Текст книги "Дети Ночи (СИ)"

Автор книги: Наталия Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Нельрун не сказал ничего. Принц тоже.

Ветер, полный мелкого дождя, дул в лицо. Луна иногда выныривала из несущихся по небу облаков, но свет ее был тусклым и болезненным. Волосы, отяжелевшие от влаги, хлестали по плечам от бешеной скачки.

Мрачный и решительный, он спешил домой, в Королевский Холм. Отряд мчался по самой границе недобрых земель, под которыми, как озеро под льдом, таился Провал. Но тени не приходили. Им было плевать. Они не за ним охотились.

Он ехал домой, при всем параде, в черных одеждах с вышитым на груди серебряным растущим полумесяцем королевского рода, и его сопровождали могучие и молчаливые воины деда с красным медведем на каждом плече.

Он ехал домой и думал о том, что сделает так, как решил. Как считает нужным и правильным. И плевать, что думают другие. Даже если это отец, мать, брат, госпожа Асиль, Адахья. Каждый должен действовать так, как считает правильным. Никогда не будет так, чтобы всем было хорошо. Кому-то да будет больно. Самым близким будет больно.

И пусть.

Он понимал, что как бы ни повернулось дело, перед кем-то он да будет виноват – так зачем думать об этом? Решил – иди, так сказал дед. На каждый чох не наздравствуешься.

Тот, кто решил, должен взять на себя и то, что случится потом.

«Я готов.

Будь что будет.

И не смотри на меня больше такими глазами, отец. Я все равно сделаю так, как сделаю.

Не укоряй меня, мать. Я еще много боли тебе причиню.

Я дрянь, наверное. Но я не стану вас слушать. Я и себя-то не слушаю. Иначе оставил бы Асиль в покое.

Я люблю Асиль. Я ее люблю, Провал меня побери!

Я должен ее любить. И я отниму ее у брата.

И сделаю ему плохо. Но я ее заберу. Я старший. Я буду королем. Я ее не могу не любить, ведь правда?

Я вообще кому-нибудь сделал хорошее?

Да пошло все в Провал. Никто и ничто меня не переубедит, я прав».

Глава 18

– Господин.

Арнайя Тэриньяльт оторвался от родовой книги. Последний раз он брался за эту древнюю рукопись лет двадцать назад. Почему его вдруг потянуло перелистать темные страницы – он сам не знал. Снов он не видел, как и все в Холмах. Это Дневные любят разгадывать сны, а Ночные разве что в детстве видят яркие, странные образы, а потом воспитание и выучка изгоняют сны. Или они просто не запоминаются, как неважное, потому, что у Арнайи часто при пробуждении бывало ощущение, что он только что слышал или видел что-то, но упустил, и тоска охватывала его – но ненадолго.

Арнайя уставился на слугу.

– К вам Младший принц.

У Тэриньяльта брови поползли вверх. Вот уж чего не ожидал. Он был человеком Старшего. Он уважал Младшего принца, но они никогда не были близки. Они даже и не разговаривали никогда.

– Проси. В круглую комнату, и пусть принесут угощение. И света побольше, он не Тэриньяльт. И мне – гербовую накидку.

Арнайя встал. Встряхнулся. Его начало разъедать любопытство. Глава дома Ущербной луны быстро зашагал в круглую комнату.

На груди у Младшего на черном бархате был вышит растущий месяц Лунного дома. Значит, он не по личному делу.

Арнайя встал, приветствуя гостя.

По обычаю, оба сели на подушки, хозяин наполнил две чаши, отпил из одной, показывая, что вино не отравлено, и передал гостю.

Младший принял, отпил, и также по старинному обычаю осведомился, здоровы ли домашние, хорошо ли плодятся стада, хороша ли охота.

Арнайя ответил на каждый вопрос, что все, хвала богам, прекрасно.

А потом гость спросил – в добром ли здравии госпожа Альдьенне Асиль, краса Тэриньяльтов.

И Арнайя резко повернулся и посмотрел в лицо гостю.

И Младший не отвел взгляда.

– Я пошлю за ней... позову ее, – сказал Тэриньяльт, и собственный голос звучал для него странно.

И Младший приложил руку к груди и склонил голову.

Он недолго сидел один – а показалось, много часов. Время тянулось мучительно, как бессонные дни болезни. Тишина и одиночество обволакивали, приводя его в странное состояние подобное сну или оцепенению. Он сидел, неподвижно глядя вниз, на переплетенные пальцы своих рук. Мысли ползли медленно, как пузыри воздуха подо льдом в зимнем ручье.

Он не заметил, как брат и сестра пришли и остановились у входа, глядя на него. Он. скорее, почувствовал их и медленно поднял голову.

Оба беловолосые, красивые особой, снежной, кружевной и хрупкой красотой Тэриньяльтов. Оба тонкие – и прочные, как гибкие смертоносные клинки.

Младший поклонился госпоже. На миг прикрыл глаза, вспоминая, как яркая луна наполняла ее белые волосы светом и как светилась белая галька в ручье у нее под ногами.

Когда Младший поднял голову, Арнайя Тэриньяльт ушел, и осталась одна Асиль – белая в белом платье. Она сбросила туфли и мелкими шажками пошла по коврам к середине круглой комнаты, к очагу и столику с угощением. Села на пятки, сложив руки на коленях и молча подняла на Младшего вопросительный взгляд. Какие же у нее огромные, непроглядные черные глаза.

– Госпожа Асиль, – начал Младший, боясь, что голос его предаст. – Госпожа Асиль. Я помню, как ты светилась от луны. Я помню, как ты вышла из белого тумана по ручью, ведя в поводу свою белую кобылицу. В ту ночь, когда мы увидели всадника. – Он помолчал. Асиль продолжала смотреть на него, и это странным образом вдруг успокоило Младшего. – С той ночи я не могу не думать о тебе. Я не могу не опасаться за тебя. Я знаю, что у тебя отважный брат. И что ваш род достаточно могуч, чтобы защитить тебя. Но я лишь тогда буду спокоен, когда буду защищать тебя сам. – Он снова замолчал. – Я не знаю, что с кажет тебе мой брат, когда вернется, а он будет говорить с тобой. А я скажу тебе сейчас. Я не могу быть вдали от тебя, госпожа Асиль. Я прошу тебя стать моей женой.

Асиль чуть опустила взгляд и легонько кивнула, словно говоря – вот оно как.

– Мне нагадали, что я буду королевой в Холмах.

Младший криво дернул ртом в подобии улыбки.

– Тогда прости.

Он еще не успел ощутить горечи отказа, как Асиль продолжила:

– В свое время, говорят, твой дед, Тарья Медведь, хорошо сказал про гадания, – улыбнулась она.

Младший вспомнил, о чем речь, и у него камень свалился с души.

– И я не обязана следовать предсказаниям, разве не так?

– Так ты выйдешь за меня?

– Я дождусь твоего брата и выслушаю его. А потом дам ответ.

– Но ты не отказываешь?

Асиль улыбнулась.

– Не отказываю.

Он приехал в Холм в бурную дождливую ночь во главе отряда Медведей, словно завоеватель. Ему открыли главный вход в Холм, и он вдруг подумал, что легко мог бы со своим верным угрюмым отрядом перебить стражу. Эта мысль поразила его, и потянула за собой целую стаю других, подобных быстрым красноухим белым псам.

Они знают его, они доверяют ему. А если бы он был как те, из старинных баллад, что вырезали врагов после свадебного пира или выпив мировую? Сейчас такое никому и в голову не приходит... Может, все-таки нерушимой покой Холмов стоил того уговора? Да какого уговора? Он ничего не знал в точности. Он только предполагал. Но была в этом зыбком предположении какая-то неуловимая правда, заставлявшая твердо верить в собственную догадку.

А мысли мчались в голове. Вот сейчас вырезал бы стражу – они бы и не поняли ничего. Потом перекрыть выходы с нижних уровней – большая часть воинов там, у Провала. Тем временем уничтожить всех в казармах и, главное, на уровне Школ – магов. И все. Дальше резня. Настоящего сопротивления никто не окажет. Главное, чтобы отряд был достаточно большим, и чтобы напасть внезапно. И заранее сказать, кто куда направляется и кого убивает.

Представилось, как он убивает отца.

Он тряхнул головой. Поразительно – с каким спокойствием и отстраненностью он об этом думает. Наверное, потому, что такого никогда не случится. Он ведь никогда этого не сделает.А невероятное всегда далеко. Его просто нет.

И все же мысль тревожила. А вдруг, если нарушить этот треклятый уговор, невероятное начнет свершаться? И кто-нибудь вот так придет в ничего не подозревающий холм? И вот сейчас они впустили его радостно и с почетом, потому, что знают его, а вдруг, как в сказке, какая-то дрянь примет его облик? А сказкам он в последнее время стал доверять все сильнее.

Еще раз помотал головой. Нельзя столько думать. Слишком много страхов – а вдруг то, а вдруг это, он так совсем с ума сойдет...

К отцу он явился как был – мокрый, забрызганный грязью по самые уши, угрюмый и все еще оскорбленный. Хотя обида уже притупилась, но все же где-то еще дергало.

Отец был не один. С Младшим. Оба просмотрели на вошедшего принца так, словно он застал их за каким-то тайным разговором, который они не желали продолжать при нем.

«Ладно же».

– Государь, – жестко и холодно проговорил Старший. – Я исполнил твое поручение.

– Я благодарен тебе, сын, – отец неожиданно тепло улыбнулся. – Садись с нами.

– Я грязен. – «Не сяду я с вами. Не желаю».

– А я прошу тебя.

«Ну, и ладно. Думаешь, сейчас слезу пущу от благодарности?»

– Науринья пришел в себя.

Старший сразу забыл обо всем?

– И что он говорит?

– Ничего. Но мне сдается, это либо изгои, либо... как бы это сказать..., – он обернулся к Младшему.

– Ты помнишь шепот Бездны?

– Дурацкий вопрос, – отрезал Старший.

– Наверное, – Младший дернул плечом. – Ну, да, глупо. Но мы с тобой все время забываем, – «Мы с тобой. Однако, братец». – Забываем, что это иногда сводит людей с ума и они делают странные вещи. Арнайя Тариньяльт говорил, что некоторые, которые попадались им в нижних проходах, орали как резаные, когда рядом оказывались какие-нибудь люди или предметы. Причем, не поймешь, от чего или кого их так корежит.

– Тэриньяльт? Ты был у него или он приезжал?

– Это не тот разговор, – вмешался отец.

– А какой же тот?

Отец встал, откинул со лба начавшие седеть волосы.

– А такой, что близится Объезд земель. И на сей раз ты поедешь со мной.

Это было похоже на удар. Все остальные мысли вылетели из головы.

Это будет последний Объезд.

Он повернулся к отцу и посмотрел на него, и взгляд у Старшего был как у того мальчика, который на закате летнего дня много лет назад узнал, что отец смертен.

– У меня... есть вопросы.

Отец поджал губы и вздохнул.

– Не сейчас. Но я обещаю, что отвечу.

– Когда?

– Отдохни с дороги. Позаботься о Медведях. Поговори с братом – закончите ваш разговор, – как-то многозначительно сказал отец, и Младший ответил таким же странным взглядом. – Навести Науринью. И... я пришлю за тобой.

«Он укротил меня», – думал Старший, покидая покои отца. Младший молча, сосредоточенно глядя себе под ноги, шагал рядом.

– Так что же ты делал в холме Тэриньяльтов? А, брат?

Младший поднял голову.

– Говорил с Арнайей, твоим личным вассалом, о том, кто напал на Науринью.

– Ты не все сказал.

– Не все.

Они вышли на лестницу, ведущую к их комнатам.

– Так что еще? – остановился Старший. Младший тоже. Они стояли, глядя друг на друга с каким-то потаенным вызовом. Один – черный, грязный, насмешливо-злой, второй – красивый, красно-золотой и тоже ощетнившийся.

– А еще я говорил с госпожой Асиль и просил ее стать моей женой, – с вызовом сказал он.

– О? И согласилась?

Младший усмехнулся.

– Она мне не отказала.

– Я не так спросил.

– Я ответил как ответил.

– Понятно, – покачал головой Старший. – Что же, тебе никто не запрещал ее спросить.

– Тебе тоже.

– Не премину.

На том они расстались.

«Я буду говорить с отцом, когда вернусь от нее. От Асиль».

Почему-то важно было спросить именно сейчас, получить оба ответа – и от нее, и от отца до того, как они выступят в Объезд, и черта будет пройдена. Он мчался под хмурым ночным небом, ничего не боясь, потому, что не нужен он был никому. Охота шла не на него – на Науринью, на Сэйдире, на отца. А он пока не опасен, видать. С ним был только Адахья, и он молчал, боясь нарушить гневную сосредоточенность своего господина. Они мчались в Холм, где хозяином был человек, отдавший господину верность точно так же, как и Адахья, и юноша ощущал странную ревность.

Знал бы он, что господин тоже ощущал ревность, и не менее странную. Он думал не о госпоже Асиль, а о том, что брат наезжает в холм Тэриньяльтов вот так запросто, и его человек, Арнайя, говорит с ним о важных вещах – с Младшим, а не со своим господином. И они ищут убийцу Науриньи и вместе гадают над этим преступлением – но не с ним, не со старшим.

Он не доверяет своему господину? Тому, кому принес клятву?

А, может, дело в самом господине?

Патрули Тэриньяльтов встретили их еще до Холма и с почетом сопроводили в дом хозяев. Коней приняли слуги и увели в стойла.

«И нас сейчас в наши стойла поведут», – принцу вдруг стало смешно, и гнев немного поутих.

А мысли о том, как уязвимы холмы для предательства, опять вернулись... Его передернуло, и он погасил эти мысли, как гасят водой костер.

В круглой комнате было тепло и спокойно, и белый Тэриньяльт явился быстро и неслышно, словно ночной кот. Настоящий кот тоже появился чуть позже – правда, не ночной, а обычный кот, наглый домашний любимчик, черно-белый холмовой кот. Уселся на подушки, словно важная персона, и уставился своими круглыми желтыми глазами. Он все хотел видеть.Принц заметил, что и Адахья не может отвести взгляда от кота.

– Словно он не то, чем кажется, – прошептал юноша.

– Возможно, – покачал головой принц, невольно вспоминая сказку про кота, который спас дурака-героя.Герои всегда дураки, но дуракам везет...

«...и голод его был настолько нестерпим, что Айнерья взял одну ягоду с красного блюда. И когда он положил ее в рот, она запела, и спящий хозяин поднял голову со стола. И Айнерья увидел, что он слеп. Хозяин взял со стола нож и вырезал себе на лбу глаз, и увидел Айнерью, и увидел, что у того в руке горящий камень. «Ох, горе мне, – подумал Айнерья. – Не послушал я совета женщины и не удержался»!

А Хозяин близится, не говорит ни слова, а кровавый глаз горит, и не может Айнерья с места двинуться, а ягода поет у него во рту.

И тут зашевелился мешок у него на плече, который дала ему в ничейный час женщина в доме на холме, и оттуда вдруг выскочил маленький котик и перебежал дорогу Хозяину, и тот заревел, словно ослеп, и стал тыкаться словно в стену там, где перебежал котик. И ягода перестала петь и выпала у Айнерьи изо рта. А котик оглянулся, словно позвал за собой, и Айнерья пошел за ним, не смотря по сторонам и не слушая песен теней, и не оборачиваясь на их зов, как велела женщина, и так вышел он из дома теней с камнем в руке. И была ночь, и вернулся он к тому дому, но дом был пуст, словно в нем и не жил никто...»

«Кто из богов был этим котом»? – вдруг подумал он, а потом только сообразил, какая странная мысль пришла ему в голову. Может, все эти странные помощники в сказках – боги? Или их посланцы? Ведь сами боги проиграли Жадному. Они лишь в ничейное время могут появляться здесь...

Да и вообще они спят.

Или не спят?

Арнайя Тэриньяльт был как всегда безупречно учтив. Это был его человек, он сам дал клятву – но как же он далек... Похоже, Младший завоевал его сердце, хотя верность принадлежит Старшему.

Старший принял чашу из рук хозяина, но не стал, следуя старинному вежеству вести окольные разговоры, а сразу сказал:

– Я здесь ради твоей сестры, господин холма.

– Я пошлю за ней, – сказал Арнайя и послал слугу, ждавшего приказа за расшитой тяжелой занавесью, отгораживавшей вход в круглую комнату.

Пока слуга искал госпожу, Арнайя задавал вопросы о путешествии. Принц не желал отвечать, но вежливость обязывала хотя бы «да-нет» сказать. И так ловко Арнайя ставил вопросы, что потихоньку начал разматывать ниточку того, что принц хотел бы срыть. И хорошо, что пришла госпожа Ледяной Цветок.

Адахья, впервые увидевший ее так близко, застыл с идиотским лицом. На морде кота промелькнуло нечто похожее на усмешку – если коты умеют усмехаться.

Госпожа стояла на пороге в многослойных одеждах из красного струящегося тонкого шелка, и лицо ее было спокойно и отстраненно-покорно.

Арнайя бесшумно встал, твердо повел за собой Адахью, и то повиновался, все оборачиваясь на госпожу.

А кот остался.

Асиль гибко села за столик и вопросительно уставилась на принца. А тот молча смотрел на нее и в ужасе думал – я же должен любить ее. Она же прекрасна. Но я не хочу ее. Совсем. Она как ледяной цветок – а я убью ее. Я не сумею.

И он заговорил:

– Госпожа Асиль. Мы с моим братом спорим о тебе. Я знаю, что он приходил и просил твоей руки. Я пришел спросить тебя – хочешь ли ты в мужья кого из нас? Если хочешь – то кого?

Асиль молчала, все так же глядя на него.

– Если станешь моей женой, то будешь когда-нибудь королевой. Я дам тебе все, что у меня есть, а попросишь – дам и больше.

«Зачем я это делаю?»

Асиль вдруг тихо засмеялась.

– Прости меня, господин. Я не хочу тебя. Я сейчас это поняла. Прости. И скажи своему брату – я согласна.

Она поднялась и вышла, и кот вышел следом за ней. Остались досада и – облегчение. Досадно было, что вот так отказала. Но, наверное, так было правильно.

«Ради чего я хотел ее в жены? Брату досадить? Доказать, что я всегда буду старшим и лучшим? Или что Тэриньяльты – мои?»

Он покинул холм Тэриньяльтов на другую ночь, отоспавшись и поговорив с Арнайей о Науринье, изгоях и обезумевших от Шепота людях. А еще попросил его сопровождать его в Объезде. Как будущего родича. Пусть все знают и видят.

А когда он вернулся домой и, ворвавшись в покои к брату, просто бросился к нему на шею, прося прощения, Младший даже испугался.

– Асиль передает тебе, что согласна. И хорошо, я не для нее и она не для меня. Глупо было бы. Брат, я рад за тебя. Все правильно, все так и должно быть!

А потом он сложил песню. Первую в своей жизни песню – о своем брате и ледяной красавице, и в первый раз в жизни он ощутил в своей душе не то чтобы спокойствие, но удивительную правильность и поразился. Он еще не понял, что произошло и как это толковать, и что делать дальше, но ему хотелось плакать, как плачешь от чего-то изумительно простого и важного в момент взросления.

И в те дни он снова стал настолько любезен и остроумен и обходителен с дамами, что многие думали – ах, почему же госпожа Асиль выбрала не его? Но те же самые думали – хорошо, что госпожа Асиль отказала ему, потому, что теперь он может стать моим! Это были веселые дни как всегда перед Объездом, а тут еще и свадьба намечается, да какая! Два рода-соперника породнятся, и уж теперь в Холмах точно будет невиданное благополучие!

Глава 19

Как просто оказалось изображать из себя изящного шута, шута-угодника, галантного и остроумно-забавного. Маска оказалась настолько удобной, что порой он изумлялся – маска ли это, или он и правда таков?

Он теперь почти постоянно был при матери, среди ее Драгоценного Ожерелья. Это была острая и приятная игра, когда надо было удержаться в легком танце на грани, не дать повода, не оскорбить, Это было сродни фехтованию, это нравилось.

Он был таким с девами Драгоценного Ожерелья, с Нежной Госпожой – может, боялся сейчас говорить с ней, как с матерью. Он был таким с госпожой Асиль, которую с великим торжеством привез в Королевский холм ее брат, такой же белый и ледяной, как она.

Он был таким и с отцом, когда, наконец, решился просить у него разговора наедине. С открытым лицом говорить он бы не смог. Нужна была маска. Под маской можно было быть наглым. И отец, похоже, принял игру. Может, и ему было так легче?

– Ах, государь мой и отец! – чуть посмеиваясь, говорил принц, шут-любезник. – Я запомнил, что ты дал слово никому не рассказывать о том, что было с тобой в Королевском испытании. Так позволь, я тебе расскажу, что думаю, а ты скажешь да или нет. Об этом ведь уговора не было?

Отец, улыбаясь – но без улыбки в глазах – смотрел на него. Кивнул – говори, мол.

Принц отвел глаза, тихо засмеялся, крутя в пальцах бокал.

– Сдается мне, господин мой, что там, в Средоточии Мира, стоит тот самый дом, где когда-то жили девять братьев и сестер, а теперь там лишь их Жадный брат?

Отец молча, выжидательно смотрел на него.

– Что же... когда-то наши короли – а именно, девятый король, заключил с ним уговор – вот уж какой, я не знаю, но, видимо придется узнать, когда я туда пойду.

Отец уже не улыбался и смотрел куда-то в пространство, словно вспоминал себя в ту пору, когда и он задавался такими же вопросами.

– А вот Дневной король сумел отказаться... как бы то ни было, ты заключил уговор. Из страха? Из привычки? Или ты проиграл какую-то игру?

Отец молчал.

– Отец, там Жадный? Он не властен в ничейный час? Он не может выйти из Холмов? Не может выйти пока из Чаши? Я прав?

Он внимательно смотрел на отца. Тот медленно кивнул.

– И взамен ты получил покой Холмов. Отец, я не буду осуждать тебя, – почти умоляюще вдруг сказал он. – Я сам не знаю, что со мной будет там, но я хочу быть вооруженным. Мене ведь трудно будет выбирать? Да? Там все уже так, что легче поступить как ты? Да? А выиграть я не смогу никак, он ведь бог, а я – просто человек?

Лицо отца стало отчаянно напряженным.

– Отец, но ведь он не властен над ничейным часом, верно? Верно? Ведь боги не спят?!

– Я ничего не знаю, – ответил отец, быстро встал и вышел.

Принц медленно кивнул, так же медленно выпил вино из бокала. Маска сошла с лица, как омертвелая кожа. Уже не нужна. Шут-любезник превратился в усталого, угрюмого и испуганного человека. Он узнал, что хотел. Но он не знал, что ему делать.

Над миром все так же царило небо. Днем цвета его то спокойно, то бурно перетекали один в другой, чтобы ночью слиться в единую бездонную черноту. Все так же воины день за днем спускались к Провалу, а охотники травили злых тварей в сумерках леса днем – и ночами в полях. Пограничная стража как всегда хранила внешние пределы Холмов. И мирно паслись в полях белые красноухие коровы, и охраняли их белые красноухие псы, созревало лунное зерно, и молочно-белые кони бродили в высокой траве.

Науринья выздоровел, но стал молчалив и мрачен. Что-то в нем изменилось, и не в лучшую сторону. Когда однажды Старший во время очередной стычки у Провала увидел на его лице холодную, жестокую улыбку, он содрогнулся.

Близилась осень, время урождая, время плясок и празднеств. Время Объезда.

Когда охотники прислали первый желтый лист, начались сборы. В нынешний Объезд государь собирался вместе с супругой и сыновьями. И в начале очередной луны, темной-темной ночью из королевского Холма посолонь вокруг всех Холмов выехал пышный поезд.

Редко кому из Дневных приходится увидеть выезд Ночных. Это диво – когда вдруг открывается Холм, и оттуда выезжают кавалькада в струящихся шелках, ярких, блестящих даже в темную ночь, когда нет луны и звезд. А уж как сверкают камни в диадемах и серьгах, ожерельях и перстнях! Как звенят браслеты и подвески на поясах, колокольчики на сбруях белых и вороных коней! На рукавах у мужчин ночные серебристые соколы, у стремени бегут белые красноухие псы, стремительные и гибкие. Они едут с веселым смехом и музыкой, какой слаще нет на свете. На воинах блещут тонкие кольчуги – светлые и черненые, а иногда и позолоченные, и глухо позвякивает изукрашенное оружие.

Кто-то видит их вдалеке, окруженных призрачным сиянием холодных белых фонарей, похожих на большие граненые хрустали, кому-то повезет увидеть, как открывается Холм, а кто-то вдруг увидит, как всадники бесшумно появляются на поляне, словно возникают из воздуха, и так же бесшумно мчатся мимо...

Здесь холмы были округлыми, пологими, зелеными и казались издали пушистыми, как шкурка спящего кота. Кони шли цепочкой вдоль склонов, и казалось, что темные бока дремлющего зверя медленно опоясывает ожерелье из белых бусин.

На третий день они подъехали к границе владений холма Тэриньяльтов. Старший ехал молча, думая о чем-то своем, и взгляд его был устремлен в нездешние дали. Дамы Драгоценного Ожерелья смеялись, шутили и пели, и Нежная Госпожа была ласкова и общительна, и никто не знал и не видел ее тоски и предощущения потери. И никто не знал, что это последний Объезд государя, потому, что был он как всегда спокоен и доброжелателен. Никто не замечал перемены и ничего не знал – кроме сыновей.

Холм Тэриньяльтов, рода Ущербной Луны, был вторым по величине в кольце Холмов. Здесь тоже были четыре уровня, и народу там жило много. Холм был темнее – Тэриньяльты и их вассалы были известны тем, что редко выходили на поверхность и видели в темноте лучше многих. Старшему казалось, что большая часть людей живет на самом нижнем уровне, у Провала, и ... если разворошить его как муравейник, это холм, то внутри, в каких-нибудь потаенных камерах окажутся личинки этих тэриняльтов, полулудей-полумуравьев. «Асиль – царица муравьев. Черных большеглазых молчаливых бледных муравьев с Ущербной Луной на груди», – усмехнулся он своей дурацкой мысли, и снова посерьезнел.

На третью ночь, когда они приехали в холм, облака ушли и появилась пронзительная осенняя луна. И под луной все пировали на белом, затянутом туманом лугу, прославляли короля, и Нежную Госпожу. Хозяина холма, беловолосого молчаливого Арнайю и его сестру, Ледяной Цветок, Асиль, невесту Младшего принца, еще не имевшего имени.Все радовались, ибо давно предсказанное единение Ущербной и Полной Лун знаменовали времена благие, спокойные и тучные.

На третий день они отправились дальше. Свита короля прибавилась – теперь с ними ехал отряд молчаливых Тэриньяльтов с беловолосым Арнайей. А к свите Нежной Госпожи присоединилась прекрасная Асиль, и теперь Младший ехал вместе с девушками матери, среди веселых насмешек и песен.

А Старший по-прежнему молчал. И Арнайя, его человек по клятве, ехал с ним рядом и молчал.

Следующий был Мертвый холм.

– Если бы мы были внизу, – шептала Асиль, – если бы мы были внизу, я могла бы провести подземными тропами вокруг Мертвого холма, а здесь я дорог не знаю.

Младший слушал ее. Очень хотелось ее обнять и прижать к себе, но она была еще лишь невестой.

– Там не пусто. Холм мертв, но там ходят. Я была там с отрядом. Там бывают люди, но они какие-то... пустые внутри. Их надо убивать. – Она повернулась к нему, и лицо ее было полным страха и мольбы. – Мне кажется, именно такие хотели убить Науринью. Им страшно, им больно почему-то. Они боятся магии. Почему, ты не знаешь?

– Не знаю, – тихо ответил принц. Боги, боги, как же хочется прижать ее к себе и защитить от всего!

– Они там, внутри. А в них – Бездна. Она шепчет...

– Брат мой умеет укрощать Бездну. Он велик...

– Мне кажется, мой брат погибнет за твоего...

Младший не отвечал.Возле Мертвого холма ему было так же тревожно как в ту ночь, когда они увидели всадника. Когда на глазах Асиль были слезы страха.

Белый всадник на белом коне объехал холм посолонь. И страх улегся, как укрощенный зверь, сверкая злыми белыми глазами, но не смея поднять головы. Старший следовал за отцом. Когда они вернулись, лицо старшего принца было белым и осунувшимся, словно он тяжело трудился много часов.

– Я вернусь сюда, – говорил он Младшему и Арнайе Тэриньяльту, своему человеку по клятве. Я вернусь...

Он упал от усталости на руки брата – у него не было королевской силы отца, он был всего лишь принц, потому земля высасывала его досуха, но не делилась с ним. Когда он станет королем, земля будет милостивей к нему. Арнайя и Младший уложили его спать, и Асиль расчесывала волосы брата своего жениха. Она слушала его сны, а во сне он повторял имя Дневной, хотя, проснувшись, не вспоминал о ней.

Никто не присоединился к поезду после Мертвого холма – хотя Старший мог поклясться, что слишком много теней теперь следовали за ними.

Следующий холм был Пограничный. Тот, кто был ближе всего к Пограничному камню, у которого заплещется черное знамя в день смерти короля. Отсюда Старшему придется отправиться на поле Энорэг для подтверждения древнего уговора.

Здесь жил народ суровый и деловой. Их шахты были слишком близко к шахтам Дневных, и рудокопы порой встречались друг с другом и обменивались товарами. Они, пожалуй, больше всего знали о Дневных.

Глава рода Серебряной Звезды, мужчина средних лет с короткими седыми волосами и одним глазом зрячим, а другим, выточенным из обсидиана, потому прозванный Каменный Глаз или Руминайя, принял короля радушно – и деловито, и они уединились и вместе долго говорили. Старший был там, но рассказывать о беседе не хотел, потому, что отец спокойно и сухо рассуждал о том, что будет, когда он уйдет из снов богов. Руминайя слушал и так же сухо и деловито обсуждал с королем страшное грядущее, словно так и надо. Он рассказывал принцу об обычае установки знамени в час смерти короля, о том, как ехать к полю Энорэг со свитой Пограничного холма, о словах клятвы. О том, что происходит в землях Дневных, и о рудокопах в шахтах. Руминайя нравился принцу, но о смерти отца он думать не хотел настолько, что злой крик трепетал на пороге горла.

Свита пополнилась десятком всадников на серых в яблоках конях.

Дальше был холм Эйяндалей. Холм Певцов. Холм потомков Речной девы. На их знамени была женщина с рыбьим хвостом. Старший вспоминал сказку Нельруна.

Владычица моря. Госпожа стремительных рыб и тяжелых китов...

Возлюбленная моряка.

Бессмертная, нежная и грозная, не прощающая предательства и обмана.

Но почему здесь? В Холмах, вдалеке от моря?

Внезапно перед его взором предстало суровое и прекрасное лицо, белее морской пены, с глазами цвета зимнего моря и зелеными, словно водоросли, волосами, переплетенными нитями радужного жемчуга и солнечного янтаря.

Ему стало страшно – лицо было живым. Настоящим. Она – есть. Он почти слышал ее слова.

Почти.

«Надо поговорить с Сэйдире. Она должна знать, каково это – слышать богов. Она должна знать их голоса».

Вспомнившееся имя потянуло за собой образ, лицо, воспоминания о той безумной ночи теней. О другой ночи – ночи выплаты долга. Почему-то захотелось закрыть лицо руками от внезапного стыда. Надо поговорить с ней. Надо показать, что он не такая скотина.

В холме Певцов понимали тонкости искусства. Танец был рассказом, каждый жест – словом или знаком, слова песен были полны двойного или тройного смысла, и каждое слово раскрывалось подобно бутону. И свита короля пополнилась шестью юношами и шестью девушками в плащах цвета рассветного тумана, расшитых хрустальными бусинами и украшенных серебряными колокольчиками. Старший счел бы их утонченными неженками, если бы не видел, как девы-певуньи бьют из лука, и как ловки с копьем юноши-танцоры.

А луна возникала из ничего, полнела и шла на ущерб, исчезала и возрождалась в материнском чреве иссиня-черной ночи, рябой от тысяч звезд.

Леса к северу становились светлее из-за серебристого мха и темнее из-за елей. Земля горбилась каменистыми гривками, подобными хребтам окаменевших ящеров. Их моховые бока были усыпаны красными бусинами брусники и золотистыми бляшками маслят, а невысокие елки торчали костистым драконьим гребнем.