Текст книги "Можете звать меня Татьяной"

Автор книги: Наталья Арбузова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Рем

На мне, Татьяне, много вины накопилось. Какой. перед кем – знаю, не скажу. Единственный способ оправдаться – хорошо писать. Напишу посредственно – уйду виноватой. Верней всего, так оно и будет. Когда случилось петь Дездемоне – а жить так мало оставалось – о чем она спела? об иве, зеленой иве. Willow, green willow. Мне всегда хочется петь о зеленой земле. Земля, ты наше дурно хранимое сокровище. Каждый ландыш – Берендеево чудо.

В конце апреля, кода ландыши только высунулись острой стрелкой из земли, у Татьяны на даче вдруг прорезался сосед. Столько лет жили, никого рядом не видели, а теперь пожалуйста. Ивы зеленели, осыпав пушистые вербные шарики в желтой пыльце. Сосед сидел на склоненной иве с удочкой в руке прямо возле Татьяниной земли. Рыба здесь никогда не плескалась. Рыбная ферма – да. была, там, за озером. А чтоб кто-то удил… И тут сосед на глазах у Татьяны вытащил что-то очень крупное. Татьяна сразу поняла. что сосед непростой. Чудеса, раз начавшись в ее жизни, не прекращались. Сосед, обернувшись к Татьяне, сказал: «Не удивляйтесь. Вода стояла очень высоко, и часть рыбы с фермы ушла через дамбу. Перепрыгнула, если хотите. Так что сейчас надо удить не покладая рук. Дать вам удочку?» Да. конечно, Татьяна не упустит такой возможности. Насадил ей на крючок какую-то хрень, и Татьяна ахнуть не успела – уже рыба. «Жерех», – авторитетно заключил сосед. На вид ему – соседу, не жереху – было лет шестьдесят. Чуть моложавей Татьяны. Появился он очень кстати. Внуки, женившись отчалили к сватам на дачи под Звенигород. Сыновья с невестками наезжали порой, но отпуска предпочитали проводить где-нибудь в Черногории. Татьяне скучно с самой собою никогда не бывало. Но от такого соседа отказываться грех.

Соседа звали необычно – Рем. Ладно, пусть будет Рем. Пригласил Татьяну на экскурсию по своим владеньям. Что сразу удивило – участок Рема был не меньше Татьяниного, дважды увеличенного ее придворными феями. Что, кроме них с Ремом тут никого нет, и можно двигать границы куда угодно? Но ее участок крайний, а за Ремом дальше чья-то земля. Правда, никаких признаков жизни ее владельцы не подают. Или Рем подвинул ее, Татьяну, вместе с двухэтажным домом и клубникою? Спросить Татьяна побоялась. В доме у Рема сетевой газ. Откуда? из недр земли высунулся газопровод? его тут отродясь не было. Татьянины феи готовили на электроплите, а на счетчик слегка дули, и он показывал что велено. Да и вообще готовки стало мало.

На границе Ремова участка с буйным люпиновым полем возвышалась препорядочная горка. Татьяна и Рем взошли на гору. Странная картина открылась взору. Никаких участков дальше не было. Как Татьяна покупала здесь дачу, прежнюю, тесную, дешевую? почему не посмотрела хорошенько кругом? это только она могла. Сыновья? сыновья в нее, тоже витают. Остальных же членов семьи заморочили раз и навсегда Татьянины феи. Но Рем – Рем просто находка. Он уже жарил рыбу – пахло очень вкусно. Сели обедать. По столу ходила ручная чайка и клевала рыбу с тарелок. В открытую дверь сунул голову волк, последний в округе волк-люмпен, который шарил по помойкам, ища кости. Рем поделился с ним рыбой – ее было много. С Ремом интересно, это уже ясно. Татьяна оставила на время свою писанину и погрузилась вместе с новым приятелем в зеленеющую жизнь озерных берегов.

Они, берега Бисерова озера, загажены практически только в одном месте – по перпендикуляру к станции Купавна. Лютые помойки Татьяна всегда обходила лесом, таинственным лесом, где ей иной раз встречались люди явно недобрые. Посреди леса шла просека с огоньками. Взлетная полоса, или посадочная – для инопланетян, наверное. Седой Рем разбегался по этой просеке и взлетал. Ну, немножко, чуть-чуть. Как он жил всё то время, когда Татьяна о нем не знала? лучше не спрашивать. Кто ему ворожит? А ландыши уж расцвели и звенели вовсю. Если б только у Татьяны на участке (у Рема тоже) – по всему лесу. То ли такой был ландышевый год, то ли волнами накатывали чьи-то чары.

Немножко Рем о себе рассказал. Его выгнали с работы ровно в шестьдесят. Не продлили контракта. Работал в почтовом ящике над суперсерьезным проектом и постоянно нарушал в мелочах режим секретности. В тюрьму не посадили – время мягкое. Просто выгнали вон, взявши десять подписок о неразглашении. В уединенье, без помех за полгода он додумал проблему до конца и потихоньку, не трезвоня, начал применять. В чем состояло его достиженье – Татьяне предстояло увидеть самой. Задавать вопросы не в характере Татьяны. Но в голове они так и роились. Кто те, что жили в прежней Татьяниной будке? кем доводятся Рему? Почему нет других соседей? были и все вышли? Что Рем хозяин здешних мест – сомненья не вызывает. Если бы не захотел, и Татьяну бы сюда не пустил, и не показался бы ей. Ну что ж, лучше поздно, чем никогда Подружимся, а там посмотрим, что будет. Во всяком случае, хуже не станет. Татьянины феи не исчезли, но Рема избегали. Несовместимость явно присутствовала. Когда наведываются Татьянины сыновья с невестками (чаще Павел), Рема не видать. Рем явился Татьяне, лично ей – большая честь. Властелин озера, леса и посадочной полосы. Однако мил, услужлив. Татьяну тоже ни о чем не расспрашивает – тактичен. А Татьянина жизнь ох непроста. Не по всем пунктам можно отчитаться.

И однажды ОНО зависло над посадочной полосой. Повисело пять минут, потом исчезло в ночи. А Рем поутру не пришел. Не было его с неделю. Потом заявился, спокойный и приветливый, безо всяких объяснений. Татьяна – молчок. Правильно Рем выбрал себе знакомую. Тишком, молчком – у Татьяны появился сетевой газ. Когда выполз из-под земли? но плита уж стояла. Сыновья, приехавши, решили, что так и надо. Давно пора газифицировать поселок. Поселок? сходили бы посмотрели на полное отсутствие поселка. Люпиновое поле – белый, розовый, сиреневый люпин. Наш трехцветный флаг.

Ходили на дальний высокий берег, откуда летят чайки (чай, примечай, отколь чайки летят). Неожиданно Рем обмолвился: «Сверху земля такая зеленая…» Татьяна не ответила. Поняла – ответа от нее не ждут. Она понятливая, Татьяна. Оценив ее умное молчанье, Рем продолжал: «Земля уникальна. Ее необходимо сохранить – не только для нас, ее вообще необходимо сохранить. Для всех». И замолк. Кто эти все, нуждающиеся в существовании зеленой планеты, он не уточнил. А чайки кричали и нахально таскали рыбу с фермы. Ферма была уже недалеко. Татьяна шла за Ремом необъяснимо быстро и без устали. От него исходила направленная энергия – у Татьяны даже волосы потрескивали.

Ландыши отцвели, на стебельках завязались ягоды – они потом покраснеют. Земляника цвела умильными белыми цветочками, ее тоже будет много-много. Зеленая земля слушалась Рема. Похоже, он вышел на контакт с теми, кто осуществляет глобальный мониторинг. ОНО, по свидетельствам различных людей, зависало над паршивыми объектами, источающими радиацию и всякую дрянь. Высшее командование нашей военной авиацией запретило докладывать о встречах с летающими тарелками. Не верило. Военно-морское ведомство, напротив, приказало описывать происшествия такого рода незамедлительно и подробно. Дело в том, что тарелочки постоянно висели с обоих боков наших судов-авианосцев, не без основания.

Ивы свешивались зеленым пологом над Ремовым бережком. Появились и утки – никогда их здесь не водилось. Посидели на яичках где-то в укромном месте и поплыли, повели за собой целую флотилию утят. Селезни плавали особливо, щеголяя ярко-синим пером на каждом крыле. Сделали свое дело и успокоились. Лето красовалось вовсю – погожее, щедрое. И тут ОНО снова явилось за Ремом. Он понадобился. В какой роли? как гид по зеленой планете? или как единственный представитель человечества, сумевший выйти с ними на связь? На сей раз Татьяна не была так ошарашена и прекрасно опознала якобы неопознанный летающий объект. Тот ли, что уже побывал здесь, другой ли – он опять повисел минут пять и растворился в темноте. Рем отсутствовал недели две. Земляника сошла, утята подросли и попрятались под бережком. Деклассированный волк уж привык брать кости у Татьяны из рук, когда вернулся Рем. По-прежнему играли в молчанку. Но вид у Рема был озабоченный. Надо думать, мы крепко напакостили по части экологии. Наша помойка на наиболее доступном берегу Бисерова озера – прообраз того, что мы делаем с зеленой планетой. Единственной во вселенной, во всяком случае очень ценимой ИМИ – неведомо кем.

Было бы смешно, если б безработный пенсионер выступил в печати, по телевиденью, в интернете с заявлением о том, что видел сверху. Большое фигурное пятно на воде возле байкальского целлюлозного комбината сфотографировано со спутника – это всем давно известно. Но ведь не с летающей тарелки, которой вообще нет. Есть, есть! Татьяна дважды видела. Ну, Татьяна тоже не очень нормальная. Старые женщины любят пиариться. Даже не старые, просто одинокие. Соврут – недорого возьмут. Вспомните фильм «Двенадцать разгневанных мужчин». Ту свидетельницу отцеубийства, что потирала переносицу, привыкшую к очкам. Она «видела» акт убийства сквозь окна вагона проходящей мимо надземки. В общем, Рем и Татьяна не делились с общественностью своими наблюдениями – малыми у Татьяны и значительными у Рема.

Лето кончалось. Пожухли листья зеленых ив, посохли люпины за оградой, ландышевые ягодки стали краснеть. . Рем исчезал еще дважды, но Татьяна проморгала визит НЛО. Прилетали в другое время – проспала. Однажды Рем сказал ей: «Вам, верно, пора в город». Это было равносильно приказу. Собралась и уехала. Зато весною вернулась пораньше – ведь запрещения не поступало. Ивы еще цвели пушистыми серыми комочками с желтым налетом. Невдалеке стучали топоры, визжали пилы. Татьяна без приглашенья отправилась к Рему. Навстречу ей вышла высокая женщина лет сорока, представилась: «Велемира Ремовна». Татьяна молча ждала. «Видите ли. отец распорядился, чтоб его заморозили для будущего. Очень удобно. На двести лет. До тех пор, я надеюсь, найдут рецепт бессмертия. Стареть он не согласился». Татьяна повернула голову туда, откуда доносился строительный шум. «Ах, да. Люди наконец стали брать участки на болоте. Лето выдалось на редкость удачное. Земля просохла, и комары, местный бич, сгинули. Наши с вами участки, сказали, не тронут, а там, дальше, дают по шесть соток». Татьяна без лишних слов ушла к себе. Стареть она тоже была не согласна. Старость унизительна.

Не путай конец и кончину

Татьянина мать видит сон: ходит по темной деревне, спрашивает, где тут живет Прасковья Сердюкова – ее покойная нянька. Ей отвечают: ступай. ступай… тебе еще рано. Оказалось – не рано. В самый раз. Вскоре она ушла. Такой непростой человек, как Татьянина мать, просто так, бесследно, не исчезает. У Татьяны на сей счет своя теория (принимать не обязательно). Татьяна считает: вообще говоря, чтоб остаться, надо что-то нерядовое сделать. Где остаться? в ноосфере? Татьяна не знает – еще не додумала. Но делать надо, и с тщанием. А некоторых оставляют просто так, за душевную прелесть. Как раз тот самый случай. Кто решает, быть или не быть человеку после смерти? И на это у Татьяны есть кой-какие соображения. Не зря после мехмата ее взяли в аспирантуру философского факультета. Вот, извольте слушать. Окружающий мир пронизывает нечто неуловимое для наших пяти чувств. Кричит наш дух, изнемогает плоть, рождая орган для шестого чувства. Нечто недоступное всегда рядом с нами, но очень редко проявляется. Так, коснется иногда. Коснулось доисторического человека, изобразившего на стене пещеры мамонта. Непросвещенная душа первого художника где-нибудь да витает. Темная энергия, темная материя – не темны. Просто останутся для нас непостижимы, пока мы сами не изменимся. Не судите строго графоманов. Они старались, они лезли.

После смерти матери у Татьяны в голове появился своеобразный навигатор. Он работал не всегда, но включался по мере надобности. Поверни голову налево… там машина. Голос был не материн, совсем другой. Но Татьяна ни минуты не сомневалась: это новая сущность матери. Татьяна забыла строку из французской песни, что пела мать. Честно забыла, не для эксперимента заказала. И тот же чужой голос продиктовал ей недостающие слова. Значит, не только навигатор, но еще и ноутбук – записная книжка. Похоже, Татьяна столкнулась с новой технологией бессмертия, еще не известной науке. Она вглядывалась в лица сыновей и внуков, пытаясь понять, слышат ли они что-нибудь подобное. Нет, никакого смятения в глазах своих близких Татьяна не увидала. Похоже, мать умерла для всех, кроме Татьяны. Так тянулось годами.

И Татьяна начала страстно просить незнакомый, не материнский голос: «Возьми меня, возьми к себе. Не подвергай унижению поздней старости. Избавь от грядущих страданий. Не дай повиснуть всей тяжестью на родных». Скрипучий голос отвечал настоятельно и подробно: «Ты должна отдавать себе отчет, что можешь исчезнуть бесследно. Отсюда я тебя заберу, а туда не втащу. С тобою сгинет не только то, что составляет тебя самое, но и мое, в тебе записанное!» – «Возьми… рискнем вдвоем… ты всегда была бесстрашной». В это мгновение неизведанное из темной части вселенной дунуло на Татьяну. Мобильник долго звонил. Сын Павел приехал, призвал врача. Тот констатировал факт.

Там, незнамо где, решили: Татьяне быть. Она стояла внутри рисунка Боттичелли к «Раю» Данте. Явственно подумала: «Это не Боттичелли прозрел, что тут делается. Это его рисунок приняли под кодовым названием – «Рай». Деревья высоки и тонконаклонны. Смутные фигуры движутся в отдаленье. Два вывода напрашиваются. Во-первых, Татьяна сохранила способность мыслить. Во-вторых, похоже, имеется и ад. Татьяна вспомнила всех потрясший фильм Росселини «Открытый город» (у нас «Рим – открытый город»). Священника сопротивления заставили присутствовать при пытках. Он прорицает палачам на латыни: их ждет ад. Текст на латыни же приведен крупным планом на полкадра. Истязатели прекрасно поняли. Ужаснувшись, вжимаются в стену. Ад должен существовать после такого фильма. Дайте нам еще немного времени (по космическим меркам) – мы населим своей фантазией темную часть вселенной.

А матери не было. Напрасно Татьяна обращалась к ней в мыслях. Звучавший голос умолк. И никто близ Татьяны не терся. Неужели Татьяна осталась, столкнув мать в небытие? неужто не гулять им вдвоем по райским садам? Придется самой разбираться.

Значит, вот это рай. Геенны огненной Татьяна видеть не хочет. Черт с ним, с Дантовым адом. С Татьяны довольно живописи на церковной стене. Уж как изобразили ад простодушные богомазы, таким он и стал. Бойтесь. люди. Не бог создал нас по образу и подобию своему, а мы в простоте душевной придали ему облик седобородого старца. На самом деле всё сложней. Когда математика Гельфанда вызвали в КГБ, он сказал обиженно: «Мне пора о боге думать». Татьяна и думает. Дурочка, надо было подумать раньше. Когда бог по душу послал, тогда думать поздно. Бог послал… да ты сама напросилась. Неизреченное тебя приняло. Скажи спасибо. Нет, продолжает ораторствовать. Вы только послушайте. Бог – это бренд. Для протестантской Америки непреложный, как Микки маус. Более ханжеской нет страны. Пусть каждый творит свою религию. И не надо ее никому навязывать. Татьяна, тебя бы посадить на корабль Мейфлауер и отправить в колонии нового света. Ты всю жизнь была робкой рохлей. Откуда такая прыть? Сектантка хренова. Ты что. не помнишь полумрак наших церквей, запах горелго воска, склоненные головы впереди стоящих? не слышишь скороговорки молитвы? А земля? ты ее забыла? сколько времени прошло, не знаешь? или здесь нет времени? Отлетела ты к родному краю, и земной весны тебе не жаль? Тебе лучше в картинке Боттичелли, чем среди оживших теплых сосен, истекающих смолой? Райские птицы? что-то они не поют. А синичку ты помнишь, что клевала за стеклами сальце с вязальной спицы? радовала твоих сыновей? сыновей-то помнишь? Туманные фигуры здешних философов к тебе ни на шаг не приблизились. Скорей обратно к земле. Если только тебе позволят.

Позволили. То есть не совсем вернуться, но взглянуть разрешили. Чем Татьяна смотрела – непонятно. Нездешним оком. Никаких признаков тела у нее не было. Во всяком случае, моргнуть глазом она не могла. А земля была до боли хороша. Никакой рай с ней не сравнится. И свет, и звуки, и запахи – всё обалденное. Говорят, мы загадили землю. Нет, наших сил не хватило. Пакостили, пакостили, но сколько еще осталось. Просто мы не умеем жить вдали от цивилизации. А она нас предала. В знаменитом фильме Антониони «Красная пустыня» Моника Вити водит сына гулять вдоль дымящих труб завода. Укладывая спать, рассказывает о черной девочке, плавающей в безлюдном море. Антипод «Красной пустыни» – японский фильм «Легенда о Нарояме». На маленьком острове люди оторваны от мира. Их немного, трудно образовывать пары. Впереди у них смерть на священной горе. Кого-то это устраивает, кого-то нет. Мы хотим обязательно сбиться в кучу. И получается индустриальная пустыня. Подъезжать к большому городу через заводские предместья всегда страшно, будь то Москва или Таллинн. А что делается внутри этих зданий! прообраз ада. Не Татьяна. я сама ездила на байкальский целлюлозный комбинат. Человек, который должен следить за приборами, вбегал в зал на минутку и, проверив, выскакивал. Оставаться долее было свыше человеческих сил. Ну, Татьяна, мой двойник! что ты там увидела на цветущей земле? – Россию увидела. Петляющие равнинные реки… они никак не могут решить, куда им течь.

Скоро Татьяна увидала и сыновей. Должно быть там, в боттичеллиевском раю, время текло незаметно. Андрей и Павел свыклись уже со случившимся и заняты как усердные звездочеты своей астрофизикой. Сидят в одной комнате, уставились оба в компьютеры. В парке ГАИШа (астрономический институт имени Штейнберга) легкодыханный май. Какой-то студент производит урочные съемки допотопным прибором. Татьяна знает назначенье прибора, а я не знаю. Она тихонько шепнула в тесноту рабочей комнаты сыновей, заставленной чисто бытовыми предметами – диван, холодильник: «Я здесь». Андрей как торчал в компьютере, так там и остался. Павел вскинулся, быстро взглянул в окно. Ничего не увидел, кроме цветущих яблонь. Потом заметил маячащего студента, узнал его. Отвел глаза от обманчивого стекла – призрак в него не стучался. Рассеянно вспомнил фильм «Грозовой перевал». Но голос шепнул опять: «Там рай… я видала». Павел, внимательно посмотрев на Андрея, пошел в коридор. Постоял возле подоконника с цветочными горшками. Растения были явно довольны жизнью – им тут нравилось. Голос проявился не сразу. На Татьянин был похож с небольшой натяжкой. Кажется, новая технология бессмертия набирала обороты. «Андрей меня не услышал. Я остаюсь в тебе». Павел хорошенько тряхнул головой и вышел в парк искать укромного места. Поднялся по замшелым ступеням. Зашел за ближайший купол. Сел на его асфальтовое основанье, свесил ноги в желтые лесные цветы. Далеко-далеко звучало позднее меццо-сопрано матери: «…и улыбалась ему, тихие слезы лия, тихие слезы лия».

Татьянины внуки, дизайнеры Петр Андреич и Сергей Павлович, тоже занимали вдвоем одну комнату в доме моделей «Эксклюзив». В неприятном соседстве с ними находился кабинет взбалмошно хозяина Юлиана Портнова. Парни были заняты решением несложной задачи: как представить ему, Юлиану, практически одинаковые эскизы, чтобы он. Юлиан, один забраковал, а другой принял. Кого-то пожурил, кого-то похвалил. Орел или решка. В окна ломилась вызывающе бесчеловечная современная архитектура. Каждый офис готов был бесстрастно поглотить живое существо, что само лезло ему в пасть, и столь же бесстрастно выплюнуть в конце рабочего дня. Татьяне, после отрадного рая и не менее утешного парка ГАИШа, стало не по себе среди этих стеклянных сталагмитов. Можно было бы назвать торчащие здания и более крепким словом. Татьяна тихонько позвала: «Петя… Сережа…» Сережа что-то свое профессиональное сказал Пете. Но Петя будто не слышал. Напрягся, вытянул шею к окну. За окном плыли погожие облака-кучки, подчеркнутые снизу точно по линеечке. Татьяна опять прошептала – не губами, губы отсутствовали: «Петя, это я, Рысь». Рысь – было ее домашнее имя. Она даже подписывалась мордочкой с кисточками на ушах. «Ты меня слышишь… значит, меня приставили к тебе. К тебе и к дяде твоему Павлу Вячеславичу». Петр очнулся от ступора. Взялся за карандаш, изобразил в блокноте что-то из ряда вон выходящее. Ну, Юлиан это как пить дать зарежет. И Петя нарисовал в альбоме Сергея нечто подобное, не хуже.

Татьянины правнучки Лиза и Соня небрежно сидели за одной партой. За столиком, конечно. Им было на вид лет по десяти. Не должно было пройти столько времени. Или Татьяна года два проваландалась в раю, а ей показалось – полчаса? И как она за одно утро всех умудрилась облететь? Похоже, к ней теперь все земные законы не относятся. Татьяна еще ничего не промолвила, а ее девчонки уже завертелись. Учительница поглядела в их сторону поверх очков. Притихли. Но обе, обе среагировали. В Татьянином аномальном времени урок тут же кончился. Лиза и Соня оказались на улице. Их ждала в машине молодая бабушка Вера. Тюльпаны цвели одноцветным партером возле ворот. Татьяна прошелестела поверх цветов, погладила – не руками, неведомо чем – две головки. Девочки хором сказали: «Рысь!» Вера их позвала. Они сели в машину.

Татьянина короткая командировка на землю закончилась. Каким-то отстраненным зреньем она увидела себя в раю. Вытянутая фигура, увеличенные глаза. Это уже хоть какое-никакое тело. В общем, даже похоже. И мать, мать рядом! Тоже высокая. Не девяностолетняя. А так, лет сорока пяти. Такой Татьяна ее разглядела в разумном отрочестве. Еще одно доказательство того, что рай мы творим себе сами. Все постарались, а больше всех Данте. Но мать молчит, и Татьяна не смет к ней обратиться. Тут всё отдельно. Прозрачно-призрачные фигуры гуляют, как в Юрмале на закате. Зрение вынесено из тел, если можно назвать эти тени телами. А голоса на земле охраняют близких от бед.

Татьяна неустанно топтала ногами райскую траву, которая тут же за ее спиной распрямлялась. Научилась вести с матерью безмолвный разговор о том, что видела на земле. Земля по-прежнему интересовала их больше рая. Ангелы? ангелы несомненно были. Но ни одно из человеческих представлений об ангелах не было принято за удовлетворительный образец. Да. они реяли. Да. у них вроде бы существовали крылья. Во всяком случае, Татьяны иногда касались какие-то перья. Да, их влиянье было куда сильнее влияния фей, всю жизнь опекавших Татьяну. Во всяком случае, когда Татьяну в очередной раз отпустили (допустили) на землю, все ее годами валявшиеся в редакции книги вышли. Имя ее если не гремело, то и не затерялось. Абсолютно неспособная к какому-либо пиару, Татьяна основательно потеснила обвившуюся вкруг вершины олимпа обойму писателей. Какие-то знаки того, что Татьяну ждет посмертное признанье, были и раньше. Непохожесть на остальных. Все так, а она иначе. Бывают патологические выбросы – ведьмины метлы на соснах. Но тут было здравое сильное ответвление от ствола. Случай редкий. Но запоздалый успех пришел к Татьяне намного позднее чем я пишу эти строки, Лизе и Соне уж было лет по восемнадцати, так что они тоже могли бы ветвиться.

Если бог даст свершиться седьмице десятой, ранним не будет тогда смертный конец для людей. Татьяну бог прибрал, по ее же настоятельной просьбе, в семьдесят с хвостиком. На совершеннолетие правнучек ей было бы за восемьдесят. Ну и что хорошего? букет болезней. Ее послали на землю весной. Весна была бурной. Ветры как нанятые продували простор. Татьяна оказалась в редком березняке, на уходящем вниз склоне. Мужик вел корову. Наст проваливался под копытами на полметра, да и под сапогами хозяина тоже, хоть и не так глубоко. «С восьмым мартом вашу корову», – вежливо сказала Татьяна. «То-то что с восьмым мартом», – обрадовано отвечал мужик. По всему похоже. мужик ее, Татьяну, увидал, хотя сама она своих рук-ног не видела. Россия как Россия, словно Татьяна и не отлучалась. Если кликнет рать святая – кинь ты Русь, живи в раю, я скажу: не надо рая. дайте родину мою. Да нет. вон и забор трехметровой высоты на том берегу реки. Эта корова – раритет.

В общем. Россия была вполне узнаваема. Прошу любить и жаловать. Дурацкий праздник восьмое марта, придуманный Розой-Кларой Люксембург-Цеткин, прижился в народе за семьдесят лет советской власти. День неприкрытого ухаживанья за женщинами. Велемир Хлебников возгласил, что грядут времена коровьих и конских свобод. Так почему бы и не поздравить корову с восьмым мартом, если впереди у нас скотская эмансипация. Новенькое солнышко, только что возвращенное похитителем крокодилом, щедро сияло. Снег был синий, как у Юона на картине.

Лиза с Соней так вместе и поступили в РГГУ (российский гуманитарный университет), бывшее здание ВПШ (высшей партийной школы) возле Новослободской. От ВПШ там осталась строгая пропускная система. Одно время РГУ финансировал Ходорковский. и у преподавателей была высокая зарплата. О Ходорковском до сих пор говорят с придыханьем, хотя нефтяники (их-то я хорошо знаю) откровенно называют его убийцей. Что Татьяне пропускные автоматы? по большей части она бестелесна. Вот и ее девочки. Сидят на лекции по английской литературе. Вертят из бумаги таких птичек, которых можно дергать за хвост, и они машут крыльями.

Будь Татьяна сейчас жива, она бы еле таскалась. Но, обитательница рая, она легко вылетела вслед за девочками после лекции, которая тут же в ее нереальном времени окончилась. Увидала. как сели в маленький красный автомобиль и поехали в ее, Татьянину двухкомнатную квартиру на Ломоносовский. Девочки по-современному жили отдельно от родителей. Вот и Татьянины хоромы. Как здесь всё изменилось. Ясень перерос шестой этаж. Обтаявший снег на балконе покрыт семенами-висюльками. Девочки что-то нехитрое стряпают. Пришли бойфренды. Они учатся и работают. Зовут соответственно Алексей Лизин и Василий Сонин. За просто так денег давно не платят. Работа, по Татьяниным представлениям, адская – в метрострое. Учатся на подрывников. Окончили филфак МГУ. Татьяна оплакивает их жизнь. Зримые слезы из незримых глаз капают на стол. Все четверо смотрят на потолок. Вроде не течет – не последний этаж. Хорошо, что у девчонок есть квартира. Это уже кое-что. О свадьбах речь нейдет. Какие к черту свадьбы.

Девочки не почувствовали Татьяниного присутствия. Восприимчивость детства кончилась. Татьяне бы навестить Павла и племянника его Петрушу. Они-то ее слышали. Но Татьяну занимало другое. На следующий земной день наведалась под землю и предупредила Алешу: «Убери руку… сейчас упадет балка». Балка упала рядом с отдернутой Алешиной рукой. Вечером он шепотом рассказывал Лизе: «Понимаешь, у меня появился внутренний голос. Предупреждает об опасности». – «А там опасно? = спросила Лиза. «Дура», – подумал Алексей. Скоро Татьяна увидела: ребятишки перегруппировались. Алеша пришвартовался к Соне, Вася к Лизе. Теперь уже Соне Алеша рассказывал, как слышал предупрежденье неведомо откуда. Соня делала большие глаза. А собственно, кто их контролирует? знает, кто в какой комнате лег? никто, кроме Татьяны, а она не в счет. Может быть, сейчас так принято, Татьяна просто отстала. Феи, феи, где ж вы. феи? феи, феи. это ж я. Почему не блюдете моих девчонок? ваших крестниц? Вы же сулили им сияющее счастье. Где оно, феи? Но феи от нонешней Татьяниной ангельской сущности попрятались. Ино дело святость, ино колдовство. А ведь когда-то здесь, на Ломоносовском, у Татьяны снимала комнату колдунья Катарина. В этой комнате колдунья у меня жила одна. Тень ее еще видна у порога в новолунье. Давно это было. Обеленная душа Татьяны отвергает любое ведовство.

На крыше ГАИШа стояли Татьянины сыновья. Красивые, успешные, говорили о бренности и о вечном. Павел с жаром утверждал: жизнь после жизни существует. Но о том, что слышал голос матери, умолчал. Андрей, агностик, рассеянно отвечал: да. возможно. Внизу, на двух ГАИШных скамейках, что смотрят друг на друга, снег почти стаял, а вокруг еще держался твердым сугробом. Татьянина душа, оставив сыновей, слетела вниз, послушала обрывки прежних разговоров, здесь звучавших. Они случайно записались где-то в ноосфере.

Михалыч в прежней своей комнате громко ворчал на кого-то новенького, Татьяне незнакомого. Из прежних остался один незаменимый Женя, что играл на фортепьяно «Зеленые рукава» и рассказывал по телевизору о Михалычевых далеко идущих планах. Татьяна выждала момент, когда Михалыч закончит очередную укоризну, и торопливо, пока он не начал следующей, произнесла: «Это я… меня ненадолго отпустили…» Михалыч вскочил, как ошпаренный, заорал на весь ГАИШ: «Вы… вы пришла!» – и вылетел в коридор. Привыкшие к его чудачествам подчиненные облегченно вздохнули и занялись текущими делами. А Михалыч под дверью махал руками, обнимая пустой воздух. Татьяна поцеловала Михалычеву лысую макушку и отлетела к сыновьям на второй этаж.

Сыновья любили ГАИШ, также как все его обитатели. Надо ли, не надо ли – приезжали сюда, благо близко, и проводили время вдвоем с часу дня до позднего вечера. Значит, так им было лучше. Михалыч получил наконец от университета трехкомнатную квартиру поблизости (хоть просил двухкомнатную) и ошивался в ГАИШе, если не был в командировке. В ГАИШ приходили студенты астрономического отделения из университета, и Михалыч-Андрей-Павел читали им лекции. Сейчас как раз Андрей распинался в сорок восьмой аудитории. Павел наедине с самим собой рисовал в компьютере что-то очень похожее на боттичеллиевский рай. «Павел, там так и есть», прошептала Татьяна. Сын ответил ей совершенно спокойно: «А я теперь вижу всё, что видишь ты». Стало быть, современные технологии бессмертия совершенствуются. На всякий случай Татьяна заглянула в сорок восьмую. Открывать дверь (пугать студентов) не пришлось. Проникла. Позвала: «Андрей! подай мне знак, что слова мои услышаны тобою!» Нет ответа.

Теперь к внукам, Пете-Сереже. Они по-прежнему работают на Юлиана Портнова, сидят в одной комнате, посмеиваются над хозяином. Не бегают по Подмосковью. как голодные волки. Хорошая вещь стабильность. Только бы босс не разорился. Авось насмешки Пети-Сережи его не сглазят. Татьяна окликнула из коридора: «Эй, ребята! вы без Рыси не соскучились?» На этот раз среагировали оба. Бросились к двери, стукнулись лбами. «Рысь! ты где?» – «Я здесь, со мной можно разговаривать». – «И столов вертеть не надо?» – «Ничего не нужно. Отключите компьютеры, как бы они не зависли. Я уже в комнате». – «Там… там есть?» – «Ну, вы же меня слышите. Значит, есть. Но гарантировать нельзя. Всё очень зыбко…» Город за окном давил на Татьяну. Она чувствовала: надо скорей отсюда.