Текст книги "Испанский вояж"
Автор книги: Наталья Сафронова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
– А как мы будем в воду спускаться? Я с бортика не прыгну, боюсь. А обратно как? Не забывай, у меня больная нога! – заволновалась я.
– Не переживай, я тоже с бортика прыгать не буду, у них есть такой… ну, в общем, увидим. Готова?
– Посмотри, порядок? Я хочу парео накинуть.
– Я тоже, давай завяжем по-разному.
* * *
Яхта стояла, залитая с одного борта ярким закатным солнцем и отбрасывая на чуть зыбкую морскую гладь длинную густую тень. Алан ждал нас, стоя на палубе в плавках, с полотенцем на плече. Он выглядел так, как мне хотелось и как я его себе представляла. Прямые плечи, длинная шея, слегка покрытая загаром грудь, рельефные мышцы живота и узкие мальчишеские бедра. Единственной заметной растительностью на его теле был темный клинышек волос, выступающий над резинкой плавок и доходящий до пупка. Самой могучей частью его фигуры были руки с тонкими запястьями и накачанными мышцами плеч. Не знаю, был ли он доволен моим видом в купальнике, но я большего и желать не могла. Мы подошли к борту. Матрос открыл какую-то калиточку и сбросил веревочную лестницу с теневой стороны яхты. Марина, как инициатор этого дела, стала спускаться первой. Хотя конец лестницы и уходил в воду, на последних ступеньках она отпустила руки и прыгнула. Через мгновение вынырнула, но за то время, что она была под водой, с ней произошла разительная перемена. В воду погрузилась безмятежная веселая женщина, а вынырнула испуганная, с ужасом в глазах. Изменение произошло так быстро, как будто она встретила под водой морское чудовище.
– Что с тобой? – крикнула я.
В ответ раздались какие-то булькающие звуки и заикания, а потом и клацание зубов. Я рванулась по лестнице вниз, забыв в этот момент обо всех. Так же сильно я испугалась за Марину однажды летом, когда у меня на глазах ей на вдох в горло попала оса. Зная ее склонность к отекам от укусов, я, пока она кашляла, мысленно уже вставляла ей в горло дыхательную трубку, сделав разрез на горле кухонным ножом. У меня было чувство, что спасти ее могу только я, и единственное, что меня смущало, успею ли я найти трубочку для коктейлей, чтобы вставить в разрез, если она начнет задыхаться. Глядя на полные ужаса глаза подруги, я, не задумываясь, бросилась ее спасать. Прыгнув в воду, подплыла к ней и посмотрела туда, куда смотрели ее полные страха глаза. Высоко, даже очень высоко над нами вздымался отвесный борт яхты, который то накренялся на нас, казалось, вплотную, то отступал. Окружала нас не тихая голубая морская вода, а какая-то черная субстанция, колеблющаяся, как студень, в трех измерениях. Волн не было. Были какие-то страшные изломы и струение воды. Борт, казалось, был недостижимо далеко, а вода таила какие-то смутные и потому еще более пугающие опасности.
Увидев теперь две пары испуганных глаз, Алан что-то сказал Хорхе и прыгнул к нам ласточкой прямо с борта. Когда нас оказалось в воде уже трое, Маринина паника немного улеглась, и она даже немного отплыла от яхты, но быстро вернулась.
– Вылезай, – скомандовала я ей, видя, что зубы у нее по-прежнему отстукивают дробь. Для того чтобы подплыть вплотную к покрытому каким-то налетом ракушек и водорослей боку яхты, который, как казалось, все время норовил упасть на голову и раздавить, требовалось мужество, а его в этот момент у Марины не было. Я подплыла, уцепилась одной рукой за ступеньку лестницы, а другую протянула Марине. Она схватила мою руку и, не выпуская ее, другой дотянулась до спасительных канатов. Мы поднялись на борт и упали в шезлонги на палубе, так как ноги нас не очень держали. Когда потрясение немного прошло, к нам подошел сеньор Хорхе с вопросом, все ли в порядке.
– Не все, но уже лучше, – с трудом проговорила Марина, опять обретя способность к членораздельной речи.
– Может быть, хотите чего-нибудь выпить? – любезно спросил он.
– А что дают тем, кого спасли из морских пучин? – поинтересовалась я.
– Ром или виски: в зависимости от широты, где это происходит, – сообщил Хорхе.
– А в той широте, где мы находимся сейчас, что положено пить потерпевшим? – Марина решила не нарушать традиций.
– В наших широтах в критических ситуациях предлагают ром.
– Мы согласны, – хором ответили натерпевшиеся страху дамы.
– А вам? – спросил матрос вылезающего из воды Алана.
– То же, что и всем.
* * *
Солнце зашло, оставив длинные бордовые полосы на небе и окрасив редкие облака в золотисто-лиловый цвет. Яхта скользила по воде, благодаря чуть слышной работе двигателя. Ветер стих, паруса были убраны. Мы сидели в шезлонгах, допивая уже третью порцию рома с колой. Марина совсем успокоилась и ушла на нос, оставив нас одних. Алан нежно держал мою руку, но мне уже хотелось большего. Я допила, поставила мой бокал и встала, заметно прихрамывая.
– Пойду вниз, возьму фотоаппарат из сумки, – сказала я и неуверенно шагнула.
– Я провожу тебя, – откликнулся он, встал и предложил мне руку, чтобы я могла опереться на нее, как тогда, на теннисном корте. И так же, как тогда, я почувствовала теплые волны, которые побежали от наших тел друг к другу.
На нижних ступеньках лестницы я чуть покачнулась, и он, спустившись первым, взял меня за талию, приподнял, бережно поставил на пол. Мы вошли в салон и вместе дошли до каюты, где лежала моя сумка. Войдя внутрь, я оставила дверь открытой, как бы приглашая его последовать за мной. Из сумки я сначала достала расческу и подошла к зеркалу поправить волосы. Он подошел и встал у меня за спиной так, что мы отразились оба, пристально глядящими в глаза друг друга. Он взял меня за плечи и чуть притянул к себе. Я откинула голову и положила ее ему на плечо, чувствуя спиной тепло его тела. Моя обнаженная спина касалась и волновала его. Он дотронулся губами до моего затылка и выдохнул. Горячее дыхание, как ветерок, скользнуло по моей шее. Мне очень хотелось повернуться и коснуться губами его розовых сухих губ, но я отстранилась и потянулась к сумке за фотоаппаратом.
Вернувшись на палубу, мы нашли Марину на носу, оживленно беседующей с Хорхе. На мое предложение сфотографировать их, оба ответили с умеренным энтузиазмом, но я все-таки сделала несколько снимков, уж очень хорошо они смотрелись вместе. Потом попросила разрешения снять яхту и команду и отправилась на поиски удачных кадров. Я делала крупные планы снастей, канатов, лестниц – в последних отблесках солнца они смотрелись очень живописно. Спустившись в нижний трюм, нашла, где находилась команда, и сфотографировала их троих за столом с очень напряженными лицами. Поднявшись наверх, хотела попросить Марину сфотографировать, наконец, и меня, но столкнулась с Аланом.
– Мы повернули к берегу, через час-полтора будем в порту, – сообщил он.
Сердце мое томительно замерло, к горлу подступила тошнота. «Как, неужели скоро все кончится, мы расстанемся и больше ничего не будет?» Мне хотелось плакать. Видимо, мне не удалось скрыть мои чувства, и лицо выдало боль, которую я испытала при этом известии.
– Что с тобой? – взволнованно спросил он.
Ну как это объяснишь? Я застонала, наклонилась к ноге, чтобы как-то скрыть набежавшие слезы.
– Боюсь, повязку было рано снимать, – ответила я, растирая свою лодыжку.
– Я позову Марину, – предложил Алан.
Только этого сейчас не хватало!
– Не надо, – сказала я твердо, а затем добавила: – Ты же сам говорил, что у нее отпуск, а ей приходится работать. Не будем ей мешать. Моя нога вполне обойдется без медицинской помощи еще час.
На нервной почве я забыла главное правило в общении с Аланом – поменьше говорить. Весь день старалась помалкивать, а тут разболталась. Опомнившись, медленно развернулась и сильно, но изящно прихрамывая, двинулась по коридору в сторону каюты. Я сделала уже десяток шагов, а он меня еще не догнал! Тогда я застонала не от физических, а от душевных мук. Мне так хотелось, чтобы он был рядом, а я опять могла смотреть в его глаза, видеть, как уголки его губ чуть растягиваются в улыбке, мечтать о том, чтобы пальцами или губами коснуться его лица, и почувствовать тепло его дыхания. Я уже готова была обернуться и позвать Алана, когда услышала сзади шаги. Не в силах больше терпеть, я оглянулась: меня догоняла Марина.
– Ну что с тобой, актриса больших и малых академических театров? Все тебе неймется! Иди в каюту!
– Тебя Алан прислал? – Мой голос выдавал полный упадок духа.
– Да, можно сказать, вырвал меня из объятий Хорхе, напомнив про клятву Гиппократа! Что мне оставалось делать? Не рассказывать же всем, что ты у нас симулянт? – ворчала Марина, пока мы шли по коридору. – Шевели ногами и хватит хромать-то. А то я не успею, мне надо еще маяки местные изучить. Мы же обратно идем, ты знаешь? – спросила она, входя в каюту.
– А можно хоть не быстро плыть, а то времени совсем не осталось, – ныла я, задирая штанину.
– Хорхе мне обещал показать маневренность яхты. Попробую заставить его ходить кругами или восьмерками, ну это полчаса, не больше. У них же рабочее время кончается. Ну что ты делаешь? – завопила на меня Марина в раздражении. – Совсем на почве любви голову потеряла! Это не та нога! Хромаешь на левую, а бинтуешь правую? С тобой не только клятву Гиппократа, но и Уголовный кодекс приходится соблюдать, а то я задушила бы тебя бинтом в состоянии аффекта. И присяжные, будь они у нас, меня бы оправдали! – Она замолчала, подкрашивая губы.
– Если ты меня тут задушишь, то судить тебя будут в Испании, а у них есть присяжные? – спросила я уныло, заматывая теперь нужную ногу.
Марина порылась в своем дамском рюкзаке, извлекла с самого дна две пустые обертки из-под каких-то таблеток и бросила их на стол.
– Я тебе сейчас пришлю воды, – сказала она, удовлетворенно оглядывая себя в зеркало.
– Может, лучше вина? – ко мне постепенно возвращалась способность капризничать.
– После рома вино не пьют. А вода – чтобы таблетки запить, – Марина взялась за ручку двери.
– Но тут же таблеток нет! – удивилась я, ощупывая пустые бумажки.
– Тебе надо голову лечить, а не ногу! Зачем тебе таблетки? – и больше ничего не добавив, Марина оставила меня одну.
Я подошла к зеркалу, провела щеткой по волосам. Меня била нервная дрожь, я не могла ни сидеть, ни стоять, в пустой голове крутилась какая-то совершенно не уместная в этом случае строчка из песни: «Позвони мне, позвони! Позвони мне, ради бога!» Раздался стук в дверь. По всему моему телу прокатилась горячая волна надежды.
– Войдите! – От волнения язык прилип к небу и не слушался.
Дверь открылась, и порог перешагнул матрос с подносом в руках, на котором стояла запотевшая бутылка воды и стакан. Я кивнула ему на стол. Он поставил поднос, открыл бутылку, налил мне три четверти стакана и, улыбнувшись, вышел. Вода была кстати, с ее помощью удалось смочить внутренности, совершенно пересохшие до самого пупка. Теперь я понимаю, почему при дворе китайских императоров существовал простой тест на правдивость. Подозреваемому предлагали прожевать и проглотить ложку рисовой муки. Если он говорил правду и не волновался, то слюна смачивала муку, ее можно было прожевать и проглотить. Если же негодяй желал обмануть судей и боялся разоблачения, то у него от страха пересыхало во рту так, что не только муку, но и слюну не проглотишь. Я бы сейчас точно не прошла этот тест, и меня казнили бы за чужие грехи – или за мои собственные?
Стук в дверь уже не вызвал у меня такой надежды, как в первый раз, я понимала, что у судьбы в арсенале еще много ложных вызовов. Но ошиблась. Это был Алан. Колени мои подкосились, и я с трудом удержалась от желания упасть ему на грудь, но от счастливой улыбки удержаться не смогла. «Молчи!» – успел крикнуть мне мой внутренний голос, и я томным вздохом заменила готовое сорваться с губ приветствие.
– Ну как, тебе лучше? – спросил он участливо.
– Лучше, – сказала я совершенно искренне и, чтобы это не прозвучало слишком двусмысленно, показала на лежащие рядом со стаканом обертки от таблеток. «Какая Мариночка умница, – подумала я в приливе счастья. – Не буду больше никогда на нее обижаться».
Радость, наполняющая меня пульсирующими толчками, напомнила мне сегодняшний сон. Он поистине был в руку, все сбылось: мы путешествуем, он рядом, я – счастлива от ожидания его пробуждения. Кстати, живому Алану, а не видению из сна, тоже пора было бы пробудиться. Ночь, море, яхта, мы одни, а он все еще стоит, не решаясь выбрать, куда ему сесть. Чтобы подтолкнуть его к правильному решению, я с гримасой боли положила ногу на кресло, стоявшее напротив меня. Ему оставалось сесть либо в дальний угол, либо рядом со мной на небольшой диванчик. «Надеюсь, он раскладывается», – практично подумала я. Судя по тому, как Алан нежно провел рукой по моим волосам, раскладывать диван не придется – просто не хватит времени. У меня внутри, кроме сумасшедше стучащего сердца, с сухим треском передвигаемого во рту языка, пульса, бьющегося внизу живота, тикал еще и будильник, отсчитывающий время, оставшееся до прибытия яхты в порт. От этого нагромождения звуков внутри я с трудом воспринимала сигналы внешнего мира. Уши мои заложило, мне казалось, что я погружаюсь в воду. Я смотрела, уже не украдкой, на губы Алана, которые шевелились, произнося какие-то слова, звучание которых и смысл до меня почти не доходили. В голове всплыли ахматовские строки «О если б знал ты, как мне нынче любы твои сухие розовые губы». Я не удержалась и произнесла их вслух по-русски. Алан вслушался в слова на чужом языке и спросил:
– Стихи?
– Ты угадал! – обрадовалась я и хотела что-то добавить.
Он посмотрел на меня, чуть нахмурившись, подняв с упреком брови. Я замолчала, а он заговорил вновь. Увлекшись своими чувствами, я совершенно упустила момент, когда Алан начал говорить мне о своих. А прислушавшись, не сразу уловила, что он мне хочет сказать, почему все время возвращает меня к вчерашнему разговору словами: «Помнишь, я тебе вчера говорил?». Ничего особенно интересного, относящегося к нашим отношениям, вчера не было сказано. Я отлично помнила, что мы рассуждали о фамильной чести и прочих весьма далеких от реальной жизни проблемах. «Почему так откладывается первый поцелуй?» – этот вопрос волновал меня сейчас больше всех теорий. От нетерпения я высунула кончик языка и, глядя ему в лицо, медленно облизала губы. Надо быть каменным, чтобы не понять этого призыва. По вдруг помутневшему его взгляду я поняла, что он «поплыл». Я чуть приоткрыла губы и откинулась назад. Он поднял руку, поднес ее к моему лицу и медленно большим пальцем провел по моим губам. Я с облегчением прикрыла глаза. Для меня этот жест значил многое. Во-первых, он давал понять, что я желанна, во-вторых, свидетельствовал, что Алан уверен в себе, как в мужчине, и в-третьих, гарантировал, что нам будет хорошо вместе – у нас было одинаковое представление о том, что дарит наслаждение, а это лучшая база для взаимоотношения полов в постели. Я немного успокоилась и вновь обрела способность слышать и понимать услышанное, тем более что Алан заговорил вновь. Я положила ему руку на плечо, как просьбу замолчать. Он нежно снял ее с своего плеча, поднес к губам и медленно, растягивая удовольствие, перецеловал каждую ямку между костяшками пальцев. Я вся потянулась к нему, отзываясь на эту сдержанную ласку, но он вернул мне мою руку и серьезно посмотрел мне в глаза. Видимо, он ждал ответа на какой-то вопрос, он меня о чем-то спрашивал – я панически начала соображать, что можно ответить на вопрос, который не слышала, чтобы не обидеть спросившего и не показаться полной дурочкой.
– Не уверена, что правильно поняла твой вопрос, – наконец нашла я спасительную формулировку.
– Может быть, я неправильно спросил, но я хочу знать и это для меня важно, считаешь ли ты, что в наше циничное время человек, имеющий убеждения, должен поступать в соответствии с ними? – произнес он, медленно подбирая слова.
«Вот это да! – с ужасом подумала я. – Он из Аум Синрикё или из «Красных бригад», беда!» Видимо, смятение отразилось на моем лице, но ответ мой был не менее пафосен, чем вопрос.
– В любое время человек, чтобы не потерять уважения к себе, должен поступать в соответствии с убеждениями.
Алан наконец обнял меня за плечо и сказал очень доверительно:
– Ты не представляешь, какое счастье для меня встретить женщину, разделяющую мои взгляды и к тому же такую очаровательную и притягательную! – Он нежно коснулся губами моего виска. – Я чувствовал, что мне будет с тобой хорошо и легко. Ведь принцип только тогда можно назвать принципом, когда удается его не нарушать, – его голос звучал взволнованно.
«Ничего не понимаю, какие принципы? Мы целоваться будем когда-нибудь, ведь скоро берег!» – Мне очень хотелось произнести это вслух, но вместо этого я сдержанно спросила:
– Что ты имеешь в виду?
– Честь! – выпалил он.
– Чью, твою или мою? – Я встала.
Он тоже тут же поднялся и, глядя на меня с влюбленной нежностью, тихо и очень проникновенно произнес:
– Твою и мою. Ведь моя честь состоит в том, чтобы не посягать на твою.
Поняв, что это приговор, я сделала то, что хотела так долго – обняла его руками за шею, приникла к нему и положила голову на плечо. Так мы стояли до тех пор, пока не раздался стук в дверь и голос: «Прибываем!»
Яхта причалила, чудом найдя для этого место среди десятков таких же яхт, уже вернувшихся на ночевку в порт. Через несколько минут все было выключено, закрыто, а команда отпущена на берег. Сеньор Хорхе предложил подвезти нас до отеля под предлогом моей ноги, но, видимо, в надежде на приятное продолжение отношений с Мариной. Почти молча мы добрались до отеля. Хорхе проводил нас до входа, бросил цепкий взгляд на название, явно фиксируя его в памяти, пожелал хорошего отдыха, выразил надежду на новую встречу и удалился, сопровождаемый вслед нашими благодарностями.
Мы подошли к стойке за ключами. Марина назвала номер, и нам вместе с ключами протянули записку. Она развернула ее и протянула мне. Записка была от Рамзии, которая сообщала, что привезет мне обещанные ласты. Я посмотрела на часы – через десять минут.
– Я подожду Рамзию, надо взять ласты, – сказала я Марине по-русски, чтобы не усложнять вранье по поводу того, зачем мне с больной ногой ласты.
Алан тоже взял ключи и ждал, чтобы попрощаться, когда мы перестанем говорить друг с другом.
– Скажи ему, что я буду ждать гида из-за медицинской страховки, ладно? – попросила я Марину.
Она перевела это Алану, он попрощался с ней, и она, взяв ключ, пошла в номер. А мы присели и стали обсуждать сегодняшнюю прогулку и приключение с купанием.
– У нее было такое лицо, будто ее осьминог за ногу схватил, я испугалась ее испуга, – пыталась я объяснить свое поведение.
– Думаю, дело в том, что нам спустили лестницу с теневой стороны. На закате контраст света и тени очень большой, – предположил Алан.
– Да, наверное, – согласилась я и, увидев Рамзию, приветственно помахала ей рукой.
Алан поднялся:
– Не буду вам мешать. Спокойной ночи. Завтра в десять я буду ждать тебя в холле, – он повернулся и пошел в сторону лифтов.
«А зачем ты будешь меня ждать?» – хотелось мне спросить его в спину, но я сдержалась.
Повернувшись к Рамзие, я увидела, что она стоит около стойки администратора и явно что-то у него выясняет. «Вот трудоголик», – неодобрительно подумала я с высоты своего отпускного безделья. Администратор еще раз пощелкал мышкой, Рамзия кивнула и, взяв свой блокнот со стойки, подошла ко мне.
– Добрый вечер! – приветствовала я ее. – У вас в этом отеле есть еще подопечные? Я что-то не видела и не слышала русских.
– Нет, других клиентов у меня здесь нет, просто надо было кое-что уточнить. Как отдыхается? Выглядите отлично! – приветливо ответила она.
– Были сегодня на морской прогулке на яхте, – поделилась я.
– В романтической обстановке? – засмеялась Рамзия, намекая на Алана, которого увидела рядом со мной, входя в отель.
– Романтической была только обстановка, – честно призналась я в постигшем меня любовном разочаровании.
– Ничего, – утешила меня Рамзия, – отпуск еще только начинается. Пойдемте, я дам вам ласты, они остались в багажнике.
– Вы уверены, что они вам не понадобятся в ближайшие дни? – вежливо спросила я.
– Абсолютно, мне придется на два-три дня уехать к родным, – ответила она.
– К тбилисским? – полюбопытствовала я.
– Нет, к мадридским, – в тон мне ответила Рамзия.
– Когда мы вас снова увидим? Я хотела бы сделать вам что-нибудь приятное. Вы мидии свежие едите? – спросила я.
– Нет, я их в раковинах поджариваю на сковороде, сырые не люблю, – удивилась Рамзия.
– Да, конечно. Просто я хотела к нашей следующей встрече надрать их вам на камнях к ужину. Нашла туг такие плантации мидий, просто охотничий азарт одолевает, – поделилась я с ней.
– Я появлюсь у вас или оставлю информацию у администратора, когда вернусь. Плавайте в свое удовольствие, – сказала она, вытаскивая из багажника ласты.
– Ну что, продолжения банкета не последовало? – поинтересовалась Марина, когда я вошла в номер.
– Нет, он отправился спать, пожелав мне спокойной ночи, что я расценила как издевательство, – призналась я.
– Вряд ли ему удастся уснуть.
– Ну нет, я не обольщаюсь, – скромно возразила я.
– Правильно делаешь, что не обольщаешься.
– Почему?
– Потому что он подрался с этим нашим грубияном – Бурбоном.
– Как? – искренне изумилась я, легко вспомнив приятные, мягкие черты Алана и его тихий голос.
– Я пошла за тобой, чтобы отдать ключи, боялась, ты загуляешь, а потом будешь меня будить. Вышла в коридор. Передо мной в сторону лифта шел изрядно поддавший Бурбон. Он первый дошел до лифта, и я еще подумала, что, наверное, с ним входить рискованно, лучше спуститься по лестнице. Тот стал жать на кнопку занятого лифта. Лифт подъехал на наш этаж. Он сунулся вперед и получил по лбу дверью от выходившего твоего кавалера. Я даже не поняла, успел ли он извиниться, как толстяк схватил его за грудки и со всего размаха заехал ему по физиономии. Я испугалась, что он убьет его на месте своими огромными ручищами, но твой-то не только не упал, но даже, к моему изумлению, дал ему сдачи куда-то в область живота, промахнуться-то трудно. Бурбон заорал и согнулся пополам. На крик стали открываться двери ближайших номеров с предложениями вызвать полицию. Наших бы в такой ситуации пришлось растаскивать, а эти, как ни странно, разошлись сами, видно, слово подействовало. Правда, один был красный как помидор и взлохмаченный, как швабра, а другой бледный как смерть, с белыми губами, и оба бормотали страшные ругательства, видимо, типа рогоносцев, каждый на каком-то своем языке. Но зрелище было гадким, и я в трясучке быстро вернулась в номер. Понимаешь, мерзко то, что они оба так завелись. Казалось, готовы поубивать друг друга из-за пустяка!
– Нет, судя по всему, это не пустяки. Помнишь, как трепетно относится к своей персоне этот тип, и физиономия у него такая надменная, и голос басовитый.
– С этим-то все понятно, но юноша-то твой чего так разошелся, вроде же нормальный! – сказала Марина.
– Ты что, у него заморочек не меньше. Я же весь вечер о чем с ним говорила? – вздохнув, призналась я.
– Ну можно представить! – ехидно промурлыкала Марина.
– А вот и нельзя, – я придала своему голосу скорбь.
– Неужели что-нибудь новенькое? – удивилась она.
– Да, темой вечера была фамильная и личная честь и ее влияние на убеждения человека, – я надеялась произвести впечатление хотя бы на Марину.
– Ну ты даешь! И как же ты разговор поддерживала? – Она опять намекала на мой английский.
– Молча, – честно ответила я. – Оказалось, чем больше я молчу, тем больше ему нравлюсь.
– Ну он не оригинален, – проявила Марина хорошее знание мужской психологии и добавила: – Да, но если он так щепетилен в вопросах чести, то сегодня она у него пострадала.
– Но ведь он ответил ударом на удар! – легкомысленно сказала я.
– Только получил он по лицу, а ответил по пузу, с точки зрения чести разница колоссальная! Ты завтра утром на свиданье или как? – Подруга рассчитывала на мой отчет о сегодняшних успехах.
– Да, – лаконично ответила я, так как хвастаться было нечем.
– Присмотрись, не будет ли у него синяка под глазом.
– Ничто так не украшает мужчин, как синяки и шрамы, – бодро заявила я. – А ты присмотрись, будет ли Бурбон так же хулигански нырять в бассейн?
И мы блаженно вытянулись на простынях, забыв даже о массаже.
* * *
В дальних покоях кардинальского дворца, единственных уцелевших от нашествия многочисленных родственников, под бдительной охраной верного келейника беседовали вполголоса хозяин и маркиз д’Ачуас. Если бы этот разговор стал достоянием чужих ушей, его преосвященство мог бы лишиться сана, а маркиз – чести.
– Я доверился вам, а вы выпустили его из дома, вместо того чтобы лично привезти в Мадрид, – толстое лицо маркиза дрожало от гнева, красные жилки проступили на щеках, глаза гневно сверкали. – Что будет с моей дочерью, которая, не успев побывать невестой, стала вдовой? Не забывайте, дитя, которое она носит под сердцем, должно было носить имя д’Инестроза. На что вы его обрекли? Вы даже не нашли убийцу!
– Успокойтесь, маркиз. Гнев – плохой советчик. Это дело весьма запутанное. Нам не удалось найти даже свидетелей, но из дома, рядом с которым обнаружили тело Мигеля, сразу после объявления награды за поиски убийцы исчезли старая служанка и ее сын. Тело сына выловили из реки, а что стало с ней – до сих пор неизвестно, – кардинал говорил, машинально перебирая четки. – Мне видятся в этом происки властей.
– А мне видится в этом ваше нежелание выполнять свои обещания. Поймите, на карту поставлена жизнь моей любимой дочери. Сейчас мне удалось спрятать ее, но если мои сыновья узнают об этом позоре, они ее убьют! И я ничего не смогу сделать. – Глаза маркиза непроизвольно наполнились слезами, он встал и подошел к наглухо зашторенному окну.
– Что вы хотите от меня? Я не умею воскрешать мертвых. Я не Христос, а Мигель – не Лазарь, – кардинал начал торопливо креститься на распятие, бормоча «Господи, помилуй».
– Ее надо срочно с кем-нибудь обвенчать. Я не вижу другого выхода. Но имейте в виду, что жених должен быть знатен и богат, как Мигель.
– Вам нужен муж или вам нужен брак? – задумчиво спросил кардинал.
– Разве есть разница? – Маркиз подошел к креслу его высокопреосвященства.
– Огромная. К тому же не забывайте, что наш род тоже нуждается в этом ребенке. Если будет мальчик.
– У вас что, есть подходящая кандидатура? – Грузное тело маркиза нависло над собеседником.
Молчание было долгим. Маркиз устал стоять и снова сел в кресло. Мерно щелкали костяшки четок.
– Пожалуй, лучшей кандидатуры, чем Филипп Хуан Мигель д’Инестроза, нам не найти, – медленно проговорил кардинал и встал, величественным жестом пресекая возмущение маркиза.
– Подумайте сами, посвятив в это дело любого другого человека, мы всегда будем зависеть от его умения держать язык за зубами. Человек слаб, а сатана искусно пользуется этим. Ни вы, ни я, ни ваша дочь никогда не будут чувствовать себя спокойно. Ребенка всю жизнь будет преследовать возможность разоблачения.
– Это так, но Мигель мертв, или вы его прячете?
– Да, и очень надежно, в нашем фамильном склепе. Покойника среди покойников.
– Тогда ваше предложение – грубая шутка. Я думал, что беседую с другом, а вы позволяете себе так глумиться над чувствами отца, что предлагаете в мужья моей дочери покойника? Всему есть предел, и я могу постоять за себя! – Маркиз схватил кардинала за сутану.
– Опомнитесь, кому вы угрожаете, безумный! Боюсь, что вы не в состоянии не только понять, но даже выслушать меня. Помолитесь, успокойтесь и, может быть, тогда мы продолжим нашу беседу.
В смятении маркиз тяжело опустился на колени перед распятием. Помолившись, он испросил у кардинала прощения, поцеловал его руку и уселся в кресло, как на скамью подсудимых.
– Если вы готовы слушать, я готов продолжать. Обвиняя моего племянника в бесчестном поведении, в совращении вашей дочери, я думаю, вы ошибались. Не в правилах нашей семьи так поступать. Но молодость не любит ждать, любовь толкает на безрассудства, поэтому за влюбленными нужен строжайший контроль. Вы, маркиз, видимо, не смогли его обеспечить и не сумели не только не допустить греховной близости между молодыми людьми, но и предотвратить их тайный, без родительского благословения, брак. Я уверен, что ни мой племянник, ни ваша дочь никогда так не пренебрегли бы своим добрым именем и не побоялись бы запятнать его перед людьми, если бы не были чисты перед Богом, тайно обвенчавшись.
– Но Лаура мне ничего такого не сказала! – воскликнул маркиз, в котором надежда боролась с сомнением.
– У молодых часто искажено представление о долге. Им кажется, что их обязательство перед близкими значительно меньше, чем перед посторонними людьми. Вы знаете, что священник, заключивший такой брак, совершил нарушение, за которое будет строго наказан, вот ваша дочь, рискуя своей честью и даже жизнью, и хранит эту тайну, чтобы не стать причиной бед для слуги божьего, соединившего любящие, но грешные сердца, – голос кардинала окреп. Он встал около стола и продолжил, не глядя на маркиза, который с каждым его словом становился все более радостным. – Итак, дорогой маркиз, наше с вами родство – свершившийся, но пока не подтвержденный факт. Чтобы дитя этого брака смогло унаследовать имя и состояние своего несчастного отца, необходимо найти священника, заключившего этот брак, и сделавшего записи в церковных книгах, а также найти убийцу, дабы в этом деле не было больше никаких тайн.
– Ваше высокопреосвященство, Господь послал вам эту благую мысль, вы вернули мне дочь, честь… – маркиз захлебывался.
– Еще нет, не торопитесь. Оба дела крайне запутанные, и потребуется много времени и средств, чтобы добиться правды. В Испании тысячи священников, десятки тысяч монахов, – как найти среди них того, кто нам нужен? Ведь он будет все отрицать, избегая наказания. А для того, чтобы заставить короля найти и судить убийцу, нужна сила, сторонники, а в наш продажный век порой самым веским политическим аргументом бывает золото, – кардинал обошел рабочий стол и сел за него, как бы подчеркивая деловую сторону последних слов.
Несмотря на волнение, маркиз уловил изменение в настроении собеседника, подсел к столу и с легким сердцем стал обсуждать «цену вопроса».
Была уже глубокая ночь, когда кардинал прошел в часовню, благословив на прощание своего нового союзника и родственника маркиза д’Ачуаса.
* * *
Утренняя истома наполняла меня, как солнечный свет, пробивающийся сквозь толщу штор, наполнил наш номер. Глаз открывать не хотелось, я повернулась на другой бок, но все-таки глянула на часы. Было без пятнадцати десять. Пора на утреннее свидание. Алан обещал ждать меня в десять часов внизу. Да, однако я так и не выяснила, зачем, если ничего из того, что составляет цель любовных свиданий, невозможно. Несмотря на отпускную вольницу, честь – наш главный и бессменный часовой. Но он мне так нравился, что я готова была просто видеть его, говорить с ним без всякой надежды на большее. Умом я понимала, что после вчерашней сцены на яхте мне лучше не встречаться с Аланом, но слабое сердце влекло меня к нему. Оно просило не мешать его надежде, и этот тихий голос, как грозная команда, подкинул меня с постели и заставил одеться с воинской быстротой. Шествуя по коридору, я представляла, как увижу его в холле, на его любимом месте, как его глаза улыбнутся мне, как он встанет и пойдет мне навстречу. Когда я увидела его не в мечтах, а наяву, он почему-то стоял у стойки портье.
