Текст книги "Блондин на коротком поводке"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Кажется, больше всех радовалась предстоящей свадьбе Виктория Федоровна, Дашкина мать. Она заказывала новые туалеты, обсуждала меню свадебного обеда, составляла список гостей. Будущие родственники выводили ее светские знакомства на принципиально новую орбиту. Среди приглашенных на свадьбу были два министра, владелец крупного телеканала, губернатор огромной сибирской области и знаменитый художник, личный друг президента.

В разговоре со своими старыми подругами Виктория Федоровна вдруг замирала, как будто пораженная какой-то ужасной мыслью, и восклицала:

– Не забыли ли мы послать приглашение Андрею Пантелеймоновичу?

– Как? – послушно отзывались подруги. – Тому самому Андрею Пантелеймоновичу?!

– Ну конечно, – небрежно отвечала счастливая Виктория Федоровна, – какому же еще? Кажется, в России только один Андрей Пантелеймонович!

После таких слов несчастные подруги замирали в священном трепете.

Очень больших усилий стоило Виктории Федоровне Дашкино подвенечное платье. Дело в том, что свадебный наряд принято, оказывается, шить только у Варвары Фигуриной. То есть кто-то может заказать платье и у более скромного модельера, а кто-нибудь – даже купить готовое, но только не дочь Виктории Федоровны. Венчаться в чем-то другом – это почти так же ужасно, как выходить замуж голой или того хуже – в промасленной спецовке. Девушка из хорошей семьи должна венчаться только в платье от Фигуриной, иначе она будет опозорена на всю жизнь.

А к знаменитой модельерше записываются за год. Кроме того, как назло, Варвара Фигурина в самый неподходящий момент собралась на грандиозный показ мод в Париж. До отъезда оставалась всего одна неделя, и на эту неделю у Варвары была срочная работа. Она должна была сшить представительский костюм для Ксении Ивановны Морозовой, чиновной дамы, вице-губернатора по каким-то неопределенным вопросам.

Виктория Федоровна проявила чудеса изобретательности. Она под предлогом званого вечера заманила Морозову к себе домой и показала чиновнице свой знаменитый гобеленовый мебельный гарнитур, изготовленный в Вене в первой половине девятнадцатого века. Морозова, как и сама Виктория Федоровна, сходила с ума от антикварной мебели. Глазки ее при виде гобеленового гарнитура заблестели, и она застыла, плотоядно облизываясь. Виктория Федоровна принялась ковать железо и через час вырвала у Ксении Ивановны согласие уступить на неделю Варвару Фигурину в обмен на сказочный гарнитур.

В итоге свадебное платье обошлось дороже приличной трехкомнатной квартиры, но Виктория Федоровна была счастлива. Ее дочь будет на свадьбе в приличном наряде.

Оставались совершенные мелочи: арендовать зал на триста человек (если гостей будет меньше, то это уже не свадьба, а вечеринка в узком семейном кругу), пригласить первоклассного повара, заказать свежих устриц, омаров, лангустов, фуа-гра и прочие продукты обязательного ассортимента, набрать временную прислугу и не забыть между делом устроить мужу небольшой профилактический скандал, чтобы не слишком расслаблялся.

Дашка тем временем цвела, наслаждалась жизнью и не слишком вдавалась в мамины проблемы. Виктория Федоровна любовалась дочерью, изредка находя возможным тихонько всплакнуть и не признаваясь даже самой себе, что она ей мучительно завидует.

Все Дашкино участие в предсвадебных хлопотах свелось к тому, что она дважды приехала на примерку к Фигуриной и послушно повертелась в ловких руках знаменитой модельерши.

До свадьбы оставались считаные дни. Повар-француз высокомерно поджимал губы, не одобряя качество севрюги, привезенной специальным самолетом из Астрахани, настаивал на том, что лангедокские устрицы лучше нормандских, и требовал для кулинарных целей три ящика белого бордо. Четыре разбитные девицы декорировали арендованный зал цветами и фонариками. Секретарша Леонида Ильича, забросив свою основную работу, обзванивала все основные газеты и телеканалы, сообщая о предстоящем торжестве и оговаривая, кто и как будет освещать это выдающееся событие.

За три дня до свадьбы мы обычной компанией – Дашка, я, Стас и Филипп – отправились на вечеринку к приятелю Стаса Пете Киму. Вечеринка была камерная, ничего особенного. На мой взгляд, там было скучно. Сам Петя, несмотря на богатых родителей, оказался неглупым парнем. Он учился на историческом факультете университета и действительно увлекался историей, но, кроме истории, он был очень увлечен некоей Аленой, капризной и взбалмошной девицей, которая изо всех сил старалась испортить вечеринку. Она то требовала всеобщего внимания к своим идиотским речам, то при всех закатила Пете сцену ревности, то сама начала беззастенчиво вешаться на шею Стасу. В конце концов всем это надоело, и гости стали расходиться. Дашка обещала завезти меня домой, но вдруг вспомнила, что не вернула мне книжку по английской грамматике, и решила сначала заехать к Стасу, где она оставила этот учебник.

Мне грамматика действительно была нужна к зачету, и черт дернул меня напомнить Дашке о ней в тот вечер. Дашка довольно часто бывала в этой квартире и даже ночевала там не раз, потому что родители Стаса предпочитали жить в своем великолепном загородном доме. Но в последние дни Дашкина мать вдруг стала настаивать на том, чтобы дочь ночевала только дома, дескать, так полагается перед свадьбой. Дашка отмахивалась, но потом покорилась материнским требованиям, чтобы не спорить.

Мы ехали в машине Филиппа, по дороге Стас на заднем сиденье нашептывал Дашке что-то интимное, скорее всего уговаривал остаться у него. Она слабо отбивалась.

Огромная квартира Руденко в центре города, выходившая окнами на Казанский собор, была ярко освещена. Оказалось, что у старшего Руденко гости – какой-то американский бизнесмен с женой. У Стаса разочарованно вытянулось лицо, Дашка выпорхнула из машины, попросив Филиппа нас подождать, дескать, мы скоро, он нас отвезет.

Мы прошли по коридору мимо гостиной, где раздавалась оживленная английская речь, и вошли в комнату, которую Дашка временно считала своей, там находилась кое-какая ее одежда и безделушки.

Она нашла книгу, и мы собрались уходить, когда в комнату заглянул отец Стаса.

Меня он попросту не заметил, а Дашке сказал тоном вроде бы и вполне доброжелательным, но при этом не терпящим никаких возражений, как говорит человек, привыкший к тому, что любое его желание немедленно выполняется окружающими:

– Даша, я хочу познакомить тебя с моими американскими друзьями.

Интересно, что, когда кто-либо говорит таким тоном, никому действительно и в голову не придет возражать ему. Дашка тоскливо посмотрела на меня и вполголоса сказала:

– Извини, Катюша, это надолго. Поезжай одна…

Я кивнула, взяла английскую книжку и отправилась восвояси. Откровенно говоря, я почти обрадовалась, что Дашка осталась там, на сегодняшний вечер с меня уже хватит.

Когда я проходила мимо охранника в холле первого этажа, он разговаривал по телефону и не повернулся в мою сторону.

На улице было по-прежнему светло – в городе проходило ежегодное мероприятие под названием белые ночи. Филипп сидел в машине и беседовал с кем-то по мобильному телефону. Он был так увлечен этим, что не заметил меня. Я подошла к машине и услышала обрывок разговора:

– Ну, котик, не обижайся! Сегодня я очень занят, срочная работа. А завтра я к тебе обязательно приеду… Ну, зайчик, я же тебе все объяснил! Думаешь, мне охота здесь торчать?

«Ах, поганец! – подумала я. – Срочная работа! Тебе неохота здесь торчать? Ну так вали на все четыре стороны!»

В общем-то, я совершенно не рассердилась, мне самой не хотелось терпеть Филиппа еще лишние полчаса, а потом благодарить его за то, что отвез меня домой. Я, конечно, допускала, что и у него могут быть совершенно иные планы на сегодняшнюю ночь, но он боится сейчас уехать, так как не хочет ссориться со Стасом.

Объясняться с ним не входило в мои планы, и я, воспользовавшись тем, что он по-прежнему меня не замечал, скользнула за угол и быстрым шагом направилась в сторону Невского.

Через несколько минут я поймала частника и без приключений добралась до своего дома.

В квартире было душно. Я раскрыла все окна, переоделась в длинную футболку и вышла на балкон. От абсента, выпитого на вечеринке, в горле пересохло. Я достала из холодильника бутылку минеральной и пила прямо из горлышка. Настроение было так себе. Зачем я болтаюсь в компании Дашкиных приятелей-бездельников? У меня сессия на носу, занятия в последнее время я запустила, со своими собственными друзьями не общаюсь. Они еще подумают, что я хочу подцепить в Дашкиной компании богатенького папиного сыночка. Представляю, что скажет Шурик… Уж он-то за словом в карман не полезет. Мне стало неуютно и одиноко, захотелось вдруг, чтобы кто-нибудь оказался рядом. Даже не просто кто-нибудь, а близкий, родной человек, которого у меня нету, да, пожалуй, и не было.

Родители раньше занимались своими склоками, я их не особенно интересовала. Только с Дашкой можно было поговорить обо всем. Но скоро и этого не будет.

Когда родители развелись и мама уехала в Москву, я даже обрадовалась. Ничуть не тяготясь одиночеством, я жила одна, наслаждаясь тишиной и покоем. И вот сейчас вдруг захотелось чьей-то заботы.

Подумав так, я очень удивилась. Что это со мной случилось? Нужно взять себя в руки. Как только пройдет эта несчастная свадьба, заживу прежней жизнью и выброшу из головы эти бредни.

С такими благими намерениями я легла спать.

Он сидел в стареньком «жигуленке» и пил кофе из пластикового стаканчика. Кофе был жутко невкусный, какого-то бурого цвета, явственно отдавал клопами, но ему необходимо выпить чего-нибудь горячего. На улице конец мая, теплая белая ночь, самое приятное время года в городе. Но сегодня ему не хотелось восхищаться белыми ночами и вспоминать пушкинские строки насчет того, что «…светла адмиралтейская игла…».

Внешне он был спокоен, но внутри все дрожало, и горячая бурда, условно называемая кофе, слегка унимала эту дрожь.

Он провел в машине уже несколько часов, шея ныла от неудобного положения. Было легче, когда он ездил. Ездил вслед за ними по всему городу, останавливался возле кафе с дурацким названием «Пионерский лагерь», а потом возле красивого дома недалеко от Казанского собора. Подъезд был хорошо охраняем, и ему пришлось припарковаться в стороне, чтобы не привлекать внимания к своему неказистому «жигуленку».

Она вышла с подругой из новенькой зеленой «Тойоты», а тот хмырь остался ждать. Человек в «жигуленке» закурил сигарету и тоже настроился на долгое ожидание.

Он должен знать, куда она пойдет, когда выйдет из этого шикарного дома. Однако долго ждать не пришлось, открылась дверь подъезда, и показалась ее стройная фигурка в серых брюках и терракотовой трикотажной кофточке. Он приготовился тронуть машину с места, как только парочка погрузится в зеленую «Тойоту». Не нужно было бы этого делать, но он должен выяснить все до конца.

Ему показалось, что она идет к машине как-то неохотно. Она постояла чуть поодаль, потом, как видно, приняв решение, резко шарахнулась в сторону и почти побежала за угол, стараясь не стучать каблуками. Тот хмырь из иномарки не высунулся в окно и не сделал попыток удержать девушку. Проезжая мимо, водитель старенького «жигуленка» заметил, что он разговаривает по мобильному телефону и, скорее всего, вышедшую из подъезда девушку просто не заметил. А она этим воспользовалась…

Он ударил по газам, потому что стройная фигурка уже скрылась за углом. Он еще подумал, что сейчас в облике девушки чего-то не хватает, что раньше было в ее одежде какое-то яркое пятно, но тут заметил, что она подняла руку и уже садится к частнику. Ночной «бомбист» рванул с места, и водитель «жигуленка» сосредоточился на том, чтобы не упустить его из виду.

Они приехали к хорошо знакомому дому, здесь она живет. Водитель остановился под ее окнами, видел, как она стояла на балконе, дождался, пока в спальне погас свет, и поехал домой, успокоенный и от этого страшно собой недовольный.

А утром начался сумасшедший дом.

Я проснулась от истеричных звонков в дверь.

Толком не придя в себя, я накинула халат, с трудом попав в рукава, и бросилась к дверям. Спросонок даже не спросив, кто ко мне рвется, отворила, и на меня обрушилась Дашка.

Но такой я ее еще никогда не видела!

Лицо у нее было совершенно сумасшедшее. Подбородок трясся, щеки покрылись пятнами темного лихорадочного румянца, глаза подозрительно блестели. Но даже в таком состоянии моя подруга оставалась поразительно красивой.

Дашка буквально упала в мои объятия и зарыдала. Это было первый раз, хотя я знала ее с детства, но ни разу не видела плачущей, а сейчас она буквально захлебывалась злыми слезами.

И все равно была красивой. Даже опухшее от слез, ее лицо поражало яркой, удивительной прелестью.

– Дашка! – я отстранилась от нее. – Что стряслось? Ты можешь мне объяснить, что произошло? Из-за чего ты ревешь?

Но она не могла говорить, она только громче разрыдалась. Я обняла ее одной рукой и повела на кухню, где в шкафчике у меня стояла с незапамятных времен не допитая гостями бутылка водки. Я налила водку в стакан и сунула подруге:

– Пей!

Дашка глотнула, как воду, и захлебнулась, закашлялась. Я изо всех сил хлопнула ее по спине.

В результате этих спасательных мероприятий моя подруга перестала рыдать и посмотрела на меня довольно осмысленно.

– Ну, – предприняла я новую попытку разобраться. – Ты можешь наконец объяснить мне, что случилось?

Дашка попыталась опять зарыдать, но я прикрикнула на нее, влила в рот еще немного водки, и наконец она с трудом пролепетала:

– Катька, ты знаешь, кто я?

– Ну, вроде как знаю, – осторожно ответила я, чтобы не спровоцировать новых рыданий.

– Нет, ты не знаешь! – трагическим тоном заявила она. – Я воровка!

– Дура ты! Что ты такое болтаешь?

– Никакой свадьбы не будет! – выпалила Дашка. – Меня объявили воровкой и выставили из дома!

Я отступила на шаг, чтобы получше разглядеть свою подругу и убедиться, нет ли в ее лице признаков тяжелой душевной болезни: ее заявление было слишком поразительным и странным, чтобы принять его всерьез.

– Дашка, ты бредишь! – произнесла я довольно легкомысленно.

– Если бы! – Ее лицо снова перекосилось, и она зарыдала.

Я встряхнула ее, как куклу, усадила на стул, влила в рот остатки водки и решительно потребовала:

– Немедленно рассказывай! Давай все по порядку! С того момента, когда мы с тобой расстались.

Она судорожно всхлипнула и начала:

– Когда ты ушла, мы со Стасом прошли в парадную гостиную. Там Великий и Ужасный обхаживал парочку крутых американцев, в которых он явно был очень заинтересован…

Великим и Ужасным все за глаза называли Михаила Николаевича Руденко. Я кивнула, ожидая продолжения.

– Ну, вот ему и хотелось показать этим янки, какой у него сыночек и какая у этого сыночка невеста…

– Да, такую невесту никому показать не стыдно! – вставила я реплику, чтобы приободрить и поощрить Дашку.

– Была невеста, да вся вышла! – отмахнулась она и продолжила: – Американцы уже уходили. Мы выпили по коктейлю и распрощались. Великий и Ужасный проводил их до дверей, а Стасу вдруг кто-то позвонил по мобильнику. Он не стал разговаривать при мне, вышел в холл. Потом вернулся и сказал, что не сможет меня проводить – у него неожиданно образовалось какое-то важное дело…

– Среди ночи? – переспросила я.

– Среди ночи, – кивнула Дашка. – Ты же знаешь, Стас иногда любит напускать туману, изображать очень делового… Но ты меня все время перебиваешь, а я и так путаюсь!

– Прости… – Я замолчала, вся превратившись во внимание.

– Ну, я не особенно огорчилась, позвонила домой, вызвала шофера и уехала. Но не успела я толком заснуть… – Дашкино лицо снова перекосилось, и я опять прикрикнула на нее, чтобы предотвратить надвигающийся приступ рыданий. Она взяла себя в руки и снова заговорила:

– Вообще-то я немножко поспала, когда зазвонил мой мобильник. Это был Стас, и он потребовал, чтобы я немедленно к ним приехала.

– Потребовал? – удивилась я. – Что ты, прислуга, чтобы он тебе приказывал?

– Да, я тоже рассердилась и спросила, знает ли он, который час, но у него был такой голос, какого мне еще не приходилось слышать, и я поняла, что случилось что-то ужасное. Короче, я встала, тихонько собралась, чтобы не будить родителей, и поехала к Стасу.

Я подумала, что из огромной квартиры Гусаровых нетрудно уйти в любое время дня и ночи, никого не побеспокоив, но промолчала, чтобы не сбить Дашку с мысли.

– Встретил меня не Стас, а его отец, Михаил Руденко, Великий и Ужасный. Он сам открыл мне дверь – представляешь, сам! – но при этом смотрел так, как будто я не невеста его сына, а червяк в пироге или муха в тарелке супа. Даже не поздоровавшись, провел в кабинет. Стас сидел там, весь зеленый, при моем появлении вскочил, и тут началось…

Дашка тяжело вздохнула, по ее лицу пробежала судорога. Видно было, что продолжать ей трудно, но она взяла себя в руки.

– Папаша силой усадил меня в кресло, направил в лицо лампу, словно следователь из советского фильма, и как заорет: «Кто тебя нанял! Признавайся, кто тебя нанял?»

Стас пытался что-то вставить, но папаша взглянул на моего жениха так, что тот съежился, и прикрикнул: «Это ты привел ее в дом!»

Я попыталась добиться, что у них стряслось и в чем меня обвиняют, но он только вызверился пуще прежнего: «Не изображай святую невинность! Ты прекрасно знаешь, что произошло, потому что, кроме тебя, этого никто не мог сделать!»

– В конце концов мне все же удалось выяснить, что случилось. У папаши Руденко в кабинете, в сейфе, лежали в папке какие-то невероятно важные документы. Обычно он этот сейф ставит на специальную сигнализацию, но тут он ее временно отключил, поскольку доставал из него другие бумаги, которые показывал своим американским гостям. Перед уходом американцев он сейф снова открывал, и та папка была на месте. Он опять не подключил сигнализацию, потому что собирался этой же ночью уехать в загородный дом и забрать свои бесценные бумаги. Проводил гостей, потом Стаса, собрался сам уезжать. Вызвал охрану и машину, открыл сейф – а документов на месте не оказалось!

– Ну и при чем здесь ты? – не выдержала я и снова перебила Дашку.

Она кивнула и проговорила, с трудом владея собой:

– Вот именно так я и сказала – при чем здесь я? А Великий и Ужасный весь побагровел, надулся и снова заорал: «Кроме тебя, этого никто не мог сделать, потому что больше никого в квартире не было! Прислугу я отпустил раньше, перед уходом американцев документы были на месте, пока я их провожал, ты была одна!» Я ему говорю, что была не одна, а со Стасом, но этот мерзавец, мой бывший жених, подал голос из своего угла: «Я выходил разговаривать по телефону и не знаю, что ты делала в это время!»

– Вот скотина! – снова не удержалась я.

Дашка кивнула, соглашаясь с моей оценкой, и продолжила:

– Папаша снова завел свою песню: «Кто тебя нанял? На кого ты работаешь?»

Я ему пыталась втолковать, что я девушка не бедная и не настолько нуждаюсь в деньгах, чтобы грабить чужие сейфы, да и не умею эти самые сейфы вскрывать, но он совсем разъярился. Из его слов я поняла, что пропавшие документы были до того важные, что даже он, Руденко, может из-за них лишиться своего состояния, и такие ценные, что кого угодно могут сделать преступником. По крайней мере, так он считает. А открыть сейф в тот вечер якобы ничего не стоило… Великий и Ужасный дал понять, что я, по его мнению, нарочно втерлась к нему в дом, обольстив его доверчивого и чистого сердцем сыночка, выведала шифр и дождалась удобного момента, чтобы сейф открыть. Потом, достав документы, я нарочно уехала одна, чтобы передать их своему сообщнику… Я пыталась сказать ему, что это как раз у Стаса неожиданно возникло какое-то подозрительное дело и он не стал провожать меня, но Руденко и слушать меня не хотел. Он буквально скрежетал зубами и орал: «Скажи, на кого ты работаешь, кому отдала документы, и я, так и быть, замну дело!»

Стас, скотина, даже не пытался меня защитить. Он только бледнел все больше и больше, и видно было, что боится своего папочку просто до безумия. В это время у меня зазвонил мобильник, и я ответила, чтобы хоть как-то прекратить это безумие. Звонил мой отец, он почему-то забеспокоился и хотел узнать, где я и все ли со мной в порядке. Великий и Ужасный понял, кто звонит, вырвал у меня из рук мобильник и принялся орать: «Ты что себе вообразил? Это не ты ли свою доченьку подучил залезть в мой сейф? Способный у тебя ребенок, далеко пойдет! Да только не по себе кусок выбрал, как бы рот не треснул! Скажи своей девке, чтобы немедленно вернула то, что взяла у меня, иначе я вас всех в порошок сотру! Ты прекрасно понимаешь, что мне это не составит ни малейшего труда! Ты, козел, будешь по вагонам с протянутой рукой милостыню просить, а твоя жирная жена по помойкам бутылки собирать! Одна радость, что похудеет!»

Потом он швырнул мой мобильник о стенку с такой злостью, что разбил его вдребезги…

Дашка замолчала и заплакала – на этот раз тихо и безнадежно.

– Ты представляешь, – сказала она сквозь слезы, – что сейчас творится у меня дома?

– Поэтому ты и приехала ко мне? Не могла в таком состоянии показаться им на глаза?

Дашка кивнула.

– Хотя бы позвони им, а то Виктория Федоровна, наверное, просто с ума сходит…

– Ты ведь знаешь мою неподражаемую мамочку, – скривилась Дашка, – ее больше всего расстроит то, что пропадут зря все ее немыслимые приготовления к свадьбе…

– Все же позвони, – настаивала я, – нужно ее успокоить…

Дашка послушно взяла телефон и набрала свой домашний номер. Трубку мгновенно сняли, и даже мне был хорошо слышен рыдающий голос Виктории Федоровны:

– Дашенька, девочка, как же так? Вы поссорились со Стасиком? Свадьбу придется отложить?

– Какая свадьба, мама! – напряженным голосом сказала Дашка. – Какая может быть свадьба?

– Но все приготовлено… но зал… но приглашения… Боже! Какой будет скандал!

– Мама, сейчас не это главное! – остановила ее Дашка.

– Но платье от Фигуриной! – прорыдала Виктория Федоровна, и ее сменил Дашкин отец, должно быть, вырвав трубку у жены.

– Даша, почему ты не отвечаешь по мобильнику? – спросил Леонид Ильич. – Мы с твоей мамой очень волновались!

– Мобильник сломался, – коротко ответила Дашка.

– Что там случилось? Где ты?

– Я у Кати. У Кати Стрижовой.

– Почему ты у Кати, а не дома? – В голосе Гусарова прозвучали недовольство и ревность.

– Мне нужно было… я сейчас приеду.

– Приезжай немедленно!

Дашка повесила трубку и встала.

– Надо ехать, – проговорила она, массируя виски. – Катюша, ты не могла бы поехать со мной? Мне очень неудобно вешать на тебя свои проблемы, но ты мне очень помогла бы…

– Что еще за светские обороты! – возмутилась я. – Конечно, поеду.

Спускаясь по лестнице, я спросила ее:

– Послушай, а как Руденко тебя отпустил?

– То есть? – Дашка остановилась, удивленно взглянув на меня. – Что ты хочешь этим сказать?

– Ну, ведь то, что у него пропало, страшно важно для него, а ты ему это не отдала…

– Естественно, – она пожала плечами, – как я могла отдать то, чего у меня нет? То, чего я и в глаза не видела? Или ты мне не веришь?

– Верю, конечно! Но он, по логике, не должен был тебя отпускать, пока не получит эти свои документы!

– Ну ты даешь! – Дашка снова пожала плечами и двинулась дальше. – Ведь это все-таки Михаил Николаевич Руденко, Великий и Ужасный, а не какой-нибудь уличный бандит!

На мой взгляд, невелика разница, но я предпочла оставить это спорное мнение при себе.

И все равно какое-то сомнение у меня осталось. Не должен был Руденко отпустить Дашку в такой ситуации…

На улице нас поджидала ее двухместная спортивная «Ауди», личная машина обеспеченной девушки, как говорила Дашка в прежние, благополучные времена.

Мы поехали к дому Гусаровых, и я невольно оглянулась.

За нами ехала, стараясь не увеличивать, но и не уменьшать дистанцию, скромная темно-синяя иномарка. Дашка была явно не в лучшей форме, она вела машину очень неровно, то резко тормозила, то чересчур разгонялась, и темно-синяя машина в точности повторяла все ее неврастенические маневры. Конечно, можно не добавлять, что эта иномарка повторила и наш маршрут от моего дома до дома Гусаровых.

«Так вот почему Руденко ее отпустил! – догадалась я. – Он, как говорят в шпионских романах, приделал ей хвост, взял ее под колпак, чтобы проследить, куда она пойдет, с кем встретится… Он решил, что таким способом гораздо скорее доберется до своих документов. Наверняка он будет прослушивать все ее телефонные разговоры…»

Тут же я подумала, что в самую первую очередь подруга встретилась со мной. Так что я теперь тоже под колпаком.

Мы приехали к Дашкиному дому.

Осторожно скосив глаза, я увидела, что темно-синяя машина остановилась неподалеку, на другой стороне улицы.

Дашке я не стала говорить о своих наблюдениях, ей и без того хватало поводов для расстройства.

Мы поднялись в ее квартиру, и все смешалось в доме Гусаровых.

Слава, охранник в суперэлитном доме, среди жильцов которого был даже такой выдающийся человек, как Михаил Николаевич Руденко, сменился с дежурства и вышел на улицу.

Погода была прекрасная, и Слава неторопливо пошел по Малой Конюшенной в сторону Невского проспекта, подставив свое волевое мужественное лицо ласковому майскому солнышку.

Однако не успел он выйти на Невский, как рядом с ним притормозила черная «Мазда», дверь ее приоткрылась, и удивительно знакомый голос негромко произнес:

– Садись, дорогой, подвезу!

Первым Славиным побуждением было броситься наутек, вторым, более разумным, – вытащить из-под мышки «беретту», но, уже потянувшись к кобуре, он разглядел человека в салоне и понял, что все куда серьезнее и что ни бегство, ни пистолет ему не помогут.

В машине сидел высокий лысый мужчина с желтоватым усталым лицом и глубокими тенями под глазами.

– Садись, Славик, садись! – повелительно повторил полковник Захаров. – Есть разговор.

Слава послушно сел на заднее сиденье, и «Мазда» плавно тронулась с места. Водитель был отделен от них с полковником прозрачной звуконепроницаемой перегородкой.

– Вчера вечером ты дежурил? – спросил Захаров, повернувшись к Славе и подняв тяжелые, набрякшие веки.

– Алексей Степанович! – Слава, большой и сильный, вжался в спинку сиденья, глядя на этого худого болезненного человека, как кролик на удава. – Вы же знаете, какие люди там живут! Если до них дойдет, что я кому-то стучу… меня просто сотрут в порошок!

Захаров опустил веки, прикрыв пронзительные темно-серые глаза, и криво усмехнулся:

– А если до них дойдет, чем ты занимался в девяносто втором году? Думаешь, они будут довольны?

На лбу у Славы выступили мелкие капли пота.

В ужасном девяносто втором году, когда город раздирали междоусобные войны криминальных группировок, когда тамбовские, казанские, волховские и прочие спешили оторвать кусок от пирога, когда перед офисами сколько-нибудь заметных фирм что ни день раздавалась автоматная стрельба, а имущественные вопросы решались при помощи ржавой железной трубы и паяльника, когда автомат Калашникова называли калькулятором для окончательных расчетов, – в девяносто втором году Слава Расторгуев тоже решил половить рыбку в мутной воде смутного времени.

Он вместе с несколькими корешами из рядового состава серьезной спецслужбы ввязался в операцию по перевозке наркотиков. Руководил операцией предприимчивый капитан, у которого были надежные связи на афганской границе, откуда поступал товар, и в петербургском аэропорту, через который наркотик должен был уйти в Амстердам.

Операция проходила точно по плану, и Слава уже потирал руки в ожидании скорого раздела барышей, когда капитан отозвал его в тамбур поезда Ташкент – Москва и доходчиво объяснил ему, что в деле участвует слишком много людей и барыши будут невелики, если своевременно не позаботиться о сокращении числа участников. Короче, если Слава хочет дойти до конца и получить свою пайку, да еще и с приварком, он должен в удобный момент ликвидировать своего старого приятеля Гену Медведева.

Слава служил с Медведевым еще в Афгане, сидел с ним в одном окопе и пил спирт из одной фляжки, но большие деньги затмили ему глаза, и он, выйдя с Геной покурить в тот же самый тамбур, ткнул его шилом в сердце и сбросил с поезда на безлюдном степном перегоне.

Сократившаяся в дороге группа благополучно добралась до Петербурга, где нужно было несколько дней дожидаться курьера из Амстердама, но здесь предприимчивый капитан снова отозвал Славу в сторонку и растолковал, что срочно требуется произвести новое сокращение штатов.

Славе на этот раз очень не понравилось выражение лица, с которым тот посмотрел на него. Он вспомнил фразу из одного культового фильма – «это нужно одному» – и заподозрил, что хитрый капитан решил вообще ни с кем не делиться и что сам Слава тоже стоит у него в очереди на сокращение.

В тот день Расторгуева точно так же, как сегодня, неожиданно остановили на улице и вежливо попросили сесть в черную машину. Только тогда марка машины была другой – не «Мазда», а «Волга». В ней сидел Алексей Степанович Захаров, тогда еще не такой желтый и не такой лысый, к тому же не полковник, а только майор. Алексей Степанович поговорил со Славой и подтвердил его догадку о планах жадного капитана.

Слава был тогда очень напуган и легко согласился «сотрудничать» с проницательным майором. Операция закончилась по другому сценарию, капитан бесследно исчез, как подозревал Слава, попав в фундамент одного из строящихся домов, Алексей Степанович Захаров стал подполковником, а Расторгуев остался в живых, что тоже немало.

Слава с ужасом посмотрел на полковника.

В свое время Захаров пообещал ему, что события девяносто второго года будут забыты и никак не скажутся на его будущем. Действительно, уйдя из спецслужбы и устроившись в частную охранную фирму, Расторгуев спокойно прошел кадровую проверку – его послужной список оказался чистым. Но теперь, когда самому Захарову что-то от него понадобилось, он запросто может вытащить на свет ту старую историю, и тогда Славина песенка спета…

– Что вам нужно, Алексей Степанович? – обреченно сказал Слава. – Задавайте вопросы.

– Вот это другое дело, – одобрил полковник, – молодец! Начнем сначала: вчера вечером ты дежурил?

– Да, – подтвердил Слава. – Я заступил в восемнадцать ноль-ноль, на сутки.

– Перечисли, кто приходил к Руденко, кто уходил от него и в какое время.

– В восемнадцать тридцать ушла его прислуга, – начал охранник.

– Панкратова? – уточнил Алексей Степанович.

Слава кивнул, отметив, насколько хорошо полковник осведомлен.

– Она всегда уходит в такое время?

– Нет, обычно она уходит позже, иногда вообще остается ночевать. У нее есть своя комната.