Текст книги "Журнал Наш Современник 2007 #7"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

До полуночи сижу на вокзале в Ивано-Франковске. Напротив меня возится с бесчисленными отпрысками цыганская семья, дети ползают по грязному полу, мамы – в коже, увешаны золотом. В креслах дремлют усталые люди… Жду поезда на Львов. Дальше – в Москву. В душе глубоко сожалею о том, что не побывала на месте предполагаемой гибели князя Святослава, недалеко от Рахова…

До встречи, Украина! Десять антирусски настроенных субъектов в толпе и пять у власти не заставят меня относиться хуже к твоему народу и песням, полям и храмам, великой истории и идее славянского братства.

*

* *

*

* *

Люблю я песни Украины, и степь, и замки, и сады, вкушаю солнечные вина, как древнерусские меды.

она – для воинского клича, простой молитвы казака. Как сокол, падать на добычу, как сокол, мчаться в облака.

Нет краше украинской мовы

на белом свете языка, её былинную основу хранят Бояновы века.

Будь проклят тот, кто для раздора взял речь – родная, вывози, и кто представил чуждой споро Россию – Киевской Руси. Мы всё равно душой едины, что б ни случилось на веку, и только песни Украины развеют русскую тоску.

Не ей с трибун звучать угрюмо из уст духовной нищеты. Она – для дерзновенной думы, она – для трепетной мечты,

«ХВАТИЛО БЫ ДУХА НЕ ВПАСТЬ В БЕЗВРЕМЕНЬЕ…»

Беседа киевских журналистов со Станиславом КУНЯЕВЫМ

В переломном 1990-м, спустя год после выхода на редакторскую стезю, он сказал во весь голос:

От жестов

И криков хмелеет народ, Из уст у ораторов – дым! И некому вспомнить

Семнадцатый год, ?то кончился

Тридцать Седьмым…

Гражданственный запал Станислава Куняева, с которым довелось побеседовать в его рабочем кабинете на Цветном бульваре, кажется, обретает второе дыхание.

– Жизнь летит стремительно, – не дожидаясь наших вопросов, раздумчиво говорит Станислав Юрьевич. – Особенно в такие беспокойные времена, я бы сказал, катастрофические эпохи. Словно вчера это было: летом 1989-го Сергей Васильевич Викулов, тогдашний главный редактор "Нашего современника", предложил возглавить один из популярных журналов, у руля которого сам отстоял 21 год. После смерти Твардовского из выпестованного им "Нового мира" в "Наш современник" перешли лучшие российские прозаики – Астафьев, Абрамов, Белов, Бондарев, Залыгин, Распутин, Казаков… Для них Викулов – личность особого качества: капитан артиллерии, защищал Москву и Сталинград, прошёл всю войну, известный поэт…

– Помните тот стартовый номер "Нашего современника", который вы впервые подписали к печати как главный редактор?

– Такое не забывается. Недавно мы из архива достали тот номер за 1989 год. Часть номера отдана украинской литературе. Что ни фамилия, то имя: Платон Воронько, Дмытро Павлычко, Николай Лукив, Леонид Горлач, статья о Мыколе Хвылевом… Горжусь своим редакторским дебютом. Но наша история круто повернула и пошла по непредсказуемому пути. Больно. После Беловежской пущи стало понятно: распад необратим. По большому счёту, все восемнадцать лет моего редакторства были поиском пути, который вывел бы к спасению славянской культуры, мысли, духа. По-моему, всё же удалось на творческой ниве сохранить лучшее, что нам досталось, что осталось от советского периода и в прозе, и в поэзии. Публицистика же оказалась просто неизбежной при осмыслении пугающего "рока событий". И тут у нас, думаю, наибольшие достижения. Они связаны с откровениями Льва Гумилёва, Вадима Кожинова, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна, Сергея Кара-Мурзы, Александра Панарина, Игоря Ша-фаревича, Ирины Стрелковой… Не всё получилось. Социально-политические процессы на огромной территории СССР, а потом СНГ оказались слишком центробежными, слишком радикальными, слишком разрушительными.

А Украина – это особая тема, которая касается и моей личной судьбы. В своё время, будучи подростком, я учился в украинской школе. В Коно-топе. Туда из разбомблённой Калуги позвали на работу мать в железнодорожную больницу. Шёл сорок пятый год. Как сейчас помню, учительница Дарья Никифоровна на полном серьёзе сказала, что переведёт меня из пятого класса в шестой, несмотря на то, что двоек получил больше, чем троек, при одном условии – если выучу наизусть и выразительно прочитаю два стихотворения на украинском языке. И – выучил! Первое – Тычина "На Майдан1 коло церкви революц1я ще…" Второе – басня Глибова "Вовк та яг-ня". Концовку, особенно когда общаюсь с кем-то из Украины, люблю цитировать: Як смла ты мене питати? / Я, може, сти захотв. / Не вам про теэ дурням знати, – / I вовк ягнятко задавив…

К сожалению, волчьи законы порой правят людьми не только в политической сфере, но и в повседневной жизни. Поэтому и надо сообща противостоять бездуховности и антикультуре. Проникся этим, что называется, с младых ногтей. Русская девушка, на которой я женился в годы студенчества (а было это в Московском университете), оказалась с украинским прошлым: училась сначала в Днепропетровске, потом в Киеве. Она настолько хорошо знала мову, что перевела для издательства "Детская литература" известного западноукраинского прозаика Дмитра Кишелю. Часто ездили с супругой погостить к нему в Ужгород… До сих пор храню в домашней библиотеке украинские словари и время от времени заглядываю в них. Добрые воспоминания остались и от двух воинских сборов во Львове, где я познакомился с Ростиславом Братунем и Николаем Петренко. Николай – человек чрезвычайно драматичной судьбы: в пятнадцатилетнем возрасте его угнали в Германию, но он выжил "всем смертям назло", стал прекрасным поэтом. Мне посчастливилось переводить на русский язык его книги и подружиться с ним. В последние годы связь между нами прервалась. Если жив, может, откликнется? Храню его письма и сборники с автографами. Собираюсь сдать этот духовный багаж в библиотечный архив: чтобы там тоже был след моего увлечения украинской историей и культурой. Состоял я в продолжительной переписке и с Леонидом Первомайским. Он высоко оценил мои стихи, которые звучали в Киеве на встрече с творческим активом журнала "Наш современник".

Кстати, среди выпускников Литературного института, где я преподаю, немало граждан Украины и Белоруссии. Пока в "верхах" шумят бури геополитических разногласий, литераторы изо всех сил стараются сохранить добрососедские отношения наших стран на культурно-личностном фронте.

– Нет ли тут для вас риска поступиться принципами?

– Наоборот, национальная самоизоляция чревата всевозможными рисками и даже катаклизмами. Единство славянских государств не раз доказывало свою силу. Правда, неизвестно ещё, в какую сторону повернёт колесница мировой истории. Надеюсь, устремится туда, где будем ближе друг к другу – и в литературе, и в искусстве. Ростки такой интеграции надо поддерживать. И поддерживаем: издали уже четыре номера "Нашего современника", посвящённые Белоруссии. Нечто подобное хочется сделать хотя бы до 2009 года для Украины. Думаю, и у вас нашлись бы писатели, которым не чужда эта идея. Скажем, Борис Олейник.

– А как соотносится всё это с тиражной политикой?

– По сравнению с "перестроечными" показателями мы "упали" всего-навсего в 45 раз, а "Новый мир" – в 300! А если говорить серьёзно, то мы начиная с середины 90-х годов прочно занимаем первое место среди "толстых" литературных журналов России.

– Интересно, а сколько ваших подписчиков в Белоруссии и Украине сейчас?

– В Белоруссии, с которой мы целенаправленно работаем, 500; каждая область охвачена. А в Украине 150. Незасеянное поле. Или изрядно подзаросшее. Ему нужна вспашка – хотя бы неглубокая.

– Но после неё напрасно ждать дружных всходов, если не будет семян адекватной идеологии. Какова она у "Нашего современника"?

– Думаю, вполне приемлемая для всех (или для многих) людей доброй воли, живущих на территории бывшего СССР: права человека – ценность относительная, а вера и нравственность – это абсолют. Ведь в нас,

простых смертных, всякого намешано. Причём и такого, что вступает в противоречие с Божьим замыслом. Согласитесь, греховная тьма терроризма, наркомании, педофилии не должна прикрываться и тем более освящаться модным в мире словосочетанием "права человека". Не так давно у нас состоялся XI Всемирный русский народный собор, где довелось выступить и мне. Я размышлял о диалектике национально-самобытного и интернационально-объединяющего. Кажется, никого не оставило равнодушным слово старообрядческого митрополита Московского и всея Руси Корнилия. Позвольте процитировать: "Каково бы ни было уготовано будущее России, давайте не забывать, о чём всегда помнили наши благочестивые предки: что близ есть, при дверех Христос Спас, имеющий строго спросить с каждого из нас отчёта о содеянном. Рано или поздно наступит время окончательного суждения о наших мыслях и делах". В рубрике "Свет разума" журнал готовит серию публикаций о том, как преодолеть раскол – и в лоне церкви, и в ложе политики.

– Но сами же политики зачастую и сеют ядовитые зёрна раскола, бросают в толпу экстремистские лозунги типа "От жидов спасай Россию!" или "Россия для русских!"

– Ни я, ни Василий Белов, ни Валентин Распутин, ни другие уважаемые россияне, входящие в общественный совет "Нашего современника", никогда не поддерживали и не будут поддерживать межнациональную рознь, славянский радикализм, ксеноненависть. Россия – для всех коренных народов России. Понятно, украинцы – кровные братья. А вот китайцы, азербайджанцы, грузины – это гости. Не стоит забывать: великий писатель Тарас Шевченко не чурался идеи славянского единства. Кстати, стихи он писал на украинском, а дневники вёл на русском.

– Тревожит гаснущий интерес к нашей классике. Как-то мы спросили на Арбате первого встречного, что он знает о Шевченко, и услышали: "Жаль, в России нет таких футболистов".

– Бездуховность – явление транснациональное. Надеюсь, это преходящее помрачение. Хватило бы духа не впасть в безвременье. Кажется, мир материального соблазна и телевизионного насилия выхолащивает в молодом поколении всяческий интерес к глубинным процессам жизни, к родной истории. Наше общее дело – противостоять этому.

Беседу вели Геннадий КИРИНДЯСОВ, Василий БАБАНСКИЙ

СЕРГЕЙ ЕСИН Выбранные места из дневников 2005 года

1 января, суббота. Накануне меня назвала дедушкой молодая женщина, едущая в лифте с ребёнком. Потом, разглядев и видя, наверное, мою хмурость, поправилась: «дядя». Всё в прошлом, лишь бы с честью закончить путь, как говорится, полностью выразиться.

9 января, воскресенье. Ехал домой по Шаболовке, мимо Донского монастыря, мимо огромного завода имени Серго Орджоникидзе. Хорошо помню этот завод, один из лучших в Москве, на котором строили громадные конструкции новейших металлообрабатывающих станков; помню, как приезжал туда Горбачёв, я тогда порадовался: наконец-то вспомнили о рабочем классе. Ну, как вспомнили, так и забыли. Вывеска завода ещё некоторое время была над огромным, выходящим на улицу цехом, а потом появилась другая вывеска: цеха уже нет, там – склад. Остановил машину, вышел. Все станки, всё оборудование куда-то подевалось, долго рассматривал интересные штучки, связанные с хозяйством, огородом, сервировкой стола, бытом; цены довольно высокие, народу не очень много. Может быть, России действительно не нужны ни промышленность, ни станки, а только одна политическая жизнь?

10 января, понедельник. Институт выходит на работу только завтра, но сегодня экзамены, на всякий случай поехал посмотреть. Соскучился по кабинету, по институтским коридорам, хотя понимаю, что пора уже от всего отвыкать.

Прошёлся по аудиториям. Первый курс сдаёт литературоведение. Ребята расселись на полу, как цыгане. Лёша Антонов говорит, что в этом году больше хорошо успевающих ребят. По введению в литературоведение у него идут в основном пятёрки и четвёрки, из всего курса только две двойки. Я, наоборот, полон уныния: много званых, но мало избранных. Где те гении, которые так много обещали на первых курсах, где знаменитые писатели, которыми гордилась бы страна? Ребята чувствуют себя малышами и начинающими. Но сколько народу начинало в Литинституте, ввинчиваясь в литературный небосклон "свечкой", ракетой. Трифонов чуть ли не студентом получил Сталинскую премию.

Прочёл свою статью в "Правде", она действительно злая и язвительная. Финал ей я взял из своего письма министру. Это, пожалуй, у меня первый случай повтора.

Ура! Любимая страна

Ну вот и, слава Богу, високосный год уходит. Они, високосные, как известно на Руси, не самые ладные. Но ни слова о Президенте. Он священен, он наш Осирис. Очень легко водрузить на него многое… Но по себе знаю, тоже,

когда стал ректором, в институте ни машины не было, ни компьютера, ни зарплаты. Вообще, это удивительное чувство, которое овладевает хозяином, когда он выходит поутру в разоренный и разграбленный двор. И корову свели со двора, и естественные монополии украли, а шубу твою, которая досталась от папки и мамки, уже примеряет некий олигарх или другой случайный завлаб. Ах, русская жизнь, куда же ты катишься, в какую сторону крутится твоё развесёлое колесо? Тем не менее очень разные у нас итоги. По существу, как человека, Ходорковского жалко – такой замечательный, крепкий и весёлый парень, а вот томится в узилище. Но если перевести сумму, так сказать, уведённую из-под государева догляда, да перемножить её на количество других наших замечательных благотворителей и олигархов, какая бы могла получиться прекрасная жизнь! На всё бы хватило и на всех. Ой! Но боюсь, это не почтенного мужа взвешенная речь, а обывателя. Либеральная общественность меня осудит.

С чувством глубокого удовлетворения наблюдаю я за нашим любимым русским народом. Помню, в начале перестройки добрые русские бабушки, так дружно проголосовавшие за демократию и Ельцина, говаривали, бывало, в телевизор нашим ласковым журналистам: "Я при Советской власти никогда пенсию в тысячу рублей не получала!". Она получала бесплатное медицинское обслуживание, внуки бесплатно учились в престижных московских вузах, доярки зимой, после того как престижные санатории освобождала московская и областная элита, занимали ялтинские и сочинские курорты. Теперь отдельные бабушки пропели, как важны им 200 рублей заместо какой-нибудь льготы, которую они недополучали. А как теперь эти бабушки будут ездить на электричках на свои садовые участки, находящиеся за чертой Московской области, как будут обходиться с городским транспортом и прочим, и прочим? Ах, Зурабов, народный благодетель! Рассказывают анекдот, а может быть и быль, что даже родная мать после всех историй с льготами вроде не пускает его на порог своего дома.

И, опять же не к новогоднему столу будь помянут этот Зурабов, семь "ли-моновцев", со строительным пистолетом в руках, штурмом взяли его министерство, дабы научить взрослого дядю, как заботиться о стариках. Не помогло. Может, мама с папой мало били в детстве? После этого – новая инициатива: в больнице можно лечиться только пять дней, и ни денёчка больше. Если больной хочет эксклюзивных медицинских услуг свыше пяти дней, то пусть ре-шаетсам, за соответствующее, разумеется, вознаграждение. Говорят, что знаменитый доктор Рошаль меланхолично на это заметил: а кто будет решать за недоношенных детей или больных, находящихся в коме? Когда в коме находится парламент и общество, когда расслаблено общественное мнение, а якобы средний класс упивается своим якобы благоденствием, вот тогда и лезут на балконы Минздрава мальчишки со строительными пистолетами.

Но надо отдать должное нашей Фемиде. Она твердо знает, где опасность, она хорошо знает, что олигарха можно простить, вора пожурить, бандита отметить медалью, а двадцатилетнему мальчику надо дать семь лет. Слишком уж яркие примеры. Слишком уж эти мальчики напоминают тех молодых людей, которые в своё время подточили империю гнёта и насилия. Фемида знает своих героев. Фемида дожмёт, кого надо. Но, как известно, сила гнёта всегда равна силе противодействия. А иногда и превосходит.

Что ещё сказать, что пожелать, кроме помилования и милости? Пусть у богатых будет полная чаша, у бедных еда и медицинское обслуживание, и у всех – новый, не високосный год.

Сергей ЕСИН

Удивительно, но сегодня же случилось то, о чем я в своей статье писал ещё неделю назад. По радио, когда ехал в машине домой, услышал, что в Химках – это как раз на границе Москвы – пенсионеры перегородили Ленинградское шоссе, протестуя против лишения их льгот.

12 января, среда. Всегда читаю не по порядку, а то, что попадает в руки. Давненько у меня завалялся 11-й номер "Нашего современника", А. Ка-зинцева и публицистику читать надо. Как-то рука сама остановилась на большой статье – "Еврейская ксенофобия". Подписано Исраэлем Шамиром.

Статья довольно скучная, начинающаяся с рассказа о том, как автор в юности переживал свое знакомство со "злобным талмудом", поэтому он и исследует эту проблему: еврей и не еврей.

Дальше по пунктам Шамир излагает некие давно известные положения. Повторяю, тема его: евреи и не евреи.

В параграфе 1.3 есть совершенно шокирующий пассаж: "Еврею запрещается спасать не еврея, находящегося в смертельной опасности, или лечить его, даже если он смертельно болен, безразлично – бесплатно или за плату, если только отказ в помощи не еврею не повлечёт за собою рост враждебности по отношению к евреям".

Или вот еще: "Если еврей гонится за не евреем, чтобы убить, запрещается спасать не еврея ценой жизни преследователя-еврея, даже если невозможно спасти его иным образом". Неужели всё это до сих пор живет? Неужели всё это не только реликт прежних племенных отношений?

Чем бы мне закончить этот "весёлый" труд? Параграф 6.2: "Запрещение ненавидеть (другого человека) относится исключительно к не евреям". И последнее, уже в параграфе 7.1: "Еврею запрещается отпускать на свободу своего не еврейского раба". Ой, не хочу я в рабство!

Но день на этом, естественно, не заканчивается. Не успел я приехать на работу (вы меня можете называть кем угодно, даже антисемитом, но такая уж карта ложится в моей жизни), не успел приехать, мне дали письмо от 12.12.04, подписанное министром образования и науки Самарской области Е. А. Коганом.

Вот чем хороша наша бюрократическая система – ни одной бумажки не пролетит мимо. Я вспомнил, как ещё в начале осени писал самарскому губернатору относительно одного парня, которого нашёл в его области, Серёжи Ка-рясова, способного поэта, он сейчас учится на I курсе заочного отделения. К нему я подверстал другого самарца, Алексея Аполинарова, и просил губернатора по возможности помочь, сославшись на характер помощи, оказываемой своим студентам-заочникам иркутским губернатором. Много я не просил: помогите с билетами и, может быть, выдадите маленькую, всего лишь двухмесячную стипендию. И вот получаю письмо.

Вообще, Поволжье мастерски отвечает на письма из Москвы. Кто же там сидит и сочиняет этим министрам ответы? Какое замечательное письмо я получил в своё время из аппарата господина Кириенко! Такая же мелкая была просьба – насчёт бумаги для журнала "Волга". Подобные истории повторяются.

Министр, видимо, не поняв, чего я прошу, пишет в соответствующей стилистике Министерства образования и науки: "Оказание финансовой помощи из средств областного бюджета для оплат расходов по обучению в вузе невозможно, так как в бюджете не предусмотрены расходы на получение высшего профессионального образования".

А вот интересно, предусматриваются ли в бюджете области фуршеты, приёмы, развоз гостей, представительские расходы, иллюминации, "откаты", воровство, присвоение благ своими и проч., и проч., и проч.?

14 января, пятница. Утром опять состоялся экспертный совет по наградам в министерстве культуры. Министр не зря придумал этот совет, кое-что мы и задерживаем, а ретивых и бойких очень много. На этот раз за шлагбаумом оказался отец Филиппа Киркорова, которого одна из филармоний представила к высокому ордену. Теперь надо ждать, когда к званию Героя России представят актера Данилко, играющего Верку Сердючку.

15 января, суббота. В Ленинграде – я не стараюсь называть этот город по-новому – отчаянные волнения по поводу отмены льгот. Пока это касается только проезда в городском транспорте. Недовольные пенсионеры перегородили Невский проспект. Телевидение сообщает, что хотя эти акции не санкционированы, но милиция и правоохранительные органы не вмешиваются. Хотел бы я посмотреть, как бы они вмешались и что из этого бы произошло. Это массовые и стихийные выступления, в которых участвуют еще не все обездоленные. Пенсионеры наконец-то увидели, чем им грозит так называемая монетизация. Но ведь льгот лишили и военных, и милицию, и афганцев, и участников чеченской войны.

Любопытно, что, растерявшись, власти пытались сначала отыскать каких-либо зачинщиков или участие левых сил в этих эксцессах. Никак в головах властей не укладывается: дайте народу большие пенсии – они, кстати, заработаны, – чтобы хватало не только на молоко и хлеб, но и, как западным леди, на путешествия в другие страны, и никто и не пикнет, если даже сказать, что отныне билет на транспорт эти леди и старые джентльмены должны будут покупать сами.

16 января, воскресенье. Вечером по одной из программ показали – я смотрел это не с начала – последнее интервью Льва Рохлина. Он практически, называя фамилии, в том числе и фамилию Березовского и Грачева, говорил о предательстве и страшной коррупции в армии в начале чеченской войны. Сказано, что жизнь солдат была отдана за нефть. Из слов Рохлина также стало ясно, что Дудаев мог бы стать самым верным вассалом России, если бы были предприняты лишь некоторые меры, которые не были приняты. Говорил о предательстве средств массовой информации по отношению к армии. Поэтому-то его и убили. Давая такие интервью, он не мог выжить.

19 января, среда. Вечер. Разбушевавшиеся страсти вокруг отмены льгот постепенно отходят. По этому поводу несколько раз появлялся на экране президент. Правительство приняло какие-то постановления, вроде бы пенсионерам возвращают их право на проезд. Все говорящие политики помалкивают, что правительство "расчищает" бюджет. Оно ведет себя так, будто пенсионеры – зарвавшиеся старики и требуют чего-то излишнего, как аристократ рябчика в станционном буфете. Никто не заикается, что эти глупые старики создали те материальные ценности в виде заводов, фабрик и научных систем, которые должны были кормить их в старости, но которые с попустительства и корысти, в том числе и этого правительства, у страны украли. Не им мы что-то даем из милости, а им мы недодаем из того, что мы им должны. Но это еще далеко: пенсионеры пока расчухали только близлежащее – проезд, к весне они обнаружат, чего их лишили еще.

Абсолютно цинично министр финансов Кудрин и другой министр, Зурабов, говорят, что вот, дескать, в акциях участвует только один процент от разоренных и обкраденных пенсионеров. Не волнуйтесь, милые друзья, вы еще кое-кого увидите на наших улицах. Вчера же мой племянник Валера, полковник, сказал мне, что по работе ему надо постоянно объезжать до 12 предприятий и воинских частей чуть ли не ежедневно. Военные, пожарные, милиция пока молчат. Но уже кое-кто спохватился. Армия обещает выдать срочникам проездные билеты за счет своего бюджета.

21 января, пятница. Утром выступал по телевидению доктор наук, экономист Михаил Делягин, обычный паренек с простеньким русским маловыразительным лицом, и сделал совершенно убийственный анализ происходящего. Ему задали вопрос об авторах этой реформы. Он, естественно, назвал как основных исполнителей Кудрина и Зурабова, но все же назвал и главное – идеологию и ее выразителя, Путина. Публично в такой жесткой форме сделал это Делягин первым. Браво!

26 января, среда. В два часа дня пошел в Дом журналистов на 175-летний юбилей "Литературной газеты".

К своему юбилею газета напечатала два удивительных материала. Один – о путешествии по Франции и Швейцарии Чупринина, Пригова, Гандлев-ского… "для поднятия имиджа России за рубежом". Обошлось это путешествие, по непроверенным данным, в 1,5 миллиона рублей. А второй – о списке писателей, которые приглашены на Парижский книжный салон. Полтора года назад статью о приглашенных на Франкфуртскую ярмарку "русских" писателях "Литературка" озаглавила "Список Лесина". На этот раз материал назван "Список раздора". За обоими заголовками стоит, просвечивая сквозь них, название знаменитого фильма со знаменитым содержанием – "Список Шиндлера". Суть, я думаю, ясна. Подпись – "Литератор", но по гениально простому ходу автор очевиден. Перечислены все сорок приглашённых с обозначением места их постоянного проживания. И вот что получилось: Алексиевич Светлана, белорусский прозаик, пишущая на русском языке, живёт во Франции; Болмат Сергей, художник, сценарист, прозаик, живёт в Дюссельдорфе, Германия; Гиршович Леонид, прозаик, гражданин

Израиля, проживает в Ганновере, Германия; Маркиш Давид, русский и еврейский писатель, живёт в Израиле; Муравьёва Ирина, прозаик, переводчик, живёт в США; Шишкин Михаил, русский писатель, живёт в Швейцарии. 40 : 7, "иногородних" почти 20 процентов.

Дальше – несколько цитат. "Список поражает прежде всего своей однобокостью. За редким, почти символическим, исключением представлено фактически одно направление современной отечественной литературы, назовём его условно "либерально-экспериментальным"… В год Победы в списке нет ни одного писателя – участника войны, который мог бы представлять в Париже феноменальное явление мировой культуры – нашу фронтовую литературу". Далее. "Изумлённые парижане могут подумать, будто в России сочиняют книги только русские и евреи, а татары, калмыки, аварцы, чукчи и другие – вообще народ бесписьменный".

27 января, четверг. Всю ночь думал о "Списке раздора", опубликованном в "Литературной газете", и в принципе не смог решиться на отказ от участия в Парижском салоне. С одной стороны, смертельно хочется повидать Татьяну, с другой – висит на мне все-таки докторская мантия Сокологорской, и ух как хочется совершить смелый и отчаянный жест. Однако еще вопрос: нужны ли жесты чиновнику, нужны ли они романисту, ведь и тот и другой вызревают скорее "подо льдом". Мне уже и по возрасту невозможно начинать карьеру Лимонова, хотя его смелость, до безрассудства, меня восхищает. Но кто кого подпитывает: смелая политическая деятельность – писателя Ли-монова или известный европейский писатель – "подростка Савенко"? В конце концов решил написать текст телеграммы и утром, под копирку, напечатал и отослал один экземпляр – министру культуры, другой – Сеславинскому. Пускай хотя бы это прожуют.

1 февраля, вторник. Интервью Чубайса "Российской газете" в номере от 27 января. На него меня навел Игорь Котомкин. Всего, что касается экономики, приватизации и прочего, выписывать не буду. Вот только один вопрос и один ответ:

"– Вы в одном из последних интервью очень нелестно отозвались о роли Достоевского во влиянии на умы россиян. Поясните.

– Я считаю, что в российской истории немного людей, нанесших такого масштаба глубинный мировоззренческий вред стране, как Достоевский. Для меня сущность Достоевского выражается в одной фразе князя Мышкина: "Да он же хуже атеиста, он же католик!" Абсолютная нетерпимость к другим мировоззрениям, к другим конфессиям (в том числе исповедуемым русскими), к другим народам (в том числе проживающим в России), отталкивающая Россию от мира, замыкающая ее в саму себя. Все это, традиционно прикрываемое словами о гуманизме и патриотизме, по сути, братоубийственная и человеконенавистническая концепция.

Понятно, в какой интеллектуальной среде это вызрело и чему было противопоставлено – идущему из Западной Европы марксизму. Но в сегодняшней России, в сегодняшнем мире, открытом, динамичном, конкурентном, ничего более разрушительного для нашей страны придумать невозможно. А вот и свежее подтверждение – сейчас, в XXI веке, в 2005 году, в качестве праздника национального единства у нас в России избран день изгнания католиков. Сторонники этой идеи могут с чувством глубокого удовлетворения вслед за Достоевским сказать: и правильно, ведь они же хуже атеистов!"

Простим автору подмену понятий – видно, его отец не был юристом, – но ведь с таким же успехом он мог бы сказать, что праздником великой Победы в мае 1945 года избрано изгнание не только католиков, которые опять, как триста с лишним лет назад, "по случайности" оказались у стен Москвы, но и протестантов, помогавших им дорваться до Ленинграда и Сталинграда. А его категорическое суждение, что любая закрытость, любое сохранение рода или вида – плохо, меня пугает и не позволяет отнестись к нему равнодушно. Откуда у ярого противника любой цензуры такая тяга к запрету на инакомыслие? И откуда у заядлого либерал-демократа такое резкое деление на своих и чужих? Ну, давайте и я тогда начну всех делить, давайте и я вспомню, что Асар Эп-пель, один из лучших русских стилистов, был сценаристом первого еврейского

фильма в России, показавшего не только как угнетают евреев, но и какие они боевые, как они стремятся жить в России с ксенофобной закрытостью. Почему французы не хотят мириться с хиджабами, а мы, живя на Бронной, должны мириться с кипурами и пейсами людей, идущих в синагогу? Как говорил Ленин, "нескладно получается".

5 февраля, суббота. Вечером начал читать "Юность вождя" Сартра. Огромный писатель чувствуется с первой же строки. Но главное здесь – выбор темы и тот филологический ракурс, интонация, с какой все это сделано. Я как-то отчетливее понял, что такое писатель мирового класса. Какой размах и свобода в использовании материала, какая раскрепощенность образности! Совершенно замечательно, очень пластично, с высоким знанием языка перевел это все неизвестный мне Г. Ноткин.

Но эту повесть нашел я в сборнике, который называется "Портрет антисемита". Здесь же есть еще огромное эссе на эту тему, читать, наверное, не стану или отложу на неопределенное время, пока не возникнет "струя". Воистину, кажется, без проеврейского материала, повести или романа Нобелевскую премию не получишь, да и крупным писателем не станешь, это как условие игры. Все исключения из правил, как известно, лишь подтверждают основной закон.

11 февраля, пятница. Вечером дал интервью каналу "Культура" по поводу значения литературы в кино. Конечно, оставят крошку, все основное вырежут. Пафос заключался в некоей кинематографической мафии сценаристов. Я, собственно, повторил тезисы своей старой статьи: все самые крупные успехи русского и мирового кинематографа связаны с литературой, исключения в виде Феллини и отдельных фильмов Висконти, как и некоторых лент Эйзенштейна и Довженко, лишь подтверждают правило. "Талантливый мистер Рипли", "Однажды в Америке", "Крестный отец", герасимовский "Тихий Дон" – это литература, и литература большая. А вот "мыльные оперы", "Менты" и проч. и проч. – это всё работа сценаристов.