Текст книги "Журнал Наш Современник №4 (2002)"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Он хочет своей государственности в Крыму (о чем заявляется открыто) и независимости от Украины (о чем не заявляется, но подразумевается). Это, конечно, право любого народа, если оно не вступает в противоречие с правом другого народа, составляющего большинство на данной территории. Меня больше удивляет извинительная позиция в этом вопросе официальных крымских СМИ: ведь требования государственности или независимости не имеют никакого отношения к последствиям депортации! Крымские татары на момент выселения не имели независимости, они вообще не имели ее с 1475 года, когда перешли под протекторат турок. Недолгая независимость Крыма перед вхождением в состав России была не волеизъявлением народа, а требованием России к побежденной Турции. И вообще, если речь идет о государственности до 1475 года, то тогда русские и украинцы, отбросив наше “кто старое помянет”, вправе публично вспомнить те беды, которые принесли им крымские татары в то время. На сотню депортаций потянет! Крымско-татарская государственность заявила себя тогда как агрессивный враг славянской государственности. А может быть, речь идет о той “государственности”, что даровали татарам немецко-фашистские оккупанты? Очень подозреваю, памятуя пример Хорватии и Боснии, что и о ней тоже. Тогда получается, что товарищ Сталин не так уж был неправ? Многие простые люди в Крыму, кстати, именно так и считают. Что же касается властей и журналистов, то они проповедуют межнациональный мир во что бы то ни стало – позиция, как показала горбачевщина, крайне порочная в условиях, когда одни занимаются пассивным миротворчеством, а другие – агрессивным национализмом.

Вот о чем, приблизительно, я думал, когда отправился обедать вместо посещения дворца. Не было в этом ни позы, ни национальной нетерпимости – не лежало у меня в тот день сердце к крымско-татарским древностям, вот и все. К тому же веранда кафе, где я устроился, находилась рядом со входом в дворец, так что нельзя сказать, что я его совсем проигнорировал. Громко играла восточная музыка, официант и повариха были крымскими татарами, но у меня почему-то не было ощущения, что я нахожусь в их исторической столице. Потом я понял, почему. Ожидая заказа, я от нечего делать наблюдал за входящими в ворота и выходящими из них людьми. Среди них явно не было крымских татар, а день, между прочим, выдался выходной, воскресенье, – самый подходящий для посещения национальных святынь. Впрочем, за соседним столиком сидели два крымских татарина и одна татарка, но вели себя как-то тихо, без обычной для этого народа энергичной жестикуляции и экспансивности, особенно проявляющейся как раз в застольной беседе. О чем-то скучно беседовали вполголоса, листали иллюстрированный журнальчик на своем языке, старыми стенами явно не любовались. Я бы, признаться, тоже на их месте в присутствии иноплеменных туристов таким дворцом не любовался: он, хотя и находится в относительно неплохом состоянии, но очень уж архитектурно неказист – любая византийская развалина даст ему сто очков вперед. Затем моя мысль получила неожиданное, несколько забавное подтверждение. Заказ все не приносили, и я спросил у официанта, где туалет. Он сказал, что в самом конце дворцового двора, направо. Никуда не денешься, все дороги ведут в Рим! Я двинулся туда на рысях, потому что помнил, как застигла меня подобная нужда на задворках Воронцовского дворца, и я бежал вдоль его громады полкилометра по жаре, пока не увидел желанные два нуля. Теперь же я шел по неровным плитам двора размашистым шагом минуты две-три, не больше – и уткнулся в противоположную стену. Все, что ли? Мне вроде бы направо... Ага, вот.

И когда я возвращался назад, то понял, почему такими скучными и зажатыми были мои соседи по столику. Все то неповторимое, что оставили на этой земле в камне многие народы, предельно ясно указывало крымским татарам на то место, что они занимают в истории и культуре Крыма, – и оно было, естественно, не первое и даже не пятое. Один только комплекс Воронцовского дворца мог вместить пятьдесят таких Бахчисараев, а возводился он, между прочим, как частное владение! Вот, имперская гигантомания, скажут мне. Да не гигантомания! Генуэзская республика не была империей и никогда не претендовала на владение всем Крымом, а вы посмотрите на здешние генуэзские крепости и сравните их с ханской ставкой! Архитектура никогда не врет, она может только преувеличивать, что, например, заметно у итальянцев, но этим-то и выражает характер народа и особенно его запросы. А что гигантского было в Инкермане? Не камни там велики, а дух в камне! Бахчисарай же – скучное официозное сооружение турецких вассалов... Колониальный дворец, так сказать, Бахчи сарай ... Право же, Воронцовский дворец с восточными элементами его фасада или стилизованная под мечеть вилла в Симеизе с большим основанием имеют право считаться памятниками мусульманской архитектуры в Крыму.

Сюда, в ханскую ставку, думал я, надо привозить крымских татар со всего мира и показывать им на наглядном примере, что они – всего лишь один из многих народов, населявших и населяющих Крым, а быть его “титульной нацией” они могут быть лишь в чьем-то воспаленном бредом мозгу! Тогда уж давайте осетин позовем, предки которых, аланы, пришли сюда еще с легендарными готами!

Ко всему этому необходимо заметить – хотя бы для крымского татарина, которому могут попасться на глаза эти строки, что они в Крыму отнюдь не чужаки, несмотря на многовековое недружелюбное отношение к славянам, пришедшим в Крым куда раньше. Возьмите хотя бы поэтичные названия гор, рек и долин, которые даже Сталин не решился заменить, в отличие от деревень. Они, между прочим, даже без перевода прекрасно отражают характер местности. Чужаки на такое не способны. Но у всякого народа на любой земле есть свое место – и горе ему, если он хочет занять неподобающее! И речь даже не о том, что он встретит сопротивление другого народа, тоже имеющего основания, иногда даже более веские, считать эту землю своей, а о том, что того места, которое народу определяет Господь, куда как достаточно, даже с запасом, – если, конечно, он имеет счастье понимать это!

Высокогорное плато перед вершиной Ай-Петри, где конечная станция канатной дороги, оккупировали крымские татары. Здесь, под совсем близко проплывающими над головой облаками, десятки их построенных на скорую руку духанов – целый город, разделенный улочками-проходами. Кому-то, вероятно, такая предпринимательская экспансия не очень по душе, но следует признать, что более вкусной еды я в Крыму не едал! Плов, люля-кебаб, самсы, лагман, шурпа, манты, рыба, цыплята-табака готовятся на открытом огне, как в старину, и не на задах заведений, а у входа, возбуждая своим видом и запахами аппетит неимоверно. У жаровен и булькающих котлов приплясывают босоногие смуглые повара, непрерывно зазывая туристов на ходу рифмованными “слоганами”: “А вот лучший в мире лагман! Не проходи, попробуй сам!” , “Посмотри на этот плов! Съешь тарелку – и здоров!”, “Кто не ел шашлык Ахмеда, тот остался без обеда!” Порции совсем не такие, как в харчевнях внизу: огнедышащий самсы, к примеру, величиной с две ладони – три штуки нипочем не съешь! – а внизу вам предложат фитюльку с кулачок за ту же цену. На прилавках – батареи бутылок домашнего ароматного терпкого вина. В огромных дымящихся чайниках – чай, заваренный на горных крымских травах, – ничто так не утоляет жажду после острой пряной пищи. Посетителей из крымских татар здесь хоть отбавляй, они чувствуют здесь себя вполне в своей тарелке, не то что в Бахчисарае, едят, пьют, веселятся, как дети. Некоторые из них, пожилые, явно растроганы – наконец-то увидели настоящую родину, какой она была в их памяти или в рассказах родителей, поели настоящей татарской пищи, которую едали их отцы. Нам, русским, тоже хорошо: мы здесь не “оккупанты”, не “гяуры”, не “козлы” – мы долгожданные клиенты, без которых зачахнет этот бизнес. Скажи мне хоть какое-то недоброе слово Ахмед, побывавший, судя по специфическим наколкам, в местах не столь отдаленных, я пойду в духан к Саиду, а то и вовсе покину обжорный городок, и мои гривны, столь необходимые хозяевам в “мертвый сезон”, когда плато у Ай-Петри опустеет, достанутся кому-нибудь внизу. А зачем это надо?

Другой способ зарабатывать деньги на плато – конные прогулки. Причем зазывалы стараются отловить вас еще до того, как вы попадете в черту духанов: а то вы наедитесь, напьетесь и потом на лошадь не влезете.

– Конная прогулка к лучшим пещерам Крыма! – подбежал ко мне юноша —русский, кстати. – Там вас ждут проводники-спелеологи со специальным оборудованием.

Но покататься на лошади по плато стоило недешево, к тому же я уже знал, что пещеры находятся не так далеко, и поэтому мы с семьей отправились туда пешком. Впоследствии обнаружилось, что юноша-зазывала, у которого я спросил дорогу в пещеры, указал мне, шельмец, в другую сторону. Тем не менее к первой пещере мы, полюбовавшись с горных вершин на затянутые легкой дымкой Ялту, Массандру и Гурзуф, подошли все равно раньше конной кавалькады – видимо, проводник собирал необходимое количество всадников. Железная дверь в пещеру была на замке и, судя по покрывавшей их ржавчине, уже примерно года три. Тогда же, видимо, исчезли и проводники-спелеологи с их оборудованием. Нам подтвердили это две женщины, проходившие мимо. Кавалькада между тем приближалась. “Любопытно, – подумал я, – как же проводник будет объяснять своим клиентам обман зазывал?”

Проводником оказалась молодая миниатюрная татарка. Она, привстав на стременах и козырьком приложив ладонь ко лбу, всматривалась, как богатырь на картине Васнецова, в закрытую дверь, а потом, разведя руками, сказала:

– Надо же, еще полчаса назад они были здесь! Наверное, ушли обедать! Ну, ничего, поедем к другой пещере.

Отправились за ними и мы, мало, впрочем, надеясь на чудо. Ведь, если разобраться, никакой выгоды от посещения клиентами пещер хозяевам лошадей не было – пока те будут ходить, лошади будут простаивать. Вскоре мы увидели спешенную кавалькаду. Всадники угощались вином у двух молодых татар, сидящих со своими бутылками прямо на земле. Проводница скромно стояла в сторонке. Пещера (в отличие от первой, наклонной, воронкообразная, вертикально уходящая в глубь горы) тоже, естественно, была закрыта – в связи в аварийным состоянием, о чем сообщалось на облупленной табличке. К третьей пещере мы уже не пошли. Всадники же, допив вино, отправились вслед за проводницей дальше.

– Не завидую я им, – сказала жена. – Выпили вина на такой жаре, в самом начале прогулки. Что с ними дальше будет?

Между тем молодые люди с бутылками радушными жестами приглашали и нас.

– Нет, друзья, мы не вино приехали пить, – помотал головой я.

– А мы приехали вино продавать! – оскалился один. – Как же нам быть?

Здесь, наверху, была настоящая крымско-татарская жизнь, совсем не похожая на те политические страсти, что раздували в Симферополе вожди меджлиса. У всех этих духанщиков и виноторговцев явно хватало проблем и помимо “государственности” и “независимости”, и при любой власти им бы пришлось так же вкалывать – с той лишь разницей, что крымско-татарская власть могла отпугнуть русских туристов, основной источник их доходов. Но в деньгах этих простых работяг очень нуждались те, кто выступал от их имени в Симферополе. Они, в отличие от татар на плато, честно (а порой и не совсем честно – на то и восточный менталитет) зарабатывающих себе на хлеб, не имели еще места в крымской жизни и дурили народу голову песенкой про “титульную нацию”, чтобы оправдать в его глазах свою бесполезность. Эти политики с психологией кочевников являлись, как и чеченские “президенты” и “генералы”, настоящими, смертельно опасными врагами крымско-татарского народа, но, увы, в том и особенность, и трагедия Востока, что простые люди понимают подобные вещи, только испытав их последствия на своей шкуре.

Обитель над поверженным Змием

Всего в 20 километрах от Бахчисарая – еще один древний пещерный монастырь, освященный во имя иконы Успения Божией Матери. Это единственная православная обитель, существовавшая в Крыму во время великого исхода христиан в 1778—1779 годы. Поскольку всех поголовно православных выслать с полуострова оказалось, конечно, невозможно, хотя бы в торговых и дипломатических интересах, последний крымский хан Шагин-Гирей вынужден был уступить их требованиям и разрешил богослужения в пещерном Успенском храме, пригласив для этого греческого священника Константина Спиранди. Он и оставался единственным стражем и служителем церкви в течение 80 (!) лет. При нем прекратилась монашеская жизнь в монастыре и при нем же, в 1850 году, была возобновлена.

С историей Успенского монастыря связано, наверное, самое позднее в истории человечества сказание об ужасном змие, “люди и скоты пожирающем”. Это исчадие ада, согласно преданию, записанному в ХVII веке священником Иаковом Лызловым, появилось в окрестностях Бахчисарая уже при татарах, в XIV веке. Татары “от того места отбежавша, пусто оставиша”, а греки и генуэзцы усердно “молишася Пресвятой Богородице, дабы их от онаго змия свободила”. И вот однажды ночью они увидели в горах горящую свечу. Кто мог зажечь ее? Скалы в этих местах отвесные, недоступные для подъема. Христиане решили, что таинственная неугасимая свеча есть некое знаменье им, и стали тесать ступени из камня, чтобы подняться к ней. Когда по истечении некоторого времени это им удалось, они увидели возле свечи образ Пресвятой Богородицы, а “тамо близко того образа и змия онаго обретоша мертва, разседшася”. В великой радости христиане возблагодарили Бога и Пресвятую Богородицу за чудесное избавление, разрубили змея на куски и сожгли. После этого горный выступ, где совершилось чудо, стал местом всеобщего поклонения православных и католиков Крыма, и даже татары воздавали “велию почесть святому образу со многими приношениями”. Тогда же был вырублен в скале храм, сохранившийся по сию пору, и основан ныне действующий монастырь, а потом, уже в конце ХV века, в Бахчисарае разрешили сделать его центром Готской митрополии и резиденцией митрополита.

После присоединения Крыма к России здесь с помощью русских войск были проведены первые восстановительные работы, в частности, была расширена легендарная лестница в 83 ступени, ведущая в Успенскую церковь и к расположенным высоко на скале настенным росписям образа Пресвятой Богородицы и предстоящих святых, ныне возобновленным.

Все монастырские постройки расположены в три яруса. Нижний, на подходе, включает в себя ворота, гостиницу, трапезную, два фонтана (один действующий), средний – обветшавшие ныне дом настоятеля с фонтаном, Иннокентиевскую церковь и три пещерных келии, верхний – три церкви, 13 пещерных келий и колокольню, откуда открывается захватывающий вид на окрестности.

Древний пещерный храм во имя Успения Богоматери весьма просторен. Плоский свод поддерживают четыре вырубленных из скалы колонны, в левой стене – большие оконные проемы с видом на ущелье Марьям-дере. Здесь находится список чудесно обретенной в XIV веке иконы Богоматери (оригинал после депортации христиан был вывезен в Церковь Успения близ Мариуполя, где и остался), а также список Ватопедской (Афонской) иконы Божией Матери, именуемой “Пантанесса” (“Всецарица”), имеющей чудотворную силу приводить к покаянию и вразумлять чародеев, колдунов, экстрасенсов и исцелять тяжелые болезни, в том числе и рак. Два других пещерных храма, святого Евангелиста Марка и святых Константина и Елены, возведены в XIX веке.

Ансамбль этого почему-то почти неизвестного в России крупнейшего древнего православного монастыря, величаво вытянувшийся по краю глубокого ущелья, вдоль длинной скалы, настолько впечатляющ, что его даже нет возможности сравнивать с, напротив, широко известным у нас Бахчисарайским дворцом – о последнем, да простят мне крымские татары, уже просто забываешь. А ведь если бы не русский поэт Пушкин, подумалось мне, никто в России про эту ханскую ставку не знал бы вообще, как не знают про другие немногочисленные памятники крымско-татарской архитектуры в Крыму. Крым не потому русская земля, что мы его когда-то завоевали, его и другие завоевывали, в том числе и татары; и даже не потому, что наши постройки в Крыму красивее и монументальнее, просто каждая земля имеет от Господа определенное духовное предназначение, мало связанное с экзотикой, топонимами, национальной кухней, танцами и костюмами, и раскрыть его было суждено лишь православным.

Многие крымские татары чувствуют это, но делают совершенно неправильные выводы: им кажется, что они избавятся от своеобразного комплекса неполноценности, сделав своим главным врагом Православие. Два года назад Совет министров Республики Крым принял решение вернуть Успенскому монастырю ряд исторически принадлежащих ему зданий, в которых до недавнего времени размещался психдиспансер. Руководство находящегося по соседству крымско-татарского медресе (в этих заведениях в Крыму, как теперь стало известно, проходили подготовку направляющиеся в Чечню ваххабиты) заявило вдруг протест и развернуло такую активность, которой могли бы позавидовать наши православные общественные организации. Меджлис крымских татар в Симферополе сумел без всяких на то юридических оснований добиться приостановки решения Совмина.

Но этим дело не ограничилось. 25 июля прошлого года, буквально за несколько дней до моего приезда в Бахчисарай, татарские националисты напали на древнюю обитель. Предварительно обработанная профессиональными провокаторами, среди которых особо отличался заместитель главы Бахчисарайской районной администрации Умеров, толпа крымских татар в несколько сотен человек, вооруженная камнями, палками и дубинками, с криками “Аллах акбар!” ринулась на монастырскую территорию. В этой ситуации не дрогнули, не отступили монахи обители и прихожане, мужчины и женщины. Многие из них серьезно пострадали от озверевших исламистов. На высоте оказались и вызванные к месту беспорядков местные казаки и бойцы спецназа МВД Украины “Беркут”, имеющие богатый опыт “контактов” с татарскими экстремистами. (Во время коктебельских беспорядков в 1995 году они быстро привели к “общему знаменателю” столь же озверевшую толпу, двигавшуюся в автомобилях на Симферополь, открыв по ним огонь из пулеметов.) Только после того, как “беркуты” и казаки блокировали погромщиков, появился представитель “самой мирной религии мира”, как любят говорить о себе исламисты, крымско-татарский муфтий, и повел переговоры с наместником монастыря отцом Силуаном. В итоге погромщики разошлись. Настораживает, что абсолютно никто из них, несмотря на пролитую ими кровь, не был наказан, особенно главный провокатор Умеров.

Подобные беспорядки были организованы меджлисом не только в Бахчисарае, но и в Джанкое, Судаке, Терновке. A чтo православных ждет, если крымские татары, не дай Бог, придут к власти, я думаю, гадать не нужно: священник Иаков в своем сказании о мощах неизвестного святого нарисовал достаточно впечатляющую картину.

“Жидовский городок”

Из Успенского монастыря хорошо видна горная крепость на другой стороне долины Марьям-дере, верхние постройки которой нависают прямо над пропастью. Это – древний город Чуфут-кале (он же Кырк-ор, Топрак-кала, Бутмай, Гевхер-кермен), названный русским послом Петром Савеловым (1628 г.) и вездесущим священником Иаковом, побывавшим и здесь (1634 г.), “жидовским городком”. Это выражение едва ли носит оценочный характер, скорее, оно является прямым переводом названия Чуфут-кале с крымско-татарского: в ХVII веке в пещерном городе проживали в основном караимы, исповедующие особую форму иудаизма, а слово “жидовский” употреблялось тогда на Руси в значении “иудейский”.

А до ХVI века именно здесь, а не в Бахчисарае, располагалась ханская ставка. Но крепость возвели не татары, они захватили ее лишь в середине XIV века, Здесь тогда жили аланы-асы, исповедовавшие Православие. Они, в свою очередь, сменили греков-византийцев, которые в V—VI веках заложили эту крепость (она называлась то ли Каллиакра, то ли Фулла), а потом передали ее аланам, своим союзникам, – федератам, как говорили тогда. В ХI—ХIV веках на южном склоне горы существовал христианский монастырь, пещерные сооружения коего сохранились и поныне.

Но были на плато и такие обитатели, о которых мы ничего или почти ничего не знаем. История Крыма – как заколдованная матрешка: сколько ее ни вскрывай, последнюю не удается обнаружить. Похоже, люди жили на плато Бурунчак от сотворения мира. Исследования историков и археологов показали, что человек обитал здесь еще в неолите, то есть не менее 7 тысяч лет тому назад. В первой половине первого тысячелетия до Рождества Христова в этих местах появились знаменитые тавры (их еще называют представителями кизил-кобинской культуры). Поселение тавров обнаружено по другую от Успенского монастыря сторону горы Бурунчак, в ущелье Ашлама-даре, а плато, как считают, служило им убежищем.

“Венеция водяной город. Чуфут-кале воздушный... жилища караимов подобны орлиным гнездам на вершине крутой неприступной горы”, – писал в 1820 году побывавший здесь И.М. Муравьев-Апостол. А внизу, в долине Марьям-даре, которую вы огибаете по дороге в воздушный город от Успенского монастыря, лежит город мертвых: могильник VI—Х веков, где в основном покоятся сарматы, аланы и греки. Всего на сегодняшний день обнаружено свыше сотни склепов и 24 могилы, а еще больше – не обнаружено, денег на раскопки нет.

Слева находятся военное (героев Крымской войны) и монастырское кладбища. Здесь похоронены погибшие в сражении на реке Черной 4 августа 1855 г. генералы Вревский и Веймарн.

Правее, уже на подходе к Чуфут-кале, караимское кладбище. Оно расположено на двух крутых склонах долины, называемой Иосафатовой, которая, говорят, очень похожа на одноименную долину в Палестине, где, по преданию, в день Страшного суда Господь будет судить живых и мертвых. То там, то здесь из земли торчат надгробные плиты, – их не меньше 5 тысяч. В основном надгробья – гробообразные или домикообразные плиты. Надписи на иврите, звезды Давида, каббалистические многогранники, вписанные в круг... Здесь хоронили покойников не только из Чуфут-кале, но и из других городов. Когда-то в этой долине росло множество вековых дубов, их и сейчас можно увидеть до десятка.

Отсюда тропа ведет налево, а потом начинается подъем к Малым, или Южным воротам города, называемым еще Кичик-капу. Здесь, на развилке, под большим тентом, какие-то молодые люди, аппаратура. “Не желаете на обратном пути спуститься в пещеры?” – обратился к нам парень. Я невольно засмеялся и чуть не спросил, не те ли они спелеологи, которых ждут на Ай-Петри. Парень, неверно истолковав причину моего веселья, сказал: “Вы напрасно смеетесь. Это одна из крупнейших пещер мира. Ее нет на картах и путеводителях, потому что мы ее открыли совсем недавно”. “Глубокая?” – спросил кто-то. “Мы разведали лишь пятьсот метров. А как далеко она идет дальше, один Бог знает”. Одно слово – Крым! Они еще пещеру не разведали, а уже хотят зарабатывать на туристах! А с другой стороны, если они любители и проводят изыскания на свой страх и риск, то где им взять деньги на это? Те же проблемы, наверное, нынче у профессионалов. А ведь открытие – быть может, мирового значения! Не в том даже дело, что пещера, очевидно, сама по себе уникальна, а в том, что она находится непосредственно у подъема на древнейшее городище. Значит, за прошедшие несколько тысяч лет она уже бывала открыта, как-то использовалась людьми, и здесь должны работать не только спелеологи, но и археологи. Но в Крыму теперь толком никто не работает даже в Херсонесе...

Мы продолжили подъем. Плато возвышается над уровнем моря на 600 метров, а над долиной – метров на 200, причем вертикальные обрывы с трех сторон достигают высоты 50 метров, что создает ощущение более значительной, нежели на самом деле, высоты Бурунчака. В 1666 году впечатлительный турецкий путешественник Эвлия Челеби, в целом верно рассчитав площадь городища (“восемь тысяч шагов”), высоту скалы несколько преувеличил: “верхушкой небо достигающая”, “крепость... окружена скалами в тысячу аршин высотой... под ними же пропасти лежат глубины бездонной, подобные челюстям ада”. Но я не могу сказать, что Челеби приврал: сверху, особенно со стороны ущелья Ашлама-дере, действительно все кажется именно таким благодаря отвесности скал!

Узкие сводчатые Южные ворота прекрасно сохранились и используются, что называется, по назначению билетершами. От наземных же построек, напротив, почти ничего не осталось, кроме крепостных башен, контрфорсов, бастионов, брустверов, куртин и казематов. Пещеры и казематы многоярусные, сообщающиеся между собой, с окнами-бойницами, пробитыми в сторону долин. Обороняться здесь можно и поныне. Хазары так и не смогли выбить алан из Кырк-ора. Татары завладели им только лет через сто после завоевания ими Крыма – и то хитростью. По преданию, они собрали все музыкальные инструменты, которые у них были, а также горшки, тазы и прочую медную посуду и устроили гала-концерт под названием “Таз упал с крыши”, продолжавшийся в течение трех дней и ночей. Аланы, все это время ожидавшие атаки, не спали и стояли у бойниц, “точно кладбищенские надгробные памятники”, по выражению историка. “На четвертый день они все поневоле мертвецки уснули”, а татары произвели победоносную атаку. Но до этого удачного штурма здесь многие головы сложили, в том числе столь популярный нынче у ваххабитов и в Крыму, и в России шейх Мансур из Медины (помните: “аэропорт шейха Мансура” в Грозном?), сподвижник Магомета, действовавший на кавказском и крымском направлениях. Кстати, Эвлия Челеби утверждает, что в его время “великая гробница шейха Мансура” находилась в двух тысячах шагов на запад от Чуфут-кале. Это кое-что объясняет в отношении татарских ваххабитов к этому месту вообще и к Успенскому монастырю в частности и наводит на мысль, только ли в Симферополь тянутся нити прошлогодних июльских провокаций?

В самом широком месте Чуфут-кале (Старый город) от пропасти до пропасти три километра, в самом узком (Новый город) – полтора. В длину он тянется с запада на восток километров на шесть. Раньше здесь приходилось пробираться по узким извилистым улочкам, а теперь, когда наземных построек почти не осталось, горизонт открыт и общая площадь городища кажется маленькой. Правда, фундаментов древних домов или их следов сохранилось мало, в отличие, скажем, от Херсонеса. Это наводит на мысль, что, может быть, не так уж и не правы были русские путешественники конца ХVII – начала XIX века, предполагавшие, что большинство жителей “воздушных городов” жили в многочисленных сохранившихся пещерах. Нынешние историки и археологи в один голос опровергают это мнение, утверждая, что пещеры служили в основном для оборонных и хозяйственных нужд, а для жилья возводились каменные наземные постройки. Эту же точку зрения повторила экскурсовод. Но она же по окончании осмотра предложила желающим купить книгу известных крымских историков-краеведов А. Герцена и Ю. Могаричева “Крепость драгоценностей. Кырк-ор. Чуфут-кале”, где на вкладке была воспроизведена фотография последних обитателей города братьев Пигит. Два бородатых осклабившихся дяди в круглых черных караимских шапочках и белых одеяниях, смахивающих на комбинезоны, в которых щеголяют ныне автомеханики и работники АЗС, стоят у входа в сооружение, удивительно напоминающее пещеру, широкое отверстие коей, с сохранением дверного проема, заложено неотесанными камнями! А ведь если они были последними жителями Чуфут-кале, то, небось, могли бы себе найти заброшенный дом в состоянии не худшем, чем эта убогая пещера! Но, видать, все же их было не так много, домов, а те, что были, являлись не очень пригодными для жилья.

Во рвах и на дорогах меня поразили глубоко выбитые в камне колеи от колес. Ничто так явно не говорит о бурлившей здесь когда-то жизни и бренности всего земного, чем эти удивительные следы!

Первые два полностью сохранившихся здания, которые встречаешь, идя от Южных ворот, две кенассы (синагоги), примерно ХVII и ХVIII веков. Это стоящие друг к другу впритык, уступом, однотипные большие каменные строения с двускатными крышами, крытыми черепицей, и просторными террасами по фасаду. Задняя часть кенасс нависает прямо над пропастью (это их видишь еще с той стороны долины). На стене правой, более поздней кенассы выбита пространная надпись древнееврейскими буквами, но на караимском языке, отчего ее никто не может прочесть. Говорят, надпись сделана в память посещения Чуфут-кале Александром III. Более – ничего интересного. В сами синагоги не пускают. Там тоже, по словам гида, нет ничего интересного: все, что было, увезли в Бахчисарайский музей.

Интересно другое: мечеть в бывшей ханской ставке была одна, а синагоги две! Эта странность, которую можно было бы отнести на счет первого впечатления, редко бывающего объективным, по мере знакомства с историческими реалиями оказывается не случайной. Да, столицу татары в ХVI веке перенесли в Бахчисарай, но ведь здесь остались их святыни, самая значительная из которых – сохранившийся мавзолей (ХV век) Джанике-ханым, дочери Тохтамыша, родоначальницы (по женской линии) династии Гиреев! Можно, конечно, предположить, что ко времени постройки второй кенассы татары постепенно перебрались в Бахчисарай, а в Чуфут-кале преобладала община караимов-иудаистов. Такое бывало в мусульманских городах, но, по свидетельству Эвлия Челеби, уже в ХVII веке в городе жили исключительно караимы, и не только жили, но и правили: “Мусульман там нет вообще, ибо даже комендант замка, охрана крепости, стража и привратники – все они иудеи... Воистину ни в одной стране нет подобной неприступной крепости иудейской”. Посол Петр Савелов и священник Иаков Лызлов еще раньше Челеби высказались вполне категорично: “жидовский городок”. Ну ладно, может быть, хоть в знаменитую мечеть Гази Хаджи-Гирея караимы мусульман на поклонение пускали? Ничуть не бывало – Эвлия Челеби, тащившегося сюда из самой Турции, например, не пустили: “... из-за того, что эта достойная сожаления мечеть среди иудеев находится, двери ее всегда на засов закрыты. Общины мусульманской там нет и следа”.

Что же получается? Нынешние татары идут громить Успенский монастырь, принадлежащий православным даже во времена Гиреев, а татары времен Гиреев и не чесались, чтобы открыть для поклонения собственные святыни в бывшей своей столице? О чем это говорит? Это, а также то, что к середине ХVII века из Кырк-ора исчезли не только мусульмане, но и упомянутые в ярлыке Хаджи-Гирея (1459 г.) в качестве равноправных жителей города христиане, говорит о том, что город был полностью сдан караимам по некой договоренности, едва ли существовавшей в письменном виде, с оставлением всех святынь, которые нельзя унести (например, останки Джанике-ханым, видимо, унесли – их не обнаружили в мавзолее). Скорее всего, это случилось между 1608 и1612 годами. В ярлыке Селямет-Гирея 1608 года еще фигурирует старое название крепости – Кыркор (“сорок башен” или “сорок братьев”), а вот Батыр-Гирей в ярлыке 1612 года уточняет: “ныне этот город именуется иудейским городом, в котором проживают иудеи и армяне”. О мусульманах уже нет упоминания. Подобных прецедентов в истории тайной дипломатии достаточно: так мавры в Испании сдавали города евреям, а крестоносцы-тамплиеры в Палестине – сарацинам (Ю. Воробьевский в одной из своих книг подметил странную закономерность: орден тамплиеров становился все богаче и могущественней, а его крепости одна за другой переходили в руки турок).