Текст книги "Время в нас и время вне нас"

Автор книги: Наталья Моисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Вне времени не жил никто нигде и никогда

Прежде чем рассматривать, как человек воспринимал и оценивал время на ранних этапах своего развития, надо представить, какие свойства времени необходимо различать человеку как индивиду и как члену общины, рода, племени, народа, наконец, как жителю Земли и Галактики. Ощущение принадлежности человечества Космосу родилось задолго до наших дней. Не только в наше время ученые считают, что люди – небожители, находящиеся на небе вместе с Землей, непрерывно связанные с Космосом через приливное (гравитационное) воздействие Солнца, планет и всей Галактики, через излучение звезд и Солнца. Философ, ученый-энциклопедист аль-Фараби, живший в X веке, писал:

Как тесно дням твоим в борьбе,

Земля – привал в твоей судьбе,

Лишь Космос – истинный твой дом,

Ты вечно в нем, а он в тебе.

С самых ранних моментов появления сознания человек должен был различать последовательность событий во времени, длительность временных промежутков между двумя событиями, а также длительность самих событий. Судить о том, как он это делал, можно по быту тех племен и народов, которые сегодня находятся на низких ступенях развития культуры и которых остается все меньше на планете. Исследование жизни и обычаев народов, особенно обычаев, связанных с подсчетом времени и календарными системами, в значительной степени основывается на изучении языковых форм и мышления. Ученые как бы отправляются в лингвистическую обсерваторию, вооружившись палеонтологическим телескопом.

Выделение понятия времени и его обозначение. Для того чтобы выделить понятие времени и как-то его обозначить, необходимо владеть определенной речевой системой, а для определения длительности промежутков надо знать систему счета, которая, по мнению исследователей, создавалась до звуковой речи. Счет же представляет собой всего-навсего сравнение количества (или длительности) с эталоном количества (длительности).

Откуда у человека могут появиться эталоны? Он может сравнивать что-то с чем-то в себе самом либо с чем-то, постоянно повторяющимся во внешней среде. После сравнения с эталоном явление можно как-то обозначить и оценить. Как уже говорилось, считается, что числительные связаны с дозвуковой речью. Люди еще объяснялись знаками, а уже умели считать, поскольку без самого элементарного счета времени и расстояния ничего невозможно делать, тем более – коллективно. Крупнейший советский лингвист Н. Я. Марр (1864–1934) утверждал, что развитие числительных шло на основе использования эталонов тела человека – сначала до пяти, а потом до семи и десяти. А число 6 возникло совершенно иным путем – из понятия «небо». Оно служило не только для выражения «круга пространства», но и «круга времени» (года). Но год распадался на два более коротких шестимесячных – на год зимний («нижнее небо») и год летний («верхнее небо»).

Таким образом, в формировании числительных использовались сразу два типа ориентиров – собственное тело (в первую очередь руки и пальцы) и смена времен года, небо. Н. Я. Марр, работавший на Кавказе, так показывает развитие системы числительных, которое шло от единого предмета – руки. Единица – рука, позднее – палец; двойка – две руки; тройка – две руки и еще рука; четверка – два раза по две руки; пятерка – рука (пятерня с растопыренными пальцами); шестерка – пятерня и еще рука; семерка – пятерня правой руки и еще две руки – длани и так далее.

Иначе развивалась система числительных у сымских эвенков – народности, живущей в Енисейском районе Красноярского края, где основой счета являются пальцы. При счете рука согнута в локте, ладонью вверх; кисть примерно на уровне локтя или чуть выше. Первым загибается большой палец – это 1, затем загибается указательный —2, средний —3, и так до мизинца —5. Затем кисть поворачивается – при том же положении руки – ладонью вниз. Разгибаются пальцы в обратном порядке: вначале мизинец – 6, затем безымянный—7, средний—8, указательный – 9, когда разгибается большой палец —10, на другой руке откладывается первый десяток.

Индейцы таманаки при счете в пределах двух десятков пользуются пальцами рук и ног. Вместо «один» они говорят «палец» и при этом обязательно протягивают палец; вместо «два» – два пальца, «три» – три пальца, 5 у них – рука, 6 – палец на другой руке, 7—два пальца на другой руке, 10 —две руки. Покончив с руками, они перебираются к ногам, и так как обувь не закрывает их ступней, то продолжают считать наглядно: 11– палец на ноге… Но вот использованы все пальцы рук и ног, тогда является на помощь человек. 20 называется «человек», так как у него 20 пальцев; число 27 – 2 пальца на другой руке другого человека. Сотня заменяется пятью человеками, а выше сотни индейцы не порываются считать, потому что у них нет для этого потребности. Кстати сказать, и эскимосы, обитатели холодных стран Северной Америки, вместо двадцати говорят «человек» и вместо ста – «пять человек».

Ручной счет у сымских эвенков. На рисунке показываются следующие числа: 4, 6, 17, 58.

Описанные способы в первую очередь относятся к счету предметов, однако точно так же могли считаться, и скорее всего считались, крупные промежутки времени, такие, как день, а может быть, месяц и год.

Пока что мы рассматривали в основном, как производился счет. Теперь обратимся к обозначению времени в языке. Обычное употребление слова «речь» (и как синоним – «язык») подразумевает речь словесную, в то время как она представляет собой относительно позднее образование. Н. Я. Марр полагал, что существовало по меньшей мере четыре типа речи, или языков, связанных с качественно различным мышлением. Это, во-первых, пантомимически-звуковой язык, при котором говорящий изображает картину события. Вторым языком, сменившим первый, являлся ручной язык (язык жестов), в котором особую роль начинает играть правая рука. При этом для древнейшего человека «говорить руками» значило в известной мере «думать руками». Третий – звуковой описательный язык, в нем отсутствовали логические элементы и абстрагирование. Только четвертым по времени своего образования является тот формализованный, логически построенный язык, который в нашем современном понимании носит название устной речи.

Каким образом в этих языках отображается время? Начнем с пантомимически-звукового языка. Движения в нем сопровождаются звуками, в частности криком, основой его является образное мышление. Но ведь образы не обязательно зрительные. Шум падающей воды, свист ветра, пение птиц – это слуховые образы. Ощупывая предметы, человек создает тактильные (осязательные) образы; наконец, сама двигательная активность человека, ощущаемая за счет глубокой мышечной чувствительности, создает как бы образ движения. Но ведь, как уже говорилось, время – или то же самое, что движение, или измеряется движением. В любой деятельности (а первой деятельностью пралюдей была, как известно, охота) необходимо планировать направление движения (куда двигаться или нанести удар), его скорость, ускорение, а также момент начала движения, а иногда него окончание. И в пантомимическом языке, который дает картину того, что произошло, или рисует картину того, что должно произойти, все эти моменты (временные характеристики движения) обязательно присутствуют так же, как в современном искусстве мимов, в трепетных движениях балерины, в полете фигуристов на льду.

Сопровождающие пантомиму древности звуки вначале были подражательными, имитирующими звуки, издаваемые животными. Долго ли, скоро ли, но в звуковом языке появилась временная структура – ритм. Стремление упорядочить звуки сочеталось, по-видимому, с желанием упорядочить движение. Зарождались древнейшие танцы, опередившие, по всей вероятности, в своем возникновении даже появление речи. С помощью танца можно рассказать, где, например, находится стадо животных, сколько их и т. д. Вспомним так называемые танцы пчел, назначение которых – показать представителям своего улья, куда стоит лететь за нектаром.

В трудной жизни прачеловека выработались навыки, обеспечивающие возможность прежде всего выжить, только потом они становились обычаями, обрядами, предрассудками – чем хотите, но сначала они должны были быть реальным подспорьем в борьбе за существование. Те танцы, которые современная наука называет ритуальными, могли первоначально играть (и, скорее всего, играли) и роль рассказа о том, что было или что надо сделать, и роль тренировки деятельности в едином ритме, подобно нашей маршировке или гимнастическим упражнениям.

С целью создания ритма человек использовал любые подручные средства. В городе Алма-Ате существует великолепный музей музыкальных инструментов, где представлены и древнейшие их формы. Экспонируемые там приспособления показывают, что человек извлекал звуки из всего, что только попадалось под руку, – из камней, костей, копыт оленей, раковин, дерева, тростника, кишок животных (из них делали струны), кожи (которую натягивали на деревянный или глиняный каркас) и т. д. В более позднее время появляются специальные изделия из камня, глины (индусские глиняные барабаны, горшки), металла (струны, колокольчики).

Таким образом, продуцирование ритма с помощью собственных голосовых связок, хлопков или использования тех или иных инструментов, а также путем совершения дозированных по времени движений всего тела относится к тем временам, которые проще всего определить как незапамятные.

Механизмы, обеспечивающие выработку ритма и вообще восприятие времени, будут рассмотрены в последующих главах, где мы расскажем о современных представлениях, касающихся физиологии восприятия времени. А сейчас попробуем ответить на вопрос: что осталось у нас от пантомимически-звукового языка? По сути, и мало и много. Остались следы в обрядовых песнях и танцах различных народов, в ритуальных танцах так называемых диких племен, исчезающих с лица Земли, древнейшая и сложная культура которых еле теплится в фольклорных ансамблях. Остались следы в классических балетах и в театре мимов, в нашей самой наимоднейшей музыке, которая ведет свое происхождение от джаз-банда, в свою очередь происшедшего от негритянского искусства, завезенного вместе с рабами в Америку.

Но, к сожалению, в этом случае довольно часто берется голая форма – ритмические рисунки без намека на какое-либо содержание. Пантомимы для пантомимы, чтобы на афише числиться, в давние времена не существовало. Она была глубоко осмысленна. За ней стояло содержание, жизненно важный подтекст. И сегодня в качестве анекдотов приводятся ответы так называемых дикарей: например, на предложение убить немедленно тигра – «Но я сейчас не голоден», станцевать танец дождя – «А что, вам сейчас нужен дождь?» В этих ответах не глупость и не наивность – это психология человека, для которого нет действий для развлечения. Пантомима была орудием научения чему-то, генеральной репетицией будущего действия или рассказом о действии, уже совершенном, что в свою очередь важно для будущих свершений. И еще очень важный момент: пантомима, как всякое искусство, оказывает влияние на эмоции. И разыгрывалась она перед охотой, походом, когда нужно эмоционально зарядить людей, или после чего-то, для снятия эмоционального напряжения.

Если сегодня нечесаные (точнее, в парикмахерской создавшие запутанную гриву волос), дергающиеся в душном зале певцы выкрикивают бессмысленные слова и употребляют достаточно умело древние ритмы и ритуальные движения, они оказывают сильное эмоциональное воздействие на толпу поклонников, которой после концерта не надо идти в бой или на охоту. И возбужденная толпа бьет стекла, ломает вагоны, скандалит на улице. И все это – воздействие древнего пантомимически-звукового языка, в котором важнейшим действующим началом наряду с жестом является ритм.

Язык жестов, или ручной язык, дошел до наших дней, во всяком случае до начала XX века, как вполне рабочий инструмент, а возник он где-то миллион-полтора миллиона лет назад. Первые сведения о языке жестов были получены при изучении мышления так называемых слаборазвитых обществ и племен, в первую очередь аборигенов Австралии и Южной Америки. Так, в книге Л. Леви-Брюля «Первобытное мышление» (М., 1930) рассказывается, что в одном из австралийских племен – варрамунда – вдовам запрещается говорить иногда в течение двенадцати месяцев. Они общаются с другими лишь при помощи языка жестов и приобретают такое искусство в его применении, что предпочитают пользоваться им даже в тех случаях, когда уже ничто к этому не обязывает. Бывает так, что среди собравшихся женщин царит почти полное молчание, а между тем они ведут между собой оживленный разговор при помощи пальцев, или, вернее, рук и кистей.

Туземцы округа Порт-Линкольн употребляют множество знаков, не сопровождающихся звуками, что очень полезно на охоте.

Племя диэри кроме звукового языка имеет еще богатый язык знаков. Для обозначения мужчин и женщин, животных, неба, земли, ходьбы, верховой езды, плавания, еды, питья, для сотни других предметов и действий имеются свои особые знаки, так что туземцы могут разговаривать, не произнося ни одного слова.

Язык знаков важен еще и потому, что индейцы одного племени часто не понимают звукового языка другого племени, но они легко могут беседовать между собой при помощи движений пальцев, головы и ног.

Кроме того, оказалось, что в Персии, при шахском дворце, слуги обязаны были говорить лишь ручным языком. Зафиксирована ручная речь и у сирийских арабов; хотя говорили на этом языке мужчины, он носил название «женских сигналов».

Н. Я. Марр в 30-е годы нашего столетия обнаружил ручной язык на территории СССР, на Кавказе, причем не только в отдаленных районах, но даже среди грузинок в самом Тбилиси. Ручной язык оказался широко представленным в Казахском районе Армении[8]8
  Сейчас населенный пункт Казах и прилежащий район относятся к Азербайджану.


[Закрыть] среди азербайджано-турецкого, айсорского, греческого и особенно армянского населения. В Ахалцихском районе Грузии ручным языком пользовались грузины, армяне и турки. В ручной речи возможно передать достаточно сложные представления. Так, например, имеется ручная сигнализация для обозначения Солнца и полнолуния.

Следующий этап становления языка – звуковой язык. Он возник 50—500 Тысяч лет назад и в первой стадии своего развития соответствовал тотемическому[9]9
  Тотемизм – вера в родство группы люден (рода) с какими-либо видами животных, растений, явлениями природы.


[Закрыть] и вместе с тем древнему космическому мышлению. В этом языке все представлено в виде образов, понятий, в нем закреплены мельчайшие особенности предметов, живых существ, действий, свойств, состояний. Эти понятия являются частными и совершенно конкретными. Как пишет Леви-Брюль, рука или нога, которую себе представляли древние люди, является всегда рукой или ногой кого-нибудь, кто упоминается одновременно с этой рукой или ногой. Во многих языках североамериканских индейцев слова, обозначающие части тела, встречаются всегда с местоимением: моя рука, твои глаз, его нога и т. д.

В Южной Африке у туземцев бавенда существует специальное имя для каждого рода дождя. Даже геологические особенности почвы не ускользнули от их внимания: каждый вид почв и каждый род камней или скал носят особые названия… Нет такой разновидности деревьев, кустарников или растений, которая не имела бы имени в их языке. Они различают по имени даже каждую разновидность травы.

У лопарей есть несколько названий для северного оленя – однолетнего, двухлетнего и т. д. 20 слов обозначают лед, 11—холод, 41—снег во всех его видах.

В Новой Зеландии у маори каждая вещь имеет свое собственное имя: жилища, челноки, оружие, даже одежда. Земли, дороги, побережья всех островов, а также лошади, коровы, свиньи, даже деревья, скалы и источники – все имеют свои названия. Пойдите куда угодно, заберитесь в самую, казалось бы, безлюдную пустыню и спросите: «Есть ли у этого места имя?» – в ответ любой туземец данной местности сейчас же сообщит вам его название.

На стадии развития пантомимического и первичного звукового языка человек чувствовал себя частью природы, ко всем переменам в ней чутко прислушивался. Американский исследователь Генри Бестен прожил полный солнечный цикл на пляже Кейп-Кода под вечный шум волн, чтобы проверить реакции своего мозга на полное удаление от техноцентричного мира. Он пишет:

«Год, прожитый в четырех стенах, – это путешествие по листам календаря: год на лоне самой природной природы– это свершение могучего ритуала. Чтобы участвовать в нем, надо обладать знаниями о паломничестве Солнца, уметь его чувствовать, обладать тем его ощущением, которое заставляло даже самые примитивные племена отмечать летний предел его пути и последнее его декабрьское отступление. Все эти осенние недели я наблюдал, как огромный диск отодвигался к югу по горизонту болотистых равнин, сегодня заходя за этим лугом, завтра – за тем сухим деревом, а послезавтра – за припорошенной первым снегом осокой вон на той кочке. Мне кажется, потеряв это чувство, это ощущение Солнца, мы утратили очень многое…

Я заснул беспокойным сном и скоро проснулся, как обычно просыпаются спящие под открытым небом. Смутные стены мрака вокруг дышали приятным запахом песка, стояла нерушимая тишина, и неровное кольцо стеблей над моей головой было недвижно, словно вещи в доме… В прозрачном небе на востоке из дыхания мглы, скопившейся у края ночи и океана, поднимались наискось друг от друга две великие звезды – Бетельгейзе и Беллатрикс, плечи Ориона. Наступила осень, и Великий охотник вновь стоял над горизонтом дня и убывающего года. Его пояс все еще скрывала облачная гряда, а ноги уходили в глубины пространства дальних волн морских.

Мой год на пляже завершил свой полный цикл, и наступило время затворять дверь. Глядя на эти великие солнца, я вспоминал тот последний раз, когда я отметил их весной в апреле, – они растворялись в свете дня, уходили за горизонт на западе, где тянулись болота. Я смотрел, как они блестели вдали над чугунными волнами черного декабря. И вот охотник вновь восходил, чтобы прогнать лето на юг, и вновь следом за ним шла осень. Я был свидетелем солнечного ритуала, я приобщился к миру стихий…»

Археолог Э. Томпсон, нашедший сокровища колодцев майя, пишет: «Как-то утром я стоял на крыше храма, когда первые лучи Солнца одели багрянцем далекий горизонт. Все окутывала глубокая утренняя тишина. Звуки ночи замерли, дневной шум еще не поднялся, небо надо мной и земля внизу, казалось, затаили дыхание, чего-то ожидая. Затем в ярком сиянии взошло огромное круглое Солнце, и весь мир запел и зажужжал… Сама природа научила первобытного человека поклоняться Солнцу, и в глубине души современный человек все еще не забыл древних уроков».

Человек не отделял себя от природы, ощущал себя ее частью, наблюдал и сопереживал ее изменения на Земле и на небе – в первую очередь связанные с Луной.

Первоначальной звуковой речью каждый пользовался на свой лад, смотря по обстоятельствам и по расположению говорящего по отношению к объекту речи. Образы-понятия, своеобразные рисунки, дают возможность обобщения в очень ограниченных пределах. Пользование ими требует огромной памяти, в которой должно храниться чрезвычайное разнообразие форм словаря.

Каким образом были представлены временные понятия на этом этапе развития?

Как показал в своих работах крупнейший этнограф, специалист в области исследования религий, Фрейзер, мышление к моменту возникновения звуковой речи являлось магическим, а магия предполагает, что одно природное событие неизменно следует за другим, без вмешательства каких-то духовных или земных сил. В основе магии лежит твердая вера в порядок и единообразие природных явлений. У мага нет сомнения в том, что одни и те же причины всегда будут порождать одни и те же следствия, что свершение нужного обряда, сопровождаемое определенными заклинаниями, неизбежно приведет к желаемому результату, если только колдовство не будет сведено на нет более сильными чарами другого колдуна. Маг не упрашивает высшую силу, не ищет благорасположения переменчивого и своевольного сверхъестественного существа, не унижается перед грозным божеством. Но власть мага, сколь бы великой он ее ни считал, никоим образом не является властью произвольной и безграничной. Он. располагает ею лишь постольку, поскольку строго следует правилам своего искусства или природным законам, как он их понимает[10]10
  Книга Фрейзера «Золотая ветвь» (исследование магии и религии), вышедшая впервые в 1890 г. и переиздававшаяся много раз вплоть до 1984 г., дает широкое полотно верований и суеверий и показывает, что современная религия основана на верованиях и обычаях древних племен.


[Закрыть].

На фоне такого миросозерцания у негров, например религиозно-философская концепция времени весьма противоречива. С одной стороны, время двумерно, состоит из частей «саса» и «замани», с другой – имеет настоящее, прошедшее и будущее, о чем говорится в поговорке: «Если ты знаешь вчера и сегодня, то будешь знать и завтра, так как нить ткача – это будущее, текущая ткань – настоящее, сотканная и сложенная ткань – прошлое». А в целом все время мира и его история представлены в «саса», охватывающем все события, которые должны вот-вот произойти, уже происходят или недавно произошли. Это сиюминутный и самый значимый период времени. «Замани» – макровремя ― все прошлые события, связывающие начало вещей и событий, развертывающихся сегодня во Вселенной. В силу своей огромности это прежде всего прошедшее, кладбище времени. Таким образом, время как бы зависит от масштаба событий. Кроме того, оно зависит от того, чем заполнено. Так, например, негры некоторых отдаленных районов (и древние римляне) различают время весьма забавным образом, а именно, время счастливое и несчастливое. В некоторых областях большой счастливый период длится 19 дней, а маленький (ибо следует иметь в виду, что они делают еще и это различие) – 7 дней, между этими двумя периодами – 7 несчастных дней, которые, по существу, являются бездеятельными, ибо в это время не путешествуют, не отправляются в поход, не предпринимают ничего значительного. Периоды и выдающиеся моменты времени характеризуются происходящими в это время проявлениями мистических сил: на них почти исключительно и сосредоточивается первобытное мышление.

Что касается более практического, бытового отношения к окружающему миру, категории положения, расположения в пространстве и расстояния, то они имеют в магическом мышлении такое же значение, как для современного человека категории времени и пространства. В современном мире такое отношение к пространству и времени, как к чему-то неотделимому от самого человека, сохранилось на Филиппинах (см.: Подберезский И. В. Филиппины. Поиски самобытности. М., 1984). При этом речь идет не обязательно только о каком-то конкретном человеке, а скорее о группе, к которой он принадлежит, ибо личный опыт неотделим от опыта коллектива. Пространственные отношения здесь выражаются достаточно определенно: расстояние до муниципального центра, соседнего барангая, моста у реки измеряется в соответствующих единицах (обычно в единицах времени, а не длины – часах ходьбы, гребли на лодке, плавания под парусом при попутном ветре и т. д.). То, что лежит за пределами этого привычного мира, пространственно не организовано, образует какое-то нерасчлененное целое, километрами и часами ходьбы не измеряемое. Пространство обретает реальность лишь в ближайшем окружении, и вопрос, продолжается ли оно за пределами этого окружения, не встает. Традиционно мыслящий филиппинец как бы носит свое пространство с собой. Его восприятие этой объективной формы существования материи можно было бы представить в виде круга, пределы которого очерчены радиусом досягаемости. Но, во-первых, индивида нельзя представить себе в виде точки в центре круга, ибо он не локализуется так отчетливо, он «распределен» по всей поверхности и нигде не отделен от нее; везде субъект слит с объектом; там, где кончается субъект, кончается и объект (пространство), и даже часть объекта не может мыслиться вне субъекта. Во-вторых, индивид – не конкретный Педро или Хуан, а все лица, которые с ним связаны и вне которых он себя не осознает.

Время для филиппинца не линейно, а циклично – нет движения вперед, а только повторение того, что уже было, как бы возвращение к опыту предков, отклонение от которого грозит распадом связи времен, всеобщей гибелью. Это время весьма похоже на мифологическое. Прошлое, настоящее и будущее не разграничены четко, они как бы слиты воедино в опыте, конкретном переживании конкретного лица. Там, где переживание есть, есть и время. Человек «носит его с собой» точно также, как он «носит с собой» пространство. Время не воспринимается как объективная форма существования материн, оно личное достояние, но личное опять-таки не в смысле достояния данного индивида, а в смысле достояния других лиц, связанных с ним теми или иными отношениями.

Однако между восприятиями пространства и времени имеются различия. Первое расширяется прежде всего благодаря родственникам, живущим тогда же, что и индивид, второе – преимущественно благодаря родственникам, жившим до него, предкам (традиционно мыслящий филиппинец, правда, не проводит резкой границы между живыми и жившими). Время не измеряется годами. Желая хронологически обозначить какое-то событие, филиппинец не указывает дату по принятому летоисчислению, а говорит: «Это случилось сразу после большой засухи», – засуху он пережил сам и как бы ведет отсчет времени от себя. Или: «Это случилось, когда пришли американцы», – здесь он опирается на опыт своего деда или прадеда, который рассказывал ему о событии. Надобности сказать: «Это случилось в 1899 году» – не возникает: такое сообщение для него просто не имеет смысла. Упоминая о событии настоящем, прошлом или будущем, филиппинец обязательно помещает в него себя самого или тех, кого он считает продолжением себя. Для него важнее всего именно опыт прошлого, прошлое не выделяется: в нем живут сейчас, будут жить и потом. Настоящее же ценно не само по себе, а тем, что, уйдя в прошлое, оно тоже станет образцом. И поэтому настоящее надо творить достойно, а не потому, что оно – основа будущего.

Такое отношение ко времени исключает всякий намек на пунктуальность. Поскольку каждый несет свое время с собой, он является не в назначенный срок, а как бог на душу положит. Соответственно, традиционно мыслящие филиппинцы воспринимают и определяют время в виде весьма расплывчатых понятий, таких, как «раньше-позже», «давно-недавно», «долго-недолго», «утром-вечером» и т. п.

Обратимся к последнему этапу развития языка – устной речи в современном понимании, которая характеризуется не образными описаниями, а логическими построениями, появлением понятий, отвлеченными рассуждениями. Абстрагированная, оперирующая понятиями, мысль уже не нуждается в большом количестве описательного материала. Настоящее выделение понятия времени и его измерение начались именно на этом этапе человеческого развития. О временных категориях данного периода можно судить по сохранившимся мифам, в которых отражены представления как магического, так и религиозного периода развития мышления. Мифов очень много, но все они имеют общие черты, и мы воспользуемся анализом северной мифологии (Старшая Эдда), проведенным М. И. Стеблин-Каменским в книге «Миф» (Л., 1976). Разбирая временные представления в мифах, автор прежде всего обратил внимание на полную неопределенность возникновения времени. С одной стороны, время создали боги, упорядочив небесные светила, создав фазы Луны и т. д., и оно непрерывно и конечно, поскольку не существовало, пока не было сотворено.

Так, в «Речах Вафтрудннра», где отражено миросозерцание скандинавов, говорится:

Деллингом звать

День породившего,

Нёр – ночи отец;

Измыслили боги

Луны измененья,

Чтоб меру дать времени.

Инки в Южной Америке в своих молитвах космическому богу повторяли, что по его воле:

Солнце, Луна, день, ночь, лето, зима

Не тщетно, но в размеренном порядке

Идут они в предназначенное им место, к своей цели.

С другой стороны, время существовало и до того, как было сотворено, а кроме того, происходят катаклизмы, в результате которых мир гибнет и вновь возрождается, и, следовательно, время оказывается не конечным, а обратимым, или цикличным. Мифическое время и конечно (у мифа есть начало и конец), и бесконечно (мир вновь возникает после своего конца). По-видимому, представление об обратимости времени не менее архаично, чем представление о том, что оно конечно. Концепция! обратимости времени несомненно имеет некую реальную основу. Чем теснее связь человека с природой, чем меньше он выделен из нее, тем в большей мере протекание времени должно восприниматься им как регулярное чередование таких явлений, как день и ночь, зима и лето, произрастание и увядание, рождение и смерть. Значит, и понимание человеком времени должно соотноситься с природными или жизненными циклами, образующими материальное наполнение времени. Представление об обратимости времени – это вместе с тем отсутствие четкого противопоставления прошлого и настоящего будущему, и, таким образом, оно подразумевает внутреннюю точку зрения на время.

Время в мире никогда не абстрагировано от его конкретного содержания и существует, поскольку имеют место какие-то события, то есть что-то происходит с какими-то активными существами: великанами, богами и т. п. Если же не происходит никаких событий, то время не существует, ход его прерывается. Так, в «Прорицании вёльвы» встречаются названия единиц времени, определяемые не их местом среди таких же единиц, а тем, что происходило в эти единицы времени («век мечей», «век секир», «век бурь», «век преступников»).

С точки зрения тех людей, среди которых бытовали мифы, и сами мифические персонажи, и результаты деятельности этих персонажей – реальность, то есть не прошлое, а настоящее. Естественно поэтому, что в эддических мифах прошлое нечетко отграничено от настоящего, в известном смысле – вневременно. Мифическое прошлое как бы совпадает с настоящим. Миф переносит в эпоху, когда создавалось все то, что продолжает существовать, то есть в максимально реальную эпоху. Сказка, наоборот, переносит в несуществующее, за пределы времени. Мифическое прошлое вневременно потому, что оно так же реально, как настоящее, то есть максимально реально. Сказочное прошлое, наоборот, вневременно потому, что оно, как и весь сказочный мир, абсолютно оторвано от настоящего, то есть максимально ирреально.

Общей для мифа и сказки является возможность материализации времени – это и нити судьбы, которые прядут норны, живая и мертвая вода, чары, заставляющие проспать годы, яблоки Идуны, которые должны отведывать боги, как только начинают стариться.

Суммируя все сказанное, можно заключить, что на определенном этапе развития прошлое для человека существовало реально, а настоящее – отраженным светом этого прошлого и посему было нереальным (отголоски этого существуют в нашу эпоху). Современный человек живет реальным настоящим, в которое прошлое врывается только иногда в религиозных мистериях.