Текст книги "Журнал Наш Современник №4 (2002)"

Андрей Воронцов • Неизвестный Крым (Наш современник N4 2002)

Андрей ВОРОНЦОВ

НЕИЗВЕСТНЫЙ КРЫМ

Клочок земли

В сущности, что такое Крым? Клочок земли, двадцать семь тысяч квадратных километров территории... А разговоров о нем, как будто это пол-России. Ну, есть там море, горы, солнце... Но все это и на юге России, слава Богу, еще есть. Или в данном случае важнее “земля и мертвые в ней”, как сказал один французский националист? Севастополь, город русской боевой славы? Но боевая слава, знаете, не бывает избирательной. Помню, как с обидой сказал мне один русский журналист из Днепропетровска: “На Украине, и помимо Севастополя, много городов русской боевой славы. Полтава, Харьков, Киев, Одесса... Почему же вы теперь в России, словно отказываясь от них, твердите одно: Севастополь, Севастополь?” Отчасти, конечно, ясно, почему – Севастополь по-прежнему главная база российского Черноморского флота. Но я считаю явным преувеличением утверждения, что нашему флоту, кроме Севастопольской бухты, негде на Черном море базироваться. Наш регулярный флот на юге был создан почти за сто лет до того, как был основан Севастополь – и где-то же он базировался? Понятно, что Севастопольская бухта удобнее, но за неимением лучшего можно воспользоваться и Цемесской, как в 1918 году. Было бы море, а стоянки для судов найдутся. Нет естественных бухт, можно сделать искусственные. Не в этом вообще дело. Нам в стратегическом отношении в “неудобном” Новороссийске, может быть, было бы удобнее, чем в Севастополе: нет “пригляда” украинской стороны, можно было бы снова разместить на судах ядерное оружие. Но Севастополь, Крым – это нечто большее, чем стратегические расчеты, большее, чем даже боевая слава. Как сладко для русского сердца видеть в Севастополе, Феодосии, Керчи наши флаги – Андреевские или трехцветные! Там, где стоит наш воин с автоматом, оттуда мы еще не ушли, даже если сотня международных договоров говорит об обратном. Право же, в чем-то хохлы по-своему правы, когда требуют убрать из Крыма Черноморский флот. Пока он там, не могут они с полной свободой сказать: наш Крым. Нет, будем откровенны, Севастополь для нас – далеко не в первую очередь важная стратегическая база (разве менее важна была закрытая Камраньская?), это – естественный ограничитель суверенитета Украины . Дипломаты, конечно, в таком духе высказываться не могут, а мне что? Собака лает, ветер носит. Думаю, однако, что и самые “щирые” украинцы говорят не всю правду, когда требуют от русских немедленно убраться из Севастополя. Это – своеобразная разновидность торга в вопросе о долгах за газ и нефть. Ведь наш уход, по сути, означал бы уход славян из центральной и восточной части Черного моря. Турецкий ВМФ уже сегодня сильнее Черноморского флота, а Военно-морские силы Украины, которые я лично имел возможность видеть, это не флот и даже не дивизия боевых кораблей, а, по нашим меркам, бригада. И дело не в малом количестве кораблей у ВМСУ, а в бедности. Даже если бы по соглашениям о разделе флота украинцы получили бы судов больше, то не смогли бы их содержать. Продали бы или разрезали на металлолом... Поезжайте в Балаклаву и посмотрите, что сделали они с уникальной, огромной, вырубленной в скале базой подводных лодок, способной выдержать прямое попадание атомной бомбы. Теперь в иную крымскую пещеру безопасней зайти, чем в этот тоннель... Наше присутствие в Крыму нужно украинцам не меньше, чем нам самим.

Но даже не это – главное. Примерно в таком же духе мы могли бы размышлять о Приднестровье, Абхазии, Калининградской области, Курильских островах... При всей схожести геополитических и стратегических проблем, Крым – нечто другое. Атмосфера, что ли, там какая-то особая... Или статус... Ведь названные “горячие точки” и анклавы все же, что ни говори, находились на периферии нашей истории и географии, а события в Крыму всегда отзывались так, как будто происходили в центре России.

Мы, может быть, даже не вполне осознаем, какое место занимает Крым в нашей истории. Здесь русская цивилизация повстречалась с Грецией и Римом. Первые христиане появились в Крыму еще в I веке новой эры. И восприняли христианство мы из Крыма, где крестился Владимир Святой. “Тмутороканский камень” XI века, второй по древности после Остромирова Евангелия памятник русской письменности (“В лето 6576, индикта 6, Глеб князь мерил море по леду: от Тъмутороканя до Кърчева 10000 и 4000 сажень”) – имеет прямое отношение к Крыму. Многие исследователи считают Тмутораканское княжество, во владения которого входил Корчев (Керчь), одним из первых славянских княжеств на Руси. А Черное море в ту пору называлось Русским. После татаро-монгольского нашествия еще неизвестно, кто был более опасен для Руси – Орда на востоке или крымские ханы на юге. Поэтому сражение при подмосковных Молодях в 1572 г., когда князь Михаил Воротынский наголову разгромил соединенное войско крымчаков и турок, вдвое превосходящее наше войско, не менее важно было для России, чем Куликовская битва. Петр I, прежде чем пробить окно в Европу на севере, пробил его на юге, совершив Азовский поход. Да и флот наш был создан не на севере, как многие считают, а на юге, специально для взятия Азова. А потом, во второй половине ХVIII века, начались “времена очаковские и покоренья Крыма”, великая битва с Турцией за Таврию, Крым и Кубань, приведшая сначала к восстановлению независимости Крымского ханства, а потом, стараниями блистательного Потемкина, и присоединению его к России. Оценить значение этого события можно, лишь перенесясь на несколько десятилетий вперед, в 1854 г., когда “объединенная Европа” вместе с турками высадила громадный десант не где-нибудь, а в Крыму! Оборона Севастополя, описав которую Лев Толстой прославился на всю Россию... Поражение в Крымской войне, определившее исторический путь России вплоть до 1917 года. И наконец, последний аккорд гражданской войны в европейской части России – изгнание Белой армии из Крыма в ноябре 1920-го... Великий исход интеллигенции из России... В 1941—1942 – героическая, почти годичная оборона Севастополя от немцев, сковавшая на юге немалые силы Гитлера, так необходимые ему на востоке, где шла битва за Москву. И первое после победы под Москвой наступление Красной Армии и Флота – Керченско-Феодосийская операция, завершившаяся трагично. И, наконец, Ялтинская конференция антигитлеровской коалиции в феврале 1945 года: именно ее решения (даже не Потсдамские) стали основой послевоенного устройства мира вплоть до проклятого 1991 года!

Кто только не был в Крыму: тавры, мидийцы, древние греки, персы, скифы, киммерийцы, римляне, византийцы, гунны, сарматы, готы, аланы, хазары, караимы, половцы, русские, генуэзцы, евреи, татаро-монголы, крымские татары, армяне, турки, немцы-колонисты! Бывали эти народы и в других местах исторической России, но чтобы вот так, все вместе, на небольшом клочке земли!.. В двадцати минутах от Бахчисарая, ханской ставки, – древний Успенский православный монастырь, высеченный в горе, а напротив него, по ту сторону долины, горный город Чуфут-кале, бывшая византийско-аланская крепость, а потом оплот караимов-иудаистов... Взойдите на Чуфут-кале, и что увидите вы? Плато Мангуп-кале, столицу средневекового православного княжества Феодоро, последнего осколка Византии в Крыму! А взобравшись на Мангуп-кале... Можно продолжать до бесконечности... Где такое встретите вы?

И еще: из всех описаний Крыма, даже если их оставил представитель древнего народа, обязательно следует, что и до этого народа кто-то жил в Крыму, и не просто жил, а еще и крепости строил, землю обихаживал... Крым, оказывается, вообще изучен только на 25 процентов, и это относится не только к истории и археологии, но и, что меня особенно поразило, географии! Например, в знании о пещерах и пещерных городах Крыма мы недалеко ушли от русских путешественников, посетивших Крым в конце ХVIII века и сразу понявших, что земля эта, хотя и небольшая и находится не так далеко от России, но совершенно фантастическая и неведомая, Терра Инкогнита! Что же касается “белых пятен” в истории Крыма, то приведу характерный пример: все мы знаем, что такое Чонгарский вал и неоднократно видели его в фильмах о разгроме Врангеля, но знаем ли мы, кто его построил около тысячи лет назад?

Сегодня немногие даже из так называемых воцерковленных людей понимают, а почему, собственно, мы – Третий Рим? Только потому, что переняли от Рима Второго, Византии, Православие? Имперскую идею? Или потому, что Иван III привез из Византии жену, Софью Палеолог? В Крыму, среди развалин его византийских церквей и крепостей, начинаешь, наконец, понимать, почему. Узкий перешеек, отделяющий Крым от материка, есть, в сущности, мост между Вторым Римом и Третьим.

“Хощу по-прежнему зде учинити Русь”

Сказать, что Инкерманский монастырь под Севастополем – такое уж неизвестное место, было бы не совсем верно. Теперь его фотографии висят в коридорах крымских поездов. Да и находится он совсем рядом с железной дорогой. Правда, я с удивлением убедился, что есть севастопольцы, которые его ни разу не видели. Видимо, обитель эта открывается не всем.

Инкерман – один из самых древних христианских монастырей на территории бывшего СССР, а Монастырская скала, по всей высоте сплошь усеянная кельями-пещерами, считается прибежищем первых христиан в Крыму. Когда сюда, в инкерманские каменоломни, был в 98 году новой эры сослан властями Рима один из величайших проповедников христианства, святой священномученик Климент, папа римский, рукоположенный самим апостолом Петром, он уже застал здесь около 2000 христиан. По преданию, св. Климент всякий день крестил до 500 язычников, отчего число христианских общин-церквей уже в начале II века увеличилось здесь до 75. Тридцать из них, в том числе 9 монастырских комплексов, обнаружено в скалах Инкермана.

Каменоломни работают и по сей день: вероятно, это самое древнее из действующих предприятий в Крыму. В мягкой известняковой скале прорублен узкий и длинный, с пятиэтажный дом, тоннель, через который грузовики въезжают в ущелье. Неподалеку – товарная станция “Инкерман-1”. Седая древность странно соседствует с деловитой хозяйственной мельтешней. Над силуэтом кран-балки поднимается башня византийской крепости Каламита. Хорошо сохранились ворота и часть стены. VI век! В ту пору мы даже еще не имели своей государственности... Сам Инкерманский монастырь основан, по некоторым сведениям, в VIII веке. Вот древний монастырский дворик, откуда начинается подъем на вершину Монастырской скалы, к Каламите. Здесь растут два бесхозных абрикосовых дерева, обильно усеянных оранжевыми плодами. Абрикосы собирают в мешок какой-то бородатый дед и мальчик, оба довольно оборванного вида. “Дед Архип и Ленька”... Подал им Господь плодов земных... Потом, возвращаясь на автобусную остановку, я видел, как они их продавали на обочине шоссе. Стало быть, и денежек Господь подал... Отведал и я монастырских абрикосов – они были сочные, сладкие.

Возобновлен монастырь святого священномученика Климента в 1991 году и принадлежит Украинской Православной Церкви Московского Патриархата. Вход в обитель расположен в нижней части скалы, от него идет вперед и вверх коридор-тоннель, в правой стене которого вырублены окна и дверные проемы, прежде ведущие, вероятно, на балкон, а теперь за застекленными дверями – лишь небольшой уступчик, резко обрывающийся вниз, к железной дороге. Хорошо, что монахи не пьют, а то вот так выйдешь неверным шагом на балкончик подышать свежим воздухом – и ага... В левой стене по ходу коридора – склепы-костницы, проходная комната с лестницей, что поднимается на верхний ярус с кельями и колокольней, и три пещерные церкви. Снаружи помещения верхнего яруса выглядят теперь как две прилепившихся к отвесной скале деревянных часовенки, увенчанных маковками с крестами. На верхний ярус, кстати, можно спуститься по вырубленной в скале, не огражденной со стороны пропасти лесенке от крепости Каламита. Но дверь на колокольню, естественно, находится на замке. Между двух скал инкерманских каменоломен есть колодезь: по преданию, его открыл Господь по молитве святого Климента.

Но самое впечатляющее – это, конечно, пещерные храмы Инкермана. Церковь во имя святого апостола Андрея, как считают, вырублена самим папой Климентом. Она небольшая по размеру, с низким горизонтальным потолком. Алтарь отделен от основного помещения сплошной скальной преградой с вратами посередине и двумя маленькими окошками. Через правое окно, очевидно, принимали исповедь кающихся, потому что тут устроено для священника седалище из камня. Престол в алтаре, примыкающий, как принято, к восточной стене, тоже вырублен из камня. Свято-Андреевский храм – это настоящая пещерная церковь, какой ее себе представляешь, читая про катакомбы первых христиан, стены и свод здесь не спрямлены, они грубы и морщинисты, в отличие, скажем, от соседнего храма во имя св. Мартина Исповедника (другого папы римского, сосланного в Крым). И именно эта простота и безыскусность рождают особое, словами не передаваемое чувство духовной общности с первыми исповедниками христианства.

Главный храм монастыря, освященный во имя святого священномученика Климента, – это один из самых больших пещерных храмов Крыма. Он имеет форму трехнефной базилики; в алтаре, наверху ниши для запрестольного образа – традиционное византийское рельефное изображение “процветшего” креста в круге. За Свято-Климентовским храмом находится последнее помещение этого яруса с каменной скамьей, вырубленной вдоль стен по внутреннему периметру. В древности оно служило братской трапезной, ныне используется для совершения треб.

Все три описанных пещерных храма ныне – действующие. Какое счастье, думал я, что обитель перешла к Русской Православной Церкви в 1991 году, когда униатского духу в Крыму и слышно не было, а филаретовская “церковь” еще не существовала! Ведь прошло бы год-два, и пришлось бы уже за Инкерман отчаянно бороться, как это случилось с храмом святого Владимира в Херсонесе! Кстати, русский священник Иаков Лызлов, побывавший здесь в 1634 году, оставил важное духовное свидетельство, что в ХIV—XV веках монастырь из византийского стал русским. О священнике Иакове, прибывшем в Крым вместе с русским посланником Борисом Дворениновым, следует сказать особо. Читая его записки, понимаешь, что такое был в ХVII веке русский православный миссионер. Мало того, что он объездил все заброшенные в то время православные святыни Крыма, находя их по принципу “язык до Киева доведет” (попробуйте-ка теперь без карты и экскурсовода!), он еще и сделал столько, сколько современной духовной миссии не под силу! С раскаянием я вспоминал, как смеялся в детстве над посланиями к жене героя “Двенадцати стульев” Ильфа и Петрова отца Федора, в которых он скрупулезно описывает каждый посещенный город. Подлость этого юмора была в том, что высмеивалась веками воспитанная в русских священниках необходимость быть в чужих краях и миссионером, и учителем, и путешественником, и бытописателем, и историком, и разведчиком, и географом. Православного монаха, как десантника, можно было без всякого скарба, в одной только рясе и с крестом высадить где угодно, нимало не сомневаясь, что он не только выживет, но и справится со всеми возложенными на него задачами.

Сказание отца Иакова – ценнейшее свидетельство о том, как жили христиане и потомки христиан в Крыму после падения Византии, под турецко-татарским игом, и в каком состоянии находились христианские святыни. Иаков поднялся в Свято-Климентовский храм (в древности он именовался Георгиевским) по главной лестнице, ныне разрушенной. Здесь, у левого клироса, увидел он “гробницу каменну, длина двунадцети пядей, высота в пояс, как двум лечи широта, а в гробнице земля”. Недолго раздумывая, Иаков принялся копать и обнаружил в гробнице “мощи наги нетленные”, а “подле тех мощей друга мощи, кости наги”. Иаков закрыл гробницу и вернулся в Белгород (Севастополь).

Приехал он сюда снова на следующий год, 2 марта, специально для “уведения” мощей, взяв с собой толмача Юрия Бурнашова и дьякона Силу Кирилова. Посол Борис Дворенинов дал им одежду на мощи – “срачицу, и порты, и саван, и венцы, и калиги, и покров”. Прибыв в Инкерман, паломники отправились к живущему уже тридцать два года в пещере (видимо, в ожидании выкупа) “расконвоированному” русскому пленнику Максиму Ивановичу Новосильцу, с которым, вероятно, отец Иаков познакомился в предыдущий приезд. Здесь, у соотечественника, они дождались ночи (“Татарского ради зазору”), а потом пошли в Георгиевский храм, вынули из гробницы мощи, положили на доски и в свете факелов стали обмывать их смоченным в теплой воде платом, после чего произошло чудо – “мощи побагровели, аки у живого человека”. Отец Иаков и его спутники, хваля Бога, облачили нетленные останки в привезенные одежды и отпели панихиду “по всех православных християнех”, поскольку не знали имен усопших, потом положили мощи в гробницу, покрыли покровом и отслужили молебен всем Святым, после чего, приложившись к мощам, вернулись в пещеру к Новосильцу. Здесь они жили несколько дней, собирая сведения о мощах у местных греков и русских пленников, иные из которых находились в Крыму лет по сорок. Греки сказали, что не знают, кому принадлежат останки, никаких свидетельств о них, ни устных, ни письменных, не имеют, поскольку обитель запустела и благочестие иссякло уже через десять лет после взятия Царьграда, то есть за полтораста с лишним лет до посольства Дворенинова. Тут выступил белорус, которого звали Василий Хромой, и сказал: “мне де здеся в городке сорок лет и я де застал те мощи целы, а брада де была черна продолговата и одежда де была на мощах цела, а покрыт де был черным бархотом”... И еще сказал Василий Хромой, что несколько лет назад татары, которые почему-то очень боялись нетленных мощей, вынули их из гробницы, отнесли в степь и закопали глубоко. Можно себе представить их ужас, когда утром обнаружилось, что мощи по-прежнему находятся в усыпальнице. Татары снова отнесли честные останки к той же яме и закопали еще глубже. “Наутрее мощи паки обретошася в той же гробнице”! Татары, “с великой яростию пришедше в церковь идеже мощи, яко львы рыкающе, окаяннии агаряне”, решили, что останки выкапывают христиане – русские, греки или армяне, и в назидание им сделали так: накинули мощам на ноги веревку, привязали другой конец к лошади и погнали ее в степь, сбросили в яму и не только закопали, но и заложили сверху тяжелыми камнями, и поставили у могилы стражу, точно римляне у усыпальницы Христа. Но, как и в Евангельские времена, не помогли ни камни, ни стража... Тогда один татарин, живший от Инкермана верстах в двух, исполнился такой великой ярости, что пришел в церковь, вытащил мощи из гробницы, осыпая их проклятиями, и выбросил в окно с высоты пятьдесят сажен на землю, прямо в весеннюю грязь. В ту пору, как “поганый агарянин” свершал свое “всесквернавое дело” , у него дома “невидимою силою побило вся сущая его и жену, и дети, и скот”, а потом он и сам погиб, едва преступив свой порог, “и поиде во дно адово, ниспровергл зле свою окаянную душу в преисподний тартар”. Василий Хромой утверждал: “Двор его пуст и по се время, и не бе живяй в нем”. С тех пор татары мощи больше никогда не трогали и в церкви не появлялись.

На следующий день отец Иаков и его спутники поставили гроб с нетленными мощами на повозку, заложили его сверху камнями и отправились, как будто едучи из каменоломни, обратно в стан Дворенинова. Но перед самым отбытием на родину одному из паломников, уснувшему после обеда (вероятно, это был сам священник Иаков, не назвавший свое имя по причине смирения), явился во сне святой, образ которого они видели слева от гробницы – “ростом велик, одежда как на Дмитрее Мученике Селунском” – и строго-настрого запретил увозить из Крыма его останки: “Мните мя, о друзи, взяти мощи моя на Русь, а аз убо хощу по-прежнему зде учинити Русь, а имя ми и память моя бывает в Семенов день”. И стал невидим. Вот то важное духовное свидетельство, о котором я говорил, что Крым был Русью еще до падения Византии. Впоследствии эти слова святого были начертаны на камне, заложенном в арку крепостных ворот на плато Монастырской скалы.

Когда Крым присоединили к России, мощи святого Симеона были уже утрачены, а надпись исчезла после революции. Сегодня самое время выбить ее заново.

Ханская ставка

Сколько ни бывал в Крыму, а никогда не тянуло меня в Бахчисарайский дворец. Ну что туда тащиться – ради “фонтана слез”, который тыщу раз видел на фотографиях? Я понимаю Пушкина: поэт, натура впечатлительная, в Бахчисарае, по сути, впервые встретился с настоящим Востоком, а мы в “Союзе нерушимом” видели его предостаточно. При Пушкине еще и литературная мода была на Восток, а теперь, как погнали нас оттуда вчерашние “младшие братья” да явились, как чертики из коробочки, всякие ваххабиты и талибы, модно стало смотреть на Восток в перекрестье прицела – артиллерийского или авиационного. Это теперь даже “прогрессивно” (в отношении мусульман Афганистана, Палестины или Ирака, но не их единоверцев в Чечне, Боснии или Косово). Сам я не любитель изучать Восток с помощью оружейной оптики, но и в микроскопе не нуждаюсь, чтобы увидеть в восточных узорах то, что якобы недоступно невооруженному глазу.

И вот прошлым летом довелось-таки побывать в Бахчисарае. Направлялся я, правда, в пещерный Бахчисарайский Свято-Успенский монастырь, но первым пунктом экскурсии по традиции был ханский дворец. Посмотрев из автобуса на его низенькие стены с декоративными минаретами, я сказал экскурсоводу, что в дворец не пойду, а пойду обедать. В этом не было никакого пренебрежения к крымско-татарской культуре, просто накануне, в День города Алупки, я ее насмотрелся сверх всякой меры. Самое интересное, что до праздника я на улицах Алупки ни одного крымского татарина не видел, а в концерте у памятника Ленину выступали одни татары! А те русские или украинские дети, что изредка появлялись, пели “попсовые” шлягеры, да еще и по-английски! Татары же, напротив, отдавали предпочтение национальному репертуару и национальным костюмам.

Не знаю, являются ли мои ощущения ксенофобией – пусть судят сами читатели, однако я предлагаю самым завзятым “демократам” и “интернационалистам” представить, что на концертах в День города Москвы выступают преимущественно азербайджанцы или чеченцы – и на родном языке! А русских в процентном соотношении в Алупке, наверное, даже больше, чем в Москве. Тем более что подоплека такого национального перекоса угадывалась без труда: власти Алупки, вероятно, пожадничали денег на праздник, не догадались поискать спонсоров, а татары были тут как тут – пожалуйста, мы найдем деньги; но тот, кто платит деньги, заказывает, как известно, и музыку! Оснований для подобного предположения достаточно: например, городская газета Алупки недавно перестала существовать и выходит теперь на весь город одна крымско-татарская “Алубика”! Все это не мелочи, завтра в эти незначительные, на первый взгляд, факты будут тыкать националисты и говорить: “Мы – титульная нация Крыма, только у нас сохранилась народная культура! Только мы организуем информационное пространство в Крыму!”

Симптом тем более печальный, что он не ограничивается Алупкой. Государственные радио и телевидение Республики Крым (точнее, радио– и телепрограммы, ибо телевидения и радио, в том виде, в каком они существовали при Багрове и Мешкове, в Крыму теперь нет – Киев запретил) заняли какую-то подобострастную, заискивающую позицию по отношению к крымским татарам, у которых, между прочим, полно своих дециметровых и кабельных телеканалов, не говоря уже о радиостанциях. То же самое можно сказать об официальных крымских газетах (а управляют Крымом, если кто не знает, коммунисты с вроде бы “русской ориентацией”).

Блок “Россия”, правивший Крымом (насколько это вообще возможно при верховенстве законов Украины) до коммунистов, имел много недостатков, и главный из них – ставка на местных и московских “бизнес-патриотов”, которые после победы Мешкова на президентских выборах потребовали платить по счетам, но он имел четкую позицию по поводу того, что в истории многонационального Крыма нет народов, которые пострадали бы больше других и, соответственно, заслуживают особого к ним отношения. В самом деле: почему крымские татары должны считаться главными страдальцами? А как быть с многовековым рабством русских и украинцев в крымском плену, с кровавыми и опустошительными набегами ханского войска на Русь, с депортацией всех христиан из Крыма в 1778 году и осквернением православных святынь? Почему выселение крымских татар в 1944 году – национальный геноцид, а события 1920—1921 годов, когда Бела Кун и Землячка (псевдоним-то каков!) не выселяли бывших офицеров и “цензовые элементы”, а расстреливали их десятками тысяч – не геноцид? Почему при оценке событий 1944 года не вспоминают угнанных из Крыма в Германию в качестве “остарбайтеров” славян – с помощью татарских коллаборационистов, кстати? И как, наконец, относиться к той кровавой бане, которую устроили славянам в 1941—1944 годы крымско-татарские карательные батальоны, что засвидетельствовал документом не кто-нибудь, а фельдмаршал Манштейн? (Документ Манштейна в начале “перестройки” имел, как водится, “закрытое” хождение “в верхах”, чтобы “не возбуждать межнациональную рознь”, – но многочисленными публикациями о “сталинском геноциде” над крымскими татарами ее возбуждать было, естественно, можно.) Ведь, за редкими исключениями, эти массовые зверства не имели для немецких прислужников из крымских татар никаких юридических последствий, их и выслали-то, как говорил сам Сталин, чтобы избежать тотального дознания, которое неизбежно приняло бы характер процесса над целым народом, со смертными приговорами тысячам военных преступников!

При высылке пострадали, естественно, и невинные, как, впрочем, страдали они в кровавых чистках крымско-татарских коллаборационистов, но теперь, когда их право жить в Крыму восстановлено, все прочие проблемы, неизбежно возникающие после возращения – жилищные, имущественные, финансовые и т. п., – имеют не политический, а чисто юридический характер. Претендуешь на занятую кем-то после выселения жилплощадь – пожалуйста, судись, а многочисленные крымско-татарские правозащитные организации должны тебе в этом помогать, для этого вроде бы и создавались. Но тем, кто знаком с жилищной ситуацией в Крыму и видел местный “старый фонд” – хотя бы в ялтинской Васильевке, ясна непродуктивность такой политики. Легче и дешевле построить новый дом, чем отсудить, а потом восстанавливать “старый фонд”. К тому же в бывших татарских домах и квартирах нередко живут те или потомки тех, чье жилье сожгли в оккупацию гитлеровские “нукеры”. Подобные процессы для крымско-татарских националистов могли бы иметь прямо противоположный эффект. Ведь Крым после войны лежал в развалинах! Стали бы выяснять, что разрушили немцы, а что их прислужники...

Лично я не вижу никакой исторической несправедливости в положении вернувшейся на полуостров части крымско-татарского народа: разве оно было иным после войны у здешних и переселенных сюда русских и украинцев? Никто не платил им никаких компенсаций, не давал льгот – восстанавливали все своим горбом. Да некому после распада СССР платить крымским татарам компенсации: ведь их не украинцы выселяли, которым, кстати, тогда Крым не принадлежал (вот в этом случае они вспоминают, что он был до 1954 года частью РСФСР!), а союзная власть. Рассчитывать же на компенсации со стороны российской власти как правопреемницы союзного правительства можно, очевидно, лишь в том случае, если Крым вернется в состав России. Но крымские татары, как широко известно, не только не поддерживают такую идею, они самые ярые противники ее после украинских националистов! “Чего же ты хочешь?” – зададим крымско-татарскому народу кочетовский вопрос.