Текст книги "Ничего личного (СИ)"

Автор книги: Настя Орлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

43

Ника

– Сколько еще раз я должна повторить, чтобы вы поняли? – спрашиваю я, возмущенно оглядывая троицу – маму, папу и брата, разместившуюся на диване. – В Испанию я не поеду! Мне прекрасно и в Москве.

– Ника, будь разумной, тебе нужен уход, – говорит мама, картинно заламывая руки.

Я раздраженно вздыхаю и закатываю глаза.

– Уход нужен Кириллу, – парирую я, демонстративно поглядывая на его ногу, которую он все еще держит на весу. – Я в порядке. К психотерапевту пойду, как и обещала. В Испанию не поеду. Если других тем для беседы у вас нет, я поднимусь к себе.

Бросаю выжидательный взгляд на свою семью и, так и не дождавшись ответа, выхожу из зала. Поднимаясь по ступенькам в свою комнату, позволяю себе снять с лица маску самоуверенности и устало вздыхаю. Вопрос о переезде в Испанию – больная тема всей последней недели. Я категорически отказываюсь, родители неизменно ждут, что я передумаю. Но я не передумаю.

Конечно, сбежать – это самое простое, что можно придумать в моей ситуации. Начать все с чистого листа, заново строить свою жизнь, знакомиться с чужой культурой и искать в ней себя. Только я никогда, даже в детстве, не пряталась от проблем и не считала себя трусихой. Моя жизнь, мой дом, мое сердце, пусть и разбитое, находятся в Москве. Здесь они и останутся.

Я поднимаюсь к себе и ложусь на кровать, невидящим взглядом уставившись в потолок. Думаю о том, чем занимается сейчас Дима, но тут же одергиваю себя. Нельзя, Ника. Свой выбор он сделал. Я ему не нужна. Я старалась, но потерпела поражение. Признавать это больно, но необходимо. Рано или поздно я обязательно встречу человека, с которым мне будет хорошо. Пока же нужно просто выкарабкаться из той эмоциональной ямы, в которую я угодила.

Нет, я не в депрессии – давно научилась не впадать в нее. Когда ты оказываешься на волоске от гибели, легко понять, насколько дорога и прекрасна жизнь. Но я тоже не робот, и когда мне очень больно я даю себе возможность пострадать.

Сейчас же мне очень и очень больно, а щемящее чувство душевного надлома и разочарования куда сильнее моих позитивных установок.

Вздрагиваю от тихого стука и быстро смаргиваю набежавшие на глаза слезы.

– Можно? – в дверном проеме появляется лохматая голова Кирилла.

– Конечно, – я сажусь на кровать в позу лотоса и вымучиваю из себя улыбку.

Прихрамывая, брат проходит в комнату и падает в кресло напротив меня. Выражение его лица хмурое и серьезное – обычно он совсем другой.

– Что случилось? – спрашиваю я мягко.

– Это ты мне скажи, Ник, – предлагает брат, буравя меня взглядом. – Почему не хочешь уехать?

– А тебе так хочется сбагрить меня с рук? – делаю я попытку пошутить, но по выражению лица Кирилла понимаю, что разрядить обстановку у меня не выходит.

– Глупости не говори, – брат резко осаждает меня. – Я просто очень беспокоюсь. Несмотря на то, что психа больше нет, он сломал тебя. Родителей ты можешь обмануть, но не меня. Я знаю тебя лучше всех, Ника, и все вижу.

На какой-то момент в комнате воцаряется тишина. Стараясь избавиться от комка в горле, я сглатываю и поднимаю к нему лицо.

– Если ты действительно знаешь меня лучше остальных, должен понимать, что меня сломал не Витя Самохин, – наконец, произношу откровенно.

Лицо брата меняется. Совсем немного, но я улавливаю его секундное замешательство и растущее напряжение. На мгновение веки с длинными черными ресницами скрывают от меня выражение его глаз, но когда он снова смотрит на меня, я читаю в их глубине растерянность и раскаяние.

– Это я виноват в том, что Платов ушел, – вдруг говорит он надломленным голосом.

– Это маловероятно, – отвечаю я с ироничной улыбкой.

– Ты не понимаешь, – Кирилл нервно ерошит волосы и вздыхает, словно ему сложно подобрать слова. – Я разговаривал с ним в больнице. Попросил оставить тебя, пока все между вами не зашло чересчур далеко. Я считал, что делаю лучше для вас обоих, но…

Голос брата срывается, и он расстроенно качает головой. Ощущая растущую в груди дыру, я сползаю с кровати и опускаюсь на пол рядом с креслом, в котором он сидит. Обхватив пальцами его ладони, я сжимаю их и тихо произношу:

– Не стоит корить себя, Кир. Я знаю, что ты сделал это из лучших побуждений. И я вовсе не считаю тебя виноватым, – я печально вздыхаю. – Пойми, Дима ушел не из-за твоих слов. Он ушел потому, что сам захотел этого. Ты, да кто угодно, могли бы привести сотню разумных доводов, почему нам с ним не нужно встречаться, но я бы не послушала ни один из них. Я бы не ушла. Не оставила его, чтобы мне там ни говорили. А он ушел.

– Ты ведь знаешь, что я умею убеждать, – говорит брат с мрачным смешком.

– А еще я знаю, что Дима не будет делать ничего такого, что противоречит его желаниям, – возражаю я. – Ты не выставлял его из больницы силой. Он знает, где я живу, у него есть мой номер телефона. Но ему это все не нужно. Знаешь почему? Потому что он взвесил все за и против и понял, что я не стою того, чтобы ради меня менять свою жизнь.

– Ника, я думаю все же, что мое вмешательство на него повлияло. Он не хотел уходить. Я зачем-то вспомнил его мать и ту суку, которая так жестоко бросила его…

– Я благодарю тебя за то, что ты сказал мне о вашем разговоре, но своего мнения не изменю, – говорю я тихо, но твердо. – За свои поступки ответственность несем мы сами. Дима свой выбор тоже сделал самостоятельно.

– И в кого ты такая разумная? – с искренним недоумением произносит Кирилл.

Я улыбаюсь и подаюсь вперед, чтобы обнять его.

– Можно попросить тебя об одолжении? – спрашиваю я.

– Все, что угодно, – серьезно отвечает он.

– Ты мой старший брат, и я всегда буду для тебя младшей сестрой. Но я выросла. Не нужно меня опекать.

– Не могу тебе этого обещать, малышка, – говорит он с широкой улыбкой. – Ты действительно всегда будешь для меня младшей сестрой.

Кирилл встает с кресла и, сделав несколько шагов, подходит к двери, как вдруг замирает.

– Ты очень его любишь? – спрашивает он смущенно.

– Ты же знаешь, – говорю я даже не пытаясь скрыть дрожь в своем голосе.

– Примешь обратно, если он придет?

На мгновение я позволяю себе помечтать о несбыточном, но быстро заставляю опуститься с небес на землю. Глубоко дышу, прилагая все силы к тому, чтобы брат не заметил, что на мои глаза снова наворачиваются слезы.

– Он не придет.

44

Дима

Почти всю ночь я не сплю. До самого рассвета мечусь по кровати, прокручивая в голове разговор с Даниилом, и размышляю, прав ли он, что у меня еще есть шанс все исправить. Шанс, пусть призрачный, есть всегда, какой бы безнадежной ни казалась ситуация. А время? Когда я в последний раз общался с Кириллом, он намекнул, что отъезд Ники в Испанию должен состояться в самые ближайшие дни – родители не хотят откладывать. Что если в этот самый момент они уже пакуют чемоданы?

От одной мысли, что вскоре Ника окажется в другой стране, мне становится не по себе. Ощущение такое, словно я вот-вот лишусь части себя, без которой не смогу выжить. Я ведь уже попытался сделать это, но не вышло. Дни, которые я провел вдали от своей белокурой нимфы сложно даже назвать жизнью – скорее это механическое функционирование организма, который обслуживает свои банальные потребности. Но вкуса нет. Нет драйва, огня, интереса. Оказывается, они все это время были в Нике, а я этого просто не замечал. Не ценил так, как она этого заслуживала.

Я не дурак, знаю, что в перспективе без меня ей будет лучше, но мне без нее, теперь я это знаю на собственном опыте, уже никак.

«Правильно и неправильно, вовремя и не вовремя, запомни, Дима, любовь с этим не считается. Я знаю, как страшно испытать подобные чувства, когда ты меньше всего их ожидаешь. Ты просто встречаешь человека, который меняет для тебя все, и ты не понимаешь, что с этим делать. Но если это настоящая любовь, она сама найдет путь», – эти слова сказала мне Мирослава, когда я накануне покидал их с Даней квартиру. А что, если она права?

Я не просил у вселенной тех чувств, которые вызвала во мне Ника, я старательно избегал привязанностей, я не хотел заставить кого-либо страдать и страдать сам. Но если сейчас вдруг все стало реальным – и чувства, и близость, и притяжение – вправе ли я отказываться от них, возможно, лишая себя и ее единственного шанса на счастье?

Сомнения гложут меня изнутри всю дорогу до особняка Гордеевых. Я так и не смог уснуть, и сейчас ранее утро – совсем не время для визитов, но я больше не могу ждать. Я понимаю, что своим побегом из больницы лишил себя права на торопливость и эмоции, но осознав, какой станет моя жизнь без Ники, я уже не готов оттягивать момент объяснения. Она может принять меня или отвергнуть – но я, хотя бы, буду знать, что попытался.

Сонный Кирилл встречает меня у порога. Мне пришлось позвонить ему, и я был готов, что он ответит отказом, но, к моему удивлению, он безропотно открыл для меня и ворота, и входную дверь.

– Ради чего в такую рань приехал? – хмуро спрашивает друг.

– Можешь убить меня прямо сейчас, но к Нике я все равно пойду, – воинственно бросаю я, оттесняя его от входа.

– Зачем?

– Затем, что жизнь без нее – отстой, – говорю раздраженно, а потом вдруг добавляю: – И потому что я ее люблю.

Кирилл изучает меня пару секунд, а потом самодовольно усмехается:

– Какой же ты мудак, Платов, – говорит он и пропускает меня в дом. – Она у себя, но не спит. И не думай, что тебя ждет теплый прием.

Взлетев на второй этаж, я стучу в дверь, за которой скрывается комната девчонки, лишившей меня покоя, и, дождавшись приглашения, захожу внутрь.

Ника сидит на разобранной кровати, заваленной пленками и фотографиями, одетая в смешную пижаму с мишками. Ее длинные волосы рассыпаны по плечам, лицо без следа косметики сияет естественной красотой и молодостью. Только на щеке все еще просвечивает синяк, и я вижу край фиксирующего тейпа, наклеенного от шеи к плечу.

– Мам, я же говорила, что спущусь… – Ника поднимает глаза и замолкает, увидев, кто стоит на пороге.

На какое-то мимолетное мгновение в ее глазах вспыхивает радость узнавания, которая вселяет в меня надежду, но почти сразу же лицо приобретает суровое и неприступное выражение.

В комнате повисает тишина – ни я, ни она не спешим начинать разговор, разглядывая друг друга как противники на ринге. Мне сложно понять, о чем думает и что чувствует Ника, но я ощущаю, что мне хорошо – просто потому, что она рядом, что я могу смотреть на нее, дышать с ней одним воздухом.

– Здравствуй, Ника, – говорю я, не выдержав первым.

– Ты не забыл, как меня зовут? – спрашивает она подчеркнуто равнодушно.

– Тебя сложно забыть, – признаюсь мягко. – Я бы сказал, невозможно.

Для меня эти слова – попытка признания в том, что я без нее не могу, но Ника, очевидно, так не считает. Ее лицо становится еще более замкнутым, а голубые глаза становятся похожи на прозрачные льдинки.

– Зачем ты приехал?

– Есть много причин… – начинаю я, но холодная непреклонность, с которой Ника встречает каждое мое слово, заставляет пошатнуться мою собственную решимость.

Устало тру переносицу, думая о том, что не зря говорят, что любовь делает человека слабее – так неуверенно, как сейчас, я себя не ощущал уже очень давно.

– Помнишь, тот спортивный ролик, который ты смонтировала? – этот вопрос вырывается непроизвольно – я не планировал ничего такого говорить, это сейчас вообще неважно, но в присутствии Ники оказался совершенно выбит из колеи. – Со мной связался их директор. Они хотят еще, хотят тебя Ника.

– Так ты за этим сюда пришел? – спрашивает она. При этом ее глаза гневно вспыхивают, а губы сжимаются в тонкую линию. – Если за этим – мне это неинтересно.

– Не за этим, – со вздохом признаюсь я, проводя ладонью по коротким волосам на затылке.

– Тогда говори и уходи, – произносит она чуть спокойнее. – У меня много дел.

Мысль о том, что скоро она уедет из Москвы, вновь захватывает мое воображение. Я пытаюсь глубоко вздохнуть, но ощущаю лишь болезненную тяжесть в груди, словно вокруг сердца стягивается железная петля, которая мешает ему нормально функционировать.

– Когда ты уезжаешь в Испанию? – спрашиваю я сдавленно.

– К тебе это не имеет никакого отношения, – отрезает она, неловко дергая край своей пижамной кофты.

– Правда? – спрашиваю я. – Ты действительно так думаешь?

– А что я по-твоему должна думать после того, как ты бросил меня на больничной койке? – ее вопрос сочится негодованием, а в голосе проскакивает дрожь.

– Я струсил, – выдыхаю я. – Ника, знаю, что повел себя, как последний кретин. Вряд ли мне можно найти оправдание. Но вот сейчас я стою перед тобой, смотрю на тебя, и знаю, что не хочу больше провести ни дня своей жизни, в которой не будет тебя. Я без ума от тебя, понимаешь?

Несмотря на воинственную позу, в глазах Ники появляется такая беззащитность, что я с трудом удерживаюсь от желания сгрести ее в охапку и прижать к себе. Вместо этого отступаю назад и поспешно прячу руки в карманы, не желая форсировать ее отклик.

– И почему я должна тебе верить? – спрашивает она напряженно.

– На твоем месте, я бы, наверное, не поверил, – соглашаюсь я. – И, если ты мне сейчас скажешь, чтобы я ушел, я приму твое желание и больше не стану тебя беспокоить. Но я бы очень хотел, чтобы ты дала мне шанс.

– Шанс? – переспрашивает она. – Я не понимаю, что ты ждешь от меня, Дима?

– Все, что ты готова мне дать, – отвечаю даже не задумываясь. – Дружбу, общение, прощение. Я приму все.

– Я не могу с тобой дружить, Дима, – Ника отрицательно качает головой. – Не после того, что было.

– Я тоже не могу с тобой дружить, – соглашаюсь я. – Потому что дружбы мне всегда будет недостаточно.

– А чего будет достаточно?

– Я не знаю, Ника. Я сейчас на совершенно неизведанной территории. Но я точно знаю, что люблю тебя, – произношу я, удерживая на себе взгляд ее глаз. – Я был уверен, что больше никому в жизни не скажу ничего подобного. Но тебе готов говорить снова и снова.

Я вижу, что мои слова начинают пробиваться сквозь броню, которую выстроила вокруг себя Ника, тени сомнений тают в кристально голубом омуте ее глаз, но выражение лица остается серьезным.

– И? – Ника вопросительно приподнимает брови.

– И? – повторяю я растерянно, чувствуя внезапную острую боль в груди.

– Ты сказал, что готов повторять это снова и снова, – напоминает она чуть надменно, хотя в голубых глазах начинают плясать смешинки.

– Я люблю тебя, Ника, – говорю я, глядя ей прямо в глаза. – Я так тебя люблю.

На милом лице как лампочка вспыхивает обворожительная улыбка. Я инстинктивно раскрываю руки, и Ника, вскочив с кровати, бежит ко мне, чтобы поскорее оказаться в моих объятиях.

Хрупкая, нежная, такая удивительно честная, сильная и великодушная...

– Прости меня, – с трудом произношу я из-за внезапно нахлынувших эмоций.

Склонив голову, я касаюсь лбом мягких волос, вдыхая любимый аромат экзотических фруктов.

– Я боялась, что ты больше никогда не придешь, – шепчет она, согревая теплым дыханием мою шею. – Я знала, чувствовала, что ты любишь меня, но боялась, что они ранили тебя так сильно, что ты так и не дашь нам шанса.

– Ника... – произношу я, впервые не представляя, что сказать.

– Ты сделал мне так больно, – говорит она, тыкаясь носом в мою шею.

– Знаю, – признаюсь я, с тоской думая о том нашем последнем телефонном разговоре. – Мне очень жаль.

– И ты больше меня не оставишь, правда? – спрашивает она, заглядывая мне в глаза.

– Никогда, – обещаю торжественно.

Я наклоняюсь и нежно касаюсь полуоткрытых губ, чувствуя, как даже такое целомудренное действие пронизывает нервные окончания в моем теле пульсирующими разрядами.

– Знаешь что? – уголки рта слегка приподнимаются, и Ника как-то странно, загадочно улыбается. – Просто для справки – в Испанию я бы все равно не уехала.

– Почему?

– Потому что это бы означало начать жизнь с чистого листа, а я не готова была отпустить старую.

45

Ника

Теперь я точно знаю, что мечты, даже самые сумасшедшие, сбываются, если ты не перестаешь в них верить. В пятнадцать лет я носила брекеты и комплексовала из-за маленькой груди, и мне казалось безумием, что такой парень как Дима Платов, лучший друг моего старшего брата, может обратить на меня внимание. А теперь я нежусь в его крепких объятиях, а в ушах музыкой звучит его признание в любви. Не к кому-нибудь постороннему. Ко мне.

– Если в Испанию ты не переезжаешь, может, переедешь ко мне? – внезапно спрашивает Дима, целуя меня в чувствительное место за ухом.

– Правда? – с замирающим сердцем произношу я.

– Без тебя там пусто и неуютно, – шепчет он. – И кухня отчаянно нуждается в твоем борще и блинах.

– Понравились мой борщ и блины? – не могу сдержать улыбки. – Не зря говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

– Борщ, блины и все остальное, что ты захочешь для меня готовить. Должно быть, я попался на твою домашнюю стряпню, – говорит он со смешком.

– Если бы это было так, то ты попался бы уже очень и очень давно, – замечаю я философски. – Ты, может быть, не знал, что много раз ел то, что я готовила, когда зависал у нас с Кириллом.

– Интересно, – задумчиво тянет Дима, чуть отстраняясь, чтобы заглянуть мне в глаза. – Есть еще что-то, что я узнаю о нашем прошлом?

Я вспыхиваю и стыдливо отвожу глаза.

– Ника! – озадаченный моим поведением, тормошит меня Платов. – Я хочу все знать.

– Все?

– О тебе – абсолютно. Меня не покидает ощущение, что ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе. Так быть не должно. Помоги мне.

От его слов у меня за плечами вырастают крылья. Тревоги последних недель уходят в прошлое, а будущее представляется радужным и счастливым. С решимостью, которая удивляет даже меня, я беру Диму за руки, переплетая пальцы, и подвожу к большому платяному шкафу, где хранятся мои вещи.

– Что мы тут делаем? – он в недоумении оглядывается по сторонам. – У тебя там что, вход в Нарнию?

Вместо ответа я распахиваю шкаф, демонстрируя ему то, что долгие годы было моим личным секретом.

– Как ты... – он ошарашено смотрит на внутреннюю поверхность створок, на которых скотчем приклеены его собственные фотографии.

– Ты же помнишь, я всегда носила с собой фотоаппарат, – говорю смущенно. – А ты был моей самой любимой моделью.

Пока Дима скользит взглядом по фотографиям и разным памятным безделушкам, указательным пальцем я тычу в одну из моих любимых карточек, на которой он изображен в профиль.

– Ее я сняла в тот день, когда ты расстался со своей очередной девушкой и пришел к Кириллу, чтобы играть в бильярд и пить. Мне было жаль видеть тебя расстроенным, но я была несказанно рада, что ты снова одинок и мне не придется терпеть рядом с тобой смазливую брюнетку с большой грудью.

Дима хмурит брови, видимо пытаясь понять о каком конкретном моменте я говорю, но я перебиваю его.

– Вот эта обертка от мороженого – мой самый первый экспонат, – говорю я с ностальгической ноткой в голосе. – Мне было тринадцать, я разбила коленки катаясь на велосипеде и пришла домой в слезах. Пока мама утешала меня и обрабатывала ссадины зеленкой, ты сбегал в магазин неподалеку и купил мне мороженое.

– Это я помню, – шепчет он, не отрывая взгляда от пестрой обертки с пингвичиками. – Ты была такой трогательной с двумя тонкими косичками, в пестром сарафане, своих испорченных сандаликах и с залитым слезами лицом – я не придумал ничего лучше, чем купить тебе угощение.

– А это, – продолжаю я, указывая на два билета в кино. – Мы должны были идти с Мирой и Даниилом, но пошли вдвоем. Я весь сеанс боялась вздохнуть и мечтала хотя бы о случайном прикосновении, но ты совсем не замечал меня.

– Ты сейчас лишила меня дара речи, понимаешь? – начал он с совсем не похожей на него неуверенностью. – Я даже не представлял...

На его щеках с четко очерченными скулами появляются красные пятна смущения.

– Просто у меня за плечами годы безответной любви, – напоминаю я. – Все это время я жадно ловила любую мелочь, которая была связана с тобой.

– Значит теперь мелочи буду ловить я, – обещает Дима, понижая голос. – Так что скоро не останется ничего, что я бы ни знал о тебе.

– И что, не оставишь мне чуточку личного?

– Ничего личного, Ника, – смеется Дима. – Только ты и я.

Не понимаю, кто делает следующее движение, но через мгновение ощущаю прикосновение теплых плотных губ к своим губам. Ласковое, осторожное, даже робкое.

От Димы я всегда ожидаю горячей страсти, требовательности, но сейчас он дарит мне только нежность поцелуя и деликатность ласк.

Мое сердце сжимается, а на глаза, скрытые веками, наворачиваются слезы. Целуя его в ответ, пропуская внутрь ласкающий язык, наслаждаясь глубиной разбуженных чувств, я полностью отдаюсь обжигающей радости сбывшейся мечты.