Текст книги "Журнал Наш Современник №10 (2002)"

Ольга Зиновьева • Начало (к 80-летию А. А. Зиновьева) (Наш современник N10 2002)

К 80-летию Александра Александровича ЗИНОВЬЕВА

Ольга ЗИНОВЬЕВА

НАЧАЛО

*   *   *

1974 год – год написания Александром Зиновьевым “Зияющих высот”. Книга захватила его целиком и полностью, захватила и меня. Одержимость и опаленность дыхания – вот, пожалуй, наиболее точное определение тому состоянию, в котором мы находились тогда. Это было как наваждение, это было выше наших сил, мы оба были абсолютно подвластны тому стремительному, властному потоку, который потом определился как КНИГА. Александр жил ею, дышал ею, думал о ней, мысленно и на бумаге отдельными штрихами, словами, обрывками фраз, стенографическими значками и логическими символами помечая мысль, сюжет, идею и образ этого грандиозного построения. На работе, дома, в пути, в гостях, на прогулке с Полинкой (ей не было и трех лет). До сих пор я поражаюсь одному: как наше окружение, по сути, не заметило, просто-напросто проморгало это наше лихорадочное психологическое состояние? Александр работал днем и ночью, ощущение было такое, словно долго сдерживавшаяся лавина мыслей (“литературная пауза” длилась все же почти тридцать лет!) вдруг прорвала плотину и устремилась неудержимым потоком на бумагу... Набросанные куски, отрывки, порою – строчки он читал мне, если они были уже записаны, а часто диктовал мне, диктовал, принимая горяченную ванну. Уму непостижимо, как он выдерживал эту температуру воды – практически кипяток. Теперь, после трех с лишним десятилетий совместной жизни, я этому удивляюсь меньше, хотя он остается верен этой своей привычке и сейчас, когда ему необходимо концентрированно и напряженно поработать над какой-нибудь особенной идеей, а так как мозг этого удивительного человека – генератор мыслей – работает неутомимо, перелопачивая и выдавая на-гора результаты, которых хватило бы на творческую деятельность десятков людей, то можно понять, почему он по крайней мере через день проводит десять-пятнадцать минут в брутально-горячей воде: эта процедура помогает ему, по его выражению, “расширить мозговые пазухи”. Случалось, он диктовал мне необыкновенное, и мое участие в этом процессе превращало мою жизнь в жизнь избранную, возвышенную, исключительную. Сан Саныч, как к нему обращались студенты, сказал как-то об этом периоде, что он лично переживал его так, как будто это был его последний боевой вылет на штурмовку важнейшего объекта противника (сравнение понятно, если вспомнить, что во время войны он был летчиком штурмовой авиации).

Условия, в которых писались “Зияющие высоты”, в значительной мере определили форму книги. От начала до последней точки не могло быть уверенности, что удастся написать большую книгу: ведь процесс создания мог быть прерван в любую минуту и, кстати, не по нашей воле. Каждый фрагмент писался так, что, случись нечто непредвиденное, он смог бы стать последним. Потому книга получилась как бы сборник из нескольких самостоятельных (из пяти) книг, и каждая из них, в свою очередь, как подсборник, или альманах, куда входили короткие произведения – новеллы, очерки, фельетоны, памфлеты, анекдоты, стихотворения. Сюжет в общепринятом, обычном смысле тут роль играл второстепенную. Единство же тексту придавали стройность и последовательность идей и персонажей, стиль языка, вектор и раскручивание мысли, сам способ мышления автора.

Всю редакторскую, критическую, корректорскую работу приходилось делать мне, причем – в ходе перепечатывания рукописи: ни до, ни после у меня не было физически и фактически времени на это, так как все тут же уходило из нашей квартиры, где нельзя было хранить ни строчки. В каких условиях я работала, очевидно, придется писать еще особо. Хочу только очень коротко остановиться на специфике: печатать надо было без свидетелей. Когда? Ясно, что ночью, когда уже спала моя мама, жившая тогда вместе с нами на улице Кедрова в еще не отобранной властями квартире; когда уже посапывала, разметав косы по подушке, наша Потя-Полинка; когда спали бдительные соседи, обычно днем не спускавшие с нас глаз. Где и как? Конечно же, на кухне! Машинку я обкладывала подушками, под стол подстилала одеяла, дверь на кухню баррикадировала подушками с бордового дивана из гостиной (диван потом, когда власти лишили нас крыши над головой, уехал в почетную ссылку к Асе Фединой, верному нашему другу, человеку редчайшей порядочности). В кухне делали “темную”, дабы свет в окне не привлекал ненужного внимания в доме напротив. Одновременно я печатала логическую книгу Александра Александровича с тем, чтобы когда меня спрашивали (что случалось почти ежедневно): а что это я все время что-то печатаю? – то я могла бы в любой момент указать на стопку уже напечатанной продукции по логике. Что и говорить, мало кто был способен на такое решение...

В начале 1975 года книга была закончена в том смысле, что, по нашим представлениям, было уже достаточно много подготовлено материалов для той самой КНИГИ. Все части рукописи были уже за рубежом и, как нам казалось, находились в недосягаемости для КГБ. Черновики мы все уничтожили, что потом обошлось нам в несколько месяцев тяжелых переживаний, поскольку судьба рукописи, переправленной на Запад, нам была долго неизвестна.

Что же это была за книга, которую писал Зиновьев и которая получилась в результате на деле? С самого начала мы держали в голове мельчайшие детали замысла и его исполнение, мы хорошо знали характер книги и ее особенности, поэтому то, что получилось на деле, точно соответствовало тому самому начальному замыслу.

О “Зияющих высотах” после их публикации появилась огромная литература. Удивительно, однако, то, что самая главная их, именно литературная, особенность, как правило, выпадала из поля внимания. В качестве исключения можно сослаться на работы английского ученого Майкла Кирквуда и отечественных авторов Карла Кантора, Леонида Грекова и Владимира Большакова. Карл Кантор возвращался к творчеству Александра Зиновьева неоднократно, всегда находя какие-то новые особенности, привлекавшие его новизной и яркостью, искренне отдавая должное огромному таланту и глубине мыслей писателя-современника, часто видя в работах Зиновьева именно то, мимо чего проходили критики-профессионалы. По скромным подсчетам, К. Кантор написал где-то около дюжины статей, предисловий и послесловий к произведениям Александра Зиновьева.

Я хотела бы добавить несколько слов именно о литературной особенности творчества Зиновьева. Когда Александр начал писать “Зияющие высоты”, к этому времени он имел за плечами более пятидесяти лет жизненного опыта, богатый опыт литературного фольклора и научной работы, да еще плюс к тому разработанную теорию советского общества. Были, правда, некоторые колебания: писать ли научный трактат, или литературное произведение. Но колебания отпали сами собой: начав писать, практически Александр стал писать и то и другое одновременно. Не параллельно роман и трактат, а в одном и том же тексте, вернее – один и тот же текст стал писаться и как научный трактат, и как художественное литературное произведение. Как в самом Зиновьеве совместились два творческих начала, казавшиеся (и считавшиеся) принципиально несовместимыми, так они и слились воедино в его произведении.

Александр сознательно писал роман, но роман особого рода – социологический. Надо сказать, что отношение социологического романа Зиновьева к социологии как науке похоже на отношение исторического романа к науке истории или психологического романа к науке психологии. Но в случае с “Высотами” дело не так обстояло, будто независимо и до него уже существовала социологическая наука о советском обществе, и от Зиновьева якобы требовалось лишь использовать ее результаты в романе. Не было вообще такой науки, но была марксистская теория, которую, как известно, Зиновьев отверг как ненаучную. Опять же были сочинения советских философов, социологов, историков, чью деятельность Александр Зиновьев расценивал как идеологическую апологетику советского коммунизма. Кроме того, были сочинения западных теоретиков, которые он тоже отвергал как идеологически ложное изображение советской реальности. Я хочу особо обратить внимание читателя на тот факт, что научное понимание советского общества как общества коммунистического Александр Зиновьев начал разрабатывать впервые в истории науки сам . Перед ним встала проблема изложения результатов своих исследований в форме, доступной для других людей, и он в качестве таковой избрал особую литературную форму. Он изобрел ее, введя в литературу особый, абсолютно новый стиль языка и мышления , которым он владел высоко профессионально, – научный стиль образного мышления, или образный стиль научного мышления. И первым образцом этого творческого открытия явились “Зияющие высоты”.

Социологический роман отличается от обычного романа (включая социальные романы, вышедшие из-под пера Достоевского, Толстого, Тургенева, Рабле, Свифта) как по содержанию, так и по изобразительным средствам. Литературными персонажами в нем становятся социальные объекты, определяемые социологическими понятиями, и объективные социальные законы. Люди в нем фигурируют лишь как представители различных социальных категорий, как носители социальных закономерностей и материал их функционирования. А с другой стороны, традиционно литературные средства (образы, метафоры, стихи, новеллы, анекдоты, фельетоны) становятся средствами выражения научных социологических понятий, утверждений, теорий и гипотез. Примеры тому читатель может в изобилии найти во всех литературных сочинениях, опубликованных в недавно изданном 10-томнике. Сам автор назвал такое использование разнообразных литературных средств синтетическим литературным методом .

Отмечу еще одну характерную черту литературного метода Зиновьева – спокойное, даже холодное (беспристрастное) изложение идей, как-то незаметно превращающееся в бичующую сатиру. Зиновьев-писатель не разоблачитель: то, о чем он писал, так или иначе было известно. Важно то, как именно он писал об известных явлениях жизни: он изображал их так, что они представали перед читателем в совершенно новом, непривычном виде. Сатира Зиновьева обнаружила особые свойства этого жанра, присущие только этой авторской сатире: она обнажала социальную сущность описываемых явлений, которая сама по себе была такой, что ее правдивый образ выглядел как разоблачение, как сатира, даже как карикатура. Сатира Зиновьева является компонентом особого, зиновьевского “поворота мозгов” (как он иногда выражается), позволяющего отбросить привычное, обыденное понимание и восприятие, отбросить шаблоны и предрассудки. Посмотреть на мир новым, незамутненным взглядом. Этой своей талантливой способностью такого зрения он всегда напоминает мне мальчика из сказки Андерсена “Новое платье короля”, который увидел, что король был голым. Зиновьев видит насквозь, видит сущность, видит главное, и от этого его умения видеть так, как не могут видеть другие, становится до разоблачительной прозрачности очевидными скрытые процессы, хитроумные уловки, коварные затеи. Для многих, так или иначе оказавшихся разоблаченными этой способностью Александра видеть то, что тщательно скрывается от общества, от коллег, от самих себя, он, конечно, неприемлем, неприятен, как честный врач, беспощадно ставящий диагноз.

Рукопись “Высот” блуждала где-то на Западе. Как нам сообщили друзья, занимавшиеся книгой, все русскоязычные издательства отказались ее печатать.

Но вот весной 1976 года нам сообщили, что нашелся издатель, готовый издать “Зияющие высоты”. От Александра требовалось дать согласие на это. Мы не спали всю ночь, обсуждая решающую для всей нашей дальнейшей жизни проблему, отдавая себе отчет в том, какими будут последствия этого решения для нас. Уже серел рассвет, когда он после всех “за” и “против” изложил мне свою версию нашей будущей судьбы, если мы принимаем решение – печатать: мы теряем все, чего достигли; его увольняют с работы; заключение или лагеря 10—12 лет; меня с Полинкой высылают из Москвы; не исключено, что нас обоих лишают родительских прав... И потом он сказал, что право решения в силу соучастия в этом эпохальном проекте нашей жизни принадлежит мне и ответственность за семью лежит на мне. Мне решать: печатать “Высоты” или нет. Я задала ему вопрос: “Сможешь ты спокойно после всего этого жить, зная, что “Зияющие высоты” написаны и могут быть напечатаны, но останутся неопубликованной рукописью в твоем письменном столе?” Он ответил: “Нет, не смогу”. Не было надобности драматизировать то, что мы и без того прекрасно понимали. Я подвела итог нашему обсуждению: даем согласие на публикацию книги.

Наконец, 26 августа 1976 года западные радиостанции объявили о выходе в свет в Швейцарии в издательстве “L’Age d’Homme” книги русского писателя Александра Зиновьева “Зияющие высоты”. По радио о ней рассказал писатель Владимир Максимов, живший в Париже. “Запомните это имя”, – сказал он, назвав имя моего мужа.

Выход “Высот” произвел эффект разорвавшейся бомбы. Детонация от взрыва, если продолжить сравнение, – сотни статей и речей, конференций, группы поклонников, семинары, молниеносные переводы на множество языков планеты. Русскоязычная же пресса встретила появление Зиновьева как писателя враждебно или, в лучшем случае, сдержанно. Он и в этой среде оказался явлением чужеродным. Как писали в некоторых газетах, Зиновьев-писатель “проскочил” по ошибке, по недосмотру. Кого? На сей раз имелись в виду “генералы” диссидентства и советологов. Но “проскочив”, Александр Зиновьев занял прочное и почетное место в западном просвещенном мире, а также в определенных кругах людей в Советском Союзе прежде всего как писатель, как феномен литературы. Лишь позднее, оказавшись на Западе, он во всю свою гигантскую силу заявил о себе как блистательный публицист и выдающийся социолог. Как писателя его ставили в почетный ряд с Рабле, Свифтом, Франсом, Салтыковым-Щедриным и другими великими писателями прошлого. К этим оценкам прибавилась еще и другая, но уже как социолога, когда его стали называть “Моцартом социологии”.

*   *   *

А теперь я приведу список литературных произведений Александра Зиновьева:

  1. Зияющие высоты                      1976

  2. Светлое будущее                      1978

  3. В преддверии рая                      1979

  4. Записки ночного сторожа          1979

  5. Желтый дом                              1980

  6. Мой дом – моя чужбина           1982

  7. Гомо советикус             1982

  8. Нашей юности полет     1983

  9. Евангелие для Ивана     1984

10. Иди на Голгофу             1985

11. Государственный жених            1986

12. Рука Кремля                              1986

13. Пара беллум                              1986

14. Изюмовая бомба                       1987

15. Живи                                        1989

16. Мой Чехов                                 1989

17. Исповедь отщепенца     1990

18. Катастройка                              1990

19. Веселие Руси                 1991

20. Смута                                        1992

21. Русский эксперимент      1995

22. Глобальный человейник            1997

23. Новая утопия                            2000

24. Затея                                        2000

Лишь последние две книги опубликованы после возвращения в Россию из эмиграции. Книги “В преддверии рая”, “Записки ночного сторожа”, “Изюмовая бомба”, “Катастройка”, “Мой Чехов” и “Затея” не вошли в собрание сочинений. Большинство книг были опубликованы в издательстве “L’Age d’Homme” одновременно на французском и русском языках. Книги “Исповедь отщепенца” и “Смута” были опубликованы в издательстве “Plon” в Париже, книги “Мой Чехов” и “Веселие Руси” – в издательстве “Complex” в Брюсселе, книги “Государственный жених”, “Рука Кремля” и “Изюмовая бомба” – в издательстве “Diogenes” в Цюрихе, книга “Русский эксперимент” – в издательстве “L’Age d’Homme – Наш дом” в Москве, книги “Глобальный человейник”, “Новая утопия” и “Затея” – в издательстве “Центрполиграф”.

Интерес к литературному творчеству Александра Зиновьева на Западе был огромен. О нем печатались бесчисленные статьи, книги, рефераты, защищались диссертации. Нередко по числу откликов на свои книги он побивал все рекорды. Так, если оставить в стороне невероятный успех “Зияющих высот”, на другую его книгу “Глобальный человейник” в одной только Италии в течение недели после ее выхода в свет появилось более 50 рецензий.

Было много выступлений по телевидению и радио во многих странах мира. О Зиновьеве снимались телевизионные фильмы, устраивались литературные фестивали, его регулярно приглашали на различные конференции и индивидуальные выступления, куда собирались многие сотни, а порою – тысячи человек. Регулярно приглашался он почетным гостем в важные учреждения и организации европейского и мирового масштаба. Александр удостоился престижных литературных премий, в том числе “За лучший европейский роман” в 1978 году, “За лучший научно-фантастический роман” в 1980 году, “Prix Medicis” в 1979 году, “Tevere” в 1992 году и многие другие.

Александр Зиновьев избран в Баварскую академию искусств и Римскую академию, награжден медалями и званием почетного гражданина папских городов Равенна, Оранж и Авиньон.

Русскоязычная эмиграция встретила появление книг Александра Зиновьева далеко не единодушно. Закулисное (или “домашнее”) общественное мнение было в основном очень положительным. У него появилось множество восторженных поклонников, многие из них прочитали его первые книги еще в Советском Союзе. Высший же, официальный, слой советской эмиграции встретил публикацию книг Зиновьева и появление его самого на Западе весьма сдержанно и отчасти даже враждебно. Уже первая рецензия на “Зияющие высоты” в русском зарубежье, появившаяся в газете “Новое русское слово” в Нью-Йорке, была путаной, невнятной и крайне нелепой. Одно в ней было выражено ясно: беспредельное, откровенно враждебное отношение к книге. Потом было несколько положительных рецензий, но вскоре стал намечаться перелом: рецензии становились все более редкими гостями на страницах русской и зарубежной прессы, объем их стал сокращаться, оценки приобретали вначале уклончивый, нейтрально-критический, а затем – угрожающе-погромный характер. Начался период замалчивания в русскоязычной прессе всего того, что Зиновьев уже сделал, а также всего того, что вообще касалось личности Александра Зиновьева. Его имя даже перестали упоминать среди имен эмигрантских писателей, зато активно стали распространяться всевозможные дичайшие вымыслы и клеветнические инсинуации типа, что Зиновьев – русофоб, что Зиновьев – антисемит, что Зиновьев – агент КГБ, что вовсе и не Зиновьев писал его книги, а кто-то другой... Практически все годы эмиграции Александр жил в обстановке бойкота и клеветы. Трудно, если задуматься и попытаться вспомнить, назвать хотя бы одно русскоязычное издание на Западе, которое не бросило бы злобствующий булыжник в его огород.

Приведу для иллюстрации хотя бы пару примеров, чтобы не показаться голословной: в 1986 году в Авиньоне и Оранже был проведен литературный фестиваль, посвященный творчеству Александра Зиновьева. Многочисленные организации, известные и официальные лица прислали поздравления, в том числе – президент Франции Миттеран, вице-канцлер Австрии Алоис Мокк, Ив Монтан, Симон Вайль и многие другие. В русскоязычной прессе – ни слова, хотя я своевременно известила их о готовящемся событии, разослала вовремя пресс-релиз и всю информацию, относящуюся к уникальному фестивалю. Как можно догадаться, слава Зиновьева от этого не убавилась, а проверку на порядочность и объективность, с чьих позиций якобы выступают очень многие русские зарубежные издания, они, естественно, не выдержали. Произойди нечто подобное с кем-то другим, в провинциальной русской прессе поднялся бы целый ураган похвал и восторгов. Я пишу об этом без горечи, но и не без сожаления по поводу утраченных для русского зарубежья возможностей подняться над своими зашоренными и ограниченными представлениями о мире, который оказался за пределами их геттового сознания.

А вот и другой, но уже просто анекдотический пример: Александр Александрович подписывал книги на одной из таких “подписных” распродаж книг в Пен-клубе в Париже. С утра и до самого закрытия к нему стояла длинная очередь, больше, чем ко всем другим участникам распродажи. Зинаида Шаховская сидела рядом и собирала деньги от проданных зиновьевских книг. На другой день в “Русской мысли” появляется ее фотография, а внизу – подпись: Зинаида Шаховская подписывает (!) книги в Пен-клубе. Вот была бы радость для старика Фрейда, если бы обратились к нему с просьбой проанализировать и диагностировать пациента.

Бесчисленны были факты клеветы, замалчивания и несправедливостей по отношению к Александру Александровичу. Не устояли при этом даже корифеи диссидентства и нелегальной литературы, и они внесли свою посильную лепту в кампанию инсинуаций и клеветы на беззащитный и ярчайший талант русской словесности, на непонятого, но оболганного гения Александра Зиновьева.

Каковы все же причины такого отношения к Зиновьеву в эмиграции? Их много, они разноплановы, но в чем-то тоскливо похожи на те причины, которые привели Александра Зиновьева к изоляции в Советском Союзе. Как говорится, у попа была собака... Советская эмиграция, будучи массовым явлением и подчас даже и не осознавая того, была сама подвержена тем же социальным законам, какие он описывал в своих книгах. Часть причин определяется его особенным и обособленным положением на Западе. Он появился на литературной и общественной арене тогда, когда в нелегальной литературе, в оппозиционном движении все роли были уже распределены, субординация всех титулов и градаций талантов и гениев соблюдалась неукоснительно, являясь сама по себе уже в какой-то мере священной и априорной институцией, когда, короче говоря, уже все было сказано. А Зиновьев опять нарушил сложившееся распределение ролей и все-таки сказал своими книгами такое весомое и новое слово и сказал так, что, несмотря на всевозможное противодействие, его книги произвели на Западе убийственно сильное впечатление. Он сразу из небытия, минуя регулируемые “самиздат” и “тамиздат”, находившиеся в основном в руках эмигрантов, мощно, суверенно шагнул в мировую литературу, а не в локально-эмигрантскую. Как я уже говорила выше, он появился неожиданно, вопреки всем канонам литературы, независимо от диссидентства и наперекор эмиграции, не задумываясь ни на секунду, каким торнадо он разметал их теплившиеся мечты и надежды на литературный Олимп. Ярчайшим своим появлением он сразу же занял и на Западе положение исключительного одиночки, абсолютно независимого в своих суждениях ни от кого и ни от чего, не поддающегося давлению общественного мнения, не претендующего ни на какие лавры и на богатства, независимого в своем литературном творчестве ни от каких подачек, фондов, стипендий. Если ему присуждались премии, он принимал их как человек, их заслуживший, но при этом не прилагал ни малейшего усилия, чтобы их получить. Полная суверенность и независимость. Чистая совесть и безукоризненное рыцарское служение ИСТИНЕ. Он высказывал свои суждения, не приспосабливаясь ко вкусам и взглядам слушателей и читателей, нисколько не стремясь к эпатажу. И суждения его пришли в резкий конфликт с общепринятыми. Плюс ко всему вызывали понятное раздражение внимание к личности Александра Зиновьева со стороны западных читателей и средств массовой информации Запада, а также необычайно высокая оценка его книг. Когда Эжен Ионеску в интервью в Италии заявил, что считает Зиновьева самым значительным современным русским писателем, а в телевизионных беседах с Зиновьевым и в многочисленных статьях о нем его стали зачислять в число крупнейших писателей нашего времени и вообще, терпение наших бывших соотечественников лопнуло и изрыгнуло неслыханный поток клеветнических нечистот.

*   *   *

Начиная с 1990 года сочинения Александра Зиновьева начали регулярно печататься в России. Ему вернули советское гражданство, и у него зародилось намерение вернуться на Родину, однако обстоятельства сложились так, что нам пришлось прожить в эмиграции еще девять последующих лет.

Главным из этих обстоятельств было отношение Александра Зиновьева к тому процессу, который стал захватывать Советский Союз после 1985 года (к горбачевской перестройке) и Россию – после распада Советского Союза в 1991 году (к ельцинским реформам), а также отношение к нему со стороны власти новой России. Со свойственной ему независимостью и принципиальностью, четко и аналитически недвусмысленно изложил он свое отношение к этому периоду советской и российской истории в социологических и публицистических произведениях “Горбачевизм”, “Кризис коммунизма”, “Гибель империи зла”, “Посткоммунистическая Россия”, а также в литературных – в социологических романах “Катастройка” и “Русский эксперимент”. Очевидно, что с таким пониманием советской контрреволюции и постсоветской социальной системы рассчитывать на благосклонное отношение со стороны новых хозяев страны не приходилось, это было бы просто бессмысленно.

По его наблюдениям, начиная с середины девяностых годов на Западе разворачивается такая широкомасштабная вакханалия антисоветизма и оргия русофобии, что уже морально невыносимым представляется ему дальнейшее пребывание там, где мы жили и работали, начиная с 6 августа 1978 года. С другой стороны, в России стало заметно расти число людей, для которых Александр Зиновьев с его пониманием явлений современности становился единственным последовательным выразителем их умонастроений, в чем он убеждался во время своих приездов в Россию, где имел многочисленные встречи-митинги с читателями. Он увидел, что нужен России.

Но окончательным толчком к принятию конкретного решения о возвращении на Родину послужило цинично-хладнокровное нападение НАТО и США на Сербию. Александр Зиновьев оценил это страшное начало, он понимал, что подобный сценарий в отношении России вынашивается и созревает для реализации в недалеком будущем. Он как русский человек, как мыслитель с гражданской ответственностью должен быть в сложившейся для России ситуации со своим народом – он должен разделить его судьбу. Ему принадлежит фраза, не рассчитанная на журналистский эффект: “Я возвращаюсь на Родину, чтобы умереть с моим народом”.