Текст книги "Дети Ночи (СИ)"

Автор книги: Наталия Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Глава 8

Постепенно веселье захватило и Старшего, и мрачное выражение с его физиономии сползло. Разве не прекрасны в Холмах пиры? Разве не славны королевские пиры на все Холмы? Даже отец и мать были веселы, а уж они-то знали о неумолимо приближающейся беде не меньше его. Или они не считают все это таким ужасным? Или просто королевское достоинство не позволяет им показывать свои тревоги перед вассалами и народом? Он сидел рядом с ними, и не замечал в их лицах и поведении ни единого намека на то, что они знают и ждут неизбежного...

А вон там, в самом темном углу с черной повязкой на глазах – кто это? Маг, который не хочет смотреть обыкновенным зрением? На груди черного бархатного одеяния сверкает Ущербный Месяц. Тэриньяльт? Неужто нынче такое великое событие, что и Тэриньяльты изволили посетить Королевский холм?

«Я хочу поближе с ними познакомиться. Они необычны... Надо будет, но не в этом месте и не сейчас...

Ах ты, какие красивые девицы вокруг матери! Брат не даром так много о них писал. Отрада для глаз».

Старший невольно улыбался, глядя на танцы девушек и вспоминая куда менее пышные развлечения в Медвежьем холме. Там женщины не танцевали. Там плясали мужчины – грубовато, дико, это был танец силы, которым любовались женщины и громко подбадривали своих любимцев. Девичьи танцы были не для пиров, а для лунных лугов и белых трав, в них тоже была своя, странная, женская магия, непонятная ему. В здешних танцах не было никакой магии, если, конечно, не считать волшебством завораживающую, тонкую и мимолетную красоту движений.

Старший сидел, подперев щеку рукой, заблудившись в воспоминаниях и медленных мыслях. Нет, все же танец – одно из Искусств, а в любом Искусстве есть магия. Что же, пусть так. Пусть так...

Он вспоминал песни Нельруна – где-то он сейчас? Госпожа Керинте отпускала его только на зиму, когда в море не выходят. Дозволит ли отец пригласить его сюда? И знает ли он вообще о том, что он встречался с Дневным? Одобрит ли?

Он повернул голову. Младший, сидевший по правую руку от родителей что-то горячо обсуждал со своими друзьями, и порой вся компания взрывалась громким смехом. Мать что-то говорила двоим своим девушкам из Драгоценного Ожерелья, сидевшим напротив нее, отец улыбался, слушая воркование девиц из жениной свиты. Старший ловил на себе любопытные взгляды девушек, но предпочитал отводить глаза, словно ему дела нет.

Ему было одиноко, но не грустно, а спокойно. Потихоньку он возвращался душой в дом. Все, конечно, будет не так, как прежде, но это все же дом. Он улыбался.

– Господин, – послышался над ухом детский голос. Старший очнулся от спокойных, ленивых размышлений. Рядом стоял белокурый мальчик лет десяти, юный паж с королевским гербом на рукаве. – Ваш государь и отец просит вас поговорить с ним...

Старший поднял взгляд. Отец смотрел на него, чуть улыбаясь. Кивнул.

«Идем. Всем не до нас сейчас», – прозвучали в голове слова отца. Странно, прежде отец с ним так не говорил. Или он просто не слышал, потому, что не был обучен?

Принц встал, поклонился матери и последовал за отцом к низкой двери позади высоких сидений отца и матери, в маленький кабинет. Юный паж остался у входа.

– Здравствуй, – широко улыбнулся отец. – Здравствуй, наконец-то ты дома.

Старший молча бросился к отцу, и они крепко обнялись.

– Всего-то полгода тебя не видел, – странно мягким голосом сказал отец, – а уже стосковался. Но теперь все, теперь ты дома. Садись.

Они сели на подушки у низкого стола – по старинной традиции разговора только для двоих, дошедшей еще с Грозовых лет.

– Я еще никак не могу почувствовать, что я дома, – сказал Старший. – И...

– Я знаю, что произошло между тобой и братом, – спокойно сказал отец.

– Он рассказал?

– Нет. Вас видели. Он бы не сказал.

Старший опустил взгляд и покачал головой.

– Зачем ты не позволял нам видеться? Я... словно потерял его.

– Если ты думаешь, что сможешь как в детстве, вести его за собой на веревочке, то да, ты его потерял. Он стал другим. Теперь тебе придется завоевывать его, просто так он больше за тобой не пойдет. И это хорошо.

Старший изумленно, с какой-то обидой уставился на отца.

– Да, это хорошо, – продолжал отец. – Он всегда шел за тобой, не раздумывая. И в ту историю дурацкую вы вляпались именно потому.

– Нет. Нет, я тогда звал его от озера, но он же не послушался! Ты ошибаешься, это было не так!

– Это мелочи, главное, что он за тобой шел на совершенно безумные вылазки и всегда пытался потом взять вину на себя, хотя уж его-то вины тут было меньше всего. А ты считал, что так и надо. Теперь он сам по себе. Пойми, я хотел, чтобы он шел за тобой не слепо. И чтобы ты не был столь уверен в своей правоте и превосходстве, как раньше.

– Но все же ты мог брать его с собой, чтобы мы хотя бы раз в год виделись!

– Мог. – Отец рассмеялся. – Но я все ждал, когда же мои прекрасные сыновья условятся встретиться где-нибудь и сбегут каждый из своего холма? Но вы оказались на диво послушными!

Старший разинул рот.

– Но я тогда... после Провала... я хотел быть примерным сыном!

Король расхохотался.

– И это тоже хорошо. Ты научился смирять свое буйство. Хотя я предпочел бы, чтобы вы все же сбежали из дому. Однако, уважение брата тебе придется завоевывать. И дружбу его друзей. Ты – наследник, но пока это ничего не значит.

Старший кивнул. Ничего, скоро им придется стоять у Провала, там и скажется доблесть каждого.

– Постарайся завоевать их быстрее, Старший, – сказал отец. – Всего два года осталось. Нет. Молчи. Говорить об этом мы будем не здесь и не сейчас. Сейчас мы вернемся к гостям, и веселись. Надо думать о жизни, пока мы живем, и радоваться.

И всю ночь из холма доносились песни и смех, и музыка, и охотники Дневных, которым довелось заночевать в лесу, знали, что Ночной народ празднует по какому-то поводу. А, значит, поутру наверняка можно будет найти у пиршественных костров кубки, или кувшины, или блюда редкостной красоты, потому как знатные Ночные имеют обычай оставлять пиршественную посуду на месте пированья, если какое-то большое событие отмечают. Любопытно, что они сейчас празднуют там, в Холмах?

Теперь у каждого из братьев были свои покои, и Старшего отвели в новое его жилище. Тут были все его вещи и книги, и детские еще сокровища, на стенах висели гобелены из их общей с братом комнаты. Но все-таки это было совершенно новое, непривычное и еще не обжитое место. Это не было возвращением домой. Собственно, Старший был готов к тому, что многое изменится и будет непривычным, но уж слишком много для одного дня – брат, который уже не принадлежал только ему, новый и незнакомый, совершенно не схожий с тем, каким он был в письмах. Новые, незнакомые комнаты. Да и вообще все незаметно изменилось за эти годы. То, что казалось огромным, теперь казалось обычным, что было ярким и манящим теперь потускнело и уже не привлекало взгляд, как прежде. Да нет, просто он сам стал иным. Помнил Королевский холм мальчик, вернулся – молодой человек.

Он взял из стенной ниши книгу, сел в покрытое пестрым покрывалом кресло, пододвинул ближе ажурный медный фонарь с мягко светящимся внутри светильным камнем и раскрыл книгу.Усмехнулся.

«Жил-был один пастух. Когда вставала луна, он выгонял к озеру белых красноухих коров своего господина и пас их под луной. И был в этом стаде один бык дивной красоты и величавого облика. Господин ценил его больше всех своих коров, и быков, и даже псов и коней. И был у пастуха верный пес, который охранял стадо, пока пастух ложился поспать, а еще был у него филин, который следил, чтобы не пришел лютый волк или злой вор. А еще были у него большой острый нож и крепкий кнут, чтобы дать отпор и волкам, и ворам. Таков был этот пастух, что ни разу не потерял из стада ни телки, ни теленка, ни быка, и господин очень любил его.

И вот как-то раз заснул пастух, а когда проснулся на рассвете и стал стадо собирать – прекрасного белого быка-то и нет. Сказал тогда пастух своему псу:

– Почему не уследил ты за прекрасным белым быком? Почему не разбудил меня и не прыгнул на горло вору?

Поджал пес хвост и ничего не ответил ему, только заскулил.

Спросил тогда пастух филина:

– Где были твои острые глаза? Почему не увидел ты вора?

Закрыл глаза филин и нахохлился, но ничего не сказал.

Тогда загнал пастух стадо в хлев и отправился искать вора, хотя уже вставало солнце. Шел он по следу на росе долго или коротко, но когда солнце встало над лесом, увидел он на поляне своего белого быка, а рядом с ним рыжую корову, а у дерева стояла гнедая кобылица с белым носом. А в седле сидела девица из Дневных, румяная, как яблочко, с волосами как спелая рожь и глазами цвета осеннего неба. Пастух поклонился ей и сказал:

– Госпожа, я пришел забрать быка моего господина.

Девица засмеялась и сказала пастуху:

– Сейчас день, и власть не твоя, а моя. Я нарочно увела этого прекрасного быка, потому, что на рассвете увидела тебя спящим, и люб ты стал моей душе. Хочешь вернуть быка – должен ты будешь отслужить мне год и один день, тогда сможешь вернуться домой. А если нет – не уйдешь ты с этой поляны никогда.

– Что же, будь по-твоему, – сказал пастух, потому что знал, что от дневного народа можно ждать любого колдовства и каверзы. К тому же, девица была прекрасна, и с первого взгляда прикипел он к ней всем сердцем.

Год прожил он среди дневного народа в счастье, почете и радости, но под конец года затосковал по родным холмам. И когда пришел срок, стал он просить отпустить его. Сказала тогда госпожа:

– Грустно мне с тобой расставаться. Но раз ты выбрал, так иди. Только помни – выбираешь один раз, а расплачиваешься потом всю жизнь.

Пастух же сказал:

– Придет время, и я вернусь. Крепко мое слово.

Так вернулся домой пастух, и когда пришел в холм к своему господину, увидел, что там и дня не прошло. И никто не верил его рассказу, что год и день прожил он среди Дневных и ходил под солнцем. А когда говорил он – смотрите, моя кожа потемнела от его лучей, все только смеялись и говорили – ты же пастух, ты часто солнце на рассвете видишь. И стали над ним подсмеиваться, и прослыл он сумасшедшим.

И такая тоска обуяла пастуха, что не стало ему житься в Холмах. И тогда однажды ушел он перед зарей искать свою госпожу. Пришел он на ту поляну – а она заросла высокой травой. Пошел он к дому госпожи – а там только камни, а сквозь них проросли молодые деревца.

И понял пастух, что прошел здесь не один десяток лет, а в Холмах всего несколько месяцев. Слово было исполнено, но и расплата пришла.

Упал тогда пастух на землю и заплакал. И так лежал он, пока не стал землей. А потом на поляне выросло большое дерево, и на ветру оно шепчет и звенит, а ночью тихо смеется и поет, как пастушья свирель».

Старший вздохнул, закрыл глаза, вспоминая дедов холм, и то, как читал эту сказку Нельрун, как он ахал и то и дело перебивал его, восклицая – у нас есть такая же история! Только там пастух попал в Холмы, а когда вернулся – прошло сто лет!

Он сказки называл историями, считая, что в них есть правда, и Старший даже мог бы с ним согласиться, но вот уж в этой сказке правды не было ни на грош. Или была какая-то такая правда, которой не видно сразу. Разве что любовь между детьми Дня и Ночи была чистой правдой, если вспомнить деда и госпожу Керинте.

Шорох.

Он резко поднял голову. Дверь в спальню тихонько отворилась, и на пороге появился Младший.

– Не спишь? – шепотом спросил он и как-то мгновенно оказался рядом. – И я тоже спать не хочу и не могу. Я пришел говорить с тобой. Да убери ты эту книжку!

Старший опомнился. – Да, конечно! Садись! Я сейчас... эх, ничего еще не знаю в своих новых покоях, ни вина не найти, ни...

– Да не надо! В меня после такого пира ничего не лезет! Во, – хлопнул он себя по животу, – тугой, как налопавшийся барсук!

Старший мгновение смотрел на брата, потом расхохотался.

Младший тоже засмеялся, подтащил к столу другое кресло и уселся, опершись локтями о столешницу.

– Я честно должен тебе сказать, брат, – начал Младший, – я отвык. Отвык от тебя. Ты был только в письмах, я придумывал тебя себе, а ты вернулся – и ты совсем другой.

– И ты другой, – сказал Старший, пристально глядя в лицо брату.

– Да. Я думал – никто и никогда мне тебя не заменит. Так и есть, – поспешно добавил он, – но как ты уехал, я через некоторое время понял, что могу часть своей души отдавать и другим. И мне неловко сейчас, словно я тебя... обворовал, что ли. Обездолил...

Старший покачал головой, улыбаясь еще шире.

– Ты такой же добрый и совестливый, как был. И ты прав, и отец тоже прав. Нам надо снова привыкать друг к другу. И прости меня. Я раньше брал твою любовь, не задумываясь, и ничего не давал взамен. Теперь постараюсь быть честным.

Младший провел рукой по лбу.

– Ну... да. – Он резко поднял голову. – Я писал тебе про королевский узор. Отец – двадцать восьмой король. А камней – девятнадцать. Ты считаешь... что не всегда надо было проходить испытание?

– Да. Но больше я ничего не знаю и не могу сказать. Опасаюсь, что ответ – там, – он кивнул головой в сторону Средоточия Мира, которое ждало где-то там, далеко за стенами холма.

– И ты не знаешь, как ... защитить отца?

Старший помотал головой.

– Только быть рядом с ним в тот день. Не оставлять ни на мгновение.

– Я с тобой, – сказал Младший.

Старший только кивнул.

– Я ведь точно так же решил, – продолжил Младший, склонив голову на бок и чуть прищурившись, чтобы скрыть добрую насмешку. – Еще до того, как ты это сказал. Так что не думай, я не как баран за тобой иду. Понял?

– Понял, – рассмеялся Старший.

– И со мной будут мои друзья.

– Они знают?

– Да, я не скрывал, а они умеют молчать.

– Ценное качество... Хорошо. Может, ты и прав, рассказав им... Ничего, как говорят, человек проверяется Провалом. Вот и посмотрим.

– Поверь, они достойны доверия и дружбы.

– Постараюсь им понравиться, – буркнул Старший. Он понимал брата, но заставить себя полюбить его друзей – это заранее вызывало раздражение. Впрочем, мало ли...

– Какой матушка вокруг себя цветущий сад собрала! – ляпнул Старший, чтобы сменить неудобную тему. – И ты в нем не сорвал ни единого цветочка?

Младший поджал губы.

– Не твое дело, братец. Я на своем лугу пасусь, ты на своем.

– Ну, так я только потому спрашиваю, чтобы на твой луг не зайти и не увести какую-нибудь прекрасную красноухую телочку у такого молодого бычка!

– Попробуй! – вздернул подбородок Младший.

– И все же?

– Пасись, сколько угодно. Моя красноухая телочка на каком-нибудь другом лугу гуляет. Только не забывай – жениться тебе все равно придется на тэриньяльтихе, и не дай боги тебе наплодить бастардов.

Старший к усмехнулся.

– Я сделаю все, чтобы не жениться на тэриньяльтихе.

– А вдруг это будет красавица?

– Плевать мне. Я, брат мой, не потерплю насилия над собой, – глаза его сверкнули в полумраке опаловой искрой. – И над бедной тэриньяльтихой.

Младший покачал головой.

– Смотри, брат. Ты будешь королем, а короли не свободны.

Старший резко обернулся к нему.

– А я сделаю все, чтобы им не быть. Я не дам отцу умереть, пусть хоть боги проснутся!

Он выкрикнул это с яростью, глядя куда-то в полумрак, словно там, в тени, кто-то стоял, и брат бросал этому, незримому, вызов.

Младший обернулся, но никого не увидел.

Только в душе зашевелилось нехорошее предчувствие.

Ждать проверки Провалом долго не пришлось. Старший проснулся среди дня, внезапно, но как-то тяжело. Вставать не хотелось, хотя он сразу же понял, что больше не заснет. На душе было темно, тревожно и муторно и хотелось плакать от непонятной безнадежной тоски.

А через мгновение пришло узнавание.

Шепот бездны. Вернее, его предчувствие, предзнаменование приближения чего-то большого и страшного.

Посланец короля встретил его на полдороге, полностью готового и вооруженного. Принц только кивнул и коротко сказал:

– Веди.

В кабинете отца уже шел негромкий тревожный разговор. Судя по тому, что там были двое из командиров ветеранов, дело было серьезное. Король поднял глаза на вошедшего сына и коротко кивнул.

– Ты быстро.

– Шепот разбудил.

Все глаза повернулись к нему.

– Что-то можешь сказать?

– Я бы сказал – старшая тварь, большая тварь. Что – не знаю. Но у деда в таком случае обычно срочно ставили к Провалу опытных бойцов и звали хотя бы одного мага, – он криво усмехнулся.

– Ты и пойдешь, – кивнул отец.

– Опытные уже отправлены, – тихо, но слышно всем произнес Винадда – Старший помнил капитана еще с детских времен. – Но магов всего два, я бы предпочел троих. – Он посмотрел на принца.

За дверью, послышался торопливый топот, в кабинет влетел Младший, в дверях виднелись встревоженные, заспанные физиономии его молодой свиты. Он поклонился отцу, король жестом показал, чтобы тот даже не начинал говорить.

– Винадда, ты старший. Идем.

Глава 9

Они спускались вниз той самой дорогой, которой впервые шли к Провалу еще детьми так много лет назад. Солдаты шли молча, привычно и буднично. Поскрипывала кожа, позвякивало оружие. Старший ощущал все вокруг чуть ли не болезненно. Так с ним всегда было, когда бездна шептала. Шероховатые грубые стены были омерзительны, как скрежет железа по стеклу, капли воды на камнях вызывали брезгливость, холодный свет светильников на каждом повороте бил по глазам, и эхо шагов отдавалось болью в челюстях. И вниз, вниз, вниз, в другой, страшный мир...

Знакомая площадка. Отряд остановился, поджидая у выхода из другого коридора кого-то еще. Шаги уже слышались в темноте. Те, кто приближались, шли без света, и когда на груди первого солдата тускло блеснул Ущербный Месяц, принцы поняли, что это отряд Тэриньяльтов.

Офицеры обоих отрядов быстро обменялись тихими приветствиями, затем старший Тэриньяльт поклонился королю, и оба отряда последовали дальше, уже не вниз, а к знакомой пещере у Провала. Младший, видимо, не раз тут бывал после отъезда брата, а в ушах у Старшего послышался давний животный вопль сброшенных в Провал живьем Дневных.

Шепот бездны здесь был ощутим почти наощупь. Долго здесь быть нельзя, дед говорит, что от долгого соседства с Провалом у людей меняется сознание. Как у Тэриньяльтов. Наверное.

Молодежь оставили в широком проходе перед пещерой, в самой пещере были только ветераны Королевского холма и Тэриньяльты. Младший со своей молодой свитой оставался в тылу, а Старший прошел вперед, к двум магам. У тех уже чуть светились глаза, и принц открыл им свое сознание, чтобы не тратить время на слова, если начнется схватка.

Старший офицер подошел к королю и принцам, чтобы доложить, что и как.

– Тревожно, – говорил он. – Что-то должно произойти, новичков пока наверх не отпускаю, могут понадобиться все воины. – Король сосредоточенно кивал, поглядывая на непроницаемую, немую черноту, похожую на затаившегося убийцу.

– Тут надо быть подолгу, – шепнул незаметно подошедший Младший Старшему. – Тогда люди начинают ощущать, когда что-то меняется или назревает. Если короткое время быть – только страх да тяжесть на душе, не поймешь.

– Я знаю, – резким, лающим голосом ответил Старший. Когда он обернулся к брату, Младший вздрогнул – опаловые глаза брата светились ярче, чем у любого мага, которого ему приходилось видеть, и смотрел он сквозь брата. Младший невольно попятился.

– Ко мне, – тихо приказал отец, и Младший повиновался.

Старший остался впереди. На брата и отца он не оглядывался. Он стоял очень неподвижно и очень прямо с напряженной спиной, вслушиваясь в шепот бездны.

Старший слушал, и в голове его складывались странные образы. Там, в Медвежьем холме он по этому шепоту почти всегда угадывал, что за тварь сейчас таится там, внизу, и почти всегда знал, проползет ли тварь мимо или поднимется.

«Не проползет». Он знал это точно, потому, что шепот начал распадаться на фразы, а потом принц стал улавливать слова. Тварь почуяла его. Тварь шла сюда.

«Неужто она идет сюда из-за меня?»

По спине прошел мерзкий холод. Он резко замкнул сознание, чтобы ледяные шершавые щупальца не шарили в голове.

«Сосредоточиться. Сейчас начнется».

Из тьмы Провала вдруг плеснул серый полупрозрачный протуберанец, лизнул по стенам, и стало темнее. Все затихло. Офицеры быстро и негромко что-то говорили солдатам, четверо прикрыли короля и Тэриньяльта, остальные рассредоточились, видимо, давно принятым образом, и когда из Провала буквально потекли полупрозрачные спиральные щупальца, казавшиеся такими ненастоящими, все были наготове.

Никто не шевельнулся, только двое магов выдвинулись вперед, и Старший мгновенно понял и ощутил, что именно они делают. Сила сплеталась в сеть, перекрывая всю протяженность пещеры, и серые студенистые щупальца, задрожав, увязли в незримой преграде, и теперь рыскали, лихорадочно ища входа. На пределе слышимости послышался обиженный визг. Старший Тэриньяльт поморщился. Щупальца, сократившись, втянулись в Провал, и оттуда начало подниматься что-то более плотное и оформленное, но Старший не успел понять, что именно и какое оно, потому, что сеть Силы лопнула. Отдачей пришлось по магам – один упал на колени, другой просто зашатался, и носом у него пошла кровь. Тэриньяльт выругался, солдаты начали стрелять. Стрелы оставляли в воздухе светящийся красноватый след, и там, где они вонзались в серую плоть, она словно проваливалась, но дыры медленно – но недостаточно медленно – затягивались. Бесформенное колыхающееся нечто поднялось выше, как горб вязкой студенистой волны. И в этом, бесформенном стал медленно образовываться красный глаз. Он пока был похож на размытое пятно, но принц уже чувствовал, что это именно глаз.

– Не давай ему...! – крикнул сзади отец, которого солдаты оттесняли подальше от Провала. Принц своим магическим зрением видел сейчас и то, что было перед ним, и что было позади, и что будет через мгновение.

Младший не понял, что хотел сказать отец, но Старший сделал несколько шагов назад и медленно встал прямо перед красным глазом, который начал обретать четкие очертания. Шепот бездны на мгновение затих. По крайней мере, остальные перестали его слышать, солдаты задвигались быстрее, словно спала какая-то сеть, окутывавшая их.

А принц, побледнев до синевы, с дрожащими губами что-то быстро шептал – никто не понимал, что именно, но этот шепот сейчас был слышен так же ощутимо, как и шепот бездны. Младший не понимал, что происходит – маги Королевского холма всегда действовали молча и быстро, они никогда не говорили никаких слов, они не стали бы тянуть время, как сейчас это делал принц. Маги, придя в себя после удара, тоже стояли, напряженно выпрямившись. Они понимали? Помогали брату? Или что? Младший не понимал, он озирался, глядя то на отца, то на магов, то на Тэриньяльта – но никто не смотрел на него, а сказать хоть слово было страшно – что-то творилось сейчас, и нельзя было разрушить это, никоим образом нельзя. И в это мгновение все его смятение, растерянность и страх слились в одну беспощадно четкую и ясную мысль – «я сейчас могу потерять брата».

«Я люблю своего брата».

Красный глаз в бесформенной серой плоти начал обретать взгляд. И направлен он был на Старшего.

Младший ощущал, что сейчас счет идет на мгновения – либо взгляд обретет полную силу, и тогда – конец, или брат успеет раньше... что успеет? Он не выдержал.

– Не смотри...!

Отец резко закрыл ему рот ладонью.

– Молчи, – еле слышно прошептал король и крепко обнял сына за плечи.

В воздухе дрожала незримая пуповина, связывавшая теперь принца и глаз. А потом она вдруг лопнула, и глаз расплылся, как капля крови в воде, и серое нечто опало, теряя форму. Напряжение не просто исчезло – от него осталась огромная непривычная пустота, словно из сути Провала вырвали огромный кусок, и теперь Провала стало меньше.

Старший стоял где был, по-прежнему глядя в черноту. Младший первым подбежал к брату. Того била мелкая дрожь, он был весь в поту и криво усмехался, глядя остановившимся взглядом в Провал.

– Брат! – тряхнул его за плечи Младший. По щекам его бежали слезы, но ему было все равно.

Старший вздрогнул, резко, как птица, повернул голову.

– Никогда такого не было, – истерически подхихикивая, пробормотал Старший. – Уведи меня отсюда.

– Что? Чего не было? – дрожащим голосом спрашивал Младший.

– Оно не умерло... Оно запомнило меня... уведи меня, пожалуйста... Я плохо вижу.

Младший растерянно огляделся по сторонам. Шепот бездны умолк, люди говорили чересчур громко и возбужденно, как всегда бывает после тяжелого напряжения. Отец не подходил к ним, он стоял в полудюжине шагов и смотрел на них с каким-то непонятным лицом. А подошел к ним старший Тэриньяльт. Он постоял, глядя в Провал, затем резко опустился на колено перед Старшим.

– Я, – неожиданно громко прозвучал его спокойный голос, – Арнайя из дома Териньяльтов, приношу клятву верности на жизнь и на смерть Старшему принцу и наследнику Лунного дома. Да будет услышано богами в снах, да знают Ночные и Дневные. Я твой человек.

Король молча кивнул, руки его чуть заметно дрожали.

Уже потом, наверху, отец сказал:

– Тэриньяльты признали твое старшинство. Великая победа. Теперь я спокоен.

Приснопамятное стояние у Провала имело три последствия.

Первое многих удивило. Действительно, чему может научиться отпрыск царственного дома, проведший многие годы в Медвежьем холме, у старшего мага Королевского холма? Тем не менее, Старший, восстановив силы, сразу же отправился на уровень Школ, с поклоном к Науринье Прекрасному.

Хотя Науринья и был старшим магом, годами он был вовсе не стар. Это был молодой мужчина, очень красивый и элегантный – по сравнению с ним даже Младший казался простоватым и неуклюжим. Всегда невозмутимый, никогда не повышающий голоса, он, тем не менее, внушал невольный страх взглядом, потому, что глаза у него было ярко-желтые, как у хищного зверя.

Именно невозмутимость старшего мага и привлекла принца. У Провала ему пришлось столкнуться с тварью куда более сильной, чем попадались ему прежде. И вот тогда он понял, что ему не достает совершенства в искусстве сосредоточения. Он не умел достигать полного покоя в себе, и потому тратил сил больше, чем следовало.

Достигать совершенного сосредоточения – искусство высокое, оттачивается годами упорных занятий, даже самые знаменитые маги не всегда владели этим искусством в совершенстве.

Казалось бы, при таких способностях и силе, как у Старшего, можно и не озадачиваться сосредоточением, но Старший был жаден до знаний, и ему было совершенно безразлично, кто сможет его научить – пусть это будет даже самый низкий изгой, что скитается в тени холма или прячется в нижних жилых уровнях.

Науринья безусловно не обладал такими способностями и силой, как Старший, но тем, что ему было дано, он владел с несравненным совершенством, и добился этого сам. При невеликой своей силе он был не слишком полезен у Провала, но как мастер тонких магических плетений он был превосходен. Дед говорил – «магия не дубина, порой хватает и иголочного укола, если знать как и куда ткнуть». А Старшему хотелось овладеть и тонким искусством в совершенстве. Дед, наверное, мог бы научить, но тогда пришлось бы остаться у него в холме еще надолго.

А времени уже не было.

Науринья был и польщен, и удивлен, и сразу же согласился.

– Обучать – мое призвание, и я рад и готов, – сказал он. – Платой же буду просить, – многозначительно улыбнулся он, чуть наклонив голову, – учения от вас, принц. Ваш дед не слишком охотно делится знаниями.

Вот так у принца появился, кроме Тэриньяльта, еще один «свой человек». И Старший знал, что когда придет пора искать ответы на все вопросы, Науринья будет с ним. Они были в чем-то схожи, и принц не сомневался, что так и будет.

Второе последствие было менее приятным.

После достопамятной стражи у Провала многие стали посматривать на него как-то снизу вверх, что ли. Кланялись с преувеличенным почтением, некоторые даже не осмеливались заговаривать с ним, пока он первый не обращался к человеку, угадывая, что его хотят о чем-то просить. Он завоевал почтение, но он не этого хотел. Если это и была любовь, то не такая, какой он хотел бы от людей. Это начинало тяготить и злить, и совсем допекло после очередной охоты на зимнего червя.

Зимний червь – здоровенная безглазая бело-серая тварь, покрытая жесткими ядовитыми иглами, с зубастой пастью и широкой глоткой, откуда выстреливает черный ядовитый колючий язык.Зимние черви откладывают яйца поздней осенью в ямы под корнями деревьев, забрасывают их сверху листьями, после чего червь сворачивается сверху и умирает, а его туша становится потом пищей личинкам. К концу зимы выжившие молодые черви выходили на охоту. Летом они меняли окрас, набирали жиру, чтобы дать жизнь очередному поколению.

Как раз в ту пору настало время выполза молодых голодных тварей. Их истребляют и Ночные, и Дневные – тварям этим все равно, день или ночь, их жизнью распоряжается только голод и жажда размножения. Но вглубь Холмов охотники Дневных нечасто заходят, все больше по окраинам. А сейчас зима, время тьмы, время охоты Ночных, тем более в Холмах.

Выехали на раннем зимнем закате, по свежему мягкому снегу. Младший со своей молодой свитой, при них Старший и пятеро охотников, так называемой верхней стражи. Эти люди лучше других знали земли, лежащие в кольце Холмов, и даже вполне сносно чувствовали себя на поверхности днем.

Днем шел небольшой снег, но пятна оленьей крови все равно проступали из-под тонкого белого слоя, да и след червя слишком глубок и широк. Красноухие белые гончие быстро подняли лай, обнаружив лежку червя, и следом за Нарэйей, главой охоты, все углубились в лес.

– Они не одного червя подняли, – сказал Нарэйя, понимавший лай своей своры чуть ли не лучше человеческого языка. – Там большая лежка, штуки три будет, не менее.

– О как! – вскинул круглые брови Старший. – Непросто будет. – Он достал из налуча лук. Он любил этот лук, он прикипел к нему душой еще с Медвежьего холма, с первых страж у Провала, когда им, «молодняку», позволяли только стоять позади всех и бить по тварям заговоренными стрелами. Лук был первым настоящим, взрослым подарком деда, Старший ощущал его почти как часть себя, от одного прикосновения к этому верному и любимому оружию чувствуя радостный трепет.

Вот и сейчас приятная дрожь прошла по телу. Лук был теплым. Тот, кто изготовил его, был хорошим мастером. Недаром говорят, что высокое мастерство становится искусством, а разве магия тоже не Искусство? Все черпают из одного источника, магия есть во всем.

Тварей они окружили на большой поляне. Лежка у червей была в яме под вывороченным деревом. Корни, словно скрюченные пальцы застывшей мертвой руки, торчали из-под снега. Червей было действительно три. Псы прыгали вокруг, отскакивая от разворачивающихся в атаке подобно пружине тварей. Черви мгновенно скручивались и распрямлялись, растопыривая смертоносные иглы. Утоптанный снег под корнями был почти ровно устлан гладкими голыми костями животных – Старший припомнил, КАК именно жрут добычу черви – выворачивая желудок наружу – и его затошнило.