Текст книги "Малышка Мелани"
Автор книги: Натали де Рамон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Глава 27,
в которой я купила в киоске газету
На первой полосе одного «желтоватого» издания среди прочих анонсов я обнаружила небольшую и довольно известную фотографию Нестора и снимок развороченного «форда» покрупнее. Заголовок гласил: «Авария Нестора Мориньяка», а мелкие буквы предлагали ознакомиться с подробностями на третьей странице.
– Что про него пишут? – спросила Мелани, снизу вверх глядя на меня.
– Прочитаем дома, – ответила я, свернула газету в четыре раза и сунула в боковое отделение сумочки. – Давай руку, пойдем к метро.
– Пойдем. – Она вложила свою ладошку в мою ладонь. – Мама, скажи честно, он ведь не твой друг? Он твой муж?
– Да, – ответила я, мысленно добавив слово «бывший» и решив, что хватит врать. – Только давай не будем говорить об этом возле киоска.
– Хорошо.
Шагов десять мы проделали молча.
– Ты тоже его потеряла? А потом встретила моего папу и решила, что он – это он? Ты приняла его за Нестора?
– Мелани, ты большая девочка, умеешь убираться, готовить, ты должна понимать, что люди не теряются просто так… – заговорила я, понимая, что не сумею объяснить ничего, потому что это Нестора я когда-то «приняла» за Луи…
– Теряются, мамочка, например, в горах или когда падают в разные стороны из самолета. Или в море. Корабль тонет, и все плывут тоже в разные стороны, но потом находятся! Например, если бы Ромео и Джульетта потерялись… – рассуждала Мелани, но я чувствовала, что она и сама не очень верит в свои доводы.
– Мелани, твой папа никогда не поплыл бы от нас с тобой в другую сторону!
– А Нестор?
– При чем здесь Нестор?
Мелани поджала губки и какое-то время сосредоточенно молчала.
– Мелани, давай купим мороженого и фруктов. И сделаем необыкновенный салат к папиному приходу, – предложила я. – Вы ведь оба любите мороженое.
– А Нестор любит мороженое?
– Любит. Многие мужчины любят мороженое. – Мне хотелось увести разговор в сторону.
– Это хорошо. – Мелани с облегчением вздохнула. – А почему ты не любишь его?
– С чего ты взяла? Я люблю мороженое.
– Не мороженое! Нестора!
– Мелани, я люблю твоего папу.
– Но ведь Нестор мой папа! Мой настоящий папа! Ты не любишь его! Потому и ты… вы… Потому вы все поплыли в разные стороны! А потом тебе стало стыдно и ты нашла меня! Да, я тоже думала, что папа – это мой папа, и ты тоже так решила, потому что он хороший! Он очень хороший! Мой папа Луи Виньо! Но ведь и Нестор хороший! Я ведь не знала, что он хороший!
– Мелани! Маленькая моя девочка! Зачем ты плачешь? – Я присела на корточки и обняла ее. – Не нужно! Все хорошо!
– Нет, не хорошо! Я же вижу, что не хорошо. Я не маленькая, я понимаю, что ты, когда после папы опять встретила Нестора, не знаешь, как тебе быть дальше! А мне как быть дальше? Ведь Нестор тоже понял, когда увидел меня! И мой папа, наверное, тоже… Он ведь понимает меня без слов! Я так его люблю! Так люблю моего любимого папу, папочку!..
Я была растеряна еще больше Мелани, на нас оглядывались прохожие, но я была бессильна ее успокоить. Совершенно бессильна! И расплакалась сама.
– Ты ведь тоже его очень любишь? Да, мама? Ты больше не плачь, я тоже не буду. Я не удержалась, я знаю, что дамам нельзя рыдать на улице, так меня учила бабушка. Больше не плачешь? – Мелани взяла в свои ладошки мое лицо и заглянула мне в глаза. – Не надо. Я знаю, мама, что ты его любишь, я слышала, ты ночью говорила ему «любимый»… Я подслушивала не нарочно! Я просто хотела увидеть ангела любви и услышала случайно. Я знаю, мамочка, что нельзя подглядывать и подслушивать за взрослыми, когда они голые занимаются любовью! Можно вспугнуть ангела, который несет им ребеночка! Но я так хотела увидеть этого ангела! Я знаю, мама, что дети получаются от любви. Это от секса детей не бывает! Когда секс, ангел не прилетает. А когда любовь, ангел любви кладет малюсенького ребеночка в живот и мама его через девять месяцев рожает! Но тогда как же появилась я, если ты не любишь Нестора? Ну скажи, мама! Мамочка!
Может, взять и выложить ей все? – подумала я. Этой маленькой даме, которая знает, что нельзя реветь на улице, а детей приносит ангел любви!
– Мелани, но с чего ты взяла, что я твоя мама, а Нестор – папа, именно Нестор, а не Луи?
– У меня есть фотография твоей свадьбы.
– А почему ты мне ее никогда не показывала?
– Я боялась.
– Чего ты боялась?
– Вдруг у тебя нет такой.
– Думала, что я отниму ее у тебя?
– Ой, мамочка, ну как ты можешь отнять? Нет! Не поэтому.
– А почему?
– Потому что она приносит несчастье. Да. Я показала ее папе в тот день, когда нашла его, и она попала под машину. Ну, она – женщина, которая привезла меня к папе. И умерла бабушка. Потом я показала ее Элис – и у нее сразу заболели свинкой оба ее сына. А они знаешь какие взрослые! Такие не болеют свинкой. Потом было еще много неприятностей, ну много, долго рассказывать. И тогда я все поняла про это фото и спрятала. А потом сдуру вытащила его и показала ее папе в тот день, когда он нашел тебя, а на следующий день папу ранили. И вчера я убиралась в своем комоде, наткнулась на нее и поскорее спрятала. А тут вдруг папа вернулся из больницы, и я решила, что она больше не действует, потому что нашлись все и все зло кончилось. А оно не кончилось! Нестор попал в аварию!
– Глупости какие, Мелани. Какая-то фотография. Выбросила бы давно, если уж так ее боишься.
– Я тоже хотела выбросить. А вдруг будет еще хуже? И потом, жалко… Это же фотография моих родителей…
– Покажи мне ее.
– Нет! Ни за что! Я ее так запрятала!
– Слушай, Мелани, по-моему, у меня есть точно такая же. И даже целая страница, где написано, кто эти люди, – сказала я.
Это было, конечно, крайне неразумно, ведь если я права, то переубедить Мелани в том, что мы с Нестором вовсе не ее родители, будет невозможно. Но ведь каждый человек имеет право знать правду? Я эгоистично имела в виду себя…
– Правда?
– Я не уверена, но мы можем прямо сейчас пойти ко мне и посмотреть. Мой дом совсем рядом. Вон на той улице, так что много времени это не займет.
Глава 28,
в которой Мелани впервые попала в мою квартиру
– Зря ты стеснялась, мамочка, и не позвала меня помочь убраться, – с огорчением заметила она. – Ужас! Как ты могла так запустить? – Она провела пальчиком по пыльному экрану телевизора.
– Я его не смотрю, да и вообще не живу тут. Не обращай внимания. – Я вытащила сумку из шкафа, извлекла из нее затертую журнальную страничку. – Вот, взгляни, и пойдем.
Я затаила дыхание и протянула страничку ей. Но она не взяла ее в руки, видимо тоже испытывая не менее сложную гамму переживаний, просто скользнула взглядом и тут же облегченно заявила без малейшей доли сомнения:
– Что ты, мамочка! Это совсем не ты и не мои папы!
– Мелани, но здесь же черным по белому написано, что это я, Надин Гришо, выхожу замуж за писателя Нестора Мориньяка!
– Ну и что? Это совсем не те молодожены. Те красивее!
– Мелани, но это я и Нестор! Это действительно наша свадьба! А потом мы расстались… – Я не договорила, потому что Мелани вдруг прижала ладони к своему лицу и побледнела.
– Нет, нет! Мелани! Я действительно твоя мама! Твоя фотография просто из другого журнала! Наши свадебные фото были во многих журналах!
– А платье! Там другое платье!
– Правильно, у меня было несколько платьев! Потому что в одном журнале хотели, чтобы невеста Мориньяка была в коротком платье, а в другом – в длинном. В пышном и в узком, в фате и в шляпе… – Я плохо понимала, что несу, но мне было ужасно страшно!
– Завтра я уточню у Нестора, – недоверчиво прошептала Мелани. – Только ты ничего не говори папе, пока я не поговорю с Элис.
– Элис-то зачем посвящать в наши с тобой дела?
– А кого? Частный детектив – очень дорого. Элис – старший инспектор, она сможет провести расследование, надо же знать, кто из них двоих тот, который мой настоящий па… отец.
– И ты готова полюбить папу Нестора только за то, что он настоящий, и разлюбить папу Луи?
– Мамочка, папа и отец – это разные вещи! Пойдем домой, честно говоря, мне у тебя совсем не нравится. Ни одного цветка, никаких картин, пылища. Как ты только могла здесь жить? Я теперь поняла, ты потому и не захотела жить с Нестором, раз тут так плохо. Ты что, не могла навести уют?
– Нестор живет в совсем другом месте. Ты что, считаешь, что я могла полдня жить с вами, а полдня – с Нестором? Между прочим, у него колоссальная роскошная квартира, две ванных, огромная лоджия с видом на Елисейские поля. Можем вечером съездить туда все вместе. Так или иначе придется ехать за его обувью. Заодно польем цветы, я ведь забыла взять телефон его домработницы.
– Прав-да? Он такой богатый?
А, значит, ты хочешь богатого папу? Бедный тебя больше не устраивает? – горько подумала я, хорошо хоть ума хватило не произнести это вслух, потому что Мелани добавила:
– Жалко, что он богатый. Элис может решить, что мне нужен богатый. Но без ее помощи нам не справиться!
И тут зазвонил телефон.
– Папочка! – обрадовалась Мелани. – Я возьму трубку? Как хорошо, что он догадался, где мы можем быть, если не дома! Алло, папочка… – Личико огорченно вытянулось. – А, привет, тетя Элис. Да, мы у мамы. Сейчас я тебе ее дам. Мама, это Элис!
– Привет, Элис! Ты по поводу завтрашнего банкета? Не беспокойся, я ничего не сказала Луи. Сюрприз, как и договаривались. Мелани тоже не…
– Надин, – глухо произнесла она. – Подожди, Надин.
– У тебя что-то случилось? На работе? Дома?
– Случилось, да, подруга… О Боже! – Она перевела дыхание и, кажется, скрипнула зубами. – Спускайтесь. Я через минуту буду у вас. Возьми себя в руки, Надин. Я… Я не могу… Не могу ничего сейчас говорить… – Она кашлянула, прочищая горло. – Да, прости. Это из-за меня. Луи… Он…
Мелани не сводила с меня глаз.
– Что случилось, Элис?! – выдохнула я.
Мелани внимательно посмотрела мне в рот, прошептала:
– Фото, это все фото… – И вдруг, сжав голову руками, пронзительно закричала: – Папочка! Папочка! Это не фото, это я виновата! Только я! Я предала тебя!..
Глава 29,
в которой все не могло быть реальностью
Я уверенно вела полицейскую машину. А этого не могло быть: я не полицейский и не могу водить полицейскую машину. Да и вообще я не могу уверенно водить любую машину, потому что никогда не могла, да еще лет пять не садилась за руль. Я это сделала, потому что об этом попросила Элис.
– Давай поведи ты, – сказала она, вылезая из машины; на ней было цветастое платье, я никогда раньше не видела ее в платье. – Я больше не могу.
И показала мне трясущиеся руки, а из ее глаз ровными ручейками текли слезы. Слезы так течь не могут – как вода из крана. И руки у Элис никак не могут трястись, и плакать старший инспектор полиции тоже не может, как не может носить платье, тем более с красными цветами на голубом поле.
И то, что она рассказывала прерывистым голосом, прижав к себе Мелани на заднем сиденье, тоже совершенно не могло быть правдой, хотя бы потому, что такие вещи не рассказывают при детях. Но она рассказывала и беззвучно плакала, а Мелани не плакала никак – ни в голос, ни беззвучно. У нее было сухое, маленькое, заострившееся, бесцветное, неподвижное лицо, словно выточенное из блеклого куска дерева, и ввалившиеся глаза. Я видела ее лицо и глаза в зеркальце заднего обзора, и хорошо понимала, что у ребенка не может быть ни таких глаз, ни такого лица.
И это правильно, что полицейскую машину уверенно веду я. Я, которая вообще не может водить никакую машину уверенно. Не может здесь! А я веду ее там. Потому что все происходит там, потому что, если бы это происходило здесь, я бы сразу умерла. Или я уже умерла? Ведь если все правда, то не может быть этого прозрачно-синего неба, ни солнечных зайчиков в витринах и в окнах машин, ни прохожих в яркой летней одежде, ни цветов и фонтанов, ни зеленой листвы и радужно мерцающей веселой глади Сены…
Глава 30,
в которой только муж Элис смог уложить Мелани спать
Он походил на большого доброго пса. Например, на сенбернара. Часы показывали без пяти десять утра. Элис давно была на работе, а у ее Мишеля на этой неделе – вторая смена.
– Ты бы тоже поспала, ведь всю ночь глаз не сомкнула, – сказал он мне; утром он приехал за нами в больницу и почти силой увез к себе. – Комнаты мальчишек до осени пустые! Любую выбирай. Ложись и спи.
– Все равно не усну, Мишель. Спасибо. Я бы лучше выпила кофе. Голова шумит.
– Значит, нужно поспать. А ты – кофе! Прими снотворное.
– Не хочу. Я потом от него буду дурная сутки. Так к вечеру сморит. Я лучше пойду пройдусь. Все равно нужно отвезти обувь Нестору и полить у него дома цветы. Они ведь не виноваты в том, что произошло?
– Может, тебя отвезти? – Мишель заряжал кофеварку.
– Нет. Вдруг Мелани проснется? Одна? Тебе на работу когда?
– Вечером. – Он махнул рукой. – Не переживай. Я тебя дождусь. Если что, позвоню, скажу семейные обстоятельства.
– Ты такой добрый, Мишель. И ты, и Элис.
– Скажешь тоже! Мелани нам как дочка. Хочешь в кофе коньяку?
– Хочу. А не поведет?
– Не должно. Ох, не хочется мне отпускать тебя одну! Элис мне не простит, если с тобой что…
– Да ничего, Мишель. Хуже-то уже не будет!
– Ну смотри. – Он вздохнул. – Пройдись, на улице хорошо.
Я выпила кофе, взяла свою сумочку и пошла. От кофе с коньяком шум в голове утих и на улице оказалось не просто хорошо, а неправдоподобно чудесно! Яркое солнце баловалось опять со своими зайчиками, промытая ночным дождем листва благоухала, перебивая запахи города. И в этом – по отношению к Луи – была колоссальная несправедливость.
Я поймала такси.
Растения на лоджии Нестора выглядели по-разному. Те, что стояли с краю, радовались солнцу, благодарно вспоминая о ночном дожде, а зелень в глубине, до которой небесная влага не смогла добраться, сиротливо поникла. Я ведь должна дописать роман, думала я, поливая бедолаг, осталась последняя глава. Необходимо, чтобы она получилась светлой и оптимистичной. Чтобы у читателя не осталось сомнений: если уж у героев после невероятных передряг все хорошо, значит, и у него тоже непременно будет еще лучше.
Но сейчас я не смогу написать ничего светлого и оптимистичного! А вдруг не смогу и потом? Вообще не смогу написать ничего! На что же мы будем жить с Мелани? Всю свою фармацевтию я давно забыла, да я и не работала ни дня по специальности. Конечно, наверное, ей полагается за отца какая-то пенсия… Нет! Не сейчас! Сейчас я не должна думать о том, на что жить! Стоп, как это на что? Я разведусь с Нестором, растрясу его счета, отсужу у него эту квартиру, и мы будем жить здесь с Мелани! А его цветы? Подумаешь, цветы! Заберет с собой в другое место, не захочет – останутся нам. Перспектива перебраться с Мелани в просторные апартаменты придала мне сил.
Я закончила с цветами, положила в пакет одну из многочисленных пар обуви Нестора. А куда мне, собственно, торопиться? Не выпить ли еще кофе? Когда я набирала в лейки воду, я заметила в кухне большую жестяную банку с дорогим сортом зерен. Я щедро насыпала их в кофемолку, помолола. Дивный аромат! Заправила кофеварку и подумала, что сигарета мне сейчас вовсе не помешает и что наверняка в кабинете Нестора есть запас сигарет, ведь он не всегда курит трубку. Кофеварка начала выдавать в кувшин по капельке, а я пошла в кабинет.
Несколько трубок, зажигалки, пепельница – все на виду среди беспорядка на столе. Неужели нет сигарет? Я похлопала по бумагам, подвигала их. Да вот же пачка! Возле телефона. И рядом – визитка. «Дюлен и сын», прочитала я. «Замки, виллы, особняки, дома», ниже – инициалы и фамилия агента. Вот и покупай себе замок, подумала я, а мы с Мелани будем жить здесь. Забрала курительные принадлежности и вернулась в кухню. Кофеварка продолжала трудиться над двойной порцией. Так ведь Нестор разбил машину этого самого агента! – вспомнила я. Надо хоть почитать о подробностях, газета ведь так и лежит в моей сумочке со вчерашнего дня… Боже, неужели это все было только вчера?… Все, стисни зубы, Надин, приказала я себе, ты должна сосредоточиться на будущем. Или хотя бы отвлекись сейчас, покури, почитай газету.
Я принесла газету из сумочки, налила кофе в чашку, уселась, закурила и развернула газету на столе. Так, подробности на странице три. Раскрыла. Огромные буквы и огромные фотографии! Нестор. Разбитый «форд». Молодая женщина! «Авария Нестора Мориньяка. Что кроется за фасадом благопристойности?» И колонки текста. Нет, ничего не поплыло перед моими глазами. Ровные строчки, набранные не особенно мелким шрифтом.
«Вчера, около двух дня, мсье Нестор Мориньяк, известный писатель и не менее известный образец семьянина, не справившись с управлением автомобиля, разбил „форд“ своей тщательно скрываемой любовницы.»
«Он пожертвовал своими руками, спасая меня», – рассказала нашему корреспонденту Ани-Франс Ф., согласившаяся побеседовать с ним прямо в приемном покое, в отличие от Мориньяка. «Мы познакомились в феврале этого года, – сообщила Ани-Франс. – Мсье Мориньяк обратился в наше агентство, желая приобрести для себя загородный дом». С тех пор любовники почти не расставались! «Каждую неделю я показывала ему новый вариант»…
Еще пара абзацев в том же духе, а затем сплошное морализаторство на тему нравственности современных кумиров от литературы. Мило, подумала я, мог бы и сказать. Зачем нужно было врать, что полтора года у него не было женщины! Но в ватной пустоте, обступившей меня, я не чувствовала ни злости, ни ревности. Напротив, облегчение! Развод выглядит проще, если знаешь, что супруг не брошен на произвол судьбы.
Чтобы убедиться окончательно, я побрела в кабинет. Взяла карточку. Ну да: «А.Ф. Флоранс» – наверняка Ани-Франс Ф., как таинственно написано в газете. Я вернулась в кухню. Отпила кофе, закурила новую сигарету, разглядывая голубоватые дымные колечки.
Вдруг я услышала, как хлопнула входная дверь и какой-то знакомый мужской голос быстро заговорил в холле:
– Вот видишь, она здесь. Значит, сиделка отменяется. Осторожнее, осторожнее с руками! Может, твоя немощь и к лучшему. Болезнь часто сближает.
– Не болтай ерунды, Жорж. – Недовольный голос Нестора.
Жорж Бруссарди, это же его адвокат и друг со школьной скамьи, вспомнила я. Нестор тем временем продолжил:
– Я тебе говорю, она просит развода!
– Да перестань, Тото! Давай я сейчас поговорю с ней. Эй, Надин! Это мы! – громко крикнул он. – Отзовись! Ты где?
Наверное, следовало бы ответить и выйти в холл, но я не шелохнулась.
– Ради Бога, Жорж! Иди! Все. Спасибо. Ты меня очень выручил. Созвонимся.
– Она в кухне, Тото. Слышишь, с кухни табаком тянет. Она же вроде у тебя не курила?
– Это ты спортсмен, а мы – нет. Иди, Жорж, пожалуйста.
– Что ты меня гонишь? Давай я поговорю с ней!
– В другой раз, Жорж. В другой раз. Созвонимся.
– До чего же ты стал нервный! Ладно. Пока. Пока, Надин!
Я опять промолчала. Хлопнула дверь. Нестор вошел в кухню. На ногах – огромные кроссовки.
– Ты одна?
Я кивнула, выпуская дым.
– Я было подумал, что со своим, новым. Консьержка так многозначительно посмотрела на меня! Могла бы и выйти поздороваться с Жоржем. Он теперь обидится. Вытащил меня из этого ужаса, а я его выгнал! Ты что молчишь, что-то не так?
– Ты никогда не носил кроссовки.
– Кроссовки? – Нестор посмотрел на свои ноги. – Это его кроссовки. Жоржа. В багажнике лежали. Он ведь чуть минута – в зал, на тренировку. Так ты из-за этого такая злая? – Он махнул забинтованной рукой в сторону газеты. – Перестань! Это полная чушь! И ты поверила? Не дури! Жорж уже подал иск на эту газетенку! Мы их вообще закроем! Ты бы видела, что произошло из-за этой статьи в больнице и окрестностях! Какое-то кретинское общество защиты прав семейных устоев организовало манифестацию. Тут же мои поклонники и поклонницы. Репортеры, журналисты! Все рвутся ко мне, к мадам Флоранс! Дала этим мерзавцам интервью, вот дуреха! Хорошо ее муж догадался вызвать Жоржа! Я их познакомил вчера, когда разбирались из-за машины. Своего-то адвоката у парня нет пока! Жорж примчался, нарядил меня в свои кроссовки, и они нас с ней вывели через холодильник патолого-анатомического отделения! Мимо покойничков! Брр! Ты что так на меня смотришь? Ну, муж мадам Флоранс! Муж, конечно. Знаешь, молодые ребята, смешные. Он в той же фирме работает. Поженились полгода назад. Ну ты чего, Надин? Неужели ревнуешь? Да? Знаешь, а мне приятно!
– Прекрати! – взорвалась я. – Луи умер!
– Луи?
– Луи Виньо… Отец Мелани… – И тут же потекли слезы.
– Господи! Бедная моя девочка! – Нестор обогнул стол, обнял меня сзади, поцеловал волосы. Я чувствовала его дыхание, а от его забинтованных рук пахло лекарством, как от Луи…
– Отойди! Не трогай! – Как он смеет пахнуть так же, как Луи… – Не прикасайся ко мне!
– Извини.
Нестор отстранился; я уронила голову на стол, закрылась руками и зарыдала в голос.
– Бедная моя девочка, – повторил он. – Я хоть что-то могу для тебя сделать? – И, неуклюже погладив меня по спине, снова поцеловал волосы.
– Ничего, Нестор! Ничего! Никто не может ничего сделать! Лучше бы умерла я!
– Нет, я. Правда, Надин. Я думал об этом сегодня ночью. Вы счастливы втроем. Я лишний. Почему я не разбился?
– Это не смешно, Нестор. – Я подняла голову, он сидел за столом напротив меня. – Это жестоко!
– Бедная моя девочка, я совсем не шучу! – Он грустно покачал головой. – Но хотя бы эти два месяца вы были счастливы? Я же понял, той ночью ты делала выбор. Не в мою пользу. Он ведь лучше меня…
– Лучше… – Я кусала губы, подбирая слова. – Он лучше всех! Но той ночью я еще этого не знала, а потом его ранили из-за моей дурацкой рукописи… Два месяца он провел в больнице! И должен был выписаться только вчера. А он договорился, вышел на день раньше. Из-за меня! И тут ты угодил в аварию. И мы помчались к тебе. Сразу! Он едва успел войти в дом!
– Надин, открой, пожалуйста, вино. – Нестор кивнул в сторону полок, где хранились бутылки. – Или из холодильника возьми, там кроме вина есть открытая бутылка финской водки. Извини, я бы сам, но… – Он беспомощно развел забинтованными руками. – И дай мне сигарету. Я чуть не свихнулся в больнице без курева за эти два дня! Или, знаешь, если нетрудно, лучше трубку.
Я открыла и налила вино, вставила в бокал Нестора соломинку, принесла трубку. Простые действия возвращали к зыбкой действительности, но, набивая трубку, я не удержалась.
– Луи тоже курил трубку. Ты – его любимый писатель. Может быть, он хотел походить на тебя.
– Надин, не надо философствовать, – основательно затянувшись, попросил Нестор. – Выпей вина. А может быть, хочешь есть? Давай закажем пиццу по телефону? Или позвоним в какой-нибудь ресторан? Что-нибудь поприличнее?
– Боже мой, ты вдруг стал как Мелани. – Я залпом осушила стакан. – Она все время беспокоится, не голодна ли я.
– Мелани… – задумчиво произнес Нестор. – Мелани… – И улыбнулся, глядя взглядом туда.
– Мелани так хотела, чтобы у нас с Луи был ребенок. Знаешь, она не спала и слушала, когда прилетит ангел. Она считает, что детей приносит специальный ангел. Ангел любви! Он прилетает, когда влюбленные… А мы ничего не делали, просто лежали, обнявшись… Так и уснули… И это была единственная ночь, когда мы с Луи спали вместе. Я так боялась: как же мы будем спать вместе, когда за дверью Мелани? Но никакого секса было не надо. Оказывается, ничего не надо, когда… Когда счастье полноты! Он был такой нежный… Такой нежный… Господи, зачем же я это рассказываю тебе! – Я почувствовала, как по моему лицу опять текут слезы. Или они все время текли, как у Элис, когда она рассказывала про Луи? – Зачем тебе это знать, Нестор? Я ведь мучаю тебя! Зачем ты меня не остановил?
– «Нежный, как память»… – не сразу произнес он, заставив меня вздрогнуть: название книги стихов Аполлинера!
– Мистика, – шмыгая носом, сказала я. – Как хочешь, но это мистика! Это наказание! За то, что я не назвала роман похоже – «Нежная память», а коммерчески – «Капли отцовской крови», и с Луи это произошло! Я напророчила! Но не капли, а…
– Перестань, Надин. – Нестор потянулся ко мне через стол и забинтованными руками вытер мои слезы. – Пожалуйста!
Мне стало еще хуже: бинты ведь пахли, как бинты Луи…
– Ты ни в чем не виновата, Надин.
– А кто виноват? Элис? Да, Элис считает, что виновата она!
Я вдруг очень отчетливо увидела вчерашнюю Элис: в глупом цветастом платье с трясущимися руками и потоками слез на щеках. И услышала ее голос, тот, чужой, которым она вчера рассказывала мне о Луи.
Рассказ Эллис
Я бежала к свой машине, когда рядом тормознул Луи.
– Привет! Ты куда? – спросил он, распахивая дверцу.
– Салют! А ты чего так рано? – Я подошла, он выбрался наружу и захлопнул дверцу. – Я не жду тебя раньше часа. Управился уже с перевязкой?
– Успеется! – Он махнул рукой. – Пошли, поздороваюсь с ребятами. Прошу, дорогая. – Он подставил мне руку кренделем, он всегда зовет меня «дорогая».
– Иди без меня, – сказала я. – Мне нужно сгонять на один адрес. Соседи позвонили, семейная ссора. Я мигом.
– А почему ты одна? Без Мишеля? – Мишель – это мой напарник на время отсутствия Луи. – Без бронежилета? Ты проверила: у них не зарегистрировано оружие?
– Перестань, – сказала я. – Какое еще оружие? Это в тридцать пятом доме опять скандалит Кики. А Мишель у стоматолога, щеку разнесло до неба. Я, что, одна не утихомирю Кики?
– Кики? – удивился он. – Из тридцать пятого дома? Но ведь ее вроде года два как не было видно.
– Правильно, не было. Где-то шлялась. Только не два года, а считай три. Объявилась две недели назад и тиранит дочку, денег требует.
– Так дочка-то маленькая. – Он показал от земли на метр. – Лет десять. Откуда у нее деньги?
– Ты с неба упал, Луи? Это она ростом маленькая и пришепетывает от нервов. Ей уже тогда было совсем не десять, если сейчас, наверное, восемнадцать-девятнадцать. Да ты же ее знаешь! Она на углу в баре официанткой работает! Моник, такая мелкая, а в одной руке сразу по шесть кружек таскает. А может, и двадцать лет, можно посмотреть по картотеке. Наш Гийом одно время приударял за ней, ну Гийом Крюшо, которого в том году перевели в десятый округ.
– Так это дочь Кики? Надо же! А я и не знал. Конечно, я с ребятами редко хожу в бар. Но она вроде неплохая девчонка?
– Неплохая, – согласилась я. – Вот эта стерва Кики ее и мучает. Как снег на голову! Каждый вечер мордобой и скандал, а соседи теперь у них серьезные, прежние-то с Кики пили, а эти – чуть что нам звонят. Мне за эти две недели по вечерам к ним ездить уже до смерти надоело, так теперь, чувствую, будут по два раза на дню дергать. Мало мне без этой Кики проблем!
– Так посади ее за побои, жалко же Моник.
– Легко сказать «посади»! Думаешь, Моник напишет заявление на мать? Ха! Вся в синяках, а говорит, что с лестницы упала. Любит она свою мать!
– Ладно, дорогая, хватит болтать, поехали, – сказал Луи и шагнул к моей машине. – Я с ней поговорю, с Моник.
– Не придумывай, Луи, – возразила я. – Ты на бюллетене. Мне не нужно неприятностей из-за тебя.
– Ты о чем, Элис? Какие неприятности?
– Такие! – говорю я. – Ты что, не понимаешь, что с твоим ранением ты не вернешься к оперативной работе?
– Понимаю, не дурак, – говорит он. – Я теперь с дырявыми легкими не гожусь даже для архива.
– Будешь преподавать!
– Обязательно, – говорит он и лезет за руль в нашу с ним машину. – Давай, напарник, садись, поехали! Заодно потренируюсь в педагогике.
Я, конечно, еще с ним поспорила, но Луи – ни в какую. Думаю, ладно, хочется ему прокатиться с «сиреной», истосковался ведь по работе в больнице. Да и опасности-то в общем никакой: ну, пьяная, вздорная, драчливая баба. Проспалась после вчерашнего, а у Моник небось сегодня как на грех выходной, вот она ее и метелит – требует денег на опохмелку. Пригрожу ей «пушкой», как обычно, и все дела!
Приезжаем. Поднимаемся на этаж, ор уже на лестнице слышно! Соседка выглядывает. Довольная. Улыбается, кивает, знает меня. Я давлю звонок в квартиру.
– Откройте! Полиция!
– Мы не вызывали! – орет из-за двери Кики. – Проваливайте!
– Соседи жалуются, – говорю я.
– Хотелось бы побеседовать, – говорит Луи.
Кики продолжает орать и гнать нас, но тут слышно еще один голос вроде «ненавижу, пусти!» и возню. Я опять жму звонок.
– Надоело! – вопит Моник, распахивает дверь и несется мимо нас по лестнице вверх. Лицо разбито, волосы растрепаны, и орет: – Надоело! Я так больше жить не могу! Не желаю! Не хочу! Все! Будь ты проклята!
Кики выскакивает за ней следом на лестницу.
– Стерва! Да сдохни ты! Родила на свою голову! – А в руках здоровый кухонный нож!
Святые Небеса! Я тянусь к пистолету, но Луи уже подставил Кики подножку, та падает на ступени, роняет нож, он летит в пролет, а она катится к нашим ногам по лестнице. Луи перепрыгивает через нее и бежит вверх за Моник. Все очень быстро! Но я успеваю приставить к боку Кики пистолет, командую:
– Руки за спину! – Достаю «браслеты», защелкиваю один на ней, другой – на перилах, и бегу догонять Луи.
На верхней площадке никого нет, но чердачная дверь настежь. Я – туда. Тоже никого. Выбираюсь на крышу через слуховое окно. А они на самом краю! Крыша старая, покатая, черепица, и от ограждения только воспоминания. Моник на высоченных каблуках с платформой – как только она в них бежала и до сих пор не слетела с крыши! – она всегда носит сабо на высоченных каблуках. Она же очень маленького роста.
Луи стоит за ней, может быть, в полуметре, и, должно быть, уговаривает не бросаться. Я замерла, боюсь пошелохнуться, чтобы не напугать. Прислушиваюсь, но он говорит тихо-тихо. Смотрю, она вроде кивает. Только бы начала к нему спиной отступать! Оглядываюсь вокруг, может, найду веревку или шест какой? Вдруг внизу как взвоет «сигнализация»! Должно быть, на улице у кого-то в машине сработала. Будь ты проклята, думаю, хватаясь за окно, я из-за тебя чуть равновесие не потеряла.
Я-то не потеряла, а Моник зашаталась, раскинула руки! Все, мелькает у меня в голове, все, сейчас рухнет! Только бы Луи случайно не стянула! А он вдруг ее за рубашку – хвать! Луи ведь очень ловкий. И резко опрокидывается на крышу, на спину! Грохот такой, как будто проламывается черепица! Или мне показалось, что грохот…
Ох, думаю, только бы не сползли вниз по этой черепице, надо же скорее переворачиваться им на живот, но боюсь советовать вслух и начинаю осторожно подбираться к ним.
Вдруг Моник как заржет! Скатилась с него, стоит на четырех костях и ржет, как ненормальная! Я кричу:
– Ты цел, Луи?!
– Да, все хорошо! Только ради Бога не лезь сюда! – Поворачивается на бок, тянет за руку Моник, и они ползком подбираются к моему слуховому окну.
Забираемся на чердак, а девчонка встать не может – не держат ноги, только ржет и в глазах – слезы. Луи подхватывает ее на руки и несет. А она ржет и ржет!
