его глазах.

Играла какая-то мелодия. Именно какая-то… Сердце её билось столь громко, что она её просто не слышала.

Как она не отдавила ноги пригласившему её на танец принцу, она до сих пор не знала. Хотя нет, неправда, всё она знала: Кинвет был потрясающим танцором и очень внимательным и чутким партнером.

Чтобы хоть как-то скрыть своё смущение, она заговорила.

– Мне кажется или на нас и, правда, все смотрят? – спросила она, бросив на принца робкий взгляд из-под опущенных густых ресниц.

Обведя быстрым взглядом зал, Его Высочество беззаботно рассмеялся.

– Нет, вам не кажется, мы в центре внимания. А потому не удивляйтесь, если вдруг начнете получать поздравления от некоторых здесь присутствующих…

– Поздравления? – Изумление её было так велико, что она всё же наступила ему на ногу, – Ох, простите…

Она боялась увидеть в глазах молодого человека насмешку или раздражение, но увидела лишь веселость и… нежность.

– Видите ли, многие тут знают, что я не танцую, – объяснил он.

– В это сложно поверить, вы – прекрасный танцор, – с искренним недоверием в голосе заметила она.

– Разумеется, я – прекрасный танцор, – согласился он, без тени хвастовства в голосе, просто констатируя факт. – По-другому и быть не может, я – же принц, как любит говорить моя матушка. Я имел в виду, что не танцую на балах с дебютантками высшего света.

– Почему? – она не флиртовала, не напрашивалась на комплимент. Ей просто было искренне интересно.

– Потому что до сих пор ни одна дебютантка не была вами, – в буквальном смысле, обласкав её взглядом, ответили ей.

У Эджении пересохло в горле. И всё же она нашла в себе силы, озорно улыбнуться, и насмешливо-скептически заметить:

– Если бы это было так, я была бы на седьмом небе от счастья, но здравый смысл мне подсказывает, что вы это говорите всем девушкам!

Кинвет понимающе усмехнулся и с нарочитой обидой в голосе поинтересовался:

– Иначе говоря, в любовь с первого взгляда вы не верите?

Она-то как раз верила, но признаваться ему в этом не собиралась. Хотя бы уже потому, что он явно не помнит их первую встречу, если считает, что сегодня увидел её в первый раз.

– Нет, не верю, – покачала она головой.

– А со второго? – вдруг спросил он, испытывающе заглянув ей в глаза.

И Эджения забыла, как дышать.

– Не может быть, – прошептала она. – Я думала…

Закончил за неё принц.

– Что я вас забыл?

– Да, – кивнула она и зачем-то добавила: – Ведь прошло столько лет. И мы были совсем детьми. И встречались всего лишь однажды.

– Да, – согласился он с ней. – Мы были совсем детьми. И встречались лишь однажды. И я бы солгал, если бы сказал, что все эти годы носил ваш светлый и прекрасный образ в душе…

«Вот это сейчас было обидно, – подумала Эджения. Однако сразу же сама себя и одернула. – Нашла, на что обижаться?! Ты ему ещё претензию выкати!»

– Но увидев вас сегодня, – продолжал между тем Кинвет. – Я вас сразу узнал.

Эджения хотела сказать ему, что она тоже узнала его сразу, но в этот момент прекратилась музыка. И, следуя дворцовому этикету, принц вынужден был уступить честь танцевать с ней другому желающему.

Её новый танцевальный партнер был хорош собой и столь же грациозен и учтив, как и принц, но ей он был не интересен. Ей больше никто не был интересен.

Бал и танцы потеряли для неё всё своё очарование. Всё, о чём она мечтала – это скорей бы закончился танец, дабы она смогла, не нарушив приличия и не вызвав слишком уж досужих сплетен покинуть танцевальный зал.

Проследив за принцем взглядом, Эджения увидела, что он не танцует, а беседует с группой офицеров. И при этом время от времени посматривает на неё. Это давало ей надежду, что, как только она покинет зал, принц правильно истолкует её взгляд и маневр и последует за ней.

Ей было немного стыдно перед молоденьким виконтом, когда она, сославшись на головную боль и подарив тем самым ему ложные надежды, сначала попросила его проводить её на веранду, а затем отправила за стаканом воды, дабы получить возможность сбежать от него.

Но какой у неё был выбор? Иначе бы ей просто не удалось «случайно заблудиться» на «бесконечно длинных» балконах замка и снова же «совершенно случайно» столкнуться со своим любимым.

Эджения понимала, что ведет себя не так как подобает приличной молодой леди. Понимала, что её любимый может счесть её слишком доступной. Но ничего не могла с собой поделать. Она столько лет ждала этой встречи. Столько лет проигрывала её в своих мечтах.

Однако, как только она, терзаемая внутренними сомнениями, вдруг оказалась в плену нежно обнимающих рук и вдохнула уже знакомый запах терпкого мужского парфюма, все мысли о приличиях вылетели у неё из головы.

– Не пугайтесь, это всего лишь я! – нежный шепот раздался почти возле уха. – Я прикрыл нас отводом глаз, вы не против?

– Нет, – тут же заверила она.

– Как насчет шампанского? – Его Высочество протянул ей высокий бокал-флейту, в котором искрился и переливался всеми оттенками золота игристый напиток.

– Шампанского?.. Да, пожалуй… Но только, если один бокал, – предупредила она.

– А у меня больше и нет. Точнее, у меня в руках, конечно же, два бокала, но свой я вам отдавать как-то не собирался, уж простите, – насмешливо заметил принц.

Его игристое настроение передалось и ей.

– Уж, прощаю, – в тон ему парировала она.

За этой шуточной перепалкой она не заметила, как они спустились с балкона и оказались в зимнем саду, что был разделен белоснежными мраморными дорожками, лестницами и подземными переходами на так называемые «зеленые апартаменты». Меньшая часть из которых представляла из себя «закрытые» живописные беседки, где можно было уединиться, а большая – «открытые».

Эджения испугалась было, что Его Высочество ведёт её в одну из «закрытых» беседок, однако страхи её были напрасны. Пропетляв между цветочных клумб и островков плодовых деревьев, они оказались в закрытых апартаментах, стенами которым служила стекающая практически со всех сторон вода.

– И у всех на виду. И никто не подслушает, – с улыбкой объяснил Его Высочество.

[1] Лимб радужной оболочки край роговицы – место сочленения роговицы со склерой: разделительная полоса между роговицей и склерой шириной в 1,0-1,5 миллиметра.

Глава 2

Историю о том, что в юности её мать стала жертвой брачного афериста, который чуть было не оставил наследницу весьма солидного состояния без гроша, Евгения Мартынова, как ей казалось, знала ещё с пеленок. И примерно, с тех же пор она знала, что любой мужчина, пытающийся убедить её в существовании неземной любви, мечтает либо наложить лапу на её деньги, либо прибрать к рукам основанную её дедом и превращенную матерью в транснациональную принадлежащую её семье фармацевтическую компанию.

Посему в том, что Евгения выросла не просто практиком и циником, но и немного параноиком – не было ничего удивительного. Она росла красавицей, но не доверяла комплементам.

Нет, дурнушкой она себя не считала. Она знала, что привлекательна и не стеснялась пользоваться своей внешностью. Но она определенно и точно не была из тех, кто «любят ушами». Впрочем, и глазами, она тоже не очень-то любила. Судила только по делам. И нельзя сказать, чтобы строго судила…

Просто настоящей и искренней любовью Евгении Мартыновой, была работа. И ей принадлежало всё её время, все её силы и все её чувства. Она любила свою работу за всё: и за чувство удовлетворения и самодостаточности, которые та ей приносила. И за усталость и волнения.

И работа платила ей абсолютной взаимностью. Из года в год, принося всё больше и больше удовольствия, позволяя Евгении заниматься только тем, что нравится, и вникать только в те вопросы, которые были ей интересны. Евгения давно уже появлялась на работе, согласно своему собственному расписанию. Давно уже никому и ни в чем не подчинялась, ни под кого не прогибалась и ни с кем не считалась. Будь то рабочие отношения или личные…

И если охотники за её состоянием с таким положением вещей до поры до времени стали бы мириться, то мужчины, которым нужны были не её деньги или компания, а она сама – мириться были не готовы. А потому неизбежно происходило одно и то же: как только заканчивался конфетно-цветочный период, начинались упрёки и попытки её изменить.

А меняться Евгения совершенно не хотела. Нет, не из принципа. Просто не понимала ради чего. Ради того, чтобы оставить в жизни того, кто её и так уже утомил своими упрёками и претензиями? Ради того, кому она не нравится такая, какая она есть? Как бы ни хорош был секс, секс того не стоил. И тем более подобного дискомфорта не стоило общественное мнение. Какое ей дело до тех, кто считает её несостоявшейся из-за того, что ей уже аж сорок шесть, а она, видите ли, не только ни разу замужем не была, но и даже детьми не обзавелась!

Не то, чтобы Евгения была против детей… Совсем не против. И если бы вдруг случилось залететь, она обязательно родила бы.

Но не случилось.

Сначала она думала не судьба, потом пошла проверилась. Просто на всякий случай. И выяснила, что и, правда, не судьба. Она была совершенно и безусловно бесплодна. Нельзя сказать, что известие это её обрадовало, но и трагедией не стало. Она не испытала ни чувства собственной ущербности, ни обиды на судьбу. Её ни разу не посетила мысль ни о бессмысленности дальнейшего существования, ни о том, что она наказана за какие-то там неизвестные ей грехи или, что её, например, сглазили или прокляли.

Для всех этих мыслей Евгения была слишком самодостаточной и приземленной натурой.

Евгения Мартынова не верила ни в гороскопы, ни в приметы, ни в вещие сны, ни в гадания, ни, тем более, в существование неких могущественных потусторонних или божественных сил, способных ей как навредить, так и помочь.

Она всему и всегда в жизни находила рациональные, научно-обоснованные объяснения. В том, числе и своему сну, который ей снился каждое полнолуние в течение последних то ли одиннадцати, то ли даже уже двенадцати месяцев.

Тем более, что объяснялся он очень просто: у каждого свои страхи и потому не было ничего удивительного в том, что ей снова и снова снился кошмар о том, что её то ли насильно, то ли обманом пытаются выдать замуж мало того, что за неизвестно кого, так ещё и этот неизвестно кто – смотрел на неё с откровенным призрением!

Не то, чтобы её это волновало или задевало… Просто подобное поведение брачного афериста, казалось, ей крайне неприличным!

На что он рассчитывал? Что она так и не придёт в себя? Хотя о чём это она? Это же сон.

Её кошмарный сон.

Её страх.

А потому нет ничего удивительного в том, что она видит не то отношение, которое аферист должен был бы ей демонстрировать, а его истинное отношение к ней.

Единственное, что её смущало – это то, что сколько бы раз ей не снился сон – в нём никогда ничего не менялось.

Снова и снова – это был один и тот же алтарь, один и тот же священник, один и тот же «жених» и одни и те же фразы.

Более того, сон каждый раз начинался одинаково, и заканчивался тоже… Точнее, не заканчивался, а обрывался тоже на одном и том же моменте…

В своём повторяющемся каждое полнолуние сне Евгения снова и снова просыпалась в чужой постели. Точнее, не просыпалась, а скорее приходила в себя, упираясь взглядом в купол балдахина, который плавно и размеренно покачивался, словно парус яхты в открытом море в небольшой шторм…

Туда-сюда. Туда-сюда. Туда-сюда.

В пользу иллюзии яхты, качающейся на штормовых волнах открытого моря, говорили также и всё более нарастающие симптомы морской болезни. Прежде всего подкатывающая к горлу тошнота.

Однако Евгения даже во сне оставалась приземленной, в прямом смысле слова, и посему всегда сразу же отбрасывала эту мысль, как только она её посещала.

После чего закрывала глаза. Делала вдох, выдох. Переворачивалась на бок. И снова их открывала.

Само собой, открывая глаза в этот раз, она уже не видела купол балдахина. Лишь развевающиеся на ветру, словно знамена, многослойные тюлевые занавеси… нежно-розового цвета, ненавидимого ею всеми фибрами души.

Потому узрев также ярко-розовую подушку и белоснежный в ярко-розовых цветах пододеяльник всегда делала один и тот же вывод:

«Я либо попала в мой личный ад, либо сплю, и мне снится кошмар»

Евгения и сама не знала почему, но она с детства совершенно не переносила розовый цвет.

Само собой, на этом неприятные сюрпризы не заканчивались, а лишь становились ещё более неприятными.

Кошмар всё-таки, а кошмары они, как известно, приятными не бывают.

– Оклемалась-таки?! – вдруг доносилось до неё сварливо-победоносное со спины. – Что, думала, с того света не достану? А я достал! – продолжал торжествовать мужской голос.

После этих его слов любопытство окончательно побеждало дремоту и Евгения оборачивалась на голос, чтобы узреть заглянувшего под балдахин краснолицего толстяка с сальным взглядом.

– Простите?.. – изумленно вопрошала она и тут же кривилась от боли, ибо ощущение было таким, словно она не слово молвила, а кусок каленого железа попыталась проглотить.

– Не прощу! Будешь должна мне и за это тоже, мерзавка! – зловеще возвещал толстяк и снова и снова протягивал ей пузырек с мерзко пахнущей жидкостью. – На вот, выпей!

– Нннне-ээ, – каждый раз пыталась отказаться она.

И опять, и снова ей это не удавалось.

– Бидх ми аг ордачадх дхут! – шипел толстяк, и Евгения вдруг переставала чувствовать своё тело.

Чем немедленно пользовался толстяк: хватал её за подбородок, надавливал на челюсть и вливал в приоткрывшийся рот содержимое пузырька.

Какой именно на вкус была влитая в неё жидкость Евгения не знала, но судя по привкусу, который она ощущала, как только вновь приходила в себя и к её нервным окончаниям и рецепторам возвращалась чувствительность – гадость была ещё та.

Придя в сознание, она обнаруживала себя стоящей перед живописной аркой, увитой зеленью и цветами франжипани.

Дальше больше: каждый раз она оказывалась одетой в усыпанное драгоценными камнями, длинное белое платье, под тяжестью которого она с трудом стояла на ногах. Голова её при этом раскалывалась от сдавливающей виски и затылок адской конструкции, которая лишь прикидывалась диадемой, а на самом деле, как и платье, была тем ещё орудием пыток.

Следующим, на что Евгения обращала внимание, был стоящий напротив неё седовласый старец в ярко-красной сутане.

Затем она чувствовала на себе чей-то взгляд сбоку и обнаруживала стоящего рядом с ней – красавца шатена в парадном военном мундире.

И первый, и второй смотрели на неё вопросительно.

С той большой разницей, что во взгляде одетого в сутану седовласого читались ласковая снисходительность и лёгкое недоумение, а во взгляде красавца шатена – вселенская скука и бездна раздражения.

В ответ на вопросительные взоры, понимающая ещё меньше седовласого и раздраженная гораздо больше спесивого красавчика Евгения, каждый раз лаконично-недовольно вопрошала:

– Что?

– Мы ждём вашего «да», – отечески улыбаясь, снова и снова радушно подсказал ей седовласый.

Шатен же на это всегда досадливо цокал языком и закатывал глаза.

Самовлюбленный козёл!

– И на что я соглашаюсь? – нахмурив брови, снова и снова иронично уточняла Евгения.

– Как это на что? – одновременно растерянно и шокированно уточнял вслед за ней жрец, при этом, однако, сохраняя на лице покровительственно-ласковую улыбку. С такой улыбкой, услышав грязное ругательство от своего только что научившегося говорить дитяти, смотрит мать.

– Дядя, не мне тебе рассказывать, что все невесты нервничают на своей свадьбе, – послав седовласому усмешку «между-нами-мальчиками», каждый раз насмешливо изрекал красавец. – Так что просто повтори ещё раз то, что ты там только что говорил, – настолько скучающим тоном, что чуть ли не зевал, затем добавлял он.

В ответ на это «дядя» всегда в течение нескольких секунд понимающе кивал, неосознанно поглаживая при этом красный бархат сутаны на своей груди, затем улыбался каким-то своим только одному ему известным воспоминаниям и начинал меланхолично вещать:

– Эджения, берешь ли ты в свои мужья и господины Натаниэля, дабы…

– Что-что?! Кого-кого? Куда-куда беру? – обрывая на полуслове, снова и снова возмущенно переспрашивала Евгения, даже не пытаясь при этом сдержать гомерический смех: – В свои господины?! Аха-ха-ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха! Разумеется, нет! – чётко и ясно проговаривала она, на всякий случай, чтобы быть уверенной, что все её поняли правильно. – Разумеется, нет! Никуда я его не беру!

– Ка-а-ак «нет»?! – тут же удивленно-растерянно восклицал жрец. Шокированный настолько, что, даже несмотря на свои незаурядные способности «держать лицо», отточенные и вытренированные десятилетиями лицемерия и притворства, у него не получилось удержать на своих губах ласково-покровительственную улыбку.

За годы служения Светлокрылому, он видел самых разных невест: и несчастных, и очумелых от счастья, и просто безразличных ко всему происходящему, но таких которые, заявив «нет», разразились бы безудержным смехом – не было ни одной.

– Ка-а-ак «нет»?! – эхом вторила жрецу многочисленная толпа.

Да, что там жрец или толпа, даже, так называемый, жених и тот после её заявления вдруг пробуждался от скуки и вполне искренне заинтересовывался происходящим. Настолько заинтересовывался, что впервые за всю церемонию снисходил до того, чтобы одарить свою невесту долгим и внимательным взглядом.

Невеста отвечала ему уничижительным взглядом и в следующую же секунду просыпалась…