Текст книги "Код Андрея Рублева"

Автор книги: Надежда Максимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

В обстановке борьбы такого накала не исключено, что под именем Ломоносова на самом деле было издано нечто совсем другое. В лучшем случае его труд был урезан и ОТРЕДАКТИРОВАН. Если не переписан целиком заново. Такая мысль тем более вероятна, что практически то же самое и в то же время происходит с трудами русского историка Татищева. Их издает Миллер после смерти Татищева по каким-то «черновикам Татищева». А сам труд Татищева загадочно исчезает. Кто мог помешать торжествовавшему Миллеру, – под полный контроль которого Романовы отдали русскую историю, – издать труды Ломоносова в искаженном виде? Надо сказать, что этот прием, – «заботливая» публикация трудов своего научного оппонента после его смерти, – показывает характер борьбы того времени вокруг русской истории. Русская история была в ту эпоху предметом отнюдь не чисто академического интереса. Как Романовым, так и западно-европейским правителям была необходима искаженная русская история. Известные нам сегодня публикации трудов Татищева и Ломоносова по русской истории, скорее всего – подделки.

Вернемся к началу борьбы Ломоносова с Миллером. Немецкие профессора-историки решили добиться удаления Ломоносова и его сторонников из Академии. Эта «научная деятельность» развернулась не только в России. Ломоносов был ученым с мировым именем. Его хорошо знали за границей. Были приложены все усилия, чтобы опорочить Ломоносова перед мировым научным сообществом. При этом в ход были пущены все средства. Всячески старались принизить значение работ Ломоносова не только по истории, но и в области естественных наук, где его авторитет был очень высок. В частности, Ломоносов был членом нескольких иностранных Академий (Шведской Академии с 1756 года, Болонской Академии с 1764 года).

«В Германии Миллер инспирировал выступления против открытий Ломоносова и требовал его удаления из Академии». Этого сделать в то время не удалось. Однако противникам Ломоносова удалось добиться назначения АКАДЕМИКОМ ПО РУССКОЙ ИСТОРИИ Шлецера.

«Вопреки протестам Ломоносова, Екатерина II назначила Шлецера академиком. ПРИ ЭТОМ ОН НЕ ТОЛЬКО ПОЛУЧАЛ В БЕСКОНТРОЛЬНОЕ ПОЛЬЗОВАНИЕ ВСЕ ДОКУМЕНТЫ, НАХОДЯЩИЕСЯ В АКАДЕМИИ, НО И ПРАВО ТРЕБОВАТЬ ВСЕ, ЧТО СЧИТАЛ НЕОБХОДИМЫМ, ИЗ ИМПЕРАТОРСКОЙ БИБЛИОТЕКИ И ДРУГИХ УЧРЕЖДЕНИЙ. Шлецер получал право представлять свои сочинения непосредственно Екатерине… В черновой записке, составленной Ломоносовым «для памяти» и случайно избежавшей конфискации, ярко выражены чувства гнева и горечи, вызванной этим решением: „Беречь нечево. Все открыто Шлецеру сумасбродному“».

Миллер и его соратники имели полную власть не только в самом университете в Петербурге, но и в гимназии, готовившей будущих студентов. Гимназией руководили Миллер, Байер и Фишер. В гимназии «УЧИТЕЛЯ НЕ ЗНАЛИ РУССКОГО ЯЗЫКА… УЧЕНИКИ ЖЕ НЕ ЗНАЛИ НЕМЕЦКОГО. ВСЕ ПРЕПОДАВАНИЕ ШЛО ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО НА ЛАТИНСКОМ ЯЗЫКЕ… За тридцать лет (1726–1755) гимназия не подготовила ни одного человека для поступления в университет». Из этого был сделан следующий вывод. Было заявлено, что «единственным выходом является выписывание студентов из Германии, так как из русских подготовить их будто бы все равно невозможно».

«Ломоносов оказался в самой гуще борьбы… Работавший в академии выдающийся русский машиностроитель А. К. Нартов подал в Сенат жалобу. К жалобе Нартова присоединились русские студенты, переводчики и канцеляристы, а также астроном Делиль. Смысл и цель их жалобы совершенно ясны… – превращение Академии Наук в русскую НЕ ТОЛЬКО ПО НАЗВАНИЮ… Во главе комиссии, созданной Сенатом для расследования обвинений, оказался князь Юсупов… Комиссия увидела в выступлении А. Нартова, И. В. Горлицкого, Д. Грекова, П. Шишкарева, В. Носова, А. Полякова, М. Коврина, Лебедева и др. … «бунт черни», поднявшейся против начальства».

Надо сказать, что А. К. Нартов был выдающимся специалистом в своей области, «создателем первого в мире механического суппорта – изобретения, сделавшего переворот в машиностроении».

Ученые, подавшие жалобу, писали в Сенат: «Мы доказали обвинения по первым 8 пунктам и докажем по остальным 30, если получим доступ к делам». «Но… за „упорство“ и „оскорбление комиссии“ были арестованы. Ряд из них (И. В. Горлицкий, А. Поляков и др.) БЫЛИ ЗАКОВАНЫ В КАНДАЛЫ И „ПОСАЖЕНЫ НА ЦЕПЬ“». Около двух лет пробыли они в таком положении, но их так и не смогли заставить отказаться от показаний. Решение комиссии было поистине чудовищным: Шумахера и Тауберта наградить, ГОРЛИЦКОГО КАЗНИТЬ, ГРЕКОВА, ПОЛЯКОВА, НОСОВА ЖЕСТОКО НАКАЗАТЬ ПЛЕТЬМИ И СОСЛАТЬ В СИБИРЬ, ПОПОВА, ШИШКАРЕВА И ДРУГИХ ОСТАВИТЬ ПОД АРЕСТОМ ДО РЕШЕНИЯ ДЕЛА БУДУЩИМ ПРЕЗИДЕНТОМ АКАДЕМИИ.

Формально Ломоносов не был среди подавших жалобу на Шумахера, но все его поведение в период следствия показывает, что Миллер едва ли ошибался, когда утверждал: «господин адъюнкт Ломоносов был одним из тех, кто подавал жалобу на г-на советника Шумахера и вызвал тем назначение следственной комиссии». Недалек был, вероятно, от истины и Ламанский, утверждающий, что заявление Нартова было написано большей частью Ломоносовым. В период работы комиссии Ломоносов активно поддерживал Нартова… Именно этим были вызваны его бурные столкновения с наиболее усердными клевретами Шумахера – Винцгеймом, Трускотом, Миллером и со всей академической конференцией… Комиссия, приведенная в ярость поведением Ломоносова, АРЕСТОВАЛА ЕГО… В докладе комиссии, который был представлен Елизавете, о Шумахере почти ничего не говорится. «Невежество и непригодность» Нартова и «оскорбительное поведение» Ломоносова – вот лейтмотив доклада. Комиссия заявила, что Ломоносов «за неоднократные неучтивые, бесчестные и противные поступки как по отношению к академии, так и к комиссии, И К НЕМЕЦКОЙ ЗЕМЛЕ ПОДЛЕЖИТ СМЕРТНОЙ КАЗНИ, или, в крайнем случае, НАКАЗАНИЮ ПЛЕТЬМИ И ЛИШЕНИЮ ПРАВ И СОСТОЯНИЯ. Почти семь месяцев Ломоносов просидел под арестом в ожидании утверждения приговора… Указом Елизаветы он был ПРИЗНАН ВИНОВНЫМ, однако „для его довольного обучения“ от наказания „освобожден“. Но одновременно с этим ему вдвое уменьшилось жалование, и он должен был „за учиненные им предерзости“ просить прощения у профессоров… МИЛЛЕР СОСТАВИЛ ИЗДЕВАТЕЛЬСКОЕ „ПОКАЯНИЕ“, КОТОРОЕ ЛОМОНОСОВ БЫЛ ОБЯЗАН ПУБЛИЧНО ПРОИЗНЕСТИ И ПОДПИСАТЬ… Это был первый и последний случай, когда Ломоносов вынужден был отказаться от своих взглядов».

* * *

– Как видишь, не только Галилео Галилей принужден был встать на колени и публично отречься от своих взглядов.

– А он потом встал и крикнул: «А все-таки она вертится!» – блестя глазами, воскликнул Иван.

– Верно. Но нужен был кто-то, кто бы поверил, продолжил… Иначе все оказалось бы напрасно. – Я заглянул Ивану в глаза. – Ты согласен?

Мальчишка смущенно отвел взгляд и шмыгнул носом.

Глава 2

Я проснулся поздно, потому что накануне заработался за полночь…

В доме вкусно пахло яичницей и поджаренными на молоке гренками.

– Иван! – крикнул я, выпростав руку из-под одеяла и разворачивая будильник циферблатом к себе. Хм, десятый час… – Ива-ан!

Ванька явился румяный, аккуратно одетый и бодрый, как суворовский солдат.

– Я сейчас ухожу, – сообщил он, – но если ты не будешь валяться в постели до одиннадцати, как дама полусвета, то мы сможем позавтракать вместе.

– Вот так, да? – несколько озадаченно пробормотал я, усаживаясь и щупая босой ногой тапки под диваном. Иван уже скрылся на кухню и чем-то там гремел и звякал. Что-то раньше я не замечал за ним такой активности по утрам. Что-то у нас сегодня не то делается.

Через 10 минут (мыться, бриться и причесываться пришлось в экстремальном темпе) я сидел напротив Ивана, аккуратно доедавшего слегка подгоревшую яичницу, и пытался выдержать характер. Не сумел.

– Так, можешь считать, что Штирлиц насторожился. Излагай.

Мальчишка поднял на меня безмятежный взгляд:

– Все в порядке. Сейчас иду оформлять заграничный паспорт.

– О как!

– Да. Маме я уже отправил письмо. Сам знаешь, пока я считаюсь несовершеннолетним, выезд за границу возможен только с письменного разрешения родителей. Так что я уже принял меры.

– Ага, – сказал я.

– Понятно, что одного меня не пустят, – продолжал развиваться Иван, – так что я на сайте «Попутчик.ру» уже нашел несколько компаний, к которым можно присоединиться.

– Нормальный ход.

– В общем, осталось только решить вопрос с финансированием.

– Я вижу, все продумано?

– Верно. Документы будут оформлять пару месяцев, за это время нужно заработать деньги.

– Газеты будешь разносить?

На меня посмотрели непередаваемо – чуть с жалостью и чуть свысока.

– А ты сам когда-нибудь газеты разносил?

– Э-э… я вагоны разгружал.

– На вагоны меня не возьмут, там сила нужна.

– Рад, что ты трезво оцениваешь возможности.

Ванька поднял вверх указательный палец и продекламировал:

– Кто хочет что-нибудь сделать, ищет возможности. А кто не хочет – ищет оправдания.

– Сильно сказано, – согласился я. – Но не вполне понятен посыл. Ты, вообще, куда собрался?

– В Египет, – безмятежно ответил Иван.

– Ай молодца. А зачем?

Мальчишка откинулся на спинку стула и посмотрел на меня строго.

– Ты когда-нибудь видел картину Коржева «Поднимающий знамя»?

«Оп-па!» – у меня в голове будто взорвалось что-то и словно молнией сверху донизу пробила искра догадки. Ай да мальчик, ай да сукин сын!

Мальчик между тем продолжал:

– Там, значит, изображен уличный бой, и знаменосец упал, сраженный пулями. Но тот, кто идет за ним… В общем, он видит солдат, нацеливших стволы, знает, что следующий залп может смести и его… Но знамя не должно беспомощно валяться на грязных булыжниках. И он уже наклонился, чтобы поднять его. Даже ценой собственной жизни.

Я сидел, опустив глаза, и мысленно считал до двадцати. Момент был не тот, когда можно делать неосторожные движения.

– Кхм, – произнес я наконец. – Как я понял, ты решил поднять знамя, выпавшее из рук Ньютона и Ломоносова.

– Примерно так, – сдержанно кивнул Иван. – Знаешь, физичка говорила, что когда в науке возникает некая революционно новая идея, то старое поколение (тут он сделал некое мимическое движение, как бы намекая на меня и в то же время, стараясь не обидеть), словом, старое поколение не способно оценить и принять эту идею полностью. Прогресс достигается, когда в науку приходит новое поколение. Вот оно уже сразу воспринимает все, как надо и работает с этой идеей, как с чем-то вполне естественным.

– Да?

– Тебе примеры привести? Вспомни хотя бы открытие квантовой физики, идеи Макса Планка, который сам не до конца…

– Я понял, понял. Нам, старому поколению, не дано.

– Да ты не обижайся, это же просто объективный закон.

– Ну ясно. А в Египет ты собрался, потому что…

– Ну конечно! Надо же начинать с каких-то истоков. С нуля, так сказать. С мест, где возникла цивилизация.

– Ага. Но вообще-то, не факт, что цивилизация возникла именно в Египте. Впрочем, сейчас говорить об этом рано. Нет, не подумай, что я как-то хочу отвергнуть или опорочить твой план. Просто пока у нас есть время – ты сам упомянул, что на оформление документов потребуется пара месяцев – может быть, стоит как-то поработать с чем-нибудь более близким и доступным, а?

– Что ты имеешь ввиду?

– Я предлагаю начать с России.

– Конкретнее.

– Давай так: я могу привести доказательства того факта, что пирамиды и царские гробницы Египта, к которым ты собрался ехать, построены достаточно поздно.

– В XVI веке, ты говорил.

– Что-то так. Хотя есть и более ранние. С другой стороны, прямо здесь, в Москве, можно найти исторические реликвии XIV–XV веков. И хотя старое поколение не может указывать молодому что и как делать, но, на мой взгляд, разумно сначала отработать тот материал, который под рукой, а уже потом, набравшись опыта, отправляться в дальние страны. Как тебе такая мысль?

– Если ты советуешь посетить Исторический музей, так я там уже был. Ничего особенного.

– Чтобы увидеть особенное, нужно знать, что искать. Может быть ты слышал, есть поговорка: «Мудрец, обойдя вокруг деревни, узнает и поймет больше, чем глупец, объехавший вокруг света».

Иван посмотрел на меня подозрительно и запыхтел. Но не возразил, видимо счел это местью за «старое поколение».

– Нет, я серьезно, – невозмутимо продолжал я. – Сам же знаешь, что «смотреть» и «видеть» понятия совершенно разные. И для того чтобы «видеть», а не просто глазеть по сторонам, нужна определенная тренировка.

– А ты сам умеешь?

– Честно скажу: «не знаю». Но поскольку я в ближайшее время не планирую ехать раскрывать тайны Египта…

– Короче, ты хочешь предложить мне тренировку, так?

– Что-нибудь имеешь против?

– Нет!

– Тогда все просто. Представим, что ты играешь в квест.

– Квест?

– Ну да. Только не в компьютере, а в реале. Задание таково: пройти в зал древнерусского искусства Третьяковской галереи и обнаружить там нечто необычное.

– Что именно?

– А я не знаю. Единственная подсказка: не распыляйся, ограничься только теми залами, где экспонируется именно древнее искусство – следующие залы, посвященные XVII–XVIII векам, нас пока не интересуют. Ну как?

– А что будет потом?

– А я не знаю. Зависит от того, что ты сумеешь увидеть.

– Сроки определены?

– Хм-м… До вечера управишься?

– Окей. Только вот, – мальчишка замялся… – Понимаешь, пока что я еще…

– Не волнуйся, начало поиска я спонсирую. – Я достал кошелек и выложил на стол купюру. – Кстати, там есть кафе – не забудь пообедать.

* * *

Добраться до Третьяковки не просто, а очень просто. Достаточно иметь в руках схему метро, а в голове хотя бы полторы извилины, и ты не заблудишься. Москва, конечно, немного больше Мурманска, но Иван провел здесь уже четыре дня и твердо знал, что дорогу найдет.

Он уверенно поднялся по ступенькам, ведущим из метро «Третьяковская» и уткнулся в здание, на котором было написано «Мак-Дональдс». «Ага!» – подумал Иван и обратился к полненькой девушке со множеством косичек, которая как раз собиралась войти в интернациональную забегаловку.

– Простите, не подскажете, как пройти…

– В библиотеку? – проявила живость характера смешливая толстушка.

– Нет, на этот раз я разыскиваю Третьяковскую галерею.

– А, это вон туда, – девица указала рукой. – На светофоре переходишь Большую Ордынку и идешь по Толмачевскому переулку. Тут не далеко. Здание галереи увидишь сразу, у него архитектура особенная.

– Да, по проекту Васнецова, я читал, – Иван знал, что его молодость часто производит неблагоприятное впечатление, и старался вести себя солидно. – А почему переулок Толмачевским называется? Там что, переводчики жили?

– В смысле?

– В смысле «толмачи»?

– А-а, ну это у местных спроси, а я из Волгограда.

– А я из Мурманска.

– Мы одной крови, – подмигнула девица и нырнула в «Мак-Дональдс».

Большой Толмачевский переулок не успел оправдать слово «большой» в названии, и буквально через 200–250 метров вывел нашего искателя приключений к фонтану весьма необычной формы. На невысоком гранитном постаменте, как бы прислоненные к чугунному дереву стояли три огромные золоченые рамы от картин. По ним бойко и вполне живописно стекала вода, но Иван остановился не оттого, что засмотрелся на чудную красоту. Просто фонтан был так устроен, что его чаша практически не выступала над тротуаром, и каждому нормальному человеку немедленно хотелось разуться и шлепать по чистой воде босиком.

Вокруг ходили и сидели на лавочках люди, справа две мелкие девчонки, с писком цепляясь друг за друга, катались на роликах. Снимать обувку при таком скоплении народа было вроде бы неудобно… Или Москва такой город, что здесь можно все?

Из раздумий, судя по всему довольно глубоких, Ивана вывел какой-то парень. Он, сломя голову выбежал из боковой улицы, промчался, подняв тучу брызг, прямо по фонтану и, сильно задев мальчишку по плечу, умчался в промежуток между домами. Псих!

Пока будущий исследователь Египта отряхивался от водяного залпа, окатившего его с головы до ног, парня и след простыл. А на его месте нарисовались следовавшие в общем неспешно, но как-то внушительно, молодые парни. Без суеты, и вроде бы каждый по отдельности, они прошли мимо утиравшего лицо Ваньки и проследовали в тот же проулок, куда недавно умчался беглец.

«Опа!» – подумал Иван. Как житель портового города, он не понаслышке знал, что такое групповые драки. И как печально они кончаются в случае, когда тех, кто нападает, много, а тех, кто защищается, всего один человек.

«Вот ни фига себе, сходил в картинную галерею». На душе стало как-то тоскливо и паскудно. Но мальчишка знал, что тому, кто только что так неистово пробежал мимо него, сейчас гораздо паскуднее. Надо было что-то делать.

Во дворе было пусто, как в колодце. Осторожно выглянувший из-за угла Иван мгновенно узнал обычную для таких случаев композицию: беглец стоял, прижавшись спиной к стене, и беспомощно озирался, а преследователи, не спеша, с грацией львов, выпущенных на арену Колизея, полукругом приближались к нему.

Счет шел буквально на секунды. Вот сейчас они с такой же ленивой грацией, развлекаясь начнут бить парня по лицу, а потом, когда он упадет, примутся пинать ногами.

То, что произошло дальше, Ванька впоследствии и сам не мог объяснить, как ни старался. Вспоминалось, что вроде бы он сумел разглядеть какое-то лицо в окне второго этажа, и вроде бы увидел жест в направлении подъезда, вроде бы успел что-то сообразить… Так это было или нет, проверить теперь невозможно, но Иван принял решение мгновенно. Пулей кинулся он во двор, толчком в спину отпихнул одного из парней, оказавшегося на дороге, и, схватив за рукав несостоявшуюся жертву, увлек ее за собой к металлической двери подъезда.

Точно в тот миг, когда они одновременно коснулись руками металла, щелкнул магнитный замок, и дверь отворилась.

Продравшись в узкую, едва открывшуюся щель, оба, едва не прищемив руки, успели захлопнуть тяжелую створку и, не переведя дух, мигом, как коты на забор, взлетели по широкой лестнице на второй этаж. От всплеска адреналина казалось, что сердце колотится прямо в ушах, а громкое дыхание отдается в просторном помещении, как эхо.

Преследователи сдаваться не собирались. Слышно было, как они скреблись за толстой дверью, нажимая все кнопки подряд… Надо было уносить ноги.

– Наверх, – распорядился Иван.

Но не успели они сделать и шага, как их остановил старушечий голос:

– Мальчики!

Дверь квартиры на втором этаже оказалась приоткрыта, и оттуда блестел любопытный глаз.

– Идите сюда.

И снова, в едином порыве, как советский народ, стремящийся к коммунизму, оба мальчишки протиснулись в квартиру и изнутри навалились на дверь.

– Я могу вызвать милицию, – приветливо предложила пенсионерка, аккуратно запирая замки.

– Не надо, – мгновенно откликнулся беглец. И только теперь Иван впервые внимательно посмотрел на него. О! Оказывается, парнишка был не русским. Чуть кудрявые темные волосы, нежная оливковая кожа, темные глаза в окружении роскошных ресниц… Кстати, на кавказца не похож.

– Нет регистрации? – проявила догадливость старушка.

– Да, – сказал восточный мальчик.

– Тогда предлагаю вариант: мы идем на кухню и пьем чай до тех пор, пока спортивного вида юноши не отправятся восвояси. Или, если вы торопитесь, могу проводить вас на чердак и показать дорогу по крышам.

– О! – восхитился Иван, – вы наверно в войну партизанкой были?

– Молодой человек! Если бы вы учили историю, то не говорили бы глупостей. Какие могут быть партизаны в Москве, если немцев сюда не пустили?

– А дорогу по крышам откуда знаете? Гуляете там вечерами?

– На крышах, молодой человек, я дежурила в 1941 году в составе ударного комсомольского отряда, тушившего немецкие «зажигалки». Это бомбы такие были, зажигательные.

– А-а.

– Так каков ваш выбор: чай с плюшками или путешествие по крышам?

– А почему вы нам помогаете? Совершенно незнакомым людям,… У нас даже и документов нет…

– А потому, юноша, что моих младших братьев и сестер в войну эвакуировали в Ташкент. И там они жили в узбекской семье, которая не делила детей на своих и чужих, а вырастила всех. Ты откуда, мальчик?

– Из Узбекистана.

– Тогда я просто обязана вас покормить.

Часа через два, накормленные под завязку, наши герои покинули гостеприимную квартиру. Лезть на крышу и затем спускаться по пожарной лестнице не пришлось – бритоголовые юноши, жаждущие легких развлечений, не пожелали так долго томиться под дверью и удалились.

А в Лаврушинском переулке, где даже лавочки щедро расписаны живописными сюжетами, как-то сама собой родилась идея пойти в Третьяковку вместе.

Тем более что деньги, выделенные на обед, оказались сэкономленными.

И вообще, хотелось показать иностранцу, что в Москве имеются не только скинхеды, но и богатые собрания культурных ценностей…

Как выяснилось, иностранца звали Омар Али Рафад ибн Унфува, но в силу сложности и трудно произносимости этого имени, он предлагал называть его просто Али. Или на русский лад – Алик.

Иван полагал, что в торжественных залах Третьяковки, особенно в первых, увешанных парадными портретами российских императоров, Али растеряется, будет чувствовать себя подавленным… И даже приготовился взять над подопечным некое моральное шефство, поддержать легкой шуткой, бодрым видом…

Ничего такого не понадобилось. Восточный гость шел по галерее, как ни в чем ни бывало, так что Иван по этому поводу даже слегка обиделся.

– Ну, как будем искать? – спросил он, когда мальчики добрались до залов с номерами 56, 57 и 58, в которых экспонируется древнерусское искусство. – Здесь столько места, что слона можно спрятать…

– Что нужно найти?

– Что-нибудь необычное. – Тут Иван с сомнением посмотрел на напарника. Он хотя и не интересовался религией, но знал, что у мусульман икон нет. Стало быть, для Али все увиденное здесь будет необычным. И разъяснить, что именно требуется обнаружить, практически невозможно. Отчасти потому, что Иван и сам не слишком хорошо понимал поставленную задачу.

Затянувшуюся паузу нарушил Али:

– Давай ты идешь правая сторона, – сказал он, – я – левая сторона. Потом ты – левая сторона, я – правая. В конце встречаемся и обсуждаем.

Против разумного плана возразить было нечего, так что Иван только кивнул и тут же приступил к изучению своей части экспозиции.

Осмотр занял почти час. Отчасти потому, что Иван очень старался – нельзя было допустить, чтобы иноземец обнаружил в русском искусстве больше, чем коренной русич. А отчасти потому, что все пояснительные таблички под иконами располагались очень низко. Чтобы прочесть, следовало поклониться – Иван подозревал, что это сделано нарочно – каждый посетитель вольно или невольно склонялся перед христианской святыней.

Али, впрочем, управился быстрее. Когда Иван, завершив маршрут, подошел к нему, восточный мальчик сидел на бархатной банкетке напротив Рублевского Спаса, закрыв глаза и характерно поставив перед собой руки, и тихо молился.

– Эй, ты чего?

Али не откликнулся. Лишь через несколько секунд он сделал завершающий жест – провел руками над лицом, словно омывшись, и открыл глаза.

– Все готово?

– Э-э, да. Кто первый будет рассказывать?

Юноша из Узбекистана пожал плечами.

– Могу я.

– Валяй.

– Пророк Иса был хороший воин.

– Чё? – Иван просто обалдел от подобного заявления. Ему даже потребовалась пара минут, чтобы сообразить, что в исламе Иисуса именуют «Иса». И то, что Геродот писал, будто у латинян все имена заканчиваются на «us». То есть… в общем, понятно.

Он прокашлялся.

– Ну, насчет воина ты, по-моему, загнул. Хорошо хоть не сказал, что он был шахид.

– Шахид – это не тот, кто взрывает людей в людном месте, – совершенно невозмутимо ответствовал Али. – Шахид – это тот, кто умер за веру.

Час от часу не легче.

– А Христос не умер, – нашелся, хотя и не сразу, Иван. – В смысле, он воскрес.

– А, – сказал восточный мальчик.

Похоже, тут начинались какие-то религиозные тонкости.

– Ну ладно, а с чего ты решил, что он был воин?

– На нескольких иконах написано «Царь славы». И еще «Ника». Ника – это богиня победы?

Иван невольно потянулся рукой, чтобы почесать в затылке.

– Э-э, я думаю, – медленно произнес он, – что тут имеется ввиду победа в духовном смысле.

– Хороший воин всегда побеждает в духовном смысле. Сун-цзы в трактате о воинском искусстве писал: «Сто раз сразиться и сто раз победить – это не лучшее из лучшего; лучшее из лучшего – покорить чужую армию не сражаясь. Поэтому тот, кто умеет вести войну, покоряет чужую армию, не сражаясь; берет чужие крепости, не осаждая; сокрушает чужое государство, не держа свое войско долго. Он обязательно сохраняет все в целости и этим оспаривает власть в Поднебесной».

– Ни фига себе! А ты откуда все это знаешь?

– У меня папа – учитель.

– Не хило у вас поставлено образование.

– Ну, это не везде так, – скромно заметил Али.

– А как ты запоминаешь такие большие куски наизусть? Какая-то особая методика? Или национальная особенность? У вас, говорят, есть люди, которые весь Коран читают по памяти, это правда?

– Я читаю весь Коран по памяти.

– Атас! Это ж целый томище!

– Мы отвлеклись, – напомнил восточный мальчик.

– А, ну да. Ты еще что-нибудь увидел этакое?

– Какое?

– В смысле, необычное?

– Да. Вон там икона, где написано «Борис и Глеб». Имена мужской, а нарисованы мужчина и женщина.

– Чево?

– Иди сам смотри. Один с бородой, другой с длинными волосами.

– Подумаешь… У Христа, вон, на всех иконах тоже длинные волосы, но он точно мужчина.

– Я знаю, что иконы пишутся по канону.

– И что?

– Люди на иконе «Борис и Глеб» нарисованы лицом к лицу. По канону так изображали супругов. У них даже нимбы соединены в сердце.

Иван мгновение помедлил, тараща глаза, потом побежал и уставился на указанную икону. А-бал-деть! У него аж лоб вспотел.

Действительно, если приглядеться, то очень даже похоже, что изображены действительно мужчина и женщина. Что делается-то, православные!

И как же такое понимать? В истории, помнится, ясно сказано, что Борис и Глеб – младшие братья Ярослава Мудрого, тихие и кроткие, к которым Святополк Окаянный подослал убийц. Невинно убиенные отроки стали первыми русскими святыми. Никаких сомнений тут быть не может. Но изображение на иконе…

Иван тряхнул головой, отгоняя неудобные мысли и изрядно озадаченный вернулся к неподвижно сидящему Али.

Тот поднял голову и посмотрел вопросительно.

– Ну да, – промямлил мурманчанин, – что-то такое есть, но, честно скажу, я не понял. И если ты прав, и изображены действительно мужчина и женщина, то просто не представляю, что это может означать. В общем, надо перечитать историю.

– А ты сам что-нибудь нашел?

– Я? – Иван встрепенулся, – да, разумеется. В первую очередь хочется сказать о Рублевском Спасе, перед которым мы сейчас сидим. Я раньше много раз видел его в репродукциях и даже не подозревал, что он так огромен. Тут добрых полтора квадратных метра!

На репродукциях или в Интернет-картинках внимание фиксируют только на лик Христа. И там совершенно не видно, что в оригинале живопись сохранена лишь на одной десятой части общей площади. Все вокруг не то, чтобы истерлось, осыпалось по ветхости, а… – тут Иван перевел дух и закончил залпом: – Все остальное, по-моему, просто уничтожено. Вокруг лика Христа чисто выструганная доска без каких либо следов краски или хотя бы грунта.

– Я думаю, что обе крайние доски не строгали. Их заменили.

– Похоже. Правая вон даже по размеру не подходит – смотри, как она выступает внизу… Будто нарочно делали, чтобы бросалось в глаза.

– Угу. Еще что-нибудь?

– Заметил одну вещь, но тут я не уверен.

– Что?

– Обрати внимание, у Рублевского Христа на шее вроде бы звездочка. С одной стороны понятно, что крестик он носить не мог – крестик у христиан появился, как память о нем, после распятия. Но все же интересно – вдруг это некий символ Вифлеемской звезды, под которой он был рожден?

– Или просто случайные черточки.

– Может и случайные. Но в форме правильной звезды.

Иван помолчал.

– Как думаешь, зачем понадобилось уничтожать большую часть изображения?

– Когда мусульмане вошли в Мекку и стали рушить идолов в Каабе, один воин хотел смыть водой настенное изображение Богородицы с Христом. Мухаммад запретил ему делать это, прикрыв ладонями лики Богородицы и Младенца.

– Что ты этим хочешь сказать? – напрягся Ванька.

– То, что здесь тоже сохранили только лик.

Бог знает что отвечать на такие заявления. Иван угрюмо помялся, но так ничего и не придумав, сказал:

– А знаешь, я кое-что заметил, только не знаю, как это истолковать. Вот присмотрись к участку чуть ниже и левее звездочки. Тут на самом краю сохранившегося красочного слоя можно разглядеть остаток какого-то изображения. Видишь? Что-то вроде пальцев руки.

– Благословляющий жест?

– Тогда указательный и средний пальцы должны быть подняты вверх. А здесь совсем другое расположение. И, обрати внимание, пальцы маловаты для взрослого человека.

– Ты хочешь сказать, что на этой иконе Христос держал на руках ребенка?

– Не знаю, – прошептал Иван.

* * *

Вечером я вернулся довольно поздно и против всяких ожиданий обнаружил, что Ванька вовсе не извелся от ожидания и желания поделиться впечатлениями, а увлеченно творит что-то на моем компьютере.

Какой самостоятельный мальчик…

– Кхм, – сказал я, сгружая на стол выпрошенный у приятеля ноутбук.

– Ага, привет, – откликнулся ребенок, не поворачивая головы от экрана. – На плите рыба, я пожарил, можешь разогреть.

– Что-то я раньше не замечал в тебе рвения к домашнему хозяйству…

– То раньше. А теперь нужно учиться быть самостоятельным и рационально расходовать средства.

– Ну да, – несколько озадаченно произнес я. – Рационально – это то, что надо. Меня потом научишь?

– Легко!

Мда, новое поколение сегодня открывалось мне с какой-то неожиданной стороны…

– Кстати, – поинтересовался я, – а чем ты сейчас так серьезно занят?

– Ищу работу, естественно.

– Фри-лансера?

– Но ты же сам сказал, что разгружать вагоны меня вряд ли возьмут… Вот, отобрал десяток предложений для IT-специалистов, выслал резюме…

– Оперативно. Но пока работодатели еще не откликнулись, может поужинаем вместе?

– Вообще-то, мы уже поужинали.

– Мы?

– Да. Я и Али.

– Какая прелесть, – пробормотал я. – Надеюсь, Али – это кот?

– Нет, Артем. Али – это мой новый друг. Сегодня за ним погнались скинхеды, а я ему помог. В общем, мы познакомились.

– Судя по тому, что ты выглядишь вполне целым и невредимым, знакомство обошлось без жертв. Второй вывод: твой новый друг – приезжий. Не узнавал откуда?

– Из Узбекистана. Кстати, старушка, у которой мы сегодня обедали, рассказала, что в войну многие узбекские семьи принимали эвакуированных русских детей, а одна семья даже усыновила 52 ребенка: русских, украинцев, татар… В общем, целый интернационал. И всех вырастили. Здорово, правда?