Текст книги "Журнал Наш Современник №11 (2004)"

Станислав КУНЯЕВ • Наш журнал – ваш журнал (Наш современник N11 2004)

СТАНИСЛАВ  КУНЯЕВ

Наш журнал – ваш журнал

Жизнь наша, друзья, стремительно теряет национальную русскую сущность. Чужие люди становятся собственниками наших предприятий, тренерами и игроками футбольных и хоккейных команд, иностранные режиссёры ставят спектакли в наших театрах, голливудские актёры играют в наших фильмах. Престарелые рокеры оккупировали и кремлёвские дворцы, и Красную площадь... Военный ансамбль исполняет марш морских пехотинцев Америки... Вы представляете, чтобы американский военный хор исполнял “Варяга” или “Прощание славянки”?!

Но две структуры ещё остаются национально-духовным оплотом нашей судьбы – церковь и литература. А потому ответственность за будущее на писателях. Несмотря на их сегодняшнее весьма печальное существование, все-таки остаётся исторической.

*   *   *

Готовясь к разговору о журнальной жизни России, я познакомился с ней, сначала возрадовался, но потом впал в отчаянье.

Около 80-ти литературных журналов и альманахов издаётся сегодня в России. Цифра внушительная. Однако общий тираж всех изданий не достигает и 60—70 тысяч. Это всего лишь четверть тиража журнала “Наш современник” образца 1989 года.

Вот они – самые “многотиражные” издания Великой Русской Провинции: журналы “Север” и “Подъём” – по 1 тысяче экземпляров; “Сибирские Огни” – 1200; “Кубань” – 2 тысячи; “Урал” – 1200; “Дальний Восток” – 1300. “Дон” – 500. Все они издаются при поддержке местных администраций. Вроде бы хорошо. Есть надёжный источник финансирования. Но позвонил я недавно в Воронеж Ване Евсеенко: “Ваня! Что-то давно очередной номер “Подъёма” не получаю”. А в ответ слышу: “Выкупить из типографии не можем. Администрация денег не даёт”. А всего-то денег – 25—30 тысяч рублей... Да и подписки полноценной на эти издания нет. Отпечатают тираж – и лежит он в редакционных комнатах. В лучшем случае какая-то часть идёт в местные библиотеки, какая-то раздаётся даром на литературных праздниках, какая-то по истечении времени списывается в макулатуру.

Но ведь есть среди этой сотни изданий хорошие, качественные, серьёзные. Тот же “Подъём”, или “Сибирские Огни”, или иркутская “Сибирь”, или “Огни Кузбасса”, но эха нет, отзвука – нет... Недавно я прочитал альманах “Всерусский Собор”, издающийся в Питере. Интересное издание! Спросил у Шемшученко – как выживаете, и слышу: “Один из номеров помог издать московский завод “Серп и молот”, другой – запорожская фирма, третий – “Московский интеллектуальный клуб”. Альманах распространяется по епархиям, частично по библиотекам, по духовным семинариям. Отсылается в Красноярск, Воронеж. Боюсь, что долго такой жизни ребята не выдержат... Сколько их было, хороших изданий? – тверская “Провинция”, журналы “Радонеж”, “Образ”, “Нижний Новгород”, а где они сейчас?

Конечно, и гонорары в этих изданиях не платят. Кстати, сумма гонорара, который за год выплачивает “Наш современник” писателям, соизмерима с объёмом материальной помощи (на издания, юбилеи, медицинские услуги, похороны), которую оказывает писателям Российский Литфонд – у него расходы по этим статьям чуть более одного миллиона рублей, у нас – более 600 тысяч.

А как обстоит дело с положением журналов федерального значения, так называемой демократической ориентации? Вот их тиражи. “Знамя” – около 5 ты-сяч, “Октябрь” – менее 4 тысяч, “Новый мир” – чуть более 8-и, а у “Нашего современника” – 10 тысяч. Почему я так хвалюсь? Да потому, что мы в сравнении с ними по гонорарам, зарплате, ежегодным премиям всегда были и остаёмся бедным журналом, живём лишь на подписные деньги, и не избалованы денежными и дополнительными тиражными вливаниями ни из фонда Сороса, ни из Национального резервного банка, ни из министерства Швыдкого. Но тем значительнее наша победа в конкурентной борьбе. На их стороне деньги, на нашей – социальная и национальная правда и таланты наших авторов – ваши таланты, и любовь читателей. Благодаря этому бедные на своём участке фронта побеждают богатых!

Да, трудная судьба – жить не за счёт даровой административно-спонсорской, а за счёт читательской любви. Но это единственно надёжный путь, окупающий все наши труды, поиски и надежды.

Ради этой победы нам пришлось последние 10—12 лет пахать, засучив рукава. Мы понимали, что писатели и читатели провинции – наша главная опора, и начиная с 1997 года приняли решение посылать бесплатно каждый месяц несколько сот журналов – в 50—60 крупнейших писательских организаций и на домашние адреса патриотических и наиболее грамотных губернаторов, а также, по мере того как к нам обращались с просьбами о благотворительной подписке, – в монастыри, приходы, библиотеки. Эта программа продолжается до сих пор. Правда, сейчас вместо 5 или даже 10 журналов мы посылаем в писательские организации 1—2 журнала. Больше – не можем.

А с губернаторами казусы забавные случаются. Однажды один из них – мой хороший знакомый – рассказал мне, что его супруга перед сном читает ему вслух страницы “Нашего современника”, благодаря чему он многое стал понимать в жизни. Растроганный, я послал этой подвижнице, бывшей учительнице, благодарное письмо за пропаганду журнала. Встречаюсь с этим губернатором через какое-то время, и он говорит мне: “Что же  ты, Станислав Юрьевич, наделал!” – “А что?” – “У меня, – говорит, – сейчас новая, молодая жена. Она-то прочитала твоё письмо, адресованное моей бывшей жене, очень заинтересовалась журналом, но поскольку сама вслух читать не любит, то мне приходится на ночь читать ей то Кожинова, то Проханова, то Крупина”. И печально замолчал.

А вот ещё любопытный случай. Однажды к крупному чиновнику  новго-родской администрации пришли местные писатели и попросили выделить небольшие средства, чтобы подписать 50 библиотек области на “Наш современник”. В благодарность за такое дело я пообещал в одном из номеров щедро и безвозмездно опубликовать произведения новгородцев. Но чиновник выслушал их и показал им вроде бы официальное письмо из Москвы. В письме был перечень изданий, на которые не рекомендовано было проводить на местах библиотечную подписку... В их числе, естест-венно, был и наш журнал. Думаю, что такое письмо было отправлено не только в Нижний Новгород. К сожалению, пока не удалось узнать, из какого ведомства вышел текст этого возмутительного запретного документа, который надо бы обнародовать. Да подобного при так называемой тоталитарной советской власти быть не могло!

Словом, жить нам – трудно. Годовой бюджет журнала – 3 млн руб. На 10 номеров денег хватает. На два приходится зарабатывать. А это 600 тысяч рублей. Мы научились зарабатывать эти деньги, делая с 1995 года толстые совместные номера (за 10 лет их вышло около 20), в которых до половины объёма отдаём писателям областей, краёв и республик. Дело непростое, требующее значительных усилий редакции и писательских организаций, но взаимовыгодное: мы затыкаем свои финансовые дыры, а ваши произведения читает вся Россия, без преувеличения – десятки тысяч читателей. Мы приезжаем к вам, выступаем в крупнейших залах, областных библиотеках, а самое главное – расширяем круг авторов. Сначала мы беспокоились, что эта практика снизит уровень журнала, но потом убедились, что, печатая Светлану Сырневу из Кирова, Владимира Молчанова из Белгорода, Василия Макеева из Сталинграда, Николая Колмогорова из Кемерова, Михаила Чванова из Уфы, Валентина Волкова из Калуги, Валентина Курбатова из Пскова, Роберта Балакшина из Вологды и многих других, мы, наоборот, поднимаем авторитет “Нашего современника”.

Да откройте почти любой из номеров и увидите, что добрая половина авторов – это писатели из далёких от Москвы мест. Я уже не говорю о нашей старой гвардии – Распутине, Лихоносове, Белове, Горбовском, Скатове, – они давно уже одновременно и областные, и всероссийские, и мировые... Но как не вспомнить Михаила Вишнякова, Николая Палькина, Валерия Шамшурина, Игоря Тюленева, Виктора Лапшина, Бориса Шишаева, Вячеслава Дёгтева, Анатолия Байбородина, Надежду Мирошниченко. И становится ясно, что журнал опирается не просто на географию, а на лучшие литературные силы провинциальной России! Кстати, вот уже 12 лет мы в конце года называем имена лауреатов, вручаем премии (деньги достаём во что бы то ни стало), и, как правило, 6 из 12 лауреатов – писатели провинции. Премии невелики, но почётны. Я, например, знаю, что В. Бондаренко за всю жизнь получил лишь одну премию – “Нашего современника”, но весьма гордится ею.

А наша молодежь, обретшая подлинную литературную судьбу на страницах журнала! Александр Казинцев, Александр Сегень, Андрей Воронцов, Сергей Куняев, Юрий Козлов, Андрей Убогий... Полностью состоялись благодаря журналу Нина Карташева и Марина Струкова. Я вижу на некоторых лицах скептические улыбки, но не торопитесь. Марина Струкова с крылатой фразой “наша классика – Пушкин и АКМ” – любимица русской патриотической молодёжи. Лично я мечтал бы о таких читателях. А когда два года тому назад состоялся творческий вечер Нины Карташевой, зал в ЦДЛ был переполнен, толпа народа осталась на улице, даже Василий Белов не мог пробиться сквозь это многолюдье, чтобы послушать страстные, православные стихи любимой поэтессы. О причинах успеха Струковой и Карташевой в сегодняшнее равнодушное время надо всерьёз задуматься. Надо искать молодую смену. Вот почему в начале 2005 года помимо произведений Юрия Бондарева, Василия Белова, неопубликованных стихов Юрия Кузнецова мы планируем целый номер отдать ещё неизвестным широкому читателю прозаикам, поэтам, критикам, историкам, читателям в возрасте до 35 лет. Докажем всяческим ерофеевым и швондеровичам, что у нас есть талантливая смена, которой принадлежит будущее! Прошу вас всех – помогите нам сделать этот номер таким, чтобы слава о нём пошла. Та слава, которая дороже денег.

Писателей у нас хватает, мы – сословие неистребимое. А вот с читателями – хуже, их становится всё меньше и меньше. Потому мы так дорожим ими, отвечаем на их письма, чего, по-моему, ни в одном журнале не делают, дважды в году издаём так называемые “читательские номера”, в которых печатаем по нескольку десятков писем, которых, кстати, мы получаем около двух тысяч в год, что в несколько раз больше, нежели получает любой другой толстый литературный журнал. За читателя надо постоянно бороться. Потому я прошу всех состоящих в нашем Союзе быть не только читателями журнала, но и его подписчиками. Если даже каждый второй писатель России подпишется на журнал – тираж вырастет на 2—2,5 тысячи. По нынешним временам – великое дело. Да, писатель в провинции сейчас человек бедный. Но если он сам не может выписать журнал, то, дорогие ответственные секретари (позвольте мне помечтать), нельзя ли на местах поискать богатых соотечественников и убедить их, к примеру, подарить на целый год журнал для всех двадцати или тридцати членов вашего областного Союза, убедить меценатов, что такая акция в тысячу раз дешевле, но неизмеримо почётнее, нежели покупка за миллион рублей в футбольную команду области какого-нибудь третьесортного бразильца. Уверен, что в иные времена чтение журнала для писателя не менее полезно, нежели сочинительство, ибо – вводит нас в творческое состояние, в нашу общую литературную жизнь.

*   *   *

В каждой из наших областей имеется от 300 до 600 бюджетных библиотек. Если на журнал их подписывается больше 100, это – радость. Таких областей у нас 10—15. Если 50—60 подписок – нормально, если 20—30, то мы опечалены. Но ведь бывают полные провалы. Юра Щербаков – приезжаю к тебе в Астрахань который раз, выступаю, рыбачу, водку пью, в дружбе друг другу клянёмся, а приходят сведения о подписке, и который год стабильная цифра – 12 библиотек! И всё...

Миша Вишняков – поэт, на мой взгляд, наилучший во всей Восточной Сибири, четверть века мы с тобой переписываемся, сколько сил я потратил, освобождал твою голову от иллюзий о святости атамана Семёнова и барона Унгерна, любимый ты автор наш, лауреат нашей премии – а подписка в Чите ещё хуже астраханской – 10 или даже 8 библиотек. И это в золотоносной и лесной Чите, где столько богатых людей, знающих и уважающих Михаила Евсеевича Вишнякова!

А Смоленск – всего 19 подписок! Виктор Смирнов баллотируется то в депутаты, то в мэры, то в губернаторы, смешит земляков Твардовского и Исаковского, однако каждый раз находит деньги на избирательную кампанию – и нет у него времени найти их на библиотечную подписку для журнала, где он так любит печататься. А рядом Брянская область – там подписка в 6 раз больше, нежели в смоленской, знаменитой литературными традициями. Что, Брянск богаче смоленщины?

Библиотеки, где работают культурные, нищие, святые женщины – наша опора. Недаром мы каждый месяц из Москвы посылаем за счёт журнала номера в библиотеки на родину Николая Рубцова, Виктора Астафьева, Бориса Романова, Сергея Есенина, Ивана Васильева, а кроме этого – в село Аталанка Усть-Удинского района, в петербургский госпиталь для ветеранов войны, в библиотеки Верхней Туры и Нижней Тоймы, и в самый северный Трифоново-Печенгский монастырь и в другие монастыри, епархии и приходы, и ещё по тридцати разным адресам, в том числе и в Курскую областную библиотеку слепых... Ну как не посылать, если пришло письмо, где слепые жалуются, что с января 2004 года курская администрация отказала им в средствах на подписку “НС”, за которым в библиотеке слепых была очередь, его читали инвалиды по зрению с помощью специальных средств, его обсуждали, о нём спорили... Подумайте, даже слепые не могут жить без нашего журнала...

*   *   *

Несколько слов о работе нашего Союза писателей. В целом я считаю деятельность нашего руководства полезной и положительной. Рекомендую на главный пост Валерия Ганичева, опытного руководителя с большими связями, с умением вести патриотическую линию и одновременно находить необходимую поддержку и понимание у высшей власти.

Но несколько серьёзных претензий к нашему секретариату у меня все-таки есть.

Больной вопрос – наши литературные премии. Мы, к сожалению, не нашли возможности влиять на премии федерального уровня – государственные, президентские, не можем изменить состав комиссий.

Но есть значительные премии другого рода: “Алроса”, “Прохоровское поле”, “Хрустальная ваза”, региональные и областные, которые во многом зависят от нас. Но часто выдвижение кандидатур на них происходит непонятно как, келейно или наспех на отдельных секретариатах – без аргументации, при быстром чтении списка номинантов, без серьёзного обсуждения произведений.

Нам нужен при Союзе Постоянный комитет по всем премиям, разумеется, на общественных началах, состоящий из авторитетных в творческом отношении литераторов. Пусть он внимательно рассматривает кандидатуры, даёт свои предложения секретариату на утверждение.

А нынче что происходит? Николай Тряпкин, Александр Панарин, Вадим Кожинов ушли из жизни, не отмеченные премиями нашего Союза писателей России. Вне этого “лауреатского внимания” живут и творят Виктор Боков, Глеб Горбовский, Василий Казанцев и многие другие замечательные поэты.

Нам нужно возродить журналы “Волга” и “Байкал”. Нам нужно буквально спасать некогда знаменитый журнал “Молодая гвардия”. Я два-три года тому назад вносил в Союз писателей предложение взять журнал под своё учредительство, помочь Юшину и Хатюшину в отчаянной борьбе за выживание журнала. Положение из-за бездарного руководства в последнее десятилетие в нём критическое: выходят сдвоенные номера, гонорары не выплачиваются, круг авторов сузился до предела. Я понимаю, что Союз писателей России был в эти годы озабочен становлением издания “Роман-журнал. ХХI век”, но упускать из виду “Молодую гвардию”, у которой ещё есть остаточная энергетика подписки и читательской любви – по меньшей мере неразумно. Ещё 2—3 года такой жизни, и журнал погибнет.

*   *   *

Два слова о работе Литфонда.

В целом он помогает писателям, как может, но вот недавно произошёл на заседании президиума прискорбный случай.

Когда у “демократов” умирает, допустим, Окуджава, приветствовавший кровопролитие 93-го года, то тут же переделкинская дача поэта-песенника получает звание музея его имени с правом пожизненного проживания детей, внуков и вообще всех будущих колен. А когда у нас умирает великий русский поэт Юрий Кузнецов, Литфонд через несколько месяцев в присутствии руководителей Союза принимает решение о выселении из Внуково семьи поэта: вдовы, двух дочерей, одна из которых состоит как переводчица в Союзе писателей... Хотя бы положенный год подождали, если уж считается, что Кузнецов, много лет творивший на этой даче, не достоин скромного музея... Не по-русски это, простите меня за резкость.

*   *   *

Нет времени подробно рассмотреть отношения журнала с нашими писателями из национальных республик. Скажу только, что у нас за последние годы сложились прочные дружеские связи с писателями Башкирии, Якутии, Коми.

Эту политику мы будем продолжать и дальше: нам надо показать всероссийскому читателю творчество писателей Северного Кавказа, Татарстана, республик Поволжья, народов Севера... Не буду долго останавливаться на этих задачах – скажу только, что мы будем стремиться, чтобы аура дружбы народов была на страницах журнала, подобная той, которую выразил в печально проникновенном стихотворении замечательный поэт из Коми Виктор Кушманов, лауреат литературной премии журнала. Незадолго до смерти он прислал мне письмо, в котором писал:

“Знаю, что ты был счастлив в России, как и я.

Думая о твоем журнале и о многом другом, я написал восемь строчек, посвящённых тебе:

Внезапно, вдруг ударит ток по коже —

Дорога, поле, стылая земля...

Мне изгородь родной избы дороже,

Чем изгородь Московского Кремля.

Иду по снегу, не нарочно плача.

Деревни нет. Нет ничего окрест.

Я как поэт здесь что-то в поле значу,

Я не поэт – там, где России нет”.

*   *   *

Каждый кулик своё болото хвалит – так что простите меня за многословие. Прошу вас помнить – что “Наш современник” – общее достояние всех писателей России, что, если говорить откровенно, настоящая литературная жизнь произведения в читательском сознании начинается лишь после публикации в нашем журнале. Старшее поколение писателей уходит из жизни... Но журнал живёт, и хотелось бы, чтобы он всегда был сильным, влиятельным, русским, непобеждённым, – чтобы именно таким достался в наследство всем вам, друзья мои!

Валерий ГАНИЧЕВ • Взгляд с Пикета (Наш современник N11 2004)

Валерий ГАНИЧЕВ

ВЗГЛЯД С ПИКЕТА

Сростки. Ныне это название стоит рядом с названиями Вешенская, Тарханы, Сорочинцы, Михайловское, Овстуг. Ежегодно в июле сюда, на Алтай, на два-три дня перемещается литературный и кинематографический, артистический центр России. Шукшинские чтения, возникшие по народному чаянию, идут тут с 1976 года. Попробовали их “разредить”, проводить раз в пять лет, но поток шукшинских паломников обошел гаишные и милицейские преграды и снова выплеснулся сюда, на Пикет. На эту уже не стираемую, не срываемую ни на физической, ни на культурной карте гору. На эту как-то уж очень символически и подчеркнуто горделиво одиноко стоящую гору над просторами родины Шукшина.

С горы Пикет далеко видно, и каким-то таинственным образом прозреваются оттуда все дали России – от Балтики до Тихого океана. “Для нас Шукшин день – ведь это почти как престольный праздник”, – сказала одна из жительниц Сросток. Да, этот день святой для тысяч людей, они приходят сюда дышать шукшинским словом, проясняют смысл жизни, горюют и радуются. Они здесь свои. Они здесь соотечественники. Их собрал здесь Василий Шукшин. И на этот раз, 26 июля, тут, на Пикете, в Сростках была Россия: Россия Алтайская, Кемеровская, Иркутская, Красноярская, Омская. А вот и из Томска, из Тюмени; там казахстанцы. А эти, ясно, москвичи. А здесь выбросили красный плакат: “Академгородок”. Значит, новосибирцы. Затянули песню белорусы. Конечно, есть и украинцы: откуда? Из Cyм. И неожиданно – молдаване, да ещё фильм снимают. О Шукшине, о Сростках, о песне. Приехали готовые всех поправлять и просвещать учёные. Солидный появился отряд шукшиноведов. Ну, не всем же Кафку изучать и Джойса. Надо постигать глубины творчества народного писателя! Похвально.

Эти чтения были юбилейными, ибо посвящены были 75-летию Василия Макаровича. Какие уж там годы, – может порезонёрствовать иной благополучный долгожитель. Но ведь у Шукшина вся жизнь – год за два, а последние-то, пожалуй, и за три пойдут! И еще. Едва ли не главным на этих чтениях было открытие памятника Шукшину, изваянного всем известным Вячеславом Клыковым. Уже в 9.30 утра человеческое море разливанное окружает вершину горы. А снизу идут и идут стайки веселых школьников, солидно переступающие взрослые лихие казаки, интеллигенты с рюкзаками за плечами. Идут делегации, идут одиночки. Тысяча, две, три, пять... К вечеру назовут цифру – двадцать пять-тридцать тысяч! Это здесь, на Пикете, а на Шукшинских чтениях, в залах, на площадках, в библиотеках – несметно. Большой международной научно-практической конференцией начались Шукшинские чтения в Барнаульском и Бийском университетах. Несколько дней шел Шукшинский народный зрительский кинофестиваль “Ваш сын и брат”. Писатели, артисты, режиссеры выступали в Сростках в разных аудиториях края. Открылась художественная выставка “Алтай – земля Шукшина”, шел фестиваль народных коллективов “В гостях у Шукшина”. Но 26 июля всё стягивалось сюда, на Пикет.

К двум постоянным вопросам нашей литературы “Кто виноват?” и “Что делать?” В. М. Шукшин добавил свой, третий: “Что же с нами происходит?”. Он призывал нас остановиться, одуматься. Как чуткий сейсмолог души, он чувствовал смертельно опасные толчки, несущие гибель обществу. Его герои – это родные для него люди, они близки ему, он с болью нередко наблюдает их раздвоенность, неуверенность в столкновении со злом, особенно если оно прикрывается высокими словами. “Чудики” его – открытые, ищущие, бескорыстные, как князь Мышкин у Достоевского. Но в жизнь ползёт деляга, пролаза, который лишён этой человечности и добросердечия. Чувствовал Василий Макарович, что бездушный наглец, торгаш, где скрытно, где и открыто, занимает плацдармы для броска во всероссийскую власть, вытесняя человека и человечность, насаждая и навязывая свою мораль.

Да, Шукшин вроде бы смеялся над происходящим, – народный юмор его героев смягчал происходящее очерствление душ, чудики, в общем-то, порождали добросердечность, мысль и беспокойство, ибо выглядели мудрее, умнее тех, кто над ними потешался. Но его смех был смехом, после которого выступала слеза. Так и было воедино у него: Смех, Мысль, Слёзы.

Здесь, в Сростках, была его малая родина, которую он безмерно любил. Но он ведь видел отсюда и всю Россию, его глаз был зорок, а нравственность неусыпна. Он и писал поэтому правду. Те, кто тогда руководил страной, тревожились, что ж это он пишет вроде бы только о неустроенности человеческой, о конфликтах мелких (как им казалось), не возвышается до героики. Но он-то писал не об итогах соцсоревнования, а о неповторимых людях, об их заботах и нуждах, думах и бытии. И песня его, хотя и была порой грустна, как “Степь да степь кругом”, но вот перехлестнула через годы, и ныне стало ясно, что это и есть самое высокое воспевание родины.

“Моё ли это – моя родина, где я родился и вырос? Моё. Говорю это с чувством глубокой правоты, ибо всю жизнь мою несу родину в душе, люблю её, жив ею, она придает мне силы, когда случается трудно и горько. И какая-то огромная мощь чудится мне там, на родине, какая-то животворная сила, которой надо коснуться, чтобы обрести утраченный напор в крови”.

...И вот, поднявшись на вершину, пройдя кордон милиции (тридцать-то тысяч надо выстроить, сорганизовать, не дать потоптать друг друга), остановились мы у одетого в белые одежды, сокрытого под ними памятника. Вокруг него уже кипели страсти: нет авторской индивидуальности – взят с кинематографической натуры; не там стоит; мешает археологам (да где ж вы, милые, сто лет-то были ?) – в общем, что-то не то и что-то не так. (Это бывало нередко и раньше. Действительно, все ли сразу принимали памятники Пушкину, Минину и Пожарскому, Есенину, соглашались с местом их расположения?). Опасения были и у нас.

Но вот после слов губернатора М. Евдокимова и В. Клыкова полотно сдергивается и... долгие, гулкие, несущиеся волнами почти от подножья горы аплодисменты. Минута... Вторая... Продолжаются. Звуки гимна приглушили их. В душе восхищение и радость. Да, это тот Шукшин. И здесь, здесь... На Пикете именно, на вершине! Здесь он должен был остановиться, сесть на свою землю, приземлиться – не как самолет, а как путник, пришедший к дому, ощутить ступнями своими теплоту, идущую из глубины земли, травинки, растущие на ней, песчинки и комочки её. Кто-то что-то ещё говорит у микрофона, разливисто несётся с холма песня. А я смотрю, впитываю эту слитность Шукшина с землёй, пространством, небом. Подхожу, обнимаю Славу Клыкова. И то ли говорю, то ли думаю: как было бы у нас пусто на Руси, если бы не было его могучего, непреклонного таланта. Он ведь возвратил нам в бронзе и камне многих подвижников и героев, витязей и поэтов, и без его памятников Русь бы ещё раз осиротела. Да, – это ведь и Святой праведный Сергий в Радонеже, и княгиня Ольга в Пскове, и Владимир Красное Солнышко в Белгороде, и Илья Муромец в Муроме, и Святые равноапостольные Кирилл и Мефодий в Москве, и звонница героям на Прохоровском поле, и Пушкин в Тирасполе, Батюшков в Вологде… Спасибо тебе, Вячеслав Михайлович, великий русский скульптор, за твоё высокое служение Отечеству и нам, русским людям.

Начальственный и литературно-киношный круг хозяев и гостей переместился ниже – на сбитую из свежих досок сцену, под портрет Василия Макаровича. А бронзовый Шукшин сверху зорко глядел на нас и как бы вопрошал: “Ну что, правду будете говорить или врать?”. И, наверное, вот эти тридцать тысяч человек и пришли сюда, чтобы услышать правду. Развлечься хочешь? Пожалуйста – на рок-поп-аншлаг-концерты. Сюда же, к Шукшину, идут за правдой. Он ведь и сам всю жизнь искал правду, оступался, ошибался, не мог быть равнодушным, просил людей быть добрее. Он считал, что в любых условиях “человек умный и талантливый как-нибудь, да найдёт способ выявить правду. Хоть намеком, хоть полусловом – иначе она его замучает, иначе, как ему кажется, пройдет впустую”. Видя, как налаживается жизнь в деревне, как постепенно создавались возможности для улучшения жизни людей, он находил способы “обрушить всю правду с блеском и грохотом на головы и души людские”.

Может быть, кому-то сегодня покажется странным написанное им тогда: “Я не политик, я легко могу запутаться в сложных вопросах, но как рядовой член партии коммунистов СССР я верю, что принадлежу к партии деятельной и справедливой; а как художник я не могу обманывать свой народ – показывать жизнь только счастливой, например. Правда бывает и горькой. Если я её буду скрывать, буду твердить, что всё хорошо, всё прекрасно, то в конце концов я и партию свою подведу. Там, где люди её должны были бы задуматься, сосредоточить свои силы и устранить недостатки, они, поверив мне, останутся спокойны. Это не по-хозяйски. Я бы хотел помогать партии. Хотел бы показать правду...”. Он и не подвёл партию Королёва, Гагарина, Гагановой, целинников, бамовцев. Его надежды не оправдала партия Хрущева, Брежнева, Андропова, Горбачева. Эта партия не захотела прочитать Шукшина, она читала Аджубея и Вознесенского, Чаковского и Шатрова, Межирова и Ананьева. Она не верила в правду, не верила народу и не хотела жить его жизнью. А Шукшин как завещание, как завет написал: “Нравственность есть Правда. Не просто правда, а Правда. Ибо это мужество, честность, – это значит – жить народной радостью и болью, думать, как думает народ, потому что народ всегда знает Правду”.

Поэтому и пришли сюда, на Пикет, тридцать тысяч, ибо они знали, что Шукшин жил с ними единой радостью и болью, он думал о народе. Поэтому в своем выступлении на Пикете я вспомнил, как мудрый Леонид Леонов ещё в конце 70-х годов задал мне простецкий вопрос: “Ганичев, а они там (показав пальцем вверх) – думают о народе?”. Я невнятно сказал: “Наверное, думают”. Он покачал головой и скептически заключил: “Нет, навряд ли. Вот хотя бы раз в месяц собирались и говорили: сегодня мы три часа думаем о народе...”. Да, небожители власти что тогда, что сейчас вряд ли думают о народе. “Пожалуй, это качество осталось только у русских писателей”, – заключил Леонид Леонов.

Покойный профессор, литературовед Александр Иванович Овчаренко в свое время выпустил книгу “От Шолохова до Шукшина”. Некоторые его коллеги скептически отнеслись к названию: “Величины несопоставимы”. Но профессор был прав. Шукшин близок Шолохову тем, что народен, он – народный писатель. Он создавал народный образ, тип героя. Даже не создавал, а тот как бы сам по себе являлся из его вроде бы незамысловатых историй, из шуток и побасенок. А язык этих его героев не взят из этнографических словарей, он услышан в алтайской деревне, московской электричке, в общежитии лимитчиков. Он из гущи этой жизни, он сам Словарь времени. Я не знал тогда, есть ли изданный словарь Шукшина. И сказал: если нет, то, конечно, филологам и почитателям его таланта такой следует издать, – как словарь Достоевского, словарь Шолохова, словарь Лескова. Слава Богу, такой словарь уже издается алтайскими учеными.

Именно это качество – народный – и является главным в определении сути Шукшина-писателя. Некоторые литературоведы наделяли его всякими другими признаками: критик системы, изобразитель странностей человеческого характера и даже юморист-комик, этакий Аркадий Аверченко или Антоша Чехонте. Да, и это есть в сусеках его творчества, но главное – в его сопереживании, сочувствии крестьянину, жителю посёлка, небольшого городка, своему земляку, жителю по сути своей деревенской Руси.

Некие резонёры обвиняют теперь саму деревню, самого крестьянина за утрату многовековой культуры, за “отступление” с вековой крестьянско-христианской дороги. В учебном пособии “Русская литература XX века” М. Голубкова (издательство “Аспект-пресс”), в статье, посвящённой В. Шукшину, утверждается: “Деревня, отказавшись от самой себя, переориентировалась на город, но новые ценности были освоены крайне поверхностно”, а прежние “утратили свою императивность и безусловность, девальвировались в глазах молодежи, обесценились в сознании среднего и даже старшего поколения”. Надо же так! Оказывается, деревня сама виновата в том, что ее распинали, раскрестьянивали, лишали опоры, уничтожали ее  язык, быт, песни, объявляли все это отсталостью и деревенским идиотизмом…