Текст книги "Блондин на коротком поводке"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Наконец он появился в дверях.

Даша вздрогнула.

Это был тяжелый человек. Настолько тяжелый, что под ним жалобно заскрипел великолепный, безупречно подогнанный узорный паркет.

Низкий лоб, мощные, как у гориллы, надбровные дуги, густые и жесткие рыжеватые волосы. Маленькие, подозрительные глазки. Красное свирепое лицо. Могучие руки с короткими толстыми пальцами, покрытыми порослью таких же жестких рыжеватых волос. Отлично сшитый дорогой костюм в узкую полоску, белоснежная рубашка и модный галстук только подчеркивали первозданную дикость Майданного.

– Здорово, Леонид, – проговорил вошедший, повернувшись к Гусарову.

Если бы неожиданно заговорил каменный постамент Медного всадника – наверное, он говорил бы именно таким голосом.

– Здравствуй, Иван, – ответил Леонид Ильич, одновременно робея перед страшным гостем и хорохорясь, – зря ты охранника своего взял. Ты ведь здесь, считай, дома.

– А что ты думаешь – я дома без охраны? Не те, брат, это… времена, в гальюн и то с охраной приходится! – И он хохотнул тяжелым каменным смехом. – Да и Куница – он не охранник, он, можно сказать, это… родной человек… Ты, Леонид, это… с женщинами своими меня познакомь!

Гусаров спохватился и подвел к гостю жену и дочь.

Майданный задержал в своей короткопалой руке Дашины пальцы и долгим особенным взглядом посмотрел на девушку.

От этого тяжелого, каменного взгляда у нее появилось ощущение, что она заживо погребена.

Нина принесла чай, накрыла на низком инкрустированном столике. Майданный шумно прихлебывал, отставив короткий волосатый мизинец, и говорил о жизни. Он говорил медленно, весомо, тяжело – будто откалывал кувалдой куски от огромной гранитной глыбы.

– Теперь жизнь-то у нас какая? Каждый день, это… бой, все равно как на фронте живем! Родному брату и то верить нельзя! Поэтому теперь, это… бизнесмену, особенно крупному, вроде меня, надо, это… надежный тыл иметь! Чтобы, это… не оглядываться и пули в спину не бояться! Чтобы, это… железная уверенность была!

При этих словах Майданный выразительно посмотрел на Дашу, и ей стало холодно, как в сыром каменном подземелье.

– Если бизнесмен, это… женится, – продолжал Иван Трофимович, – то он на свою жену должен полагаться, как на банк! Должен в ней быть уверен на все сто пятьдесят процентов! Потому что иначе, это… зачем и жениться? Если пулю в спину можно получить?

Он поставил чашку на стол таким жестом, как будто припечатал денежный документ, и снова посмотрел на Дашу с особенным выражением.

Когда Майданный ушел, оставив после себя едкий запах оружейной смазки и сырого подземелья, Даша остановилась перед отцом и подняла на него глаза.

– Ты хочешь продать меня этому неандертальцу?

Леонид Ильич в первый момент слегка смешался. Он не привык прямо и резко разговаривать с дочерью, он с детства баловал ее и оберегал от житейских бурь и всевозможных напастей. Но теперь ее детство кончилось.

– Не понравился? – спросил он со скрытой угрозой, потихоньку накручивая себя. – А хорошо жить нравится? А сладко есть нравится? А шмотки дорогие носить привыкла? А по курортам заграничным мотаться любишь?

С каждым словом Гусаров говорил все громче и громче, все отчетливее в его голосе звучала бессильная злость, смешанная со страхом, и постепенно он сорвался на крик:

– Не понравился?! Ничего, стерпится – слюбится! Твой номер – шестнадцатый! Главное, ты ему приглянулась! А нам без его поддержки не выжить, слышала, как он говорил, – не жизнь, а война, каждый день из дома выходим как на фронт!

– Но, Ленечка! – пролепетала Виктория Федоровна. – Как же это возможно? И это после Стаса Руденко… О боже!

– Да я его видеть не могу! – истошно завизжала вдруг Дашка и затопала ногами. – Да с ним рядом стоять противно, как будто в сыром подземелье и крысы бегают!

– Тихо-тихо! – ответил отец. – Не визжи, голос сорвешь. Еще разлюбит, с хриплым-то голосом. Ласковее надо быть, мужчины, они, знаешь, ласковых любят… За все, милая, в жизни надо платить. У кого что есть, тот тем и платит. У тебя, кроме красоты и молодости, ничего нет. Делать ты ничего не умеешь, куда пойдешь, если я разорюсь? Ну?

Жена и дочь молчали.

– Нечего орать, – уже успокаиваясь, проговорил Леонид Ильич, – не на панель посылаю. Будешь за ним как за каменной стеной, денег у него много, для любимой жены ничего не пожалеет… И хватит тут, понимаешь, карнавал устраивать, не девочка, давно пора повзрослеть…

Прошло лето. Шурик уже полтора месяца жил у меня и даже сделал ремонт в кухне. Ладили мы вроде неплохо, хотя, на мой взгляд, он слишком много меня воспитывал. Он сумел произвести на маму самое хорошее впечатление, и, хотя ее мнение, в общем-то, меня не так уж трогало, все равно было приятно.

Вся история с несостоявшейся Дашкиной свадьбой, похищением ценных бумаг у Руденко, охотой за мной потихоньку забывалась. Мы с Шуриком старались о ней не вспоминать, да и говорить-то было особенно не о чем, все уже выяснили.

О Дашке, как и вообще о семействе Гусаровых, я ничего не слышала. Мы никак не пересекались, что и неудивительно: раньше либо я приходила к ним, либо Дашка забегала ко мне попросту, так и общались. Никаких общих знакомых, кроме нашей компании, у нас не было. Но ребята по отдельности с Гусаровой не дружили и раньше, а теперь даже вездесущая Светка Росомахина не знала, что поделывает Дашка и как она перенесла всю эту историю. А может, знала, да не говорила, потому что меня это, если честно, совершенно не интересовало. После всего случившегося я вычеркнула всю семейку Гусаровых из своей жизни, и, Надеюсь, навсегда.

Просто удивительно, на какой, оказывается, тонкой ниточке держалась наша дружба. Я имею в виду, что чисто технически вычеркнуть Дашку из жизни было очень легко.

Не могу сказать, что мы с Шуриком все время сидим дома, но все же он много работает, а я заканчиваю учебу. Весной нахватала хвостов, так что половину лета пришлось их досдавать. Однако мы часто выбираемся в город, с ребятами либо вдвоем. Но с Дашкой, очевидно, мы вращались в разных плоскостях. Потому что ни разу с ней нигде не столкнулись. И немудрено: на шикарные кабаки у нас нет денег, а на ночные клубы – нет времени.

Светка Росомахина успешно защитила диплом и в начале сентября неожиданно объявила всем, что уезжает на целый год в Штаты на стажировку. Ее червячки очень понравились кому-то в Бостоне. Она, видите ли, молчала, пока там все окончательно не решилось. По такому случаю в субботу был назначен большой сбор в кафе «Фантом» на канале Грибоедова.

Мы сложились и решили подарить Светке дорогой цифровой фотоаппарат, пускай она там в Штатах все подряд фотографирует и нам присылает. Шурик, как всегда, убежал куда-то по делам, а я решила заняться своей внешностью. Я выкрасила волосы оттеночным шампунем, причесала их, как умела, наложила макияж и с головой ушла в шкаф, разбирая одежду. Оказывается, мама натаскала мне кучу шмоток, и некогда было все это толком примерить и определить, идет мне или не идет.

Когда раздался звонок в дверь, я нисколько не сомневалась, что это Шурик, потому что до этого он позвонил и сказал, что едет и купил Светке цветов, как я просила.

Я открыла, не спрашивая, и отступила в изумлении.

На пороге стоял высокий худой старик с гривой седых волос, это был Дашкин дед Илья Андреевич.

Вот уж кого не ожидала видеть. Я окаменела, как жена Лота, и даже не сделала попытки пропустить его в квартиру.

– Здравствуй, Катя, – сказал Илья Андреевич тихо, – вот, пришел…

Я очнулась и отошла в глубь прихожей – не на лестнице же разговаривать в самом деле!

Старик перешагнул порог, тяжело опираясь на палку с серебряным набалдашником. В комнате у меня валялись на диване платья и блузки, на стульях висели лифчики и шарфики, на полу громоздилась обувь. Я заметалась, пытаясь подхватить все это и запихнуть в шкаф.

– Извини, – произнес с одышкой Илья Андреевич, – извини, что без приглашения. Думал, если узнаешь, то и на порог не пустишь…

Я промолчала, расчищая место на диване. Старик сел и обтер лоб белоснежным платком. Дышал он тяжело, руки чуть дрожали.

Я не знала, что сказать. В душе шевельнулось раздражение – приперся тут, старостью прикрывается, и нахамить-то ему нельзя…

– Вот приехал, – медленно с расстановкой заговорил старик, – приехал прошения у тебя просить. За то, что обидел тогда, нехорошо, незаслуженно обидел.

Я вспомнила, как он кричал мне – униженной, избитой, опозоренной: «Прочь! Вон отсюда!», и вздохнула.

– Вы это по поручению всей семьи или от себя лично? – спросила я чужим голосом, хотя и понимала, что говорить такое не следует.

– Какое там от семьи! – пренебрежительно хмыкнул старик. – Им не до того… У сына дела идут плохо, Виктория все рыдает да кашляет, Дашка…

– Мне про них неинтересно, – довольно невежливо перебила я.

– Я знаю. – Он тяжело вздохнул. – Ты-то без нас проживешь… Для себя я приехал, вот что. Недолго уже мне осталось, не хочу с грехом на сердце уходить…

«А я не поп, чтобы грехи отпускать! – подумала я. – В церковь идите каяться…»

У меня хватило все же ума и порядочности удержаться. Илья Андреевич сидел на диване очень прямо, как всегда, одет был в приличный темно-серый костюм, темный галстук повязан аккуратно. Но я заметила, что костюм этот на нем болтается, как на вешалке, и воротничок на рубашке явно велик. Старик очень похудел, лицо было слишком бледное. Да еще эта одышка…

Ему давно перевалило за восемьдесят, но раньше этого не было заметно. Я привыкла, что он всегда бодр, подтянут и легок на подъем. Теперь же он явно начал сдавать, очевидно, история с неудавшейся Дашкиной свадьбой его совсем подкосила.

Я вспомнила, как в детстве старик забирал нас с Дашкой из школы, поил чаем, помогал готовить уроки. Вспомнила, сколько партий в шахматы я ему проиграла, сколько книжек из его библиотеки прочитала… Действительно, много ли ему осталось?

Я погладила Илью Андреевича по плечу.

– Хорошо, что вы пришли. Забыть я про все не забыла, но на вас не обижаюсь.

Он помолчал немного, собираясь с силами. В это время открылась дверь и вошел Шурик. Я представила его Дашкиному деду как своего жениха. Шурик вылупил глаза, но ничего не сказал.

Илья Андреевич встал, собираясь уходить, но неожиданно побледнел, зашатался и сел обратно на диван. Он достал коробочку с таблетками и положил одну под язык.

– Может, врача вызвать? – испугалась я. – Или чаю?

– Нет-нет, сейчас все пройдет…

– Я вас отвезу! – вызвался Шурик.

Он поменял свои «Жигули» на довольно-таки старую «Ауди», но очень ею гордился.

Когда дверь за ними закрылась, я взглянула на часы и охнула: мы страшно опаздывали. Пока я мерила платья, Шурик вернулся, выглядел он ужасно заинтригованным.

– Ты что – и вправду собралась за меня замуж? – спросил он. – Могла бы и раньше меня в известность поставить…

– С чего ты взял? – удивилась я. – Просто так сказала…

Он надулся и молчал всю дорогу, только в кафе Светка его растормошила.

Больше Илью Андреевича живым я не видела. В конце ноября, когда грянули первые заморозки, деревья стояли черные и унылые, солнце скрывалось за тучами и настроение у всех было соответствующее, мне домой позвонили, и незнакомый женский голос с официальным холодком сообщил, что Илья Андреевич Гусаров скончался и что похороны будут через два дня на Серафимовском кладбище, и отпевание там же, в церкви в двенадцать часов.

Два дня я мучилась совестью, потому что встречаться с семейкой ужасно не хотелось, а с другой стороны, деда я знала с детства, и не пойти на его похороны просто неприлично. Шурик был настроен очень сердито, он вообще не хотел меня никуда пускать, мотивируя это тем, что от ненормальных Гусаровых всего можно ожидать.

Наконец я решила, что приду только на кладбище, постою в сторонке, чтобы не мозолить никому глаза, и потихоньку уйду. Дед давно уже объявил семье свою последнюю волю, он хотел лежать рядом со своей рано умершей женой, Дашкиной бабушкой. Я была в свое время настолько близка с ними, что даже знала то место.

Шурик подвез меня к воротам, заявил, что, если через сорок минут я не вернусь, он сам пойдет меня искать, и наставлял, чтобы я была осторожна и не вступала ни с кем в разговоры.

На кладбище было холодно и противно. Накануне выпал густой снег, и теперь была расчищена только главная дорога. Я шла по ней, припоминая, как пройти к могиле. Вроде бы на следующем перекрестке надо свернуть…

Там стояла куча разных машин – автобус с траурной полосой, навороченные джипы и «Мерседесы». Однако дальше нужно пройти метров пятьдесят пешком, машине там не проехать. Чтобы не сталкиваться ни с кем, я решила обойти скопление автомобилей, свернула на тропку между могилами, провалилась в снег, промочила ноги и, страшно злая, выскочила прямо в объятия какого-то парня в черном коротком полупальто. Парень был чисто выбрит и хорошо подстрижен, по некоторым неуловимым признакам в нем сразу можно было определить охранника-профессионала.

– Стой! – негромко, но грозно окликнул он меня. – Куда это ты?

– На похороны! – огрызнулась я. – Гусарова хоронить, Илью Андреича, что, нельзя?

– Ты бы еще попозже пришла, – парень придержал меня за руку, – вон его уж закопали! Так что топай отсюда по-хорошему.

– Ну и порядки у этих Гусаровых! – шепотом ругалась я. Какого черта тогда звонили, если на кладбище не пускают?

– Если ты на похороны, то и ехала бы как все, в автобусе, по списку… А ты вылезла черт-те откуда… – охранник глядел на меня с недоверием.

– Ты не надейся, – окончательно рассвирепела я, – тебе за мое задержание все равно премии не дадут. Я, правда, не злоумышленница, я всю эту семью с детства знаю. Не пустишь дальше, я и отсюда погляжу.

Народу возле могилы было немного. Родственники, просто знакомые, еще какие-то люди, среди них сновали такие же парни, как и тот, что придерживал меня сейчас за рукав. Чуть в стороне жалась небольшая кучка стариков – оставшиеся в живых друзья.

Среди родных обращала на себя внимание Виктория Федоровна в огромной черной шляпе, размерами напоминающей колесо от старой телеги, которое кладут на крышу, чтобы прилетели аисты. Дашкиного лица я не видела, она все время плакала. Кроме отца семейства, там был еще один весьма колоритный тип. Был он среднего роста, коренастый и очень широкий в плечах. Одет в длинное черное пальто, без шапки, жесткие рыжеватые волосы топорщились на холодном ветру. Маленькие красные глазки из-под густых нависших бровей смотрели на мир подозрительно и угрожающе. Рукой без перчатки он крепко держал Дашку за локоть. Я заметила, что пальцы у него короткие и цепкие, вся тыльная сторона ладони поросла густыми рыжими волосами.

– Ой, а что это за тип рядом с Дашкой? – спросила я удивленно.

– Потише ты! – шикнул охранник. – Это Дарьи Леонидовны муж.

– Муж? – протянула я. – Ну и муж… да ему больше сорока…

Охранник больно дернул меня за руку, и я поняла, что охраняют они не семейку Гусаровых, а именно этого рыжего типа, Дашкиного мужа.

– А кто же он такой?

– Сама у нее спроси, – ехидно предложил парень, – раз, говоришь, вы подруги…

«Надо больно», – подумала я.

Могильщики закончили свое дело, и народ потянулся к машинам. Я ждала, собираясь, когда все уйдут, подойти к могиле и бросить на нее горсть земли. На этом мой долг был бы выполнен и я могла спокойно отправляться к Шурику, который изнывает небось там, в «Ауди».

Охранник потерял ко мне всякий интерес и устремился за своими к машинам. Я подошла к свежей могиле и прочитала надпись на временном деревянном кресте. Оказывается, деду было восемьдесят пять лет, я думала – меньше.

– Катя, – послышался сдавленный голос.

Я медленно оглянулась. Рядом стояла Дашка, очень бледная, щеки ввалились, глаза красные и, разумеется, никакой косметики. Я знала, что горюет она искренне, ведь она была к деду очень привязана. Я знала также, что стоит мне сделать хоть один маленький шажок навстречу, ну хоть руку протянуть или улыбнуться, как Дашка бросится мне на шею; что ей плохо без меня особенно сейчас, в такую тяжелую минуту; что только со мной она может поговорить по душам и вспомнить деда. Потому что дед – это ее детство, а в детстве рядом всегда была я.

Ну уж нет, дорогие мои, сказала я себе, вот уж этого вы от меня не дождетесь. Уж теперь как-нибудь сами обходитесь, без приживалок и драных кошек. Разумеется, бог велел все прощать, и гордыня – это смертный грех, но пускай меня за него накажут потом.

– Я хотела сказать, – Дашка нарушила долгое молчание, – дедушка завещал тебе свою библиотеку, говорил, что хочет, чтобы она была именно у тебя. Ты возьмешь?

Старик завещал мне самое дорогое, что у него было, и это трогает.

– Возьму, – чуть помедлив, ответила я, – раз он так хотел.

– Дарья Леонидовна! – окликнул незаметно появившийся охранник. – Все вас только ждут!

– Ты замуж вышла? – оживилась я. – Позд…

– Не надо об этом! – перебила меня Дашка и пошла к машинам.

Мне больше нечего было делать на кладбище, я поплелась следом. На повороте охранник попытался оттеснить меня от Дашки.

– Катерина! – раздался встревоженный голос. – Все в порядке?

Это Шурик явился меня спасать. На Дашку он демонстративно даже не взглянул, он страшно разозлился на всю семейку за то, как они в свое время со мной обошлись, и обиделся даже больше, чем я.

Я подбежала к нему, сказала, что со мной все в порядке, и поцеловала. Шурик обнял меня за плечи, и мы пошли по длинной-длинной аллее к воротам, где нас ждала машина. Я знала, что Дашка смотрит нам вслед, но ни разу не оглянулась.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.