Текст книги "Книга Легиона"
Автор книги: Наль Подольский
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
– Это фруктовая муха, дрозофила. Экспериментальная популяция, – скучным голосом пояснил ученый, которому, как видно, надоели дурацкие вопросы слишком настырного инспектора.
– Заразы от них не бывает? – подозрительно поинтересовался Платон, одновременно прикидывая, что общее количество пробирок – более тысячи, и стало быть, они означают вполне серьезную исследовательскую работу, а не просто желание поиграться с генетикой, что иногда встречается в среде биологов.
– Нет, не бывает, – откровенно зевнул толстяк.
– Хорошо, – Платон изобразил голосом равноценную скуку, – вопросов больше не имеем. По вашему этажу акт подписываем. – Он расписался на запасном бланке протокола, что, вообще говоря, не имело никакого смысла, но произвело на начальника лаборатории благоприятное впечатление.
Второй этаж занимали химики, глава которых, в отличие от биолога, был мрачным, долговязым и молчаливым. В ответ на простодушный вопрос Платона, какое отношение имеет к авиации все это изобилие колб, реторт, змеевиков и прочей химической утвари, он раздраженно пожал плечами и медленно процедил сквозь зубы:
– Никакого.
Сначала Платон даже приблизительно не мог догадаться, чем они тут занимаются. Он норовил задерживаться и задавать вопросы именно в тех местах, где имелись банки, колбы или пробирки, снабженные этикетками, но ничего, кроме очевидного и банального факта, что они работают с органическими соединениями, установить не смог. Приметив к концу обхода в одном из последних помещений письменный стол с разложенными на нем бумагами, он, чтобы получить возможность заглянуть в них, с глубокомысленным видом уже вторично за сегодняшний день произнес идиотскую фразу:
– По вашему этажу акт подписываем.
Бесцеремонно усевшись за стол, он разложил на нем свои бланки и, расписываясь, успел все-таки заглянуть в научные бумажки – они, в большинстве, пестрели непонятными ему схемами и формулами, но кое-где красовались подзабытые со студенческих времен и все же опознаваемые цепочки белковых молекул… Значит, биохимия.
Третий этаж населяли физики и электронщики, причем несколько человек обнаружилось на своих рабочих местах. Вид у них был такой, будто они не на службе, а занимаются исследованиями из чистой любознательности, в свое удовольствие.
Начальник лаборатории, рассеянный и флегматичный, оглядев посетителей, задумчиво пожевал губами:
– Я сейчас малость занят… Вы пока сами… походите кругом, посмотрите… Если что понадобится, мой кабинет вон там. – Он вяло махнул рукой в конец коридора, куда неспешно и удалился.
Для Марго и Платона это было удачей, но администратор и секретарша продолжали сопровождать их, и даже сократили дистанцию до нескольких шагов.
– Маргарита Климовна, – Платон неожиданно заговорил начальственным тоном, – вы пройдитесь по правому крылу здания, а я возьму на себя левое. Так мы с вами скорее управимся.
Оказавшийся перед выбором администратор, естественно, сел на хвост Платону, и Марго была предоставлена полная свобода от опеки. Она заходила подряд во все двери, на которых, как и внизу, замки отсутствовали. Она, конечно, не могла извлечь ничего полезного из разглядывания диковинных для нее аппаратуры и оборудования, кроме того что они были новейшими, а клейма и марки принадлежали самым известным фирмам. Но зато она могла вступать в разговоры с людьми, и ей удалось найти человека, расположенного к общению. Молодой парень, он окончил физический факультет и аспирантуру, получил за свою работу престижную премию, защитил кандидатскую диссертацию, и вот: его бывший профессор пригласил в эту лабораторию. О такой обстановке он не мог даже мечтать! Тему исследований он выбрал сам, разумеется, с учетом советов профессора, и теперь занят именно тем, чем всегда увлекался, и может заказывать любое оборудование, так что он совершенно счастлив. Здесь никто никому не мешает, и потому все работают с увлечением. Он специалист по электронной оптике, ну, грубо говоря, – электронные микроскопы, но когда ему приходит в голову отвлечься на что-то другое, администрацией это не только не осуждается, но даже приветствуется. Недавно на него вдруг, ни с того ни с сего, накатила блажь создать излучатель поляризованных импульсных возмущений бета-кси-поля… что это такое?.. ну, это наподобие поляризации электромагнитного пучка, только… нет, пожалуй, не объяснить… да собственно, и неважно. В общем, нечто вроде научной игрушки, виртуозного баловства. Главное, он этот прибор изобрел, и никто его не осудил за напрасную трату времени и средств в угоду собственной прихоти. Наоборот, наговорили комплиментов на ученом совете, хотя кое-кто и улыбался.
Спустившись с крыльца на двор и направляясь ко второму зданию, Марго подумала, что у страховых инспекторов работа прямо-таки собачья. Платон тоже выглядел приморенным, что не осталось незамеченным для опытного глаза администратора. Но на его взгляд, полный мольбы и надежды, Платон отреагировал непреклонным покачиванием головы. Впрочем, всех четверых участников этого пешего пробега радовала мысль, что вторая трехэтажка раза в два-три меньше предыдущей.
В атмосфере здания, начиная с вестибюля, ощущалось нечто застывшее, что побуждало ходить, по возможности, тихо и понижать голос, как в музее или на кладбище. Внизу, помимо вестибюля, размещались два просторных пустых холла, буфет и, как ни странно, бильярдная. Единственным предметом на первом этаже, напоминающим о существовании обычной реальности, был бильярд – старинный, приземистый, красного дерева, с зеленым сукном и толстыми ножками. Остальная же мебель выглядела так, будто дизайнерам из бесконечного многообразия возможных геометрических форм рекомендовали в первую очередь использовать параболические спутниковые антенны разных размеров. Вся утварь была сделана из пластика цвета графита и отличалась такой массивностью, что казалась литой. Стены покрывали панели примерно такого же цвета, но более темные; их шершавая поверхность поглощала звук и буквально впитывала свет, создавая по углам полумрак.
– Веселенькие у них интерьеры, – вполголоса заметила Марго.
– Так они же на «ты» с космосом, – одними губами улыбнулся Платон.
Из живых существ на первом этаже обнаружилась только буфетчица; при виде посетителей она поднялась со своего параболоидного стула и заняла место у стойки с казенной, но достаточно гостеприимной улыбкой. Опытный взгляд Платона отметил, что позади нее на полках красовались спиртные напитки исключительно высокого качества.
Подметив его любопытство, администратор сделал последнюю вялую попытку остановить вторжение:
– Буфет бесплатный для научных сотрудников… и для вас тоже.
Отделка холла и центрального коридора на втором этаже повторяла черно-серую гамму первого, но смягчалась обилием экзотической флоры.
– И как они растут в такой тьме? – тихонько удивилась Марго.
– Для них это естественно, в тропическом лесу растениям нижнего яруса перепадает мало света, – рассеянно пояснил Платон, заработав этой репликой ошарашенный взгляд администратора.
Видя, что эти варвары направляются в коридор, явно нацеливаясь открывать все двери подряд, он прошептал с благоговением:
– Будьте осторожны. Здесь кабинеты начальства.
– Начальства чего? – почему-то раздраженно и уже не понижая голоса поинтересовался Платон. – Лабораторий, склада, всей фирмы?
– А вот это меня не касается, – администратор тоже чуть повысил голос, – и вас тоже. – Увидев, что Платон взялся за ручку двери, он в ужасе выдохнул: – Туда нельзя!
Не обращая на него внимания, Платон сделал шаг внутрь и увидел то, что категорически не вязалось со всем предыдущим: старинные шкафы, диван и кресла, золотые корешки книг и раскрытый рояль; никаких компьютеров, экзотики и параболических форм. Людей тоже не было.
– Здесь жилое помещение, – равнодушно констатировал он, отступая в коридор.
Ткнувшись наугад еще в одну дверь, он обнаружил другой вариант обстановки: изобилие ковров, восточные диваны и солидную коллекцию фарфоровых или, быть может, фаянсовых статуэток кошек. В этих комнатах явно обитали вполне конкретные люди, имевшие право потакать своим индивидуальным вкусам и наклонностям.
– Это тоже жилое помещение, а не кабинет. Но это – не наше дело. – Платон повернулся и энергично зашагал назад, по направлению к холлу.
Администратор догнал его лишь на лестнице, на площадке третьего этажа и попытался преградить путь к двери.
– Здесь конференцзал. Посторонним сюда нельзя, – агрессивно объявил он, растеряв остатки первоначальной елейности.
– Перестаньте валять дурака. Вы сами нас сюда пригласили.
– Сюда я вас не приглашал! – в голосе администратора появились визгливые нотки. – Сюда посторонним нельзя! Здесь начальство.
– Стихийные бедствия не отличают начальников от подчиненных. – Усвоив, что тут избегают шума, Платон старался говорить как можно громче. – Откройте, пожалуйста, дверь. Единственное, чего вы добьетесь, – в эту дверь войдем не мы вдвоем, а целая группа экспертов, вместе с вашим начальством.
– Нет! Я не имею права!
Тем временем до площадки добрались секретарша и Марго, и тут, к изумлению всех четверых, дверь, ведущая внутрь, стала медленно отворяться. Стало тихо. На пороге из темной пустоты материализовался человек средних лет в темно-сером хорошо сшитом костюме и совершенно непримечательной внешности, кроме одной мелочи: он был очень спокоен, избыточно, сверх всякой меры спокоен.
– В чем дело, Хлопин?
– Это страховые инспектора, – на администратора жалко было смотреть, он съежился, как бродяжка перед омоновцем, – я им говорю, сюда нельзя, а они все равно требуют…
– Это их работа. Извинитесь перед ними и не мешайте. – Как показалось Марго, обладатель спокойного голоса исчез в сумраке коридора раньше, чем кончил говорить.
Миновав нечто вроде прихожей с пустующими комнатенками по бокам (для охранников?), они вступили в помещение, именуемое здесь конференцзалом. Выглядел он впечатляюще: несмотря на усталость, нервное напряжение и обилие уже виденных странных вещей, Марго и Платон смогли еще раз удивиться. Судя по выражениям лиц секретарши и администратора, они попали сюда тоже впервые и были поражены не меньше гостей.
Стены покрывал все тот же аспидно-серый звуко– и светопоглощающий материал, окна отсутствовали, где-то высоко наверху растворялся в темноте потолок. Скрытые источники света наполняли воздух неярким холодным сиянием. В зале как будто ничего не было, кроме огромного, непомерно длинного стола и девяти кресел – одного с торца, противоположного входу, и восьми, установленных по четыре вдоль длинных сторон. Выходило, целый зал предназначался всего для девяти человек – по крайней мере для девяти человек, имеющих исключительное право сидеть во время своих таинственных сборищ. При этом размеры стола были таковы, что эти девять участников могли бы, при желании, за ним не только сидеть, но и укладываться на нем спать, не мешая друг другу. Черная полированная столешница мерцала серебристыми искрами. Точно такое же мерцание исходило и от вогнутых, овальной формы, спинок кресел, высотой превосходящих сидящего человека не меньше чем вдвое. Несмотря на дикость и претенциозность интерьера, в нем присутствовала своеобразная мрачная эстетика, завораживающая зрителя. Это место идеально подходило для съемок фильма об инопланетянах или о секте сатанистов.
Чтобы не потерять лица, Платон громко спросил:
– Запасной выход имеется?
– Н-не знаю… – Администратор сник окончательно. – Наверное, имеется.
– Ладно, поверим на слово, – снисходительно проворчал Платон. – Акт подписываем.
Он бесцеремонно уселся в одно из кресел и разложил перед собой бланки, которые принялся методично и не спеша подписывать, а затем предложил то же самое сделать Марго и администратору. Она тоже рискнула сесть в кресло, чтобы расписаться на протоколах, но никаких особенных ощущений, кроме неудобства и неуютности, не испытала. После этого они, наконец, избавили администратора от своего, столь обременительного для него, присутствия.
Выйдя из проходной, Марго неожиданно впала в состояние эйфорического счастья, испытывая нежность и к лужам на асфальте, и к беспросветному серому небу, и к сырому гадкому воздуху. Подставив ладони тающему на лету моросящему мокрому снегу, она даже вслух рассмеялась.
– Нервная перегрузка, – деловито поставил диагноз Платон, отпирая машину. – Да и я не намного лучше тебя. Мы оба нуждаемся в стаканчике чего-нибудь крепкого. Ей-ей, сегодня мы его заслужили.
По пути, с обоюдного молчаливого согласия, они избегали обсуждать увиденное, и только вечером, когда мысли и эмоции насколько-то устоялись, решились подвести итоги своего авантюрного предприятия.
Разговор начал Платон, с вопроса, заданного нейтральным тоном:
– Как ты оцениваешь все это? Общее впечатление.
– Бредовое. Не то народный университет, не то дворец культуры.
– Поднимай выше, – хмыкнул он, – скорее, частная академия наук за колючей проволокой.
– В системе Академии работают взрослые люди. А от этих остается странное ощущение… именно невзрослости, точнее не скажешь. Они полны энтузиазма познания, как первокурсники… Ты, кстати, еще не слышал вот этого, – Марго включила запись своей беседы со специалистом по электронной оптике.
– Вот-вот, – удовлетворенно кивнул Платон, когда диктофон умолк, – я ожидал чего-то подобного.
– Что ты имеешь в виду?
– Представь себе: человек увлечен исследованиями, и вдруг их прерывает, чтобы создать совершенно посторонний прибор, с его точки зрения – игрушку. Абсурд. Но все становится логичным, если предположить, что прибор занадобился кому-то, обладающему даром внушения. Это – форма заказа. Твой друг выполняет заказ, но убежден, что действует по собственной прихоти. Спонтанность поведения и детское восприятие давно культивируются в «большой науке». И молодой физик счастлив, он в восторге от самого себя и окружающей обстановки. Конечно, он никогда не додумается, что им попросту манипулируют. Так уж повелось, что ученые – это большие дети.
– Которым время от времени удается поиграть со спичками, – скептически добавила Марго. – В конечном итоге, все люди – большие дети. Но это не освобождает от уголовной ответственности… Теперь объясни, почему ты ожидал «чего-то подобного»?
– Эти проклятые самоубийства продолжаются уже почти два года. Больше сотни погибших. А реакция со стороны правоохранительной системы – нулевая.
– Я уже тебе говорила, что наша система старается похоронить все необычное. Ты обратил внимание, что даже министр внутренних дел по телевидению говорит «право-хоронительные органы»? – усмехнулась Марго. – Так что лично меня это не удивляет.
– И все-таки: подобную информацию прятать без конца невозможно, это понятно всякому. Должны найтись люди, готовые раскрутить эти самоубийства, хотя бы для того, чтобы свалить конкурента или начальника. Но их пока нет. Я об этом давно задумывался. Похоже, что в арсенале Легиона, кроме примитивной импульсной директивы вскрыть себе вены, есть ненавязчивое подсказывание или внушение мыслей, которые объект воздействия воспринимает как свои собственные.
– Весьма возможно. Но, по-моему, пока недостаточно доказательно.
– А теперь вернемся к увиденному. Дворовая академия наук. Прихоть барина, вроде крепостного театра? Но ты видела их аппаратуру, все вместе стоит как минимум десятки миллионов долларов. И сопоставь это с тем, какие люди возглавляют авиационный концерн. Они нищему копейку не подадут. А если уж жертвуют в какой-нибудь фонд, так прилюдно, под хвалебные песнопения прессы и телевидения. Такие люди, когда им требуются исследования, создают целевые лаборатории и следят, чтобы в них высоколобые даром свой хлеб не ели. А тут – тайный благотворительный центр для развития чистой науки… Значит, руководство концерна действует по внушению, другого объяснения предложить не могу.
– Гм… получается вроде бы складно.
– Если так, пришло время попытаться построить модель интересующего нас явления. Существует или существовало нечто мыслящее, именующее себя Легионом, способное проникать в сознания обыкновенных людей. Существуют также его адепты, одного из них мы, вероятно, видели. Всего их, или, по крайней мере, главных, девять или восемь.
– Почему «или восемь»? – не утерпела Марго. – Ведь кресел-то девять?
– Девятое кресло может быть предназначено для символического присутствия их нематериального или воображаемого патрона.
– Эк у тебя все предусмотрено. – Марго покачала головой не то укоризненно, не то одобрительно.
– Адепты – обычные люди, хотя наверняка по каким-то параметрам выдающиеся. Они унаследовали от Легиона, или развили в себе, или обрели с помощью научных приспособлений возможность влиять на чужие сознания, генерируя и передавая на расстоянии либо мощные императивные импульсы, приказы, подавляющие волю индивидуума, либо идеи и мысли, принимаемые объектом воздействия за свои. Обладая огромной властью, они почему-то нуждаются, возможно, именно для поддержания этой власти, в регулярных жертвоприношениях, иначе бы мы вообще о них не узнали.
– Постой, но если они обладают большой властью и без своего, как ты красиво выразился, «нематериального патрона», то на кой черт им эти жертвоприношения, не вызывающие практически у любого человека ничего, кроме отвращения и ужаса?
– Мы должны привыкнуть к тому, что в этом деле есть вещи, которых мы никогда не поймем. Нам важно построить цепь рассуждений так, чтобы выводы не зависели от непонятных элементов. У нас нет оснований сомневаться в том, что жертвоприношения для них – не извращенная забава, а жесткая жизненная необходимость. Поэтому прекращение жертвоприношений равносильно уничтожению всего этого образования, и наоборот.
– Ты опять за свое. Я уже от тебя это слышала. Прекратить, уничтожить… Но как прекратить? Если бы можно было их всех арестовать и изолировать…
– Не изолировать, а физически уничтожить, – ввернул Платон, и Марго удивилась, с какой легкостью он предложил такую поправку.
– Но их преступления пока недоказуемы. Никто не выпишет ордера не то что на арест, даже на обыск.
– Да уж, из-за того, что у них странные интерьеры и забавные производственные отношения, полк спецназа штурмовать эти склады не станет. И учти, даже если разогнать их контору, снести здания и кого-то отправить в следственный изолятор, ровным счетом ничего не изменится. Если идти по этому пути, уничтожать их нужно всех сразу. Но не бросать же на них атомную бомбу.
– Что же тогда делать?
– Искать уязвимые места. И думать, как ударить по ним. Ударить наверняка.
– Мы только и делаем, что думаем.
– Сегодня, например, – устало улыбнулся Платон.
– Извини… просто я иногда прихожу в отчаяние. Скоро два года, как я занимаюсь этим… ты меньше, но тоже достаточно. И мы не сдвинулись с мертвой точки. Ничего не удалось сделать.
– Ты не права. Удалось многое.
– А именно?
– Ты увидела, наконец, человека из плоти и крови, на которого, в принципе, можно надеть наручники… и посадить его за решетку.
– И это все?
– Мы представляем хоть как-то, с чем имеем дело.
– Предположим.
– И мы приблизительно знаем, что следует сделать. Хотя и не знаем, как.
– Возможно. Но разве от этого легче?
– Но самое главное то, что изменились мы сами. Те, кем мы были год-два назад, для войны с таким противником не годились. Ты бы, да и я, вероятно, тоже, просто не поверила бы в его существование. Считай, мы мутировали в сторону боеспособности. Нечто вроде заточки инструмента. Это достижение.
– Ты прав, конечно… Хороший ты утешитель. А откуда у тебя слесарная терминология?
– Как, ты не знаешь? До Медицинского я успел поработать станочником. – Платон зевнул и выразительно поглядел в сторону холодильника. – Знаю одно: не евши, против такого врага ничего не придумаешь.
– Хорошо. Еще один, последний вопрос… Хотя, пожалуй, и не по делу… Как ты считаешь, чего они добиваются? Какого рожна им надо? Ты об этом задумывался?
– Разумеется, и не раз. Можно только гадать, тем более что цель не обязательно у всех одинаковая. Чего хочет Легион, если он, как таковой, существует – одному черту известно… возможно, просто продлить свое странное существование. Что же касается адептов… кто знает… Во всяком случае, они обладают огромной властью, а стремление к власти – мощный стимул. История показывает, что многие люди, в том числе выдающиеся, предпочитали тайную власть явной. Но бывали и те, кто желал любой ценой пробиться к власти легальной… Чужая душа – потемки, а такие души – и вовсе кромешная тьма.
– Да, тьма кромешная… И мы опять при пиковом интересе.