Текст книги "Книга Легиона"
Автор книги: Наль Подольский
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
– По-моему, это нереально.
– Ты твердо уверен? Если он был такой гениальный… Можно было бы объявить розыск на человека с его физиономией… Хотя, пробить это будет непросто.
– Нет, такими методами здесь ничего не добьешься, – Платон слегка усмехнулся. – И это абсолютно нереально. Нужна лаборатория, экспериментальная база, помощники. Такое в одиночку не сделаешь. И вообще, науке до этого еще далеко. К тому же, хоть он с людьми почти не общался, вся его жизнь была на виду. Он был чистый теоретик. Россия в науках всегда была сильна, в основном, теорией.
– Стало быть, мы в тупике?
– Похоже, – кивнул он.
– Тогда почему ты так спокойно об этом говоришь? Именно ты?
– Потому что суета ума не прибавляет, – Платон смерил Марго взглядом, от которого ей стало не по себе, и она сразу почувствовала себя виноватой.
– Ладно, подождем до утра, вдруг оно и вправду вечера мудренее, – примирительно пробормотала она. – Глупость это, конечно, но нам больше надеяться не на что.
Отход ко сну задержался из-за очередного приступа эпилепсии, уже третьего с момента знакомства с Лолой. Марго научилась к этим припадкам относиться спокойно, приняв их как узаконенную часть повседневной жизни. Следуя инструкции Платона, она ставила рядом с ним включенный диктофон, но никакой информации этим путем пока получено не было.
4
Отпуск Марго закончился. В первый же свой рабочий день она получила неприятное дело об ограблении с убийствами. Никаких загадок, ничего необъяснимого, просто очень трудоемкое дело, и ей пришлось несколько дней заниматься исключительно им.
Надежда Марго, что рутинная работа избавит ее от ощущения ирреальности всего окружающего, не сбылась. Подкожное чувство незыблемости и самодостаточности физического мира не восстановилось. Быть может, в ней самой произошли необратимые изменения, а возможно, виной тому были три новые папки с делами самоубийц, оказавшиеся на ее столе. Уже сами по себе они подталкивали к мысли об обыденности нелепого, к тому же одна из них касалась ее троюродного брата, о родстве которого с Марго в прокуратуре никто не знал.
Поздравив ее с выходом на работу, хотя более неудачный повод для поздравлений трудно представить, и обронив пару бесцветно-игривых замечаний относительно внешности Марго после отпуска, прокурор глубокомысленно потер пальцем кончик носа:
– Ты насчет этих… самоубийц… не теряй бдительности. Нет, нет, не суетись. Но не забывай. Как говорится, держи под контролем.
Ну и человек: что ни слово, то и шедевр. Держи под контролем… Тяжеловесная шутка… если бы шутка. Но эта реплика означает, что самоубийства его беспокоят как потенциальный источник неприятностей. Знал бы он, насколько сильнее они беспокоят Марго…
Вернувшись домой после первого рабочего дня, она была приятно удивлена: ее ждал полновесный обед. И по едва уловимому нетерпению во взгляде Платона она поняла – у него что-то на уме. Но она решила не торопить события и сначала спокойно поесть.
Его выдержки хватило ровно до второй рюмки водки:
– Скажи, все ТАКИЕ самоубийства попадают к тебе?
– По городу – совершенно точно.
– А по области?
– Почти все. Но там их меньше.
– А можно сделать, чтобы не почти, а все?
– Пожалуй, можно. – Марго вспомнила сегодняшнее наставление прокурора. Раз беспокоится, будет помогать.
– А с других территорий? Хотя бы в России?
– Очень редко. Но я выясняла – таких очень мало.
– Все равно, хорошо бы…
– Попробую… Начальство-то мое на всю страну шуметь пока не готово… Ты что-то задумал?
– Для начала хочу их картировать. Надо бы нам компьютер.
– Я уже об этом думала, – кивнула Марго. – так ли, сяк, все одно: понадобится… Стало быть, пора напрягать Лолку.
Марго хотела утрясти это дело по телефону, но Паулс настояла на личной встрече. Ей было явно не по себе. Несмотря на теплый вечер бабьего лета, она сидела около включенного масляного радиатора и зябко куталась в пуховую шаль.
Марго уже знала, что последним самоубийцей был молодой парень, бухгалтер из фирмы Лолиты. Ну и что? Той пора бы привыкнуть к таким вещам и приобрести нечто вроде иммунитета. К примеру, когда недавно то же самое случилось с охранником из ее конторы, она и глазом не моргнула. Что же на нее сейчас произвело столь гнетущее впечатление?
Оказалось, парень работал у них больше года и сразу, как появился, положил глаз на Лолу, ей же не очень нравился, хотя и не был противен. Недавно она рассудила, что поскольку он давно увивается, а ее распроклятый братец до сих пор в него не вселился, авось, и дальше не вселится. Она слегка поощрила дежурные приставания несчастного бухгалтера, и они собрались вместе провести week-end. Печальный результат последовал незамедлительно.
Марго не смогла с собой справиться: она расхохоталась. Лола смотрела на нее с таким ужасом и отчаянием, что Марго сочла полезным извиниться:
– Прости, это у меня вместо истерики.
– Раньше я за тобой висельного юмора не замечала, – сухо от комментировала Лолита.
– Раньше я не зналась с тобой, – обрезала ее Марго, – вот и поводов не было… Ты, главное, вокруг себя сентиментов не разводи. Считай, ты вроде как на войне.
– С какой же стати? За что это мне? Все кругом живут, как люди. А у меня почему-то война… Мне страшно. Очень страшно.
– А ты в панику не впадай. Тебя лично ОНО не трогает, сама знаешь. И правосудие тоже не тронет, вся твоя жизнь – на виду… Другое дело, что для мужиков ты теперь хуже спида. Предупреждать их надо, что ли… – Марго не без труда подавила смешок.
– Иногда мне кажется, меня могут, как ведьму, сжечь живьем. На всякий случай – вдруг поможет.
– Такой меры наказания в нашем кодексе пока нет. Так что прежде времени фантазиям воли не давай.
– Стараюсь, но не всегда получается. – Несмотря на ворчливый тон Лолы, видно было, она немного успокоилась. – Теперь насчет компьютера. Последний «Пентиум» подойдет? Хорошо. Даже покупать не придется, у нас есть на складе резервные. Завтра же привезут, давай адрес. – Она потянулась к телефонному столику за блокнотом.
Секунду поколебавшись, Марго продиктовала свой адрес.
– Еще вопрос, – в голосе Лолы появились нерешительные нотки, – твой… родственник… он с тобой этим делом занимается?
– Да. И он, как и я, не пойдет на попятную. Очень мозговитый мужик, у меня на него вся надежда. А ты что, против? – Как ни старалась Марго, ей не удалось избежать вызывающей интонации.
– Нет, я не к тому. Ей-богу, ничего против него не имею. Просто тогда тебе нужны два компьютера. Насколько я понимаю, в данной ситуации ужиматься не следует.
– Правильно понимаешь, – кивнула Марго, – пусть будет два. Хоть и не сию секунду, но второй скоро понадобится. Это хорошо, что ты не мелочишься.
– Я готова на все, чтобы с этим разделаться. В финансовом смысле тоже. У нас же был разговор – все, что я говорила, остается в силе. Как только понадобятся наличные…
– Наличные пока не нужны. А вот ездить нам придется много. Служебный транспорт у нас – никудышный…
– Нет проблем. У папаши в гараже лишний «Опель» простаивает…
– Нет, никаких иномарок. Что-нибудь отечественное, не новее «девятки». И желательно слегка замызганную.
– Ладно, организую. На кого оформлять, на тебя, на него? – В руках Лолы снова возник блокнот. Да, в деловой жилке ей не откажешь.
– Я человек казенный. Лучше на него.
Однокомнатная квартирка Марго стала менять свой вид.
Один компьютер разместился на кухне, другой – в спальне. На стене появился крупномасштабный план Петербурга, где Платон отмечал кнопками с красными головками места самоубийств. У подъезда стояла потертая серая «девятка».
– Не квартира, а партизанский штаб какой-то, – проворчала Марго, и в ее голосе Платону послышалась противоречивая смесь одобрения и неудовольствия.
Совершив служебное преступление, Марго принесла из прокуратуры домой дискету с полной информацией о самоубийцах. Их количество уже перевалило за семьдесят. Платон по-всякому перетасовывал данные о них на компьютере, надеясь найти какую-либо закономерность, общую особенность или принцип рокового выбора – то же самое в свое время пыталась сделать Марго вручную и на менее обширном материале. Результат был, увы, тот же самый и констатировал лишь очевидное: девяносто процентов погибших – мужчины в возрасте от семнадцати до семидесяти, и почти все случаи, кроме двух, произошли в Петербурге и области. Правда, данные по другим областям были наверняка неполные.
Изучение территориального распределения самоубийств оказалось более продуктивным. Красные кнопки на плане разместились неравномерно: чем дальше от северо-восточной части города, тем их было меньше. По мере приближения к Охте они сгущались, образуя севернее Красногвардейской площади сплошное багровое пятно.
– Где-то здесь их гнездо, – будничным тоном заключил Платон.
– Возражений нет, – кивнула Марго.
Результат был наглядный и бесспорный, но она чувствовала легкое разочарование: покойный Легион жил совсем в другой части города, на Васильевском острове.
Платон выделил на плане района зону площадью около половины квадратного километра, которую следовало считать эпицентром кровавого безобразия, и они решили ее досконально обследовать. Въехав на машине в самый центр зоны, точнехонько в котором торчала жилая многоэтажка, они ступили на землю опасной местности осторожно, как на минное поле. Им казалось, сам воздух насыщен здесь смертью, и за ними наблюдают сотни если не глаз, то электронных следящих устройств. Но вскоре они убедились, что вокруг них – обычный микрорайон, замусоренный и пыльный, живущий обычной жизнью. Сновали прохожие, мелькали автомобили, бегали и кричали дети, слонялись местные пьяницы и бездомные собаки. И никому до них двоих не было дела. Оба прекрасно понимали, что ничего экстраординарного тут не увидят, и тем не менее чувствовали острую необходимость пройти по каждому переулку, сунуться в каждый двор и посмотреть на каждый дом собственными глазами.
Они провели в «зоне» почти целый день, исходили ее вдоль и поперек, и даже перекусили в самой ее середине в не слишком опрятном кафе. Все кругом выглядело более чем обыденно, но состояние предельной настороженности не покидало их до конца этой своеобразной прогулки.
На оконтуренной территории оказалось два цеха металлообрабатывающего завода и ведущая к ним железнодорожная ветка, автомастерские, склады с колючей проволокой поверх ограды, котлован строящегося здания и несколько десятков жилых домов, в которых, соответственно, обитали десятки тысяч человек. Прочесать такой участок города, проверить каждое помещение и установить личность каждого жителя – в принципе, задача доступная, но только при наличии достаточных для городской прокуратуры оснований и четко обозначенного объекта поисков. Ни того, ни другого у них сейчас не было. Нельзя ничего найти, когда не известно, что надо искать. Оба прекрасно знали эту банальную заповедь и хотели всего лишь осмотреть площадку, потенциальное место будущего действия. Но законы психологии таковы, что человек не может наблюдать, не имея в виду ничего конкретного, – он невольно создает в воображении, с той или иной степенью произвола, искомые образы. На обратном пути, в машине, Платон со смущенным смешком сознался, что все время поглядывал на крыши в поисках передающей антенны необычного вида. Марго же просматривала на столбах и стенах все объявления, особенно рукописные, в надежде на сведения о сборищах каких-либо сект или религиозных церемониях.
– Завидная последовательность, – скептически откомментировал ее признание Платон, – но скорее всего, мы оба ошиблись. Может быть, надо было искать научную лабораторию?
– Это несложно проверить. Завтра же сделаю, – кротко согласилась Марго.
На следующий день она выяснила, что в данном микрорайоне нет не только лабораторий, но и вообще ничего, имеющего отношение к миру науки, даже кооперативных жилых домов научных учреждений.
А на стол к ней легла новая папка с делом очередного самоубийцы: вечером вскрыл себе вены подсобный рабочий в том самом кафе, где Марго и Платон обедали. Какое дикое совпадение… Оно не давало покоя ей целый день, но высказаться вслух она смогла только вечером:
– А что, если это – намеренная выходка, и вовсе не случайное совпадение? Неужели ОНО над нами еще и издевается, на своем языке?
– Может, и издевается, – философски отозвался Платон, не спеша выпустив струю дыма.
– И ты считаешь, что к этому можно отнестись безразлично?
– Я считаю, что мы не можем себе позволить такую роскошь, как эмоции.
Его ответ Марго не понравился; она поджала губы и замолчала.
– Ты знаешь, почему мангуста выигрывает дуэль у кобры? – спросил Платон, докурив сигарету.
– Мне бы твои заботы, – проворчала она, но уже добродушным тоном. – Наверное, не боится яда?
– Ничего подобного. Укус королевской кобры убивает любое животное размерами меньше буйвола.
– Значит, быстрее прыгает?
– Тоже неверно. Скорость у них одинаковая. Бросок кобры длится две сотых секунды, и прыжок мангусты – примерно столько же.
– Тогда как же? – Марго против воли заинтересовалась этой дурацкой проблемой.
– За счет более высокой организации. Мангуста приготовилась прыгнуть на шею кобры, единственное слабое место змеи, и спасение той только в том, чтобы наклониться и выставить навстречу готовую к броску морду. Мангуста прыгает в сторону и прицеливается в шею кобры сбоку – та вынуждена молниеносно наклониться в ту же сторону и опять подставить приоткрытую пасть. Мангуста прыгает на прежнее место, и все повторяется. Возникает согласованное ритмическое движение, нечто вроде танца: мангуста прыгает вправо-влево, а кобра в такт раскачивается, как маятник. Движение устоялось, и тогда мангуста меняет темп, начинает прыгать чуть скорее, опережая кобру. А та, обладая такой же скоростью единичного броска, как и мангуста, оказывается более медлительной, когда речь идет об изменении ритма. Их движения смещаются по фазе, и наступает момент, когда мангуста оказывается сбоку и уверенно совершает бросок на незащищенную шею… Но главное вот что: во время поединка мангуста совершенно спокойна, будто охотится на бабочек, это все отмечают. Ей нельзя раздражаться, иначе она погибнет.
– Экий ты баснописец… Что же, я готова не раздражаться, если ты мне покажешь кобру. Оттого и злюсь, что не вижу.
– Рано или поздно увидишь. – Взгляд Платона на секунду застыл, и он очень тихо добавил. – А ритм движения мы уже знаем. Она убивает раз в неделю.
Марго никогда не думала, что в одну короткую фразу, сказанную ровным негромким голосом, можно вложить столько ненависти. Похоже, она его недооценивает.
А он встал из-за стола, подошел к висящему на стене плану города и принялся спокойно рассматривать красное пятно, образованное шляпками кнопок, словно ожидая от него подсказки.
И, как ни странно, он ее получил – так, по крайней мере, показалось Марго. Прямо колдун какой-то, поразилась она.
Платон вернулся к столу, сел, лениво закурил сигарету, как бы с сомнением поглядел на Марго и со скучающим видом спросил:
– Итак, дела всех самоубийц со всего города попадают непременно к тебе?
Она уже хорошо знала этот его рассеянный тон – он означал, что у него на уме новая идея.
– Да, ко мне, – неуверенно подтвердила Марго, недоумевая, почему он задает вопрос о том, что ему и так отлично известно.
– А если человек не погиб? Если ему помешали, как мне, например, – он чуть заметно усмехнулся, – дело все равно попадет к тебе?
– Нет… Вообще никакого дела не будет, – ответила она с удивлением и ошарашенно замолчала. – Господи, как же я не смекнула! Ну и голова у тебя, обалдеть… – Марго подумала, что последняя фраза прозвучала слишком льстиво, но сейчас ей было на это наплевать.
– Как же можно найти таких людей? – продолжал он рассуждать с полной невозмутимостью. – Кому-то вызовут «скорую», кто-то попадет в «травму», кто-то – в реанимацию, а если повезет, можно угодить и в психушку.
– Все верно и гениально, – согласилась Марго, но энтузиазма в ее голосе поубавилось. – Только как мы управимся? Это значит, больше чем за год просмотреть журналы всех станций «скорой», всех травматологических пунктов, хирургических отделений и реанимаций, – подытожила она уныло. – Тут работа для целой бригады…
– Ничего, разберемся. К тому же, ты отстаешь от жизни. Даже у нас в больнице всю информацию вводят в компьютер… правда, с моей подачи. Но уж здесь-то – «травма» и «скорая» наверняка.
Он оказался прав – значительная часта нужной им информации нашлась в компьютерах. Препятствий им никто не чинил – следователь в таких местах фигура столь же привычная, как и медперсонал.
Повозиться пришлось все же изрядно, в основном потому, что многие записи выводили на ложный след. Врачи, особенно «скорой помощи», писали на ходу, наспех, и далеко не всегда уточняли, каким именно образом пострадавший вскрыл себе вены. Иногда цепочка записей приводила к безуспешной попытке реанимации, и фамилия пациента закономерно обнаруживалась в заголовках папок в кабинете Марго. Окончательный «урожай» составил девять человек, которым в силу стечения обстоятельств удалось вырваться из когтей неведомой инстанции, жаждавшей их крови. Все они были живы и, как выяснилось позднее, суицидных попыток повторять не пытались – то есть эта смерть, промахнувшись однажды, не посягала на свою жертву вторично. Двое из них пребывали в психиатрических лечебницах, четверо жили в семьях, один, студент, – в общежитии, и двое – пенсионер и продавец магазина строительных товаров – существовали в одиночестве. Помимо этих предварительных сведений, Марго, по журналам «скорой» и «неотложки», удалось выяснить, что всех их теперь объединяла общая болезнь – эпилепсия.
Несмотря на интенсивные штудии в лечебных учреждениях, взятые на себя в основном Платоном, ибо Марго имела еще нагрузку и на работе, они дважды посещали роковой пятачок на Охте, который между собой называли «логовом» или «зоной». Для чего они туда ездили, объяснить ни тот, ни другая не могли – их туда просто тянуло, и все.
Платон первым сформулировал напрашивающийся вывод:
– Похоже, нам нужна там явочная квартира.
За этим дело не стало, и через два дня они арендовали двухкомнатную квартиру в самом центре «логова», на девятом этаже «точечного» дома. Они проводили там часть времени, даже иногда ночевали, чувствуя себя разведчиками в тылу врага, и время не притупляло ощущения опасности. Впрочем, эти достаточно острые эмоции не мешали их общей работе, а, скорее, стимулировали активность.
Сейчас им предстояло получить хоть какую-то информацию от неудачливых самоубийц, которых они на своем рабочем жаргоне именовали для краткости «эпилептиками». Не сговариваясь, оба почему-то сочли естественным начать с обитателей психлечебниц. Один из них содержался на Пряжке, а второй – в «Скворечнике», то есть больнице имени Скворцова-Степанова.
На Пряжку попал тридцатилетний водитель бульдозера, несмотря на молодость, уже с уголовным прошлым. В силу своей крайней агрессивности он числился в «буйных». По свидетельству жены и начальства на службе, он был агрессивен всегда, от природы, из-за чего и попал в свое время на скамью подсудимых; неудачная же суицидная попытка разбередила в нем лютую злобу ко всем окружающим.
В больнице Марго приняли любезно, и ее служебного удостоверения оказалось достаточно, чтобы познакомиться и с историей болезни, и самим пациентом. Здесь еще витали остатки прежнего пиетета по отношению к органам наведения порядка, когда психиатр смотрел на следователя как на «старшего брата».
Марго провели к бульдозеристу в палату. Он лежал неподвижно, словно растекшись по койке, которую явно превосходил габаритами, и чем-то напоминал тушу убитого зверя. Дежурная медсестра объяснила, что он пытался затеять драку с санитарами, и только что получил внушительную дозу транквилизатора. Глаза его были раскрыты, но смотрели бессмысленно, и лицо, несмотря на расслабленность, сохраняло угрюмое и злобное выражение. Момент для визита явно был неудачным, но медсестра утешила Марго в том смысле, что и в другое время разговаривать с ним невозможно.
– Он, что, все время молчит?
– Если бы молчал… Сплошной мат и угрозы.
– Какие именно угрозы? Постарайтесь вспомнить как можно точнее.
– Угрозы очень простые: убью… изобью… прибью. Иногда еще… всех вас к ногтю, скоро… доберусь до вас, очень скоро… Вот и все.
– А после припадков эпилепсии он говорит что-нибудь?
– Когда как. Но все то же самое: убью, прибью, и ругань.
– А какие-нибудь имена? Или странные слова, к примеру, – центурион, галион?
– Да вы что? – девица бесцеремонно прыснула. – Он, кроме матерных, никаких слов не знает. Вот, ей-богу…
Похоже, она была права, и Марго оставила ей свой телефон с просьбой в случае чего позвонить – исключительно ради поддержания общей методичности действий.
В «Скворечнике» Марго встретили, мягко говоря, без большого радушия. Главного врача не было, а заведующая отделением, довольно молодая для этой должности дама – приблизительно ровесница Марго, не пустила ее дальше своего кабинета:
– Нет, его беспокоить нельзя, это я как лечащий врач утверждаю. Он только начинает приходить в себя, и вдруг вы – с вашими вопросами именно о том, что ему нужно забыть. Тем более, Философьев – поэт, драматург, натура возбудимая, творческая… нет, нет… месяца через два… может быть.
– Хорошо. Меня интересует не он, а его эпилепсия. Точнее, то, что он говорит после припадков. Кто-нибудь из персонала мог это слышать?
– У нас бред больных не подслушивают. Это неэтично. Поймите же, душевнобольные, как никто другой, нуждаются в уважении.
– Я не спорю, конечно, – Марго была озадачена, – но все же… в разумных пределах…
– Вот я и слежу, чтобы все было в разумных пределах, – нахально перебила ее врачиха. – У вас все, надеюсь?
– Почти. Я могу взглянуть на историю болезни?
– Вы отдаете себе отчет, о чем просите? Это врачебная тайна.
Ну и карга, разозлилась Марго. Вроде не старая, а уже карга. Она поняла, что ей просто необходимо основательно пообщаться с драматургом. Творческая натура – это именно то, что ей надо.
Ничего не оставалось, как пойти ябедничать прокурору. Он долго не мог взять в толк, о чем идет речь, а когда понял, ужасно возмутился и принялся обиженно качать головой:
– Нет, так нельзя… С прокуратурой так нельзя… Так дело не пойдет…
К сожалению, обоим было понятно, что официального сумасшедшего вызвать на допрос невозможно, и выписать ордер на беседу с пациентом психушки тоже нельзя.
– Ладно, организуем, если тебе так уж занадобилось, – проворчал прокурор таким тоном, будто собирался сделать Марго личное одолжение. – Я тебя… э-э… поставлю в известность.
Она отлично представляла, как он будет действовать. Если этой психиатрической дурище плевать на прокуратуру, то, может быть, главному врачу не наплевать, а если и ему тоже, то в Управлении больницами наверняка сыщется кто-то, желающий помочь правоохранительным инстанциям. В результате вредную тетку так или иначе приструнят. Мерзость, конечно, а вот для дела нужно…
В ожидании результатов усилий начальства Марго решила ознакомиться с прошлым поэта и драматурга. Она знала, что после покушений на самоубийство людей в психушках долго не держат, если они, конечно, не заговариваются и не пробуют повторять суицидных опытов. А этот здесь уже больше года – значит, за ним числилось нечто интересное в прошлом, и потому следовало копнуть его послужной список. Во-первых, позвонив в Союз писателей, она выяснила, что он считается известным поэтом, а вот как драматурга его там не знают. Марго повезло: она сразу же нашла бывшую постоянную любовницу поэта, которой он столько попортил крови, что та радостно восприняла интерес прокуратуры к его персоне и охотно выкладывала все, что о нем знала. Будучи дамой среднего возраста, она сохранила замашки богемной девицы, встретила Марго сонная и в халате, каждые десять минут удалялась на кухню сварить очередную порцию кофе и прикуривала сигарету от сигареты.
Он приехал в Петербург – тогда еще Ленинград – из провинции, поступил в Театральный институт, проучился три семестра на театроведческом отделении и был отчислен за академическую неуспеваемость. Остался жить в Петербурге, существуя на скромное пособие, присылаемое родителями. Чтобы как-то оправдать свое безделье, начал сочинять стихи и писать пьесы. Стихи не печатали, пьесы не ставили. Он, естественно, объяснял это тем, что его произведения противоречат официозной идеологии.
– На самом деле никакой идеологией у него и не пахло, – рассказчица скривила рот, словно съела кусок лимона. – Просто стихи были дерьмовые. Пьесы еще так-сяк, а стихи – дерьмо. Да вот, поглядите сами. – Порывшись в ящике письменного стола, она протянула Марго несколько помятых машинописных листков.
Пробежав их глазами, Марго не обнаружила ничего интересного. Строчки были разной длины, никакой рифмы, а сочетания слов казались нелепыми и бессмысленными. Она была твердо уверена – попадись эти листки случайно, без вводных пояснений, ей бы и в голову не пришло, что их надо считать стихами.
– Я в этом не разбираюсь, – заметила дипломатично Марго. – А в рифму стихов он писать не умел?
– Умел, но не Бог весть как. – Собеседница с любопытством заглянула Марго в лицо. – Главное, в той среде, где он вращался, рифмованными стихами авторитета было не заработать.
– Но ведь он в конце концов стал известным поэтом? – осторожно ввернула Марго.
– «Известный поэт» никогда не означало «хороший поэт», – раздраженно фыркнула дама. – Вот такая ирония судьбы: поэт никудышный, но стал известным, а драматург – ничего, но нигде не ставился, кроме самодеятельных театров… Впрочем, к чему это я? А, как он стал известным… это было так странно… но до этого еще далеко… Знаете, лучше я по порядку, а то совсем запутаюсь.
Марго согласно кивнула, хотя уже начала дуреть от многословия и беспричинной нервозности рассказчицы.
– Понимаете, Советская власть брала на себя все. Поэтов и художников, я имею в виду неофициальных, постоянно трепали, в их сборища засылали гэбистов, таскали их на допросы и кого-то даже сажали. КГБ, который был пугалом для всего мира, своим мрачным авторитетом подтверждал ежедневно: да, эти люди – значимые персоны. А когда режим рухнул, каждому пришлось доказывать заново, что он поэт или художник. Интересующее вас лицо – мы тогда жили вместе – он чувствовал себя, как рыба, выброшенная на песок. Валить свои неудачи стало не на кого. А он скорее бы умер, чем признал себя бездарью. Если раньше его публикациям мешала Советская власть, то теперь ее сменили бесы, демоны разных рангов. Он не был от рождения сумасшедшим, он им сам себя сделал ради того, чтобы не стать лицом в толпе, сохранить право считаться личностью. Демоны стали постоянными участниками его жизни. Они строили козни в нематериальных сферах, а на Земле воплощались в редакторов журналов и режиссеров петербургских театров, мешавших реализации его творчества. Однажды он решил навести порядок в мире. Он тогда жил у меня, а свою комнатенку использовал, как говорится, для случайных связей. И вот он накупил свечей, чуть не сотню, разместил их все в комнате, зажег, постелил на стол крахмальную скатерть и расставил тарелки по числу главных демонов. Затем каким-то хитрым способом приманил демонов на эти сияющие тарелки, и когда они уютно на них расселись, поджег заранее подготовленные по углам кучи мусора и тряпья. Дождавшись, когда как следует разгорится, сказал краткую речь демонам, в смысле: «Пришел вам конец», разделся догола, поскольку бесы умеют прятаться в складках одежды, и спустился на улицу по водосточной трубе, благо, был всего лишь третий этаж. После этого вызвал с автомата пожарную команду с таким расчетом, чтобы демоны успели сгореть, но соседи не пострадали. А уже пожарные, застав его на улице – дело было в ноябре – в голом виде, вызвали ему «скорую». Попал в «Скворечник», провел там полгода, получил инвалидность. Так что он у них старожил. Вот такая история…
– Но все-таки, как он стал известным поэтом?
– О, как же я забыла! Это самое главное! Это фантастика! Он шатался по улицам, бормотал под нос свои стихи и иногда читал их у знакомых в квартирах – там, где это ему дозволялось. И тут, ни с того, ни с сего, редакторы наших толстых журналов – а ведь это такие люди, что муху с собственного носа согнать, и то рукой шевелить не любят – начинают вдруг суетиться, лично звонить по разным телефонам и спрашивать, как найти поэта Философьева. Наговорили ему лестных слов, и пошло – публикация за публикацией, а потом появились и книжки. У всех нас крыша поехала, совершенно необъяснимая история. А он стал меняться: сделался важным, угрюмым, задумчивым, и после к тому же началась эпилепсия. Но я тогда с ним уже не якшалась.
– Как вы сказали? – изумилась Марго. – Эпилепсия? Сколько же лет он ею болеет?
– Лет пять… или шесть.
– Пять-шесть лет?
– А чему вы, собственно, удивляетесь? Эпилепсия не смертельна, ею можно болеть всю жизнь… Хотя, у него это было странно, врачи тогда удивлялись… Все-таки, это болезнь генетическая, в среднем возрасте ни с того ни с сего обычно не начинается.
– Спасибо, вы мне очень помогли. И очень интересно все рассказали. – Марго приготовилась встать, но всерьез опасалась, что ее будет покачивать. Она была готова поверить, что человека можно заговорить насмерть.
– О, я тут ни при чем. Это жизнь такая веселая. У нас много занятного случается… Кстати, если с деловой частью покончено, не хочешь ли рюмку вермута? – Внезапный переход на «ты» привел Марго в смятение, ибо грозил продолжением беседы уже в дружеском ключе.
Марго с ужасом поняла, что хозяйка дома готова болтать сколько угодно, час за часом, без малейшего напряжения, и скорее всего даже не заметит, как ее слушательница отойдет в мир иной.
Она осторожно поднялась из-за стола, придерживаясь рукой за спинку стула.
– Соблазнительное предложение, – вымученно улыбнулась она, – но увы, меня ждет работа.
– Если что, забегай, – с удручившей Марго бодростью уже в дверях напутствовала ее хозяйка и, едва успев захлопнуть дверь, тотчас открыла снова. – Эй, постой-ка! Если будешь иметь с ним дело, учти: он хитрый, как… как не знаю, кто. Он гений вранья. Он может обвести вокруг пальца человека умнее себя, который заранее готов к его фокусам. Поняла? Ну, пока.
Марго поделилась с Платоном самым интересным своим открытием: эпилепсия у поэта началась не в прошлом году, после суицидной попытки, а на несколько лет раньше. Легион был тогда еще жив, и если эпилепсия – свидетельство какой-то внутренней связи с ним, то сия творческая личность представляет для них объект особой значимости.