Текст книги "Дети Ночи (СИ)"

Автор книги: Наталия Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Здесь, в диких пустынных местах, непригодных для посевов, водилось много тварей, и холм Дайраннальтов славился охотниками. Не зря на их знамени заносил копье всадник на вздыбленном коне. Три длинных косы змеями вились за его спиной, и он был красен, как пламя.

И снова в голове Старшего промелькнуло лицо – но он его не запомнил. Он запомнил гулкий радостный смех и алое имя – Силлата. Огненное копье Силлаты.

Холмом правила женщина – вдова прежнего владыки холма и мать его троих сыновей, беспрекословно повиновавшихся матери. Три суровых, похожих на скалы бородатых мужика – старший уже седеть начал – слушались мать как малые дети. Хотя старший из братьев и был наследным главной холма, но правила тут мать. Таков был их обычай.

Пять дней длилось празднество. Пять дней много пили и много ели, возглашали здравицы и охотились. Мужчины боролись под луной, пыхтели и хрипели, и их полуобнаженные тела блестели от пота. Знаменитые охотники и рудознатцы Дайраннальтов подносили королю в дар шкуры, клыки и ядовитые железы тварей, слитки редких металлов с оттиском печати с всадником. Женщины дарили редкие травы и готовые мощные зелья в флаконах из зачарованной бронзы – в этом искусны были маги холма и знаменитые их целители.

И опять король объехал земли Дайраннальтов посолонь, чтобы благость и изобилие от правды короля снизошли на эти земли.

И свиту короля пополнили десять охотников и пять женщин-целительниц.

Следующий холм был – Медвежий.

Нельрун пел – не возвращайся в места детства, не возвращайся туда, где был счастлив, ты не найдешь прежней радости. Не потому, что мир изменился – изменился ты сам.

Старший возвращался в Медвежий холм не раз, так что не боялся, что его накроет тоска по прошлому – он не ради поисков былого сюда приезжал.

Но уже третий день он не спал, глядя в купол шатра, над которым медленно стекала по небу янтарная капля неяркого осеннего солнца. Смятение сердца, и так не утихавшее в нем, теперь сделалось почти нестерпимым. Он не знал, что делать с собой. Он приближался к месту, которое было ближе его душе, чем место, где он родился. В Медвежьем холме он стал самим собой. Там были его «люди извне» – все, кого он знал в родном холме, были «люди изнутри». Разве что Тэриньяльты были извне. Тэриньяльты понимали Холмы с их обратной, изнаночной стороны. Нельрун и Сэйдире, и даже дед, Тарья Медведь, смотрели на Холмы, наверное, снаружи. А все остальные были – внутри.

И тени следовали за королевским поездом, и видел их один Старший.

Здесь холмы становились высокими, крутыми и обрывистыми, ручьи и реки бежали бурно, путь становился трудным. Они ехали близко к краю Холмов, далеко-далеко от Средоточия. Но Старший помнил и свой путь с Сэйдире, он знал то, чего не знали прочие. Это была тайна его, ее и отца.

Долина постепенно расширялась, открываясь к северу, к Медвежьему холму, который будет виден, наверное, еще через ночь. Луна будет тогда почти полной. Справа спускался в долину черной полосой прозрачный мертвый лес – семьдесят лет назад здесь прошел пожар, но черные стволы лиственниц по-прежнему стояли прямо, словно в них еще теплилась жизнь и они, упорно цепляясь за землю, не желали падать. По склону среди черных стволов по камням бежал быстрый ручей – таких был много здесь. Каменная осыпь перегораживала ему путь, и он разливался небольшим озерцом, а потом, перехлестывая через каменный барьер, снова мчался вниз. Кобылка госпожи Асиль потянулась к воде. Младший подъехал к ней.

– Я только в детстве был в этом холме, но это место помню хорошо, – сказал он.

– Страшный этот лес, – сказала Асиль.

– Да нет, я не лес запомнил. Просто когда мы ехали, отцов дружинник, Винайя, говорил нам, что там за гребнем, в соседней долине, валяется много костей. Какие-то непонятные звери, небывалые, древние в незапамятные времена там не то умерли, не то были перебиты, не то сами друг друга перебили в схватке. Мы туда так и не ездили, но мне потом всю ночь снились странные звери. Потому я и запомнил это место.

– Я там был, – послышался сзади голос. Оба обернулись. Старший. Его конь тоже пристроился пить воду. – Потом мы можем туда поехать. Там и правда всюду кости. Звери туда не ходят, твари туда не ходят. Там даже пыль кости не засыпает. Унылое место. Тоскливое. Я там дольше часа не выдержал – выть захотелось. Но, сдается, я туда еще поеду. – Он помолчал, затем посмотрел на брата и Асиль. – Мне тревожно. Слишком тихо. Ни единой твари всю дорогу, ни капли дождя, ни ветра по ночам, все слишком, слишком тихо... Ни шепота Бездны, одни тени, тени...

Он тронул повод и поехал вперед. Младший с Асиль переглянулись и тревожно посмотрели ему вслед. Отряд воинов Медвежьего холма молча проследовали за ним. Они возвращались домой из Королевского холма.

Глава 20

Прошло еще две ночи, и каменистые гребни широко разошлись в обе стороны, открывая вид на суровый, покрытый лиственницами и кедрами Медвежий холм. Они углубились в лес по каменистой, хорошо наезженной дороге как раз в тот момент, как оторвавшись от плеча холма серебристым пузырьком всплыла в небо луна, и стало видно, что врата холма отворены, и оттуда вереницей спускаются, сверкая парадным оружием, воины. Они встретят их на выходе их леса.

...И дед поклонился зятю-королю, прижал к широченной груди по очереди обоих внуков, ласково встретил Асиль и расцеловал дочь. И в этот момент Старший понял, что именно сюда вернется мать, когда все кончится. Перед своим отцом она казалась маленькой девочкой, несчастной, растерянной девочкой. Да, она вернется сюда.

Большой зал был убран в старинном духе – так поколения два назад было принято, и молодежь их других холмов, особенно Королевского, с усмешкой посматривала по сторонам. Но пир был великолепен и весел, а на другую ночь старый Медведь еще обещал охоту, а еще на третью – воинские забавы.

Старшему эти все развлечения были ни к чему. Он искал Нельруна и Сэйдире. Но их не было.

– Их тут и нету, – наклонился к внуку дед. Наследник сидел по левую руку хозяина. – Твой папаша велел же всех дневных выставить из Холмов.

– Они у госпожи Керинте? – быстро спросил он.

– Нет, твоя женщина к Дневным отказалась ехать.

Старший резко повернулся к деду.

– Так где она?

– А тебе ж вроде было все равно?

– Дед!

Тарья рассмеялся, опрокинул в себя еще кубок вина.

– Да ладно, ладно, я не понимаю, что ли? Поезжай к ней, разберись в себе, щенок.

– Дед!

– Не ори. Смотрят. Выедешь по проходам к границе, к озеру. Оно уже вроде как не в Холмах, – засмеялся он. – А стражу я там всегда держу. Они там вместе с Нельруном, место хорошее. Поезжай завтра.

– Нет, сегодня. Сейчас.

– Ну, как хочешь, – махнул рукой дед. – А зря, еще кабана не подавали... Сам завалил.

Он гнал коня по гулким высоким коридорам. Он редко бывал здесь, пока жил у деда, и не ходил к озеру этим путем – были места и дела куда интереснее. А теперь он словно гнался за чем-то, он не мог этого упустить, надо было догнать и поймать это, неуловимое, и посмотреть ему в лицо.

Стража остановила его неподалеку от выхода. Он отдал поводья и поднялся по каменным ступеням в жилые коридоры. Пошел по открытой галерее. С севера задувал ветер с еле уловимым привкусом моря, от которого трепетала тонкая струнка в душе. Днем галерею прикрывали отворотные заклинания, врезанные в камень. А сейчас можно было спуститься по ступеням вниз, к озеру, полному луны. Ее в небе не было столько, сколько света плескалось в черных берегах. Уже отсюда он увидел Сэйдире и Нельруна. Усмехнулся. Не спят. Пытаются жить как Ночные. Вряд ли получится, вряд ли...

Он спустился вниз по внутренней лестнице и вышел на каменную тропу, идущую вдоль берега. Огромный сонный лебедь что-то ворчливо крикнул, когда Старший прошел мимо птичьей лежки. Скоро с севера, от моря, потянутся на юг птицы, и лебеди встанут на крыло и улетят следом за ними.

Куда улетают птицы?

Старший тряхнул головой, прерывая нить цеплявшихся друг за друга мыслей. Если их отпустить на волю, то конца им не будет.

– Но почему именно сейчас? Что особенного именно в нашем времени?

– Может, просто...

– Да ничего не просто. Все случается не просто так, даже то, что случается внезапно.

Старший замер.

– Ну, так скажи, госпожа, с чего ты вдруг стала задаваться такими вопросами? Не просто так?

Сэйдире ответила не сразу.

– Я хочу, чтобы мой ребенок жил в спокойные времена. В надежном и спокойном месте, чтобы у него была хорошая жизнь без приключений, без перемен.

«Без перемен».

– И ты бы тоже пошла туда, – наверное, Нельрун показал в сторону Средоточия, – договариваться?

– Нет, – тихо вздохнула Сэйдире. – Но я понимаю теперь их, Ночных королей.

Старший немного постоял, затем двинулся дальше. Он умел ходить почти бесшумно, его учили.

– Надо идти, уже поздно и холодно.

– Никогда я не смогу жить как Ночные, – вздохнула Сэйдире. – А хотела бы. Хотя бы ради господина Тарьи.

– Да, он славный человек. И его люди Дневных не чураются.

– Я тоже не чураюсь, – Старший вышел на лунный пятачок, к каменной скамье у воды. – Привет тебе, Нельрун. Привет тебе, госпожа.

Сэйдире встала, глядя на него немного настороженно. Рука ее невольно легла на уже заметный живот. Она запахнула поплотнее теплый плащ, словно спряталась от Старшего.

– Ты так спешил сюда, господин, что на пиру не задержался? – усмехнулась она краешком рта.

– Я там ни куска не съел и ни глотка не выпил, – ответил Старший. – И, по чести говоря, умираю от голода.

Взгляд Сэйдире стал мягче.

– Тогда идем, господин, гостя надо накормить.

Они вернулись в скалу на границе Холмов и земель Дневных, на ничейной полосе.

Пока Старший ел, женщина сидела у стены и смотрела на него. Над ее головой на гобелене летели, раскинув крылья, лебеди. Стаю вела женщина в белом платье, с белыми крыльями и золотыми волосами, летящими по ветру. Нельрун незаметно вышел, оставив их вдвоем.

Мысли опять начали цепляться друг за друга, снова потянулась нить.

– Скажи, госпожа, ты видела море?

– Нет.

– А я видел.

– И что?

– Я совсем не об этом, – он налил себе сладкого горячего варева из осенних яблок, приправленного душистыми специями. – Я вообще-то хотел спросить – ты не знаешь, Стена стоит и там, в море? Ваши мореходы ничего про это не рассказывали?

– Говорят, что вроде бы и там Стена.

– А птицы улетают за Стену.

– Так говорят, но я не знаю никого, кто видел бы это своими глазами.

– Был такой человек в Холмах, Сьанта Кот, который исходил все подземные коридоры и вышел к самой Стене. Он видел птиц на рассвете, которые уходили сквозь Стены. А он не мог. Он написал стихи...

– А он точно был, этот Сьянта?

– В наших хрониках нет лжи.

– В вас самих есть ложь.

Это прозвучало настолько горько и зло, что Старший резко встал, и руки сами собой сжались в кулаки.

– Женщина... Объяснись.

Сэйдире встала, выпятив живот.

– Объясню. В чем правда твоего отца, если Холмы дали мне защиту, а потом меня вышвырнули из Холмов? И меня, и Нельруна? Обещание нарушено! Не будет мира твоему отцу! Хвала твоему деду, что он нашел нам убежище. – Она вдруг всплеснула руками и почти завыла. – Я думала, что здесь буду в безопасности! Негде мне спрятаться! Ох, ребеночек мой! Не спастись твоей матери!

Старший не знал, что сказать. Лицо его горело от стыда и обиды, но Сэйдире сейчас не будет слушать его, ничего она не видит и не слышит кроме своей беды. В нем вдруг мягко поднялась та жалость, которая почти неотличима от нежности. Он крепко схватил ее за плечи и встряхнул. Раз, другой. У Сэйдире лязгнули зубы, она ошеломленно уставилась на Старшего.

– Ты не выходишь у меня из мыслей. Ты заноза, заноза, которую я и вынуть уже не могу, потому как вросла в мясо. Ты мне жена, хочешь ты того или нет, я так сказал, так и будет.

Сэйдире шумно вздохнула, тяжело села и закрыла лицо руками. Сидела так, покачиваясь, потом уронила руки.

– Я наврала тебе. Ты мне был нужен.

– И я наврал тебе. Ты мне нужна. – Он помолчал. То, что он сейчас собирался сказать, было кощунственно, но он должен был это сказать.

– Когда я стану королем...

«То есть, когда мой отец умрет. Боги, неужели я наконец признаюсь себе, что бессилен?»

– …ты станешь королевой Холмов.

Сэйдире кивала головой, глядя куда-то в пространство.

– Не надо. Они не потерпят.

– Мне плевать чего они там не потерпят.

– А мне не плевать, – она подняла зеленый взгляд. – Я не хочу, чтобы меня ненавидели... Ты ведь не поедешь в Средоточие за камнем? Ты ведь за другим туда поедешь?

– Откуда ты знаешь?

– Я догадалась, – пожала плечами Сэйдире. – Нельрун давно тебя знает. Мы говорили. В здешнем холме тебя тоже знают с детства. Я догадалась. Ты не будешь играть в безнадежную игру и заключать сделку. А, значит, он, – она подчеркнула это слово, – не будет тебя защищать. – Ты останешься сам по себе, и не надо, чтобы тебя ненавидели. – Она опять помолчала. – А он ведь может захотеть моей смерти. Ведь уже потребовал, чтобы твой отец меня выгнал из Холмов...

В дверь постучали.

– Кто? – досадливо бросил принц.

Вошел Нельрун с большим блюдом.

– Господин Тарья велел доставить, – засмеялся он. – С пиршественного стола. Сейчас принесли.

– Так будем пировать! – воскликнул принц, и Сэйдире засмеялась.

– Так ты считаешь, что детьми ничейного часа руководят боги?

Нельрун успел только рот открыть.

– Нет, – вмешалась Сэйдире. – Иначе боги не отличались бы от Жадного. Это как... подсказка, что ли... Просто ощущение, что вот тут как бы... тропинка... ну, не знаю. Можно идти, можно не идти. Решаешь сам.

– А тогда, когда на нас напали?

– Это было сродни озарению.Вот! Именно это слово! Такие тихие озарения, или очень яркие, но никогда нет указания или приказа.

– Боги действуют через нас. Жадный тоже. У них что, власти здесь нет? Почему?

Нельрун склонил к плечу голову, и кожа на изуродованной половине лица заблестела, как чешуя, сделав его похожим на ящера.

– Ничего не могу тебе сказать, принц. Мы знаем только Грозовые годы. И еще вот эти сказки, – он кивнул на гобелен.

– И камень королевского испытания. И Всадник. И игра, в которую нельзя выиграть... Есть что-то выше богов.

Сэйдире в изумлении уставилась на него.

– Есть что-то выше. Я не знаю, что это. Судьба, слово... есть какие-то правила неведомой нам игры, которых они не смеют нарушить...

– Тебя постигло озарение?

– А? Нет, меня постигли размышления и выводы. И Жадный, и боги вынуждены действовать через нас. Разница только в том, что боги не заставляют. – Он хмыкнул. – Это мне нравится больше. Ты права, жена – я поеду в Средоточие не ради игры с... тем, кто там засел.

Той ночью они еще много говорили с Сэйдире вовсе не о великом, а о вещах простых и простейших, и не только говорили. А поутру легли в одну постель, как и подобает супругам, и уснули, словно оба были Ночными, и проспали весь день.

А в Медвежьем холме, в одной из верхних комнат, сидели двое других, и говорили, хотя день уже был в разгаре, и пора было спать.

– Когда это случится, я бы хотела вернуться.

– Да с чего ты, дочь, взяла, что такое будет?

– Я слушала и смотрела.

Тарья крякнул и встал с широкого кресла. Кресло тоже крякнуло.

– Дурак. Не мог жену поберечь.

– Он берег. Я догадалась, папа. Я слушала его сны, я следила за его словами и поступками, и все сложилось. Он сказал, что выиграл какую-то игру... Я знаю, какую. Он думает, что выиграл... В эту игру нельзя выиграть.Он не вернется из этого Объезда. Я чувствую. И никто, никто не задумается.

– Да? – обернулся Медведь.

– Ты что хочешь сказать?

– А вот догадайся! – зло рявкнул он. – Да не говори ничего. Я буду говорить. Когда это случится, возвращайся. У тебя есть твой малый холм, наследный. И будешь со мной управлять большим, Медвежьим. Потом станет твоим. Молчать! Я не хочу ничего больше про это слышать. Поняла? Я все знаю! Молчать!

Королева вскочила, бросилась к отцу на грудь и заплакала.

– Дурочка ты моя, бедная моя. Ты плачь. Мать-то твоя померла, а я вот все живу, кто ж тебя еще утешит-то? Возвращайся, дочка. Возвращайся. И не подумай чего с собой сделать. Прокляну! Покоя за снами богов тебе не будет! Поняла?

А утром настал последний день тихой осени. И прошел он, как и полагается, тихо. Вечером выступили в путь и ехали всю ночь, и снова белые кони шли один за другим, как жемчужины на длинном-длинном ожерелье. Утро застало их уже в малом холме, у владельца многих стад, вассала Ветрового холма, герб которого Крылатая стрела. Тучи укрыли небо еще в ничейный час, а потом пришел ветер и начался серый дождь. Но это уже не беспокоило королевский поезд. Хозяин был богат и гостеприимен, и всем нашелся кров, и постель, и угощение. Гонцы были отправлены в Ветровой холм.

Старший не мог уснуть долго – думал о Сэйдире, о деде, о птицах, что прилетают весной и куда-то улетают осенью – за Стену.

«Мы не можем уйти за Стену. Птицы могут. Зачем-то боги заперли нас здесь. Выродки слышат богов. Боги не спят. А те, которые слухачи, слышат кого-то иного – иначе зачем им убивать выродков? Тот, кто сидит в Средоточии – наверняка тот самый Жадный. Ему нужна клятва короля. Зачем? Что он такого мне предложит, чтобы я согласился? Или чем меня запугает? Почему он гонит Дневных из холмов? Нет, я понимаю – Сэйдире, но Нельрун не выродок... Почему я подумал о том, что Жадный предложит мне? Я смирился с тем, что отец погибнет? А ведь смирился... А ведь я и правда не знаю, чем помочь...»

Дверь тихо отворилась. Вошел Младший. Молча сел на угол кровати, как-то странно глядя на брата.

– Ты что? – наконец, спросил он.

– Ты помнишь, какая нынче была ночь?

Старший настороженно покачал головой.

– Отец должен был сегодня умереть, – почти беззвучно проговорил Младший.

Старший резко сел. Его охватил жар – он забыл, забыл все это, затерявшись в своих мыслях! Мыслитель... Боги, стыд... Но отец жив! И брат вовсе не с укоризной смотрел на него. В его глазах был страх – такой же, что сейчас разворачивал кольца в душе Старшего. Что-то случилось, чего они не знали, и почему-то казалось, что это не к добру. Младший искал у старшего, мудрого брата помощи и защиты, как в детстве.

– Он что-то сделал. Как-то вырвался, – неуверенно проговорил Старший.

– Всадник, помнишь? Он потом уезжал...

– Да. И потом приказал выгнать Сэйдире из Холмов... Это была цена?

Младший почти испуганно посмотрел на него.

– Он, – явно не об отце, – он так боится выродков?

– Не знаю. Но отец выиграл игру? Заключил новый уговор? Что он попросил и за что?

Оба молча смотрели друг на друга.

– Я ни на минуту больше его не оставлю.

– И я.

Они долго еще сидели, не говоря ни слова. Просто надо было быть рядом друг с другом, как в детстве, чтобы страхи, которые притаились в засаде там, за дверью, не вошли.

Время тихой осени кончилось. Пришел ветер, пришли дожди и осенняя тьма. Остался за спиной Ветровой холм – герб Крылатая стрела. Рассветный холм, с которого были видны уходящие к горизонту волнами взгорки и перелески Восточной четверти Дневных. Красивый, мирный край пастухов и охотников, край рек и озер, осененный гербом Красного цветка.

Именно здесь отец заговорил сам. Это было, когда они ехали по хрустким замерзшим под утро листьям. Ночь выдалась ясная и морозная. Воздух под утро тоже был хрустким и чуть горчил. Свита уже заезжала в путевой холм, где издавна останавливались короли во время Объезда. Отец остановился на небольшом взгорке поблизости, глядя на блестящую процессию. Братья, конечно же, остались при нем.

– Нет смысла меня так опекать, – сказал король. – Тот день уже прошел.

– Твой язык опять связан клятвой, государь? – спросил Старший.

– Не язви.

– Я почтителен. Отец, что было?

Король обернулся к нему. Он был спокоен.

– Он хотел, чтобы я изгнал Дневных. Ты ведь уже догадался, кто он, да?

– Да. Я не спрошу тебя ни о чем сверх того, что ты решишь нам с братом рассказать.

– Слово?

– Слово.

– А ты? – он обратился к Младшему.

– Слово, – кивнул тот.

– Хорошо.

Мужчины помогали спешиться дамам, госпожа Адиэ из Рассветного холма, звеня тонкой кольчугой, гордо отвергла помощь и спешилась сама. Ее дочери-невесты и девичья свита были более благосклонны к ухаживаниям. Король хмыкнул.

– Когда появился всадник, я был в страшной растерянности и испуге. Он не должен был появляться. Даже... на границе.

«Старые посты. Значит, я прав».

– Это было нарушение уговора. И тогда я тоже нарушил. Я поехал в Средоточие. Он сказал, что появление Дневных – это изменение существующего порядка. И что он не может этого допустить, потому, что по уговору он сохраняет порядок неизменным. Он сказал – отдай мне женщину, или уговор рухнет. Я сказал – возьми. Он ответил – ты дал ей защиту.

«Значит, этот все же не смеет нарушить уговора! Не смеет! Значит, Слово воистину велико и всесильно!»

– И тут я понял, что могу торговаться. Что есть все же какие-то лазейки, что он не может предусмотреть всего! – Он обернулся к сыновьям. – Он не может видеть будущего, иначе знал бы. Запомните.

– Что ты выторговал, отец? – выдохнул младший.

– Жизнь. Он был разгневан тем, что так попался. Но моей вины не было, и он не мог сказать – ты виноват. Не было в уговоре того, чтобы я не давал приюта Дневным. Есть уговор выше нашего – Уговор древний, уговор между Дневными и Ночными. И я могу дать защиту тому, кто ее ищет. А ты, сын, сумел найти выход, чтобы я не нарушил ни единой своей клятвы! – он улыбался Старшему.

«Я же не знал... я совсем по иной причине... Боги, вы сыграли мной против Жадного, а? Так?»

– И потому я выиграл. Я мог ставить условие. И я сказал – пусть между нами все остается как прежде, но я не умру в этот день. Он ответил – добро же. Ты не будешь знать дня своей смерти. Но она будет идти по твоему следу, как охотничий пес. Я спустил ее с поводка. – Король покачал головой. – Вот и все. Я не знаю, когда она придет. И, может, мне удастся и эту игру выиграть.

«У него нельзя выиграть», – вспомнил Старший слова деда и Нельруна. Но все же – вдруг? Отец не выиграет – но ведь в игре они с братом, и Нельрун, и дед, и мать, и сестра и брать Тэриньяльты. Они не связаны уговором. У них есть в этой игре надежда.

Старший схватил руку отца и поцеловал ее.

– Благодарю, государь, – он почти всхлипнул. – Может, мы и выиграем.

Младший горячо обнял отца. В детстве он всегда бросался к нему навстречу и обезьянкой повисал на нем. Сейчас он был уже даже чуть выше отца, на руках не удержишь. Наверное, эта мысль пришла ко всем троим сразу, потому, что они все одновременно расхохотались. Так они въехали в путевой холм.