Текст книги "Блондин на коротком поводке"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Тут я вспомнила, что в те времена, когда импортные видеокассеты отечественные умельцы озвучивали в домашних пиратских студиях, они действительно надевали на нос прищепки, чтобы изменить голос и не попасть в лапы правосудия.

– Ведь ты встречалась с этой самой Семирамидой, – продолжал Шурик, – и она может узнать тебя…

– Но мой бедный нос! – жалобно заныла я. – Он еще не поправился! Да я и без всякой прищепки сейчас гнусавлю!

– Ну ладно, – Шурик посмотрел на меня с некоторым сомнением, – только, пожалуйста, не забывай гнусавить во время разговора, если не хочешь провалить всю операцию!

Я послушно кивнула и придвинула к себе телефон.

Набрав номер Семирамиды, я услышала ее самоуверенное контральто, которое с удивительно ненатуральными интонациями сообщило:

– Вы позвонили по телефону Семирамиды Полуэктовой. К сожалению, меня сейчас нет дома. Оставьте ваше сообщение после короткого сигнала, и я вам обязательно перезвоню…

– Семирамида Савельевна, душечка! – как можно более жалобно воскликнула я, не забывая изо всех сил гнусавить. – Если вы дома, возьмите трубку! Мне очень, очень нужна ваша помощь!

Как я и думала, Полуэктова была дома, она просто не хотела подходить к телефону. И тут сработал самый сильный стимул со времени сотворения мира – женское любопытство.

Семирамида не узнала меня и взяла трубку, чтобы выяснить, кто это звонит ей таким жалобным голосом.

– Алло! – пропела она тем же самоуверенным контральто, только на этот раз в нем звучало вполне реальное любопытство. – Кто это?

– Это Аделаида, Аделаида Бутылкина, хозяйка салона красоты «Елена Прекрасная», – импровизировала я, – мы с вами встречались на суаре у Вики Гусаровой.

– Да? – неуверенно проговорила Полуэктова, судорожно и безуспешно стараясь вспомнить мифическую Аделаиду и стесняясь признаться, что ей это не удается. – Да, конечно, я помню…

– Дорогая, я в ужасном, просто безвыходном положении! – продолжала я. – И только вы можете мне помочь!

– А в чем дело? – Семирамида несколько насторожилась: такое вступление не предвещало ничего хорошего, просьбы бывают самые разные, от невинных – напомнить чью-нибудь фамилию, до самой ужасной, преступной и непростительной – помочь деньгами.

Чтобы Семирамида не испугалась и не бросила трубку, я заторопилась:

– Дело в том, дорогая, что у меня на завтра назначен раут, приглашены гости – очень, кстати, достойные люди, – а горничная неожиданно уволилась! Представьте, она утром заявила мне, что выходит замуж и уезжает! И вы не представляете, за кого эта мерзавка выходит!

– За кого же? – оживилась Семирамида, предвкушая сенсацию.

– За Началовского! – воскликнула я, изображая немыслимое возбуждение, эту фамилию я слышала в свое время от Виктории Федоровны. Слышала, да не придала значения, та вечно поминала каких-то своих знакомых в разговоре. Я кивала головой, как китайский болванчик, и делала вид, что внимательно слушаю. Оказалось, однако, что в голове кое-что отложилось, и теперь всплыла нужная фамилия.

– Как? Неужели за самого Началовского! Да этого просто не может быть!

– Представьте себе! Я сама была поражена!

– Горничная – за Началовского? Ну это надо же!

– Чего только не бывает на свете!

– Постойте, а за которого – за отца или за сына?

– За отца, – быстро приняла я решение.

– Но ведь ему почти девяносто?

– Ну и что? Как будто это имеет какое-то значение! – Я решила переть напролом, главное – это уверенность в голосе.

– Да, вы правы! – промурлыкала Семирамида, предвкушая удовольствие, которое она получит, пересказывая потрясающую новость всем своим многочисленным подругам и приятельницам. – И куда они поедут?

– Кажется, на Сейшелы, – машинально ответила я, – или на Мальдивы. Куда-то туда…

– Как интересно! – пропела Семирамида и спохватилась: – Да, так вы что-то говорили о своем завтрашнем рауте…

– Он под угрозой провала, – произнесла я страшным голосом, – я не могу найти другую горничную! В «Синдирелле» мне не смогли помочь, они сказали, что у них сейчас нет ни одной свободной кандидатуры!

– Но при чем… – начала Семирамида.

Она хотела задать резонный вопрос «при чем тут я», но я перехватила у нее инициативу:

– Дорогая, душечка, цветочек мой! Я разговаривала с Викторией, и она мне рассказала, что вы выручили ее недавно в точно такой же ситуации! Дорогая, золотко, спасите меня! Я буду признательна вам по гроб жизни! Виктория ужасно, просто ужасно довольна той горничной! Это просто клад! Воспитанная, исполнительная, и самое главное – совсем невзрачная! Вы же понимаете, дорогая, как это важно! Ведь у меня муж, а мужчины – это настоящие животные! Я не могу позволить себе держать в доме королеву красоты! А та девушка, которую вы прислали Виктории, – просто находка! Во всех отношениях…

Шурик отошел в угол комнаты и бурно выражал восхищение моими актерскими данными. Он прыгал и беззвучно хлопал в ладоши, делал вид, что бросает мне огромные букеты цветов, и посылал воздушные поцелуи. Я показала ему кулак, потому что самой ужасно хотелось расхохотаться.

– Да… – неуверенно протянула моя собеседница, – но тогда это получилось совершенно случайно… мне эту девушку рекомендовали буквально накануне…

– Дорогая моя! – воскликнула я с умоляющей интонацией, при этом забыла гнусавить. Шурик, подскочил ближе, сделал страшные глаза и показал мне прищепку.

– Кажется, я действительно припоминаю вас, – неуверенно сказала Семирамида, – у Виктории…

– Да-да, я же говорила вам, что мы встречались у Гусаровой, – зачастила я, снова изо всех сил гнусавя и не давая ей задуматься и вспомнить, – так кто же рекомендовал вам эту девушку?

– Дайте подумать… – Семирамида замолчала, и я совершенно отчетливо услышала, как заскрипели от напряжения ее мозги. – Это было как раз после презентации парфюмерной серии «Толстая красная линия»… Дайте подумать… может быть, это была Дуня Альпийская? Кажется, тогда мы встретились с ней на Невском и немножко поговорили…

Я уже приготовилась записывать, но Семирамида пробурчала что-то нечленораздельное и после небольшой паузы изменила свое мнение:

– Нет, это была не Дуня, она в это время уехала на гастроли в Нижнеколымск…

На секунду Семирамида замолчала, а потом выдала очередную гипотезу:

– Может быть, это была Вассочка Селезенкина? Кажется, мы с ней именно тогда столкнулись в «Бергхаусе»…

На этот раз я не торопилась записывать, дожидаясь, пока моя собеседница примет окончательное решение.

Действительно, она подумала еще несколько минут и разочарованно протянула:

– Нет, это не Селезенкина, она в то время была на экономическом форуме в Урюпинске.

На этот раз Семирамида думала гораздо дольше и наконец неуверенно произнесла:

– Может, это была Ляля Шакальская? По-моему, я как раз тогда встретила ее возле Дома кино…

– Вы там что-то смотрели? – опрометчиво спросила я, стараясь хоть как-то поддержать разговор.

– Где? – удивленно спросила Семирамида.

– В Доме кино. – Я растерялась. – Ведь вы сказали, что встретились с ней возле Дома кино…

– Ну и что? – Кажется, Семирамида даже обиделась на меня за такое нелепое предположение. – Я шла к своей массажистке, а Ляля – на распродажу в «Рив Гош»… Что, интересно, еще мы могли там делать? Но нет, это было раньше, а в то время, которое нас интересует, Ляля уехала на международную конференцию специалистов по квилту и лоскутному шитью… Где же проходила эта чертова конференция… ох, память проклятая! А, вспомнила где – в Караганде!

Вспомнив место проведения сомнительной конференции, моя собеседница посчитала свой долг выполненным и совершенно успокоилась.

– Рада была с вами поговорить, дорогая, – произнесла она самым светским тоном, – не стоит меня благодарить, помогать себе подобным – это долг каждого цивилизованного человека, всегда звоните мне, если у вас возникнут какие-то проблемы…

– Семирамида Савельевна, душечка! – жалобно воскликнула я, пока она не успела повесить трубку. – Но как же насчет горничной?

– Что – насчет горничной? – недовольно переспросила моя собеседница. В ее голосе прозвучала интонация, которую можно было перевести так: «Я уже и без того, дорогая, очень много для тебя сделала, пора бы и честь знать!»

Однако я проявила настойчивость:

– У меня завтра раут, а горничная уволилась…

– Вышла замуж за старшего Началовского, – быстро вставила Семирамида, тем самым показав, что с памятью у нее совсем не так плохо.

– Совершенно верно, – подтвердила я, – но это не важно…

– То есть как не важно? – она глубоко возмутилась. – Как раз очень важно! Это такая сенсация!

– Но у меня завтра раут… – простонала я, постепенно теряя надежду что-нибудь у нее узнать.

– Дорогая, вы мне уже все уши прожужжали своим раутом! – Семирамида повысила голос. – Я-то тут при чем!

– Вы обещали вспомнить, кто рекомендовал вам горничную, которая работает у Вики Гусаровой… – начала я, но тут вдруг меня посетило озарение. Со мной случилось приблизительно то, что с Архимедом в ванне или с сэром Исааком Ньютоном под яблоней. – Семирамида Савельевна, золотая моя! – воскликнула я в притворном ужасе. – Неужели я не прислала вам приглашение на свой завтрашний прием?

– Во всяком случае, я его пока не получила! – мстительно заявила она, и, хотя мы разговаривали не по видеотелефону, я будто отчетливо увидела, как моя собеседница поджала губы.

– Это ошибка моего секретаря! – закричала я. – Я его немедленно уволю! Только прежде отправлю к вам с приглашением! Он привезет его вам самое большее через час!

– Да, обслуживающий персонал совершенно разучился работать, – смилостивилась Семирамида. – Они не понимают хорошего отношения! Ну ладно, дорогая моя, я, кажется, вспомнила, кто рекомендовал мне ту девушку! Это Варвара Масленкина, хозяйка галереи «Варварское искусство»… Я зашла к ней прикупить что-нибудь в прихожую, а она рекомендовала мне ту девушку…

– «Варварское искусство» – это которое на Итальянской? – применила я старый испытанный прием. При этом я так увлеклась разговором, что опять перестала гнусавить.

Как все старые приемы, он дал немедленный результат:

– Нет, Варварин салон – на Литейном, – не задумываясь, поправила меня Семирамида и тут же проговорила: – Нет, все-таки я ваш голос определенно помню… Вот только где я его слышала…

– Может быть, в Караганде? – предположила я и быстро повесила трубку.

– Ну, ты даешь! – Шурик плюхнулся рядом со мной на диван. – Тебе нужно было в театральный институт идти, а не изучать защиту информации.

– Что я там забыла! – Я чуть отодвинулась на диване, потому что тон Шурика мне не слишком понравился. – Ты что – недоволен, как я поговорила с этой самой семипудовой Семирамидой? Конечно, вытащить из нее полезные сведения было трудновато, но я очень старалась.

– Я очень доволен, – заверил меня Шурик. – Я просто счастлив! Ты была неподражаема!

– Если бы ты выслушал столько сплетен, как я в свое время от Виктории Федоровны, ты бы тоже так смог! – великодушно сказала я. – А я-то жалела потраченного на это времени!

– Ничего в жизни не бывает зря, – важно изрек Шурик, – все когда-нибудь пригодится… Итак?

– Итак, Семирамиде рекомендовала горничную Женю некая Варвара Масленкина, у нее художественная галерея на Литейном, называется «Варварское искусство».

– Что-что? – фыркнул Шурик.

– Что слышал! – обиделась я. – Тебе не понять, а еще журналист, статьи в газеты пишешь… Что делать – звонить этой Варваре? Только что ей сказать, понятия не имею.

– Нужно туда ехать и определяться на месте, – заявил Шурик уверенно, – собирайся.

Я хотела было немного поспорить и спросить, с чего это он вдруг раскомандовался, но вспомнила, что Светка Росомахина велела мне Шурика слушаться, не спорить с ним, потому что он мужчина и понимает в жизни больше моего. Возможно, Светка и права, у нее голова тоже отлично варит, недаром диссертацию собирается писать про своих червяков, но все же просто так сдавать позиции мне не хотелось. Сегодня я чувствовала себя гораздо лучше, нос почти не болел, воспоминания о том, как меня унизили и ударили в семействе Гусаровых, немного потускнели, я приободрилась, тем более что Шурик был со мной, а он, как считала Светка, да я и сама понимала, никому не даст меня в обиду. Но мне ужасно не хотелось никуда ехать. Ну в самом деле, может человек хоть немножко отдохнуть от грустных мыслей?

На улице шел дождь и было темно от туч. Внезапно меня осенило.

– Слушай, мы совсем рехнулись! Куда мы поедем, сейчас же десять часов вечера!

Шурик удивленно поглядел на часы, потом засмеялся.

– Галерея, надо думать, не откроется раньше одиннадцати утра, так что у нас еще есть куча времени, – сказала я.

– Куча времени для чего? – насторожился Шурик.

– Для того, чтобы побеседовать о самом наболевшем!

– Что ты имеешь в виду? – голос его дрогнул.

– Я имею в виду тот факт, что ты каким-то образом очутился весьма кстати возле моего дома, чтобы спасти мне жизнь, – сказала я строго. – Это раз. Во-вторых, мне очень не понравились ваши сегодняшние перемигивания и переглядывания со Светкой. Какая между вами тайна?

– Это все? – холодно спросил Шурик.

– Все, – подтвердила я. – И я требую немедленного ответа.

От моего напора всю его холодность как ветром сдуло. Шурик заерзал на диване, потом встал и отошел от меня подальше, как будто боялся, что я начну кусаться.

– А ты сама ни о чем не догадываешься? – наконец выдавил из себя этот страдалец.

Он старательно отводил глаза в сторону, на его лбу выступила испарина, и даже руки, по моим наблюдения, слегка дрожали. Разумеется, я давно уже обо всем догадалась. Покажите мне женщину, которая, видя все эти красноречивые признаки, не сможет правильно их квалифицировать! Ну и что я сейчас должна делать? Броситься ему немедленно на шею, опустить трепещущие ресницы и ждать поцелуя, томно вздымая грудь? Интересно, как это – томно вздымать? Кажется, я не умею…

И почему, интересно, Светка Росомахина узнала об этом раньше меня? Он что – просил у нее совета? Насколько я знаю обоих, вряд ли. Стало быть, Светка сама догадалась. А я, бревно этакое, догадаться не могла, пока меня по носу не звезданули и Шурик не прибежал спасать.

– Слушай, мне это все надоело! – неожиданно зло сказал он и подошел ближе. – Что за дурацкое положение? Я же не клоун, и тут не цирк! Ну да, я как дурак по тебе сохну, а ты не замечаешь! Все время мимо глядишь, как будто я пустое место!

– Неправда! – не выдержала я.

– Молчи! – заорал он, всерьез разозлившись. – Молчи и слушай! Эти твои принципы дурацкие! Что я – виноват, что нас Дашка познакомила? У меня с ней вообще ничего не было, если хочешь знать! Она мне и раньше не слишком нравилась, а после всего, что она тебе устроила, я ее просто ненавижу!

– Да при чем тут Дашка? – Я сделала вид, что удивилась. – При чем тут вообще она?

– Как – при чем? А этот твой пунктик? Сейчас скажешь, что видеть меня больше не желаешь и что тебе Дашкины объедки не нужны!

Все ясно, ему наболтал кучу ерунды Димка Колокольчиков. Вот паразит, никакой, понимаешь, благодарности! А ведь мы с Димкой так давно знакомы, мог бы и помолчать ради нашей давней дружбы…

– Кажется, пора менять принципы… – пробормотала я, – хотя и так уже все переменилось, все встало с ног на голову, или нет – сейчас как раз все вернулось на свои места…

– Что ты там бормочешь? – не слишком вежливо осведомился Шурик. – Если хочешь что-то сказать, говори прямо!

Откровенно говоря, мне нечего было ему сказать. Что я полная дура и не разбираюсь в людях, я и так уже поняла. Столько лет знаю и Дашку и Шурика, и не могла понять, кто мне друг, а кто враг! Но я вовсе не собираюсь каяться и стучать себя кулаком в грудь, больно надо. И вообще за последнее время столько всего навалилось, а тут еще эта Сашкина неземная любовь. Как обухом по голове! Хорошо бы немножко передохнуть от всех треволнений, но, как справедливо считал классик, «покой нам только снится…».

Для того чтобы уйти, хотя бы на время, от сложного разговора, я применила старый как мир, но действенный способ: закрыла лицо руками и бросилась на диван.

– Что ты от меня хочешь? – простонала я. – Мне и так плохо!

Далее подразумевались трагические рыдания.

Но зарыдать я не успела, то есть попыталась, но ничего не получилось, очевидно, я все-таки не очень хорошая актриса и правильно сделала, что не стала поступать в театральный институт. Шурик одним прыжком подскочил к дивану и принялся гладить меня по спине, бормоча ласковые слова. Потом он попытался оторвать мои руки от лица. Тут я уже забеспокоилась, потому что слезы так и не получались, а если он поймет, что я его дурачу, то, пожалуй, сильно обидится. Похоже, что в нынешнем своем состоянии он совершенно потерял чувство юмора.

К счастью, зазвонил телефон. Это Светка сообщала, что Дашка ей звонила. Что, судя по всему, семейство Гусаровых разыскивает меня с самыми серьезными намерениями. Светка, как мы и договаривались, сделала вид, что ничего не знает, хотя ей ужасно хотелось наговорить Дашке гадостей. Но она сдержалась из последних сил и нам советовала быть осторожнее.

– Искать тебя у меня дома никому не придет в голову, – убежденно сказал Шурик, повесив трубку, – у Дашки в голове не уместится, что я, что мы с тобой… Ведь она до сих пор убеждена, что все вокруг влюблены только в нее.

– Ты думаешь?..

За то время, пока он разговаривал со Светкой, я успела проскользнуть в ванную, смыть там всю косметику и растрепать волосы, так чтобы казалось, что я плакала, а потом умылась.

– Не думаю, а знаю, – отрезал Шурик, – девочке в школе дали приз, выбрали королевой красоты, жизнь для нее стала непрерывным праздником. С тех пор она так и живет, чувствуя себя королевой красоты, которой все должно принадлежать по праву – красивые вещи, драгоценности, красивые мужчины…

– Не себя ли ты имеешь в виду? – фыркнула я.

– Нет, конечно, – серьезно ответил Шурик. – Я ей, разумеется, не нужен, но ей и в голову не придет, что кто-то может в ее присутствии обратить внимания на ее подруг…

Я попробовала взглянуть на Дашку его глазами. А что, пожалуй, Шурик во многом прав. Раньше я не хотела ничего замечать, потому что любила Дашку и принимала ее такой, какая она есть, теперь же мне стало ясно, что она совершенно не изменилась. Какой была в последнем классе школы, такой и осталась. Действительно, она приняла как должное свою внезапно расцветшую красоту и папино богатство, всерьез считала, что она все это заслужила, и это обусловило ее дальнейшую жизнь. В общем, Дашка совсем не повзрослела в душе. Конечно, некоторая инфантильность ей даже шла, то есть я думаю, что очень многим мужчинам больше нравятся женщины наивные, восторженные и глуповатые…

Я не заметила, что произнесла последние слова вслух. Шурик фыркнул:

– Наконец-то до тебя кое-что дошло!

– Что ты хочешь этим сказать? – удивилась я. – Что же мне – притворяться полной идиоткой, чтобы мужчинам нравиться?

– Я совсем не это имел в виду, – испугался он, – не надо меняться, мне с тобой тогда скучно будет.

– Ладно. – Я подошла к нему и погладила по волосам. – Давай мириться. Ты ужасно храбрый и умный, только я еще к тебе такому не привыкла.

Он засопел и упорно глядел вбок, потом неожиданно обхватил меня руками и поднял вверх.

– Если нужно, я их всех передушу, как кротов! – сказал он. – Пускай только попробует эта мерзкая семейка сделать тебе что-нибудь плохое…

– Кроты хорошие! – возразила я. – Они пользу приносят… кого-то там в земле кушают…

Таким образом, последнее слово все-таки осталось за мной.

Я проснулась рано, потому что замерзла. Отопление уже отключили, и в квартире стояла жуткая холодина. Дождя на улице не было, но дул сильный ветер, из окна видно, как деревья гнутся чуть не до земли.

Когда я вышла из ванной, где проторчала минут сорок под горячим душем, Шурик уже заваривал кофе. На сковородке жарился омлет с ветчиной, и два куска хлеба были намазаны маслом.

Я привычно удивилась, до чего же он хозяйственный и готовить умеет. Просто золото, а не муж будет! От этой мысли кусок застрял в горле. Мы с ним еще даже не спали, а я уже думаю о замужестве. То есть я совершенно о нем не думаю, вернее, думаю, но не так!..

– Ты подавилась? – заботливо спросил Шурик. – По спине постучать?

– Не надо, – буркнула я, – лучше давай подумаем, в каком виде мы явимся в галерею.

– Что тут думать? – Шурик показал мне удостоверение, которое он утащил у парня в моей квартире. – Будем бить врага его же оружием! Скажем, что горничная обворовала Гусаровых и мы ее ищем, что кража в особо крупных размерах, оттого ею занимается не милиция, а мы – сотрудники очень важной конторы.

– И как же они выглядят, сотрудники компетентных органов? Ты на всякий случай сделай невыразительную физиономию, курточку надень какую-нибудь незаметную – и дело в шляпе.

– Ну, если судить по сериалам, – подхватил Шурик, – то там очень даже симпатичные девушки служат, так что ты макияж сделай поярче и паричок не забудь…

Галерею современной живописи и скульптуры с красноречивым и абсолютно соответствующим действительности названием «Варварское искусство» мы нашли очень быстро.

Она располагалась в красивом доме с колоннами середины девятнадцатого века, и его огромные витрины с выставленными в них образцами того самого варварского искусства, на котором специализировалась галерея, очень плохо сочетались с классическим фасадом здания.

Я выбралась из стареньких Сашиных «Жигулей» и решительно устремилась в дверь, он топал за мной.

Внутри было светло, прохладно и тихо.

Этими положительными характеристиками достоинства художественной галереи исчерпывались. Все остальное, на мой непросвещенный взгляд, было ужасно.

Справа от входа на стене красовалось поразившее мое воображение полотно (если, конечно, к такому шедевру применимо название «полотно»), представлявшее собой приколоченный двумя огромными ржавыми гвоздями к куску холста грязный полосатый мужской носок.

Гвозди, судя по всему, тоже несли большую художественную нагрузку. Вся композиция была помещена в пышную золоченую раму, которая выглядела в таком соседстве достаточно нелепо.

Под этим произведением висела не вносившая большой ясности табличка с надписью: «Прохор Желтоногов-младший. Композиция номер сто четырнадцать. Тайные смыслы».

Повернувшись в другую сторону, я увидела еще одно «полотно» в такой же пышной раме, отличавшееся от первого тем, что вместо полосатого носка к куску холста был прибит белый застиранный хлопчатобумажный бюстгальтер неописуемого размера.

В обоих произведениях искусства чувствовался единый стиль и, если можно так выразиться, рука одного и того же мастера.

Подойдя поближе, я убедилась в справедливости этого предположения, потому что под вторым шедевром красовалась отпечатанная типографским способом табличка: «Прохор Желтоногов-младший. Композиция номер сто двадцать восемь. Тайные желания».

Мы с Шуриком, которого я все никак не могла привыкнуть называть Сашей, переглянулись и с большим трудом сдержали смех.

В это время откуда-то сбоку, из-за огромной ржавой металлической хреновины, показалась очень живописная парочка.

Впереди шел, покачивая в такт ходьбе внушительным животом, дородный мужчина лет тридцати пяти с бритым могучим загривком в жирных складках и маленькими круглыми поросячьими глазками, теряющимися на плоском широком лице, как московские археологи в бескрайних калмыцких степях. Шею этого поразительного персонажа охватывала золотая цепь толщиной с якорную.

Следом за этим былинным богатырем вприпрыжку поспевала тощенькая девица в модной розовой кофточке и мини-юбке, с жидкими волосами, выкрашенными во все цвета радуги. Стараясь не отставать от могучего посетителя, она в то же время торопливо выговаривала заготовленный заранее рекламный текст:

– Здесь вы видите лучшие произведения зрелого периода Прохора Желтоногова-младшего. В этот период, преодолев серьезный творческий кризис, мастер пришел к поразительному художественному лаконизму и строгости решений, одновременно сохранив эротическую энергию и динамизм своих работ предыдущего периода…

– Чего? – толстомясый остановился и уставился на девушку маленькими глазками. – Чего там у него, типа, эротическое?

– Вот, – оживилась девица, – обратите внимание, что если «Композиция номер сто четырнадцать» несет в себе глубокий нравственно-философский подтекст, – она указала на грязный носок, – и воплощает представления художника о жизни… ведь не случайно представленный здесь артефакт имеет полосатую структуру, символизируя соединение в жизни темных и светлых сторон, то в «Композиции номер сто двадцать восемь» воплощен мощный заряд глубинного эротизма, – она ткнула указкой в гигантский лифчик…

– Ни фига себе размерчик! – оживился посетитель. – Вот это конкретная вещь! Это я понимаю!

– Вы замечательно почувствовали творческий замысел художника, – с новыми силами защебетала девица, решительно стряхнув своими разноцветными волосами. – В этой композиции, помимо непрерывного поиска идеала, поиска вечной женственности, автор воплотил тоску по истинно русским ценностям, тоску по нашему славному прошлому… Это выражено как в материале артефакта, – девица осторожно прикоснулась указкой к застиранной грязно-белой ткани лифчика, – так и в его размерах, навевающих воспоминания о чем-то былинном, исконном, вечном, подлинном, воспоминания, хранящиеся у каждого из нас на подсознательном, больше того – на генетическом уровне, воспоминания, впитанные с материнским молоком…

– Ты, это, побольше насчет эротики, конкретно! – потребовал клиент. – А всяких умных слов мне не надо, не люблю, когда меня грузят!

Он подошел ближе к «Композиции номер сто двадцать восемь» и одобрительно крякнул:

– Реальный размерчик!

Затем повернулся к разноцветной девице и спросил:

– А сколько, типа, эта хрень стоит?

– Восемнадцать тысяч условных единиц, – тихо прощебетала девушка, скромно потупившись.

– Чего? – пробасил клиент, побагровев. – Сколько?

– Восемнадцать тысяч, – еще тише повторила испуганная девица, отступая на полшага. – Если вам это кажется слишком дорого, вы можете поговорить с хозяйкой. Может, она сделает вам, как настоящему ценителю искусства, значительную скидку…

– Чего? – проревел клиент, еще больше багровея. – На фига мне твоя скидка? Я что, лох или нищий какой-нибудь? Мне Толян говорил, что он у вас за сорок пять штук баксов какую-то хреновину купил, а ты мне дешевку подсовываешь! Да надо мной пацаны смеяться будут, если я такую дешевку куплю! Ты мне что-нибудь стоящее покажи!

– Может быть, ваш друг приобрел у нас одну из работ Прохора Желтоногова-старшего? – пискнула девица, отступая к стене.

– Какой еще друг? – толстомясый еще больше раздулся.

– Ну, о котором вы сейчас говорили… который делал у нас покупку… кажется, вы сказали, что его зовут Толян?

– Да какой он мне друг! – Маленькие глазки толстяка загорелись недобрым огнем. – Я таких друзей в гробу видал! С чего это ты взяла, мочалка крашеная, что Толян мне, типа, друг?

– Нет, извините, – пропищала вконец испуганная девица, – извините, я вас не так поняла…

– То-то, теперь извиняешься! – Громила немного успокоился. – Ты базар-то фильтруй, а то ведь и ответить за него придется… Ну, чего ты там говорила – у вас его папаша, что ли, имеется?

– Какой папаша? – снова испугалась девушка.

– Ну как же – этот у вас Прохор-младший, а ты сказала, что есть еще и Прохор-старший… Тот, что ли, реальных бабок стоит?

Девица наконец поняла, чего от нее хотят, и почувствовала твердую почву под ногами.

– Прохор Желтоногов-старший и Прохор Желтоногов-младший – это не отец и сын, как часто думают любители искусства, – уверенно защебетала она, – более того, они вообще не родственники…

– Это как же? – удивленно протянул клиент.

– Они всего лишь однофамильцы, – пояснила разговорчивая девица, – повстречавшись на одном из крутых виражей своих творческих биографий, два Прохора Желтоногова решили, что такое совпадение не может быть случайным, и основали новое течение в современном изобразительном искусстве – гиперпредметный суперреализм.

– Эй, ты, швабра разноцветная! – клиент снова начал закипать. – Ты чего выражаешься? Я таких слов даже на зоне не слышал! У вас тут вроде приличное место, типа, картины и прочая хрень, а ты такие слова употребляешь, которых я даже повторить не могу! Сказано тебе человеческим языком – фильтруй базар, а то придется за него ответить!

– Извините, – девушка покраснела, на глазах у нее выступили слезы, – это совсем не то, что вы подумали… Это не выражения, а специальные искусствоведческие термины…

– Опять, блин, ты за свое? Я, может, в культурное место пришел и не желаю слышать всяких этих… терминов! Короче, кончай меня грузить, показывай конкретные вещи за реальные бабки!

Девушка провела своего строгого и требовательного клиента к следующему экспонату, который представлял собой выставленный на невысоком деревянном постаменте проржавленный автомобильный коленчатый вал, и завела свою обычную песню:

– В этом выдающемся произведении Прохора Желтоногова-старшего вы видите мастерство и экспрессию, характерные для зрелого периода этого выдающегося художника. Скульптура, названная автором «Скорость», воплощает в себе характерные черты нашего времени, его урбанизм, технократизм, порабощенность человека машиной…

– Слушай, макака синерылая, я тебе сказал – кончай меня грузить! – прервал девицу клиент. – Говори толком, сколько эта хрень стоит, и завязывай со своими, блин… терминами!

– Эта работа Прохора Желтоногова-старшего оценена в пятьдесят две тысячи условных единиц, но вам, как большому ценителю концептуального искусства, мы можем продать ее за пятьдесят тысяч.

– Без базара, – довольно осклабился «браток», – вот это – реальный разговор! Все пацаны уже, в натуре, приобщились, блин, к настоящему искусству, а я все хожу, как неродной! Это скоро смеяться будут, что я прямо как лох какой-то! Кому бабки-то отслюнить?

– Вот Анна, она примет у вас оплату, – с облегчением вздохнула девица, передавая трудного клиента с рук на руки своей коллеге, терпеливо дожидавшейся в сторонке результата переговоров.

Освободившись, она наконец заметила нас с Сашей и поспешно подошла к нам:

– Извините, что не сразу уделила вам внимание. Вас интересует какой-то определенный художник или вы просто хотите подобрать работу, подходящую к вашему интерьеру?

– Нет, девушка, – строго произнес Саша, – мы хотим поговорить с Варварой Васильевной.

– А по какому, извините, вопросу? – робко поинтересовалась разноцветная девица.

– По конфиденциальному, – холодно ответил Саша, махнув в воздухе изъятым у сотрудника Захарова удостоверением.

Девица побледнела, нервно сглотнула и послушно повела нас в глубину галереи.