Текст книги "Журнал Наш Современник 2007 #7"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)

– Я прикажу, – взревел подполковник, – надеть на вас наручники!

– А сейф распилим болгаркой, – добавил один из оперативников. "Ну и техника! – удивился про себя я. – А вот как-то по телевизору

увидел: суют что-то в замочную скважину – хлопок, легкий дымок, и дверь сейфа распахивается". Хотел посоветовать Немцову, но передумал – с юмором у подполковника, похоже, проблемы.

Привели понятых – прыщавую девицу в тесных джинсах и бритого парня в спортивном костюме. Интересно, где это они их откопали – на этажах издательского дома я что-то этих ребят не видел. "Нет, так не пойдет, – включилась где-то внутри меня тревожная кнопка. – Подкинут наркоту, и поминай как звали".

Потребовал заменить понятых.

– Кем? – равнодушно поинтересовался конопатый следователь.

– Пригласите моих заместителей.

Удивительно, но Немцов легко согласился – самому, видимо, обрыдла вся эта канитель. Он кивнул следователю, тот дал указание оперативнику.

…Странный какой-то был этот обыск. В ящиках письменного стола почти ничего не смотрели. Изъял конопатый лишь гонорарную ведомость за прошедший месяц, вернее, ее копию.

– А она-то вам зачем? – спросил я. – Это тоже гостайна?

– Нас интересуют любые денежные документы, расписки, – важно пояснил капитан Шелунцов.

– Что еще?

– Оружие, наркотики. Если храните, советую выдать добровольно.

– Не имею, не храню, Бог пока миловал.

– Ну-ну, – встрял подполковник Немцов. – Проверим. Найдем – будет поздно… Стоп! А вот, кстати, и расписочка.

Немцов показал следователю на пожелтевший листок под настольным стеклом. Шелунцов достал его и вслух прочел: "Расписка. Уверяю, господин редактор, что если я сегодня выпью, то завтра ты мне все равно нальешь. Навечно твой раб и друг". Подпись неразборчива.

– Чё это? – спросил следователь.

– Да так, раритет.

– Чё?

– Память о хорошем человеке, – сказал я, но развивать тему дальше не стал. Ну как им объяснить, что самые большие таланты нередко страдают запоями? Что автограф этот мне как раз и оставил в страшный час глубочайшего похмелья один из самых лучших наших писателей. Пришел как-то спозаранку, зная, что в это время я всегда на месте. Весь трясется. "Спаси, – просит, – умираю". "Шиш тебе, – говорю, – сколько можно квасить? Пожалей русскую литературу, остановись". Он падает на колени: "Все, завязываю!.. Налей последний раз!.. Клянусь! Давай расписочку напишу… " Ну и накарябал дрожащей рукой. А через полгода он умер – на память осталась эта бумага.

Изъяли и ее. "Разберемся, – сказал Немцов, – кто из вас кому что должен".

Открыли сейф. Папки с учредительными документами интереса почему-то не вызвали – даже не раскрыли. Явно их разочаровал и конвертик с четырьмя сотнями долларов: повертели в руках и положили обратно. А вот пакет с фотографиями вызвал блеск в глазах. Раскинули веером на столе.

– Это кто такой? – показал Немцов на лысеющего мужчину, пожимающего мне руку.

– Президент наш, Владимир Владимирович.

– Да ну? – ошарашенный подполковник посмотрел фотографию на свет, понюхал. – Вроде бы не фотомонтаж, настоящая.

Конечно же, настоящая. Снимок, в общем-то, известный, был опубликован в нашей газете, когда я вернулся из Москвы со встречи Путина с главными редакторами ведущих региональных газет. Он тогда еще премьер-министром был.

– Не надейтесь, не спасет, – пришел в себя Немцов. – Отвечать будете по полной программе. Поэтому советую впредь не бравировать своим знакомством с президентом Российской Федерации.

– Боже упаси, разве я когда-то бравировал?

На языке вертелось еще кое-что язвительное, но я вовремя прикусил язык, увидев, что следователь всем телом подался к сейфу.

– Оружие! Откуда? – в руках он держал финку, нашел в нижнем отделении сейфа.

– Это уже статья! – задохнулся от счастья подполковник Немцов. – Отвечайте – где взяли? Откуда она у вас?

У меня внутри все оборвалось. "Дурак! – начал себя клясть. – Сдалась тебе эта железяка!"

Всегда так. Рвешь на себе волосы потом, надо было сразу послать вежливо этих ребят куда подальше. Но нет, расслабился, растрогавшись от юбилейных речей. Газете стукнуло тогда восемьдесят, народ валом валил, три

дня не убирали праздничный стол из моего кабинета. Один из старых наших прожженных репортеров привел пьяненьких друзей своих – ментов. У нас они еще крепко добавили и, растрогавшись, решили преподнести подарок. "Мы, – сказали, – честны и поэтому бедны. У нас ничего нет. Прими, командир, от чистого сердца".

– Зачем она мне? – сказал я, рассматривая классный, между прочим, "финарь". – А вдруг на ней кровь?

– Обижаешь, командир. Какая кровь? Да их сейчас в любом сувенирном магазине навалом…

Короче говоря, взял, дурень, чтобы не обижать служивых, так и лежит все эти годы, никого не трогая, никому не мешая.

– Молчите? – голос Немцова звучал ласково-угрожающе. – Не беда, разберемся. Выясним, какой хвост за этим ножом тянется.

Капитан Шелунцов продолжал между тем обыскивать сейф. В руки его попала совсем тоненькая папочка. Бегло познакомившись с ее содержимым, следователь подозвал своего начальника, оба углубились в чтение.

– Завершаем, – сказал Немцов, возвращая следователю бумаги.

– Сергей Михайлович, – спросил Шелунцов меня, – у вас отверточка найдется?

– Вряд ли. Я же не слесарь-сантехник.

– Ничего, обойдемся, – следователь вынул финку и стал отковыривать крышку процессора. – Сейчас достанем из компьютера жесткий диск, оформим протокол изъятия, распишетесь и…

– … И перейдем этажом выше, – продолжил за него подполковник Немцов.

Этажом выше – кабинет криминального отдела. Здесь уже сидели взаперти, ожидая обыска, авторы заметки "Похождения суперагента" Рома Осетров и Рома Бухавец.

30 января (ночь).

Все, кажется, засыпаю. Мелькают в полудреме лица. Ухмыляется полупьяно Рома Бухавец, тих и серьезен поблескивающий очками Рома Осетров. Мелькнул конопатый. Задергался, запрыгал глаз контуженого – сейчас он у него почему-то один-одинешенек, посреди лба, как у циклопа.

А вот и мама. Склонилась надо мной, как в детстве: "Спи, Сергуня, утром проснешься, и все будет хорошо".

Сплю, мама, сплю. Только вот до звонка будильника остается три часа.

30 января.

Прибыв на работу, первым делом позвонил в областную больницу. Главврач, слава Богу, оказался на месте. "Поможем, – успокоил он, – везите быстрей свою маму. И не забудьте направление взять". Напоследок доктор поинтересовался, не закончилось ли у нас бодание с дубом.

Не закончилось, доктор, боремся. И все еще, похоже, впереди. А за поддержку спасибо, не каждый на нее решится. Не тридцать седьмой на дворе, слава Богу, год, но гены работают, страх сидит в каждом из нас – никуда не делся. А вот что делать с ним, как с ним жить – решает каждый сам за себя. Выбор, конечно же, ограничен у тех, кому есть что терять – карьеру, бизнес, погоны, корпоративные обязательства, благополучие, наконец, успехи детей своих и любовниц.

Попрощавшись с доктором, я связался с братьями. Договорились, что один, взяв отпуск, останется с отцом, а другой сегодня же привезет в город мать.

Хорошо, когда есть братья…

* * *

На утренней планерке все, почти что хором, заговорили о вчерашних событиях. Огорошили. Оказывается, вчера в редакции были автоматчики, увезли Рому Бухавца в наручниках.

– Как появятся криминальщики, ко мне. Обоих, – распорядился я. Через полчасика явились. У Бухавца лицо помятое, дыхнул перегаром.

– Ну, рассказывай, герой.

– А чего рассказывать-то? Я же сказал, что не буду к ним добровольно на допросы являться, вот и привели в принудительном порядке.

– Нарочно злишь?

– Не без этого. Пусть сначала работать научатся, салаги!

– Что-то еще учудил?

– Было дело. Я же опер, знаю, чем их достать. Так вот, завалялась у меня в портфеле банка "Старого мельника". Разрешите, говорю "следаку", пивка выпить. Конопатый смотрит на меня ошарашенно, слова в горле застряли. Молчание – знак согласия, достаю банку, пью.

– А чего это они тебя с портфелем пустили?

– Говорю, работать не умеют, салаги. Действительно – почему? А вдруг у меня в нем пушка? Ну, ладно, их проблемы. Пью, значит, я пиво, и тут врывается в кабинет Немцов. "Кто позволил?", – кричит. "Он и позволил", – киваю на конопатого. "Сгною!" – орет контуженый. Вот только непонятно мне – кого? Меня или своего недотепу? Тот вытянулся во фрунт, бледный, как чума.

– О чем хоть спрашивали? Чего хотят?

– Чего-чего? Все того же – источник информации требуют сдать.

– Не сдашь?

– Нет, конечно. Что я – сука? Нет, не суки мы с тобой, Ромка! Так ведь?

Рома Осетров в знак согласия молча кивнул. Попросил разрешения закурить.

– Курите, – толкнул я им пепельницу, – вот только с этим делом притормозите. Не время.

– А мы не пьем, мы стресс лечим, – хохотнул Рома Бухавец.

Ну что с них взять? Сам когда-то таким был, пока здоровье позволяло.

– Все, ребята, – сказал я, – завязывайте. И на допросы теперь ходим только с адвокатами.

– С чего это вдруг? – взбрыкнулся Бухавец. – У меня юридическое образование – зачем мне адвокат?

– С того, Роман Константинович, что запахло керосином. Все понял?

– Есть, товарищ редактор! – скорчил недовольную рожу бывший мент, а теперь репортер криминального отдела областной независимой газеты.

– Думаю, так будет лучше. Есть у меня знакомые адвокаты, – согласился Рома Осетров.

– Договаривайся, оплатим. А теперь идите, работайте.

Они ушли. Собирать и сдавать в номер криминальную хронику. А может, пиво сначала пить. Боюсь, испортит мне Осетрова этот волчара. Привел ко мне его Ромка месяцев восемь назад:

– Вот майор, о котором я вам говорил. Он уже уволился. К нам просится.

– Сумеет ли?

– Говорит, что когда-то что-то пописывал.

– Писают, Рома, писатели, а у нас пишут.

– Он очень хочет.

– Одного хотенья, Рома, мало. Мы ведь, сам знаешь, кого попало не берем, пусть даже ментов в майорском звании – у нас же не кулаками надо работать.

– Давайте попробуем – попытка не пытка. Мужик он железный, головой ручаюсь.

Попробовали. Дали одно задание, другое. Чувство слова есть, хватки не занимать. Шлифовать, правда, надо, натаскивать – не без этого. Взяли, короче, в штат. Роман Константинович быстро вписался в роль, почувствовав себя матерым репортером. Связи в ментовском мире обширные, вот и потащил пачками всякую чернуху. Попадался, правда, в этой куче такой "эксклюзив" – пальчики оближешь. Вот и "Приключения суперагента" из этой

же оперы. А вчера мы опубликовали информацию ничуть не слабее. Буха-вец каким-то образом откопал, что в одном из железнодорожных тупиков обнаружена без охраны установка залпового огня "Град". Когда он принес мне эту заметку, у меня волосы дыбом встали.

– Здесь все точно? Не подзалетим? – спросил я Бухавца.

– Абсолютно, мамой клянусь. А они пусть почешутся.

– Кто?

– Те, кто нас прессует. Ерундой занимаются, а у них под носом вон что творится.

– Специально, господин майор, под соседей своих бывших копаешь.

– Никак нет. Попался просто под руку эксклюзивчик – зачем добру пропадать? А вы зря их жалеете – совсем оборзели ребята.

– Можно подумать, что вы, менты, херувимчики?

– Не ангелы, понятно. Но лично я до такого беспредела не опускался. Это надо же! Приезжаю я в редакцию из командировки, а у подъезда несколько телекамер. Перехватили меня ребята на этаже: "Ничего не знаешь? В редакции обыск. Кабинет редактора четыре часа обшаривали, сейчас у вас с Ромкой". Захожу, вижу – за моим столом нагло восседает какой-то юнец. "Ну-ка, брысь отсюда, – сказал я ему. – Кто ты такой, чтоб на моем стуле сидеть!" Кончилось, короче, тем, что трое в кожанках, плотно окружив, передали меня четверым спецназовцам, увешанным с головы до ног оружием. Везли меня в "Газели" с тонированными стеклами, а один из автоматчиков упирал мне ствол в живот. За что? За то, что мы засветили негодяя, отравляющего наших детей. А может, кто-то из ихних начальников в доле с этим самым наркоторговцем? Вы не думали об этом?

До того распалился, вот-вот взорвется. Смотрю, Рома Осетров аж рот раскрыл от восхищения. Связался черт с младенцем! Один с виду тихий, интеллигентный, можно сказать, парнишка – очёчки, шея тоненькая, вызывающая, между прочим, у наших журналисток, как одна из них мне призналась, приступы сексуальной нежности.

Другой – тоже в очках. Но они как-то не вяжутся с грубоватым милицейским юмором, матюками и прочими атрибутами потрепанного жизнью выпивохи и бабника. Как-то странно видеть их вместе, ходят, как два брата-акробата, чуть ли не в обнимку. Что связывает их, таких разных?

– Будет тебе, Роман Константинович, остынь, – сказал я, подписывая заметку. А в голове забилась предательская мысль: "Что ты делаешь? Еще пожалеешь!" Но я отогнал ее, не имея привычки менять по сто раз на дню свои решения.

Стоп! А не этой ли публикацией вызвана вчерашняя встреча возле дома? Больно уж зол был подполковник Немцов. Вот и сам генерал решил вдруг познакомиться. Ладно, что голову ломать? Отложим до завтра. А сегодня у меня две проблемы – мама и юбилейный, будь он неладен, прием.

* * *

В пять вечера позвонил по мобильнику помощник губернатора:

– Мероприятие не отменяется?

– Нет, конечно.

– Тогда ждите. Губернатор будет в шесть. Мы сейчас в аэропорту, только что приземлились.

Слава те, Господи! Губернатор для нас сейчас как соломинка, но до последней минуты оставалось неясно: будет или нет? Успеет ли прилететь из Москвы, в которой задержался на пару дней после Англии? И вообще, захочет ли? Ведь мы теперь вроде бы как прокаженные. Была даже мысль отменить юбилейные мероприятия, но сразу же вызвала внутренний протест – с какой это стати?! У старейшей на Урале газеты много друзей, есть, в конце концов, деловые партнеры, рекламодатели. Нет, будем, решили, праздновать, всем чертям назло. Сначала погуляли всем коллективом в ресторане, и вот сегодня праздничный вечер для VIP-персон и друзей газеты в малом зале драмтеатра.

Губернатор прибыл с десятиминутным опозданием. Несколько человек сразу бросились к нему с приветствиями, но, минуя своих лизоблюдов, он подошел ко мне:

– Я привык выполнять свои обещания, – сказал, поздоровавшись.

Да, он обещал быть, когда я пригласил его месяц назад. Тогда ничего еще не предвещало нынешних мрачных событий, и теперь губернатор по определению оказался в непростой для себя ситуации. Понятно, что "силовики" не могли наехать на нас без его молчаливого, но согласия – все-таки самая массовая и влиятельная газета области, со славными, как когда-то говорили, традициями и богатой историей. Это как бы с одной стороны, а с другой… Власть сильно, конечно же, меняет людей, крепко корежит их, выжимает и высушивает, но в нем, молодом и сильном супермене, сохранились еще, кажется, остатки тех мальчишеских понятий о чести, которые и делают человека человеком, мужчиной. "Я привык отвечать за свои обещания" – как раз из этого кодекса чести. К тому же в глубине души он наверняка испытывал некоторые угрызения за то, что не вступился за нас, попросту говоря, сдал. И не мог, наверное, иначе – на той вершине, на которую он взошел, свои правила, свои понятия о добре и зле. А может, и не хотел? Ведь кроме желания оставаться справедливым и великодушным есть нечто куда более сильное – жажда власти, сметающая все, что оказалось помехой на пути к ее вершинам. А вдруг в числе таких помех для него стала и наша газета?

Обо всем этом я успел подумать за те пятнадцать минут, пока губернатор находился рядом. Был он мрачен и молчалив. Дождавшись, когда ему предоставят слово, выдавил несколько дежурных фраз, вымученно улыбнувшись, вручил мне Почетную грамоту, которой обладминистрация наградила газету. Все, на этом его миссия закончилась: не успели смолкнуть аплодисменты, как губернатор сказал мне, что ему пора: ждут неотложные дела. Я пошел его проводить. У дверей он молча протянул мне на прощание руку и в сопровождении помощника удалился, не оставив ни успокаивающей улыбки, ни дежурных ободряющих слов: "Держитесь, мол, ребята, с кем не бывает".

?то ж, поздравил, и на том спасибо, мог бы вообще не приехать. Из приглашенных VIP-персон треть не явилась. Нет ни одного "силовика" – ни обл-прокурора, ни начальника УВД со своими заместителями, хотя на прошлый юбилей, пять лет назад, все явились при полном своем генеральском параде.

Я хотел выйти на улицу глотнуть свежего воздуха, но в кармане зазвонил мобильник. Младший братишка сообщил, что доехали благополучно, маму уже оформили в отделение и завтра утром прооперируют.

Настроение несколько улучшилось, я пошел к гостям.

31 января.

Дозвонился наконец до хирурга. "Не волнуйтесь, – сказал он, – прооперировали". Я залез в Интернет, нашел, что при таких операциях кости скрепляют металлической пластиной. Случаются отторжения. Господи, помоги!

* * *

К шести вечера я подъехал к старинному особняку на тихой улочке, спускающейся к реке. Меня уже ждали, быстро оформили пропуск, и молчаливый лейтенант повел меня на второй этаж по извилистым, с высокими потолками и обшарпанными стенами, коридорам. Они были мне уже знакомы – ничего, кажется, не изменилось с тех пор, когда я здесь дважды побывал.

Давным-давно уже, в разгар горбачевской перестройки, это ведомство тоже решило поиграть в демократию, приподнять чуточку занавес. Нас, редакторов областных газет, а также телевизионных начальников пригласили в это здание как бы на экскурсию. Конечно же, никакой экскурсией даже близко не пахло – ни по каким кабинетам нас не водили, в мрачные подвалы, о которых до сих пор ходят "страшилки", мы не спускались. Собрали нас в конференц-зале, перед нами выступил самый главный здешний начальник – невысокий худенький генерал. Затем – начальники отделов,

упитанные бодрячки'. Все они потом, при новой власти, стали большими начальниками – кто налоговой полиции, кто таможни. Говорили они о том, что наш миллионный город, известный своей "оборонкой", по-прежнему остается притягательным для иностранных разведок, промышленного шпионажа и разных там идеологических диверсий. Для убедительности показали видеофильм о том, как выследили израильского шпиона – мужик в шляпе шел, оглядываясь, по железнодорожному перрону, и его фиксировали то крупным, то дальним планом.

А под занавес нас повели в буфет. Угостили чаем с засохшими крендельками. Ни вина, ни водки не дали, хотя эра фуршетов в нашем городе была уже в самом разгаре.

Второе посещение случилось после развала СССР. КГБ уже переименовали в ФСК. Генерала, еще совсем не старого, отправили на пенсию – за то, что в одной из зон отбывал в годы застоя срок один из самых именитых диссидентов – чуть ли не Сергей Ковалев. Из Москвы прислали нового начальника – вот он и пожелал познакомиться с редактором ведущей газеты, а заодно дать и первое свое интервью на здешней земле.

Брать самому интервью мне почему-то не хотелось, поэтому приехал на встречу с одним из своих журналистов. Молодой франтоватый полковник в штатском, смахивающий аккуратными усиками и черными масляными глазами на приказчика с дореволюционных открыток, радушно встретил нас посреди своего огромного кабинета. Пригласил пройти в комнату отдыха. На столе – коньяк, чай, печенье. Полковник рассказал о себе, о своем послужном списке. Не без гордости подчеркнул, что последние три года служил в центральном аппарате КГБ.

– А где встретили август 91-го? – спросили мы его.

– В своем служебном кабинете. Мы ждали приказа. Самое противное в этой истории – неопределенность. А потом, когда на площади перед "конторой" бесновалась уже толпа, мы стали уничтожать бумаги. Не скрою, было страшно. И гадко на душе.

Все, больше ничего интересного не запомнилось. Так, общие слова о долге перед Родиной и офицерской чести. А свелось все, как, видимо, в этих стенах водится, к одному – надо быть бдительными, враг не дремлет! Потом еще не раз я встречал его, такого же смазливого и самовлюбленного, на различных светских тусовках. По слухам, он быстро сблизился с местными олигархами, отделал себе квартиру по последнему писку евромоды, а через пару лет в звании генерала вернулся в центральный аппарат. Еще через несколько лет его фамилия промелькнула в газетной хронике – окопался в каком-то министерстве, то ли в рыбном, то ли еще другом ведомстве, связанном с природными ресурсами.

И вот снова этот кабинет. Главный чекист, только что переведенный сюда из крупного соседнего города, тоже молод. Черты лица правильные, если не сказать красивые, мог бы сделать карьеру в Голливуде в роли сурового и уставшего от суеты супермена.

В отличие от коллеги, нынешний хозяин кабинета приглашать в комнату отдыха не стал. Сам он расположился за огромным письменным столом, мы с полковником устроились напротив друг друга за приставным столиком.

– Как вам наш город? – поинтересовался я больше из вежливости.

– Пока не очень, – скривился генерал. – Нет пространственной перспективы.

– Не понял? Что-то сложновато для меня.

– Вернемся к нашим баранам, – увильнул он. – Не нравится, что вы полощете нас на каждом углу.

– Поконкретней нельзя?

– Пожалуйста. Интервью радио "Свобода". Публикации в федеральных и зарубежных СМИ.

– Это не ко мне. Они сами, как считают нужным, освещают происходящие здесь события.

– А это что? – он помахал в воздухе позавчерашней газетой.

– Здесь что-то не так? Опять разглашена гостайна? Или сильно наврали? Кого-то оклеветали?

2 "Наш современник" N 7

– Да нет, – замялся генерал, – я бы так не сказал. Но поймите, я только-только приступил к работе, а тут такое…

– Понимаю, предшественник ваш заварил кашу, а вам расхлебывать.

– Мы все равно, – посуровел генерал, – доведем следствие до конца.

– И вы туда же? Дело ведь выеденного яйца не стоит.

– Вы уверены?

– Есть же здравый смысл, законы физики, наконец. Как может существовать то, чего нет в природе? Вот если не стоит стул посреди этого кабинета, только сумасшедший может утверждать, что он там стоит.

– Вы о чем? – начальник управления посмотрел на меня с подозрением.

– Все о том же. Ну не могли мы нарушить государственную тайну, не являясь ее носителями.

– Вы сорвали нам операцию.

– Этот негодяй, наркоторговец, был вашим человеком? Операция "Грязные руки"? Разве можно действовать таким методом? – взвинтился я.

– Можно. – Генерал был тверд и спокоен. – И даже нужно. Это азы оперативной работы. А к вам у меня предложение – давайте установим, пока идет следствие, мораторий на публикацию в вашей газете негативной информации о нашем ведомстве.

– И что-то взамен предлагается?

– Так точно. Обещаю, что в таком случае обвинение вашим журналистам не будет предъявлено. Игра стоит свеч, не так ли?

– Не знаю, не знаю…

– Поймите, по большому счету они нам и не нужны. Нам нужен тот, кто "слил" им информацию. И мы обязательно найдем и накажем этого негодяя.

Я пожал плечами. Генерал встал, давая понять, что разговор подошел к концу.

– Полковник, проводите нашего гостя, – попросил он Осиповича. – А вам, – обратился он вновь ко мне, – я советую подумать еще вот над чем. Вся эта шумиха в российской и зарубежной прессе негативно скажется на инвестиционной привлекательности области. Вам это надо? Или вы не патриот своего края?

Инвестиционная привлекательность. Где-то я эти речи уже слышал.

20 января.

Когда обыск в моем кабинете закончился, я поднялся этажом выше – здесь, в криминальном отделе, вовсю орудовали уже ребята в кожанках.

– Мы справимся без вас, – преградил мне дорогу спецназовец с автоматом.

– Вы бы поаккуратней, это же газета…

– Ох, как я ненавижу эти ваши газеты!

Я молча повернулся и, опустошенный, поплелся к себе. Ко мне подходили, что-то говорили, я машинально отвечал. От бессилия, невозможности защитить ни себя, ни газету, ни журналистов своих хотелось выть волком. Но на меня смотрели не только с тревогой, но и с надеждой. А у кого-то в глазах читался немой упрек: "Распустил нюни, слабак! Ты что, забыл: русские не сдаются!"

И я разозлился. "Конечно же, не сдаются! Хрен им, не дождутся – не запью, не предам, не продам! Мы еще, господа хорошие, пободаемся!"

Вернувшись к себе в кабинет, я сделал кофе и, выпив его в три глотка, стал наводить порядок: не терплю бардака на рабочем месте, а эти черти насвинячили, сдвинули все со своего места.

– Не помешаю? – в кабинет проскользнул по-мальчишески стройный и гибкий, но по годам не совсем молодой уже человек. Вкрадчивые движения, обволакивающий взгляд темных глаз. Не зря, наверное, про советника губернатора Алика Черкашина говорят, что он обладает гипнозом. А кое-кто обзывает его за глаза шаманом, намекая на необычайно возросшее влияние его на губернатора. Слухи про него ходят самые невероятные. Будто бы он является по совместительству семейным врачом губернатора. Якобы один из высших генералов ФСБ ближайший его родственник. Алик слухи эти

не подтверждает и не опровергает. А когда в частных беседах заходит при нем речь о высокопоставленном его родственнике, Алик, загадочно улыбаясь, деликатно молчит.

Не знаю, где правда, а где вымысел, но то, что за последние год-два он стал одним из самых влиятельных людей в регионе, – однозначно. Сам видел на различных приемах и фуршетах, как встают к нему в очередь с бокалами в руках не последние в области деятели. "Чего это ты перед ним так прогибаешься?" – спросил я как-то одного депутата. "Приходится, – усмехнулся тот, – он же теперь вроде начальника отдела кадров нашей губернии. Нашепчет, если хорошо попросишь, кого куда назначить или вообще выгнать вон".

Похоже на правду. Хотя с Аликом мне пришлось сталкиваться на другом "фронте", хватку его я почувствовал. Негласно курируя СМИ, он построил "под себя" все местные телеканалы, всю прессу. Одна лишь наша газета ему пока не по зубам. Кстати сказать, в этом кабинете он вообще впервые.

– Как живы-здоровы? – протянул он маленькую ухоженную руку. Рукопожатие его было вялым и равнодушным, я поспешил выпустить его мягкую влажную ладонь.

– Твоими, Алик, молитвами.

– Да ну? Я очень встревожен, как только мне сообщили – сразу сюда. Расскажите, что тут у вас произошло?

– Чего рассказывать? Пришли, обыскали, ушли. Теперь вот ребят шмонают.

– А у вас что-то нашли?

– Тайна следствия, дал подписку о неразглашении.

– Я серьезно.

– Я – тоже. Губернатор знает?

– Трудно сказать, он сейчас в Англии. – Глазки Алика как-то непонятно блеснули и тут же потускнели.

– Меня вот что, – сказал я, – волнует: на законных ли основаниях они действовали?

– Думаю, да. Должны были подготовиться наверняка. Впрочем, процессуальные вопросы – к адвокату. Советую обзавестись личным адвокатом и всегда иметь при себе его координаты. Как у меня: смотрите, – Алик достал из внутреннего кармана пиджака портмоне, вынул из него визитную карточку. – Всегда со мной.

В дверях показалась секретарша – глаза ее припухли, лицо осунулось:

– В приемной телевизионщики. Просят дать интервью. Глаза Алика заметались:

– Никаких интервью! – замотал он головой.

И чего это он здесь раскомандовался? Пусть тещу свою "строит". Впрочем, он же у нас холостяк, но только девицы вокруг такого завидного жениха почему-то не вьются.

– Пусть подождут пару минут, – сказал я секретарше. – Освобожусь и поговорим.

– Не советую! – сузились глаза Алика. – Не надо вредить имиджу области, портить инвестиционную привлекательность региона.

Вот она – психология лавочников, все строят по законам бизнеса.

– Раньше надо было об имидже подумать, – сказал я.

– Вы о чем? – Глаза Алика стали еще уже.

Чуть тлеющая догадка обожгла вдруг меня. Во рту я почувствовал запах и вкус крови, как бывало в юности перед дракой.

– Скажи честно, Алик, это ты все устроил?

– Да вы что? – изумился он. – По моим ли это силам и возможностям? Да и зачем бы тогда я сейчас к вам пришел…

– Действительно, зачем?

– Ну вы меня обижаете. Как зачем? Поддержать. Помощь, может, какая нужна. – Алик улыбался так мило, так искренне, что я ему поверил, забыв народную мудрость: когда кошка хочет поймать мышку, она притворяется мышкой.

2*

Когда советник ушел, я попросил секретаршу пригласить телевизионщиков.

– Никого нет, – развела она руками. – Как ветром сдуло.

31 января.

Обо всем этом я вспомнил, покинув особняк на тихой улочке. Теперь – в больницу. Метелило. Свет фар выхватывал из темноты сонмы танцующих снежинок. Оттанцуют свое, откружатся и лягут под колеса, чтобы стать ледяной мертвой коркой. Все, как в жизни.

…Медсестра провела меня к маме. Неплохо – палата на троих. Мама – у окошка в углу. Увидев меня, улыбнулась, согнав с лица тень тревоги и муки.

– Тебе больно? – спросил я ее.

– О чем ты? Нам, женщинам, не привыкать. Я вот четверых вас родила – и это при таких-то узких бедрах.

У соседок – теток с перебинтованными руками и ногами – ушки на макушке. Интересно им, слушают, согласно кивая. Молодец, мол, бабуля! Им бы, мужикам, хоть сотую долю нашей бабьей боли.

– Вот, мама, гостинцы. Скажи, что еще надо?

– Ничего. У меня все есть – ребята только что были, натащили всего. А ты, вижу, голодный. Возьми в тумбочке кефирчик, выпей – все равно испортится.

– Началось в колхозе утро! Чтобы я у родной матери в больнице последний кефир выпивал – за кого ты меня принимаешь?

– Шутишь все, смеешься над матерью?

– Я же любя. Выздоравливай скорей, ни о чем не думай.

– Как же без дум? За отца душа болит. И о тебе тоже все время думаю. Боюсь, как бы не обозлился ты на людей. Со злом за пазухой плохо жить, неловко. Ну, ладно, иди. Спасибо тебе.

Господи, за что спасибо-то! Всю дорогу до дома у меня стояли в голове мамины слова. Меня всегда поражало, что она никогда не отзывается о людях плохо. Как-то мы с ней говорили о войне. О том, кто и как на ней выживал.

– Ясно, кто, – сказал я, начитавшийся тогдашних разоблачительных книг и статей, – предатели и трусы – вот кто.

– А мне, – сказала мама, – все больше хорошие люди запомнились. Слушай, расскажу.

И она рассказала, как страшно и одиноко было им вдвоем с десятилетней сестренкой, когда немцы подходили к Гатчине. Им казалось, что про них все забыли, что они одни-одинешеньки в этом мире.

Но пришел человек с отцовской работы. Бухгалтер, кажется. Даже не друг, а просто сослуживец. У него была с детства искалечена нога, поэтому и не взяли в армию.

Он велел собираться.

Второпях собрала мама какие-то узелки. Куклу засунула, а вот многие

необходимые в эвакуации вещи забыла. Или не сообразила. Что с нее взять – с пятнадцатилетней?

Их увезли в Ленинград последней машиной. Прямо из-под бомбежки.

…Бухгалтер нашел сестренок на эвакопункте.

– Вы швейную машину, – говорит, – девчонки, забыли. Возьмите, пригодится на чужбине.

Оказывается, он гнал за ними на велосипеде. Много километров. Со швейной машиной "Зингер" на багажнике. С исковерканной, без пальцев, ногой. Зачем?