Текст книги "Испанский вояж"
Автор книги: Наталья Сафронова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
– Но чем я могу вам помочь? Опрашивать всех сотрудников? – наконец позволил себе некоторое недоумение этот терпеливый испанец.
– Нет, дело в том, что испанские имена для русских так же сложны, как русские для испанцев, – и я глазами показала на бумажку, где крупными буквами была написана моя простая фамилия. Глаза сеньора Адохи стали чуть менее отчужденными, не более. Воспользовавшись крошечным успехом, я быстро перешла к главному. – Я не запомнила все имя, но помню, что оно вызвало у меня ассоциацию с розой. Не выручите ли вы рассеянную даму? – и тут я исполнила мой лучший, обворожительно-открытый взгляд и торжественно подняла его на моего собеседника.
Он по-прежнему невозмутимо молчал. Нет, разговоры про испанскую пылкость – такие же бредни, как немецкая рассудительность и итальянская лень. Единственный мировой штамп, который соответствует действительности, – это русская загадочность, причем для нас самих в первую очередь.
– Нельзя ли посмотреть списки персонала вашего отеля? – произнесла я наконец фразу, с которой, по идее, следовало начать.
Сеньор Адоха облегченно вздохнул и повернулся к экрану компьютера. Через несколько минут он распечатал что-то, просмотрел и протянул мне со словами:
– Вот единственное имя, похожее на то, что вы ищите.
Я взяла распечатку, подхватила пакет и с невнятными словами благодарности заспешила покинуть кабинет. Продолжая нести на лице дежурную улыбку, я подошла к Марине:
– Пойдем.
– Куда? – спросила она.
– Вручать наши сувениры, – напомнила я.
– Подожди, куда ты рвешься, надо подумать, – Марина попыталась задержать меня за руку.
– Нет, – ответила я, увлекая ее за собой, – мы должны сделать это сейчас, пока за нами наблюдают, думать будем потом.
Марина удержалась и не посмотрела в сторону конторки портье, где, как я чувствовала, стоял сеньор Адоха, спокойно и бдительно глядя нам в спину.
Мы спустились в ресторан.
– А что мы скажем? – Марина явно нервничала.
– Ничего особенного, сувениры перед отъездом вместо чаевых в знак дружбы между народами, – напомнила я ей официальный предлог.
– Говори ты, я переведу, – предложила Марина, открывая и придерживая передо мной дверь в ресторан.
* * *
Внутренний двор Алькасара был вымощен крупными плитами, источавшими в вечерний воздух дневное тепло. Во дворе проходила смена дневного и ночного караула. Сменившись утром, начальник стражи Диего Гарсиа вечером опять заступал в наряд по личному распоряжению короля. Он принял командование над удвоенным составом охраны, проверил готовность, провел смену караулов и поднялся в приемную короля для получения инструкций.
Через некоторое время во дворец стали съезжаться приглашенные к королю знатные вельможи с пажами, слугами и оруженосцами, они заполняли патио все больше, и когда прибыл архиепископ Севильский, его приветствовали криками, как главнокомандующего на параде. Его преосвященство провел смотр своим силам и остался доволен: деньгами, знатностью и… оружием, которым были изрядно оснащены его сторонники. Они смогут говорить с королем не просительным, а требовательным тоном.
Из окна зала приемов король с удовлетворением отметил, что сбор сил противника идет полным ходом. И тут услышал осторожное покашливание вошедшего, как всегда, бесшумно Родригеса. Король обернулся от окна.
– Сеньор д’Инестроза и другие приглашенные ждут в приемной.
– Скажи Гарсии, чтобы начинал, и открой двери в приемную.
Родригес с поклоном отступил. Король принял самый надменный вид и придвинул поближе к себе тяжелую деревянную шкатулку.
Через раскрытые двери его величество внимательно наблюдал за четкой работой начальника его личной стражи, который вместе со своими людьми быстро и безоговорочно проводил обыск собравшихся в приемной. А за окном в это же время, судя по звукам, стража заполняла патио и, разделив его на квадраты, обезоруживала слуг, пажей и оруженосцев. Минут через десять Гарсиа подошел к королю со словами:
– Мы закончили, Ваше величество.
Король сделал одобряющий жест и распорядился:
– Пусть войдут.
Зал заполнился притихшими гостями. Впереди выступал, истинно как пастырь перед своим стадом, архиепископ, которого стража лишила кинжала, спрятанного под сутаной. Он поклонился королю, воздел руки с четками к небу и хотел заговорить. Но король не дал ему произнести и первого слова.
– Я пригласил вас всех сюда, чтобы объявить о том, что убийца вашего родственника и моего верного подданного Мигеля д’Инестроза мне известен. Я – король, и отвечаю за свои поступки только перед Богом, но дорожу словом, данным мною моим подданным, и защищаю их, как любящий отец своих детей, даже когда эти дети беспечны и непокорны. Я обещал вам голову убийцы и готов сдержать мое слово – она здесь, – и его величество торжественно возложил руку на ларец, стоящий перед ним.
На лицах стоящих перед ним замелькали торжествующие улыбки, гости стали переглядываться между собой. Только дон Ортега стоял, полный мрачных предчувствий.
– Но кого я сегодня вижу перед собой? Скорбящую семью, святого отца, внушающего своим детям покорность Божьей и королевской воле, смиренных просителей справедливости? Нет, я вижу вас, которые решили показать своему королю силу, которые пришли не просить, а требовать, – Педро сделал знак, и ожидающая его стража внесла в зал стол, на котором лежали изъятые при обыске кинжалы, стилеты и шпаги. – Зачем вы пришли в мой дом, вооруженные до зубов, зачем привели с собой толпу вооруженных слуг? – Король сделал жест в сторону окна, выходящего во двор. – Зачем, ваше преосвященство, вы вызвали из Мадрида так много родни, зачем дон Ортега уже неделю сидит в Севилье, хотя его долг повелевает ему безотлучно находиться в столице? Могу ли я после того, что вижу сейчас своими глазами, рассчитывать на ваше благоразумие и защиту интересов государства? Нет, вы знатные и богатые, но не надежные подданные. Интересы вашей семьи важнее для вас долга и присяги своему королю. – Голос короля гремел, глаза сверкали, невольно сгрудившиеся в центре зала люди трепетали от страха. – Выполнив свое обещание перед вами, я не могу положиться на ваше благоразумие, которого нет, и доверить вам тайну, которая может принести на нашу землю войну и разорение. Поэтому я передаю вам сегодня ларец с головой убийцы Мигеля и беру с вас священную клятву, что без моего разрешения вы не откроете его, дабы не нанести вреда своему королю и королевству. Пусть каждый из вас поклянется мне сейчас на кресте в присутствии его высокопреосвященства, который, надеюсь, соблюдает свой пастырский долг лучше, чем гражданский.
Тотчас Родригес внес крест на высокой подставке, и каждый из присутствующих под тяжелым взглядом короля произнес слова клятвы и поцеловал крест. После этого король лично отдал ларец архиепископу и, показав замок, сказал:
– Замок должен быть открыт только этим ключом, когда я вам его передам, – и с этими словами он прикрепил ключ к своему поясу. – А теперь выслушайте мою волю о том, как вам послужить трону. – Король сделал знак, и Родригес начал зачитывать список назначений.
Архиепископ Севильский отправлялся в Гранаду для борьбы за чистоту веры там, где, по мнению папы и короля, процветали язычники и влияние ислама было еще сильно. Дону Ортега предстояло уехать на северные рубежи для строительства укрепительных сооружений. Такая же участь фактической ссылки постигла и остальных. Помимо этого, король предложил семье взять на себя оплату отделки комнат в новом строящемся дворце и не получил отказа. После этого, так и не дав сказать слова никому из собравшихся, Педро жестом дал понять, что разговор окончен, и удалился в свои покои.
Бывшие бунтовщики, а ныне изгнанники в молчании покидали дворец, окликали слуг и выезжали за ворота. У архиепископа в карете в ногах стоял королевский ларец. Его преосвященство с досады пнул его ногой.
– Чья бы голова там ни была, она обошлась мне слишком дорого. Не стоил красавчик Мигель таких жертв. Пустой был мальчишка, и ничего не потеряла бы семья с его гибелью. А вот сейчас! – д’Инестроза застонал, как от зубной боли: всех выслал король, всем нашел место гиблое, далекое от себя и от других изгнанников. Сумел-таки нанести удар по непокорным! И его преосвященство зашептал слова молитвы, надеясь на просветление и помощь свыше, так как на земле ему надеяться было не на что. Игра была проиграна.
* * *
Чем ближе был день отъезда, тем раньше хотелось встать утром, чтобы продлить свидание с морем, сделать каждый час длиннее. Накануне отлета мы встретили восход солнца на плотной темно-серой кромке, отделяющей морскую зыбь от зыби песчаной. Свежие, выросшие за ночь в прибое ракушки манили прогуляться вдоль берега, чтобы наконец найти ту, самую красивую, которая и станет лучшим сувениром этого лета. Незаметно разгулялся день, и пора было поспешить к концу завтрака и завершить какие-то дела. Меня занимала проблема не купленных сувениров.
– Надо сегодня поужинать не позже семи, чтобы к восьми успеть на автовокзал, – сказала Марина. – Она нас там будет ждать.
– Послушай, ну почему «нас»? Вы прекрасно болтаете по-испански, а я что, должна терять время из вежливости? Тебе хорошо, ты уже потратила все деньги, выполнила все заказы, а у меня еще и деньги остались, и место в чемодане. Можно, я не пойду на это кофепитие? – принялась отбиваться я.
– Это не удобно. Она пригласила нас в ответ на твои сувениры, ты не можешь не прийти, – резонно возразила Марина.
– Ничего страшного не случится, если все гостеприимство она окажет тебе, в конце концов она нормальный человек и поймет, что я должна купить подарки, – я решила отстоять свою свободу.
Марина, почувствовав это, почти сдалась:
– А в какие магазины ты собираешься в девять вечера?
– На улице Сан-Мигель они работают часов до двенадцати ночи, я там все, что надо, найду, – у меня были на все готовые ответы.
– Ну ладно, только поедешь со мной и извинишься сама, – согласилась строгая подруга.
– Отлично, это как раз в одной стороне, – обрадовалась я открывающимся наконец передо мной магазинным перспективам.
День промелькнул в морских бликах и солнечном свете, а вечером мы обе испытывали разные чувства по отношению к предстоящему вечеру. Последние дни Марина была явно охвачена какой-то идеей. Что-то записывала в блокнот, несколько раз ездила в Малагу и еще куда-то, не приглашая меня и не давая мне больше никаких таинственных заданий. Как роковое надгробие над остатками нашего отпуска на Марининой прикроватной тумбочке лежал черный камень, привезенный нами из Гранады. Честно говоря, я уже перегорела всей этой игрой в сыщиков-шпионов, но проявляла к увлечениям подруги ту же терпимость, что и она к моим.
На сегодняшний вечер Марина явно возлагала какие-то особенные надежды. Мне было немного грустно и обидно, что наш последний отпускной вечер она не хочет провести со мной. Я уже выбрала ресторанчик для прощального ужина и даже придумала трогательный тост, посвященный нашей дружбе, но Марина предпочла, видимо, более интересное общество, чем мое. Постаравшись скрыть свое огорчение из-за ее измены, я весело простилась и пошла утешаться в объятиях магазинов. Мои извинения и объяснения были приняты, как мне показалось, с радостью. Встретиться мы договорились в номере гостиницы, напомнив друг другу, что нам еще надо собирать чемоданы.
В отель я вернулась поздно, около часа, нагруженная покупками, предвкушая, как я буду их демонстрировать и обсуждать с Мариной. Но ее еще не было. Я решила скоротать время в сборах. Но и в три часа ночи она не появилась. Я сидела и думала: начинать мне волноваться или нет? Безопасность и безмятежность здешней жизни притупляли тревогу, но с другой стороны, было не понятно, что могло так задержать мою благоразумную подругу. Так и не решив, волноваться или нет, я заснула. Проснулась от стука в дверь, когда сквозь темные шторы уже пробивался утренний свет. Я открыла дверь. На пороге стояла Марина и вид у нее был весьма несвежий.
– Ты в порядке? – спросила я, пропуская ее в номер.
– Теперь уже да, – ответила она и налила себе стакан минералки.
– Может, пивка? – осторожно спросила я.
– К сожалению, это не похмелье, – пояснила она.
– Где ты была? – наконец проснулась я.
– У Терезы, – ответила она между первым и вторым стаканами воды.
– Всю ночь? – удивилась я.
– Слава богу, что не весь день, а то бы самолет улетел без меня. – В голосе Марины не было иронии.
– Что случилось? – Я начала волноваться.
– Давай сейчас соберемся, поедим, а по дороге я тебе все не торопясь расскажу, – успокаивающим тоном сказала Марина.
Услышав эти благоразумные слова, я поняла, что моя подруга, несмотря на внешний вид, – в порядке.
Марина отправилась в душ, а я стала складывать ее вещи. Я не очень люблю упаковывать чемоданы, но делаю это хорошо благодаря моим учителям, из которых главным была моя бабушка, Екатерина Павловна. Она обожала путешествовать и превращала сборы в увлекательную игру, вроде пасьянса или собирания паззлов. Каждая вещь в ее чемодане и сумке занимала свое место в строгом соответствии с ценностью, хрупкостью и частотой использования. Ни один сантиметр кубического пространства не оставался пустым, и при этом вещи, извлеченные из чемодана по прибытии в пункт назначения, никогда не бывали безнадежно измяты. В бабушкиных посылках никогда ничего не разбивалось и не вытекало. В детстве частенько ассистируя ей накануне отъезда, я освоила кое-что из этого искусства. Потом мне довелось проходить стажировку у одной дамы, багаж которой был упакован всегда не только рационально, но и элегантно. Она придала моим навыкам некоторый шик. В результате влияния этих двух мастеров сформировался мой собственный стиль укладывания вещей, который называется «инженерная паковка» и соединяет в себе рационализм с изяществом. Благодаря авторитету, имеющемуся у меня в этой сфере, я взялась за Маринины чемоданы, не боясь упреков или недовольства результатом.
Один из важных этапов сборов – это «контроль периметра», то есть открывание всех ящиков и заглядывание во все места, где что-нибудь могло завалиться. Собирая мелкие вещицы с Марининой тумбочки, я заметила, что черного камня, так напугавшего нас, на ней нет. «Неужели она его в сумке таскает?» – подумала я с удивлением. Марина вышла из ванной, оделась в приготовленный мной для нее дорожный наряд, и мы побежали завтракать. Потом вернулись в номер, не без труда застегнули наши чемоданы и, присев на дорожку, бодро покатили багаж к лифту. Несмотря на охрипший голос, тени под глазами и заметную бледность, Марина была в приподнятом настроении.
Меня терзало любопытство. Особенно оно разгорелось, когда мы сдавали ключи от номера. Взяв их, портье посмотрел в соответствующую ячейку, что-то сказал Марине, потом наклонился и поставил на стойку довольно большую коробку, похожую на те, в которые упаковывают сувениры. Судя по тому, как он держал коробку, в ней было что-то увесистое. Марина поблагодарила дежурного, подвинула коробку к себе, приоткрыла, заглянула и засмеялась так радостно, будто увидела внутри золотые слитки. Я попыталась заглянуть через ее плечо, потом не выдержала и спросила:
– Что там?
– Сувенир, – таинственно улыбнулась подруга.
– От кого?
– Потом, – небрежно бросила она.
Мне ничего не оставалось, как, изнывая от любопытства и жары, отправиться следом за ней к автобусу, который вез нас в аэропорт.
* * *
«Ваше высокопреосвященство, сеньор д’Инестроза!
Это письмо доставит Вам мой старший сын маркиз Дженаро де Варгас. Только в его и в руки могущественного Провидения могу я доверить известия о событиях, произошедших в Мадриде за время, истекшее после нашей последней встречи в Севилье. Страшным ударом для всех Ваших друзей и союзников стала немилость короля. Мадридское общество потрясено отставкой дона Ортего, положение которого при дворе казалось столь прочным. Причину этому видят в происках врагов, которых нажил дон Ортега своими блестящими реформами городской жизни. Каждое дельное начинание всегда имеет больше противников, чем сторонников.
Ваш перевод в Гранаду многие не связывают со светскими делами. Многочисленные друзья Вашего высокопреосвященства, включая меня, объясняют это событие как рост Вашего авторитета и силы. Мы убеждены, что король дал Вам возможность проявить себя в борьбе за веру, что придаст Вашей кандидатуре дополнительный вес на следующем анклаве, где Ваш голос будет звучать независимо от королевской воли. Надеюсь, что волнения, связанные с переездом в Гранаду, не были для Вас слишком утомительны. Вместе с маркизом де Варгас я отправил к Вам своего лекаря маэстро Беппе, человека верного, умного и умеющего хранить свои и чужие тайны. Если Вы сочтете возможным оставить его при Вашей милости, то приобретете в его лице искусного знахаря и посредника между Вами и Вашими верными сторонниками в Мадриде. После удара, который обрушился на нашу семью, многие предпочитают не выказывать свою поддержку открыто, но готовы объединиться в нужный момент. Ваше политическое чутье и опыт позволят определить место и роль каждого в общем деле.
Ваше высокопреосвященство, ум мой занят политическими делами и заботами семейными, а сердце разрывается от горя и радости. Тороплюсь сообщить Вам лишь о главных событиях, произошедших в моем доме, так как прибывшие к Вам лица были их участниками и смогут изложить все подробно, ответить на Ваши вопросы.
На третьей неделе Великого поста моя дочь Лаура, супруга, а теперь вдова Вашего племянника Мигеля разрешилась от бремени младенцем мужского пола. Начавшаяся родовая горячка привела ее рассудок к помутнению. Она непрерывно каялась в грехе и просила у меня и братьев прощения за то, что не сохранила своей чести. Никакие уговоры, ни напоминание о тайном венчании, ни документы, любезно присланные Вами, ничто не могло снять пелену, окутавшую ее разум. Маэстро Беппе не отходил от нее и только благодаря его благотворному влиянию она успокоилась и на исповеди, предшествовавшей ее последнему причастию, вела себя, как подобает доброй христианке, не запятнавшей себя смертным грехом. Через две недели после рождения ребенка моя дочь отправилась на небеса к своему возлюбленному супругу. В нашей глубокой скорби мы находим лишь одно утешение, что два любящих сердца вновь соединились, теперь уже навеки.
Дитя, рожденное в этом союзе, так рано оставшееся круглой сиротой, будет мне утешением и надеждой, что ему удастся соединить величие и богатство двух славных семейств.
Перед своей безвременной кончиной моя дочь, урожденная д’Ачуас, назвала своим душеприказчиком и опекуном своего сына, получившего при крещении имя Джовано Марко Доминго д’Инестроза, маркиза де Варгаса, своего любимого брата. Выражаю надежды, что среди прочих дел Вы, Ваше высокопреосвященство, найдете возможность обсудить с моим сыном, какое имущество оставил покойный Мигель, умерший без завещания, своему единственному сыну и наследнику. Надеюсь, что мы легко договоримся по этому щекотливому вопросу и не будем торговаться над еще свежими могилами наших детей. Полагаю, я выражу общее мнение, если скажу, что вмешательство в это дело светских властей дало бы лишний повод королю нанести ущерб нашему благополучию. Мой сын уполномочен выступать от имени семьи д’Ачуас при определении той доли имущества, которое наследует ребенок от матери. Наши предложения он сообщит Вам при личной встрече.
Осмелюсь обратиться к Вашему высокопреосвященству с покорнейшей просьбой. Смерть Мигеля и моей дочери, клятва, данная нами при Вас в Севилье, связали нас необходимостью не останавливаться и раскрыть до конца тайну гибели несчастного супруга Лауры. Его величество запер ларец с разгадкой на замок. Считаете ли Вы, что он действительно передаст ключ от этой тайны нам – тем, кто заинтересован в наказании убийцы? Может быть, ключ Вам уже передан и Вы знаете имя убийцы? Если так, то прошу сообщить его моему сыну. Если эта тайна до сих пор не раскрыта, то надеюсь, что Вы сочтете возможным хотя бы высказать свои предположения или найдете способ узнать про содержимое ларца, не нарушая данной клятвы.
Со смирением припадаю к Вашим ногам и испрашиваю Вашего благословения. Прошу, как о великой милости, отслужить панихиду по моей любимой дочери Лауре. На все воля Божия и Его благословение пусть пребудет с Вами на Вашем пути.
Примите заверение в моей преданности и почтении.
С нижайшим поклоном,
маркиз д’Ачуас».
* * *
Аэропорт в Малаге напоминал сочинский очередями, чемоданами, огромным скоплением загорелых людей, обычными задержками рейсов. После регистрации мы избавились от чемоданов, но приобрели трехчасовую паузу «из-за неприлета самолета из Москвы». Я была этому рада, так как терпеть дальше Маринины загадки уже не было сил. Мы взяли в кафе по прощальной чашке кофе и стакану воды, и я решительно потребовала:
– Рассказывай.
– Что? – Марина хотела поиграть на моих нервах.
– Все, – твердо сказала я.
Вот ее рассказ о событиях ночи, которую она провела вне стен теперь уже далекого «Roco».
– После того как ты свернула на тропу шопинга, мы с Терезой нашли бар по ее рекомендации и продолжили светский разговор.
– Вы впервые в Испании? – спросила она меня.
– Да, но мне эта страна кажется знакомой, так много я читала о ней и ее истории, и так живо все себе представляла.
– Вы знакомы с нашей историей? – Голос был заинтересованным.
– Да, я изучала историю Испании, начиная с периода католических королей, немножко знаю генеалогию испанской знати и хочу задать вам один вопрос с бестактностью иностранца. Позволите?
– Не уверена, что смогу ответить, я не знаток древностей, но попробуйте!
– Если я ничего не перепутала, ваше родовое имя д’Инестроза весьма знатное и древнее?
– Откуда вам известно мое полное имя? – удивилась Тереза.
– Чисто случайно, но я не ошибаюсь относительно его аристократизма?
– Да, это так, – подтвердила она, гордо вскинув маленькую головку.
– Обычно члены знатных семейств активно участвовали в политической, религиозной и художественной жизни страны. А вот о членах вашего рода нет почти сведений ни в хрониках, ни в мемуарах. Конечно, я не такой знаток, и может быть, просто не встретила соответствующих источников, но мне кажется, что знатность рода не соответствует его известности, – когда я произнесла последние слова, Тереза резко встала, чуть не уронив стул, и, яростно толкнув дверь, вышла на улицу. Я поспешно вышла за ней, и, как ни странно, официантка не побежала следом за нами.
Тереза шла вверх по улочке и на ходу что-то искала в сумке, болтавшейся на ее плече. Потом устремилась к скамейке и стала вытряхивать из своей сумки все содержимое. Я немного притормозила и подошла, когда она уже нашла свои сигареты и искала, чем бы ее прикурить. Моя зажигалка, ты знаешь, всегда на месте. Подойдя сбоку, я молча дала ей прикурить. Она подняла на меня глаза, потемневшие еще больше от гнева, и я как бы заглянула в кладовую, где хранятся неистовые страсти этой маленькой женщины. Но дверцы этой кладовки быстро захлопнулись, и мы молча курили, отвернувшись в разные стороны. Я решила терпеливо ждать ответа на свой вопрос.
Наконец Тереза заметно успокоилась и сказала нейтральным тоном, как будто ничего не произошло:
– У меня в пяти минутах ходьбы отсюда небольшая квартирка, которую я сняла на сезон. Я хотела бы угостить вас настоящим испанским кофе по рецепту моей тети, – и она выжидающе посмотрела на меня.
– С удовольствием, ведь мои друзья в Москве будут спрашивать об особенностях приготовления этого напитка в Испании, – радостно согласилась я.
Мы молча направились в сторону жилых домов, напоминающих сочинские или ялтинские обилием развешанных на балконах полотенец. Дом Терезы построен буквой «П», и единственную дорогу, ведущую к нему, запирают большие ворота, которые охраняют не машины, а права жителей на парковку. Ее квартира оказалась на восьмом этаже – небольшая студия с крошечной кухней и просторным балконом. Рассматривать, обсуждать и тем более хвалить в квартире было нечего, и я ограничилась вопросом, можно ли понаблюдать за процессом приготовления кофе.
Тереза колдовала над ним недолго, комментируя свои действия мало понятными мне терминами. Вскоре она подала на небольшом подносе изогнутый восточный кофейник, две потемневшие кружки с Санта-Клаусом, два стакана и запотевшую бутылку минеральной воды. Кофе был горячий, густой и чуть солоноватый, с чарующим ароматом. Чтобы не притупился вкус, мы перед каждым глотком кофе делали по глотку холодной воды. Выпив половину приготовленной порции, я притормозила, удлинив промежутки между глотками.
Я уже не ожидала от нее ответа, поэтому серьезный, чуть хриплый голос Терезы вывел меня из задумчивости:
– Каждая законченная история требует рассказа, каждая загадка – разгадки, а победа – награды.
– А каждый заданный вопрос – ответа, – в тон ей подхватила я.
– Вы задали мне вопрос, на который я сама искала ответа с юности. Сейчас как-то немодно помнить о своих предках дальше отца с матерью, более дальнее родство интересует только в момент свадеб и похорон. Никто не хочет заглядывать в прошлое, а тем более искать в нем ответы на современные вопросы. Но в моей семье сложилась другая традиция.
Гражданская война, начавшаяся в Испании в 1936 году, разделила нацию не только на республиканцев и франкистов. Было немало и тех, кому одинаково враждебны были и социалистические идеи, и фашистские лозунги. Взятие республиканцами Валенсии вынудило моих бабушку и дедушку срочно бежать, захватив с собой самое драгоценное, что у них было – десятилетнего сына, моего будущего отца, и пятнадцатилетнюю дочь. К моменту, когда они собрались бежать, все пути были уже отрезаны. Им чудом удалось вывести в море, под видом прогулки, принадлежавшую семье яхту «Баронесса» и дойти на ней, без морских карт, без команды, сначала до Мальорки, а потом до французского Сета. Началось скитание в эмиграции. Во время войны в бомбежку погибли бабушка и дедушка, отец с сестрой чудом выжили на ферме у приютившей их семьи, глава которой был испанцем, женатым на француженке. После войны отец начал изучать историю, а его сестра вышла замуж.
В послевоенной Европе всем было несладко, но моему отцу было особенно тяжело. К победе он не имел никакого отношения, связь с родиной поддерживать не удавалось, война разбросала даже тех немногих родных, которые остались живы после гражданской войны. Желая найти хоть каких-нибудь родственников, чтобы пригласить их на свадьбу сестры, отец занялся розыском представителей своей фамилии через Красный Крест. Но для оформления заявки на розыск необходимы были точные данные о месте и годе рождения, полные имена и прочие подробности, которыми он не располагал, а узнать было не у кого. Вот тогда-то отец и занялся составлением генеалогической истории своей семьи.
Приобретя некоторый опыт, он устроился на работу в отделение Красного Креста и составлял для них различные архивные справки, зарабатывая тем самым на свои исследования. Его сестра успела развестись и выйти замуж еще раз, а отец так и не составил списка приглашенных на ее свадьбу. В пятьдесят втором он женится на моей матери, студентке, дочери таких же, как и он, испанцев-иммигрантов. Они осели в Провансе, природа и ландшафт которого напоминали отцу родные места. В небольшом городке Монпелье на побережье они нашли работу. Всю силу и страсть своей натуры отец делил между любовью к далекой родине и к своей жене, в которой в первую очередь видел мать своих будущих детей.
Но долгие годы детей у них не было. Врачи, паломнические поездки, советы добрых людей – они испробовали все. Тщетные попытки найти помощь привели отца к потребности найти объяснение. Он впал в мистицизм и обратился к теням предков, его исторические занятия стали его главной страстью. Однако судьба, оторвав его от родины, лишила возможности пользоваться главными историческими источниками – архивами, поэтому чужбина была ему особенно постыла, что сказалось на его характере. Отец стал угрюмым, сосредоточенным, замкнутым, одержимым. Мое рождение в шестьдесят пятом году уже ничего не могло изменить в его жизни. Он чувствовал себя изгоем, неудачником, жертвой роковых обстоятельств.
Мама была счастлива, обретя долгожданное материнство, а для отца я, похоже, стала слишком поздним ребенком. Он мало со мной общался, и потому я его сильно любила. Очень редко занимался со мной, и тем важнее был каждый данный им урок. Его не стало, когда мне было двенадцать лет. Тяжелая болезнь не позволила отцу вернуться на родину, найти ответы на те вопросы в истории нашей семьи, которые он искал, – понять роковые причины, приведшие его род, потерявший свою средневековую славу и власть, к упадку. Но он сумел перелить в меня, как в новый сосуд, свою страсть, свою любовь к родине, свою уязвленную гордость потомка великого рода.
Похоронив отца, мы с мамой перебрались в Париж, где жила сестра отца, очередной муж которой был состоятельным человеком, что позволило мне закончить лицей. Я хотела выполнить обещание, данное отцу, и вернуться на родину. Мама этого не приветствовала и не желала уезжать из Франции. В это время тетя развелась со своим богатым мужем и решительно заявила, что французские мужчины ее больше не интересуют и она возвращается на родину вместе со мной. На маленьком семейном совете было решено, что мы с ней едем в Испанию, а мама остается во Франции, чтобы нам было куда вернуться в случае неудачи.
С одержимостью, свойственной юности, я искала причину упадка нашего рода в книгах, хрониках, легендах. Моя тетя, научившая меня варить кофе с солью, единственная из всей родни разделяла мои интересы и готова была помочь, но, увы, и ей было мало что известно. Я поступила на исторический факультет университета в Севилье и стала изучать источники и строить генеалогическое древо нашей семьи не сверху вниз, как отец, а наоборот. Первое открытие, к которому я пришла, состояло в катастрофической малочисленности тех, кого даже с большой натяжкой можно было отнести к представителям нашего рода. Больше двух лет я потратила на то, чтобы удостовериться, что в Старом и Новом Свете я – единственный член семьи в детородном возрасте. Это открытие настолько сильно повлияло на меня, что я расторгла помолвку под предлогом необходимости закончить научные исследования в архивах. Это была полуправда, которую поняла только моя тетка. Когда после разразившегося из-за отмены свадьбы скандала я приехала к ней, она спросила: «Ты что, разлюбила его?» «Нет, – я готова была залиться слезами. – Просто боюсь иметь детей». «Почему?» – строго просила она. «Я не знаю, что их ждет в будущем, потому что не могу понять, что произошло в нашей семье в прошлом», – весьма путано объяснила я. «Глупости! Ни одна мать этого не знает, и тем не менее дети исправно появляются на свет. Ты забиваешь себе голову ерундой и лишаешь старую тетку радости сделать тебе свадебный подарок», – не удержалась она от упрека. Это был жестокий упрек, так как я знала, что моя тетушка, весьма ограниченная в средствах, пыталась сохранить единственную ценную вещь, оставшуюся у нее после трех браков, – яхту «Баронесса II», чтобы я получила достойное приданое. Но дело было сделано. Тетушка, поджав губы, заперлась в своей квартирке, а мне не осталось ничего, кроме как продолжать архивные поиски на подвернувшуюся стипендию. Не знаю, знакомы ли вы с архивной практикой? – спросила Тереза.
