Текст книги "Привидение-стажер"
Автор книги: Наталия Чернышова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
– Я все-таки пойду, посмотрю, что там делается. Подождешь?
* * *
А смотреть оказалось особенно не на что. Михалыч изо всех сил старался дать понять окружающим, что все происходящие совершается в соответствии с его планами. Но на него мало кто обращал внимание. Телохранитель забрал документы, Монастырский быстро просмотрел бумаги, кивнул, отдал пластиковую карточку и, вежливо попрощавшись, вышел. Шеф, спрятав карточку в осиротевший сейф, в грусти и печали остался коротать время в кресле, сожалея о невыгодной сделке и, в то же время, радуясь, что остался в живых. Эти противоположенные чувства, одновременно отражаясь у него на лице, придавали ему воистину драматический вид.
Монастырский же, напротив, в прекрасном настроении, не торопясь, подошел к поджидавшей его машине. Может, он по рассеянности забудет папку в бардачке? Или решит сохранить на память? Но Викентий Андреевич не принадлежал ни к забывчивым, ни к сентиментальным людям. Устроившись в салоне, он достал зажигалку и быстро, один за другим, сжег листы, аккуратно скидывая золу в пепельницу, с видом никогда не проигрывавшего человека. Я беспомощно наблюдала за тем, как надежда остановить строительство радиоактивной свалки превращается в никому не интересный мусор. Надежды больше нет. А завтра Женька начнет опасную игру, которая на самом деле будет одним из видов самоубийства.
Было от чего впасть в панику. Но должен же быть выход. Ведь все складывалось вроде бы так удачно, даже редактор сначала поверил в реальность призрака. Жаль, что ему не хватило правдоподобия. Озарение пришло внезапно. Идея была простая, но надежная. Жене пока говорить ничего не буду. А в случае неудачи вообще умолчу о своем предприятии – третье разочарование за один день, это все-таки слишком. Но чем больше я над этим думала, тем больше убеждалась, что это единственный оставшийся шанс.
В последний момент спохватилась что, отправляясь «на дело» я и не подумала о том, что буду делать, если обнаружу Монастырского в окружении счастливого семейства. Но, дуракам везет, и Викентий Андреевич после осмотра квартиры отпустил охрану, в одиночестве отправившись почивать в небольшой, метров так 30, уютной спаленке.
Прежде чем переходить к исполнению задуманного, я бросилась к зеркалу подготавливать эффектный выход. Мгновенное усилие – и в зеркале отразилась непонятная фигура в саване, в которой было можно с натяжкой узнать представителя сильной половины человечества. Для успеха моего плана требовалась более тщательная отделка.
Я волновалась, что ничего не получится с первого раза, ведь на убедительную Мэрилин у меня ушло почти 3 дня… Да и оригинала не было под рукой. Но не лететь же обратно. Тем более, что достоверно скопировать требовалось только лицо – под развевающимся саваном остальное будет не видно.
Эх, была не была, я закрыла глаза пытаясь как можно четче представить Женино лицо. Это удалось без особого труда. Даже слишком легко. Русые непослушные волосы, высокий лоб, расширяющиеся к вискам густые темные брови, «египетский» разрез глаз, высокие скулы, изогнутые насмешливые губы, четко очерченный подбородок, длинная мускулистая шея, чуть выступающие ключицы, скульптурная грудь… стоп, кажется, я увлеклась.
Посмотрев в зеркало, я в который раз убедилась, что практика – критерий истины. Постоянные тренировки сказывались – мое отражение вполне могло быть Жениным родным братом. Пару минут корректировки, и оно могло выдержать сравнение с оригиналом. А потом я принялась за художественную отделку образа, и конечный результат составил предмет моей заслуженной гордости. Некоторое беспокойство доставлял голос. Одно хорошо – от природы он у меня довольно низкий. Придется говорить шепотом.
Осторожно заглянула в спальню. С минуту полюбовалась на идиллическую картину – Викентий Андреевич, облаченный в бирюзовую пижамку, спал сном младенца. Пора было появляться на сцене. Наклонившись над спящим, я тихонько прокашлялась.
– Кхе-кхе – надо же, это вполне невинное действие произвело эффект разорвавшейся бомбы – Монастырский как ужаленный подскочил на своем ложе
– Кто здесь? – естественный вопрос, но вот его исступленный взгляд определенно внушал беспокойство. На всякий случай я отлетела подальше. А то хватит сердечный приступ – а мне совестью мучайся.
Не получив ответа, но, разглядев в полумраке комнаты темную фигуру, он с проворством, неожиданным для его солидного возраста и положения, соскользнул на пол с противоположной от меня стороны кровати.
– Спишь спокойно? Совесть не мучает? – печально поинтересовалась я, подлетая поближе.
Он бросился к тумбочке. В поисках совести, наверное. Я с интересом наблюдала за его действиями. Монастырский тем временем нашел, наконец, в ящике, как оказалось, вовсе не совесть, а обыкновенный пистолет, и, недолго думая, выстрелил в меня несколько раз. Вот это да! Ни здравствуйте, ни до свиданья – сразу стрелять, и ведь оба раза попал. Хорошо все-таки, что я это я, а кого другого ведь и убить можно было! Да, определенно, люди с чистой совестью так себя не ведут. Надеюсь только, что на выстрелы не сбегутся все соседи и не испортят мне бенефис. Значит, действовать надо быстрее и эффективнее. Тем более что после такого беспардонного поведения со стороны Викентия Андреевича, я окончательно избавилась от угрызений совести и развернулась на всю катушку. И пустила в ход недавнее изобретение – потустороннее свечение.
Неверный свет озарял комнату и заодно – парящую в метре над землей фигуру, укутанную в саван с кровавыми пятнами, зеленовато-белое лицо и синяки под глазами – в глубине души я боялась, что переборщила со спецэффектами, но оказалось, нет, в самый раз. После того как я, вспомнив незабвенного Карлсона, погрозила ему пальцем, он выронил пистолет, упал на кровать и попытался спрятаться за подушкой.
Я подлетела поближе, что бы свет от ночника упал на мое, точнее не мое лицо.
– Кто ты? – черт, выходит, зря билась над правдоподобием!
– Меня звали Евгений Кулагин – Монастырский сжался на кровати и просипел полузадушенным голосом
– Что тебе от меня надо? Сгинь, изыди! – и размашисто перекрестил меня. Странно, даже самые циничные негодяи и прожженные атеисты в таких случаях вспоминают о Боге и начинают тяготеть к устаревшей церковной лексике!
– Чаша грехов твоих переполнилась – сообщила я в тон ему скорбным голосом. Видимо, что-то подобное он и ожидал услышать в ответ, потому что он со стоном схватился за голову и запричитал что-то о семье и детях.
– Хочешь спастись – покайся! – прервала я его, грозившую перейти в затяжную, истерику. Он почти радостно закивал. Похоже, что нечистая совесть все-таки не давала ему покоя, а появление вестника с того света оказалось последней каплей.
– Я все сделаю. Подам в отставку. Признаюсь во всем.
– Признание должно быть в первом выпуске новостей сегодня утром. Иначе… – тут нашу содержательную беседу прервал звонок, потом стук в дверь, в сопровождении крика «Откройте – милиция!». Видимо, все-таки я переоценила изоляцию в элитных домах и недооценила гражданскую совесть соседей.
Со словами «Вот твой последний шанс облегчить душу!» – я дематериализовалась как раз за секунду до того момента, как выломавшие дверь милиционеры ввалились в комнату. Их глазам открылось неутешительное зрелище – забившийся в угол Викентий Андреевич, тихо бормочущий «Отче наш». При появлении стражей порядка он ликующе бросился к ним навстречу и потребовал срочно его арестовать за….Далее следовал полный, но немного сбивчивый список его прегрешений. Милиционеры перепугались и вызвали скорую. Но он настоял на том, что бы они начали вести протокол его признаний. И требовал, что бы срочно оповестили прессу.
Испугавшись, что переусердствовала, и помешанному господину не поверят, а просто запрут в санаторий, я решила дождаться окончания этой истории. Было уже 6 утра, когда Монастырский подписал протокол допроса, пресс-служба отправила сообщение для новостей, а я с чувством выполненного долга отправилась навестить Че Гевару.
* * *
Он, конечно же, спал. Женя, разумеется, да и кактус, наверное, тоже. Хотя мог бы нервничать и пить на кухне черный чай.
Но, увы. Чувствительность никогда не была отличительной Жениной чертой. А я не славилась терпеливостью. Но делать было нечего, приходилось ждать. Прошло минут 20. Меня распирало от гордости, и я чувствовала, что если в ближайшие пять минут не поделюсь ею, то меня может просто разорвать на части. Подождала еще немного. Опять заглянула в спальню. Женя спал и, вот не пробиваемый, улыбался во сне. Минут пять я пыталась гипнотизировать его взглядом – бесполезно. С магнетизмом у меня всегда дела обстояли неважно. Потом попробовала аккуратно пошуметь – опять не вышло. И только когда я в очередной раз в полный голос попыталась изобразить звонок будильника, он, все-таки, открыл глаза, блаженно улыбнулся: «Так ты еще и суккуб?» – и, повернувшись на другой бок, опять заснул.
В конце концов, я перешла к активным действиям и проорала ему на ухо
– Подъем! Горим! – он подскочил не хуже Монастырского, глядя сквозь меня стеклянными глазами
– Что за шум?
– Шум? Не знаю, ничего не слышала. Я пролетала мимо, а ты вдруг как закричишь. Приснилось что-нибудь?
Женя долго подозрительно смотрел на меня, потом вздохнул и сказал:
– Ладно, поверю. Сколько хоть времени сейчас?
– Почти восемь.
– Могла бы и дать поспать. После вчерашнего краха, сон – единственная радость. И той ты меня лишила. Обещала вернуться, я тебя как дурак до 12 ждал. Потом через окно буфета выбирался. А где ты пропадала всю ночь?
– Ты что волновался за меня?
– Что с тобой сделается? Просто любопытно было.
– Да так, я немножко полетала. Раз уж ты все равно проснулся, то, может, включишь телевизор?
– Ты для этого меня разбудила? Что бы посмотреть свой любимый сериал?
– Угу, там последняя серия.
Женя, ворча, что его превратили в пульт дистанционного управления, поплелся к телевизору.
– Какой канал?
– 14 по-моему. Садись, раз уж ты проснулся, составишь мне компанию – решительно пресекла я попытки зевающего Жени улизнуть обратно под одеяло.
– Монастырский Викентий Андреевич, зам. министра по энергетике подал в отставку. Против него возбуждено уголовное дело. В данный момент он находится в следственном изоляторе в состоянии нервного стресса, как показала психиатрическая экспертиза.
– Ты что научилась еще и новости изображать?
– Нет. Это правда. Пока некоторые спали, я трудилась, не покладая рук. Поговорила по душам с Монастырским, воззвала к его совести и прочему, и вот результат. Возможно, конечно, что и кровавый саван сыграл в этом не последнюю роль, но я не склонна все сводить к внешним причинам. Забавно, правда?
Вместо ожидаемого восхищения и бездны восторга моей предприимчивостью я увидела довольно кислое выражение лица. Это мне основательно испортило настроение.
– Что случилось, ты, что не рад? Теперь ему точно конец.
– Вот уж не ожидал от тебя такого. А обязательно было делать это за моей спиной? Или ты мне не доверяешь, и поэтому решила держать все в секрете?
– Что за чушь! Мне это внезапно пришло в голову. И ничего такого я заранее не готовила.
– Но ты могла бы хотя бы сообщить мне о своих намерениях! Или не сочла нужным беспокоиться о таких мелочах?
– Почему я должна перед тобой отчитываться? А может, ты обижаешься за то, что финал обошелся без твоего участия? – я уже начинала потихоньку закипать.
– Нет, как подумаю, что все это время ты делала вид, что на полном серьезе участвуешь в наших общих планах. – Женька меня даже не слышал и продолжал возмущаться – А как правдоподобно расстроилась вчера! Вот уж, наверное, развлеклась, подыгрывая мне? Это для тебя игрушки – так забава от нечего делать, было бы, чем занять пару лет из твоей необозримой биографии, а для других это не эпизод, а жизнь, между прочим.
– А может не жизнь, а карьера, если уж называть вещи своими именами?
– Ты произносишь слово «карьера» как ругательство, но я ничего не вижу в этом аморального. И никогда не скрывал что для меня это важно.
Неужели для него действительно это было самым важным? Похоже, что так. А тот файл про призраков и четвертое измерение? Тогда я решила, что совпадение, но сейчас подумала, что писал это Женя. Видимо, прикидывал новую статью?
– И ты готов ради этого на все? Даже из меня сделать сначала средство достать Монастырского, а потом и горячую новость? А как ты потом поступаешь с отработанными темами? Ты у меня даже не поинтересовался, что я об этом думаю
– Это не правда
– Я видела файл
– Ты что за мной шпионишь?
– А, теперь это так называется? Значит, это было действительно про меня? – то, что он не стал ничего отрицать, больно задело меня.
– Это было до того как я… – он замялся, мне показалось, что он сочиняет на ходу и окончательно разозлившись, я ляпнула
– Аня была права, для тебя существуют не люди, а только темы – перспективные и не очень.
После этих слов Женя застыл наподобие скульптурной композиции. Я даже порадовалась, что сумела его хоть чем-то достать. А дальше меня понесло уже по инерции:
– Или скажешь, что все это не правда, и придумаешь подходящее объяснение? Для тебя ведь не проблема сочинить очередную байку – как там, «это было до того, как…» Ну же, изобрети важную причину, или подсказать что-нибудь правдоподобное?
– До того – взорвался он, – как я понял, какая ты… бесперспективная тема. Мне эта история уже тоже порядком надоела. Так что можешь не беспокоиться. Ничего я писать не собираюсь. Было бы о чем!
– Действительно не о чем, сенсация не получится, а ради сенсации ты готов на все. Тебе ведь и на свалку, наверное, наплевать. Хотелось просто громкого дела или имя себе сделать. Извини, что помешала. Странно, почему ты так не любишь своего шефа? Ведь вы с ним стоите друг друга.
– Я все думал, что это у тебя посмертно характер испортился, но, судя по всему, ошибался. Теперь я не удивляюсь, тому, что твои родные были рады от тебя избавиться. И я тоже, жду не дождусь, когда эта история, наконец, закончится и я смогу зажить спокойной жизнью без компании истеричных привидений. – он говорил, словно бил наотмашь.
Каким-то чудом я взяла в себя в руки и нашла силы ответить как можно небрежнее
– А тебя, между прочим, никто и не просил вмешиваться. Сам напросился. И неизвестно кто кому больше надоел. – несмотря на сдержанный тон мне очень хотелось сделать две вещи – запустить, чем-нибудь потяжелее в Женьку или же оказаться, как можно дальше отсюда, но так как первое желание было невыполнимо, я остановилась на втором.
И дематериализовалась.
– Скатертью дорога! – донеслось мне вслед.
* * *
Потом, сама не знаю как, я очутилась за городом. Но мне было не до осознания новых возможностей. Я кипела от обиды. Никогда не видеть этого мерзопакостного типа. Вот ведь…даже не могу сказать кто! Вернее что. А лучше, нечто. Все эпитеты, существующие в известных мне языках, и по идее, подходящие для подобных случаев, казались слишком мягкими и недостаточно емкими. Хоть специально именное определение придумывай.
Такое воинственное настроение продержалось целый день. На второй я уже не была так категорично настроена. И в основном разрабатывала тему «Он еще пожалеет и приползет на коленях вымаливать прощение». Хотя вот куда он приползет? Не важно, видеть его не хочу даже теоретически.
А третий день показался мне необычайно длинным и пустым, таких долгих дней у меня уже давно не было. Да, точно, с тех пор как встретила Женьку. Он, безусловно, вел себя ужасно, но с другой стороны, мы оба наговорили друг другу много такого, чего не думали на самом деле, по крайней мере, за себя я ручалась. Может, я и соглашусь простить его. Если он, конечно, глубоко раскаялся. Все-таки надо дать человеку шанс.
Но ту же столкнулась с проблемой больной гордости – появляться просто так не хотелось. А изобрести предлог оказалось практически невозможно: что-нибудь вроде «У тебя осталась моя любимая зубная щетка» или «Я на минутку – забыла органайзер» в моем случае совершенно не годилось. Ладно, сошлюсь на внезапную материализацию, конечно, не Бог весть что, но ничего лучше мне в голову не пришло.
Как оказалось, переживала я напрасно – квартира была пуста. Я даже немного растерялась: вместо того чтобы сидеть дома и предаваться мировой скорби в надежде на мое возвращение этот черствый тип куда-то отправился! Прошло два часа, потом три, я уже не знала, что и подумать, когда, наконец, в замке щелкнул ключ, и на пороге возник Евгений собственной персоной. Вид у него был откровенно измотанный: костюм измят, галстук похож на серпантин и, первый раз на моей памяти, он был небрит. Он даже не удивился, увидев меня, а только кивнул. Рухнул в кресло, и вытянув ноги произнес:
– Наконец-то! – как будто я выходила за хлебом и задержалась в булочной. Я собралась обидеться, но потом, приняв во внимание его странный вид, поинтересовалась:
– Что-то не так с Монастырским?
– Монастырским? – он взглянул на меня с удивлением, как будто не мог вспомнить это имя. Потом с удовлетворением потянулся, закрыл глаза и сказал рассеянно:
– А, с Монастырским. Нет, с ним все в порядке. Сидит. Дает показания.
– Тогда что? У тебя вид каторжника скрывающегося от правосудия.
– Нет, с каторгой уже покончено, почти. Знаешь, тебя оказалось чертовски непросто найти. Устал как собака. Все-таки две дюжины человек пришлось проверить.
Нет, он определенно издевается! Может мне все-таки пора опять разозлиться?
– Зачем же так много? Может, проще было домой заглянуть? – уловив сарказм, он, наконец, соизволил открыть один глаз и сказал примиряюще:
– Ты не понимаешь, я нашел тебя, в смысле твое тело.
Это уже становилось похожим на бред.
– Подожди, о чем ты? Давай по порядку. Зачем тебе сдалось мое тело? Я думала, что его давным-давно похоронили.
– Вот-вот, я тоже так думал. После твоей истерики – он перехватил мой вполне материальный негодующий взгляд и миролюбиво поправился – Ладно, после нашей истерики, я понял, что мы погорячились в некоторых высказываниях и ммм… несколько отклонились от темы, и подумал, что все это необходимо обсудить на трезвую голову. Но ты упорно дулась – я изобразила возмущение – Поэтому я решил сам найти тебя. На сколько мне было известно, призраки, обычно, посещают места своего последнего успокоения. Но я знал только то, как тебя зовут, и что тебя сбила машина 2 октября. Мне ничего не оставалось, как с этими данными начать искать твое захоронение. Подробности опускаю, в конце концов, выяснилось, что такая нигде не похоронена. Тогда я наведался к твоей тете – она-то уж должна быть в курсе местонахождения могилы родной племянницы.
– К тете?!
– Да. После твоего описания ожидал встретить ведьму из сказки, а оказалась милая женщина, только очень на тебя обижена.
– На меня? За что?
– За то. Совсем забросила семью, учебу, закрутила сумасшедший роман с каким-то экзотическим Мансуром. Серенады, цветы. Пропадала неизвестно где целыми днями, а в довершении всего умотала с ним на Алтай и даже не подумала поставить родственников в известность. – с необычайно довольным видом поделился свежей информацией Женька.
– Так значит Ларочка и родные…
– Да, и не подозревают о твоей, гм, смерти. Впрочем, в этом нет ничего удивительного – документов при тебе не было, и ее никто в известность не поставил. Такая-сякая сбежала из дворца. Вот она и обижается. А еще очень скучает и, по-моему, заочно простила тебя.
– Боже мой, ну и ерунда! Роман, побег на Алтай! Не знала что у нее такая буйная фантазия. Сочинить такое на ровном месте!
– Что и Мансур плод ее болезненного воображения?
– Нет, Мансур действительно был, но не так. Мы случайно на экологическом семинаре познакомились. Мне он показался симпатичным, но немного беспомощным.
В этом месте Женя хмыкнул, видимо вспомнив, как сам ловил меня на подобную историю.
– По настоящему – сказала я с нажимом. – Он совершенно не разбирался в бюрократических хитросплетениях. Я ему помогала собирать справки для заповедника. Вот и все.
Под недоверчивым взглядом Жени пришлось добавить
– Ну и город попутно ему показывала. А тетины серенады, это он просто гитару мне настраивал. И заодно спел пару песен.
Кстати, очень неплохо. Добавила я про себя. И не один раз, уже по моей просьбе. Люблю, когда поет человек со слухом и хорошим голосом, а если при этом он еще и здорово играет… В этом и была проблема. Наверное, я слушала его со слишком внимательным видом. Что и вызвало последующие трудности. Как объяснить человеку, что твое увлечение распространяется на его голос, а к нему в целом не имеет никакого отношения?
– Цветы…, это вообще ни о чем не говорит – на себя посмотри! И какие выводы мне из этого делать, следуя твоей логике?
– Но я же не специально! – так от души возмутился Женька, что какие либо сомнения в природе испытываемых им ко мне чувств точно должны были рассеяться. Да и на историю с Мансуром он реагировал с возмутительным хладнокровием. Нет, опять я за свое!
– Он может тоже. Как бы то ни было, он уехал в свой Кистень и думать обо мне забыл. Я же говорю русским языком, это была просто симпатия.
– А он в курсе?
– Конечно, мы все это обсуждали и не раз.
– И с тетей тоже?
– Ну, хорошо, убедил, пусть роман, но с чего Ларочка решила, что я уехала с ним? Хотя, о нет! Дома я, действительно, как-то говорила, что хотела бы съездить на Алтай, однако, вовсе не имела в виду ничего конкретного. Это же надо, сделать из вскользь брошенного слова такие выводы…
– Все гораздо проще – тебя на вокзале с ним видели.
– Подумаешь! Совпадение.
– Вы целовались. – кротко заметил доморощенный Шерлок Холмс. Вот тоже. Как можно всерьез воспринимать человека, который, насмотревшись глупых мелодрам, считает, что поцелуи в толпе на вокзале среди бабок с авоськами и продавцов чебуреков способны убедить тебя в том, в чем не убедил месяц знакомства?
– Прощальный поцелуй. А вообще, что это за допрос? – с некоторым опозданием спохватилась я – И с чего бы это тетя с совершенно посторонним человеком обсуждала мою личную жизнь, да еще в таких подробностях?
– Не с посторонним, а с представителем архисолидного, практически легендарного издательства, где ты собиралась проходить практику, подала заявку, а потом почему-то не явилась на собеседование.
– Жулик.
– А вот она сказала, что я серьезный и положительный, и просила повлиять на тебя – нахально заявил Женька.
– Так-так, и какая мораль этой истории? Ты, что хочешь сказать, что я, или кто там, в полном порядке? Что у меня амнезия и я вовсе не я?
– Ты же не дослушала. Все время перебиваешь. Я потом проверил всех попавших в аварии в тот день, и у меня осталось 50 безымянных пострадавших, из них 24 – женщины. Я нашел 19. А вчера вечером, спасибо Антону, мне удалось прорваться к двадцатой. Она оказалась подозрительно похожей на тебя и поступила, что интересно, именно второго.
Я почувствовала, что еще немного и я действительно могу сойти с ума.
– Так она, тьфу, я, то есть мы, живы?
– Почти. В коме. Причем врачи не могут понять почему – повреждений серьезных нет. Даже обошлось без сотрясения мозга. Физически она в полном порядке но – умирает. Медицинский парадокс. Хотя я думаю, дело в том, что душа пациентки шатается неизвестно где и выдает себя за бесхозную! Не хочешь съездить проверить мою теорию?
– И мы все еще здесь сидим? Поехали скорее!
– Дай мне десять минут побриться и переодеться, а то меня в таком виде на порог не пустят даже морга, не то что больницы…
* * *
По дороге я срочно пересматривала планы на будущее в свете последних известий и тараторила, как заводная:
– Это невероятно! Я ведь считала, что для меня все уже потеряно и просто отказывалась думать об этом. Но на самом деле, не смотря на то, что я говорила, мне действительно не хватало их всех – родных и друзей. Очень. И вела я себя с ними далеко не лучшим образом. – тут меня охватил приступ запоздалого раскаяния – Ларочку расстраивала, с мамой вечно из-за Марка пререкалась, с Мансуром тоже не хорошо поступила, кузена изводила. Но теперь у меня будет шанс исправить все это.
– Лучше поздно, чем никогда – довольно вяло подтвердил Женя, явно не разделяя моего воодушевления, но занятая постройкой воздушных замков, я не очень-то обратила на это внимание и продолжала в том же восторженном духе делиться прожектами.
– Я только сейчас поняла, как сильно по ним соскучилась. Первым делом слетаю к маме и встречусь с отцом. А потом… – я даже растерялась от количества перспектив, которые открывались передо мной с возвращением к человеческой жизни. – Нет, ты просто не представляешь, что все это для меня значит. Спасибо тебе большое.
– Не стоит. Я ведь так и не поблагодарил тебя за Монастырского. Так что будем в расчете. – рассеянно ответил он, внимательно следя за дорогой.
– Это совсем другое. Ты не понимаешь. Я же считала что для меня все кончено. А может, это было и к лучшему – по-настоящему начинаешь ценить то, что как думаешь, потерял навсегда. Так и с людьми, понимаешь, как они тебе нужны, когда они далеко от тебя.
– Особенно если далеко – ответил он и увеличил скорость.
Наконец выпав из эйфории, я заметила, что говорю в основном я, а Женя ограничивается односложными репликами. Расшевелить его никак не удавалось. Напряжение нарастало, и, главное, никаких причин этому не было, разве что… ему тоже не терпится вернуться к нормальной жизни? А для этого он хочет как можно скорее отделаться от меня?! Но сказать прямо стесняется? От этой мысли еще не начавшаяся полноценная жизнь показалась мне опять почти призрачной. Но ничем другим объяснить его поведение мне не удавалось. Ну что ж, раз это так, то я не собираюсь цепляться за осколки.
– Жень, я тут подумала, а зачем тебе ехать? Ты мне номер больницы скажи, а дальше я сама.
– А я?
– Свободен. Договор ты выполнил. Так что ты мне ничем не обязан. Да я и доберусь быстрее.
– И избавившись от моего присутствия, отправишься чемодан собирать? Потерпи. Вот доставлю тебя в больницу, и если все получится, пожалуйста, можешь отправляться хоть на Чукотку. – это было самое длинное предложение за последние 20 минут. Женька уже совсем не выглядел рассеянным.
– Какой чемодан?
– На Алтай, конечно, к Мансуру, спасать бурундуков. Или как ты там говорила «реализовывать шанс исправить все»? А я то-дурак хотел…
И еще толком не разобравшись, но, поняв только то, что он вовсе не хочет от меня избавиться, а даже наоборот, я выпалила:
– Так ты из-за этого вел себя как последняя сволочь? Да никакой Алтай мне и даром не нужен. Ты что с ума сошел? Или на тебя так общение с моей тетей повлияло?
– Так ты точно никуда не собираешься? – Женька заметно повеселел и даже не обиделся на сволочь.
Нет, правда, странный какой! Вот уж не ожидала от него такой необъяснимой паранойи. А может объяснимой, и, несмотря на спокойствие, с которым он отнесся к истории о моем предполагаемом романе, он все-таки ревнует? А вдруг далее должно было последовать пылкое объяснение в глубоких чувствах. Но теперь, когда я успокоила его насчет Мансура, он ни за что не признается в этом. О боже, ну почему мой язык настолько опережает мою голову? В будущем всегда буду внимательно выслушивать до конца, а рот открывать потом, предварительно хорошенько поразмыслив.
– Собираюсь, конечно, я же говорила – к маме, на каникулах. Хотя для начала было бы неплохо просто попасть домой. Пока я не забыла еще, как он выглядит – думая о другом вздохнула я.
– Это не в счет. К маме можешь ехать, как раз до февраля успеешь.
– Спасибо, что разрешил. – фыркнула я, все еще переживая из-за моей невезучести.
– Даш, не обижайся, просто, я конченный эгоист и собственник. Ты поставь себя на мое место. Последние полчаса я только и слушаю о том, как ты мечтаешь скорее от меня отделаться и бурно воссоединиться с какими-то там потерянными родственными душами. И всеми способами даешь понять, что твоя новая жизнь меня не касается. А я-то думал, что мы друзья.
– Друзья конечно. – Я немного взбодрилась. Не совсем то, что хотелось, но по сравнению с тем, что я подумала минуту назад, это было очень даже ничего. В конце концов, хороший друг это тоже многого стоит. – А почему до февраля?
– В феврале есть потрясающая командировка для специалиста с английским – семинар в Мексике по проблемам нац. меньшинств. Как раз успеешь сессию сдать. Что скажешь на это предложение?
– Так ты не шутил, когда предлагал мне работу в твоем журнале?
– Обижаешь. Я был серьезен как покойник, хотя надо сказать, ты порядочно дискредитировала это выражение.
– К слову о покойниках. Теперь, когда все выяснилось, может, сбавишь скорость, пока мы никуда не врезались? Мне-то, конечно, все равно, а вот тебе…
– О, какая трогательная забота
– А как же, ты же мне номера больницы не сказал. Ищи потом меня в поле. Ой, а что же я Ларочке скажу? – внезапно спохватилась я
– Правду конечно
– Это про аварию, больницу и метафизику?
– Нет, зачем же расстраивать человека? Да она и не поверит – люди легче верят в то, что они сами придумали, поэтому просто подтверди ей ее вариант правды.
– После этого она меня точно ни в какую Мексику не отпустит.
– Ничего, я похлопочу за тебя на правах будущего начальника.
– Минутку, это, какого такого начальника?
– О, совсем забыл, ты же не в курсе. После начала всей этой суеты с Монастырским…
– А что еще за суета, я думала, что с ним все решено раз и навсегда?
– Сейчас уже да, но пару дней назад, когда оказалось что я жив, он опомнился и отказался от своих показаний. Вот тут-то и началась суета. К счастью, довольно быстро выяснилось, что в его показаниях никто особенно и не нуждался. Он успел до этого предоставить такие исчерпывающие материальные доказательства, что вопрос об отсутствии улик уже не стоял. После этого шеф подал в отставку, а меня назначили на его место. В кожаное кресло – добавил он многозначительно. – Все-таки накаркала!
– Я всегда подозревала, что я ясновидящая. Так мне теперь встать по стойке смирно, пан главный редактор?
– Да уж тебя заставишь соблюдать субординацию! Ты ведь, насколько я тебя знаю, из чувства противоречия теперь лежать наверно будешь!
– Хм, субординация и прочее, вещь конечно хорошая, но я бы посоветовала тебе с ними срочно что-нибудь сделать. У меня даже есть несколько вариантов, куда именно можно их деть. А в остальном, все вышесказанное тобой – гнусная клевета! Я – кроткая и деликатная, корректная и предупредительная, учтивая и уважительная.
– А, тогда наверно этим все и объясняется – обрадовался Женя, глядя куда-то поверх моей головы. – А я-то все думал, что это такое. Не мешает? Виски не давит, макушку не печет?
