Текст книги "Мой маленький каприз"
Автор книги: Натали де Рамон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
– А мне?
Он многозначительно кивнул и, обнимая меня на ковре – я почувствовала долгожданную тяжесть и гибкость его тела, – одними губами вдохнул эту каплю в мой рот. Я застонала, ловя его губы, но он тут же отстранился и, приподнявшись на локте, заглянул мне в глаза.
– Ну вот. Я отдал вам все свое богатство – всю воду до последней капли. Больше у нищего кочевника ничего нет. Вы останетесь со мной?
Я хотела сказать: «Я безумно люблю тебя, и совсем не нужно тратить время на дурацкие шутки, и, когда мы одни, давно пора говорить «ты»», – но лишь потянулась к нему, чтобы прижаться и поцеловать. Он не дал мне этого сделать, мягко, хотя и решительно отодвигая рукой.
– Вы молчите, Эльза, а я жду ответа. Я задал вопрос.
Я успела погладить его по этой руке и, изловчившись, даже поцеловать косточку на гибком смуглом запястье с тонкими черными волосками…
– Пожалуйста, Гамид…
Он вскинул голову: я же впервые назвала его по имени.
– Пожалуйста, Гамид, – повторила я, вытаскивая заколку и встряхивая волосами. – Не нужно шуток. Просто… Просто люби… те меня! Ско… рее…
Я действительно задыхалась, потому что эта его бездейственная близость сводила меня с ума. К тому же по подрагиванию уголков его губ и напряженному дыханию я чувствовала, что ему тоже неимоверно трудно сдерживаться.
Он кашлянул и погладил меня по волосам.
– Мадам, вы искушаете. Но все же: вы действительно готовы отдаться нищему?
– Хватит! – Я вскочила на ноги. – Сначала с этим ларцом – тест на богатство? Теперь с водой – на нищету?
Он какое-то время загадочно смотрел на меня, доводя до исступления взглядом своих подведенных фараонских глаз, потом рассмеялся и сел на ковре.
– А мне нравится ход ваших мыслей. Раздевайтесь!
– Что?!
– Я должен вам помочь или вы действительно предпочитаете заниматься лю-бо-вью в одежде? Скажите! Не отказывайте себе ни в чем. Я целиком к вашим услугам! Камасутра, миссионерские утехи, тантрический секс? В одежде или без? А может быть, забавы маркиза де Сада? Только скажите, я исполню любые ваши фантазии!
– Прекратите! – Я топнула ногой. – Это омерзительно!
Он резко посерьезнел:
– Простите. Но вы ведь так и не ответили на мой вопрос.
– Какой? Про вид утех?
– Ладно. Забудем. Идите сюда. – Он потянулся ко мне и поманил обеими руками. – Идите-идите. Не злитесь! Ну я погорячился. Я был не прав. Очень сожалею. Довольны?
– Не очень. – Я подошла и опустилась на ковер рядом с ним. – Но у меня же нет выхода.
– То есть? – Он пододвинулся и положил свою голову мне на колени. – С чего вы это взяли?
От его головы и плеч в меня тек нестерпимый жар, но чернущие магические глаза смотрели снизу вверх с удивительной покорностью. Я люблю тебя, мой принц, мысленно ответила я этим ночным глазам, наклонилась и стала целовать его лицо, куда только попадали мои губы.
– Я знаю, – шепнул он, будто я произнесла это вслух, и, перекатившись на бок, тоже целовал меня и играл пальцами в моих волосах, изредка повторяя: – Эльза, Эльза…
Странно, но от этих совершенно невинных ласк на место моего дикого желания и дикой же злобы, что оно никак не реализуется, приходил необыкновенный покой и тихая трепетная радость. Дыхание моего принца и жар его тела, который не могла скрыть никакая одежда, тоже постепенно стихали.
– Так хорошо, – прошептала я, – так спокойно. Будто лодка плывет по течению и укачивает. Я сейчас усну…
– Спите, моя прекрасная пери. Спите, – тихо заговорил он между поцелуями. – Мне все равно пора уходить. А когда вы проснетесь, я уже вернусь.
Я хотела напомнить ему про рацию и о том, что он хотел есть, но блаженная дрема окутывала меня все сильнее, и даже его ласковый голос я уже едва слышала сквозь сон:
– Мы поужинаем под звездами, моя пери. Я назову вам все их имена и расскажу все истории нашего звездного неба…
Глава 14, в которой я проспала до заката
Полог шатра был откинут, и на фоне поблекшего сиреневатого неба я видела силуэт Фариды, которая неспешно, словно совершая некий ритуал, расставляла на низком столике мисочки с угощениями и посуду. В шатер заглянула другая женщина и передала Фариде зажженную керосиновую лампу, осветившую на миг их сухие темные руки с браслетами и кольцами. Потом появилась еще одна с большим блюдом, накрытым крышкой, вероятно, там было что-то горячее. Фарида заглянула под крышку, покивала головой – осталась довольна – и прямо с крышкой водрузила блюдо в центре столика, вместе с остальными женщинами слегка раздвинув сервировку.
Женщины двигались беззвучно, лишь совсем тихо порой позвякивала посуда и браслеты на их руках. Керосиновая лампа, которую Фарида поставила на пол, мягко подсвечивала снизу словно бы бестелесные силуэты в колышущихся темных одеждах. От накрытого стола тянулись тонкие ароматы неведомых пряностей, загадочно поблескивала посуда, неровный прямоугольник неба за откинутым пологом становился все темнее. Издалека текли невнятные голоса и звуки поселения.
Двигаться не хотелось. Было уютно лежать на мягких коврах под меховым куньим пледом, которым, наверное, перед уходом укрыл меня мой принц, или же позаботилась Фарида, зная от него или просто догадавшись о не желавшей отпускать меня неприятности акклиматизации – ознобе в самое пекло. А сейчас мне было не холодно и не жарко, но удивительно приятно и спокойно среди этих женщин в допотопных одеждах, занятых самым допотопным же действом – накрыванием стола. Действом очень важным, хоть в моем цивилизованном мире, хоть здесь – среди людей пустыни, живущих точно так же, как и их предки сотни лет назад.
Прямоугольник неба сделался уже почти совсем темным. Свет шел теперь только от древней керосиновой лампы внизу. Я опять испытывала то же самое ощущение безвременья или даже – времени, повернувшего вспять, как тогда на террасе во внутреннем дворике, когда в круге горящих светильников мой принц кормил меня айвой…
Не сговариваясь, женщины пошли из шатра. Между их головами я увидела звезды, как-то вдруг мгновенно вспыхнувшие на небесах. Их было очень много!
«Мы поужинаем под звездами, моя пери. Я назову вам все их имена и расскажу все истории нашего звездного неба»…
И – темнота. Полог задернулся.
Лишь жалкий керосиновый фонарь на полу чуть раздвигал вокруг себя обступивший мрак, вырывая из него краски узора ковра и край столика – витая ножка, мерцание парчовой скатерки, бок расписной мисочки с чем-то.
«Спите, моя прекрасная пери. Спите… Когда вы проснетесь, я уже вернусь»…
Я резко села. А вдруг он не вернется? Просто он опять в нашем времени, а я – в этом? Где из всех благ цивилизации – лишь керосиновая лампа! Я вскочила на ноги, схватила этот несчастный фонарь и, едва ориентируясь в темноте, бросилась туда, где, по-моему, из шатра был выход. Но фонарь осветил лишь сплошную матерчатую стенку.
– Фарида! – закричала я.
Ткань колыхнулась, и всего лишь в метре правее откинулся полог. Я увидела силуэт женщины и звезды в проеме над ним.
– Фарида!
Она поклонилась и что-то произнесла в ответ, жестом руки с забренчавшими браслетами показывая на накрытый стол.
– Эмир? Где эмир? – спросила я, поднося к ней лампу.
Она виновато улыбнулась, пожала плечами, подняла руку вверх и закрутила кистью.
– Др-др-др-др!
– Улетел на вертолете?
Она повторила свой жест и опять показала на угощение.
– Шукран, – сказала я. – Шукран. – И добавила, всячески жестикулируя: – Эмир – нет. Я – нет.
Фарида внимательно смотрела на меня, потом отрицательно затрясла головой, схватила меня за руку, потащила к столу, показывая то на еду, то на меня.
– Эмир – Эльцза, эмир – Эльцза!
– Он прислал мне ужин, но сам не придет? – уточнила я, слабо представляя, как передать жестами свой вопрос.
Фарида вдруг прислушалась, подняв вверх голову. Заулыбалась, закивала и потащила меня уже к выходу из шатра, показывая рукой на небо и на свои уши.
– Эмир! Эмир! Др-др-др-др!
Действительно сверху шел звук приближающегося вертолета. Я кивнула, показав на уши.
– Эмир. Эмир. Я слышу, Фарида. Др-др-др!
Она очень довольно закивала и уволокла меня обратно в шатер, снова показывая на стол.
– Эмир – Эльцза. Эмир – Эльцза!
– Шукран, – сказала я и послушно опустилась на ковер возле стола. – Шукран, Фарида.
Она многозначительно улыбнулась и с проворностью фокусника извлекла откуда-то расческу с поломанными зубьями.
– Эмир – Эльцза! Эмир – Эльцза! – И принялась расчесывать мои волосы.
Из вежливости я не сопротивлялась. Я хорошо слышала, как прилетел вертолет, как стихло «др-др-др», а дальше время невыносимо замерло. Мне хотелось вскочить и побежать к моему принцу навстречу, но Фарида все расчесывала и расчесывала мои волосы, что-то гортанно напевая под нос, а моего принца пока еще было не видно и не слышно. Я чувствовала, как Фарида заплела мне одну косу, потом расплела ее, снова долго возилась с расческой, потом – заплела две косы, снова расплела… Наконец снаружи раздались шаги.
– Эмир! – выдохнула я и попыталась встать но Фарида удержала меня за волосы. Она в очередной раз заплетала мне косы и, похоже, вовсе не собиралась выпускать их из своих рук.
«Животным мы связываем ноги, людей запираем…»
В проеме на фоне ночного неба возникла фигура мужчины как будто в военной форме, но с непокрытой головой. Я чуть не вскрикнула и даже была рада присутствию «дуэньи», но она моментально бросила свое занятие и склонилась в поклоне.
– Добрый вечер, – сказал мужчина, и это был голос моего принца! – Простите за опоздание.
Он шагнул в шатер. Фарида темной тенью выскользнула наружу, а я не могла пока ни пошевелиться, ни даже говорить. Я впервые видела его не в громоздком одеянии, а просто в светлых брюках и рубашке с коротким рукавом.
Безупречная фигура и голые выше локтя руки. Смуглые, с прекрасной мускулатурой, моим любимым гибким запястьем и темными блестящими волосками. Он чуть нагнулся и протягивал их мне распахнутыми объятиями, явно не понимая, почему я медлю, не вскакиваю и не бросаюсь ему на шею. В полумраке шатра его лицо было совсем усталым и даже как будто постаревшим, но я видела его радость от встречи, хотя по-прежнему все еще не могла заставить себя встать.
– Что-то не так? – озабоченно спросил он, опускаясь на ковер рядом со мной и не сводя с меня своих подведенных глаз. – Опять неважно себя чувствуете?
– Нет. Все хорошо. – Я не удержалась и погладила волоски на его руке. – Просто… просто вы слишком красивы…
Он коротко улыбнулся, перехватил мою руку, поцеловал ладонь и задержал ее на своем липе, глядя на меня. Я видела его глаза – чернее мрака вокруг нас – и чувствовала на ладони его дыхание. Я пододвинулась к нему ближе и уткнулась головой в его плечо. Он обнял меня, поцеловал в макушку и спросил:
– Вы очень расстроились, что я опоздал?
Я отстранилась и нарочито бодро сказала:
– Вы вовсе не опоздали. Звезды только что взошли! И давайте ужинать. Вы ведь, как всегда, страшно голодный?
Он смотрел мне в глаза и улыбался своими выразительными губами и очами с египетской фрески. Мои руки лежали вокруг его шеи, а его – обнимали меня. И я почти сидела на его коленях. Не знаю, сколько мы так смотрели друг на друга, но первой не выдержала я и поцеловала его губы. Он с горячим дыханием ответил на мой поцелуй. Только очень быстро и, опять отстранившись, поймал мой взгляд.
– Еще… – попросила я.
– Сожалею. – Он грустно улыбнулся, вздохнул и бережно убрал с себя мои руки. – У меня сейчас слишком мало времени, а я действительно страшно хочу есть. – Протянул руку к столу и взял первый попавшийся кусок. – Присоединяйтесь, моя пери, – предложил он уже с набитым ртом. – А что там под крышкой?
– Не знаю.
– Так поинтересуйтесь!
В накрытом блюде оказался горячий еще плов с огромными кусками баранины.
– Замечательно! – сказал мой принц, пододвигая все блюдо к нам поближе. – Ешьте, гарантирую, это очень вкусно!
– Прямо из блюда? – спросила я и поискала глазами хотя бы вилку, потому что отдельных тарелок тут не оказалось.
– Потеряли приборы?
– Да. Здесь ничего нет, кроме ножей!
– И не нужно, моя пери. – Кончиками пальцев он взял рис. – Открывайте рот! Пора учиться правильно есть плов.
Я с сомнением посмотрела на него и гору плова. Он усмехнулся и отправил порцию себе в рот.
– Что ж, моя пери. Наверное, вы правы. Мало времени. С вами я всегда забываю о нем. Но, пожалуйста, ешьте сами. Правда, очень вкусно. – Он действительно стал есть плов прямо руками, вернее своими неизменно завораживающими пальцами. – Ешьте, ешьте, пока горячий.
– Ладно. Я попробую.
И тоже начала есть, как он, руками. Когда дело дошло до мяса, он немного покормил меня сам – аккуратно отрезая ножом кусочки от больших кусков и помещая их мне в рот.
– Все-таки так лучше, моя пери? Не правда ли? – спрашивал он веселым голосом и подносил к моему рту горьковатый чай в малюсеньком стаканчике.
– Может быть, и лучше. Но все равно – не айва.
– Айва? Хотите уже айвы? Пожалуйста! – Он потянул руку к тарелке с тремя плодами айвы, но тут откуда-то приглушенно донесся противный сигнал его рации.
Он виновато посмотрел на меня.
– Простите. Мне пора идти.
– Знаю. Вы говорили, что у вас мало времени. Но где же ваша рация?
– Снаружи. У шатра. Я оставил там, чтобы не мешала.
– Ответьте!
Он махнул рукой:
– Не обязательно. Просто я попросил, чтобы сообщили, когда заправят вертолет.
– Учения? Маневры? Поэтому вы в военной форме?
Он хмыкнул и допил чай.
– Просто в вертолете очень тесно, там не развернешься в кашубии. За все цепляется. Длинная. Ужасно мешает. – Он улыбнулся и вздохнул. – Как же мне не хочется от вас уходить!
Я погладила волоски на его руке.
– Не уходите.
Он опять вздохнул и поднялся.
– Увы, не могу. Но завтра обещаю сделать все, чтобы познакомить вас со звездами!
Я тоже встала.
– Чувствую, что у вас какие-то очень большие проблемы.
Он вскинулся:
– Так заметно?
– Да. Скажите, что-то случилось? Вы ведь только что прилетели и почему должны опять улетать? Вы же в отпуске!
– Нурали сегодня прооперировали, – помолчав, сказал он. – Гнойный аппендицит. Прорвался.
– Перитонит?
– Да, кажется, так называется. В медицине я не силен. Надо отвезти к нему Фариду, его мать.
– А это будет уместно, если я полечу вместе с вами? Мне бы тоже хотелось поддержать Нурали.
Он взял в свои ладони обе мои руки.
– Спасибо. Но не стоит. Со мной полетит еще один его родственник. А вместо Фариды с вами будет Зейнаб, ее внучка. И я вас очень прошу, не разгуливайте днем по стоянке…
– …Без платка?
– Не разгуливайте по стоянке одна! Вы даже себе не представляете, как действуете на наших мужчин. А они очень горячие и темпераментные.
– Боитесь, что на меня кто-нибудь нападет?
– Никто вас не обидит. Ручаюсь! Но пожалейте их и их жен. Ведь им достаточно лишь взгляда мужа на другую, чтобы сгорать от ревности. Пожалуйста, будьте только с женщинами.
– Может быть, мне вообще не выходить из шатра?
– Но вы ведь еще не закончили свои исследования? Вы – мой гость, и, повторяю, вас здесь никто не обидит. Кроме того, часть моей охраны тоже останется.
– Чтобы я не сбежала?
– Опять за свое? – Он на мгновение повеселел. – Во-первых, вам наверняка понадобится подзарядить аккумуляторы вашей камеры или ноутбука. А во-вторых, есть машина с радиостанцией, и вы всегда сумеете связаться со мной.
– Подождите. Выходит, вы сейчас не вернетесь? Я не увижу вас до самого завтрашнего вечера?
– Эльза. – Он держал мои руки и смотрел мне в глаза. – Эльза.
– Да. Я все понимаю. Иногда вам нужно немного поруководить страной.
Он тихо рассмеялся.
– Вы умница. До завтрашнего вечера! – Отпустил мои руки и пошел из шатра.
Я бросилась следом.
– Вы даже не поцелуете меня на прощание?!
Он замер.
– Я не собираюсь прощаться. Посмотрите. – И показал на небо. – Миллионы звезд! Вы когда-нибудь видели столько?
Говорить я не могла: полное ощущение, что мы можем вообще никогда больше не увидеться. И он тоже это знает и боится не меньше, чем я.
– Что бы там ни случилось, моя пери, но даю вам слово, завтра вечером мы будем вместе смотреть на звезды.
– А вдруг… Вдруг завтра не будет видно никаких звезд?
– Исключено. Небо покажет нам все звезды, я уж постараюсь.
Он бросил на меня последний взгляд и быстро зашагал между шатрами. Перед многими из них горели костры, и его фигура, становясь все меньше, то вдруг возникала, то опять терялась в темноте. Вокруг костров люди занимались ужином. До меня долетал их гортанный говор, тянуло запахом жареного мяса. Порой взлаивали собаки. Откуда-то донеслись звуки дребезжащей музыки. А надо всем этим простиралось огромное иссиня-черное, как глаза моего принца, небо с просто невероятным количеством звезд, среди которых золотой лодочкой плыл месяц. Я обрадовалась ему, как старому знакомому, – ведь эта золотая лодочка плыла и вчера над внутренним двориком, где тихо журчали струи фонтана, дремал белый павлин, и волшебный круг горящих светильников отделял нас с моим принцем от остального мира…
Кто-то тронул меня за рукав. Я обернулась.
Женщина сказала:
– Зейнаб, – и склонила голову.
Утром именно она показывала мне, как вышивают золотой нитью и бисером. У нее было две девочки, лет восьми и шести, которые уже довольно уверенно владели иголкой. Я снимала их за работой, и Зейнаб, похоже шутливо, комментировала свои действия, потому что остальные женщины весело посмеивались. Сейчас лицо Зейнаб было сосредоточенным и строгим. Если она – внучка Фариды, значит, Нурали и ее родственник. Как же мне выразить жестами свое сочувствие и поддержку?
Послышался звук взлетающего вертолета. Мы обе посмотрели на небо в том направлении. Серебристый силуэтик стрекозой поднимался вверх.
– Эмир, – сказала Зейнаб.
– Фарида, – сказала я. – Нурали. – И обняла Зейнаб.
Она сначала напряглась и попыталась освободиться, но я гладила ее спину и повторяла:
– Зейнаб, Зейнаб. Все хорошо, Зейнаб…
Она обмякла, и я почувствовала, что она плачет. И сама вдруг тоже заплакала. Шум вертолета стихал. Серебристая стрекоза растаяла в темноте. Мы тихо плакали и гладили друг друга. И в этом было какое-то невероятное облегчение.
Затем концами своих покрывал она вытерла слезы, присела и пальцем стала чертить на песке фигурки, приговаривая:
– Фарида. Ахмет. Рашид. Джамиля. Нурали. Гасан. Тамиля. Таир. – Посмотрела на меня.
Я кивнула, мол, понимаю, это дети Фариды.
Она повторила, показывая пальцем на значки:
– Фарида. Ахмет, – и около Ахмета нарисовала еще несколько, сопровождая их разными именами. При имени «Зейнаб» показала на себя и уже рядом с этим значком символически изобразила двух своих дочек.
Я понимающе кивала. Она показала на меня и отдельно нарисовала еще одну фигурку.
– Эльцза! – Ее заплаканное лицо вдруг повеселело. – Эмир! – И тонкий палец пририсовал живот моей фигурке…
От растерянности я невольно охнула.
Она оживленно заговорила, одобряюще закивала и стала чертить вокруг «Эльцзы» много фигурок, повторяя:
– Эмир! О! Эмир!
Я отрицательно замотала головой и замахала руками. Она недовольно посмотрела на меня, резко стерла вокруг «Фариды» все фигурки, кроме одной:
– Нурали! – И, подняв вверх один палец, сделала вид, что плачет, а в результате не смогла сдержать настоящих слез.
Я опять обняла ее. Но она вывернулась и потянула меня за рукав, определенно зовя куда-то. Я пошла за ней, и мы оказались у костра, вокруг которого были только женщины и дети. Они ужинали. Завидев меня, все вскочили на ноги и стали кланяться. Я замахала руками, мол, не надо, не надо, но по жесту Зейнаб поняла, чего от меня ждут, и присела к костру. Все засуетились и стали меня угощать. Но то, что в эмалированной мисочке протянула мне самая старшая, даже по виду мало походило на еду. Какие-то комки мутной серой каши с черными пятнышками и устрашающим запахом…
– Шукран, – пробормотала я, принимая миску.
Все смотрели на меня. Но даже притронуться к этому выше моих сил, а они это ели… У этих детей и женщин вообще не было никакой другой еды! Я вскочила на ноги – к общему недовольству и полному недоумению. Сжимая миску одной рукой, другой я схватила Зейнаб за руку и почти бегом поволокла за собой в свой шатер.
Зейнаб бубнила что-то жалобное, но я выкрикнула:
– Плов! Айва! Кишмиш! Эмир! Эльза! Плов! Халва!
Она закивала робко и радостно. Кажется, поняла. Я ворвалась в шатер, сунула миску с кашей на кресло и схватила блюдо с пловом. Зейнаб несмело потянулась к сластям.
– Да-да! Все! Бери все! – Я вручила ей плов и прямо на крышку блюда стала водружать мисочки и тарелочки с остальными яствами. – Хоть раз в жизни поедите нормально! Забирай, забирай!
– Аллах. Аллах. О Аллах…
Глава 15, которая у костра
Девчушки Зейнаб всячески подчеркивали свою ко мне принадлежность и не отходили ни на шаг. Их мать тоже горделиво демонстрировала свои статус моей фрейлины – все остальные женщины были вынуждены общаться со мной только при ее посредстве. Впрочем, изобретенный ею способ «иероглифов» на песке пришелся очень кстати, и уже очень скоро я была посвящена в их родственные связи и всевозможные проблемы. Женщины смотрели на меня так, будто от моей воли напрямую зависело их дальнейшее благополучие.
Изобильного ужина на двоих оказалось конечно же недостаточно на полтора десятка едоков, пусть даже большую их часть составляли дети, безмерно обрадовавшиеся лакомствам. Радовались и женщины, но все равно эта ночная трапеза больше походила на поминки по Нурали. Я была не в состоянии заставить поверить их в возможности современной медицины. Вместе с Фаридой полетел еще и Таир – последний, если не считать Нурали, мужчина в их роде.
Мне была представлена его жена Зухра – совсем еще девочка с огромным животом. Ей предстояло рожать буквально на днях, но ребенок теперь будет расти без отца, потому что тот теперь – тень эмира. Знали бы они, что так случится, не стали бы его женить: чрезмерный калым за Зухру очень сильно подорвал финансовое положение рода. Чрезмерным же он был потому, что другие роды этого клана очень неохотно роднятся с родом Фариды – единственным, где родство традиционно идет по женской линии, потому что тот исстари служит «молочной верблюдицей» для рода их эмира. С одной стороны, родство – почетное, но с другой – крайне неудобное. Мальчиков забирают в «тени эмира», и они уже почти никогда не продолжают род, а женщин в кормилицы, и их дети остаются на попечении родственников. Хорошо еще, если это кормилица мальчика – тогда женщина все-таки возвращается домой, но уже порченая – избалованная сытой придворной жизнью.
Участь матерей девочек хуже – они разлучаются с родными навсегда, хотя конечно же живут в довольстве и в сытости, и что с учетом нынешней ситуации могло бы стать хорошей карьерой для той из них, которая в нужный момент окажется кормящей, случись госпоже Эльцзе родить девочку через девять лун и девять дней. Но здесь сразу же возникает самая главная проблема: как в нужный момент получить женщину, кормящую новорожденного, если на сегодняшний день во всем роде беременна только Зухра, которая уже вот-вот родит, а у всех остальных – нет мужей…
Костер давно догорел. Дети спали на руках у женщин. Голоса сделались тише. Я чувствовала, что пора уходить, но дочки Зейнаб дремали, уткнувшись в мои колени с разных сторон. Они напоминали грязненьких свернувшихся кошечек.
Зейнаб многозначительно показала на небо. Я прислушалась. Она с улыбкой замотала головой и, посмотрев вверх, восторженно произнесла:
– Джамиля джиддан!
– Очень красиво? Да. Очень. Очень красиво!
Чернота неба светлела, и звезды таяли буквально на глазах.
– Джамиля джиддан! – повторила Зейнаб и жестами дала понять, что я обязательно должна снять на камеру эту красоту, причем как можно скорее, и, бесцеремонно разбудив дочек, потянула меня за руку, поторапливая.
Я поднялась на ноги и сказала всем женщинам:
– Шукран. Шукран.
Они засуетились, стараясь поймать и поцеловать мои руки. Но я еще раз повторила:
– Шукран, – и почти убежала.
В предрассветном сумраке зрелище нищеты было просто невыносимым! Еще вчера их быт и традиции интересовали меня лишь с точки зрения посетительницы музея под открытым небом. Но это живые люди, и они так живут. «Молочные верблюдицы»… Для европейцев традиции – всего лишь некий, порой забавный элемент праздника и вовсе даже не обязательный. Но уж никак не безысходный образ жизни!
Я влетела в шатер, схватила камеру, вымелась наружу. Девчушки тут же уцепились за мои брюки. Зейнаб устало смотрела на них. Небо из темно-синего сделалось уже светлым с розовато-лиловой полосой на горизонте.
– Джамиля джиддан, – напомнила Зейнаб, показывая на небо и на камеру в моих руках.
Я кивнула и направилась за шатры в пустыню. Зейнаб и девочки пошли следом. Я включила камеру и решительно протянула ее Зейнаб, давая понять, что хочу, чтобы снимала она. Она растерянно попятилась, но я настаивала. Девчушки определенно поняли мое намерение и радостно запрыгали, тоже уговаривая свою мамашу действовать смелее.
Наконец она прошептала:
– Бисми Аллах!.. – взяла камеру и, робко косясь на меня, занялась съемкой.
Я смотрела на нее и видела, что ей ужасно нравится это занятие. Потом мы все вместе отсматривали на экранчике то, что она сняла – девчушки просто визжали от восторга! – и я все думала: почему ради каких-то традиций эта Зейнаб с явными художественными способностями и необыкновенно находчивым талантом общения вынуждена до конца жизни прозябать здесь?..
Девочки захотели еще раз посмотреть мамино кино, и я перегнала назад, но не рассчитала и попала на кадры, где мой принц рассказывал о верблюдах. Это выходило у него слишком интимно, и я хотела тут же перекрутить дальше, но мои приятельницы явно заинтересовались:
– Эмир! Эмир! О эмир! – И Зейнаб, присев, начала пальцем рисовать на песке.
Я терпеливо ожидала, что ее эскизы опять сведутся к моей фигурке с животом, но, похоже, речь пошла о семье эмира – о его старшем брате и потомстве того.
Тонкий смуглый палец руки с изобилием серебряных колечек и позвякивающих браслетов чертил на песке фигурки. Отяжелевший, еще ночной песок был влажным, и «анимация», окрашиваясь цветами рассвета, будто оживала.
Кружок-головка, два кружка пониже – груди, затем палочка-талия, и кривая намечает округлые бедра и одновременно – раздвинутые ноги рожающей женщины, между которыми чуть ниже появляются фигурки поменьше с женскими или мужскими половыми признаками, и мелодичный, чуть хрипловатый голос Зейнаб называет их имена, а потом ее пальцы разметают на песке фигурки умерших.
У Эльнары и у Зейнаб примерно в одно время родились дочки – Зейнаб показала на свою младшую, – и в то же самое время и тоже девочку родила жена брата нынешнего эмира: между раздвинутыми ножками фигурки по имени Тамиля появились по очереди три маленькие мужские фигурки и одна крошечная женщина, кормилицей которой и стала удачливая Эльнара, потому что у той был первый ребенок, а у самой Зейнаб уже имелась еще одна дочка и старший сын, и одного ребенка вырастить без матери легче, чем повесить на семью троих. Теперь Эльнара живет во дворце – смуглый палец нарисовал на песке дворец в виде прямоугольника с башенками и куполами, – и все ей кланяются – Зейнаб театрально изобразила, как все кланяются Эльнаре, а сама же Зейнаб навеки осталась здесь – она показала на себя и с выражением безнадежности обвела рукой вокруг. Получалось, что, снимая рассвет над пустыней, Зейнаб тоже думала о том, почему она не может вырваться отсюда, как вырвалась ее удачливая кузина.
Тем временем стало уже достаточно светло, и я дала понять Зейнаб, что хочу записать на камеру ее «письменность», если она не возражает. Зейнаб закивала, заулыбалась и, переместившись в сторону от готовых рисунков, принялась уверенно повторять свой рассказ так, как если бы дубль был для нее привычным делом. Смуглая рука рисовала на песке, позвякивали браслеты, чуть хрипловатое контральто гортанно называло имена.
Девчушки, в обнимку присев на песок, очень серьезно наблюдали за матерью, которая словно священнодействовала, записывая на бескрайнем полотне пустыни летописи рода: вот мужчина, вот женщина, которая рождает новые поколения. Кто-то живет дальше, кто-то растворяется в песке под ее рукой.
Я старалась снять так, чтобы на общем плане в кадр на фоне бескрайнего горизонта с медленно взмывающим солнечным шаром попадали лишь фигуры Зейнаб и ее девочек. Мать и дочери, дающие продолжение жизни.
Глава 16, в которой сел аккумулятор
Я вытащила его из камеры и попыталась знаками сообщить Зейнаб, что теперь нужно сходить в лагерь военных, чтобы его зарядить, и заодно от них по радио можно поговорить с эмиром. Не уверена, поняла ли она насчет аккумулятора, но идею переговоров с эмиром одобрила: мы же сможем узнать, как дела у Нурали. Только сейчас очень рано, нужно сначала поспать и пойти попозже, когда военные тоже встанут.
Мы вернулись в мой шатер, и Зейнаб стала готовить постели, не позволив мне ей помогать. Девчонки обнаружили на столе забытую мисочку со сластями и радостно их уплели. Потом вместе с матерью, не раздеваясь, они улеглись ближе к входу, и буквально через минуту я уже слышала, как они все ровно дышат во сне.
«Ренджровер» мягко катит по пустыне. Рация молчит, а мой принц смотрит только на меня, вместо того чтобы смотреть на дорогу. Я хочу сказать: «Осторожнее, мы можем врезаться», – но не говорю, потому что кругом только песок и врезаться во что-то просто невозможно. Он убирает руки с руля, машина продолжает двигаться, мягко покачиваясь, как лодка. И уже никакой машины больше нет, а только яркий ковер, окруженный хороводом светильников, и мы лежим на этом ковре.
Пальцами он осторожно отводит волосы с моего лба и шепчет: «Ты такая красивая»… Я хочу сказать, что на самом деле если кто и красив, то именно он, но не могу произнести ни слова. Он откидывает концы своей белой куфьи. В чернущих глазах с длинными густыми ресницами светится тайна. Я поднимаю руку, сбрасываю с него эту дурацкую куфью и играю пальцами в его волосах, его же пальцы начинают расстегивать пуговицы моей блузки.
Он целует мои губы! Их обжигает огнем, и я впиваюсь в его рот. Меня бьет дрожь, его руки обнимают и ласкают меня, а его губы касаются уже моей груди. «Любимая! Любимая моя»! – шепчет он и отстраняется. Его слова звучат музыкой, а я уже совершенно без одежды! Он целует меня всю и нежно гладит, и я задыхаюсь от счастья, и мне кажется, что я уже не смогу вынести большего наслаждения, чем дарят его губы и руки, но вдруг врывается громкий стрекот вертолета, и мой принц что-то шепчет. Я не могу разобрать слов в этом грохоте, просто понимаю, что ему пора уходить, и хочу крикнуть: «Нет! Нет! Не бросай меня!» – но уже просыпаюсь.
