Текст книги "Блондин на коротком поводке"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Так-таки и убила? – Я жутко разозлилась, от Светки-то я такого никак не ожидала.

– Ну не сама, конечно, наверняка у тебя был сообщник!

Сейчас я понимаю, что сваляла тогда ужасного дурака. Нужно было вцепиться в Светку, притащить ее к себе и расспросить подробно обо всем, что ей известно, в частности, как близко она знакома с Филиппом и что он успел ей наболтать об этом деле. Но я была ужасно зла на весь мир и уж от Светки-то не ожидала таких несправедливых слов, мы с ней были знакомы очень давно и всегда ладили. Ясное дело, сейчас она не в себе, но и я тоже не железная! Ведь это не ее только что обозвали жалкой прихлебательницей, драной кошкой и мерзкой приживалкой, не ее обвинили в воровстве и подлости!

– Дура! – крикнула я. – Не смей подходить ко мне и прекрати орать на всех углах об этом деле, только себе хуже сделаешь!

Светка внезапно удивленно огляделась по сторонам, встрепенулась и пошла прочь, ссутулившись и загребая ногами. Я махнула рукой и подошла к двери. И вот тут, как чертик из табакерки, передо мной возник молодой человек в серой курточке, с невыразительным лицом. Я отшатнулась, парень взял меня за локоть и крепко сжал. Пожатие у него было железное.

– Тихо, – прошипел он, – тихо. Не надо трепыхаться, и орать не вздумай. Сейчас спокойно пройдем к тебе в квартиру и побеседуем там.

Только тут до меня дошло, для чего полковник Захаров вырвал меня из рук озверевшего Дашкиного отца и что шептал ему, отведя в сторонку. Вот почему они так просто выпустили меня из дома Гусаровых. Не могли же они пытать меня прямо там!

Захаров прекрасно знал, что я живу одна, у меня дома им никто не помешает и никто не сможет меня защитить.

Он сидел в стареньком неказистом «жигуленке» неподалеку от хорошо знакомого подъезда и ждал. В последнее время ожидание сделалось едва ли не главным его занятием.

От непрерывного, напряженного внимания глаза начали слезиться, а виски мучительно заломило. Он уже думал, что ничего не дождется, как вдруг немного в стороне остановился «жигуль», почти такой же, как у него, и из машины выбралась она.

Он узнал ее стройную фигурку, он узнал бы ее всегда и в любых обстоятельствах, но как же она переменилась!

Плотно запахнутая джинсовая куртка была испачкана чем-то темным, подозрительно похожим на кровь, и распухший нос тоже был окровавлен. Волосы растрепаны, красные глаза заметно припухли, на щеках пятна размазанной туши.

Но самое главное – безнадежность и тоска сквозили во всем ее облике. Обычно гордая, решительная осанка исчезла без следа. Плечи поникли, спина тоскливо ссутулилась. Казалось, только что ей пришлось перенести страшное, невосполнимое разочарование, тяжелую потерю…

Неожиданно со скамеечки возле подъезда поднялась крупная, яркая брюнетка. Он тут же узнал ее и удивился, что не заметил раньше. Однако он стал удивительно невнимателен!

Девушки разговаривали. Он, конечно, не мог слышать их разговора, но, судя по их позам и жестам, они ссорились, в чем-то обвиняли друг друга. Брюнетка выглядела совершенно невменяемой, она яростно жестикулировала, размахивала руками, потом неожиданно замерла, огляделась по сторонам, словно пробудившись, резко повернулась и пошла прочь.

Стройная фигурка в джинсовой куртке двинулась к подъезду.

И вдруг к ней подскочил плечистый молодой человек в серой курточке, с невзрачным и незапоминающимся лицом.

Я рванулась из рук парня, но он быстро нажал какую-то точку на моей шее, все тело пронзила страшная боль, после чего я обмякла и едва волочила ноги. Парень быстро открыл дверь подъезда, протолкнул меня внутрь и протащил несколько ступенек к лифту.

Самое интересное, что в это позднее утро ни возле дома, ни на лестнице мы не встретили ни души, все соседи как вымерли.

В лифте я несколько пришла в себя, но мой конвоир, заметив это, сказал, чтобы я не глупила, что он живо может повторить процедуру. Делать было нечего, я притихла. Мы вышли на моем четвертом этаже.

– Давай ключи! – сквозь зубы приказал парень.

Руки у меня тряслись, ключи упали на пол. Мой конвоир вполголоса пробормотал какое-то ругательство, протянул руку к моей шее, но я была начеку и пнула его под коленку.

Я ни на что не надеялась, просто сопротивлялась из последних сил.

Парень встряхнул меня, так что все мозги в голове перемешались, и приказал поднять ключи с пола. Я попыталась наклониться, но голова очень кружилась, и нос болел невыносимо. И в это время я заметила, что по площадке крадется какой-то человек, помахивая свернутой в трубочку газетой. Человек этот был ужасно похож на Шурика.

«Все, – обреченно подумала я, – бедная голова не выдержала напряжения, и я рехнулась. У меня глюки».

Я схватила своего мучителя за вторую руку, чтобы он не мог нажать болевую точку на моей многострадальной шее. Шурик – а это действительно был он – одним прыжком преодолел расстояние между нами и ударил гада по голове газетой. Раздался странный булькающий звук, и парень грохнулся на лестничный пол. Шурик подобрал ключи и открыл дверь моей квартиры. Он втащил потерявшего сознания парня в прихожую, я вошла сама.

– Веревка у тебя есть? – спросил Шурик будничным голосом.

Я молча махнула в сторону стенного шкафа. Шурик вытащил оттуда моток веревки и живенько связал незнакомца, да еще и примотал ноги к рукам. Тот не подавал признаков жизни, я стояла в прихожей, окаменев, и молча наблюдала за манипуляциями Шурика.

– Что стоишь? – Он поднял голову. – Куда его нести – на кухню или в комнату?

– Как это ты его – газетой? – глупо хихикнула я.

Шурик молча развернул газету и продемонстрировал мне солидного размера разводной ключ.

– Слушай, он не умер? – испугалась я. Самого мужика мне было нисколечко не жалко, просто не хотелось, чтобы у меня в квартире обнаружили труп.

Как бы в ответ на мои слова парень на полу пошевелился и негромко застонал. Шурик хотел еще раз приложить его ключом, но заметил мой взгляд и остановил руку.

– Ну хоть скотч-то у тебя в доме есть? – раздраженно спросил он.

Я перешагнула через связанного и прошла в комнату к письменному столу, где обнаружила в ящике упаковку скотча. Шурик залепил страдальцу рот двумя полосками, я представила, как больно тому будет, когда скотч станут отдирать, потом вспомнила о своей шее, и жалость мгновенно испарилась из моего сердца. Еще неизвестно, что этот тип собирался сделать со мной после допроса, возможно, он попросту включил бы на кухне все газовые горелки и чиркнул спичкой. Несчастный случай, как с Филиппом. Никто не станет особенно беспокоиться.

– Ты вообще как здесь очутился? – спросила я Шурика, когда мы плюхнули типа на ковер в комнате и перевели дух.

– Случайно мимо проходил, – хмыкнул он, – но если я тебе мешаю, я уйду.

Сегодня я была не в настроении отвечать на его шуточки. Откровенно говоря, мне вообще трудно было ходить и говорить. Я пошатнулась, и Шурик тут же оказался рядом и подставил свое плечо.

– Мне бы прилечь… – неуверенно проговорила я, – а то голова кружится, и нос очень болит.

– Нельзя, – серьезно сказал Шурик, – этот, – он кивнул на диван, – не один приехал по твою душу, у него напарник в машине сидит. Они не стали вдвоем к тебе подходить, чтобы соседи ничего не заподозрили. Так, идет парочка, девица перебрала маленько, парень ее на себе домой тащит…

– Это среди бела дня? – усомнилась я.

– Однако прошли же вы, никого не встретили, – напомнил Шурик.

Я сникла. Черт бы их побрал, этих соседей! Как только у меня соберется компания, наутро обязательно кто-нибудь скажет, что мы шумели всю ночь и не давали людям спать. Сегодня же меня вполне могли убить, и никому нет до этого дела, все попрятались по щелям, как тараканы.

– Что делать? – Я поглядела на Шурика и заметила в его глазах какое-то странное выражение, вернее, не то чтобы странное, а совершенно для него нехарактерное.

Однако некогда было сейчас разбираться, что к чему. Шурик деловито обшарил карманы незнакомца и вытащил на свет квадратик удостоверения.

– Симаков Игорь Константинович, – прочитал он, – служба специального назначения при Президенте РФ… Ну и ну!

– Есть такая служба? – удивилась я.

– Сомневаюсь, – протянул Шурик.

– А я так не сомневаюсь, что это липа. Это люди полковника Захарова, а он из какой-то секретной конторы.

– Так я и знал, что ты вляпаешься в какие-нибудь неприятности! – скорбно констатировал Шурик.

Я пожала плечами и отвернулась. Если бы он знал, во что я вляпалась, то называл бы это не неприятностями, а форменной катастрофой.

– Катерина, нужно уходить отсюда немедленно, – сказал мой приятель, – сейчас второй придурок в квартиру поднимется. Вот чем они хотели с тобой работать, – он показал мне маленький шприц и ампулы, которые нашел в кармане моего конвоира.

– Что это – яд? – Я оторопела, хотя и предполагала что-нибудь подобное.

– Потом разберемся! – Шурик спрятал все в карман. – Возьми деньги и документы, вещей не нужно, некогда.

Он подошел к двери и прислушался.

– Не сюда! – решительно сказала я. – Там мы с ним наверняка встретимся по дороге.

Я открыла балконную дверь и выглянула наружу.

В нашем доме балконы общие, то есть один большой балкон на две квартиры, он перегорожен хлипкой решеточкой, так что перелезть по перилам к соседям не представляет труда. Дом наш построен лет тридцать назад, и авторы проекта были твердо убеждены, что проектируют его для честных и порядочных людей, которые будут свято блюсти моральный кодекс строителей коммунизма.

Живет в соседнем подъезде разбитной такой парень Генка с несколько криминальными наклонностями, мы с ним знакомы, что называется, через балкон. Генкина кошка Люська иногда захаживает ко мне на огонек, я даже держу для нее специальное голубенькое блюдечко, куда наливаю молоко. Как-то раз Генка задолжал одному типу три тысячи долларов и скрывался. Он заскочил домой на десять минут, тут-то его и прищучили. Парни ломились в квартиру, Генкина мать испугалась, что сломают новую дверь, и собралась уже открывать. Тогда Генка перелез на мой балкон, и я впустила его к себе, несмотря на то, что на улице стоял мороз и окна были заклеены.

Сейчас же лето, и я смело могу надеяться, что Генка не будет против, если мы с Шуриком выйдем через его квартиру в другой подъезд. По утрам Генка всегда спит долго, потому что допоздна просиживает в ночном клубе. Понятия не имею, что он там делает, но он сам называет это работой.

Я собрала в крошечный рюкзачок документы и деньги, сунула туда же две пары трусиков, косметику и упаковку обезболивающих таблеток, успела переодеть окровавленную блузку, и тут раздался звонок в дверь.

– Это тот, второй! – шепнул Шурик. – Уходим отсюда срочно!

У Генки была открыта форточка и слышались какие-то подозрительные звуки. Телевизор, что ли, работает?

Дверной звонок был очень настойчив, и я решилась. Шурик поддерживал меня за плечи, потому что моя голова закружилась от высоты. Благодаря этой поддержке я довольно ловко перелезла через перила, сделала шаг, чтобы обойти решетку, и спрыгнула на Генкин балкон. Шурик сделал то же самое гораздо быстрее и без всякой поддержки. Он успел еще прикрыть мою балконную дверь, чтобы не хлопала.

У Генки были задернуты занавески, это в первом часу дня, но я не удивилась, а постучала в стекло и позвала вполголоса:

– Генка, это я, Катя, открой балкон!

По-прежнему из форточки доносились звуки какой-то возни и взвизги, тогда я постучала сильнее. Занавеска чуть колыхнулась, показалась Генкина всклокоченная башка. Увидев меня, он выпучил глаза и разинул рот. Я молча показала, чтобы он открыл балконную дверь.

– Ну ты, Катька, блин, даешь! – протянул Генка, приоткрыв дверь и прикрывшись занавеской.

Тут он заметил Шурика и еще больше выпучил глаза.

– Ген, мы через твою квартиру пройдем, ладно? – затараторила я, оттеснив его с дороги. – Ты уж извини, если помешали…

В комнате стояла жуткая духота, широченная тахта была разобрана, и на ней валялась такая же всклокоченная, как Генка, голая девица, едва прикрытая простыней.

– Здрасьте! – вежливо приветствовал ее Шурик.

Девица сделала робкую попытку завизжать, но Генка показал ей из-за занавески кулак. Мы прошли через комнату, обогнув тахту. Генка решительно сдернул с девицы простыню и обвязал ею свои бедра, потом вышел за нами в прихожую.

– Кто бы ни спрашивал, ты нас не видел! – сказала я на прощанье.

– А то! – Сосед энергично и с пониманием закивал головой.

Шурик взял меня за руку и высунул голову на улицу.

– Вон их машина стоит, никого в ней нету, – прошептал он, – так и есть, тот, второй, сейчас пытается твою дверь открыть. Ходу, Катерина, быстро, как только можешь!

Он протащил меня за угол и втиснул в старенький «жигуленок», после чего рванул с места, как будто за нами черти гнались, что, в общем-то, почти соответствовало действительности.

– Куда мы едем? – спросила я минут через пятнадцать, которые понадобились мне, чтобы отдышаться и немного прийти в себя.

– Туда, где нас никто не найдет! – коротко ответил Шурик.

– А точнее?

– В то место, где мы сможем спокойно поговорить и полечить твой нос. Ты отдохнешь и между делом ответишь мне, откуда вернулась такая побитая и кто такой полковник Захаров.

– Откуда ты знаешь про полковника? – испугалась я.

– Здравствуйте-пожалуйста! – возмутился Шурик. – Ты же сама только что сказала, что те двое – люди полковника Захарова! Вот я и хочу знать, кто такой этот полковник и что ему от тебя нужно?

Я подумала, что тоже хочу задать Шурику несколько вопросов, и один из них – почему он очутился сегодня возле моего дома так кстати?

Шурик выехал на Московский проспект и пристроился в хвост грузовику с рекламой кока-колы на борту.

– Нос болит? – осведомился он как бы между прочим.

– Болит. – Я погляделась в зеркало заднего вида.

Там отражалось что-то несусветное, лицо напоминало большую сырую картофелину, а нос – картофелину поменьше.

– Неужели он сломан? – всполошилась я. – Ужас какой!

– Ничего страшного! – беззаботно ответил Шурик. – Просто твой симпатичный прямой греческий носик превратится в римский. Видела в Эрмитаже римский скульптурный портрет? Очень благородно!

Представив себя с римским носом, я почувствовала к Леониду Ильичу Гусарову самую настоящую классовую ненависть.

Вилен Степанович Столбняков был человеком с активной жизненной позицией. То есть ему до всего было дело, и он всюду совал свой нос. Нос Вилена Степановича имел форму неопределенного корнеплода, скорее всего – кормового редиса, и по причине значительных размеров плохо всюду пролезал, что его владельца огорчало, но не останавливало.

Прежде, когда Столбняков работал нормировщиком на заводе «Красное Помидорово», у него были большие возможности для проявления своей активности. Он обращал внимание общественности на недостаточно высокий моральный облик некоторых своих сослуживцев, несовместимый с гордым именем помидоровца, на их сомнительное отношение к общественной собственности, на недопустимую склонность к крепким алкогольным напиткам, за что неоднократно был бит.

Товарищи по работе частенько предпринимали попытки воздействовать на бескомпромиссного Столбнякова с целью склонить его на свою сторону, для чего пытались предлагать ему алкоголь. Но Вилен Степанович оказался не только непримирим, но и неподкупен, и все попытки его совращения не увенчались успехом.

Особенно рьяно непримиримый Столбняков боролся с несунами и расхитителями социалистической собственности. Здесь у него было непочатое поле деятельности, потому что сотрудники «Красного Помидорова» несли с родного предприятия все подряд, даже то, что никак невозможно использовать в домашнем хозяйстве, руководствуясь известной поговоркой: «Ты здесь хозяин, а не гость, тащи с завода каждый гвоздь».

Правда, в этой борьбе руководство предприятия занимало не вполне принципиальную позицию, считая, что бороться надо не со всеми несунами, а только с пойманными за руку. У директора «Красного Помидорова» была любимая фраза: «Попался – отвечай!»

Тем самым более ловким и предусмотрительным воришкам все грехи как бы заранее отпускались.

Вилен Степанович пытался поднять вопрос об этих ловкачах, но руководство популярно разъяснило ему, что ежели факт хищения не засвидетельствован, то его как бы и не было, и нечего ухудшать родному предприятию и без того неважную статистику.

Короче, не пойман – не вор, а если будешь много выступать, тебе же самому и достанется.

В собственной семье Вилен Степанович тоже был непримирим к недостаткам и выжигал их каленым железом. Он неоднократно заявлял, что если выкорчевывает недостатки в трудовом коллективе, то вдвойне упорно должен это делать в первичной ячейке общества, каковой является семья.

В результате после тридцати лет беспорочной совместной жизни законная жена Столбнякова Елена Потаповна неожиданно и беспричинно уехала к своей престарелой матери в деревню Овечкино Псковской области, мотивируя свой отъезд необходимостью ухода (не уточнив, правда, за кем или от кого), а единственная дочь Анджела, названная Столбняковым в честь знаменитой в свое время кудрявой темнокожей американки Анджелы Девис, обладавшей, по мнению Вилена Степановича, такой же, как у него, активной жизненной позицией, вышла замуж в город Южно-Сахалинск. На вопрос отца, почему именно туда, неблагодарная Анджела ответила: «Хотелось бы, папочка, еще подальше, но там уже Япония».

В результате всех этих событий Вилен Степанович оказался одиноким пенсионером с двухкомнатной квартирой типа «чулан проходной полутораспальный».

По причине тучности пенсионер Столбняков редко выходил из дома, телевизор смотрел крайне редко, поскольку большинство телевизионных программ казались ему совершенно аморальными и вызывали острые приступы язвенной болезни, а привычки к чтению художественной литературы он не приобрел ввиду ее плохой совместимости с его активной жизненной позицией, поэтому большую часть свободного от приема пищи времени он проводил, сидя перед окном и наблюдая в это окно разнообразные проявления жизни.

Для этого он использовал дамский театральный бинокль, отделанный перламутром.

Бинокль подарил Вилену Степановичу местком родного предприятия «Красное Помидорово» на радостях по поводу ухода его на заслуженную пенсию, о чем прямо говорила красивая металлическая пластинка с памятной художественной гравировкой.

Вилен Степанович сидел на своем обычном месте и озирал при помощи бинокля противоположное здание, возмущаясь двумя совершенно вопиющими фактами: плотными занавесками на окнах и многочисленными тарелками спутниковых антенн.

Занавески раздражали бескомпромиссного Столбнякова невозможностью проникнуть сквозь них бескомпромиссным взором и непосредственно установить моральный облик жителей дома, а спутниковые тарелки – непонятным и явно подозрительным происхождением благосостояния их владельцев и вместе с тем опять же их сомнительным моральным уровнем. Владельцам этих антенн даже современное, на взгляд Вилена Степановича, чудовищно аморальное отечественное телевидение казалось недостаточно тлетворным, и они ловили западное, чтобы дополнительно проникнуться его разлагающим влиянием.

В привычном негодовании активный пенсионер переводил бинокль с одного окна на другое, как вдруг его взгляд остановился на совершенно поразительной картине.

На четвертом этаже противоположного дома два неизвестных злоумышленника перебирались через решетку, разделяющую общий балкон на две части, примыкающие к разным квартирам. Внимательнее присмотревшись, Столбняков установил, что один из злоумышленников был женщиной.

Вилену Степановичу приходилось слышать, что квартирные воры часто берут на дело детей или женщин, которые, будучи более миниатюрными и гибкими, залезают в форточку и открывают дверь для своих сообщников. Должно быть, и та женщина тоже была такой форточницей. Во всяком случае, перебравшись на соседний балкон, она принялась простукивать стекло.

Столбняков не мог оставаться в стороне. Его активная жизненная позиция требовала немедленных действий. Пенсионер, кряхтя, поднялся и подошел к телефону. Он набрал номер милиции и сообщил о происходящей на его глазах попытке проникновения в чужую квартиру с целью ограбления, назвал свой адрес и адрес дома напротив.

Дежурный выслушал его без воодушевления, но неугомонный Столбняков был до того настойчив, что милиционер принял его сообщение и передал его ближайшей к месту предполагаемого преступления подвижной милицейской группе.

Старший сержант Бузотеров повернул машину к названному в нем дому.

Он не очень верил полученной информации – обычно такие свидетельства оказывались ошибочными, если не чьими-то хулиганскими розыгрышами. Однако проверить поступивший сигнал следовало.

Припарковав видавшие виды «Жигули» боевой милицейской раскраски, вдвоем со своим молодым напарником сержантом Птенцовым Бузотеров вошел в подъезд.

В сообщении говорилось о четвертом этаже, и старший сержант решил на всякий случай обойти все квартиры этого этажа и лично убедиться, все ли там в порядке.

Однако до этого дело не дошло.

Поднявшись на лестничную площадку, доблестные стражи порядка увидели подозрительного мужчину, который, склонившись над дверным замком, явно пытался подобрать к нему отмычку.

– Стой! – грозно закричал неопытный сержант Птенцов.

Подозрительный тип от неожиданности выронил связку отмычек и бросился наутек, тем самым полностью изобличив свои преступные намерения.

Опытный Бузотеров бросился наперерез злоумышленнику и ловким ударом сбил его с ног.

– Попался, ворюга! – радостно завопил старший сержант, предвкушая благодарность начальства за успешное задержание и, возможно, даже премию в размере месячного оклада.

– Сам ворюга, – огрызнулся задержанный, пытаясь подняться и вырваться из железных рук милиционера.

– Ах, так ты меня еще и оскорбляешь при исполнении! – искренне восхитился Бузотеров и нанес преступнику в воспитательных целях не очень сильный удар под ребро.

Преступник икнул и снова попытался ускользнуть.

– Ах, так ты еще и сопротивляешься при задержании! – Бузотеров добавил еще один воспитательный удар в район солнечного сплетения, после чего злоумышленник затих.

– Дайте мне, дайте мне, товарищ старший сержант, – подал голос Птенцов, которому тоже хотелось принять посильное участие в задержании опасного преступника.

– Молод ты еще, Птенцов! – по-отечески попенял старший сержант. – Ему уже достаточно, он свое получил! Ну да ничего, у тебя еще вся жизнь впереди, будут и у тебя задержания!

– Товарищ старший сержант, – снова заговорил разочарованный Птенцов, – а он дверь-то уже успел открыть.

– Как – успел? – недоверчиво повернулся Бузотеров.

Действительно, дверь квартиры, над которой только что трудился задержанный, слегка приоткрылась.

– Значит, так, – решительно сказал старший сержант, надевая на обезвреженного преступника наручники, – квартиру мы с тобой, Птенцов, на всякий случай обследуем. Мало ли какой еще преступный умысел удастся обнаружить!

Неопытный Птенцов не понял мысль относительно преступного умысла, но спорить со старшим по званию по вполне понятной причине не стал: он начальник, ему виднее.

Жизнь показала, что старший товарищ оказался совершенно прав. Впрочем, на то он и старший товарищ.

Не успели доблестные стражи порядка войти в квартиру, как увидели лежащего на полу человека, связанного по рукам и ногам и с заклеенным полоской скотча ртом.

– Та-ак! – радостно воскликнул Бузотеров. – Как я и предполагал, преступный умысел налицо!

Связанный замычал. Старший сержант оторвал скотч, явно причинив мужику сильную боль. Тот охнул и попытался встать.

– Вы кто же будете? – поинтересовался старший сержант у связанного, настороженно оглядываясь по сторонам и на всякий случай расстегнув кобуру. – Это ваша квартира?

Связанный не ответил и изумленно уставился на задержанного взломщика, который стоял, понурившись, позади Бузотерова.

Перехватив этот взгляд, старший сержант потер руки:

– Да вы никак знакомы? Да вы, не иначе, сообщники? Так-так! Преступный сговор… очень интересно!

– Сержант, – заговорил наконец первый злоумышленник, – это не то, что ты думаешь! Мы не воры…

– Ага, – усмехнулся Бузотеров, – а я тогда не сотрудник милиции… Между прочим, я не сержант, а старший сержант! Пора бы уже научиться в нашивках разбираться! Тоже мне, публика! Никаких знаний! Тундра! Сержанта от старшего сержанта отличить не может!

– Старший сержант, – поправился взломщик. – Ты погляди у меня в верхнем кармане, там удостоверение лежит!

– Что еще за удостоверение? – скривился Бузотеров, чувствуя, что премия в размере месячного оклада медленно уплывает в туман. – Какое еще, на фиг, удостоверение?

Однако на всякий случай он залез в карман преступника и достал оттуда пластиковый квадратик, на котором было напечатано:

«Полетаев Валерий Павлович. Служба специального назначения при Президенте РФ».

– Что еще за служба? – недовольно проворчал старший сержант. – Первый раз про такую слышу! Ты, Птенцов, когда-нибудь слышал про специальную службу?

– Никак нет! – четко ответил дисциплинированный сержант.

– Вот видишь – Птенцов тоже не слышал, – сказал Бузотеров, пряча удостоверение к себе в карман, – хотя он, конечно, сотрудник молодой и не очень опытный. Сейчас каких только документов не печатают! Вон, в «Невском Паласе» шулера одного арестовали, так он вообще предъявил удостоверение президента Гренландии. С фотографией и печатью! Не то что спецслужба какая-то! И что, интересно, специальная, блин, служба при Президенте делает в самой обыкновенной квартире? Нет, мы тебя в отделение отведем, пускай там начальство разбирается, оно за это деньги получает.

Два незадачливых сотрудника «специальной службы» тоскливо переглянулись.

Мы выехали из города, и я настойчиво спросила, куда же все-таки Шурик меня везет.

– Хм, я так понимаю, что дома тебе сейчас находиться нельзя, к друзьям тоже нельзя, тебя мигом вычислят, так? Стало быть, я отвезу тебя в одно место, за город, там нас никто не найдет. Придешь в себя, залечишь нос…

– Шурик, – голос мой дрогнул, – конечно, спасибо тебе большое, но, кажется, это очень опасно – связываться со мной. Эти люди… они… они ни перед чем не остановятся…

Говоря это, я внезапно осознала, что так все и будет и что жить мне осталось немного. Даже если свершится чудо и я сумею оправдаться и доказать, что не крала этих проклятых документов, все равно меня не оставят в покое. Даже если все разъяснится и я докажу, что ушла из квартиры Руденко раньше Дашки и Стаса, а значит, никак не могла унести эти чертовы бумаги, все равно я теперь свидетель. Свидетель того, что в доме у великого и ужасного Руденко не все в порядке, а вернее, все не в порядке. Кто-то же спер эти проклятые документы из сейфа! Ему в конечном итоге все равно, кто это сделал. Судя по тому, как он рассвирепел, а тут я склонна верить Дашке, она ничего не придумала, рассказала мне все вчера утром точно, по горячим следам, эти бумаги для него очень важны. Следовательно, он вытрясет душу из каждого, кто имеет к этому делу хоть какое-то касательство. То, что он пока до меня не добрался, дела не меняет, это вопрос времени. А тут еще Захаров со своими мальчиками на хвосте землю роют, стараются оправдать честное имя Гусаровых!

– Что ты молчишь, Шурик? – жалобно позвала я.

Он оторвался от дороги и повернулся ко мне. Снова я заметила у него в глазах странное выражение, совершенно для него нехарактерное.

– Слушай, у меня к тебе просьба, – хрипло заговорил он, – только обещай, что выполнишь.

– Обещаю! – поспешно согласилась я, в моем положении не пристало капризничать.

– Не называй меня Шуриком, никогда, ладно? Терпеть не могу это имя, как будто собачку кличут – Тузик, Шарик, Шурик…

– Хорошо, конечно, не буду, – ошеломленно сказала я и на этот раз замолчала надолго.

Вот, значит, как! Оказывается, ему не нравится, когда я его так называю. Тут я вспомнила, что Шуриком его все стали называть с моей легкой руки. Но ведь и мне сегодня невмоготу слушать ничьи шуточки!

В общем, кончились наши с Шуриком олимпийские состязания в остроумии, наши взаимные поддразнивания и необидные пикировки… Теперь будут совсем другие отношения, и какие, я решила пока не уточнять даже в мыслях.

Он уставился на дорогу и сделал каменное лицо. Что бы ни случилось, он спасет Катерину. Он чувствовал, что она попала в ужасную переделку, он все про нее знал, хотя она никогда не делилась с ним своими проблемами.

Она понравилась ему сразу, как только он увидел ее – бегущую к ним с Дашкой навстречу. То есть, кажется, это они с Дашкой бежали, та обожала приходить в самый последний момент, чтобы все ее ждали. Но тогда Катя тоже опоздала и торопилась. Где они встретились – в Доме кино? Или на концерте? Да нет же, первый раз они встретились на Выставке компьютерного искусства. Дашке, конечно, оно было по фигу, но Катерина и ее друзья интересовались им всерьез. Как он отметил впоследствии, когда они познакомились поближе, Катя вообще была девушкой серьезной, хотя и усиленно это скрывала за легкомысленными шуточками.

Дашка наскоро представила их друг другу, Катя окинула его взглядом, и в глазах у нее появились насмешливые искорки – мол, еще один Дашкин обожатель. И все, больше он ее не интересовал.

Конечно, он увлекся Дашкой с первого взгляда. Еще бы ему не запасть на такую красотку, когда он свалился на нее с неба на дельтаплане. Он заметил ее сразу, потому что она стояла чуть в стороне от основной компании и потому, что на нее всегда все обращали внимание в первую очередь. Если бы не дельтаплан, вся эта свора «золотой молодежи» и не взглянула бы на него, они не знали, что дельтаплан был чужой, Александр тогда не мог себе позволить таких дорогих удовольствий. Впрочем, сейчас тоже не может. Но он страшно рад, что свалился тогда Дашке чуть не на голову, потому что благодаря ей он познакомился с Катей.

Дашка стояла против солнца и хохотала радостно и заливисто, глаза ее сияли нестерпимым синим светом. В той компании не оказалось ее бойфренда, кажется, она в то время была свободна, вот и позволила Саше пригласить себя куда-то…

В первый же вечер ему стало с ней скучно, было как-то не о чем говорить. Очевидно, она решила познакомить его со своими школьными друзьями, чтобы он поскорее отвязался, или не поэтому, сейчас уже неважно, какими она руководствовалась причинами. Он увидел, как Катя бежала через дорогу, и волосы ее развевались на ветру. Вот она заметила Дашку, и лицо ее осветилось радостной улыбкой – она по-настоящему соскучилась по подруге. От улыбки все ее лицо чудно осветилось, серые лучистые глаза выразительно заблестели. Она поглядела на него, вскользь кивнула только из вежливости, он ведь притащился за Дашкой.