Текст книги "Повседневная жизнь колдунов и знахарей в России XVIII-XIX веков"
Автор книги: Наталия Будур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)
Существует также масса рассказов о волкулаках, то есть оборотнях, принимающих образ волка. [5]5
Образ волкодлака (волкулака, вурдалака, вервольфа) – очень древний, несомненно связанный с мифологией и магией собаки и волка и с ликантропией – магическим превращением участника церемонии в собаку или волка, которое практиковали древние тайные общества воинов во всем мире. Так, в древней северной «Саге о Вёлсунгах» (гл. VII) описывается, как Сигмунд с сыном попали в лесу в некий дом, где спали двое людей, а над ними висели волчьи шкуры. То были заколдованные королевичи, которые каждый десятый день выходили из волчьих шкур. Сигмунд и Синфьотли залезли в шкуры и превратились в волков, а снять шкуры не смогли. Тогда порешили они разбежаться в разные стороны и обратиться за помощью друг к другу только в том случае, если на одного из них нападут сразу не менее семи человек. Е^ва они расстались, как Сигмунд набрел на людей и позвал Синфьотли, который бросился ему на помощь и всех умертвил. Но когда напали на Синфьотли одиннадцать человек, то не стал он звать отца на помощь, а сам одолел врагов. Стал он насмехаться над Сигмундом, тот бросился на Синфьотли, повалил его на землю и прокусил ему горло. Но некоторое время спустя вылечил его.
Надев шкуру волка, человек перенимает волчьи повадки, становится одержимым воином, непобедимым и неуязвимым, обладающим недюжинной силой дикого зверя.
Именно путем надевания шкуры волка ночью и превращаются в оборотней (волков) герои легенд и быличек После смерти некоторые оборотни могут превращаться в вампиров.
[Закрыть]Это или колдун, принимающий звериный образ, или простой человек, чарами колдовства превращенный в волка.
В последнем случае волкулаки представляются существами незловредными, а страждущими, несчастными, заслуживающими полного сострадания. Они живут в берлогах, рыскают по лесам, воют по-волчьи, но сохраняют человеческий облик.
Наоборот, колдуны, принимающие образ волка, очень опасны: они наводят голод, высасывают кровь из людей и скота, причиняют смерть.
Большей частью волкулаки – это мертвецы, которые при жизни занимались колдовством и умерли без покаяния; после смерти в их тело входит дьявольский дух, одушевляет его и вынуждает под различными образами причинять всевозможные несчастья человеку.
Чтобы обернуться волком или другим животным, надо пойти в лес, найти пень гладко срубленного дерева, воткнуть в него нож и, произнося заклинание, перекувырнуться через пень. Если кто-нибудь вынет нож из пня, то оборотень навсегда останется в шкуре животного. Если нож остается воткнутым в пень, то оборотень может в любой момент прибежать к нему, перекувырнуться через пень и вернуть себе человеческий облик.
Ученые указывали, что вера в оборотничество в древнем обществе связана с представлением о мире как арене вечной метаморфозы превращения одной формы в другую, как едином пространстве, где сущности и существа взаимосвязаны.
Согласно архаическим верованиям, смерть не являла собой конец человеческого существования, а была скорее переходом в «другую» жизнь. В этой «новой жизни» умершие были связаны с высшими силами земного, небесного и подземного миров и обладали способностью воздействовать на природу и мир людей. Переход человека, его души из мира живых в мир мертвых необходимо было совершить по особым правилам, и любые изменения в обряде могли нарушить и без того хрупкий баланс «мира живых» с «миром мертвых» и привести к неблагоприятным для всего общества последствиям.
Народная фантазия яркими красками рисует образ волкулака: желтоватое, изрытое глубокими морщинами лицо, всклокоченные, стоящие дыбом волосы, красные налитые кровью глаза; покрытые кровью до локтей руки, железные зубы, черные как смоль усы и отвисшая кожа на теле – вот внешний вид волкулака.
УпыриВ народе верили, что умершие ведьмы могут оставлять могилы и являться среди людей. В особенности была распространена вера в упырей, то есть умерших ведьмачей, или ведьмунов.
Упыри – ходячие мертвецы – встают из могил по ночам, ходят в разных видах, пьют кровь из детей, вступают в связь с девками и женами. [6]6
В Европе истории о покойниках, тела которых, не тронутые тлением, находят вне могил, появляются в XI веке. Исследователи полагают, что само понятие «живых мертвецов», позднее трансформировавшееся в «вампиров», пришло из Исландии и с Британских островов, где были сильны принесенные кельтами верования в эти сверхъестественные существа.
[Закрыть]
Афанасьев определял упырей как злобных блуждающих мертвецов, которые при жизни своей были колдунами, волкулаками и вообще людьми, отверженными Церковью, каковы: самоубийцы, опойцы, еретики, богоотступники и проклятые родителями. Упыри и упы-рицы бывают виновниками чумы и других эпидемических болезней, засухи, неурожаев и вообще всяких общественных бедствий.
Вот один рассказ об упыре:
«В одном селе жили два кума-ведьмача; один из них умер и был по общепринятому порядку похоронен, как обыкновенно хоронят крестьян. Через несколько дней после похорон оставшийся в живых ведьмач вспомнил о своем умершем куме и сказал: дай пойду проведаю кума. Сказано – сделано.
Придя на кладбище, он отыскал могилу кума, наклонился над нею и крикнул в отверстие, которое было в могиле:
– Здоров, кум!
– Здоров! – отвечал ему из могилы голос.
– Я тебя, кум, пришел проведать.
– Спасибо, кум!
Долго переговаривались они; между тем наступили сумерки, стемнело, в хатах зажглись огни. Выходит из могилы ведьмач и предлагает своему куму отправиться вместе в деревню, как только заснут люди.
Долго ходили они по деревне, отыскивая такую хату, где бы окна не были на ночь осенены крестным знамением. Наконец нашлась хата, хозяйка которой забыла перед сном перекрестить окна, в эту хату они и вошли. Мертвый пошел в кладовую, принес оттуда хлеба и меду, сел за стол, они и поужинали. Все хозяева хаты спали крепким сном и, конечно, не видели и не слышали, что делается у них в доме.
Между тем упырь заметил, что в люльке лежит грудной ребенок, поэтому, когда, поужинав, они вышли из хаты и прошли улицу до конца, он сказал своему товарищу:
– Эх, кум, что мы сделали: мы забыли в хате погасить свечу! Побудь тут, я пойду погасить.
Воротился мертвец в хату, а живой, догадываясь, зачем он воротился, пошел вслед за ним, подошел к окну и видит: кум наклонился над колыбелью и сосет из младенца кровь.
Потом вышел мертвец из хаты, подошел к куму и сказал:
– А теперь, кум, отведи меня на могилу
– Нет, кум, я не хочу туда идти с тобою.
– Чего?
– Боюся.
– Не бойся, кум, я тебе не злодей, пойдем, брат, ты взял меня из фоба, ты и отведи.
Делать нечего: пришлось живому куму идти с мертвым до могилы. Пришли к могиле, мертвый и говорит:
– Пойдем же со мною в могилу, мне все будет веселее!
Схватил кума за полу да и тянет за собою в могилу. Но кум был настороже: отполосовал ножом часть полы, а тут, к счастью, запели петухи, и кум-мертвец скрылся в могилу.
Тогда живой кум побежал в деревню, собрал народ и рассказал все, что в эту ночь с ним случилось. Пошли на кладбище, разрыли могилу, вынули гроб, видят, что мертвый лежит лицом вниз, взяли осиновый кол и забили ему в затылок.
Когда вбивали кол, мертвец проговорил: «Эх, кум, кум! Не дал ты мне на свете пожить!»»
Расправы над ведьмами и колдунамиНадо сказать, что русский человек терпел колдуна и был к нему снисходителен до поры до времени. Внешнее почтение к колдунам часто сменялось лютой ненавистью, когда в селе думали, что именно чародей причинил жителям несчастье и навел на них порчу. В таком случае толпа разгневанных крестьян могла не только избить до полусмерти ведьмака, но и даже убить его. Причем случались подобные расправы даже в совсем недавнее (по меркам истории) время.
Так, в «Новом времени» (1895. № 7036) рассказывается о следующем факте народной расправы с колдуньей, имевшем место 25 сентября 1895 года в Москве в самом центре города – на Никольской улице:
«Одна из наиболее чтимых московских святынь – часовня Святого Пантелеймона на Никольской. В ней и около нее всегда толпа. По ночам часовня заперта, но ранним утром, далеко до рассвета, в ней служится молебен; затем чудотворная икона вывозится в город для служения молебнов в частных домах. Тогда в часовню собирается особенно много народа – все больше мещан и крестьян. Так было и в ночь 25 сентября. Часовня еще не была отперта, а около нее уже толпилось человек триста. Между ними находились крестьянский мальчик Василий Алексеев и какая-то простая женщина, одержимая припадками – не то истерического, не то эпилептического свойства. Возле этой пары стояла крестьянка Наталья Новикова; она разговорилась с мальчиком и подарила ему яблоко… Мальчик куснул яблоко, и надо же быть такому несчастью, чтобы как раз вслед за тем с ним сделался истерический припадок. На крик Алексеева прибежал с ближайшего поста городовой и отвез больного в приемный покой. Толпа, конечно, всполошилась:
– Отчего был крик? В чем дело?
Наталья Новикова и женщина, сопровождавшая Алексеева, вероятно, успели тем временем повздорить, потому что вторая из них принялась объяснять народу происшедший случай таким ехидным образом:
– Мальчика испортила вот эта баба. Дала ему яблока, а яблоко-то было наговорное. Едва он закусил яблоко – как закричит! и почал выкликать…
Суеверная сплетка быстро обошла толпу и подчинила ее себе. На Новикову глядят со страхом и ненавистью. Слышны голоса:
– Ведьма!
– Мальца заколдовала!
– Пришибить – и греха не будет…
На Новикову начинают нажимать; она струсила и решила лучше уйти подальше от греха: народ – зверь, с ним не сговоришь. Пока она пробиралась к Проломным воротам, толпа рычала, но не кусалась; со всех сторон ругательства, отовсюду свирепые взгляды, но ни у кого не хватает мужества перейти от угроз к действию… В это время кто-то громко и отчаянно крикнул:
– Братцы… бей колдунью!
И в ту же минуту Новикова была сбита с ног и десятки рук принялись молотить по ней кулаками… Молотили с яростью, слепо, не жалея, насмерть… И, не случись на Никольской в ту пору опозднившегося прохожего, чиновника Л. Б. Неймана, Новиковой не подняться бы живой из-под града ударов. Господин Нейман бросился в толпу:
– Что вы делаете?! С ума сошли?!
– Бей колдунью!
– Этот – что тут еще?!
– Вишь, заступается…
– Заступается? Видно, сам из таких… бей и его!
– Уйди, барин! Не место тебе здесь… Наше дело, не господское…
– Бей! бей! бей!..
Господин Нейман, обороняясь, как мог, протискался, однако, к Китайскому проезду, где подоспел к нему городовой, чтобы принять полуживую Новикову: она оказалась страшно обезображенной, защитника ее тоже, выражаясь московским жаргоном, отделали под орех…
И над сценой этой средневековой расправы ярко сиял электрический фонарь великолепной аптеки Феррейна, и повезли изувеченную Новикову в больницу мимо великолепного Политехнического музея, в аудитории которого еженедельно возвещается почтеннейшей публике то о новом способе управлять воздухоплаванием, то о таинствах гипнотизма, то о последних чудесах эдисоновой электротехники. И когда привезли Новикову в больницу, то, вероятно, по телефону, этому чудесному изобретению конца XIX века, дали знать в дом обер-полицмейстера, что вот-де в приемном покое такого-то полицейского дома лежит женщина, избитая в конце века XIX по всем правилам начала века XVI…
А вот еще один случай народной расправы с колдуном-упырем, взятый из «Киевской старины» (1890. Т. XXVIII). Случилось это во время ужасной чумы в 1770 году в селе Войтовке. Какие ни принимались меры – ничего не помогало, люди продолжали умирать. И крестьяне тогда решили, что по селу что-то ходит, отворяет окна и «надыхуе» чрез них в хаты, отчего народу мрет больше, чем бы мерло без этого.
Поскольку объяснение моровому поветрию было найдено – теперь оставалось только найти конкретного виновника народного бедствия. И вскоре на сельском сходе было заявлено некоторыми из присутствовавших, что они видели ходящего по селу упыря, что на упыря этого с остервенением нападали собаки, а скот при виде его стремительно убегал. Якобы даже видели, во что был одет упырь: он был в белой рубахе и синих суконных штанах, от колен замотанных белым сукном.
А в таком одеянии, как всем было известно, ходил обыкновенно приходский войтовский поп, отец Василий. Тогда у всех явилось подозрение, что ходит по селу по ночам не кто иной, как поп. Обратились с вопросом об этом к самому батюшке, но он категорически отрицал возводимое на него обвинение. Тогда спросили попадью, ходит ли батюшка ночью по селу, и она тотчас заявила, что ходит и что у него бывает по ночам его уже умершая сестра вместе с другими мертвецами, причем все они толкутся с шумом по комнате и «клацают ртами, как будто что едят».
Тогда мужики устроили очную ставку попадьи с попом, ее мужем, требуя, чтобы она сказанное ею повторила в его присутствии. Она повторила, добавив: «Не запирайся, попе, бо сама правда, що ты ходишь по селу в ночи». Это подтвердила и попова кухарка. После этого участь попа была решена.
Тринадцать человек, выбранные сходом, сперва пошли и выкопали на кладбище яму, а затем явились к попу и в то время, как он вышел из приходского дома, кинулись на него и стали бить кольями. Избив его до полусмерти, достали носилки, положили его на них и отнесли к выкопанной яме. Там, пробив его осиновым колом от плеча к плечу «навылет», бросили в яму и, не слушая мольбы попа, заживо закидали его землей.
Поветрие после этого, по показаниям участвовавших в убийстве, затихло, хотя и не совсем. На суд попал только один участник убийства, 26-летний крестьянин села Войтовки Деско Ковбасюк, остальные умерли от поветрия. Кодненская военно-судная комиссия отпустила его без наказания.
В той же «Киевской старине» рассказывается и о другом случае, имевшем место 6 июля 1727 года в городе Решетиловке Полтавской губернии.
Именно в этот день в городок явился некий Таврило Мовчаненко, уроженец села Стасовец, и объявил себя упырем. Он объяснил жителям, что дождя в Решетиловке, страдавшей от засухи, нет потому, что там много ведьм. Народ привел его в ратушу и потребовал от сотника, чтобы тот всякого или всякую, кого упырь объявит ведьминским отродьем, велел топить в воде.
Хотя сотник и не разрешил топить ведьм, но, «невозмогши народ уняти» и «уступая принуждению» толпы, велел при всем народе допросить упыря. На этом допросе упырь показал: родом он из села Стасовец, волшебству учился в Зенькове у Ивана Голи-Постолы, живущего близ Гордня Тягни-шкуры. Наука волшебства состояла в мазанье под плечами «неким зельем». В Зенькове он находился три года и знает там трех ведьм, с которыми вместе волшебствовал. В Решетиловке он указал на четырех ведьм.
Показания упыря произвели сильное волнение в народе, и сотник, боясь бунта и угроз, что его самого убьют, если он не даст приказа утопить указанных ведьм, донес обо всем происходящем полтавскому наказному полковнику.
Для унятия бунта была выслана из Полтавы помощь. Упырь и четыре решетиловские жительницы, объявленные им ведьмами, были доставлены в Полтаву для допроса.
При допросе Мовчаненко назвал себя волшебником и на очной ставке с Марией Пещанской, Марией Пустоваровой, Мотрей Гуринкой и вдовой Ефимией Сорочихой показал, что все они ведьмы, что Пустоварова ночью, сделав его конем, ездила на нем и погоняла его коленом, что Иван Голи-Постолы, зеньков-ский житель, природный колдун, передал ему свое знание, и с того времени ведьмы ездят на нем в Киев на Лысую гору.
Обвиняемые ведьмы показали, что ничего про то не ведают. Когда же упырь был спрошен вновь – на этот раз под «батожным боем», – то сознался, что «в безумии опорочил» этих жен и что в «новомесяч припадает ему в голове замешанье», вследствие которого три раза он был близок к смерти.
Полтавский полковой суд, узнавши «явную его, Мовчаненко, плутню и обману», приговорил опороченных жен освободить «с под караулу и отпустить их в домы их по-прежнему, о чем, всему урадово-решетиловскому товариству и посполитству и кому того ведати надлежит объявить дабы всяк, ведая о таковом вымышленного обманщика и неполного ума человека потворе, впредь оному и подобным ему лживцам весьма не доверял».
Наведение порчи и защита от нееХотя в настоящее время роли колдунов и знахарей в народном сознании нередко смешиваются, [7]7
Примечательно, что в некоторых местах Новгородской губернии лекарство называлось «вепгги, вешетинье», а вместо слова «лечиться» употребляли «ворожиться».
[Закрыть]но, по первоначальному смыслу и значению слов, меэвду ними существует громадная разница: колдуны действуют с помощью дьявольской силы, знахари же – это «знатки», знающие люди, и роль их, в подавляющем большинстве случаев, чисто лечебная.
По стародавнему сказанию, первый знахарь первоначально обладал знанием только одних «добрых» трав, посеянных Богом на пользу человеку Знахарь этот различал шелест и говор трав, был наделен способностью слышать шепот матери-земли, и все тайны природы были для него открыты. Он жил, как праведник, счастливый и своим волшебным знанием, и тем добром, которое он приносил людям. Но, сделавшись стариком, под влиянием соблазнов дьявола, захотел вернуть себе молодость и тогда-то узнал «злые» травы. Узнав их, стал оказывать не одну помогу людям, но творить и пагубу. Таким-то образом пошли по белу свету знахари, передавая от поколения в поколение те чудесные знания и «вещие» слова, которыми владел первый знахарь на Руси.
Именно знахари могли спасти человека от порчи, дав ему амулет – оберег в виде какого-нибудь предмета или корня растения, который предписывалось всегда носить с собой.
Так, в качестве оберега использовали веточки бузины, кустарника, который, как считалось, не только продлевает жизнь, но и дарует способность угадывать будущее. Но бузину относили также и к нечистым растениям. Она знаменовала собой несчастье и смерть, что соответствует дуалистическому характеру мифологических воззрений.
Другим, не менее сильным оберегом была рябина, которая обладала силой защищать от несчастий и бед, недаром ее всегда сажали в палисадниках перед домом. Она защищала от сглаза. Ветка рябины помогала найти путь к дому из леса, а если положить ее возле себя ночью в лесу, то леший к такому человеку подступиться не сможет.
Девушки в красных сарафанах 25 мая (нового стиля) приходили к рябине и просили ее уберечь дома от пожаров, поскольку считалось, что если в этот день утро «в красном кафтане» (ясная заря), то летом будет много пожаров.
Для защиты поля от порчи рекомендовалось сделать из рябины посошок и обойти вокруг нивы. И «ржа того жита не съест».
Если воткнуть в дверь дома рябиновые ветки, то колдуны и ведьмы войти в него не смогут. А если положить в карманы рябиновые листья да ягоды, то и порча никакая не страшна.
Иногда в роли амулетов выступали травы. Пучки трав развешивали в доме, над порогом, на стенах, для защиты не только от болезней, но и от огня, молнии, непогоды (зверобой, к примеру, отгонял тучи с градом), вешали в скотном сарае, клали в колыбель младенцу и себе под изголовье, носили на шее в ладанке.
Амулеты и «магические предметы», имеющие характер амулетов, известны всем архаическим культурам. Наделение некоторых материальных предметов, включая мощи святых и предметы религиозного культа, особыми свойствами, а именно способностью, как считают их почитатели, к самостоятельным действиям этнографы объясняют свойственной этим культурам принципиальной двойственностью вещей, функционирующих то как обычные вещи, то как знаки. Такими вещами – знаками с максимальным «семиотическим статусом», по определению А К. Байбурина, – и являются амулеты, предназначение которых заключается в том, чтобы предохранять своих владельцев от болезней, вредоносного колдовства и оружия врагов, словом, от любых жизненных невзгод, а также обеспечивать им удачу во всех делах.
Амулеты носили не только на шее, но и привязанными к поясу, к руке, к ноге, к голове.
«Для амулета, как и всякого ритуального предмета с пространным символическим значением, – пишет Ю. Е. Арнаутова, – важную роль играют не только его форма и нанесенные на нем знаки, но и материал, из которого его изготовили, символика цвета, числа. Три листика подорожника, перевязанные красной нитью, носили, например, на шее, чтобы предохранить себя от головной боли, а для избавления от нее надевали на голову магические (льняные) повязки или железные обручи (лат. capitis ligaturae), возможно, с какими-нибудь знаками на них; чтобы предохранить себя от наговоров, в мешочек зашивали три камешка из желудка ласточки и т. п. Число три, нить красного Цвета, камешки, найденные в необычном месте, редкий некогда металл – как видим, то, что в первую очередь отличает фетиш от других предметов и наделяет его особым значением, это его уникальность.
Когда-то, еще в эпоху неолита, редкому тогда железу, вероятно, приписывались магические апотропеические свойства, оно отгоняло всякую нечисть и беды, но кто помнил об этом по прошествии стольких веков?
Объяснение обряда было давно утеряно, но принцип выбора материала амулета сохранился: материал должен входить в ту часть универсальной классификации окружающих человека явлений, которая соотносится с парадигмой положительных значений. Последняя, в свою очередь, является результатом диалога человека с природой и продолжением исходной классификации, заданной мифом и ритуалом творения. Поэтому, например, в целительной магии используется живое дерево, молодые побеги, а во вредоносной – мертвое, сухое… Олений рог символизировал жизненную, вегетативную силу, медвежьи зубы – физическую силу у мужчин или плодородие у женщин.
Еще П. Г. Богатырев заметил, что в народной обрядовой практике существуют предметы, которые, по поверью, изначально обладают «независимой» магической силой, «исходящей» из их материала – вода, чеснок, хлеб, железо, или обусловленной их формой, цветом [8]8
Богатырев П. Г. Магические действия, обряды и верования Закарпатья // Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С. 201.
[Закрыть]
Как и в случае с травами, эта «независимая» магическая сила не всегда приписывается предмету потому, что он употребляется при мотивированном магическом действии, скорее наоборот, сначала предмет награждается этой силой, а затем уже пытаются ее объяснить. Обычно такие объяснения, как заметил еще К. Леви-Строс, почти всегда вторичны и представляют собой подведение рациональной основы под бессознательные коллективные представления [9]9
Леви-Строс К Структурная антропология. M., 2001. С. 25–26.
[Закрыть]В современных исследованиях эта «независимая» магическая сила обычно трактуется как семантика или символика вещей, и в этом случае она утрачивает свой мистический, сверхъестественный характер, а объясняется действием сложных семантических механизмов [10]10
Байбурин А К Семиотический статус вещей и мифология // Материальная культура и мифология. Л., 1981; Топорков А А Символы и ритуальные функции предметов // Этнографическое изучение знаковых средств культуры. Л., 1989.
[Закрыть]
Логика символического значения такова, что действие или предмет имеют его сами по себе, иными словами, наделяются им «автоматически», причем сами носители культуры – изготовители амулетов – об этом, разумеется, вряд ли задумываются.
С другой стороны, многие предметы, имеющие характер амулетов или снадобий, нуждаются в том, чтобы скрытая в них, по мнению носителей культуры, магическая сила была высвобождена или, если предметы таковой силой не обладают, необходимо вложить их в нее, что и происходит в процессе соответствующих ритуалов. Для этого, например, амулеты, травы, оружие и т. п. «наговаривают», то есть читают над ними соответствующие заклинания».
Во многих местах большой славой от порчи, в особенности при повальных болезнях, когда порчу пускают по ветру, пользуются лук, соль, чеснок и редька. Русский народ верил, что соль и редька имеют способность выедать все слова, написанные на бумаге, а запаха лука и чеснока будто бы не любит нечистая сила. Носили чеснок и лук в таких случаях обыкновенно на нательном кресте.
Противостоять чародеям и их чарам при помощи амулетов и заговоров могли знахари. Обереги знахари делали в виде наузов, узлов, навязок, а потому получили прозвище «наузников» и «узольников». Наузы представляли собой различные «привязки», надеваемые на шею.
Как мы уже знаем, колдуны и ведьмы из ненависти или злобы к заболевшему, по просьбе других, за деньги, а то и просто так могли причинять самые разнообразные болезни: вогнать в человека бесов, произвести сумасшествие и кликушество, нагнать «вопль», отнять силу, иссушить до кости, вызвать икоту, тоску, параличи, родимчик, падучую болезнь и половое бессилие.
Они же иногда являлись виновниками эпидемий и лихорадки, вызывали пьянство у мужчин, производили «затворение кровей» у женщин, отнимали у них молоко и напускали «безвременное» (неправильная менструация).
Колдуны могли также наводить на человека глухоту, куриную слепоту и отнимать аппетит.
Иногда они производили совершенно непонятные болезни: напускали на мужчин «бабью муку», «надевали хомут» [11]11
Так называли опоясывающие боли туловища. Крестьяне уверены, что если больного «хомутом» раздеть, то на животе и спине его окажется красная полоса.
[Закрыть]и даже ухитрялись проделывать, преимущественно над бабами, такие непостижимые вещи, что у них, без всякой видимой причины, начинало пучить живот. Но чаще всего колдуны славились тем, что они могли присаживать килы [12]12
Различного происхождения опухоли, в том числе грыжи и абсцессы. Отличительная черта их та, что они бывают на «притошных местах»: на лице, горле, заднем проходе и половых органах. Вот как определяет килу один из земских врачей: «Где-нибудь на теле человека, всего чаще на руке, ноге, на лбу, появляется, без всякой причины, поверхностный нарыв с кровянистым или прозрачным содержимым, который сопровождается невыносимой болью и необъяснимой тоской».
[Закрыть]
Все это – различные виды порчи, которую насылают ведьмы и колдуны.
Порча, в виде той или другой из этих болезней, бывает, по мнению народа, двоякая: временная, на несколько лет, от которой можно и выздороветь, или же навеки, до смерти – такая порча неизлечима.
Но и в случаях излечимой порчи ничего не мог сделать ни земский врач, ни фельдшер: «порченых» мог вылечить только знахарь или колдун, но не тот, который испортил, а другой, часто более сильный. Только они, нашептывая и «пытая от кил», могли снять и килу, и всякий другой «насад».
Порча, по мнению русского народа, чаще всего пускается по ветру, по воде, примешивается к пище и питью, а иногда достигается и путем заклинаний. Таким образом, одна из них имеет случайный характер и является более общей, другая же – индивидуальной: порча в виде заклятия и данная в пище и питье неизменно входит в того, кому «дано», а пущенная по ветру и по воде – на кого попадет. Вероятно, на основании такой случайности про порченых и говорили иногда, что они «вбрели».
«Идешь себе, – объясняли крестьяне такой случайный вид порчи, – и вдруг тебе лицо раздует, во какое».
«Колдун зайдет на ветер, – старались объяснить порчу другие, – так, чтобы ты стоял под ветром, и пустит на тебя ее с этим ветром».
«Увидит колдун проходящего мужика, дунет на него – и готово», – еще проще поясняли такую порчу третьи.
При посредстве одного из таких удивительных способов присаживается и кила.
«На вечерней заре выходит колдун на перекресток, делает из теплого навоза крест, обводит его крутом чертой и посыпает каким-то порошком, что-то нашептывая. Оставшуюся часть порошка кидает по ветру, и если хотя одна крупинка этого порошка попадает на человека, то у него через три дня непременно появится кила» [13]13
Здесь и далее в главе примеры цитируются по книге: Попов Г. Русская народно-бытовая медицина. СПб., 1903.
[Закрыть]
Иногда порчу напускали по воде, но часто крестьяне были даже не в состоянии объяснить, как это делалось. «Заметит колдун, – говорил про такую порчу мужик, – что ты хочешь, примером, купаться, и пустит это свое колдовство по воде».
Несколько более «понятной» является индивидуальная порча. Здесь снадобья и напитки подмешивались к хлебу, кушаньям, квасу, пиву, водке, чаю.
Славой производить порчу пользовались в русском народе большие белые черви, которые заводятся в бочке из-под вина. Достав червей и подойдя к кабаку, пускали их ползти по земле. Тот червяк, который поползет к кабаку, и есть обладатель вредоносных свойств. Стоит его взять, высушить, перетереть в порошок, подсыпать кому-нибудь в кушанье или питье – и человек этот будет пить запоем. Подобными же свойствами обладает и земляной паук. Если его, поймав, высушить и, превратив в порошок, запечь в хлеб и дать кому-нибудь поесть, то тот в три года исчахнет.
Народная фантазия питалась многочисленными и самыми разнообразными рассказами, где такая порча и способы ее получения изображались во всевозможных видах. В одном случае рассказывали, как женщину испортили на лапше и как она, поев лапши, сейчас же «стала кричать на голоса», то есть стала кликушей, а другую, которой знахарка дала съесть вареное яйцо, «сейчас же стало свертывать в клубок, и какая-то невидимая сила начала поднимать ее так легко вверх, как мячик резиновый подпрыгивает».
«В квасу дали, родимый, – простодушно объясняла больная свою болезнь, – так и услышала, как по животу пошло, а перекреститься-то, как стала пить, и не перекрестилась: вот ён, супостат-то, и вошел в нутро».
«Прихожу к бабке, – рассказывала другая женщина, – она как поглядела в воду, так все и узнала, у тебя, говорит, несчастье случилось, ты сама больна, да и муж твой нездоров: вам «поддали» в еде. А перед этим у нас кто-то проткнул кашу в чугуне, должно, соседка по сердцам подделала. Мы всю эту кашу с хозяином и поели. На него напала тоска, хоть со двора долой иди, ничего не мило, а меня лихорадка затрепала совсем».
В случае невозможности испортить человека на пище и питье колдуны, по мнению крестьян, ухитрялись «наколдовать у одежи».
«Измучила меня лихоманка совсем, – жаловалась земскому врачу женщина, – с тех пор, как у меня вырезали крест на шубе. Трепет каждый день, да и все. Была и у фельдшера, и у доктора, никакой помочи нет».
«А рубахи у них с мужем разрезали и подушку, вот и заболела, – крайне просто объясняла баба источник происхождения болезни у другой больной. – Вырезано, значит, было с умыслом: она в те ж поры и заболела. А сделать то мог только недобрый человек – сноха девернина, злющая-презлющая баба… И бабка так рассказывала – над ими исделано, говорит: ему-то немного попало, ну а ей, значит, вовсю».
Существуют и многие другие способы порчи. С этой целью бросаются на дороге различные заговоренные предметы: стоит поднять такой предмет – и человекуже испорчен. Верили также, что колдуны кидают под ноги намеченного человека какие-то небольшие шарики, скатанные из овечьей шерсти, с примесью кошачьих и человеческих волос. Могли ведьмы навести порчу, и замазав в печную трубу волосы намеченной жертвы или зашив их с перьями птиц в подушки, а также подкидывая в печь, подкладывая под стену в хате или зарывая под ворота.
Излечить от порчи можно было заговорами, и в русском народе их бытовало великое множество, вот только произнести их правильно мог не всякий, а только знахарь. О знахарях-шептунах мы будем рассказывать в посвященной им главе, а здесь приведем лишь один из многих заговоров против порчи:
«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, аминь. Стану я, раб Божий (имярек), благословясь, пойду перекрестясь из избы во двери, из двора в ворота, в чистое поле, в восточную сторону, под красное солнце, под млад месяц, под частыя звезды, под утреннюю зарю; взойду я на святую Сионскую гору, на святой Сионской горе Латырь камень; на Латыре камне стоит соборная апостольская церковь, в церкве соборной злат престол, на золоте престоле Михаил архангел туги луки натягает, живущия стрелы направляет, вышибает, выбивает из раба Божия (имярек) все притчища и урочища, худобища и меречища, щепоты и ломоты, натужища из белого тела, из горячей крови, из осьми жил, из осьми суставов, из осьми недугов, родимыя, напущенныя от мужика, от волхуна, от кария, от чорныя, от черешныя, от бабы самокрутки, от девки простоволоски, от еретиков, от клеветников, от еретниц, от клеветниц, от чистых и от нечистых, от женатых и неженатых, от глухих, от слепых, от красных, от черных, от всякого роду Русских и не Русских, от семидесяти языков. Святый Христов Михаиле вышибает, выбивает живучею стрелой из раба Божия (имярек), из мягких губ, из белых зуб, из белыя груди, из ретивого сердца, из черныя печени, из горячей крови грыжныя жолуничища и отравища разсыпныя, напускныя, родимыя, от пития, от ествы, от вихоря, от ветру, от своих дум нечистых. Как зоря Амтимария исходила и потухала, тако же в раба Божия (имярек) всякие недуги напущенные и родимые исходили бы и потухали; как из булату, из синева укладу огнь каменем выбивает, так же бы из раба Божия (имярек) все недуги и порчи вышибало и выбивало бы; как щука-белуга с моря пену хватает и пожирает, тако же бы с раба Божия (имярек) все недужища, щепотища и ломотища, родимые и напускные, пожирало и поедало; как Латырю каменю из синева моря не выплавывать, тако же в раба Божия (имярек) всякой скорби не бывать, в осьми суставах не бывати и не болети. Запру я этот заговор тридевяти-тремя замками, тридевяти-тремя ключами, во имя Отца и Сына и Святого Духа и ныне, и присно, и во веки веков, аминь».
Одним из видом порчи считалась в русском народе икота. Ее именовали еще напускной болезнью. Причиной икоты был заговор колдуна или злого духа. Одной из разновидностей икоты была «немуха», лишающая человека дара речи. От нее лечили знахари особым заговором:
